Текст книги "Великая Кавказская Стена. Прорыв 2018"

– Ни на что. У меня дипломатические номера и документы.

– Да, документы в полном порядке, – равнодушно согласился майор.

Он ещё не решил, как поступить с журналистом, а действовал по старой полицейской привычке выведать как можно больше, авось пригодится.

– Тогда в чём дело? – воспрянул было духом Феликс, и потрогал глаз, который пёк так, словно в него плеснули кислотой.

– Дело в том, что мы нашли в вашей машине алкоголь.

– Это не мой. Я вёз в гостиницу.

– Тонну алкоголя?! – ехидно спросил майор.

– Не тонну, а шестьсот литров.

– Какая разница. Алкоголь у нас запрещен. Исключение сделано лишь для иностранных представителей, в том числе и для журналистов на отдельных, оговоренных законом территориях. Всё остальное является преступлением, которым занимается шариатский суд, – майор посмотрел на Феликса с любопытством.

Интересно, как он вывернется, подумал он. Должен вывернуться, на то он и журналист. Феликс же понял его взгляд как предложение к покушению на дачу взятки.

– Но я же его не пил! – воскликнул Феликс.

– От вас пахнет, – парировал майор.

– Я выпил на той стороне, – Феликс мотнул головой в окно, за которым гоголем ходили пьяные чеченцы, гордые тем, что поймали бутлегера.

– Надо было протрезветь, – веско сказал майор. – Может, вы специально выпили, как только пересекли границу, мы же не знаем.

– Понял, – покорно сказал Феликс. – Что мне делать?

– Я сейчас позвоню кое-куда, – взялся за трубку майор.

– Не надо звонить. Давайте договоримся, – тихо попросил Феликс.

– Давайте, – охотно согласился майор.

– Там почти двести тысяч долларов.

– Где? – удивился майор и даже вытянул шею, чтобы посмотреть в окно.

Кроме уныло тянущейся степи, в окне ничего не было видно.

– Машина и алкоголь стоят сто шестьдесят тысяч, – объяснил Феликс так, словно майор чего-то недопонимал. – Это всё ваше плюс те пятьдесят тысяч, которые были у меня в борсетке.

– Хм-м-м… – недоверчиво хмыкнул майор и подумал, что так оно и есть.

– Это минимум, – соблазнял его Феликс. – А алкоголь продать можно дороже.

– А вас, конечно же, отпустить? – иронично осведомился майор.

– Да, – скромно подтвердил Феликс его догадку и потрогал разбитую губу.

– Слишком много народа вас видело, – сказал майор так, что Феликс невольно присмирел и подумал, что чего-то не понимает.

«Зачем я ему, если есть куш?» – понял он.

– Если не поскупитесь, то все будут молчать, – высказал своё мнение Феликс.

– Хм-м-м… – снова хмыкнул майор, соображая, вывернулся журналист или нет.

А ведь вывернулся, снисходительно подумал он. Ну да, собственно, это не имеет большого значения, деньги и так мои.

– Чеченец с врагом не договаривается, – отрезал майор и взялся за трубку.

– Ну что вам стоит, – сказал Феликс. – Я обязуюсь никому ничего не говорить, а там война начнётся.

– А откуда вы знаете о войне?! – оживился майор и даже подпрыгнул в кресле.

По роду своей прежней работы он привык выдавливать из жертвы все соки, добираясь до исходных корней человеческой низости, в этом отношении журналист ничем не отличался от других людей.

– Об этом знает любая собака, – сказал Феликс упавшим голосом.

Майор посмотрел на Феликса в задумчивости, но трубку положил на место.

– Не сообщайте никому. Я уйду, а в Москве скажу, что меня ограбили русские пограничники, – предложил Феликс.

– А что… – удивился майор, – это даже интересно. А как вы себе это представляете?

Его позабавила сама мысль унизить русских руками же русского журналиста.

– Я пишу на тему коррупции в армии. Это мой конёк.

– Ах, да-да-да… Вы тот самый журналист, – майор бросил взгляд на пыльные документы, лежащие перед ним. – Я читал ваши статьи. Правильные статьи.

– Никто ничего не узнает, – соблазнял его Феликс.

Он почувствовал, что майор почти созрел.

– Ладно, – сказал майор, – предположим, я соглашусь. А где гарантии, что вы не напишете обо мне в своей газете?

– Я даю вам слово, что не напишу.

– Этого мало, – сказал майор. – Если бы вы были простым смертным… – и снова взялся за трубку.

Феликс почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Впервые его подвела профессия.

– Там, в паспорте, мой адрес… – сказал он вдруг осевшим голосом.

– А что вы ещё можете предложить? – загадочно спросил майор.

– Я не знаю… – сказал Феликс, лихорадочно ища выход.

Не было выхода. Был один безысходный тупик, в который он влетел по собственной глупости.

– А родители у вас есть?

– А при чём здесь родители? – оторопело спросил Феликс.

– Для гарантии. Или девушка?

О Гринёвой Феликс забыл напрочь. Стресс выбивает стресс. О Гринёвой он ни разу даже не вспомнил, словно её не существовало. Но Гринёву нельзя было выдавать даже под страхом лишения живота. И вообще толстый майор вёл странные разговоры, лишённые всякого смысла: груз с машиной в его власти, получается, Феликс ему не нужен? От этой мысли Феликс второй раз покрылся холодным потом.

– Девушка? – переспросил он и вдруг понял, что заигрался, что дело зашло слишком далеко, чтобы о нём думать легкомысленно. – Девушки у меня нет, – сказал он неожиданно для себя окрепшим голосом.

– Ну вот видите, – осуждающе покачал головой майор. – Гарантий у вас нет. Что с вами делать?

Феликс подумал, что даже если отдать этому мерзавцу флешку, то это не изменит дела. Флешка – это бесценный подарок, если знать, как ею воспользоваться. Но в данный момент отдавать её бессмысленно.

– Алихан! – позвал майор.

– Да, начальник, – в дверь просунулась самая свирепая и самая небритая морда. Она измывалась над Феликсом с особенным удовольствием.

– Выводи!

– А можно я у него туфли сниму? Мне у него туфли понравились.

– Снимай! – великодушно разрешил майор.

– Разувайся! – велел Алихан, схватил Феликса за шкирку и вытряхнул из обуви.

* * *

Его вывели с прибаутками, пьяными шутками. Между делом сорвали куртку и ремень. Сняли бы и джинсы, но сами же их и порвали, когда били. Тыкали стволами в ребра и в спину, там, где почки.

– Ссать будешь кровью! – заглядывали с издёвкой в глаза.

– А зачем ему ссать?! – глумились с другого боку. – В аду не ссут! А-а-а-ха-ха-ха!

Феликсу было всё равно, на мгновение он ощутил себя, как в детстве, когда, не желая обуваться, выбегал в одних носках во двор дачи. Только теперь под ногами попадались камушки, и хотелось ступать осторожно, только ему не давали, хотя тычков он уже не чувствовал. Потерял он ощущения. А ещё он почему-то думал о флешке, что её всё равно найдут и что зря он её не уничтожил. А надо было.

Его ткнули в столб так, что из глаз полетели искры, но сознание он не потерял, а упал на колени. Руки ему связали той самой колючей проволокой, которую он так боялся, а она оказалось сущей ерундой по сравнению с тем, что в затылок тыкнули дулом и произнесли:

– Ну молись, русский!

Затем над ухом что-то щёлкнуло так громко, что передалось в кость, и всё тот же голос сказал:

– Чёрт, осечка! Повезло тебе, русский!

Чеченцы снова зареготали, уперевшись в бока, довольные, как дети, и снова щёлкнуло, и снова зареготали:

– Вставь обойму-то!

– Сейчас, их бог троицу любит!

И вдруг всех их перекрыл зычный голос майора:

– Стой! Хватит! Ведите назад!

Перед тем, как поднять, на него помочились, и в его положении это стало спасением, потому что теперь его не били, а лишь стращали, брезгливо сторонясь и зубоскаля.

* * *

– Посадите в угол у окна! – велел майор, не отрываясь от трубы.

Феликс понял, что майор перед кем-то набивает себе цену – уж очень красноречивыми были его жесты и гордый вид. Затем он перешёл к делу и красочно описал картину захвата бутлегера. Затем вскочил и вытянулся в струнку.

– Есть! – произнёс он по-русски и крикнул: – Алихан!

– Да, начальник.

– Быстро привести пленного в нормальный вид!

– Зачем?!

– Я сказал!

– Рахман, почему такая честь? – удивился Алихан, свирепо, как показалось Феликсу, вращая глазами.

– Я сказал! – стукнул по столу Рахман.

– Не понял?

– Им заинтересовалось большое начальство. Он оказался птицей высокого полёта.

Казалось, майор, с одной стороны, сожалеет, что пистолет у Алихана дал осечку, а с другой – радуется, что не убил Феликса, потому что собственная голова дороже. Едва не обмишурился майор и теперь благодарил Аллаха за это, ибо за журналиста вступились такие большие люди, при разговоре с которыми майор невольно вспоминал все свои грешки.

– О! – гневно воскликнул Алихан и бросил Феликсу куртку. – Держи, собака! Потом заберу!

– Туфли отдай! – разлепил губы Феликс.

– Какие туфли, собака?!

– Отдай! – велел майор. – Себе дороже будет.

В Феликса полетели туфли:

– Обувайся, урод!

– Алихан!

– Ну?!

– Руки ему развяжи.

– Что?..

– Руки, говорю, развяжи!

– Э-э-э… – произнёс с досады Алихан, перекусывая кусачками проволоку на руках Феликса. – Совсем ничего не понимаю!

– А тебе и понимать не надо. Убери людей в казарму и выставь часового! – велел майор. – Повезло тебе, – оборотился он к Феликсу, который массировал запястья, размазывая кровь, – правда, не знаю, в чём.

– Это почему? – спросил Феликс.

Голова у него кружилась, и он не мог засунуть ступни в туфли.

– Потому что, – равнодушно сказал толстяк. – Сам увидишь.

В окно Феликс действительно увидел, как из бронированной машины, которая затормозила у КПП, выскочили люди в чёрном – шариатская стража, и через минуту его уже волокли в машину, вымещая на нём злобу. Но Феликсу уже было всё равно, убьют, решил он, ну и пусть.

* * *

– Это что такое?! – закричал Александр Гольдфарбах, когда Феликса толкнули на стул в комнате с голыми стенами.

Александр Гольдфарбах тыкал Феликсу в нос тем, что осталось от флешки. Нора Джонсон со своей гневливой морщинкой между бровями согласно кивала головой.

Феликс криво усмехнулся: мешали выбитые зубы и рассеченная губа. Первое, что он сделал, когда его на минуту оставили одного в камере, сорвал флешку с ноги и раскусил её зубами. Зубы были не в счёт. Зубы были не нужны, тем более что его действия не остались не замеченными: ворвалась охрана и заставила выплюнуть изо рта всё, что там было, включая зубы. Надо было проглотить, подумал он с облегчением, ибо прежде чем потерял сознание, увидел, что от флешки остались одни осколки.

Теперь это в качестве вещественного доказательства лежало на столе.

– Провёл ты меня, брат, надо признаться, хитро, – поднялся из-за стола Александр Гольдфарбах.

– You have deceived us[87]87
  Вы нас обманули (англ.).


[Закрыть], – сказала Нора Джонсон.

Она была настроена решительно, но плохо представляла, что можно сделать с Феликсом. Должно быть, это не входило в её обязанности – убивать. Она была тактиком, выполняющим чужую волю, и на поле боя, именуемом психологией, разбиралась лучше всего. Но русского она так и не поняла, словно он был из другого теста.

– В чём? – спросил Феликс, вытирая кровь с губ, которая у него никак не хотела останавливаться.

Его мучила жажда, а ещё сильно болела голова, так сильно, что моментами он не понимал, что с ним происходит. И вообще ему казалось, что события, текущие мимо него, нереальны, что всё это сон, что можно проснуться с Гринёвой в одной постели и быть вечно счастливым.

– Рассказала нам всё твоя подружка.

– Yes, said![88]88
  Да, рассказала! (англ.)


[Закрыть] – подтвердила Нора Джонсон и уставилась на Феликса.

Несомненно, Александр Гольдфарбах должен был подыгрывать, но почему-то опаздывал с реакцией.

– Какая? – спросил Феликс невпопад.

У Норы Джонсон сделалось напряженное лицо, она растерялась.

– Какая? – переспросил Александр Гольдфарбах и вздохнул. – Неважно, какая. Рассказала, и всё!

А-а-а-а… подумал Феликс, и ты боишься. Он вдруг понял, что они здесь хозяева и хотят получить своё так, чтобы больше никто ничего не услышал. А то, что чеченцы всё слушают, не вызывало у Феликса никаких сомнений.

– Нет у меня здесь подружек, – сказал Феликс и сплюнул на бетонный пол, потому что во рту накопилась кровь и ещё потому, что ему было не до этикета.

Нора Джонсон брезгливо отступила в угол:

– We were given a talk to you for five minutes. So you have only one chance[89]89
  Нам дали поговорить с тобой пять минут. Так что у тебя один-единственный шанс (англ.).


[Закрыть].

Феликс хотел сказать, что шансов у него вообще нет, но передумал. К чему дразнить гусей.

– Чем это от тебя так воняет? – брезгливо потянул носом Александр Гольдфарбах.

– А ты как думаешь? – отозвался Феликс.

Нора Джонсон, которая давно всё поняла, вообще не вылезала из своего угла и глядела на Феликса, как хирург смотрит на больного, у кого обнаружил множественные метастазы. Должно быть, она дока по части допросов, подумал Феликс, но стесняется.

– Что, плохи дела? – подошёл, забывшись, Александр Гольдфарбах, тут же поднёс к носу платок и больше его уже не убирал. – Слушай, у нас действительно совсем мало времени. – Он невольно покосился на дверь камеры. – Мы специально приехали поговорить с тобой. Давай так, ты нам всё рассказываешь, и мы уходим отсюда втроём. Иначе…

– Что иначе? – покривился от боли Феликс.

Болела спина, болело всё тело, которое словно очнулось. Хотелось заползти в ближайший угол и забыться, поэтому ему было всё равно, о чём говорят Александр Гольдфарбах и Нора Джонсон, главное, чтобы его несколько минут не трогали, и можно было даже собраться с духом. Духа, оказывается, ему хватало на пять минут, потом язык готов был развязаться сам собой, только никто об этом не знал, кроме Феликса.

– Иначе за тебя возьмутся другие люди, – сказал, присев на край стола, Александр Гольдфарбах.

Нора Джонсон одобрительно кивнула. Её мёртвое лицо было похоже на маску.

Интересно, Гринёва сообразила убраться подальше? Пока я об это не узнаю, я вам ничего не скажу, неожиданно для самого себя набрался смелости Феликс. Нужно выиграть час, потом ещё час, потом ещё и ещё, сколько хватит духа, а когда информация о пяти триллионах попадёт в печать, можно будет болтать всё, что угодно, ибо враги будут повержены.

– Я всего лишь контрабандист, – нашёл в себе силы усмехнуться он, – а вы мне политику шьёте.

– А это что?! – Александр Гольдфарбах потыкал в то, что осталось от флешки.

Хотел Феликс заявить им, что это их смерть, да передумал. Александр Гольдфарбах как будто прочитал его мысли и покривился так, словно проглотил живую мышь. Нора Джонсон сделала лицо, как у попа на кладбище, постным и равнодушным, но её выдавала гневливая морщинка между бровями.

– We want to help[90]90
  Мы хотим помочь (англ.).


[Закрыть], – заверила она.

– Если то, о чём мы догадываемся, правда, мы тебе не завидуем. – Александр Гольдфарбах доверительно наклонился, забыл о запахе, исходящем от Феликса. – У нас предателей не любят.

– А-а-а… Вот как вы запели, – сказал Феликс. – А когда-то я был вашим другом. Помнится, вы меня жизни учили.

Александр Гольдфарбах почему-то покраснел, должно быть, он вспомнил, каким красноречивым, а главное, патетичным он был, призывая следовать за всем цивилизованным миром. Только этот мир почему-то теперь показался Феликсу кривым.

– Do not have to be carried away. The department at you thick case[91]91
  Не надо обольщаться. В департаменте на тебя толстое дело (англ.).


[Закрыть], – зло произнесла Нора Джонсон.

– А-а-а… мистер Билл Чишолм в курсе? – догадался Феликс.

– Mister Bill Chisholm informed[92]92
  Мистер Билл Чишолм в курсе (англ.).


[Закрыть], – в запале ответила Нора Джонсон.

Должно быть, она таким образом хотела надавить на Феликса. Её лицо, похожее на маску, вдруг ожило, на нём отразились вполне человеческие чувства: смесь злости и испуга.

– Он в курсе, что я здесь? – вцепился в них Феликс. – Да или нет?! – Он понял, что они проговорились.

Это было непростительной ошибкой.

– В курсе, – после минуты молчания ответил Александр Гольдфарбах и осуждающе оглянулся на Нору Джонсон

Феликс тоже посмотрел на Нору Джонсон. Вид у неё был, словно она дала маху, но ещё не вполне поняла это. Они не должны были знать мистера Билла Чишолма. С какой стати? Разные ведомства. Разные департаменты. Разные страны. Значит, одна компашка, догадался Феликс. Значит, разведка. И удивился самому себе. Впервые он противопоставил себя таким людям, как Александр Гольдфарбах. А ведь совсем недавно они мне даже нравились, подумал он, особенно мистер Билл Чишолм. Мало того, я готов был с ним дружить и заглядывал ему в рот. Что-то изменилось, а что именно, я ещё не понял. Ну побили за контрабанду, ну и ладушки, с кем не бывает. Однако здесь что-то другое. Мысль о том, что он в самое ближайшее время подложит им большую, просто огромную, тухлую свинью, придавала ему силы. Только бы Гринёва не подвела.

Александр Гольдфарбах понял, что они обмишурились на полную катушку. Он был умным человеком. Недаром он работал на Бориса Березовского.

– Значит, мы зря время на тебя потратили, – сказал он, брезгливо нюхая платок.

– Выходит, зря, – согласился Феликс.

– Сам напросился, – Александр Гольдфарбах постучал в железную дверь. – Не продешеви, Феликс, – сказал он, покидая камеру.

У Норы Джонсон её гневливая морщинка выразила абсолютное презрение к русскому, который так ничего им и не сказал.

– We’ll be back![93]93
  Мы ещё придём! (англ.)


[Закрыть] – заявила она.

* * *

До конца дня его оставили в покое.

Первый вопрос, который встал перед ним, кто его слил? Неужели Лёха, друг и соратник? Нет, думал Феликс, не может быть. Лёха – не предатель. Тогда кто? Естественно, Глеб Исаков! Кто ещё?! Кто метит в начальники «военного отдела»? Только он! Значит, Глеб Исаков!

И вдруг его прошибла дикая мысль: а вдруг Лора Гринёва с ним заодно? Мысль сама по себе показалась ему дичайшей. Гринёва не могла! Да и зачем ей? Да, она водит меня за нос. Да, у неё есть цель, которую я не вижу. Но несомненно, я ей нравлюсь, и подставлять ей меня не резон, если я только чего-то не понимаю. К тому же я подарил ей такую информацию, которая попадает в руки журналисту раз в жизни. Значит, не Гринёва! Не моя любовь!

Тогда кто? Может быть, это только очень длинная комбинация, которую трудно проследить. Он подумал о странном звонке Рашида Темиргалаева. Рашид Темиргалаев незнаком с Соломкой. Это исключено. Кто такой Рашид Темиргалаев и кто Александр Павлович? Абсолютно разные люди. К тому же, когда я первый раз пересёк границу, меня не проверили, однако следили. Значит, команда арестовать пришла позднее. И вдруг он понял – Александр Гольдфарбах! Кто ещё? Ведь речь о «президентской тайне». Однако Александр Гольдфарбах не мог знать о моём бизнесе.

Тогда это случайность? Случайность, что Джон Кебич и Виктор Бергамаско вышли на меня? Нет, не случайность. Эти-то действовали целенаправленно. Вероятность того, что я накануне войны появлюсь в соответствующем месте, очень велика. Ясно, что они меня поджидали. Хотя у них наверняка были запасные варианты. Но им-то меньше всего нужен мой арест. Они отпадают.

Так я запутаюсь. Давай всё сначала. Несомненно, что решение перед носом. Джон Кебич, Виктор Бергамаско, Гринёва и Александр Гольдфарбах с Норой Джонсон ни при чём. Они вцепились в меня позже. Значит, в сухом остатке остаются: Глеб Исаков, который теоретически мог знать о моём бизнесе, Рашид Темиргалаев, из-за которого я и попал в Имарат Кавказ, и кто ещё? Соломка! Он единственный заварил эту кашу. Но зачем ему меня подставлять? А если он узнал, что я решил его подсидеть? Мог узнать? Мог догадаться. Уж слишком я его ненавижу. Не нужен ему сильный и молодой да ещё и очень талантливый. Глеб Исаков куда предсказуемей, а главное, им легко манипулировать. Но за такие вещи Александр Павлович мог лишиться головы. Неужели за ним стоит мистер Билл Чишолм? Значит, это всё же политика.

* * *

Они явились на рассвете злые и нервные.

– Это твоя работа?! – с порога закричал Александр Гольдфарбах и швырнул ему в лицо кипу газет.

Они легли вокруг, как лепестки роз, как нежнейшее послание от Лоры Гринёвой. И конечно же, Феликс с жадностью выхватил жирные заголовки: «Президент-предатель», «Иуда с лицом демократии», «Наймит США», «Новая свобода куплена за бешеные деньги!», и ещё, и ещё, и ещё тому подобное, что должно было убить Михаила Спиридонова.

– Да, – сказал он, глядя в их разъярённые лица, – это моя работа!

– But why?[94]94
  Но зачем? (англ.)


[Закрыть] – удивилась Нора Джонсон.

А ещё она страшно боялась. Должно быть, они курировали это направление, и вдруг такой конфуз. Очень непростительный конфуз, исправить который они уже не могли, и это было концом их карьеры. Вот они и бесились.

– А чтобы вы мне не задавали таких вопросов!

– Что!.. – крайне удивился Александр Гольдфарбах. – Что ты сказал? Ты думаешь, что изменил историю?! Ты ничего не понимаешь в истории!

– Yeah, you do not understand! – заявила Нора Джонсон. – Today, we will rewrite the history of Russia![95]95
  Ты ничего не понимаешь! Сегодня мы перепишем историю России! (англ.)


[Закрыть]

И Феликс сообразил, что началась война.

* * *

Его били три дня. Но однажды за ним пришли на рассвете и зачитали приговор суда, которого он в глаза не видел. Ему вменялись контрабанда алкоголя и шпионаж в пользу России.

– В пользу кого? – удивился он.

– Мы используем вас в информационной войне в качестве доказательства злонамерений вашей страны. Вы приговариваетесь к смертной казни с отсрочкой до конца войны. Не волнуйтесь, это произойдёт очень быстро. На этот раз мы поставим Россию на колени.

* * *

Феликс потерял счёт дням. Тюремщики, радостно скалясь, сообщали ему о победах Имарата Кавказ.

– Захвачена вся Кубань! До Москвы два дня пути!

– Ваня, наши флаги висят в Краснодаре!

– В Новороссийске мы захватили терминалы и теперь качаем нефть в танкеры!

Феликс, оцепенев, валялся в углу. Не верилось, что все его усилия были напрасны. Его больше не трогали, только великодушно кидали хлеб и ставили на пол кружку с водой.

И вдруг на следующий день тюремщики сделались озабоченными и уже не скалились, а молча шныряли по коридору. А потом Феликс проснулся от того, что тюрьма замерла в странном оцепенении: не было слышно ни звука, только где-то далеко-далеко, так далеко, что казалось едва различимым, возникли звуки боя. Прошло ещё некоторое время: может быть, сутки, а может быть, двое, и охрана разбежалась. А ночью тюрьму так тряхнуло, что с потолка посыпалась пыль. И Феликс понял, что Грозный бомбят.

И вдруг коридор наполнился русскими голосами, дверь в камеру отворилась, и Феликсу показалось, что он бредит: над ним наклонился не кто иной, как капитан Игорь Габелый со свежим розовым шрамом на щеке, протянул фляжку и сказал:

– Пей, друг! Сейчас мы тебя вытащим.

* * *

– За мужество! – сказал Герман Орлов.

– За мужество! – подтвердил Лёва Аргаткин.

– Я не знаю, что такое мужество, – задумчиво сказал Игорь. – Может, это то, что мы не дали себя убить, а может, это просто способность жить, несмотря ни на что? В любом случае, это нечто, что заставляло нас двигаться и делать своё дело.

– Точно, братишка!!! – заорал Герман Орлов. – В самую точку! Я тоже так думал, а произнести не мог! Игорёха!!! – И полез целоваться.

* * *

Россия денонсировала «большой договор», ввела на территорию так называемого Имарата Кавказ войска и вышла на границу с Грузией.

Мир стоял на пороге Третьей мировой войны.