Текст книги "Служилые элиты Московского государства. Формирование, статус, интеграция. XV–XVI вв."

Традиционное расположение их имен, таким образом, соответствовало порядку выдвижения в Боярскую думу. Иван Юрьев Хохолков приходился родным племянником боярам Александру и Ивану Катырю Андреевичам Хохолковым. Последний был отцом фигурировавшего здесь же Андрея Катырева. Не менее реальными были шансы Григория Темкина, родной брат которого Юрий находился в это время в Боярской думе. Двоюродными братьями этого боярина были князья Яновы. Более скромным был статус Бахтеяровых и Гвоздевых-Приимковых, фамилии которых не имели прецедентов попадания в Боярскую думу[229]229
  Род. кн. Ч. 1. С. 83–84, 86–87.


[Закрыть].

По родословному принципу Ростовские располагались и в посольской записи 1542 г. Семен Звяга Ростовский был на одно поколение младше записанного первым в этой группе Юрия Темкина.

Достаточно традиционной выглядит также рубрика князей Суздальских в Дворовой тетради, содержащая всего три имени. Первое место в ней занимал Иван Андреев Шуйский, вторым был записан Андрей Иванов Ногтев, третьим – Василий Иванов Барбашин. В том же порядке представители этих фамилий фигурировали в разрядной записи 1495 г. о поездке Ивана III в Новгород «миром»[230]230
  ТКДТ. С. 120; РК 1475–1598. С. 25; Назаров В. Д. О титулованной знати… С. 197–199.


[Закрыть]. В 1542 г. Петр Шуйский также был записан перед Дмитрием Горбатым.

Порядок упоминания этих имен не совпадал с их служебными достижениями. Если попытаться сравнить послужной список И. А. Шуйского со службами А. И. Ногтева, то сравнение будет не в пользу первого. Представитель Шуйских еще в 1559 г. был стольником, что подчеркивало его молодость и не слишком высокий служебный ранг. А. И. Ногтев, в свою очередь, был воеводой уже в 1548 г. Не случайно в Тысячной книге они принадлежали к разным статьям: А. И. Ногтев ко 2-й, а И. А. Шуйский – к 3-й. Общее превосходство И. А. Шуйского над его однородцами было предопределено его происхождением. Достаточно полно его предки были представлены в Боярской думе. Боярами были его отец Андрей Михайлович Честокол, известный политический деятель времени боярского правления, и дядя, Иван Плетень. В середине XVI в. из этой фамилии боярского чина достигли также Федор Скопин и Петр Шуйские, его троюродные братья[231]231
  РК 1475–1598. С. 117, 144, 151, 153, 155, 157, 164, 172, 182; ТКДТ. С. 58, 64; Зимин А. А. Состав… С. 57, 63, 65; Абрамович Г. В. Князья Шуйские и российский трон. Л., 1987. С. 103–108.


[Закрыть]. Несомненно, среди своих однородцев именно он был наиболее реальным претендентом на попадание в Боярскую думу.

Рубрика Ярославских в Дворовой тетради является самой обширной. По своей структуре эта рубрика, как и рубрика Оболенских, делится на две части. В первой части, как и в аналогичном списке из посольской записи 1542 г., взаимно чередовались имена двух различных ветвей этого рода: старшей ветви и ветви князей Моложских, в каждой из которых существовала собственная система старшинства[232]232
  С. Ф. Алабышев (старшая ветвь), И. А. Прозоровский (Моложские), Ф. А. Аленкин (старшая ветвь), В. В. Чулок Ушатый (Моложские).


[Закрыть]. В реконструируемом виде, без учета позднейших приписок и добавлений, порядок перечисления имен здесь можно представить следующим образом. Первые места занимали Иван Васильев Пенков и братья Троекуровы. После них следовали представители Моложских – Прозоровские. Затем вновь шло возвращение к старшей ветви – Андрею Курбскому и Андрею Жере Аленкину, вслед за которыми перечислялись Сицкие, из ветви Моложских. Уже после них очередь переходила к старшей ветви, представителями которой на этот раз выступали Сисеевы и Василий Большой Великого. Замыкали первую часть рубрики Чулковы и братья Юрьевы Ушатые, выходцы из моложского княжеского дома[233]233
  ТКДТ. С. 120–121; Сб. РИО. Т. 59. С. 147.


[Закрыть].

Вторая часть рубрики князей Ярославских имеет более традиционный вид. В ней пофамильно были расписаны Засекины, к которым примыкал их близкий родственник Александр Щетинин, и Шехонские. Все эти фамилии занимали достаточно скромные позиции внутри своего рода и явно не рассчитывали на карьерный рост.

Учитывая наличие двух систем старшинства, анализ расположения отдельных имен и фамилий необходимо производить отдельно для каждой из них. В старшей ветви произошла существенная трансформация принципов определения родового старшинства. В сравнении с порядком расположения имен в новгородском походе 1495 г. низкие места занимали Сисеевы. В середине XVI в. эта фамилия значительно утратила прежние позиции. В Тысячной книге по низшей 3-й статье был отмечен только Федор Сисеев, самый молодой представитель своей фамилии. Среди перечисленных в Дворовой тетради лиц Иван Петров и Иван Константинов Сисеевы по поколенному счету превосходили А. М. Курбского, применительно к которым он должен был рассматриваться как «племянник», хотя и были записаны ниже его[234]234
  РК 1475–1598. С. 25; ТКДТ. С. 62; Кобрин В. Б. Материалы… С. 48, 39, 52.


[Закрыть].

Определенное нарушение родословного принципа наблюдается и среди князей Моложских. Из Ушатых первым был записан Данила Васильев Чулков. Его старший двоюродный брат Данила Юрьев Чулков занимал лишь второе место[235]235
  Род. кн. Ч. 1. С. 176–177; Кобрин В. Б. Материалы… С. 46.


[Закрыть].

Отмеченные примеры находят объяснение при признании существования «очереди» на получение мест в Боярской думе. Отец А. М. Курбского в своей служебной карьере достиг звания боярина. На окольничество в соответствии с рангом своего отца претендовал Д. В. Чулков[236]236
  Зимин А. А. Формирование… С. 97.


[Закрыть].

Ко времени составления Дворовой тетради среди князей Ярославских, сохранивших связь со своей родовой корпорацией, лишь несколько человек входили в состав Боярской думы. Больше всего бояр дала фамилия Пенковых. «Боярской» была также фамилия Курбских. Окольничими были представители Великих и Ушатых. В начале 1550-х гг. в Боярской думе не было ни одного представителя Ярославских, что, несомненно, уменьшало их шансы на карьерный рост.

Признанным лидером среди князей Ярославских по своему происхождению был И. В. Пенков, потомок последних правителей ярославского княжества, находившийся в родстве с самим Иваном IV. Не менее важным обстоятельством было его родство с боярином Иваном Даниловичем Пенковым. Именно И. В. Пенков и был записан на первом месте. Упомянутые сразу после него братья Иван и Михаил Троекуровы по служебному положению значительно превосходили всех своих родственников. И. М. Троекуров начал свою службу еще в 1520 г. В 1550 г. он стал тысячником 1-й статьи[237]237
  Там же. С. 92–93; ТКДТ. С. 55. Князь И. М. Троекуров, возможно, был женат на дочери Н. Ю. Захарьина и за счет этого брака породнился с царской семьей (Сергеев А. В. Князья Ярославские… С. 15).


[Закрыть].

А. М. Курбский, следующий по значению в старшей ветви князей Ярославских, в своем продвижении опирался на прецедент боярской службы своего отца. Значительно меньшие шансы на получение боярства имели А. Ф. Жеря Аленкин и Сисеевы. Предок последних, князь Семен Романович, был боярином Ивана III[238]238
  Зимин А. А. Формирование… С. 84, 91–92.


[Закрыть].

Только на получение окольничества претендовал князь В. А. Гага Великого, внук окольничего Петра Великого Шестунова. Именно он занимал последнее место среди представителей старшей ветви[239]239
  Там же. С. 90.


[Закрыть].

Более архаично выглядит система родового старшинства среди князей Моложских. Скорее всего, это было связано с отсутствием собственно «боярских» фамилий среди них. Только князья Ушатые реально могли претендовать на звание окольничих. Представители этой фамилии, как и в случае с В. А. Гагой Великим, были записаны на последнем месте среди Моложских, претендовавших на думские звания[240]240
  ТКДТ. С. 121.


[Закрыть]. Впоследствии Великие-Гагины и Ушатые в соответствии с установленной закономерностью действительно получали звания окольничих.

Следует отметить, что на первом месте среди князей Моложских были отмечены Прозоровские. В начале 1550-х гг. представители этой фамилии занимали скромные посты. В 1547 г. стольниками, новиками из знатных фамилий, были Василий и Александр Ивановы Прозоровские, а также Михаил и Никита Федоровы Прозоровские. По своим служебным достижениям они явно уступали Василию Андреевичу Сицкому, женатому на сестре царицы Анастасии Романовой. В Тысячной книге они закономерно были размещены в разных статьях: В. А. Сицкий – во 2-й, а Прозоровские – в 3-й. В переписке с А. М. Курбским Иван Грозный позднее не слишком уважительно отзывался об одном из Прозоровских: «У меня Прозоровских было не одно сто»[241]241
  БС 1546–1547. С. 52; ТКДТ. С. 57, 62; Послания Ивана Грозного. М.; Л., 1951. С. 104.


[Закрыть]. Стоит отметить, что сложившаяся в конце XV в. система старшинства отдельных фамилий среди князей Моложских, очевидно, не претерпела к этому времени сколько-нибудь заметных изменений.

Отрывочность сохранившегося списка князей Стародубских не дает возможности определить принципы записи их имен. Пожарские, наиболее полно представленные в этой рубрике, были слишком малозаметны по службе и почти не встречались в разрядах. Вероятно, по своему положению в составе родовой корпорации они занимали достаточно скромное место.

Князья Мосальские не имели своих представителей в Боярской думе. Список представителей этого рода основывался на родовом старшинстве. Стоит добавить, что, как и в случае с князьями Ярославскими, здесь чередовались имена представителей двух ветвей оказавшихся в разное время на московской службе: Василия и Семена Юрьевича[242]242
  В поданной позднее родословной росписи были перепутаны сыновья Василия Литвина и Семена Старого.


[Закрыть].

Сопоставляя между собой различные княжеские рубрики, следует отметить, что наиболее последовательно система выдвижения в Боярскую думу была представлена в рубрике князей Оболенских, что, скорее всего, было обусловлено наибольшим количеством имевшихся прецедентов и прочными традициями думской службы, существовавшими в их среде. Не случайно в 1550-х гг. князья Оболенские имели максимальное представительство в Боярской думе.

Княжеские рубрики Дворовой тетради давали московскому правительству возможность широкого выбора будущих бояр и окольничих. Порядок расположения в них отдельных имен и фамилий в дальнейшем во многом предопределил назначения в Боярскую думу. Из князей Оболенских в 1555 г. боярами стали И. В. Горенский и Ф. И. Кашин. В 1559 г. к ним присоединился М. П. Репнин. Из князей Ростовских боярство в 1557 г. получил А. И. Катырев. Подобным образом сложилась судьба А. И. Ногтева-Суздальского, ставшего боярином в 1560 г. Позднее, во второй половине 1560-х гг., боярство получил также И. А. Шуйский. Среди князей Ярославских в 1554–1555 гг. боярином стал И. М. Троекуров. Вскоре после этого в Боярскую думу попал также и А. М. Курбский. Князья Моложские были обойдены вниманием Ивана IV. Лишь в 1558 г. боярином стал царский родственник В. А. Сицкий. Как и предполагалось, окольничим в конце 1550-х гг. стал В. А. Гага Великого[243]243
  Зимин А. А. Состав… С. 67, 69, 70. А. В. Сергеев считал, что помета об окольничестве, стоявшая возле его имени в Дворовой тетради, должна была относиться к В. А. Сицкому. Не исключая целиком эту возможность, стоит отметить значительное расстояние между этими двумя именами (Сергеев А. В. Князья Ярославские… С. 17).


[Закрыть].

В этом вопросе сталкивались две противоположные тенденции. Отмеченный выше порядок выдвижения в Боярскую думу не был как-то легализован и опирался лишь на существующие традиции. Царская власть (лично Иван Грозный) принимала его во внимание, но часто действовала исходя из собственного понимания целесообразности пожалования думских званий тому или иному лицу. В 1553 г. князь С. В. Звяга Ростовский объяснял свой побег тем, что «их всех государь не жалует, великих родов бесчестит, а приближает к собе молодых людей, а нас ими теснит»[244]244
  ПСРЛ. СПб., 1904. Т. 13. 1-я половина. С. 237–238.


[Закрыть]. Подобное заявление демонстрировало чаяния этого вельможи находиться в окружении «великих родов».

Думные звания часто раздавались наиболее видным представителям княжеских родов, но далеко не всегда в порядке существовавшей схемы родового старшинства. Среди князей Оболенских боярство так и не получили А. В. Ногтев и Щепины разных ветвей. Из Ростовских царским вниманием был обойден И. Ю. Хохолков. Сравнительно поздно боярство было пожаловано И. А. Шуйскому.

Уже была отмечена определенная близость боярского списка 1588/89 г. и Дворовой тетради. В боярском списке 1588/89 г. также получила свое отражение система родового старшинства внутри каждого из княжеских родов. В конце века центральное правительство, однако, обращало гораздо большее внимание на существовавшую систему старшинства. Бесспорные лидеры княжеских корпораций, записанные на первых местах в своих рубриках, беспрепятственно попадали в Боярскую думу в последующие годы. В 1598 г. по случаю восшествия на престол Бориса Годунова боярами стали князья Михаил Катырев-Ростовский и Федор Ноготков-Оболенский. Окольничими в 90-х гг. XVI – начале XVII в. служили князья Туренины, а также Иван Великого Гагин[245]245
  БС. С. 213; Павлов А. П. Государев двор… С. 52, 64, 66.


[Закрыть]. Именно такой порядок очередности на получение думских званий предполагался, скорее всего, в свое время в княжеских рубриках Дворовой тетради.

Можно предположить, что в некотором смысле княжеские корпорации выступали в качестве одного из «столичных» чинов Государева двора, занимавшего промежуточное положение между дворовыми детьми боярскими и членами Боярской думы. Наименее значительные в служебном отношении лица, члены тех же княжеских родов, по-видимому, вообще могли исключаться из них. В ярославских актах 1540—1560-х гг. известен был, например, князь Василий Андреев Перинин Моложский. Его имя не встречалось в Дворовой тетради, хотя в 1550-х гг. он определенно находился в служебном возрасте, а в 1565 г. был отправлен в казанскую ссылку. Очевидно, в это время он служил вместе с городовыми детьми боярскими[246]246
  Антонов А. В. Ярославские монастыри и церкви в документах XVI – начала XVI века // РД. Вып. 5. С. 27–28; Рождественский С. В. Служилое землевладение… С. 163; Скрынников Р. Г. Указ. соч. С. 247.


[Закрыть].

Для потомков тех же княжеских родов, служивших по «городам», попадание в княжеские списки расценивалось как очевидное повышение, подтверждение их успешной службы. В 1557 г. В. И. Меньшой Кашин впервые получил воеводское назначение. Это обстоятельство, возможно, стало определяющим для его перевода в общую группу князей Оболенских из калужской корпорации[247]247
  РК 1475–1598. С. 161.


[Закрыть]. Индивидуальный характер носило также появление здесь Ф. И. Пенинского, В. Б. Тюфяки Константинова и М. Ю. Кривоноса Оболенских. Позднее так же сложилась судьба князя И. И. Лыкова, записанного в Дворовой тетради по Рузе. Во время Земского собора 1566 г. он находился уже среди князей Оболенских[248]248
  ТКДТ. С. 73, 119, 168, 175; Акты, относящиеся к истории Земских соборов. М., 1909. С. 5.


[Закрыть].

Достаточно низко котировалась по службе ветвь Львовых-Зубатых. Включение в состав корпорации князей Ярославских М. А. Львова могло объясняться его личными заслугами. В боярском списке 1588/89 г., как и в Дворовой тетради, князья Львовы отсутствовали среди членов родовой корпорации.

Этот процесс не получил в 1550-х гг. еще своего логического завершения. А. В. Сергеев справедливо отмечал, что далеко не все из отмеченных в списке князей Ярославских лиц могли похвалиться успехами по службе[249]249
  Сергеев А. В. Княжеская аристократия… в Московском государстве во второй половине XVI – начале XVII века: Князья Ростовский и Ярославские. Дис. … канд. ист. наук. СПб., 2014. С. 132–133.


[Закрыть]. Необходимо учитывать особенности статуса княжеских корпораций. Их рядовые члены продолжали выступать в походы в составе общих отрядов. По тем же спискам они привлекались к несению придворной службы и выполнению других правительственных поручений. Среди них были в том числе недавние новики, а также, очевидно, не слишком выдающиеся персонажи. Для последних не требовалось предпринимать особых усилий, чтобы считаться частью своих корпораций. Они принадлежали к ним по своему рождению, связям, землевладению. Совсем по-другому обстояло дело с выходцами из тех же родов, которые утратили связи с родовыми центрами. Они попадали сюда как знак расположения царской власти, отмечавшей их служебные достижения. Отсечение из Государева двора дворовых детей боярских (рядовых членов княжеских корпораций), выделение выборных дворян со временем привели к более четкому оформлению структуры этих корпораций.

Принадлежность к родовой корпорации могла быть отобрана. Известно, что в опале 1553 г. боярство потерял С. В. Звяга Ростовский, который собирался совершить побег в Великое княжество Литовское. Вместе с ним в этом деле были замешаны его родственники «такие же палоумы» князья Лобановы и Приимковы. Очевидно, они также ощутили на себе тяжесть царской опалы. Иван и Никита Борисовы Лобановы были записаны в 3-й статье Тысячной книги в рубрике князей Ростовских. В Дворовой тетради оба они отсутствуют, хотя их служба определенно продолжалась в это время. С этой же опалой следует связать перевод В. В. Волка Приимкова из состава князей Ростовских в число дворовых детей боярских Торжка[250]250
  ПСРЛ. Т. 13. 1-я половина. С. 237–238. Во второй половине 1560-х гг. И. Б. Лобанов, возможно, был отмечен среди вотчинников Рузского уезда (РПК. С. 163–164). Род. кн. Ч. 1. С. 85; ТКДТ. С. 198. В новгородских делах сохранились упоминания о «литовском отъезде» В. В. Волка Приимкова (ДАИ. Т. 1. № 52. С. 98).


[Закрыть].

С этой точки зрения следует еще раз отметить близость между княжескими рубриками Дворовой тетради и боярского списка 1588/89 г. В последнем источнике в составе княжеских корпораций были записаны лишь лица, достигшие звания дворян московских. Наиболее видные из них непосредственно через родовые корпорации попадали затем в Боярскую думу. Сами эти корпорации пополнялись за счет стольников, жильцов и выборных дворян[251]251
  Павлов А. П. Государев двор… С. 107, 117. В боярском списке 1588/89 в составе родовых княжеских корпораций были записаны стольники: А. А. Репнин, В. А. Прозоровский, А. Д. Хилков, А. И. Бахтеяров, В. И. Гвоздев, Ф. И. Лыков; жильцы и выборные дворяне: Ф., В., С. М. Лобановы, В. Р. Приимков, И.А. и М. А. Щербатовы.


[Закрыть]. Дворовая тетрадь дает представления о том же порядке, хотя и несколько менее развитом.

Потеря княжескими корпорациями их функциональной составляющей отчетливо проявилась в полоцком походе 1563 г. В этом походе, отличавшемся высоким уровнем мобилизации всех воинских сил Московского государства, участвовали отдельные княжеские отряды, точнее, разрозненные группы, которые должны были выступать в этом качестве. Подробный пересчет выявил, что среди князей Суздальских числился 1 человек, среди Ростовских – 5, Оболенских – 13, Стародубских – 7, Мосальских – 13 и Ярославских – 5. Эти цифры резко контрастируют с данными Дворовой тетради (кроме случая с князьями Суздальскими), где в соответствующих рубриках было зафиксировано значительно большее количество членов родовых корпораций. Очевидным объяснением является фактическая служба представителей этих родов в составе стольников, стряпчих, жильцов и выборных дворян, а также в составе других корпораций. В разряде похода 1579 г. на «Немецкую землю» князья Черкасские (новая группа), Оболенские, Суздальские, Ярославские, Стародубские и Мосальские были прямо объединены с выборными дворянами (всего 212 человек)[252]252
  Баранов К. В. Записная книга Полоцкого похода 1562/63 г. // РД. Вып. 10. С. 125; РК 1475–1605. М., 1984. Т. 3. Ч. 1. С. 60.


[Закрыть].

Отличием от других придворных чинов выступала не только генеалогическая ограниченность их состава. В рамках княжеских корпораций действовала выработанная за десятилетия совместной службы (не без вмешательства московского правительства) система старшинства. В этом отношении принадлежность к ним часто ограничивала возможности карьерного роста для представителей младших ветвей или фамилий, давно утративших связь со своими однородцами, таких как, например, князья Охлябинины и Хворостинины. Представители этих фамилий появляются в списке князей Ярославских только в 80-х гг. XVI в.[253]253
  ТКДТ. С. 134, 158, 161, 168, 193; БС. С. 214.


[Закрыть]

В ряде случаев стоит предположить существование декларативных разрывов со своими родственниками, проявлявшееся во внутриродовых местнических столкновениях. Первое такое известное по сохранившимся источникам столкновение произошло в 1543 г. Окольничий Василий Чулок Ушатый на приеме у малолетнего Ивана IV был размещен местом ниже боярина Ивана Кубенского. Несмотря на разницу в думских званиях, он бил челом о том, что «сидеть ниже ево немочно». Оба местника принадлежали к роду князей Ярославских, но по родовому счету И. И. Кубенский приходился В. В. Чулку «племянником», на что тот и акцентировал внимание великого князя. Местническое дело И. И. Кубенский вел, ссылаясь не на родословные книги, а на разряды, по которым служба фамилии князей Кубенских в целом и его самого в частности действительно расценивалась значительно выше[254]254
  РК 1475–1605. Т. 1. Ч. 2. С. 406.


[Закрыть].

Дважды пытался местничать со своими родственниками Ю. И. Кашин. В 1543 г. о местах на воеводстве в Муроме он спорил с К. И. Курлятевым, а в 1547 г. выступил против Д. И. Немого. Вряд ли Ю. И. Кашин действительно рассчитывал на успех, местничая с заведомо более сильными противниками. Скорее он осознанно противопоставлял себя другим членам своего рода. В Тысячной книге и в Дворовой тетради он был записан по Калуге. Позднее, возможно, он вновь нашел общий язык с родственниками. На Земском соборе 1566 г. его сын Дмитрий был включен в группу князей Оболенских. В 1564 г. Ю. И. Кашин, подобно многим своим сородичам и вместе с ними, попал в опалу и был убит[255]255
  Там же. С. 409, 329; Зимин А. А. Формирование… С. 46; Акты Земских соборов. С. 5; Андрей Курбский. История… С. 138.


[Закрыть].

Среди князей Оболенских отсутствовал и его родной брат Петр, местничавший в 1549 г. с тем же Д. И. Немым. Из представителей этого же рода местничали между собой в 1544 г. также князья И. А. Копыря Кашин и О. Т. Тростенский. Оба они в Дворовой тетради числились по другим корпорациям[256]256
  Эскин Ю. М. Местничество в России в XVI–XVII вв. Хронологический реестр. М., 1994. С. 45, 47. ТКДТ. С. 56, 191.


[Закрыть].

Последний интересующий нас случай внутриродового местничества условно относится к 1560 г., когда друг с другом спорили А. И. Прозоровский и Д. С. Шестунов[257]257
  Эскин Ю. М. Указ. соч. С. 53.


[Закрыть]. Шестуновы не входили в состав корпорации князей Ярославских и не были учтены в княжеских рубриках этого времени.

Понятно нежелание князей Кубенских подчиняться правилам родового старшинства. Представители этой фамилии занимали прочное положение в Боярской думе и не нуждались в дополнительной поддержке своего рода, так что В. В. Чулок Ушатый напрасно напоминал своему местнику о его происхождении. Не считал нужным считаться со своим менее известным родственником и окольничий Д. С. Шестунов.

Пример Ю. И. Кашина показывал возможность личной карьеры, за пределами сложившегося круга клановых отношений. Он не принадлежал к «боярской» фамилии и, следовательно, не слишком высоко котировался среди однородцев. Тем не менее в 1555 г. он был удостоен боярского звания, ставшего наградой за его многолетнюю службу.

Сложившаяся система отношений должна была проявляться в политической борьбе при великокняжеском (царском) дворе. События боярского правления позднее в официальном летописании получили емкую характеристику: «Бяше вражды о корыстех и о племянех их, всяк своим печется». В 1533 г. братья Иван Плетень и Андрей Честокол Шуйские, собираясь отъехать на службу к Юрию Дмитровскому, обращались за поддержкой к своему родственнику, Борису Горбатому. По своему происхождению они находились в пятом колене родства, что не препятствовало поддержанию клановых связей[258]258
  ПСРЛ. Т. 13. 1-я половина. С. 126.


[Закрыть].

В середине XVI в. патрон-клиентские отношения отчетливо проявились среди князей Ростовских. После династического кризиса 1553 г. в Великое княжество Литовское собирался бежать боярин С. В. Звяга Ростовский. Несколько известных и предполагаемых участников этого побега (Н.С., И.Б. и Н. Б. Лобановы, В. В. Волк Приимков) принадлежали к числу новгородских помещиков, нуждавшихся в поддержке влиятельных лиц при дворе[259]259
  Там же. С. 237–238; Скрынников Р. Г. Указ. соч. С. 116. Позднее к ним было добавлено имя А. И. Катырева. Сергеев А. В. Из истории политической борьбы 50-х гг. XVI в. «Дело князя Семена Ростовского» // История и культура Ростовской земли. Ростов, 2013. С. 69–72.


[Закрыть].

Не следует, конечно, абсолютизировать зависимость от «сильных» родственников. В каждом отдельном случае влияние на принятие того или иного решения оказывало большое число факторов. Донос на В. В. Волка Приимкова был составлен, например, его однородцем, князем Никитой Ростовским, получившим позднее часть его поместья в Деревской пятине[260]260
  ДАИ. Т. 1. № 52. С. 98.


[Закрыть].

Трудно сказать, насколько сильными были в действительности указанные родовые связи, которые могли серьезно варьироваться в конкретных примерах. Важно, что их значение признавалось государственной властью. В преддверии и сразу после учреждения опричнины царская опала синхронно настигла большое число представителей рода князей Оболенских («И тогда же и других княжат немало того же роду побито»). В монахи были пострижены Д. И. Курлятев «со женою и с сущими малыми детками» и Д. И. Немой, убиты – М. П. Репнин, Ю.И. и И. И. Кашины, А. И. Ногтев (Ноготков), Д. Ф. Овчинин, Д. Ф. Шевырев, П. И. Горенский (его брату Юрию удался побег к королю Сигизмунду-Августу), Н.Ф. и А. Ф. Черные Оболенские[261]261
  Андрей Курбский. История… С. 140, 663–675 (комментарии составлены Ю. Д. Рыковым и К. Ю. Ерусалимским); Скрынников Р. Г. Указ. соч. С. 242–243; Веселовский С. Б. Исследования по истории опричнины (далее – Веселовский С. Б. Опричнина). М., 1963. С. 147–148. В Литве оказались в это время также М. А. Ноготков и И. Б. Тюфякин.


[Закрыть].

Большинство из них принадлежало к числу наиболее видных представителей своего рода. Судя по «Истории о делах великого князя Московского» Андрея Курбского, многие решения об их судьбах принимались Иваном Грозным спонтанно, под влиянием момента, а не были частью хладнокровного обдуманного плана по истреблению князей Оболенских. Некоторые из них и в последующие годы находились в окружении царя (братья В.С. и П. С. Серебряные). М. П. Репнин отказался надеть на себя скоморошью маску. По сообщению Альберта Шлихтинга, князь Д. Ф. Овчинин поплатился за нелицеприятные обвинения в адрес царского любимца Ф. А. Басманова: «Попрекнул его нечестным деянием, которое тот обычно творил с тираном»[262]262
  Альберт Шлихтинг. Краткое сказание о характере и жестоком правлении московского тирана Васильевича // Малеин А. И. Новое известие о времени Ивана Грозного. Л., 1934. С. 16–17; Скрынников Р. Г. Указ. соч. С. 242.


[Закрыть].

Существовавшие связи приводили к эффекту цепной реакции. Опалы настигали близких родственников и выдвиженцев пострадавших лиц. А. М. Курбский подчеркивал, что Д. И. Курлятев, о котором Иван Грозный позднее писал с плохо скрываемым раздражением, был «стрыем» (дядей) для других князей Оболенских. Из контекста не очень понятно, кто имелся в виду под его «племянниками». Названные ранее Д. Ф. Шевырев и братья Кашины сами были на одно колено старше его. В данном случае, видимо, подразумевалась роль покровителя, которую князь Д. И. Курлятев играл для своих родственников и которые вынуждены были в итоге расплачиваться за это своими жизнями. Именно он был душеприказчиком также у князя И. А. Стригина-Оболенского[263]263
  Андрей Курбский. История… С. 140; Алексеев А. И. Первая редакция вкладной книги Кириллова Белозерского монастыря (1560-е гг.) // Вестник церковной истории. 2010. № 3/4 (19/20). С. 46.


[Закрыть]. Вполне вероятно, что причиной казни Черных-Оболенских стало близкое родство с князьями Горенскими, совершившими побег в Литву.

При этом нельзя сказать, что царский гнев был обращен против княжеских корпораций как составной части Государева двора. Напротив, первые шаги опричнины были направлены на их сохранение, правда, в весьма своеобразной форме. Уже в 1564 г. «послал государь в своей государской опале князей Ярославских и Ростовских и иных многих князей и дворян и детей боярских в Казань и в Свияжской город на житье и в Чебоксарской город»[264]264
  РК 1475–1605. Т. 2. Ч. 1. С. 196.


[Закрыть]. Принудительные переселения издавна были распространенным орудием в руках у московского правительства и в этом отношении не представляли собой «новизны». Примечательно другое. Характерным является само упоминание этих князей как отдельных групп, подвергшихся государевой опале. Следуя логике разряда полоцкого похода 1563 г., количество действительных, а не номинальных членов княжеских корпораций было ничтожным. Круг лиц, сосланных в «подрайскую землицу», был куда более обширным. Р. Г. Скрынников заметил, что в первую очередь в нем были представлены лица, записанные в княжеских рубриках Дворовой тетради. Не исключено, что именно они использовались для составления списков переселенцев.

Высылка должна была сопровождаться конфискациями вотчин. Непродолжительность царской опалы, длившейся всего один год, не дает возможность определить, предполагалась ли компенсация за них в самой Казанской земле или в других частях страны. По мысли Р. Г. Скрынникова, таким образом был нанесен удар по родовому землевладению «суздальской знати». Вряд ли, однако, они были главными жертвами этой акции. «Животы» должны были отбираться у всех опальных, среди которых находилось много выходцев из нетитулованных боярских и дворянских фамилий. Кратковременная и, видимо, спонтанная опала обошла стороной многих представителей княжеских родов, сохранивших в неприкосновенности свои земли, хотя, безусловно, внесла свой вклад в разрушение родовых княжеских гнезд[265]265
  Скрынников Р. Г. Указ. соч. С. 259–260; Сергеев А. В. Княжеская аристократия… С. 191–192.


[Закрыть]. Обращает внимание также присутствие среди казанских поселенцев выходцев из других территориальных корпораций, обладавших княжеским титулом. Трудно определить, рассматривались ли они как составные части князей Ярославских, Ростовских и, возможно, Стародубских (в таком случае можно было бы говорить о существенном расширении состава княжеских корпораций по генеалогическим признакам) или пострадали от царского гнева в индивидуальном порядке.

По мнению А. Л. Корзинина, высылка опальных имела цель ослабить экономическую базу княжат и дворовых детей боярских. Как следует из приведенных этим же историком данных, значительную часть сосланных составляли помещики. В таком случае терялся смысл их переселения. Поместья вполне могли быть отобраны и без проведения подобного переселения. Известны были примеры сохранения вотчин казанскими «новыми жильцами».

С точки зрения величины земельных наделов среди княжеских фамилий, не говоря уже о нетитулованной знати, были куда более привлекательные кандидатуры на роль подобных жертв[266]266
  Корзинин А. Л. Государев двор Русского государства в доопричный период 1550–1565 гг. М.; СПб., 2016. С. 286–326.


[Закрыть].

Уже говорилось об имевшей место в XV – первых десятилетиях XVI в. казанской «специализации» ряда княжеских корпораций. После завоевания Казани пограничная служба должна была происходить по логике вещей уже на новых рубежах страны. Переселение «князей», многие из которых стали воеводами в новозавоеванном крае, возвращало их к истокам службы. Вероятно, в этом заключался план Ивана Грозного, известного поборника «старины». На практике в реалиях 1560-х гг. этот план представлял собой бессмысленное отвлечение от основной службы многих представителей командного корпуса, которые с большей пользой могли быть задействованы в выполнении других поручений правительства. Достаточно быстро большая часть казанских ссыльных вернулась к местам своей постоянной службы. Стоит отметить, что при этом из делопроизводственных источников исчезли упоминания о княжеских корпорациях. Вполне вероятно, что они были распущены, потеряв, по мнению московского правительства, функциональную целесообразность своего существования. Косвенным доказательством этого утверждения является выселение Данилы Иванова Черного Засекина с ярославских вотчин «с городом вместе» (очевидно, в 1569 г.). В Дворовой тетради он был записан в рубрике «князи Ярославские», а затем уже служил, видимо, по ярославскому «городу» вместе с обычными ярославскими детьми боярскими[267]267
  Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи археографическою экспедициею. СПб., 1836. Т. 1. № 290. С. 355.


[Закрыть].

Отсутствовали княжеские корпорации в боярском списке 1577 г., отразившем новую структуру Государева двора. В этом источнике многие «княжата» были учтены среди других придворных чинов и выборных дворян. Впрочем, как и многие другие действия Ивана IV, решение о роспуске не было окончательным. В 1579 г. они вновь появляются на горизонте в разряде похода на «Немецкую землю». К традиционному кругу княжеских групп, обозначенному в Дворовой тетради, в этом разряде добавились князья Черкасские. Эта группа была сформирована совсем недавно из кабардинских князей, испомещенных в Новгородской земле («князю Семену Черкаскому быти с черкасскими князи, которые служат с пятин»)[268]268
  РК 1475–1605. Т. 3. Ч. 1. С. 59.


[Закрыть]. В этом случае, очевидно, уже не могло идти речи о связи родового землевладения с попаданием в одну из княжеских корпораций. А. П. Павлов отмечал церемониальный характер княжеских корпораций 1580-х гг., лишенных практического значения и быстро растворившихся среди других придворных чинов[269]269
  Павлов А. П. Государев двор… С. 108, 131.


[Закрыть]. Корпоративные связи уступили место кланово-местническим, и в этом отношении носители княжеских титулов перестали отличаться от других представителей чиновной московской аристократии.