Текст книги "Служилые элиты Московского государства. Формирование, статус, интеграция. XV–XVI вв."

Уделы не только брали за основу общегосударственную систему организации службы Государева двора. В некоторых отношениях можно отметить синхронность происходивших политических процессов: при дворе великого князя и при дворах его удельных братьев. Отчетливо названная особенность проявлялась в вопросе изменения состава ближайшего окружения удельных князей.

Среди персоналий старицкого двора выделялись князья Пенинские. И. А. Пенинский, старший из братьев, упоминался в качестве боярина в 1537 г. Его брат Юрий Меньшой был удельным боярином уже в 1533 г. Получение им боярства раньше старшего брата было обусловлено родством с Андреем Старицким. Его жена Ульяна (из рода Хованских) была сестрой Евфросинии Старицкой. В качестве удельного воеводы несколько раз выступал и князь Ю. А. Большой Пенинский. Его завещание, написанное уже в 60-х гг. XVI в., показывает тесные связи с другими князьями Оболенскими. Среди них только Юрий Чапля Лыков служил Владимиру Старицкому. Остальные никак не были связаны со старицким двором и находились при дворе Ивана IV[396]396
  ПСРЛ. Т. 8. С. 294–295; ПСРЛ. Т. 28. Приложение. С. 357; АФЗХ. Ч. 2. № 207. С. 207–208.


[Закрыть].

Родство князей Пенинских с Андреем Старицким, князьями Хованскими, а через них с Чернятинскими и Пронскими предопределило их высокое положение при старицком дворе в 30-х гг. XVI в. Хронологически это возвышение совпало со временем стремительного взлета их родственника (троюродного брата) князя И. Ф. Овчины Телепнева. Последнее обстоятельство также, возможно, сыграло свою роль в их судьбе. М. М. Кром обратил внимание на состав послов, последовательно отправляемых в 1537 г. в Старицу с посланиями от московских бояр. Среди них были исключительно представители Оболенского княжеского дома: князья В. Ф. Оболенский, В. С. Серебряный и Б. Д. Щепин Оболенского. Выбор этих лиц был далеко не случаен. Все они находились в близком родстве с «временщиком» князем И. Ф. Овчиной Телепневым. В столь же тесном родстве они находились и с князьями Пенинскими. Это давало им дополнительные возможности по сбору необходимой информации и поддержанию отношений между различными ветвями князей Оболенских. В большом числе присутствовали Оболенские и в дальнейшем подавлении старицкого мятежа. По крайней мере, шесть воевод, посланных против Андрея Старицкого, принадлежали к этому роду: И. Ф. Овчина Телепнев, Д. И. Курлятев, В. Ф. Лопатин и Н. В. Хромой[397]397
  Кром М. М. «Вдовствующее царство»: политический кризис в России 30—40-х гг. XVI века. СПб., 2010. С. 183–184, 210–211. Князь Б. Д. Щепин Оболенский ранее в 1533 г. был «у места» на свадьбе Андрея Старицкого.


[Закрыть]. Во многом, вероятно, именно родство между князьями Оболенскими на великокняжеской и удельной службах помогло «мирному» разрешению конфликта.

В дальнейшем, несмотря на проявленную верность Андрею Старицкому (князь Ю. А. Меньшой бежал со службы в Коломне и присоединился к его отряду во время новгородского похода), последующую торговую казнь и вероятное заточение в тюрьму, князья Пенинские не затерялись на великокняжеской службе. Уже в начале 1540-х гг. все три брата регулярно фигурируют в разрядах в качестве полковых воевод. Вполне вероятно, что причиной этому обстоятельству были прочные связи с влиятельными представителями князей Оболенских в Боярской думе. Боярами в это время были князья Н. В. Хромой и П. И. Репнин Оболенские. Доверие московского правительства к князю Ю. А. Меньшому Пенинскому было столь велико, что ему было позволено даже вернуться на службу в восстановленный удел Владимира Старицкого, несмотря на общую перемену бояр. Впрочем, в качестве старицкого боярина он упоминался в источниках только начиная с 1548 г.[398]398
  Кобрин В. Б. Материалы… С. 102–103; Кром М. М. «Вдовствующее царство»… С. 254; АФЗХ. Ч. 2. № 208. С. 214.


[Закрыть]

Высокое положение при великокняжеском дворе в 1530-х гг. занимали и князья Палецкие. Князь Иван Федорович Палецкий в 1532 г. был окольничим. Его родной брат Дмитрий Щереда, по наблюдению А. А. Зимина, был близок Василию III. В 1537 г. он был дмитровским наместником, позднее добившись звания боярина и породнившись с самим Иваном IV через брак своей дочери и Юрия Углицкого[399]399
  Зимин А. А. Формирование… С. 43.


[Закрыть]. Оба названных лица приходились двоюродными братьями старицкому боярину и конюшему князю Б. И. Палецкому. В данном случае также можно говорить об определенной синхронности процессов. Возвышение князей Палецких на «государевой службе» совпало с подъемом князя Б. И. Палецкого при старицком дворе.

Если добавить к этому, что великокняжеским боярином в 1530-х гг. был родной брат князя Ф. Д. Пронского Юрий, а окольничим уже к 1540 г. брат И. И. Умного Колычева Иван Рудак, то картина тождества будет достаточно полной[400]400
  Зимин А. А. Состав… С. 57. Князь Ю. Д. Пронский был боярином в 1529 г. По предположению А. А. Зимина, именно он «изымал» в 1533 г. князей Шуйских.


[Закрыть]. Из всех членов боярского совета Андрея Старицкого только князья Чернятинские не имели близких родственников в великокняжеской Боярской думе.

Эта ситуация диаметрально отличалась от той, которая существовала в 1519 г., во время создания старицкого удела, когда здесь были собраны в основном второстепенные представители московской знати. Никто из родственников вассалов Андрея Старицкого не входил в это время в состав Боярской думы. В какой-то мере в 1530-х гг. это был уже двор претендента на престол, приемлемого для широких кругов московской аристократии. Очевидно, что приход к власти Андрея Старицкого не изменил бы привычной расстановки сил и местнических отношений. Сам же он при таком раскладе сил приобретал для великокняжеской семьи несравненно большую опасность.

Источником укрепления влияния удельных князей становились их брачные связи. Это прекрасно понимали при московском дворе. Не случайно трое братьев Василия III – Юрий Дмитровский, Дмитрий Углицкий и Семен Калужский – умерли бездетными, так и не получив разрешения вступить в брак и продлить существование своих княжеств. Для Андрея Старицкого было сделано исключение. В 1533 г. 43-летний старицкий князь с позволения Василия III вступил в брак с княжной Евфросиньей Хованской. В результате этого брака, последствия которого будут сказываться еще несколько последующих десятилетий, он породнился не только с самими князьями Хованскими, но и еще с целым рядом фамилий. Мать Евфросиньи была дочерью Петра Борисовича из влиятельного рода тверских бояр Борисовых-Бороздиных, владевших вотчинами, в том числе и на территории старицкого удела. Ее сестра Ульяна была женою князя Ю. А. Меньшого Пенинского. Еще одна дочь А. Ф. Хованского, Фетинья, была замужем за князем Д. Д. Пронским, братом старейшего боярина Андрея Старицкого[401]401
  Скрынников Р. Г. Указ. соч. С. 272; АФЗХ. Ч. 2. № 208. С. 212. Где-то в 40—50-х гг. XVI в. князь Ю. А. Меньшой Пенинский выкупал у внука своей тещи князя В. Пронского ряд пустошей в Волоцком уезде.


[Закрыть].

Благодаря Хованским состоялся и еще один брачный союз. Сын князя И. А. Хованского Дмитрий, племянник Евфросиньи Старицкой, в начале 50-х гг. XVI в. унаследовал по рядной грамоте вотчины князя Василия Ушатого Чернятинского, одного из сыновей боярина В. А. Чернятинского, в Тверском уезде[402]402
  ПМТУ. С. 169; Попов С. Н. Указ. соч. Л. 53.


[Закрыть].

Таким образом, родственные отношения связали между собой представителей виднейших удельных родов: князей Пенинских, Пронских, Чернятинских, которые через князей Хованских превратились в родственников самого Андрея Старицкого.

Менее определенно можно говорить о значении еще одного брака. В. П. Борисов, дядя Евфросиньи Старицкой, был женат на дочери князя Ф. И. Палецкого. В число родни старицкого князя попадали за счет этого также князья Палецкие, хотя в этом случае родство имело уже более отдаленный характер[403]403
  ПСРЛ. СПб., 1906. Т. 13. Вторая половина. С. 523. Составителем Царственной книги в событиях 1553 г. было подчеркнуто родство князя Д. Ф. Палецкого, В. П. Борисова-Бороздина и Владимира Старицкого.


[Закрыть].

Стоит отметить примечательную деталь. В списке «лихих людей», подвергнутых в 1537 г. торговой казни, за исключением И. И. Умного Колычева, фигурировали лишь связанные родством друг с другом и с Андреем Старицким лица.

В этом обстоятельстве крылась двойственность возникшей ситуации. Сопоставление различных источников, среди которых особое место занимает «Повесть о поимании князя Андрея Старицкого», написанная сочувствующим ему автором, показывает, что в действительности в событиях 1537 г. позиция служилых людей этого удельного князя разделилась: одни из них предали его и перебежали к великокняжеским воеводам, другие – хранили верность вплоть до самого финала[404]404
  ПСРЛ. Т. 28. Прил. С. 356–357; Кром М. М. «Вдовствующее царство»… С. 204.


[Закрыть]. Очевидно, на какое-то время центральное правительство утратило контроль над ситуацией внутри старицкого двора. Верхушка старицкого двора была заинтересована в поддержании мирных, союзнических отношений с московским правительством. При этом все они по своему положению и родству не могли не поддерживать Андрея Старицкого в его начинаниях. Неудивительно, что в итоге ситуация разрешилась миром.

В исторической литературе неоднократно отмечалась определенная сумбурность действий Андрея Старицкого во время его новгородского похода. Очевидно, что прямое бегство в Великое княжество Литовское, где в это время сформировалась представительная московская «диаспора», имело бы куда более значительные политические последствия. Однако в этом случае уже невозможно было бы повернуть ситуацию вспять. Поход же к Великому Новгороду давал возможность выиграть время, показать серьезность своих намерений, и, с другой стороны, пойти на попятную в случае достижения компромисса с правительством Елены Глинской. В принципе именно в этой последовательности и развивалась хронология событий[405]405
  Кром М. М. «Вдовствующее царство»… С. 198–200; Юрганов А. Л. Старицкий мятеж // Вопросы истории. 1985. № 2. С. 100–110.


[Закрыть].

Для понимания места удельных княжеств в системе русской государственности показательна дальнейшая судьба выходцев из уделов на великокняжеской службе. Хронологически первым подверглись «перебору» бояре и дети боярские Семена Калужского. Несмотря на фактически прозвучавшие обвинения в подстрекательстве к измене, некоторые из них вскоре отметились на великокняжеской службе. Среди них был князь А. И. Кашин, который уже в 1512 г. был одним из воевод «на берегу», а позднее неоднократно фигурировал в разрядах. В 1527 г. он вместе с братом Иваном (сыновья служили по Калуге) вместе с цветом московской знати был среди поручителей по князе М. Л. Глинском. Трудно сказать, были ли задействованы на удельной службе сыновья князя Василия Голенина и Матвея Булгака Денисьева, но и для них дальнейшая служба не встречала каких-то затруднений. Опала, похоже, затронула лишь Юрловых Плещеевых, которые выбыли из дворовых списков[406]406
  РК 1475–1598. С. 45; Антонов А. В. Поручные записи 1527–1571 годов // РД. Вып. 10. С. 9. По родословным данным, все Юрловы Плещеевы умерли бездетными.


[Закрыть].

Смерть Дмитрия Углицкого и последующая передача его удела в ведение центрального правительства способствовали безболезненному переходу его «вассалов» на службу к Василию III. Некоторые из них достаточно быстро сделали себе здесь карьеру. Уже говорилось, что окольничим стал Яков Григорьевич Поплевин Морозов (1531). В 1522 г. с Коломны на Рязань были посланы бывшие углицкие «дворяне» Иван Голочел Давыдов Морозов и Дмитрий Волынский. Здесь же находился Дмитрий Слепой Данилов, отец которого когда-то служил Семену Калужскому. Давыдовы Морозовы известны были в разрядах и в последующие годы. В том же 1522 г. на приеме у турецкого посла присутствовал Иван Иванов Волынский[407]407
  РК 1475–1598. С. 69, 76; Дунаев Б. И. Преподобный Максим Грек и греческая идея на Руси в XVI веке. М., 1916. С. 37.


[Закрыть].

Признаком быстрой интеграции бывших удельных выходцев в придворное окружение стало их участие в торжествах по случаю свадьбы великого князя и Елены Глинской в 1526 г. В свадебном разряде отметились князь Александр Кашин, Константин и Дмитрий Курлятевы, Федор Кокошкин, Василий Усов Волынский[408]408
  РК 1475–1605. Т. 1. Кн. 1. С. 193. Вероятно, в уделах служил также упомянутый здесь же князь И. В. Горенский.


[Закрыть].

В целом можно отметить быстрое исчезновение следов обособленности служилых людей из калужско-бежецкого и углицкого княжеств, хотя, по крайней мере, последние из них долгое время продолжали служить по отдельному списку. В 1547 г. был создан удел для брата Ивана IV Юрия. Этот номинальный удел имел собственный, укомплектованный боярами, дворянами и дьяками двор. В разрядной записи упоминались, в частности, представители углицкого двора: боярин князь Ф. А. Булгаков, конюший И. И. Умной Колычов, дворецкий С. И. Жулебин, дьяки Постник Путятин, Шестак Воронин, Г. Северицын. Поручения от имени Юрия Углицкого выполняли также Д. Козлов Милославский и Шемет Шелепин[409]409
  РК 1475–1598. С. 115; Акты, относящиеся до гражданской расправы древней России (далее – АГР). Киев, 1860. Т. 1. № 60–61. С. 113–114.


[Закрыть]. Все это лица, известные по службе в составе Государева двора.

В состав удела вошли Углицкий и Бежецкий уезды. Вероятно, именно это обстоятельство привело к вычленению соответствующих рубрик в Дворовой тетради (наряду с «Малым Ярославцем» и «Медынью», также отданными Юрию). В тексте этого источника они были помещены в самом конце общего списка. Очевидно, дворовые дети боярские из этих уездов, среди которых были потомки детей боярских Семена Калужского и Дмитрия Углицкого, должны были перейти в ведение нового удельного князя. Известны были и жалованные (подтвердительные) грамоты, выдаваемые от имени Юрия Углицкого в Бежецком и Углицком уездах. Это начинание не было реализовано на практике. Сам Юрий постоянно находился в Москве, под присмотром своего старшего брата. Уже в 1549 г. грамоты на Углич адресовывались от имени царя и великого князя[410]410
  АГР. Т. 1. № 62. С. 114–115.


[Закрыть].

Позднее, в 1553 г., во время часто упоминаемого в исторической литературе эпизода с крестоцелованием малолетнему царевичу Дмитрию тесть Юрия Углицкого князь Д. Ф. Щереда Палецкий ссылался со старицким двором с просьбой предоставить своему зятю и его жене удел «по великого князя Васильеве духовной грамоте»[411]411
  ПСРЛ. СПб., 1906. Т. 13. 2-я половина. С. 523.


[Закрыть].

В 1534 г. настала очередь дмитровского удела. Согласно летописным сообщениям, вместе с Юрием Дмитровским заточению подверглись несколько его бояр, которые позднее были выпущены из «нятства» после смерти Елены Глинской (апрель 1538 г.). К сожалению, невозможно выяснить имена пострадавших. В заточении оказался, видимо, дворецкий Василий Константинович Вельяминов, который появился в разрядах только в 1543 г. Неизвестны на государевой службе также Семен Вельяминов и Василий Помяс Заболоцкий. Вероятно, опала затронула дьяков Юрия Дмитровского. Из них только Иван Боров Шелепин выполнял в дальнейшем поручения великокняжеского правительства. В 1545 г. он известен в качестве судьи[412]412
  РК 1475–1605. Т. 1. Кн. 2. С. 311. В. К. Вельяминов в 1543 г. был костромским наместником. АГР. Т. 1. № 58, 59. С. 110–113.


[Закрыть].

Эта опала, если она действительно имела место, носила кратковременный характер. Сыновья всех перечисленных дьяков, кроме Андрея Огарева, который, видимо, умер бездетным, присутствуют в Дворовой тетради. Надо отметить, что, по крайней мере, в случае с Иваном Третьяком Тишковым, который вел переговоры с князьями Шуйскими об их переходе на удельную службу, у московского правительства имелись основания для значительно более серьезных санкций.

При оценке дальнейших судеб служилых людей Юрия Дмитровского необходимо учитывать не только их прежнее положение при дмитровском дворе, но и наличие влиятельных родственников в окружении великого князя. Родственные связи Борисовых и Карповых помогли им занять прочные места в верхушке Государева двора. Представители этих фамилий входили в состав Боярской думы (окольничие Василий Борисов-Бороздин, Федор Карпов и его сыновья Иван и Долмат) и выступали в качестве «локомотивов» для однородцев[413]413
  Зимин А. А. Формирование… С. 266.


[Закрыть].

Еще до смерти Елены Глинской встречались в разрядах Андрей Карпов, Никита Борисов и Василий Машуткин, которые, очевидно, не пострадали после «поимания» Юрия Дмитровского, а затем с помощью влиятельной родни не затерялись и на государевой службе.

Среди пострадавших не было и князя Василия Охлябинина, который уже в 1535 г. был одним из воевод в литовском походе. Наибольшее значение в этом случае имела репутация его брата Петра, который регулярно встречался в разрядах первой трети XVI в. В дальнейшем он также неоднократно занимал «стратилатские» должности[414]414
  РК 1475–1605. Т. 1. Ч. 2. С. 252.


[Закрыть].

Интересно отметить, что бывшие дмитровские вассалы князь В. Ф. Охлябинин и В. М. Машуткин не чувствовали ущербности своего статуса и не стеснялись вступать в местнические споры с представителями других фамилий, служивших в первой трети XVI в. Василию III. В частности, князь В. Ф. Охлябинин спорил о местах с Ф. С. Воронцовым, а В. М. Машуткин – с князем И. В. Горенским[415]415
  Там же. С. 293, 332.


[Закрыть].

Несколько позднее, в 1540-х гг. в разрядных книгах встречаются также имена Александра Григорьева Белого, Ивана Петрова Заболоцкого, Василия Рычко Плещеева, Ивана Васильева Жулебина, Андрея Васильева Елизарова (Гусева, с отчеством на «вич»), Андрея Иванова Меньшого Товаркова. В 1539–1540 гг. должность новгородского конюшего исполнял Василий Шадрин[416]416
  Там же. С. 277, 281, 282, С. 405; РК 1475–1598. С. 104, 109; ПКНЗ. Т. 1. С. 458.


[Закрыть]. Видно, что для них служба в дмитровском уделе не оказала решающего негативного значения.

Выходцы из дмитровского удела участвовали и в писцовых описаниях. В 1539–1541 гг. Александр Давыдов (Ульянин) описывал в Торопецкий и Холмский уезды, а в 1541 г. среди писцов Новоторжского уезда упоминается Иван Чиркин Сурмин. В 1536–1537 гг. Василий Рычко Плещеев участвовал в описании Бежецкого Верха. В конце 1540-х гг. Тверской уезд описывал Иван Петров Заболоцкий[417]417
  Каталог писцовых описаний Русского государства середины XV – начала XVII века / Сост. К. В. Баранов. М., 2015. С. 29, 31, 34, 41–42.


[Закрыть].

Жалованные грамоты Юрия Дмитровского частным лицам подтверждались московским правительством. В 1546 г. взамен утерянной была выдана жалованная грамота на земли в Звенигородском уезде Власу и Михаилу Слизневым[418]418
  РИБ. Т. 32. № 156. С. 270.


[Закрыть]. Анализ рузской и звенигородской писцовых книг, показывает, что местные помещики сохранили свои земли, перейдя на великокняжескую службу.

Стоит отметить, что поместное верстание конца 1530-х гг. затронуло сравнительно небольшое число служилых людей «княж Юрьевских Ивановича». В этой связи характерен пример Тверского уезда, примыкавшего к удельным границам. Несмотря на сделанные В. Б. Кобриным выводы, среди «новых» тверских помещиков практически не удается найти ни одного лица, чья принадлежность к числу удельных служилых людей была бы безусловно доказана. Курчевы в дмитровской рубрике Дворовой тетради фигурировали в части, относящейся к великокняжеским детям боярским. Единственное исключение – Василий Никитин Козловский, отец которого в 1507 г. был одним из послухов в меновной Юрия Дмитровского и Иосифо-Волоколамского монастыря. Однако с того времени сам Никита Козловский или сам Василий вполне могли перебраться на службу к Василию III[419]419
  ТКДТ. С. 128; АФЗХ. Ч. 2. № 37. С. 49.


[Закрыть]. Ретроспективный анализ писцовой книги Можайского уезда также дает всего несколько подобных примеров. Со службой Юрию Дмитровскому в 1550-х гг. здесь были связаны, пожалуй, только князь Афанасий Рюмин Звенигородский, Дмитрий Шестаков и, возможно, Федор Синцов[420]420
  Ширяй М. Нестеров и его сыновья, скорее всего, появились здесь еще при жизни Василия III.


[Закрыть].

Более многочисленной была группа выходцев из дмитровского удела в Вяземском уезде. Вяземскими поместьями в конце 1550-х гг. владели князь Иван Рюмин Звенигородский, Федор Судимантов, Федор и Андрей Ульянин Давыдовы, Андрей Третьяков и Немытой Тишковы, Иван Рожнов, Василий Кувшинов, принадлежавшие к категории служилых людей «князь Юрьевских Ивановича». Скорее всего, в составе дмитровского двора служил прежде также князь Иван Иванов Лыков-Оболенский. Ближайшие родственники других служилых людей из уездов бывшего дмитровского удела, владевших здесь поместьями в 1550-х гг.: Михаил Ширяев и Григорий Иванов Пушкины, Никита Иванов Тургенев, Борис Федоров и Иван Петров Невежины, Яков Васильев Щепа Волынский были связаны с великокняжеской службой[421]421
  ПКМГ. Ч. 1. Отд. 1. С. 585, 588, 623, 657, 660, 719; РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Кн. 539. Л. 71, 428, 615 об., 941, 981 об., 998. Поместье Ф. Р. Судимантова прежде входило в состав бортных земель, что также свидетельствует о его сравнительно недавнем появлении в Вяземском уезде.


[Закрыть].

Интересно отметить, что в рузской рубрике Дворовой тетради лица, получившие вяземские поместья, последовательно располагались друг за другом. Вслед за князем И. А. Рюминым-Звенигородским были записаны князь И. И. Лыков Оболенский, Невежины, Я. В. Щепа Волынский. Вероятнее всего, именно этот документ использовался для передачи служилым людям поместий по списку. Учитывая более раннее деление всех выходцев с территории Дмитровского княжества на две группы: дети боярские великого князя и «князь Юрьевские Ивановича», можно предположить достаточно позднее появление этих ружан в Вяземском уезде. Подобные совпадения обнаруживаются также и в дмитровской рубрике, хотя и в менее очевидной форме[422]422
  ТКДТ. С. 129, 175.


[Закрыть].

Перемещения бывших вассалов Юрия Дмитровского, таким образом, носили единичный характер[423]423
  В 1538–1539 гг. поместье в Суздальском уезде было пожаловано Т. Н. Хметевскому, сыновья которого в Тысячной книге фигурировали как «князь Юрьевские Ивановича» (АСЗ. Т. 1. № 286. С. 274; ТКДТ. С. 67).


[Закрыть]. Известны были случаи получения поместий на территории Рузского и Кашинского уездов представителями московской знати – князьями И. М. Троекуровым и А. Б. Горбатым. В 1547 г. жалованная грамота на поместье в Дмитровском уезде была выдана Ивану и Андрею Васильевым Рахманиновым, недавним помещикам Рязанского уезда. Вотчины на территории Рузского и Звенигородского уезда, вероятно, из числа бывших дворцовых земель приобрел дмитровский дворецкий 1530-х гг. князь Д. Ф. Щереда Палецкий[424]424
  АСЗ. Т. 4. № 396. С. 292–293; РПК. С. 123.


[Закрыть]. Подобные примеры, безусловно, нарушали целостность местных корпораций.

Вряд ли эта ситуация объяснялась одним только недоверием к выходцам из дмитровского удела со стороны московского правительства. В большей степени значение имело отсутствие при Государевом дворе лиц, лоббирующих их интересы. Только во второй половине 1540-х гг. бывшие дмитровские бояре и дети боярские заняли здесь более или менее прочное положение, хотя чаще всего и в этом случае их успех был предопределен вмешательством именитых родственников. Известные случаи поместных пожалований были скорее результатами индивидуальных челобитных, чем следствием осознанной политики московского правительства.

В 1550-х гг. на территории Звенигородского уезда был создан удел царя Семиона Касаевича, который, в определенной степени, продолжил традиции дмитровского удела. По воле Ивана IV боярами в новом уделе стали князь Данила Иванович Засекин и Иван Петрович Заболоцкий, которые, скорее всего, занимали аналогичное положение на службе у Юрия Дмитровского. Достаточно широко были представлены здесь и другие выходцы из дмитровского удела. Из выявленных имен дворовых детей боярских Симеона Касаевича 10 (45,6 %) принадлежали выходцам из уездов, входивших в свое время в княжество Юрия Дмитровского. Подавляющее большинство городовых детей боярских на службе у Симеона Касаевича принадлежало к числу местных землевладельцев и, соответственно, также находились когда-то на удельной службе.

Номинальный характер удела Симеона Касаевича не позволяет рассматривать в этих переходах следы удельных традиций. На службе у этого бывшего казанского царя оказались далеко не самые видные в служебном и родословном отношении выходцы из Дмитровского, Кашинского и Рузского уездов, зачастую недавние новики. Были здесь представлены также выходцы и из других уездов. По Юрьеву служил Яков Исаков, по Переславлю-Залесскому – Петр Третьяков Хлуденев. Причиной переходов бывших вассалов Юрия Дмитровского на службу к Симеону Касаевичу была как территориальная близость их владений к Звенигородскому уезду, так и достаточно скромные, особенно для новиков, перспективы карьеры на государевой службе.

Существование дмитровского удела, как и в случае с уделами его братьев Семена Калужского и Дмитрия Углицкого, не стало началом существования новой удельной традиции и не оставило после себя сколько-нибудь заметного политического влияния. «Удельная крамола», если о ней вообще можно вести речь в данном случае, ограничивалась только личными амбициями Юрия Дмитровского и не распространялась на его «вассалов».

Дальнейшее продвижение служилых людей из Дмитровского княжества по служебной иерархии было в значительной степени предопределено реформами службы середины века. Некоторые из них впоследствии преуспели в опричнине. В ближайшее окружение Ивана IV входил, например, Игнатий Петров Татищев, дослужившийся к концу своей карьеры до звания думного дворянина.

Переходя к последнему из уделов сыновей Ивана III, стоит отметить большую разницу вариаций в дальнейших судьбах «вассалов» Андрея Старицкого после мятежа 1537 г. и последующего заточения их «государя», что было обусловлено их более активным участием в новгородском походе и последующей реставрацией Старицкого княжества. Сразу по итогам возникшей «крамолы» торговой казне подверглись ее наиболее видные идейные вдохновители и участники князья Ф. Д. Пронский, И., Ю. Большой и Ю. Меньшой Пенинские, И. А. Хованский, И. И. Умной Колычев. Как заметил М. М. Кром, в этом же ряду находились, видимо, также двое князей Чернятинских. У некоторых активных сподвижников удельного князя могли быть конфискованы их земли. Впоследствии в волости Синей упоминались дворцовые села Раково да Вахново, «а преж были вотчинные»[425]425
  ПСРЛ. Т. 8. С. 294–295; Кром М. М. «Вдовствующее царство»… С. 218; ДДГ. № 102. С. 421.


[Закрыть].

Значительная часть старицких дворян находилась в это время в полках возле Коломны и никак не проявила свою позицию. Среди них были, видимо, князья Волконские. Уже в 1538 г. Потул Волконский был воеводой в Туле «за городом», где представители этой фамилии несли регулярную службу[426]426
  РК 1475–1598. С. 62, 91. Потул Волконский в 1533 г. присутствовал на свадьбе Андрея Старицкого в качестве одного из его дворян.


[Закрыть].

Предательство некоторых дворян дало им возможность повысить свой служебный статус. Князь Василий Голубой Ростовский, загодя предупредивший великокняжеских бояр о бегстве Андрея Старицкого и первым покинувший его в пути, в 1538 г. был одним из воевод в Серпухове. Для него выполнение «стратилатской» должности было явным служебным повышением. На удельной службе он ни разу не упоминался в разрядах[427]427
  РК 1475–1598. С. 95; ДДГ. № 103. С. 424. В 1520 г. он описывал земли Нового Городища. Его брат Андрей в это же время описывал замосковные волости Старицкого уезда.


[Закрыть]. Это назначение оказалось, впрочем, для него единственным. В дальнейшем ни он, ни его сын уже не достигали служебных «высот», что могло быть следствием усилившегося влияния выходцев из старицкого удела и их ближайших родственников в окружении великого князя.

Опала для виднейших представителей старицкого двора оказалась не слишком продолжительной. Уже в 1538 г. были выпущены из тюрьмы подвергшиеся торговой казни бояре и дети боярские Андрея Старицкого. В начале 40-х гг. XVI в. многие из них вновь стали привлекаться к выполнению служб общегосударственного характера. Уже упоминался пример братьев князей Пенинских, которые регулярно привлекались в это время к воеводским назначениям. В 1540 г. одним из воевод на Костроме был также князь Борис Палецкий[428]428
  РК 1475–1598. С. 100.


[Закрыть].

Из всех слуг Андрея Старицкого наиболее успешную карь еру сделал Иван Иванович Умной Колычев, который в полной мере оправдал свое прозвище. В 1542 г. он фигурировал среди детей боярских, которые «в думе не живут», во время переговоров о мире с литовскими послами. В том же году он был одним из воевод во Владимире. Затем, в 1547 г., он был отправлен в качестве конюшего в удел брата Ивана IV Юрия Углицкого. В 1549 г. И. И. Умной Колычев был пожалован в окольничие, поддержав, таким образом, традицию своей семьи[429]429
  Сб. РИО. Т. 59. С. 148; РК 1475–1598. С. 103; Зимин А. А. Указ. соч. С. 180–181.


[Закрыть].

Некоторые из «казненных» в 1537 г. лиц продолжали пользоваться доверием московского правительства. Как и в примере с выходцами из дмитровского двора, не последнюю роль в их продвижении по службе играли родственные связи.

Одним из результатов «старицкого мятежа» стало переселение в другие уезды целых групп удельных дворовых детей боярских. Сразу же после торговой казни, которой подверглись наиболее видные сподвижники Андрея Старицкого, «иных многих детей боярских княж Ондреевых переимаша и по городом розослаша». Скудость источников не позволяет отследить динамику и масштабы этого процесса.

Больше всего примеров «переселений» удается найти в бельской рубрике Дворовой тетради. Здесь насчитывается более десятка имен, соотносимых со Старицким уездом. Некоторые из них определенно были связаны прежде со старицким двором. В частности, князь Петр Голубого Ростовский был сыном упоминавшегося выше В. Ф. Голубого. Вешняка Третьякова Ефимьева можно сопоставить с Вешняком Дурным Ефимовым Харламовым из «Повести о поимании», а Андрей и Игнат Прокофьевы Дедевшины, вероятнее всего, были сыновьями известного там же Прони Бекетова Дедевшина. Братья Петр и Иванец Винковы Буруновы в Тысячной книге фигурировали среди старицких детей боярских «княж Ондреевских Ивановича». Весьма вероятным представляется также родство Андрея Андреева Воеводина и шута Гаврилы Воеводича. Сыном Василия Валуева, бежавшего в 1537 г. от Андрея Старицкого, был, скорее всего, Михаил Васильев Валуев[430]430
  ПСРЛ. Т. 28. Прил. С. 357; ТКДТ. С. 193–194. В соседнем Вяземском уезде служил Д. Винков Бурунов.


[Закрыть].

В остальных случаях можно говорить о вероятных связях с большей степенью осторожности. Известно, что старицкими вотчинниками были Фофановы, но свидетельств, подтверждающих службу Андрею Старицкому Андрея и Константина Фофановых нет. То же можно заметить относительно братьев Голостеновых, а также Якова Евлашова (Евлашкова). Обе эти фамилии были известны старицкой рубрике. Как бы то ни было, видно, что Бельский уезд стал, скорее всего, территорией для компактного размещения выходцев из старицкого удела. Отсутствие указанных имен в старицкой рубрике Дворовой тетради говорит о том, что их переход на новое место службы имел место еще в 40-х гг. XVI в.[431]431
  АРГ. № 240. С. 241; Смирнов И. И. Указ. соч. С. 56; ТКДТ. С. 183–184.


[Закрыть]

В «реликтовом слое» можайской писцовой книги 1626–1627 гг. встречаются имена Василия (вероятно, Василия Михайлова) Валуева и Жокулы Новосильцева. Оба они продолжали служить по Старице. Их перевод, а также перевод Федора Голостенова в состав можайской корпорации был осуществлен, видимо, уже в 1550-х гг.[432]432
  РГАДА. Ф. 1209. Кн. 10816. Л. 966, 991, 1024; ТКДТ. С. 183.


[Закрыть]

Достаточно представительной была группа старичан в составе ржевской корпорации. В этой рубрике Дворовой тетради были записаны упомянутые П. и И. Винковы Буруновы, Шемет Юрьев Ромейков с пометой «служит ис Старицы». Имя Шемета открывало список из 10 имен, встречающихся также в старицкой рубрике Дворовой тетради. Очевидно, эти переселения также производились уже в 50-х гг. XVI в. При этом, например, Семен и Григорий Ивановы Голостеновы, как и в предыдущем случае, получили ржевские поместья уже в 1546 г.[433]433
  ТКДТ. С. 180, 181; АСЗ. Т. 1. № 54. С. 47–48.


[Закрыть]

В 1547 г. поместья в подмосковной волости Шерна были переданы четверым братьям Потуловым Волконским[434]434
  НИОР РГБ. Ф. 303. Кн. 637. Л. 296–296 об.


[Закрыть].

Среди переселенных лиц значительная часть в событиях 1537 г. заняла сторону великокняжеской власти. Во время новгородского похода от Андрея Старицкого бежали князь В. Ф. Голубой Ростовский, Вешняк Дурной Харламов, П. Бекетов Дедевшин, шут Г. Воеводич и В. М. Валуев.

Учитывая возвращение в 40-х гг. XVI в. отцовских земель Владимиру Старицкому, подобное переселение должно было обезопасить их от возможной мести с его стороны. С чисто практической точки зрения московское правительство должно было освободить поместья, занимаемые великокняжескими служилыми людьми, которые, в свою очередь, должны были получить возмещение в других местах. В 1550-х гг. старицкая субкорпорация в составе Государева двора прекратила свое существование («почернены все»)[435]435
  ТКДТ. С. 184.


[Закрыть].

Существовало также определенное число примеров продолжения службы при дворе Владимира Старицкого. Несмотря на восстановление в 1541 г. старицкого удела, он долгое время был ограничен в своих правах. Достаточно вспомнить неоднократно цитируемую в исторической литературе жалованную грамоту А. А. Карачеву 1544 г., получившему свои земли «по великого князя приказу». В том же году дворцовые земли Верейского уезда описывал С. Пильемов, вяземский помещик, не имевший отношения к старицким князьям. Вплоть до конца 1540-х гг. в источниках не встречаются имена бояр и детей боярских Владимира Старицкого. Можно предположить, что в старицкий удел был переведен В. Замыцкий. Именно он был послухом в духовной грамоте А. А. Карачева в 1546/47 г., а в 1557 г. вместе с дьяком Савлуком Ивановым описывал дворцовые земли Старицкого уезда. Согласно росписи детей боярских, в казанском походе 1549 г. принимали участие «олексинцы». Вполне вероятно, что в это время Алексинский уезд находился в ведении центрального правительства[436]436
  Смирнов И. И. Указ. соч. С. 59; ДДГ. № 102. С. 421, № 103. С. 423; Каталог писцовых описаний… С. 33; Роспись. С. 227. Спорен вопрос со старичанами, к которым могла относиться формулировка «старые послужильцы».


[Закрыть].

Только в 1548 г. появляется упоминание о боярстве на старицкой службе князя Юрия Меньшого Пенинского. Впоследствии этот вельможа неоднократно встречался в разрядах в качестве удельного воеводы. Присутствовал он и на свадьбе Владимира Старицкого в 1550 г. В 1548–1549 гг. встречается князь Юрий Чапля Лыков. Его брат Андрей Курака был известен разряду свадьбы Владимира Старицкого 1550 г. Неоднократно выступал в качестве удельного воеводы Иван Борисович Хлызнев Колычев. Помимо названных лиц в новом старицком уделе были задействованы Григорий Судок Сатин, а также сын Г. М. Мешка Валуева Иван и внук боярина князя В. А. Чернятинского князь Дмитрий Ушатого[437]437
  Кобрин В. Б. Материалы… С. 102–103, 113; РК 1475–1598. С. 14, 124, 168; Веселовский С. Б. Опричнина. С. 166; Маштафаров А. В. Старицкие монастыри… С. 134.


[Закрыть].