Текст книги "Теорема Столыпина"

Реформа государственной деревни П. Д. Киселева

Обдумывая план реформы, Киселев лично осмотрел ряд уездов Петербургской, Псковской, Московской и Курской губерний и 17 мая 1837 г. представил царю свои впечатления вкупе с некоторыми итогами ревизий, а также план реформы.

Его диагноз неутешителен: «Безнравственность установленных властей и самих крестьян достигла высшей степени» и требует адекватных мер для уничтожения злоупотреблений, которые до основания расстроили крестьянское хозяйство, «породили в них нерасположение к труду, и без того мало вознаграждаемому, и тем остановили, а в некоторых случаях уничтожили надлежащее развитие государственного богатства».

Важнейшей причиной бедности крестьян, особенно там, где не было дополнительных заработков, Киселев считал «повсеместное грубое невежество крестьян» и злоупотребления крестьянских должностных лиц, которых выбирают из числа «поселян самых порочных и которые суть первые орудия всех притеснений и беспорядков».

Общее расстройство казенной деревни усугубляется пьянством, с которым эти крестьянские власти не только не борются, но, наоборот, из корыстолюбия всеми силами помогают его распространению, что подтверждают «многие мирские приговоры». Ситуацию могло бы изменить просвещение деревни, хотя бы минимальное, но духовенство об этом не думает, а школ очень мало.

Опытный человек, Киселев отмечает, что насколько крестьянская беднота доверяет правительству, ожидая от него улучшения своего положения, настолько сельское начальство и «богатейшие поселяне» будут против любых перемен, т. к. «нынешний беспорядок управления доставляет особенные выгоды»¹²¹.

Поэтому он считает, что начинать преобразования нужно не с податной системы, а именно с системы управления. И только тогда, когда новые власти завоюют авторитет у крестьян «правильностию и твердостию своих действий», можно будет приступать к переменам в налоговой сфере.

У него есть весомый аргумент – положение дел в удельных имениях осмотренных им губерний. Хотя они также находятся в ведении Министерства финансов, у них осталась собственная администрация, не подчиняющаяся земской полиции, а потому удельная деревня живет «без недоимок и без тех неустройств, которыми обременены казенные крестьяне»¹²².

Прежде всего Киселев – вопреки предшествующей традиции – решает строить реформу на основе общины, поскольку она поможет избежать пролетаризации деревни и избавит Россию от появления класса неимущих и опасных для ее политического спокойствия людей[36]36
  Уместно отметить, что не все дворяне были согласны с Киселевым и славянофилами в оценке политических преимуществ общины. В 1839 г. во время обсуждения проекта будущего закона об обязанных крестьянах кн. Меншиков в специальной записке резко высказался против идеи выкупа земли целыми общинами: «Не от отдельно обязанных обывателей опасаться должно неповиновения, но от общин, которым дается политическое бытие, огражденное материальными силами людного соединения, способного к сопротивлению и, следовательно, к неповиновению. От неповиновения же недалек переход к явному мятежу, и князю Меншикову неизвестно, чтобы где-либо допущены были условия с общинами низшего класса народа… Для упрочения власти правительства и общественного спокойствия не соединять, а разобщать должно силы материальные: Divide et impera». Это, видимо, первое известное нам указание на опасность протестного потенциала общины, высказанное на высоком уровне. (Заблоцкий-Десятовский А. П. Граф П. Д. Киселев и его время. Т. 4 С. 206–207.)


[Закрыть].

За счет чего Киселев рассчитывал изменить жизнь государственной деревни к лучшему?

Он понимал, что можно переложить подати с душ на землю, о чем давно мечтало правительство, что можно вообще создать любую систему сбора налогов, которая будет казаться разумной на бумаге, но не станет работать в жизни и обернется новым бременем для народа, если не уничтожить главный изъян нынешнего управления – обилие безответственных инстанций, каждая из которых норовит поживиться за счет крестьян, не знающих своих законных прав.

Поэтому было необходимо уничтожить реальную неподконтрольность в податном деле как сельской, так и коронной администрации, сделать должностных лиц ответственными за исполнение своих обязанностей и разрушить смычку между ними, минимизировав число людей, кровно заинтересованных в беспорядке.

А сделать это было возможно, только поставив все уровни управления под жесткий контроль и устранив все, что способствует беззаконию в деревне, позволяя общинному начальству манипулировать сельскими сходами и отдельными крестьянами (прежде всего – неорганизованность самих сходов).

Казенной деревне была нужна ответственная и справедливая администрация, которая играла бы, если угодно, роль разумного и в целом справедливого помещика, каким Л. Н. Толстой в эпилоге «Войны и мира» видел Николая Ростова.

Тогда крестьяне поверят в то, что новые власти хотят для них справедливости и умеют ее добиться. Они должны почувствовать себя защищенными. И здесь важнейшую роль играет упорядочение податной системы – крестьяне должны четко знать, за что они платят и сколько. Соответственно, вся налоговая самодеятельность сельского начальства должна быть ликвидирована.

Необходимо было отойти от привычного потребительского отношения казны к крестьянам и дать им возможность более достойной и осмысленной жизни, в которой будут школы, больницы, мелкий кредит, агрономия.

Требовалось упростить и специализировать управление, создав ведомство, чиновники которого будут заниматься только государственными крестьянами и их благополучием.

Поэтому государственные земли и живущее на них население были изъяты из управления Министерства финансов и казенных палат и переданы в ведение учрежденного в 1837 г. Министерство государственных имуществ (далее: МГИ) во главе с Киселевым.

В губерниях были созданы палаты государственных имуществ. Губернии делились на несколько округов во главе с окружными начальниками (офицерами).

Округа распадались на волости, а волости – на сельские общества довольно крупного размера (до 1500 душ), куда могли входить несколько селений. Привычное выборное начало сохранялось, однако с важными изменениями.

Так, сельские сходы теперь были двух видов. На обыкновенный, который собирался трижды в год, приходили выборные от каждых пяти дворов. Расширенный сход, в котором участвовали все домохозяева, созывался лишь в двух случаях – раз в три года для избрания сельского начальства и для переделов земли. Таким образом, сход переставал быть толпой, часто нетрезвой и плохо управляемой.

Соблюдение порядка в деревне регулировалось особым Сельским полицейским уставом.

Вводился суд двух инстанций – сельской и волостной, которые в своей деятельности должны были руководствоваться Сельским судебным уставом.

Кроме того, в пакет «Сборника постановлений по управлению государственных имуществ», входили Устав о сельском хозяйстве, постановления о благоустройстве в селениях, об обеспечении продовольствия и об общественном призрении, Устав врачебный, путей сообщения, пожарный, о паспортах. Это были тематически сгруппированные извлечения из Свода законов¹²³.

Закон скрупулезно расписал важнейшие для жизни крестьян вещи, в частности, детально регламентировал порядок сбора податей, выполнения повинностей и многое другое.

В совокупности это должно было серьезно упорядочить жизнь деревни.

Хозяйственно-податные аспекты крестьянской жизни контролировали окружные начальники. Они далеко не всегда были рыцарями добра и справедливости, и нареканий на них со стороны современников было немало. Нередко это были наглые взяточники, и их, говорят, не принимали в порядочном обществе.

Однако при всем том они были ответственными чиновниками, имели должностные обязанности, и их деятельность в свою очередь, тоже контролировалась. И это не могло не отразиться на положении дел.

Киселевская система управления зиждилась на существующем законодательстве. Права и обязанности всех инстанций и всех должностных лиц – от министра до сельского писаря – были четко и весьма подробно расписаны. Это Киселеву постоянно ставили в вину недоброжелатели, недовольные якобы излишней регламентацией[37]37
  В связи с этими претензиями вспоминается его близкий друг А. А. Закревский. С одной стороны, на всех постах, которые он занимал до 1831 г., проявлялся его «фирменный» стиль – выдающееся умение оптимизировать работу тех учреждений и структур, которыми он руководил, будь то Главный штаб, министерства или хозяйство собственных имений. А с другой, Закревского очень часто упрекали в формализме и педантизме. На современный русский язык эти упреки из XIX в. переводятся примерно так: он стремился заставить чиновников выполнять те указанные в законе должностные обязанности, за которые они получали жалованье – не более того. Киселев в этом плане был его единомышленником.


[Закрыть].

За недостатком места я хочу сейчас акцентировать то, что особенно важно для изложения.

Киселев с самого начала заявил, что его приоритет – не интересы казны, а повышение благосостояния деревни. Достичь этого он намеревался «попечением» (читай: патернализмом), заботой о «нравственном образовании крестьян» и охраной тех прав, которые они имели, согласно Своду законов.

Необычен был и взгляд нового министра на податной вопрос в целом: «В России нельзя и скажу более, не должно в настоящем ребяческом ее положении стремиться к возвышению до последней возможности государственных доходов»¹²⁴.

Киселев был уверен в том, что «каждый сверх меры исторгнутый от плательщиков рубль удаляет на год развитие экономических сил государства». Рост доходов казны должен зависеть не от внезапного и произвольного повышения налогов, а от тех средств, которые есть у населения. Пока его быт не улучшится, любое новое требование увеличенных платежей приведет к росту недоимок и уничтожит в зародыше развитие самостоятельности плательщиков. А отбирать последнее у бедняка – значит выносить «приговор всякому будущему преуспеянию»¹²⁵.

Апеллируя к «Жалованной грамоте городам» Екатерины II (1785) и другим законам, он трактовал цель своей реформы как переход «сельского состояния от неустройства к законному порядку, подобно тому, как Городовое положение дало устройство городскому состоянию»¹²⁶. В случае успеха треть жителей страны, получат «новое направление к нравственному и хозяйственному устройству»¹²⁷.

Киселев был убежден, что проводя столь масштабную перемену в жизни миллионов людей, «необходимо означить положительно пределы дарованных» им личных и имущественных прав, «указать ясно обязанности поселян и определить меру их ответственности, так как полная известность этих условий более или менее обеспечивает самую неприкосновенность прав, предупреждает нарушение обязанностей, устраняет произвол и служит залогом нравственного улучшения». Важную роль в этом сыграют также школа и «благонадежные священники»¹²⁸.

Жизнь деревни регулировалась Сельскими полицейским и судебным уставами. Так, в первом из них было 7 глав: 1) об обязанностях в отношении веры, 2) о соблюдении общественного порядка и Высочайших учреждений, 3) о сохранении правил нравственности, 4) об охранении личной безопасности, 5) о безопасности во владении имуществом, 6) о врачебном благоустройстве, 7) об охранении от пожаров. Все 112 статей Устава были основаны на действующих законах.

Биограф Киселева отмечает, что его герой, «зная младенческое состояние народа, желал облегчить ему способ понять свои гражданские обязанности». Он считал эту задачу настолько важной, что распорядился о чтении Сельского полицейского устава в крестьянских училищах, а многие статьи Устава были введены в тексты прописей¹²⁹.

В основе этих действий Киселева лежало убеждение в том, что «из полного рабства нельзя и не должно переводить людей полуобразованных вдруг к полной свободе».

Критики славянофильского толка отвергали необходимость Сельского судебного устава, считая, что крестьянам нужно было дать возможность судиться в своих делах на основании существующих у них обычаев.

Это замечание чрезвычайно важно не только само по себе, но и в контексте этой книги, поскольку за ним, как мы увидим, стоят два принципиально разных подхода к жизни крестьянства.

Заблоцкий-Десятовский, считавший издание судебного устава «одним из лучших памятников законодательной деятельности графа П. Д. Киселева», заметил по этому поводу, что в странах, где судьи руководствуются обычным правом, как, например, в Англии, оно основано на прецедентах, «т. е. на предыдущих судебных решениях, конечно, записанных. У наших крестьян ничего подобного не существовало. Оставить крестьян в отношении их домашнего суда, в особенности по проступкам, без всякого руководства, значило бы узаконить полный произвол, дать неограниченный простор диким, жестоким инстинктам необразованной массы»¹³⁰.

Почему это правильная точка зрения?

Потому что тот или иной ответ на вопрос – судить ли по уставу (закону) или по обычаю – дает два варианта развития правосознания населения, а значит, и страны вообще.

Если мы хотим в конечном счете сделать из крестьян крепостной эпохи граждан благоустроенного, как говорили в XIX в., государства, то в идеале они, безусловно, должны иметь единое правосознание, как в принципе его должны иметь жители любой страны – тем более такой огромной, как Россия[38]38
  Разумеется, я не забываю о национальной разнородности жителей Российской империи.


[Закрыть].

Если же мы хотим получить историко-этнографический музей-заповедник русского обычного права, то можно и нужно культивировать в десятках тысяч общин на территории 5 млн кв. км обычаи, что и произошло после 1861 г.

Редакционные Комиссии, многое заимствовавшие у Киселева, уберут писаное право из практики волостного суда, который будет принимать решения, руководствуясь обычаем, который, как считали члены Комиссий, существовал в каждой местности.

И во множестве случаев это обернулось вакханалией беспредела, торжеством худшего, что было в людях. К чему привело оставление «без всякого руководства» крестьянского «домашнего суда», действительно узаконившего «полный произвол» можно судить по бесчисленным негативным отзывам о практике этого суда, которые содержатся в источниках[39]39
  Вот один из них: «Особенно важные неустройства в крестьянскую жизнь вносят Волостные Суды. Эти учреждения, как известно, для руководства при решении гражданских и частью уголовных дел, не имеют никаких определенных законов и постановляют свои приговоры на основании местных обычаев. Уже самый факт существования действующих по исписанному обычному праву судов в стране, обладающей развитой гражданственностью и стремящейся к успехам в области промышленности на мировом рынке, представляется странным.
  Но кто близко знаком с деятельностью Волостных Судов, тот хорошо знает, как, с одной стороны, не обеспечены личные и имущественные интересы крестьянина и какая неуверенность и даже страх овладевают им, если ему приходится защищать свои нарушенные интересы при помощи своего сословного суда; а с другой – с каким самоуверенным нахальством возбуждаются в Волостных Судах самые неосновательные иски бесцеремонными в нарушении чужих прав людьми. Указанное явление проистекает из того, что обычное право дает полный простор произволу, бороться с которым не в силах никакой административный надзор.
  …В настоящее время в практике редкого Волостного Суда нельзя не встретить прямо противоположных решений по совершенно аналогичным делам… Между тем волостными Судами ведаются чрезвычайно важные имущественные интересы крестьян и им предоставлена огромная власть в наложении взысканий за преступления уголовного характера в виде присуждения к телесному наказанию. (Труды местных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности. XIX. Курская губерния. СПб., 1903. С. 161.)


[Закрыть].

Славянофилы считали, что крестьяне самодостаточны, а Киселев знал, что нет.

Я не буду обсуждать онтологическую проблему регламентации народной жизни. Она бывает очень разной. Замечу, однако, что критики Киселева – это те, кто в 1840-1850-х гг. владеют крестьянами как вещами, как коровами и лошадьми и могут, к примеру, проиграть их в карты.

Многим казалось, что Киселев просто пересаживает в государственную деревню практики и нормы деревни крепостной.

Чем все эти уставы – не улучшенная и дополненная инструкция Текутьева?

А тем, что они основаны на нормах действующего законодательства, а не усмотрении одного отдельно взятого барина.

Тем, что они приучают людей к сознанию своих прав и обязанностей (помимо обязанности платить, сколько велено начальством), и таким образом, вводят их в единообразное правовое поле.

Тем, что они не только имеют в виду рост благосостояния крестьян (помещики тоже бывали хорошими), но и проводятся в условиях стабильного налогообложения – подати в 1836–1856 гг. не растут.

В деревне уменьшается беспорядок, крестьяне перестают быть дойными коровами для грабителей во власти.

А еще тем, что комплекс остальных мероприятий реформы реально меняет жизнь крестьян к лучшему и расширяет их горизонты.

За 19 лет министерства Киселева было подготовлено 483 законопроекта, касавшихся государственной деревни¹³¹.

Помимо упорядочения и расширения крестьянского землевладения, он планировал комплекс мер – продовольственных, агрономических, санитарных, просветительных и других, который должен был поднять благосостояние крестьян и повысить их платежеспособность. Предполагалось, что это даст хороший пример помещикам.

Вот некоторые итоги реформы.

Из свободных казенных земель было отведено нуждавшимся крестьянам около 2,6 млн. дес.¹³²

На 500 тыс. дес. было поселено 56 тыс. безземельных крестьян. Сельские общества получили в пользование более чем 2 млн. дес. леса¹³³.

Из малоземельных районов на свободные государственные земли было переселено около 170 тыс. душ крестьян, получивших около 2,5 млн. дес. (от 8 до 15 десятин на душу)¹³⁴.

Крайне важной мерой стало изменение порядка отбывания рекрутчины. До реформы она была устроена на основе очереди отбывания, где в списках числились крестьяне от 15 до 35 лет. То есть человека в течение 20 лет могли забрить в солдаты в любой набор. Киселев постановил, что призыв происходит только в 20 лет путем жеребьевки, и тот, кто вытащил удачный жребий, больше не беспокоится на этот счет¹³⁵.

Резко сократилось число кабаков.

В государственной деревне было открыто 1178 вспомогательных касс, где крестьяне могли получать хозяйственные ссуды на весьма льготных условиях. В среднем ежегодно выдавалось ссуд более чем на 1,5 млн. руб. При этих учреждениях мелкого кредита возникли 515 сельских сберегательных касс. Появились первые крестьянские сберкнижки, первые официальные крестьянские сбережения.

МГИ организовало 3262 сельских запасных магазина и 10 больших центральных, из которых крестьяне при необходимости «довольно щедро и без больших формальностей» получали помощь зерном как на питание, так и на семена¹³⁶.

Важное место в деятельности МГИ заняла борьба с пожарами. За 1842–1856 гг. ежегодное число сгоревших домов колебалось в пределах 10,2-23,1 тыс., а в 1848 г. – 32,5 тыс.¹³⁷ С 1853 г. начало планомерно вводиться добровольное страхование от огня – в среднем в год выдавалось около 600 тыс. руб.

Разработаны правила застройки селений, на основании которых были перестроены после пожаров 13,4 тыс. селений. Было построено 600 казенных кирпичных заводов, рассеянных по всей России, доставляли на льготных условиях дешевый кирпич, и в деревне начали появляться чуть ли не первые каменные дома¹³⁸.

В 1853 г. МГИ организовало взаимное страхование с крупным оборотом в 600 тыс. руб.

История медицины в России только начиналась. Киселев сразу обратил внимание на эту сферу. Министерство имело увеличивающийся штат врачей, фельдшеров, повивальных бабок, оспопрививателей, в губерниях были созданы постоянные больницы. Скот лечили ветеринары и коновалы.

В Москве была открыта фельдшерская школа на 150 человек, кроме того, их готовили при клиниках¹³⁹. Было устроено обучение крестьянок акушерскому искусству.

Во время эпидемий устраивались временные больницы, появились сельские аптечки.

И 27 лечебниц, более 150 врачей на жалованье и свыше 100 без жалованья, но с правами на чин и выслугу пенсии, и 420 фельдшеров¹⁴⁰, были, конечно, каплей в море. Но ведь раньше море обходилось без этой капли.

Оспа была кошмаром тогдашней деревни. Киселев развернул борьбу с ней. В 1845 в МГИ было почти 7 тыс. оспопрививателей, а к 1855 г. 90 % рождаемых младенцев получали прививку оспы¹⁴¹.

За время министерства Киселева школьная сеть выросла с 60 училищ до 2536, а число учащихся – с 1,8 до 112,5 тыс., среди которых было почти 20 тыс. девочек¹⁴².

Было открыто 425 богаделен с 3,2 тыс. призреваемых¹⁴³. Строились церкви, причем причту вменялось в обязанность преподавание грамоты крестьянам и руководство первой медицинской помощью в несчастных случаях. Причту давали деньги на заведение опытных полей, образцовых ульев, плодовых садов и т. п.

Как ни судить о реформе Киселева, эти результаты следует признать значительными.

С. А. Князьков, резюмируя итоги реформы, отметил «значительный и очень заметный» подъем благосостояния государственной деревни: «Это очень почтенный результат для 18 лет деятельности… Эта загнанная, забитая и засеченная, по выражению современника, часть земледельцев России, над которой до П. Д. Киселева был господином и барином всякий человек в мундире и с кокардой на головном уборе, заметно оправилась и поправилась.

Это и выразилось очень отчетливо в возрастании цифры поступавших с государственных крестьян налогов и уменьшении их недоимок, причем самое количество сборов за все это время повышено не было»¹⁴⁴.

Новая постановка податного дела МГИ, переложение оброчной подати с душ на землю, проведенное в 18 губерниях привели к впечатляющим результатам. Вместо заоблачных недоимок 1820-1830-х гг. мы видим, что средний недобор податей за 1848–1858 гг. составил всего 2,08 %, а если исключить неурожайный 1848 г. и военный 1855 г.[40]40
  Тогда из-за войны оклад податей впервые увеличился на 5 млн. руб.


[Закрыть], то это показатель будет равен 0,06 %. У помещичьих крестьян за те же годы недобор составлял 3,79 %¹⁴⁵.

Киселев перевел на положение государственных крестьян крепостных черносошных и однодворцев, купил в казну 178 имений, продававшихся за долги владельцев – только этим он в сумме изменил к лучшему судьбу более, чем ста тысяч человек.

Он настоял перед императором на прекращении часто практиковавшегося обмена казенных имений на удельные.

Всеми этими мерами он хотел провести и укрепить в практике государственной жизни взгляд на государственных крестьян как на свободных сельских обывателей, живущих на казенной земле, а не крепостных казны.

Киселев думал о подобии издания для государственной деревни варианта Жалованной грамоты 1785 г. и даже подготовил ее, однако при Николае I это было нереально. Обсуждался даже вопрос об организации выкупа государственными крестьянами занятых ими казенных земель.

Вместе с тем реформа имеет все признаки места и времени. Безусловно, темным пятном на ней является продолжение крепостнического «раскулачивания», о котором упоминалось выше.

Резюмируем вышесказанное.

Реформа Киселева дает нам весомый повод оценить политику государства в отношении крестьянства за полтора века от начала реформ Петра I.

Закрепощение 1649 г. не сразу полностью обезличило крестьянство – это произошло с введением подушной подати, в основе которой лежал ревизский счет душ. По точной мысли Н. К. Бржеского, «все крестьянство таким образом было приведено к одному знаменателю: правительство не знало плательщиков, ни их платежных средств; были только „души», – те несчастные души, о которых даже в исходе XVIII столетия, поднявшего на Западе знамя гуманизма и прав человека, у нас заботились отнюдь не более, чем о домашнем скоте»¹⁴⁶.

Во всех действиях государства «резко проводился взгляд на крестьянина, как на существо, которое живет не для себя, не для удовлетворения своих духовных и материальных потребностей, а для надобности государственной-для платежа податей.

Крестьянин XVIII столетия – это ничто иное, как аппарат для вырабатывания подати; если этот аппарат находился в крепостной зависимости частного лица, то он кроме подати вырабатывал в пользу помещика оброк и отбывал разного рода повинности»¹⁴⁷.

Это очень емкие слова, за которыми – огромная часть нашей истории.

Подушная подать стала одним из факторов резкого ужесточения режима, и, несомненно, повлияла на формирование образа мышления нашего народа, поставленного в необходимость гораздо большей ценой, чем прежде, оплачивать в прямом и переносном смысле не только само существование вотчинно-крепостнического государства, но и его весьма активную внешнюю политику.

Одновременно она изменила ряд коренных условий ведения ими хозяйства. Под нажимом владельцев и казны переделы земли стали неотъемлемой чертой крестьянского земледелия, хотя крестьяне далеко не безропотно восприняли этот, по выражению Чернышева, «фискальный», или «крепостнический коммунизм». Введение круговой поруки также во многом обусловило рост напряженности внутри собственно крестьянства. Она способствовала становлению многих негативных явлений, в том числе и социального иждивенчества.

Восприятие крестьянина как «аппарата для вырабатывания подати» благополучно перешло из XVIII века в XIX.

Казенная деревня была в ведении Министерства финансов, а главной его заботой было поступление податей в казну. И люди, их платившие, интересовали правительство только в этом качестве, хотя с конца XVIII в. немало было сказано красивых слов о «попечении» над крестьянами, оставшихся, впрочем, словами.

Ради подушной подати можно было «раскулачить» черносошных крестьян, перевернуть все жизненные понятия сотен тысяч людей, и воспитывать веру в то, что царь всегда сделает так, как нужно большинству (крепостническая демократия) и т. д.

С одной стороны, Киселев продолжил эту линию и ввел, хотя и не полностью, уравнительное землепользование у однодворцев и казаков.

А с другой, его реформа во многом была прорывом.

Впервые в истории России было создано министерство, в ведении которого находилось 20 млн. налогоплательщиков, которое гласно объявило своей главной целью подъем их благосостояния, а фискальные мотивы отодвинуло на второй план. Правительство едва ли не впервые увидело в крестьянах людей. Оно впервые сделало для них что-то, кроме кормежки в неурожайные годы.

Реформа Киселева коснулась многих болевых точек будущей Великой реформы 1861 г.

Уверенный в опасности перехода «из полного рабства» «вдруг к полной свободе», он предпринимает попытку введения государственных крестьян в правовое поле, поскольку это путь выхода из психологического наследства русской истории.

Киселев понимает, что рано или поздно режим изменится. А столетия беззакония – плохая школа для этой новой жизни. И он хочет приучать людей к ней постепенно.

Ведь грядущее освобождение неотвратимо поставит перед Россией ряд сложнейших проблем, помимо баланса распределения помещичьей земли и платежей за оную.

И одной из главных здесь будет проблема сознания, сформированного в крепостничестве. Киселев считал, что перемены в этом сознании сами собой не произойдут.

Поэтому я считаю его преобразования рубежом в крестьянской политике Империи, потому что это была – в числе прочего – попытка подготовки миллионов людей к свободе. Насколько она могла быть успешной в тогдашних условиях – другой вопрос. Однако убежден, что в той конкретной ситуации и намерения Киселева дорогого стоят.

Вместе с тем еще раз подчеркну – правительство своими, что называется, руками почти полтораста лет до Великой реформы насаждало в русской деревне аграрный коммунизм – по причине его тактических удобств. О стратегических последствиях этой политики задумывались немногие.