Текст книги "Бабушка не умерла – ей отключили жизнедеятельность"

Сцена 4

На следующее утро. Мужчины на своих рабочих местах: Бобылкин – в новом костюме взамен порванного. Подходят, продолжая начатую в вестибюле беседу, Лиля Михайловна и Зина.

Зина: А клумба внизу вся выжжена.

Лиля Михайловна: Что ты хочешь, Зиночка, когда на нее упал горящий вертолет с террористами?

Зина: И стекла на нижних этажах повыбиты.

Лиля Михайловна: Уже вставляют.

Зина: Только я не пойму, кто за это безобразие отвечать будет? Здравствуйте, Иван Владимирович.

Смотрит на Бобылкина.

Лиля Михайловна: А вы, Иван Владимирович, как считаете, это обыкновенный форс-мажор или за вчерашнее безобразие человекомух ответить должен?

Обе с вежливым злорадством смотрят на Бобылкина.

Бобылкин (делая вид, что углублен в бумаги): Да, да… Здравствуйте.

Зина: Дорого, наверное, ему обойдется.

Лиля Михайловна: Конечно, дорого, Зиночка, а ты как думала? Офисные стекла очень, очень дорогие. Не говоря уже о клумбе.

Роскошная была клумба.

Бобылкин вжимается в кресло.

Зина: Остается найти Флаймэна…

Лиля Михайловна: А чего его искать, Зиночка…

Бобылкин вздрагивает.

…когда у нас собственная служба безопасности? Там ребята серьезные, раньше в органах работали. Кстати, по поводу органов. Не исключаю, органы тоже будут привлечены для расследования. Одно дело – у захваченного террористами вертолета пропеллер бантиком завязать, совсем другое – нанести ущерб офисному помещению.

Сережа: Что вы такое говорите, Лиля Михайловна?! Флаймэн герой, он детей спасал! Что вы к Ивану Владимировичу прицепились?

Лиля Михайловна (оборачиваясь): А я что говорю, Сережа? Флаймэн герой – конечно, герой, самый героический из всех человекомухов, – только при чем здесь Иван Владимирович? Кстати, Сережа, ты спецификацию вчера в Хабаровск отправил?

Сережа: Нет еще. Вы же говорили, до конца недели.

Антон: Я отправил, Лиля Михайловна.

Лиля Михайловна: Видишь, Сережа, а ты отложил до конца недели. Не ловишь ты мышей, совсем не ловишь. Не нравится тебе, наверное, в нашем Департаменте работать, ох, не нравится! (Нервно). В следующий раз не перебивай старших, свиненыш, когда не спрашивают.

Зина: Лезет, тоже мне.

По коридору проходит перебинтованный Турындыкин.

Лиля Михайловна (очарованная пикантным зрелищем): Здравствуйте, Альберт Александрович!

Турындыкин наддает ходу.

Как ваше здоровье? Мы за вас так переживали, когда вы в своей машине изнутри по крыше колотили.

Турындыкин неожиданно для всех подходит к Бобылкину. Горячо пожимает ему руку и, не теряя достоинства, стремительно удаляется.

Зина: Ничего себе!

Лиля Михайловна (с почти искренним возмущением): Иван Владимирович, как это понимать?

Бобылкин: Не знаю… Право, не знаю… Наверное, познакомиться с новым сотрудником решил.

Зина: Турындыкин? Познакомиться? С НАШИМ новым сотрудником?

Лиля Михайловна: Зиночка, какое твое дело? Если Иван Владимирович подружился с Турындыкином, это не наше с тобой дело. Только Ирине Витальевне это очень, очень не понравится.

Бобылкин: О чем вы, Лиля Михайловна? Что значит подружился с Турындыкином? Я не понимаю… Кажется, у вас какое-то болезненное ко мне предубеждение…

Сережа: Что ему, не здороваться, что ли, если Турындыкин первый поздоровался?

Лиля Михайловна: Я и говорю, обыкновенный акт вежливости.

Подходит Зубова.

Здравствуйте, Ирина Витальевна.

Зубова: Здравствуйте, девочки и мальчики… Иван Владимирович, зайдите, пожалуйста, ко мне в кабинет. У меня к вам серьезный разговор.

Лиля Михайловна (победным тоном): Обыкновенный акт вежливости.

Зина: О-ля-ля! Кажется, начинается.

Понурый Бобылкин бредет в кабинет Зубовой.

Сцена 5

В кабинете Зубовой.

Зубова: Рассказывайте, Иван Владимирович.

Бобылкин: Что, Ирина Витальевна?

Зубова: Все.

Бобылкин (со вздохом): В Вологде брать «Золотое семечко», к сожалению, отказались. И в Курске тоже. Надеюсь пристроить восемь тонн в Астраханскую область.

Зубова: Нет, Иван Владимирович. Не о том вы рассказываете.

Бобылкин: Простите?

Зубова: Иван Владимирович, поймите правильно. Мне необходимо иметь ясное и полное представление обо всем, что творится во вверенном мне Департаменте. Служба безопасности кое-какой факт вашей биографии откровенно проворонила, но не нужно принимать нас за наивных слепых котят.

Бобылкин: Ирина Витальевна?

Зубова: Лично я вашими подвигами восхищаюсь. Вы смелый и благородный человек, Иван Владимирович, но должны были предупредить об этом заранее. Автобиографию при приеме на работу составляли?

Бобылкин: Да… разумеется.

Зубова: Почему не указали, что умеет ползать по вертикальным стенам и летать? Вы, Иван Владимирович, Флаймэн – не смейте отрицать этого. Это и без того очевидно.

Бобылкин (после непродолжительной заминки, почти шепотом): Я и не отрицаю.

Зубова: Почему не поставили в известность?

Бобылкин: Мне казалось, это личное…

Зубова: Личное, но не настолько. (Мягче). А теперь, Иван Владимирович, рассказывайте. Первый и самый важный вопрос: когда и при каких обстоятельствах вы стали Флаймэном?

Бобылкин: С детства. У нас это передается по мужской линии. У меня и дед, и отец такими же были. Дедушка до войны работал в Наркомате тяжелой промышленности. Однажды, когда Енисей вышел из берегов, он сдвинул две сопки, чтобы образовать запруду. Это дедушка чугунолитейный завод спасал от затопления, а его… энкэвэдешники… (Делает глотательное движение). Отец инженер, всю жизнь просидел в НИИ гражданской авиации, в группе паранормальных исследований. Ему удалось убедить начальство, что мне отцовские способности не передались, и меня вычеркнули из списков. Времена были не те, чтобы о суперменах пресса писала. Тогда были другие герои.

Зубова: С тех пор скрываете свою деятельность?

Бобылкин: Ну… в общем… стараюсь не афишировать.

Зубова: То есть – я правильно поняла? – никаких посторонних организаций к спасательной деятельности вы не подключали?

Бобылкин (даже машет руками): Чур меня, чур меня, Ирина Витальевна! Только организаций мне не хватало! Ближайшим родственникам, сами понимаете… Жене, детям на даче иногда помогаю.

Зубова: Но вы, Иван Владимирович, отдаете себе отчет, что я обязана доложить по начальству? У вас свое начальство, у меня свое.

Бобылкин (сникая): А без начальства нельзя?

Зубова: Без начальства, Иван Владимирович, никак. Вы уже немного в курсе, какая тяжелая ситуация складывается. Через неделю объединенное финансовое совещание. Представители Департаментов будут отчитываться о выполнении плана, представлять тактические и стратегические концепции. От этого совещания многое зависит, Иван Владимирович. Очень многое.

Бобылкин: Восемь тонн «Золотых семечек», в Астраханскую область…

Зубова: Да оставьте вы Астраханскую область в покое! Что эти восемь тонн для компании? Мизер. Я предлагаю задуматься о стратегической концепции продаж. Вы же Флаймэн, а Флаймэн – публичное лицо, раскрученное в средствах массовой информации! Понимаете, к чему я вас подталкиваю?

Бобылкин: Не совсем.

Зубова: Вы, Иван Владимирович, можете стать брэндом нашей компании.

Бобылкин: Я? Брэндом?

Зубова: Не вы, конечно, а Флаймэн. Его желтое трико, желтая маска – все это как нельзя лучше гармонирует с желтым цветом растительного масла. Флаймэн советует покупать подсолнечное масло. Флаймэн такой сильный, потому что употребляет в пищу очищенное масло. Представляете рекламные слоганы?

Бобылкин: Это… довольно неожиданно.

Зубова: Не скрою, для вас мое предложение не только шанс закрепиться в компании, но и перейти в более высокое служебное качество. Кроме того, компания сможет взять на себя вашу юридическую и физическую защиту. После того, как вы управились с террористами, могут возникнуть неприятности не только по милицейской, но и по исламской линии. А вам, Иван Владимирович, это нужно? Не дай Бог, милиционерам или террористам удастся выяснить, кто скрывается под маской Флаймэна… Ну, вы меня понимаете. Стать официальным брэндом компании – наилучший способ легализовать и обезопасить себя.

Бобылкин: Правда?

Зубова: Я хочу, чтобы вы передали компании права на использование образа Флаймэна в продажах растительного масла. Это новаторская концепция продаж, которая выведет нас на новый уровень дистрибьюции.

Бобылкин: Но…

Зубова (тоном, не допускающим возражений): Могу я считать, что предварительная договоренность достигнута?

Бобылкин: Да… если вопрос стоит таким образом…

Зубова: И еще, Иван Владимирович, пожалуйста, не исчезайте в рабочее время – по крайней мере, пока решение о новом брэнде не принято окончательно. Давать повод для досужих сплетен было бы опрометчиво. Если потребуется, берите командировочное предписание – я вам его с радостью подпишу.

Бобылкин: Я понимаю… по возможности…

Зубова: Наш Департамент гордится вашими подвигами, Иван Владимирович. Так держать!

Бобылкин (вконец смущаясь): Спасибо.

Зубова: Вы, Иван Владимирович, кофе пьете?

Бобылкин: Пью.

Зубова: Предлагаю с коньяком. У меня есть хороший, французский. В честь рождения нового брэнда. (По телефону). Зина, принесите нам кофе.

Достает рюмки и бутылку с коньяком.

Зина (заходя с подносом): Кофе, сахар, печенье…

При виде бутылки с коньяком застывает как вкопанная: коньяк Зубова распивает не каждый день. Из раскрытой двери доносятся звуки включенного Зиной радио.

Радио: Вы только что прослушали знаменитый хит певицы Эсмеральды «Фиолетовая любовь». А теперь последние городские новости. Как нам только что сообщили, на складе новогодней пиротехники, расположенном почти в центре Москвы, на К-вой набережной, вспыхнул сильный пожар. Выходы заблокированы, а пожарные не могут справиться с огнем. Количество людей, находящихся в горящем здании, уточняется.

Бобылкин вздрагивает и срывается с места.

Зубова: Иван Владимирович, вы куда?!

Бобылкин: В туалет… Извините, Ирина Витальевна, мне… очень надо…

Зубова (с улыбкой понимания): Командировочное предписание подпишите.

Бобылкин: Потом, потом.

Убегает.

Зина: Какое хамство.

Зубова: Не скажите, Зина – Иван Владимирович не простой человек, и относиться к нему следует с пониманием. Терпимей надо друг к другу относиться, девочки и мальчики. Ступайте работать, Зина.

Остается в одиночестве. Напряженно, до ломоты в висках, размышляет над проблемами мировой дистрибьюции, пока ее не отвлекает праздничный фейерверк на улице. Это горят склады с новогодней пиротехникой на К-вой набережной. Тогда Зубова выходит из кабинета и присоединяется к остальным сотрудникам, которые сгрудились у стеклянной стены и с детской непосредственностью любуются крутящимся, разбрызгивающим огни разноцветным заревом.

Занавес

Калиф и Пэри
Фантазия на темы арабских сказок

Действующие лица:

Калиф.

Служащие гарема:

Евнух, управляющий.

Пэри, наложница.

Муса, стражник.

Стражники при дворцовых воротах:

Пожилой стражник.

Молодой стражник.

Гончары:

Юсуф, смотрящий гончар.

Мамед, торговец гончарными изделиями.

Абдул, юродивый.

Нищий.

Дэв.

Мальчик.

Эмир бухарский.

Народ халифата.

Сцена 1

В гарем входит Калиф.

Калиф: Эй, евнух!

Евнух (опускаясь на колени): О, величайший из великих, могущественнейший из могучих, знаменитейший из прославленных…

Калиф: Да ладно, ладно.

Евнух: …чей ум пронизывает вселенную насквозь, а стопы упираются в земную твердь подобно слоновьим…

Калиф: Ну, это явное преувеличение.

Евнух: …милостивейший из милосердных и победоносный из непобедимых…

Калиф: Какой там победоносный, когда эмир бухарский, чтоб Аллах изжарил этого ренегата на медленном огне, нарушил наши территориальные границы. А выглядел приличным человеком! Ему военные игрища, а мне заботы – подбирай теперь подходящую кандидатуру на пост министра обороны.

Евнух (поднимаясь с колен): Не корите себя, о совестливейший!

Калиф: Почему?

Евнух: Разве это территориальные границы? Так, кусок безжизненной пустыни со змеями и перекати-полем. Нам стоило приплатить эмиру бухарскому, чтобы он забрал неплодородные земли под свое покровительство.

Калиф: Ты думаешь?

Евнух: Отрубите мне голову, если не думаю.

Калиф: Ну вот, опять. Как же вы, подданные, мне осточертели! Чуть что, сразу «отрубите мне голову», и так двадцать раз на дню! Если бы я был совестливейшим, разве стал бы рубить головы своим служащим?

Евнух: Так вы же и не рубите.

Калиф: Твоя правда, евнух. Гляди-ка, как ловко ты поддел своего властителя.

Евнух: О, наблюдательнейший из милосерднейших…

Калиф: Ладно, замяли. Принеси лучше поднос с фруктами. После государственных дел мне необходимо подкрепиться и расслабиться.

Евнух: Вот фрукты, властитель.

Протягивает поднос.

Калиф: Я попросил не только подкрепиться, но и расслабиться.

Евнух (вздыхая): Могу предложить Гюзель.

Калиф: Это ту, с широкими бедрами?

Берет с подноса изюминку.

Евнух (опускаясь на колени): О, величайший из великих, могущественнейший из могучих, знаменитейший из прославленных…

Калиф: Что там еще?

Евнух: Несмотря на крепчайшую, как ремни из конской кожи, память, вы изволили перепутать Гюзель с Гафизой.

Калиф: Значит, Гюзель не аппетитная крутобедрая брюнетка?

Евнух: Это не она.

Калиф: А какая тогда Гюзель?

Евнух: Изящная, как дикая серна, и голосистая, как райская птичка.

Калиф: А, голосистая! Теперь вспомнил. Это она в прошлый раз извивалась на постели, подобно полозу, которому отдавили хвост повозкой, и орала своему повелителю в ухо, как тысяча рожающих кошек? Я не оглох только по милости Аллаха.

Евнух: О, нежнейший…

Калиф: Нет, нет, даже не уговаривай. Отложим Гюзель на потом. Может быть, в следующем месяце…

Евнух: Как прикажете, о благоразумнейший.

Калиф: Но брюнетками, надеюсь, мой гарем укомплектован полностью?

Берет с подноса вторую изюминку.

Евнух: О да.

Калиф: Зачитай в алфавитном порядке.

Евнух разворачивает свиток.

Евнух: Абигона, Алисандра, Аспазия…

Калиф: Аспазия? Эллинка?

Евнух: Вы, как всегда правы, о памятливейший.

Калиф: Нет, обойдемся без этих распутных эллинок. Если бы ты только знал, что одна из них вытворяла со мной прошлой весной. Брр-р! Как вспомню, мурашки по коже.

Евнух: О, властитель…

Калиф: И вообще, евнух, я недоволен твоей работой. Почему гарем не пополняется? Где внимание ассортиментному минимуму? Не хочешь ли сказать, прожорливый паук, что тебе мало выделяемых дотаций? Да ведомо ли тебе, о несчастный, что расходы на гарем уже превысили третью часть государственного бюджета?

Евнух: О, властитель…

Калиф: Что ты заладил: «О властитель, о властитель»? Отвечай, когда был последний завоз?

Евнух: На прошлой неделе, о благочестивейший…

Калиф: Сколько поступило девушек?

Евнух: Двенадцать.

Калиф: Откуда?

Евнух: Финикия, Ифракия, Египет. В начале недели была эксклюзивная партия из Македонии.

Калиф: Девушки-то хоть красивые? Я это к тому, что государственные финансы нужно тратить с умом.

Евнух: Сочней спелого персика, невинней сновидений младенца.

Калиф: Невинней, говоришь? Ты внимательно смотрел? А то в прошлом году…

Евнух: Внимательней не бывает.

Калиф: Так и быть, не стану оскорблять слух напоминанием того, что случилось в прошлом году. Такого прокола, надеюсь, больше не повторится?

Евнух: Я уже тысячу раз извинялся.

Калиф: Все, проехали…

Берет с подноса третью изюминку.

Что-нибудь интересное поступило?

Евнух: Очень красивая шестнадцатилетняя македонка с большими сись… Я хотел сказать, с развитыми для ее возраста формами. Вам понравится.

Калиф: Ставлю динарий, взятая прямо с сенокоса деревенская баба. Мои отборщики тащат в гарем кого ни попадя.

Евнух: Заверяю вас, о привередливейший из заслуженных, у этой девушки прекрасные манеры. Несомненно, она благородного происхождения. Деревенские бабы не носят носовых платков, а эта, только прибыла в гарем, сразу затребовала дюжину.

Калиф: Мне-то ты про носовые платки не заливай, евнух. Я еще не забыл, на сколько процентов гарем превысил смету на текстильные изделия в прошлом месяце. (Капризничая). Не хочу македонку, они все сопливые.

Евнух: Берите любую, какая приглянется, о неутомимейший из выносливых.

Калиф: Подай сюда список. Давай, давай, не стесняйся.

Отбирает у евнуха список. Открывает на первом попавшемся месте.

Так, что здесь… Фарида, Фатима, Фирюза… Эй, евнух, приведи-ка мне Фирюзу, да поживее!

Евнух (опускаясь на колени): О, величайший из великих, могущественнейший из могучих, знаменитейший из прославленных…

Калиф: Что опять?

Евнух: Несравненнейший из милосердных, милосерднейший из искусных…

Калиф: Что-то серьезное?

Евнух (поднимаясь с колен): К сожалению, у Фирюзы месячные.

Калиф: Ну вот, так всегда. Не успеешь огласить монарший выбор, а тебе уже плюют в лицо. А я настроился на Фирюзу!

Евнух: Не раньше, чем через три дня.

Калиф: Ну и что, что месячные? Можно…

Евнух: Нет.

Калиф: А если…

Евнух: Ни в коем случае.

Калиф: Не много ли ты берешь на себя, евнух?

Евнух (опускаясь на колени): О, величайший из великих, могущественнейший из могучих, знаменитейший из прославленных…

Калиф: Проняло?

Евнух (поднимаясь с колен): Девушкам не приличествует заниматься любовью в этот период. Если не верите мне, спросите хотя бы у Ибн-Сины. Я поставлен надзирать за гаремом и не позволю вредить здоровью наложниц. Измените решение, о рассудительнейший, или отрубите мне голову!

Калиф: Опять рубить голову? Видит Аллах, не могу больше слышать про отрубленные головы! Да что же это такое, в конце концов! Мне уже начинают мерещиться по углам всякие отрубленные головы с высунутыми синими языками. А тут еще бухарский эмир, да поразит его Аллах в солнечное сплетение, бывший друг, называется! Теперь подбирай кандидатуру на пост министра обороны… Кстати, евнух, не желаешь занять пост министра обороны?

Евнух: Спасибо, не желаю. Меня устраивает нынешняя должность.

Калиф: Разумеется, разумеется, так я и думал. Каждый заботится о своей шкуре, а чтобы блюсти государственные интересы, это выкуси. Пусть родной халифат обходится без министра обороны, с него не убудет!

Евнух: Вы несправедливы, о заботливейший из озабоченных.

Каждый печется о благополучии халифата на своем рабочем месте.

Калиф: На своем пригретом местечке, хотел ты сказать? Велеречивые обещания, как они мне надоели… Ладно, евнух, что-то я у тебя сегодня засиделся, а государственные интересы не терпят отлагательств. Пойду напишу декрет… Как ты думаешь, мой народ читает мои декреты?

Евнух: Непременно, о трудолюбивейший из работящих. Все, кому не лень… Захватите фрукты, вы не доели. Берите, берите вместе с подносом, не стесняйтесь.

Вручает калифу поднос с фруктами.

Калиф: Спасибо.

Уходит с подносом. Евнух утирает пот со лба.

Сцена 1 (окончание)

Через двадцать секунд. В гарем возвращается Калиф.

Евнух (с видимой досадой): Вы что-то забыли, повелитель?

Калиф: О злоязычный евнух, ты чуть не заговорил меня своими любезными до бесконечности речами. Я вспомнил, что пришел в гарем вовсе не для беседы с тобой, извивающийся подземный червь, а для общения с прекрасными наложницами.

Возвращает поднос на ковер.

Евнух: Я решил, у вас разболелась голова.

Калиф: Нет, евнух, с тобой, как видно, по-хорошему не договоришься. Что тебе ни прикажешь, ты все одинаково ловко саботируешь.

Делает официальное выражение лица.

Повелеваю привести Пэри.

Евнух (вскрикивает от неожиданности): Как Пэри? Опять Пэри?

Калиф: Опять.

Евнух: Почему именно эту наложницу? Она такая юная.

Калиф: Именно поэтому.

Евнух: Но вы же, о усерднейший из позабывших, уже уединялись с ней на прошлой неделе?

Калиф: Что с того?

Евнух: У вас большой выбор, властитель.

Калиф: Мне хочется Пэри.

Евнух: Вашему организму, о понятливейший из воспринимающих, полезней разнообразие.

Калиф: Моему организму видней, что ему полезней. Немедленно приведи сюда Пэри, иначе скормлю твой труп гиенам.

Евнух (опускаясь на колени): О, величайший из великих, могущественнейший из могучих, знаменитейший из прославленных…

Калиф (грозно): Ты, евнух, никак перечить мне вздумал?

Евнух: Помилуй Аллах.

Уходит, пожимая плечами.

Сцена 2

Через полтора часа. Опочивальня. Калиф и Пэри под пуховыми одеялами.

Пэри: Что мне еще сделать для своего повелителя?

Калиф: Станцуй.

Девушка выскальзывает из-под одеяла, натягивает прозрачные шелковые шальвары, и танцует стриптиз, напевая при этом:

Пэри:

 
На берегу Инда,
Инда или Ганга,
Персик тонколистый
Из земли пророс.
 
 
Я приду на берег
Инда или Ганга
И поспевший персик
Тихонько сорву.
 
 
Персиком румяным
Накормлю я друга,
Чтоб достало силы
Меня обнимать.
 
 
На берегу Инда,
Инда или Ганга,
Обниматься станем,
Пока не умрем.
 

Калиф: Какая красивая песня.

Пэри: Этой песне научила меня моя мать.

Калиф: Кем она была?

Пэри: Какая теперь разница? Ну, она была домашней проституткой.

Калиф: Домашней, потому что принимала клиентов на дому?

Пэри: Нет, потому что отец, когда бывал дома, постоянно ее домогался. Когда детей в доме стало слишком много, а еды слишком мало, родители продали меня в рабство.

Калиф: Они сделали доброе дело, одарив меня лучшей из наложниц.

Пэри (польщенно): О, повелитель!

Калиф: Такого возбуждения я не испытывал ни с одной из женщин.

Пэри (кокетливо): Что вы такое говорите?

Калиф: Правду, чистую правду. С тобой я впервые почувствовал, что значит быть мужчиной. Это было как… как будто Аллах перегородил Евфрат огромной плотиной, а потом внезапно разрушил ее. Воды Евфрата хлынули в прежнее русло, а я, по милости Аллаха, воспарил в райские кущи.

Пэри: Как красиво вы говорите.

Калиф: Благодаря тебе, Пэри, я смог расслабиться. А ведь час назад, до посещения гарема, был угнетен государственными заботами.

Этот нарушитель границы, бухарский эмир, чтоб его дэвы взяли…

Пэри: Да, я слышала. У вас неприятности, повелитель.

Калиф: Ха, неприятности. Ну, если называть неприятностями вторжение вражеских войск на территорию независимого государства, тогда, конечно, у меня неприятности. Я уж не говорю про необходимость подыскать толкового министра обороны.

Пэри: А правду говорят, что у бухарского эмира гарем больше нашего?

Калиф: Кто говорит?

Пэри: У нас в гареме говорят.

Калиф: С чего бы это гарему бухарского эмира быть больше нашего?

Пэри: Потому что пенис у эмира бухарского больше, чем у вас, о повелитель.

Калиф (меняясь в лице): Что такое?

Пэри: Это не я придумала, так в гареме говорят.

Калиф: Ну знаешь, всякому терпению есть предел. Мне следовало бы расформировать гарем, отдав наложниц на сельскохозяйственные работы.

Пэри: Это ходить ранним утром по полю, собирая колорадских жуков в баночку?

Калиф: Вот именно.

Пэри: Ах, повелитель!

Калиф: Не бойся, я пошутил. К тому же, это все неправда, насчет пениса: с чего бы это пенису эмира бухарского быть больше моего? Да и гарем в Бухаре так себе, ничего особенного. Был я в этом гареме года два назад, еще до того, как с эмиром поссорился. Он пытался подложить под меня какую-то рябую девчонку, но я отказался. Настоял, на правах гостя, на красивой высокорослой шведке. Так вот, эта шведка извивалась подо мной, будто ее впервые удовлетворяли. А ты говоришь, пенис у эмира бухарского больше моего! Потом она, я имею в виду эту дылду шведку… Что с тобой, Пэри? Почему ты плачешь?

Пэри: У вас слишком много женщин, повелитель! Вы скоро забудете и разлюбите свою маленькую Пэри.

Калиф: Женщины, не стану скрывать, у меня были. Но все они остались в прошлом, ты уж мне поверь.

Пэри: Я вам не верю.

Калиф: Не веришь мне, своему калифу? Да как ты… Хорошо, Пэри, успокойся. Заверяю тебя в своей искренней и самозабвенной любви. Я люблю тебя, Пэри… А ты – любишь ли ты меня столь же страстно и преданно, как я тебя?

Пэри: Любить вас – моя обязанность, о повелитель. У нас и в должностной инструкции об этом написано.

Калиф: Нет, я спрашиваю о том, ЛЮБИШЬ ЛИ ТЫ МЕНЯ?

Пэри: Как скажете, повелитель.

Калиф: Любимая.

Пэри: Милый.

Калиф (растроганно): Попробуй изюм. Он вкусный.

Берет с подноса изюминку, пододвигая к Пэри поднос с остальными фруктами.

Пэри: Вы такой заботливый.

Калиф: Это что! Я калиф, я еще и не то могу. Проси у меня, что пожелаешь, все обещаю исполнить.

Пэри: Мне ничего не нужно, хотя…

Калиф: Выкладывай, выкладывай, не стесняйся!

Пэри: Я не решаюсь.

Калиф: Нельзя быть такой скромницей, Пэри. Я повелеваю тебе.

Пэри: Ну, если повелеваете. Мне бы хотелось, чтобы меня ненадолго, хотя бы два-три раза в неделю, выпускали из гарема.

Калиф давится изюминкой.

Калиф: Я не ослышался? Повтори, что ты сказала.

Пэри: Хочу, чтобы меня выпускали из гарема на базарную площадь. Мне нужны хорошие румяна. Здесь, в гареме, таких не достать.

Калиф: Попроси евнуха. Он купит.

Пэри: Ах, нет, только не евнух! Он же мужчина, он не сможет правильно выбрать.

Калиф: Какой же евнух мужчина?

Пэри: Я имела в виду, не женщина. Так вы распорядитесь, чтобы меня выпускали? Я ненадолго, на полчасика, туда и обратно. Мне нужны особые полуденные румяна, я не смогу объяснить евнуху, какие. Я бы сама потолкалась среди торговцев и выбрала.

Калиф: Это совершенно исключено – толкаться среди торговцев.

Пэри (мрачно): Ну вот, так и знала.

Калиф: Обиделась. Скушай изюминку, любимая. Каждая напоена солнечными лучами, падавшими на нее в течение лета.

Пэри: Не хочу сухофруктов. И не заговаривайте мне зубы, я все равно пропускаю ваши льстивые слова мимо ушей. Вы меня не любите, только притворяетесь.

Калиф: Точно обиделась.

Пэри (заламывая руки): Я покорная рабыня, делайте со мной все, что захотите. Можете хоть голову отрубить.

Калиф: О, Аллах, снова про голову, я этого не вынесу, в конце концов! Чувствую, все закончится трагически: я и в самом деле отрублю кому-нибудь голову.

Пэри (рыдая): Рубите! Рубите! Лучше быть с отрубленной головой, чем наложницей в вашем ужасном гареме.

Калиф: Надеюсь, это гипербола?

Пэри: Вы меня не любите, а пользуетесь моим телом! Я для вас никто – так, одна из рядовых наложниц.

Калиф: Тоже не соответствует действительности. Ты нравишься мне гораздо больше рядовых наложниц, поэтому тебя нельзя называть рядовой. Ты любимая наложница повелителя, Пэри.

Пэри: Я вам не верю, не верю, не верю!

Калиф: Если не веришь моим словам, могу издать специальный декрет. В нем черным по белому будет написано, что ты любимая наложница калифа. Каждый из декретов скрепляется большой печатью Дивана, между прочим.

Пэри (продолжая заламывать руки): Не верю ни вам, ни вашему декрету!

Калиф: Большой печати Дивана тоже не веришь?

Пэри: Печати особенно!

Калиф: Хорошо, решим дело полюбовно. Я дозволяю тебе раз в неделю выходить на базар в сопровождении евнуха, а ты разрешаешь мне подстригать волосы на твоем лобке. Стрижка лобка меня здорово заводит.

Пэри: Волосы на лобке? Нет, ни за что! Это же извращение.

Калиф: Ничего не извращение.

Пэри: Нет, извращение.

Калиф: И это говорит женщина, которая не более получаса тому назад…

Пэри: Ах, вы, мужчины, ничего не понимаете – меня обсмеют!

Калиф: Но почему?

Пэри: У нас в гареме это не принято. Волосы на лобке нам, по расписанию, подстригает евнух. Он знает, как.

Калиф: Я начинаю завидовать этому калеке… чуть не сказал – коллеге. Что же, в таком случае аудиенция закончена.

Тянется к халату.

Пэри (быстро): А вы правда разрешите мне выходить на базарную площадь дважды в неделю?

Калиф: Правда… Постой, я же сказал: один раз в неделю!

Пэри: Одного раза мало, повелитель.

Калиф: Аллах с тобой, пусть будет дважды. А сейчас иди ко мне, любимая. Я уже трепещу в предчувствии того райского наслаждения, которым ты намерена меня одарить. Неси поскорей ножницы.

Пэри убегает за ножницами.

Хотя кто бы мне объяснил, чем одно райское наслаждение отличается от другого, и с какой стати меня, словно колдовством, тянет к этой взбалмошной девчонке, а не к какой-нибудь другой, более образованной, красивой и умеренной женщине. Правду говорят мудрецы, любовь – штука иррациональная.