Текст книги "Дочь капитана Летфорда, или Приключения Джейн в стране Россия"

Глава 1, в которой выясняются некоторые отличия в условиях путешествия на трансатлантическом корабле и рыбачьей шхуне, двое спутников с разных концов Европы узнают историю друг друга, Джейн начинает вести дневник, а Лайонел достигает понимания с миссис Дэниэлс

Первые три дня после исчезновения Джейн были неприятны для всех обитателей Освалдби-Холла, тревожны для миссис Дэниэлс и трудны для Лайонела. Неприятны из-за нервного поведения мистера Стромли, тревожны, потому что миссис Дэниэлс безумно боялась за Джейн, а для Лайонела трудны, так как он должен был демонстрировать такую же тревогу. На самом деле, если что его бы и встревожило, так это скорое возвращение сестры.

В первый же вечер, когда Джейн так и не обнаружилась в окрестностях усадьбы, миссис Дэниэлс помчалась в Портсмут вечерним поездом (Лайонел вслух пожелал ей удачи, при этом скрестив пальцы правой руки под одеялом).

Миссис Дэниэлс вернулась через три дня, настолько грустная, что Лайонел не выдержал.

– Миссис Дэниэлс, я знаю, сейчас вы назовёте меня бессердечным мальчишкой, но… скажите, пожалуйста, вы привезли портсмутские газеты?

– Я назову тебя постоянным и хладнокровным мальчишкой, – вздохнула миссис Дэниэлс. – Держи.

– Не уходите, пожалуйста! – взмолился Лайонел, и миссис Дэниэлс осталась. Она с интересом увидела, что Лайонел не читает газеты, прожёвывая мелкие и крупные заметки, но пролистывает страницы, что-то выискивая.

– Честно говоря, я бы купила их и без твоей просьбы – ради полицейской хроники, – опять вздохнула она.

– Нет, нет, миссис Дэниэлс, мне нужна публицистика и объявления, – рассеянно заметил Лайонел, листая газету. – Так, так… «недостаточное чувство патриотизма, проявленное экипажами некоторых реквизированных кораблей, привело к проблемам… тот, кто бежит с корабля, отправленного в Чёрное или Балтийское море, должен помнить, что кроме Патриотизма существует Закон…» Подождите, миссис Дэниэлс, да, действительно, объявления о найме в экипажи, «опыт плаваний желателен, но не обязателен…»

– Лал, ты хочешь сказать, что Джейн сейчас на борту корабля, плывущего в Балтийское море? – спросила миссис Дэниэлс.

– Да, – спокойно сказал Лайонел. И, предупреждая любую эмоцию гувернантки, добавил: – Миссис Дэниэлс, я предвижу ваш вопрос: знал ли я об этом? Я не отвечу вам на него: это ничего не изменит. Но если мистер Стромли спросит вас, то вам придётся или сказать ему неправду, или сказать правду, от которой будет только хуже, в том числе и Джейн. Вы должны поверить мне. Просто поверить мне, не спрашивая подробностей. Миссис Дэниэлс, ответьте на два вопроса: совершал ли я… ну, скажем, за последние полтора года что-то не подумав, и второй вопрос: могу ли я посоветовать сестре что-то действительно опасное для неё?

– Лал, – сказала миссис Дэниэлс, – до этого происшествия я была уверена, что ты не способен ничего плохого ни сделать, ни посоветовать. Но на этот раз…

– На этот раз, – сказал Лайонел, так как гувернантка нарочно не договорила, – на этот раз я попрошу вас о том, о чем не просил ни разу в жизни. Вы должны поверить мне. Я прошу впервые и вряд ли попрошу ещё раз. Но сейчас вам надо серьёзно отнестись к моим словам. И поверить, что из всех возможных поступков Джейн совершила самый правильный. Она должна найти моего отца и сообщить ему действительно важные сведения. Во-вторых, я был рад тому, что вы не нашли Джейн в Портсмуте. Если бы вы привезли её домой, все могло оказаться значительно хуже, чем если она доберётся до папы.

«Он смотрит на меня, как сэр Фрэнсис, – подумала миссис Дэниэлс. – Раньше мне казалось, что он полностью в мать, но нет, взгляд у него отцовский».

Миссис Дэниэлс было известно, что Лайонел не лжив. Кроме того, джентльмены… даже юные джентльмены, бывает, знают то, чего не знают взрослые люди её сословия… Особенно часто, как говорил муж, так бывает на войне… Но ведь это ещё ребёнок… Глядящий как взрослый…

– Я не могу не поверить тебе, – вздохнула миссис Дэниэлс. – Наверное, ты прав. Из Портсмута каждый день отплывает несколько кораблей, и большинство из них уходят на войну. Девочке лучше оказаться на военном корабле, чем в портовых кабаках. В чем ты особенно прав, Лал: тебе не придётся больше просить меня, чтобы я приняла на веру твои слова. В этом доме я жила как гувернантка Джейн. Моей воспитанницы здесь нет, теперь мне здесь нечего делать. Скорее всего, Лал, мы увидимся ещё один раз – когда я буду прощаться.

– Вот этого – не будет, – сказал Лайонел, не просто уверенно, но резко. – Простите, миссис Дэниэлс, но вас пригласил мой отец, и только он может лишить вас места в этом доме. Кроме того, – добавил он чуть тише, – меня же вы не бросите?

Миссис Дэниэлс только вздохнула: спорить она не будет, но и согласиться не поспешит.

* * *

«Надо начинать с преимуществ», – привык говорить Лайонел. Джейн скорее любила что-нибудь сделать, а уж потом подумать. Однако сегодняшним утром ничто не мешало последовать совету брата. Она никуда не спешила.

«Вот с этого-то и начнём, – подумала Джейн. – Заметьте, уже взошло солнце, а я сижу на палубе, глазею по сторонам и знаю, что никто не погонит меня разжигать плиту или мешать похлёбку черпаком, у которого ручка длиной с мушкет.

Продолжаем. Вокруг очень красиво. Светит солнце, а до этого последний раз я его видела лишь в Англии. Правда, оно не греет, но разве можно это требовать от сентябрьского солнца?

Ещё сбылась моя мечта: я путешествую не на гремящем и дымящем пароходе, а на корабле, вернее, кораблике, под белыми парусами. Конечно, белыми они были давно. Но стоит ли придираться к мелочам? Экипаж состоит из трёх человек, он не просто вежлив, он молчалив и не пристаёт с вопросами (хотя бы потому, что я на них не отвечаю).

Путешествие полно приключений и открытий. И началось-то оно замечательно: у меня до сих пор болят руки (интересно, как ладони Сэнди?). Я уже сейчас увидела много интересного, а сколько будет впереди? По левому и правому борту маленькие и совсем маленькие островки. Ещё на корабле я узнала, что эти островки – Аландский архипелаг. На некоторых островках растут две-три сосны, а есть и такие, где ничего, кроме кустарника. Наверное, у каждого из островов есть имя, но я их не знаю. Когда закончу перечислять преимущества и неприятности, вот тогда начну придумывать имена этим островам.

Если говорить о самом главном преимуществе, то бегство оказалось удачным. Ещё вчера вечером я была пассажиркой «Саут Пасифика», которую полагалось доставить в Англию после окончания кампании на Балтике, а сейчас я, представьте, плыву, куда хочу, и наверное… нет, скажем осторожно – получила шанс добраться до папы раньше другого пассажира корабля, который, если все получилось, сейчас под арестом».

На этом перечень преимуществ завершился. Следовало перейти к неприятностям. Делать этого Джейн не хотелось: она понимала, первая же мысль о неприятностях перевесит все преимущества. О неприятностях не надо было думать: они вспоминались сами. Стоило Джейн хоть на секунду расслабиться, как сразу же в голове звучали слова: «А вот на борту «Пасифика» …» После чего следовали уточнения. Они касались постели, еды, умывальника и многого, многого другого. Джейн даже решила давать сама себе щелчки по носу за каждую мысль о горячем завтраке или нормальном одеяле, но угроза не помогала.

«Может, стоит перейти от преимуществ к парадоксам – Лайонел советовал их находить, когда закончились преимущества. Что же, начинаем: первый русский, которого я встретила в своей жизни, должен стать моим спутником в путешествии через всю Россию. Вот, кстати, и он. Я его вполне понимаю: в кубрике лишь чуть-чуть теплее, чем на палубе, зато здесь красиво, солнечно и не воняет».

– Доброе утро, леди Джейн, – сказал Саша и постарался улыбнуться.

– Доброе утро, мастер Саша, – ответила Джейн. – Я читала в какой-то книжке, что на свободе всегда спится лучше, чем в заключении. Поздравляю с первой ночью на свободе.

– Одной ночи мало, чтобы понять ощущения пленного, – смущённо ответил Саша, – но спал я хорошо.

– Вы не выяснили у капитана, когда и в какую гавань он намерен нас доставить?

– Это оказалось непросто. Честное слово, леди Джейн, я так и не понял, что проще: грести или беседовать с chukhnoi. Все же я смог узнать: мы собираемся причалить в городе Бьернеборг. Рыбаки отправились на свой промысел из Або, но я понимаю их нежелание направиться сейчас к этому городу. Думаю, интерес офицеров вашей Королевы к укреплениям Або был не случаен, и в планы рыбаков не входит встретиться с британскими кораблями ещё раз.

«Вот ещё парадокс: хуже, чем встретиться сейчас с британским кораблём, особенно «Саут Пасификом», для меня, пожалуй, было бы лишь утонуть, – подумала Джейн. – Да, он что-то говорил про весла. Надо понять, почему он прячет от меня ладони. Как я заметила, докторская перевязка размоталась и осталась на канате, вместе с частью кожи».

– Мастер Саша, – сказала она, – пожалуйста, покажите мне свои руки.

Она не успела договорить, как уже по лицу Саши догадалась, что он сделает, и не ошиблась: он спрятал руки за спину.

– Мастер Александр! – повторила Джейн громко и строго. – Ты должен показать мне свои руки! Я видела, что они у тебя не просто стёрты, они ранены. Надеюсь, ты понимаешь: в твоих руках успех нашего путешествия!

И замолчала в некотором смущении, а чтобы его преодолеть, добавила:

– И вообще, мастер Саша, если бы на твоём месте был мой брат, я бы сказала ему: если твои руки отвалятся, как гнилая ветка, я не буду кормить тебя с ложки!

После чего смутилась ещё больше.

Саша рассмеялся, Джейн, решив не тратить время на смущённые разговоры, шагнула к нему, взяла за локти, потянула. Саша не сопротивлялся, лишь попытался сжать кулаки, но столь порывисто, что усмешка сменилась гримасой боли.

Джейн повернула его запястья, чуть надавила на ладони, раскрыла их. Крови и ранок она не боялась, но все равно издала длинный и протяжный свист, причём вполне искренне. Свежие мозоли, рождённые вёслами, были раздавлены и разлохмачены тросом.

– Их надо хотя бы перевязать, – сказала Джейн. – Жди меня. – И быстро пошла, будто Саша мог куда-то скрыться с палубы и со шхуны вообще.

Скоро она вернулась с двумя носовыми платками. По дороге она несколько раз похвалила Лайонела и порадовалась за себя. Брата похвалила за то, что он выкинул из её сумки её собственные носовые платки и заменил своими, лишёнными девичьих цветиков, а главное, большими. Порадовалась она своему здоровью, вспомнив, что за время плавания ни разу не чихнула.

– Протяни руку. Так… Тебе больно? Или тебе никогда не перевязывали раны?

– Юные леди – никогда, – смущённо ответил Саша.

«Наверное, к нему ни разу в жизни не прикасалась ни одна девчонка, – подумала Джейн. – Впрочем, разве ты сама до этого касалась руки хотя бы одного мальчишки, кроме Лайонела?»

– Саша, в Англии есть писатель Вальтер Скотт. У него есть роман «Айвенго», в нем раненый рыцарь попадает в плен и за ним ухаживает другая пленница…

– Еврейка Ревекка, – улыбнулся Саша.

– Ну вот. Неужели в России в древности красавицы не перевязывали раны рыцарям? («Если, конечно, в России были рыцари», – подумала Джейн.)

– У нас есть древняя поэма о лорде Игоре, – ответил Саша с лёгким нажимом в голосе, но не потому, что спорил, а потому, что не желал показать, будто ему хоть чуть-чуть больно. – Этот князь ушёл на войну с кочевниками, но попал в плен. Его жена Ярославна плакала на городской стене и жалела, что не может превратиться в птицу, прилететь к нему, смочить в реке свой рукав и омыть его раны.

– Красиво! – сказала Джейн. – А он вернулся домой?

Она спросила с интересом в голосе – вспомнила, ещё когда ей самой миссис Дэниэлс лечила царапины, что самое главное – отвлекать больного. Но вдруг, она даже не поняла почему, неизвестная ей русская баллада про ушедшего на войну лорда и его жену стала для неё монеткой или обломанной спичкой, зажатой в кулаке.

«Если этот лорд сбежит из плена, значит, я найду папу и у меня все будет в порядке», – загадала Джейн, сама при этом злясь на себя и пугаясь.

– Да, – ответил Саша, – он сбежал из плена и вернулся. Спасибо, леди, вы самый лучший доктор, которого я встречал.

«Много ты в свои годы встречал докторов», – улыбнулась Джейн, хотя ей хотелось не улыбаться, а хохотать во все горло от радости.

– Спасибо за терпение, – сказала она. – Береги руки, бинтов здесь мало.

– Хорошо, – ответил Саша. – Впрочем, я не знаю, как смог бы их повредить. Экипаж корабля не просит о помощи, и делать мне нечего.

– Мне тоже. Впрочем, я могу ещё вести дневник.

«Сентябрь 1854 года. Ботнический залив

Я сделала первую запись в своём дневнике. Вести его на борту «Саут Пасифика» я не рисковала, боясь нездорового любопытства попутчиков по плаванию. Уверена, в России, к которой я сейчас приближаюсь, его не прочтёт никто.

Я приближаюсь к России на корабле с неизвестным мне названием. Экипаж, отец и два сына, не понял мой вопрос. Сыновья также не понимают и Сэнди. Он говорит только с отцом, и на то, чтобы получить ответ, у него уходит четверть часа.

Все же я узнала, что мы идём в город Бьернеборг и причалим через два дня, если ветер будет по-прежнему попутным и нам не встретятся британские корабли. Я постоянно думаю об этом со смехом и грустью: могла ли я себе представить, что буду бояться увидеть в море британский флаг? Но если нам повезёт, то уже скоро мне придётся бояться только русской полиции.

Из других ответов, полученных Сашей от финнов, я поняла, что другой еды, кроме той, которой они поделились с нами, и других постелей, кроме предложенных нам, у них нет. Эта еда – рыба и хлеб, чернее, чем беззвёздная ночь.

Когда мы лезли по тросу, мне было немного стыдно перед финном: мне казалось, что мой узелок слишком тяжёл. Теперь я жалею, что не захватила с камбуза пищу, не говоря уже о пледе. Впрочем, у них в анкерке хорошая вода, а как не раз говорил папа, в долгом плавании о другом и не мечтаешь.

Плавание у нас не долгое, а с сегодняшнего вечера неплохая вода постоянно льётся с неба, и я вряд ли смогу оценить папину мудрость.

Я постоянно разговариваю с Сэнди, тем более что делать нам больше нечего. Когда я говорю с ним, мне постоянно кажется, будто я читаю книгу. Если мы переходим на французский, его речь становится живой и быстрой, но я сама понимаю по-французски хуже. Наверное, интереснее всего он говорит по-русски, но этот язык я не понимаю.

Все-таки я узнала про Сэнди достаточно много. У него нет не только отца, но и матери. Ответственным за воспитание Сэнди стал его двоюродный дядя, Лев Иванович. Я так и не поняла, что означает «Иванович» – титул или государственную должность? В любом случае, это не фамилия, так как у Сэнди она не Иванович, а Белетски.

Судя по рассказам Сэнди, его дядя немалый оригинал, и мне понятно почему. По семейной традиции, все мужчины в семье обучались в кадетских корпусах и становились офицерами. Старший брат его отца погиб в сражении с турками, как я поняла, во время той же войны, что и бой при Наварино, в котором участвовал папа. Кузен Сэнди – сын Льва Ивановича – погиб во время похода русских на какое-то княжество в Центральной Азии[37]37
  Видимо, при неудачной экспедиции генерала Перовского против Хивы в 1839 году.


[Закрыть]. Отец Сэнди погиб на Кавказе, в одной из бесчисленных стычек русских с черкесами. И не так давно, когда русские зачем-то воевали в Венгрии, погиб старший брат Сэнди. Его мать, ещё носившая траур по мужу, не пережила новой печальной вести.

Не скрою, мне было очень жалко Сэнди, когда он мне все это рассказывал. А ещё я очень обрадовалась: мой папа столько раз уходил на войну и каждый раз возвращался.

Дядя Лев, сам вдовец, заявил, что если Сэнди изберёт военный путь, то в роду не останется мужчин. Поэтому, вместо кадетского корпуса, Сэнди был определён в пансион нашего соотечественника – Джорджа Говарда. Как сказал Сэнди, дядя долго искал пансион, в котором нет военной муштры и обычных наказаний. Я обратила внимание на слово «долго».

Кроме того, дядя Лев любит все, связанное с нашей страной, и с детства учил Сэнди английскому языку. По словам Сэнди, у дяди много английских книг. Недавно я убедилась в этом, когда Сэнди, выйдя на палубу, прочёл стихотворение Джона Китса. К счастью, я слышала его один раз, но вряд ли смогла бы выучить наизусть.

Как я поняла, учащиеся пансиона пользуются большой свободой, что помогло Сэнди убежать на войну. Этим летом, находясь на каникулах в поместье дяди, Сэнди получил от него необходимую сумму на оплату годового обучения, а также деньги для найма квартиры. Оригинал мистер Говард считает, что такая самостоятельность идёт на пользу становлению юного характера. Эти деньги и были потрачены на побег. Личному слуге Александра, по имени Васька, было поручено отправиться к дяде Льву и передать письмо, объясняющее поступок племянника.

Сэнди рассказал, что сначала пытался устроиться на один из кораблей русского Балтийского флота – его друг-ровесник, из соседнего поместья, учится в Санкт-Петербурге в Морском корпусе, являясь гардемарином, то есть морским кадетом. Однако на борт попасть он не смог и, опасаясь поимки, решил отправиться в Финляндию – друг сказал, что именно там, скорее всего, произойдёт высадка нашего десанта. Не дождавшись высадки, он нанял финскую шхуну и отплыл в направлении островного форта.

На полпути к крепости шхуну встретил другой финн и рассказал, что корабли союзников захватывают все суда, встреченные в море. Владелец шхуны, на которой плыл Сэнди, долго уговаривал его вернуться, не желая нарушить обещание, а когда не смог, то продал ему маленькую лодку за небольшие деньги, дал сосуд с пресной водой и показал, в какую сторону плыть.

Когда я спросила Сэнди, не было ли ему страшно в открытом море, он смутился и честно сказал, что через два дня ему стало немного тревожно и он даже начал опасаться, что скоро обрадуется встрече с любым кораблём, даже вражеским. Однако увидев британский флаг на мачте, он решил попытаться уйти от погони, так как «Белецкие никогда не попадали в плен, не сделав ни одного выстрела».

Я напомнила, что один выстрел он все же сделал. Сэнди опять смутился.

Вообще, Сэнди смущается часто, причём чаще всего тогда, когда от него требуется ясный ответ. Когда я завела разговор о средствах, необходимых для путешествия, он неуверенно ответил, что сейчас деньги у него есть. Я заявила, что мы являемся компаньонами, поэтому должны разделить расходы (если, конечно, он сможет поменять в дороге фунты на русские рубли, не вызвав подозрений), от чего Сэнди смутился ещё больше.

Такая щепетильность создаст немало проблем в нашем путешествии, но она скорее радует меня, чем тревожит. Ведь свою часть нашего договора я выполнила на борту «Саут Пасифика» за два часа. Сколько недель или даже месяцев уйдёт на то, чтобы Сэнди исполнил своё обещание, я даже не могу представить. Меня радует, что он стремится в Крым не меньше, чем я, но следует понимать: в этом путешествии я являюсь для него скорее обузой, чем помощником.

Ещё о деньгах. Сэнди спросил, зачем мне понадобилась русская купюра. Я честно ответила: подбросить в каюту «мистеру Вандерби», чтобы добавить подозрений к записке, которой русский якобы благодарил его за помощь в побеге и предлагал предъявить, оказавшись в расположении русской армии, как рекомендательное письмо. Заодно я успокоила его: при таком использовании купюра никак не стала инструментом для побега.

Сэнди слегка огорчился. Я напрямую спросила его: имела бы смысл наша поездка, если бы наёмный убийца (я смогла объяснить Сэнди, что Счастливчик Джон именно такая персона) сошёл на берег в Копенгагене и появился в Крыму через три недели? Сэнди не возразил.

Кстати, нам для этого путешествия понадобится вдвое, если не втрое больший срок. Мои сведения о железных дорогах России оказались верны. К сожалению, за последние годы новая дорога, от Москвы в сторону Крыма, так и не появилась. Поэтому большую часть пути нам придётся проделать, используя troika или какой-нибудь иной, но тоже конный экипаж. Вполне возможно, за это время наши вместе с французами займут и Севастополь, и Одессу, и Херсон, и все остальные русские города на Чёрном море. После этого папу пошлют на какой-нибудь другой театр войны, потому что если все приморские города захвачены, то морская пехота не нужна. Я этого не сказала, чтобы не обидеть Сэнди».