Автор книги: Михаил Логинов
Жанр: Детские приключения, Детские книги
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 34 (всего у книги 38 страниц)
Так они добрались до трактира. В отличие от «Доминика», ни от кого не таились, сели у окна, где Саша мог наблюдать самый удивительный ресторанный вид в своей жизни: британский пароходофрегат, бьющий ракетами в сторону Константиновского равелина.
Федька начал глядеть прейскурант. Он морщил лоб, но не взрослел от этого, напротив, становился прежним Федькой.
– Что за оказия! – с натуральной грустью сказал он. – Две недели не был, глядишь, цены переписали. Брат Сашка, может, пойдём отсюда, нечего разбойникам потрафлять!
– Нас Данилыч будет здесь искать, – ответил Саша, еле сдерживаясь от смеха. – Знаешь, – уже смеясь, добавил он, – я тебя пригласил, короче. Хватит читать, заказать надо скорее.
– И то верно, – повеселел Федька. Подозвал полового, заказал борщ и, из уважения к имени заведения, спагетти с мясной подливой. Ещё, преодолев Сашин протест словами «Тебе же только водку пить запретили», взял бутылку «местной кислятины». Саша ограничился теми же блюдами, только велел принести побольше хлеба, так как у англичан питался галетами.
Пока несли еду, Саша закончил рассказ. Федька ещё раз восхитился Джейн, сказал, что сразу заметил, «какой изящный твой Иоганн», и рад, что подозрения оказались не напрасными.
– Жаль, теперь не познакомимся, – вздохнул он. – Не слышал от джеков, когда штурм-то будет?
Саша в очередной раз пояснил, что держали его не в штабе лорда Раглана.
– Очень жаль. Истомились, ждём, чтобы поскорее… Днём-то сегодня точно не полезут, а вот как стемнеет или на рассвете…
– Федь, – спросил Саша, – а ты как добрался? Я же не успел тебе даже пятака дать на дорогу.
– Ну, у меня свой пятак был, – хохотнул Федька. – Добрые люди везде есть. Пошёл по Москве бродить, зашёл во Скорбященскую на Ордынке помолиться за бедственное положение моё да погреться. С купчихой познакомился. Она домой привела, накормила, а муж мне дал сто рублей на дорогу. Сказал: лучше тебе в руки, чем в комитет какой-нибудь, там разворуют. Ну а я старался в пути себя особенно пирожными не баловать, кстати…
– Да, кстати, – усмехнулся Саша, так как половой подал борщ, – пирожные у вас есть? Хорошо, несите, какие найдутся.
– Так после Святок и добрался до Севастополя, – закончил повеселевший Федька. – Не то чтобы у меня совсем ничего не спрашивали, зато мне было чего рассказать. Сюда только армейские на пополнение приходят, моряков нет. Я для наших был лучший рассказчик про Балтийский флот, как он с лордом Нэпиром… не воевал. Про друзей, где кто служит, мог рассказать. Прибился к экипажу «Трёх Святителей», корабль на дне, экипаж на бастионе. А когда мне уже ни рассказать, ни соврать было нечего, я и сам сгодился кое на что.
– На что же?
– А на все, – запрокинув голову, хрипло сказал Федька, – все могу. И пушку зарядить, и пальнуть, и с донесением сбегать, и драться пойти, если французишки до нашей линии дорвались. Я, было дело, уже лопатой против штыка дрался, тогда и задели. Ну а нет дела – вшей щёлкаю, бомбами бруствер разнесёт – все исправляют.
Саша только сейчас взглянул на руки друга и заметил, какие они грязные. Федька нисколько их не стыдился, зато Саше, как следует помывшему свои руки и вообще умывшемуся в госпитале, стало стыдно.
– Мы все на бастионах братья, как в Морском корпусе, – заметил Федька. – И могила у нас будет братской. Давай выпьем, кстати, чего вину зря стоять.
Вино на вкус оказалось терпким, но не такой уж и кислятиной.
– Джейн мне говорила, – сказал Саша, – что она заметила: на каждые десять выстрелов союзников мы отвечаем двумя-тремя и меньше.
– Верно заметила. Только не три к десяти, бывает – и одного к десяти не выходит. Мы вот так палим, – Федька сунул грязные пальцы в солонку, вынул малую щепоть, кинул в тарелку несколько крупинок. – А они – вот так! – зачерпнул ложкой из солонки, вывалил в тарелку. – Знаешь, почему? Они бомбы пароходами подвозят, а мы татарскими арбами. Только вот ломаются арбы, сам, небось, видел по дороге. А у них пароходы лишь раз потопли в Балаклаве, прошлым ноябрём, теперь снабжение идёт без запинки. Мало, что пароходы, они паровозом из Балаклавы бомбы на позиции везут. И пушек у них больше. Мы только в одном равны: они наш бастион разнесут – мы лопатами чиним. И они лопатами орудуют, если мы их барбет разбили, – нет ещё паровой лопаты. Вот только людей тратим побольше, чем они. Мы порох бережём, они – людей.
Федька вздохнул, допил вино в стакане, налил себе, чуть-чуть подплеснул Саше. Тот не то что возразить, вообще не знал, что сказать. Краснел – и явно не от вина.
– Когда им людей беречь надоест, – продолжил Федька, – пойдут на штурм, и возьмут ведь. У них сейчас такой перевес, что если разом, всей мощью – и французы, и англичане, и сардинцы – навалятся, на все бастионы разом… да по трупам… конечно, не пыжами наши пушки заряжены, но пройдут. А в город войдут – уже не выбить. Больше их, чем наших.
Саша молчал, краснел, но, кажется, все же прошептал: «Что делать-то?», потому что Федька ответил:
– Что делать будем? Прикажет начальство – уйдём на Северную. Не захочет приказать или забудет – все тут и останемся, на бастионах и баррикадах. Мы, флотские, точно не уйдём. Потому что Павел Степаныч не уйдёт. Ты-то сам как решил?
– Пока не знаю, куда определят.
– Так попросись к нам, на третий бастион. Как раз напротив твоих англичан. Будешь по ночам в секреты ходить, может, услышишь чего. Давай, брат Сашка. У нас, бывает, за день воды кружка да сухарь, а здорово… Все свои, все при деле, никого лишнего нет. Я думал, сильней нашего кадетского братства быть не может, ан нет, бастионное братство сильней. Там думали, как от взысканий увернуться, здесь – как от бомб. Надо тебе к нам, Сашка…
В эту минуту произошли два разных события. Половой подал макароны, а в двери трактира вошёл не кто иной, как ротмистр Сабуров.
* * *
Открыв глаза, Джейн сразу поняла, что давно не просыпалась столь бессовестно поздно. Секунду она тёрла руками лицо, потом сразу все вспомнила. Она вскочила, мгновенно нашла Крима, пёс приветствовал её радостным визгом.
Приказав ему лежать на парусине, не тревожить повязку, Джейн добралась до мистера Сазерленда. Он тоже заночевал в госпитале, но уже был на ногах и сделал за утро две операции.
– Здравствуй. Я столько раз дарил людям пули, которые из них вынул, но эту впервые дарю стрелку. Держи. – И протянул Джейн смятый свинцовый цилиндрик, вынув его из кармана грязного фартука.
Джейн хотела было отказаться, но потом решила, что, раз эта пуля спасла папе жизнь, её нужно сохранить – может быть, положить в ту самую шкатулку в кабинете рядом с наваринским осколком. Поблагодарила врача, взяла пулю.
– Выпей кофе, съешь чего-нибудь. Сейчас вернётся отец, вы сходите дадите полицейские показания. Потом возвращайся. Поработаешь днём, вечером отдохнёшь и снова выйдешь на рассвете. Я понимаю, от такого ритма сломается любая машина, но хочется верить – сегодня ночью все закончится.
Подошёл папа, и они отправились к следователю дать показания о вчерашнем инциденте. Кроме того, папа предложил Джейн рассказать о разговоре, услышанном в Освалдби-Холле. Уже полученные признания мистера Счастливчика дали определённый вес этим показаниям.
– Мерзавец понял: молчание не даст ему никаких выгод, а желание выложить все, что знает, – хоть какой-то, да шанс. Он подробно рассказал о том, как мистер Стромли снарядил его в дорогу. Честно говоря, не будь завтрашнего штурма, мы должны были бы уже быть в Балаклаве, а может, и на борту парохода, идущего в Стамбул. Командующий отпустил бы меня, узнав, что мой сын во власти негодяя, подославшего убийцу. Но мы сделаем это завтра, когда Севастополь падёт.
«И, может быть, я смогу улизнуть, так и не объяснив Мэрдо, что с его мундиром», – обрадовалась Джейн. И тут же устыдилась, вообразив реакцию бедняги Мэрдо, и огорчилась, представив, как будет волноваться за судьбу Катерины Михайловны, Данилыча, а главное – Саши, если город будет взят.
– Кстати, – улыбнулся отец, причём без малейшего намёка, – кажется, я забыл поделиться с тобой ещё одной радостной новостью. Меня немного удивило, что суд над негодяем состоится уже сегодня, но я понял причину. Суд назначен, только вот подсудимый – другой подсудимый – сбежал.
– Неужели? – с искренним удивлением спросила Джейн.
– Да-да, – улыбнулся папа. – Утром в тюрьме не досчитались одного пленного – твоего спутника в российском путешествии. Как он сбежал – непонятно: часовые помнят, как вечером пленных посещали офицеры, да, кстати, ты тоже, но никто не утверждает, что он смог бы поместиться в твоей корзине, даже разрезанным на куски.
«Неужели я такая умелая врунья?» – думала Джейн, потому что на каждую папину фразу она отвечала радостным воплем и подпрыгивала на тропинке, да так, что оборачивались солдаты, за сто шагов.
– Так что твой визит нечаянно оказался прощальным. Не ты его выпустила? – Короткое «нет» потонуло в очередном радостном прыжке и вопле Джейн. – Вообще-то, парень, сбежав, сделал доброе дело: судить мальчишку никому не в радость. Рвёт и мечет только инспектор по шпионам, но это его дело. Джентльмены уже советовали ему примкнуть к одной из штурмовых колонн, первым ворваться в Севастополь и разыскать мистера Белетски там. А так как суд запланирован и следствие закончено, пусть уж военно-полевой локомотив прокатится по мистеру Счастливчику.
Им пришлось остановиться. К позициям маршировала бесконечная колонна солдат в красных кепи и синих мундирах. Форма была свежей, почти не запылённой – подразделение прибыло недавно.
Колонна проходила через английское расположение, поэтому оркестр играл «Мальбрук в поход собрался». Пусть у французов в строю петь не принято – они любят петь на привале, – но из желания слегка подшутить над нелюбимыми союзниками солдаты то и дело подтягивали отдельные куплеты длинной истории, как умер английский маршал и как траурный паж рассказывает его вдове подробности похорон.
Глядя на бесконечные шеренги, слыша топот, от которого дрожала земля, Джейн лишний раз вспомнила, что французов под Севастополем вдвое больше, чем англичан. Желая отделаться от темы про Сашин побег, она спросила папу:
– Почему я постоянно слышу, что мы хотим продолжать осаду и стрельбу, пока русские не сдадутся, а французы хотят непременно взять город штурмом?
Сэр Фрэнсис внимательно разглядывал проходящих французов.
– Потому что, Джейн, всем французским генералам, а очень возможно, и офицерам, которые маршируют перед нами, приходилось брать штурмом баррикады в Париже в 1848 году. Или в 1851 году, когда президент Бонапарт стал императором Наполеоном III, приходилось расстреливать демонстрации на бульварах. Офицеры не хотят, чтобы взятые штурмом баррикады стали их единственной военной победой в жизни. Им нужно взять ещё и Севастополь.
Земля перестала дрожать – колонна прошла. Джейн двинулась дальше, вспоминая, что же дословно говорил мистер Стромли Счастливчику в тот памятный день.
Ещё она не могла отогнать от себя дурацкую панику: вдруг у следователя сидит портной и ей зададут вопрос, почему она до сих пор не отнесла мундир лейтенанта Кэмпбелла, хотя получила его вчера утром. Как бы ей ни было радостно за папу и тревожно за Сашу, мундир продолжал покусывать её ноющей тоской.
* * *
С ротмистром Сабуровым вышло так.
Поначалу, когда заговорщики скрылись в ночи на своей повозке, он был охвачен жаждой немедленной мести. Сабуров хотел как можно быстрее прибыть в жандармское управление и выпросить у местного коллеги новую, более многочисленную, команду, с которой и довершить преследование ускользнувших заговорщиков.
Однако он встретил неодолимое препятствие, в первую очередь в лице местных рядовых сотрудников, решительно принявших версию Данилыча, что их побила некая неизвестная шайка. Они так честно и сказали ротмистру: вы уж извините нас, Дмитрий Борисович, но если начальство узнает, что нас кучер и мальчишка побили, то так взгреет, что рук не хватит почесаться. А если мы соврём, то у вас взгреть нас за враньё власти нет.
Самое обидное, что и денщик тоже примкнул к заговору местных стражников. Он получил две зуботычины от Сабурова, в первую очередь за недостаточную прыть в рукопашной с Данилычем, но все равно твердил: нам всем нужно в стачке быть, что, мол, шайка побила. А ещё лучше будет, если никто никого не побил и никого не было.
Поддавшийся этому моральному давлению и в первую очередь униженный своим поражением в сабельном бою, Сабуров так и сказал, что съездили они зря. Геслер вздохнул, сочувственно посмотрел на печального коллегу да и предложил ему не возвращаться в Рязань, но остаться при нем, благо дел хватает, а с майором Соколовым он-де спишется.
Сабуров остался. А так как человеком он был исполнительным, то Геслер искренне радовался новому сотруднику. Пять дней назад Сабурову было дано серьёзное поручение: стать помощником начальника конвоя, который вёз в Севастополь большое казначейское довольствие. Сабуров исполнил поручение, но в обратный путь отправился не сразу.
Он гулял по Северной стороне, переехал на Городскую сторону, допуская, что в этом городе он первый и последний раз. Но так и не решался отогнать мысль – вдруг встретит ускользнувших шпионских заговорщиков? Проходя мимо трактира, взглянул на окно. И обнаружил за столом, может быть, и не самого главного, но самого обидного для него заговорщика. И, не веря своему счастью, поспешил войти.
– Александр Белецкий, вы арестованы по подозрению в заговоре, – сказал он Саше, не глядя на его сотрапезника.
– Уточните, в каком, – спросил Саша, без всякого волнения.
– В англо-чухонско-польском заговоре… – сказал Сабуров.
– Против Британской империи, – закончил Саша и рассмеялся.
– Что же вы находите в этом смешного? – удивился Сабуров.
– Понимаете, ещё позавчера ваш английский коллега настойчиво расспрашивал меня о замыслах против Британской империи.
– Так вы и здесь продолжили ваши преступные сношения с подданными Британии! – торжествующе заметил Сабуров.
Саша не ожидал, что сможет засмеяться ещё громче. Он даже хохотал, с непривычной для себя громкостью, долго, почти истерично.
Этот смех прервал Федька. Хотя в рассказе о своих странствиях Саша отвёл Сабурову не больше двух минут, но своим мнением Федька все же обзавёлся.
– Брат, скажи, ты с какого бастиона? – спросил он, глядя Сабурову в глаза.
– Я хочу провести арестование, – ответил Сабуров.
– А по мордасам не хочешь? – лениво, но с интересом спросил Федька. – Люди тут, вот я к примеру, после бастиона сидят, отдыхают, а к ним подходит неизвестно кто, с какими-то ребячьими глупостями.
Федька говорил это спокойно, без всякой рисовки. Саша глянул ему в глаза и окончательно понял: Федька не просто повзрослел, но в чем-то даже стал взрослее многих знакомых ему взрослых.
Однако следовало сказать и своё слово.
– Может, не стоит в морду? – заметил Саша. – Господин ротмистр, – добавил он, показывая на свою саблю, – у вас надёжно пришиты эполеты?
Сабуров побагровел. Тут подскочил половой, поставил на стол тарелку с пирожными и высказался о наблюдаемой ссоре:
– Ежели господа драться решили-с, то лучше из заведения-с удалиться. А вообще-то, сейчас в Севастополе на бастионах с неприятелем драться принято-с.
– Да я как раз об этом, – сказал Федька. – Ваше благородие, если у вас и правда нет других дел, как польско-чухонские заговоры раскрывать, так, может, нам с вами лучше на бастион пойти? У нас сейчас каждый человек на счёту, а на вас посмотришь, так вы один орудие с места сдвинете, коли нужно. Очень пригодитесь! Нет, не хотите? Брат Сашка, давай пирожные есть и вино пить, а его благородие как хотят.
С этими словами Федька лягнул третий стул, стоявший у стола, и обратился к половому, поднявшему его:
– Отставь его подальше. Нам посторонние не нужны.
– Такое поведение, сударь, может и вас довести до ареста, – прохрипел Сабуров.
Федька сделал печально-понимающее лицо, будто призывая в свидетели весь мир: неужели кто-то сомневался в моем диагнозе?
– Значит, ваше благородие, вы и вправду впервые в Севастополе. Не то бы знали: у нас и арестанты на бастионах работают. Я вот вам дам сейчас хоть кулаком по морде, хоть бутылкой, да в наказание на своём бастионе окажусь. Без конвоя – нет подлецов среди местных арестантов, никто ещё с бастиона не сбегал. Так что вы, сударь, решайте: со мной на кулачках драться, с братом Сашкой на саблях или со мной на бастион отправиться и там Отечеству послужить. Все равно завтра всем нам карачун, так хоть непостыдную смерть примете.
Под конец этого монолога дверь приоткрылась и показался Данилыч. Заглянул, увидел, понял, кивнул Саше – все улажу – и быстро скрылся.
Между тем Сабуров избрал четвёртый вариант. По-прежнему красный от злости, он встал у дверей, намеренный то ли не выпустить заговорщика и задиру, то ли провожать их по городу до первого патруля.
Не обращая на него внимания, Федька принялся за пирожные. Правда, по-товарищески чуть ли не силком заставил Сашу съесть два пирожных, ругая англичан, что довели друга до такой худобы. Заодно рассказывал незнакомые Саше бастионные анекдоты.
– Ну, отношения наших с армейскими знаешь, наверное, сам. Падает бомба. Лезет флотский из окопа, его офицер спрашивает: «Убило кого?» – «Не, вашбродие, людей не задело». – «А кто там стонет?» – «А это, вашбродие, армейские, трёх ранило, двоих наповал. Людей-то, главное, не задело».
– И про штуцер не слышал? А это уже не знаю, про наших или пехотных. Бомба прилетела, офицер спрашивает: «Чего случилось?» – «Штуцер, вашбродие, разбило». – «Там же двое людей было». – «Ну, людей, вестимо, наповал, вот штуцер жалко».
Когда под эти славные истории были доедены пирожные (преимущественно Федькой) и допито вино (им же), на пороге опять показался Данилыч. На этот раз Сабуров его углядел.
– А, ещё один… – начал он, но вслед за Данилычем в трактир вошёл офицер – пожалуй, наиболее щегольского вида из всех военных, коих Саша встречал в этот день.
– Адъютант начальника штаба Севастопольского отряда поручик Кобылин, – представился он и добавил уже с семейной интонацией: – Виктор Илларионович приказал никого не арестовывать, а быть у него в половине четвёртого.
Федька встал, взял под козырёк и шепнул Саше:
– Видишь, как все здорово вышло: и пирожных спокойно поели, и ты к князю попадёшь. Меня-то не приглашали, жаль. Ладно, пора на бастион двигать… Вам бы, вашбродие, рекомендовал бы всё же умереть за Отечество, раз уж судьба в Севастополь занесла, – адресовался он к Сабурову.
* * *
До штаба идти было недалеко. Но путь оказался неожиданно труден. Саша уже не помнил, который месяц назад как следует обедал, а тут ещё и винцо. Вдобавок немилосердно жарило солнце.
Заснуть на ходу мешали лишь постоянные разрывы ракет и бомб. Они падали на город, иногда вдали, иногда в относительной близости. «Этак могло бы и в наш трактир попасть, на середине пирожного», – с улыбкой подумал Саша.
«Верно, уже вечером буду ночевать на одном из бастионов, – думал он, – там этих бомб побольше будет. Эх, ещё же мундир возвращать надо. Я его в повозке оставил, Данилыч говорит – надёжно, но мало ли».
Когда пришли в приёмную начальника штаба, Сабуров сразу же попытался ворваться в кабинет, а узнав, что там находится Катерина Михайловна, повторил попытку. Неудача вышла и тут, и он сел на диван, бормоча: «Всюду заговор!», правда, так тихо, чтобы секретарь не услышал.
Саша сел рядом – так вздремнулось, что сел бы и с медведем, запрокинул голову, закрыл глаза… Правда, проснулся мгновенно, едва скрипнула дверь. Из кабинета вышла Катерина Михайловна. Настроение её было чуть лучше, чем утром.
– Поздравляю, Сашенька, – сказала она. – Мы сделали важное дело: дважды позабавили очень важного и хорошего человека – Виктора Илларионовича. Сейчас у всех такие нервы, что душевный отдых просто необходим.
Сабуров, не слыша окриков секретаря, влетел в кабинет князя.
– Первый раз Виктор Илларионович улыбался, выслушав историю приключений Джейн, второй раз – мой краткий рассказ о заговоре, который изыскал этот господин. Надеюсь, он настроение князю Виктору не испортит.
Не прошло и пяти минут, как в приёмную вышел Сабуров. Он смотрел в пол, губы что-то шептали, а на лице застыло выражение, обычно сопровождавшее очередной горький вывод: «И этот в заговоре!» Ныне статус заподозренного лица не позволял назвать имя вслух.
Вслед за ним выглянул князь:
– И ещё раз повторяю: чтобы вас до вечера не было в Севастополе! Господин Белецкий, извольте пройти.
И без этих слов, благодаря только одному взгляду на Сабурова, Саша понял, что никого арестовывать не приказано и вообще вся эта история закончилась для него хорошо. Он улыбнулся и бодро вошёл в кабинет.
Все же некоторую робость он чувствовал. Ведь он ехал в Севастополь именно ради этой встречи. Не обязательно с начальником штаба Васильчиковым, а вообще с любым генералом, полковником, даже поручиком, который укажет ему, где быть и что делать на войне.
С первого взгляда на хозяина кабинета Саша понял, что князь Васильчиков именно такой человек. Это был настоящий генерал, лубочные портреты таких генералов любят вешать в своих избах крестьяне. Но кроме генеральской важности, лицо тридцатипятилетнего князя Васильчикова сохранило свежесть и молодость. На этом лице не застыло чувство самоуверенной окаменелости. Было видно: такой человек способен и слушать других людей, и спорить с ними, и соглашаться. Но последнее слово все же оставить за собой. Таков долг начальника городской обороны.
Ещё Саша вспомнил, что Виктор Илларионович не был в Севастополе с начала обороны, но появился здесь в конце прошлого года. «Все мы стремимся сюда, и никому не поздно приехать», – подумал он, улыбаясь князю.
Тот улыбнулся в ответ.
– Ну и позабавили вы меня, Александр Белецкий. Надеюсь, слова не в обиду? Хорошо, что нет. Давно не слышал таких славных историй, как про переодетую англичанку в России. Если она ещё и папеньку увезёт в Англию, для семейных хлопот… Ладно, не ко времени о ней. Расскажите о себе в двух словах: как здесь оказались и правда ли, что вас вчера принесли в Севастополь в мундире британского лейтенанта? – князь Васильчиков опять не сдержал улыбку.
– Обо мне только в двух словах и можно, – ответил Саша, – учился в пансионе, началась война, взял отцовскую саблю и приехал в Севастополь, надеясь, что мои услуги могут пригодиться русской армии.
– С вашим отцом судьба не сводила, но человек славный, слыхивал, – сказал князь. – Намерения ваши тоже похвальны. Расскажите чуть подробнее обстоятельства вашего пленения, а главное – побега.
Саша рассказал. Князь опять улыбнулся.
– Да, как жаль, что Александр Пушкин столь рано лишил своего пера родную словесность. Сочинил бы поэму «Английский пленник». Англичаночка-то хороша? – подмигнул он Саше. – Конечно, хороша, другие пленников не вызволяют.
Саша подтвердил, улыбнулся.
– Как-нибудь, когда времени будет побольше, расскажете эту историю подробнее, хорошо? Сейчас другие заботы. Что вам известно о времени штурма?
– Лишь то, что он наиболее возможен в эту или следующую ночь.
– Это и мы знаем, – вздохнул князь. – Завтра годовщина Ватерлоо, как раз повод союзничкам помириться, на наших костях. Час знать нужно. Так, значит, ваша английская черкешенка раздобыла для вас офицерский мундир?
– Да, – ответил Саша, чуть-чуть удивлённый такому переходу.
– И, надеюсь, подкрепила его паролем? – спросил князь быстро, азартно, явно надеясь услышать положительный ответ.
– Да, – сказал Саша. – Только…
«Я должен его забыть. Ха, прибей тень, укуси локоть, забудь слово. Пароль «Амьен», отзыв «Абингдон». Верно, до конца жизни запомнил».
– Слыхивал я, – сказал князь, не расслышав Сашино «только», – теперь у союзников мода: пароль действителен с полуночи до полуночи. Так? Спасибо, что подтвердили. Значит, по знаемому вами паролю можно по их лагерю до полуночи разгуливать?
– Да. Только…
– Что вы, Александр Петрович, понимаю. Сразу после плена, да сразу после пластунского кулака, никаких подвигов не выйдет. Вам надо отлежаться. Кстати, пароль вы ещё пластунам не сообщили?
– Нет. Только…
– Пожалуй, правильно, он им до сумерек и не нужен. И вообще, здесь пластуны не надобны, они, кроме русского, только по-хохлацки размовляют. Найдём в штабе смельчака, да, как стемнеет, и пустим во французский лагерь, чтоб англичане незнакомому офицеру не дивились. Он погуляет и узнает про час штурма.
– Но ведь такие сведения должны быть секретными, – сказал Саша, ощущая, как деревенеет язык, а в голове поднимается послед недавней контузии.
Князь махнул рукой:
– Уж кому, как не мне, штабисту, знать. Тайна, касающаяся ста тысяч человек, растекается по лагерю, как вино из разбитой бутыли в мешке. Потому мсье Пелисье и сэр Раглан только сегодня час штурма и назначат, чтобы до нас дотечь не успело. Но вот ваш мундир и пароль они не предусмотрели. Мундир сейчас при вас?
– Ваше сиятельство, – произнёс Саша, ощутивший, что голову его окутывает какое-то непонятное облако, – существует препятствие, не позволяющее произвести такую разведку.
– Вы не желаете скомпрометировать даму? Я понимаю ваше желание, поэтому разведка будет проведена именно на французских позициях.
– Ваше сиятельство, к сожалению, невозможно и это, – чётко сказал Саша, ощутив, как облако отступило. – Мундир был предоставлен мне под обязательство возвратить его ещё на английских позициях, и это не произошло лишь из-за ночной встречи с пластунами. Пароль был мне сообщён лишь под обязательство не сообщать его любому постороннему лицу. Поэтому передача пароля и мундира является для меня бесчестным поступком.
* * *
«Вот уж не ожидала, что окажусь таким завзятым фельдшером: при первом же взгляде на человека думаю, какое лечение ему нужно, и лишь потом вспоминаю, что это за человек».
Человеком, на которого Джейн посмотрела как медсестра, конечно же, был Счастливчик. У него на затылке вскочила изрядная шишка от удара прикладом, а сквозь изорванный рукав правой руки виднелись следы зубов Крима. «У меня отличная собака», – подумала Джейн.
Она все же попросила часового, чтобы тот узнал у арестованного – не нужна ли ему медицинская помощь. Папа вздохнул, но спорить не стал.
Счастливчик махнул было рукой, однако переменил мнение, попросил перевязать руку и голову. Корзина с простейшими санитарными средствами была у Джейн всегда, и она справилась за минуту. Перевязывая руку, думала: вот этой рукой задушил бы меня, – но поэтому и спешила закончить работу.
– Спасибо, – сказал Счастливчик умильным голосом, при этом бросив взгляд на Джейн. Взгляд говорил: «Ты думаешь, я из-за этой мелкой услуги не придушу тебя при первой возможности? Наивная девочка!» Джейн даже расстроилась.
Что же касается полицейской процедуры, она оказалась формальностью. Джейн повторила все намёки, подслушанные ею в разговоре мистера Стромли и Счастливчика, тот подтвердил эти свидетельские показания. Как заметила Джейн, Счастливчик постоянно намекал, что за ним водятся и другие грешки (правда, не уточняя), поэтому судить его следует лишь в Лондоне.
Показания с Джейн уже были сняты, когда в «полицейскую палатку» заглянул инспектор по шпионам.
– А, вот вы где, я вас ищу! – Джейн поняла, что он обращается к ней. – Я хочу, чтобы вы ответили на некоторые вопросы…
– На любые вопросы Джейн будет отвечать только с моего согласия! – резко сказал сэр Фрэнсис. – Представьтесь и скажите, что вас интересует.
– Томас Джонс, особый инспектор при штабе. Сэр, я бы хотел узнать у вашей дочери, не заходила ли она вечером к пленным и не заметила ли каких-либо следов подготовки к побегу.
– Джейн, если ты можешь что-нибудь ответить – ответь, нет – можешь не отвечать, – сказал сэр Фрэнсис, помнивший, как недавно в его присутствии инспектор Джонс пытался выяснить случаи, когда малорослые убийцы выдавали себя за подростков.
Джейн коротко ответила, что, посещая пленных, ничего странного не обнаружила. Больше ничего говорить она не собиралась – ещё догадается.
Инспектор по шпионам вздохнул, пробормотал: «В этой истории слишком много загадок». Уходя, взглянул на Счастливчика, а тот – на него. Как показалось Джейн, во взгляде мистера Счастливчика мелькнула если и не надежда, то заинтересованность. Так моряк ещё не видит землю, но видит прибрежных птиц и понимает: земля близко.
* * *
Улыбка медленно сходила с лица князя Васильчикова. «Он устал не меньше, а пожалуй и побольше, всех, кого я до этого видел в Севастополе. Даже больше тех, кто в госпитале», – подумал Саша.
– Виктор Илларионович, – приоткрыл дверь адъютант, – от Павла Степановича, о расположении артиллерийских резервов.
– Позже, – резко сказал князь. – Важный разговор.
И медленно перевёл взгляд на Сашу.
– Александр Белецкий, вы давно в Севастополе?
– С сегодняшнего утра.
– Вам должны были уже рассказать. И тем не менее я потрачу десять минут, оторву их от доклада, присланного Павлом Степановичем, – тяжело, впечатывая каждое слово, сказал князь. – Оторву десять минут от ознакомления с докладом Нахимова, чтобы объяснить вам, что сегодня происходит в Севастополе.
– Мне уже…
– Дайте договорить. Город обречён. Это знают все, от героев до воров. Но кроме Севастополя есть остальная Россия. Если город падёт завтра, враг успеет погрузить на корабли свои пушки и перевезти их под Одессу, а может, и под Петербург. На каких условиях придётся подписать мир при таком положении вещей, мне не хочется думать. Если мы здесь продержимся хотя бы пару месяцев, хотя бы до конца августа, расклад будет другим. Осенью против России кампанию не начинают. Потому-то, – добавил князь ещё жёстче, – если уж отдавать Севастополь, то попозже, да так, чтобы им другой город брать не захотелось.
– Было слово чести, – проговорил Саша.
– А как же его попозже отдать? – продолжил князь, будто не слышал собеседника. – Значит, ни завтра, ни послезавтра отдавать город нельзя. Беда в одном: захотят – возьмут. Если неприятель предпримет единовременную попытку на всех пунктах обороны, то его не остановит ни картечь, ни штыки, ни пушечные банники, которыми моряки мастера драться. Флотские, кстати, пока жив Нахимов, с бастионов не уйдут даже по приказу. Если Нахимов не прикажет. А он не прикажет.
«Мне это уже говорили», – хотел ответить Саша, но не смог. Горло перехватило, а сердце кольнуло так, что он первый раз в жизни смог бы найти его, не ища ладонью, где стучит.
– Средство есть лишь одно: вызнать час штурма и выставить на бастионы все пешие резервы и всю резервную артиллерию, чтобы враг не успел их разметать бомбардировкой. Шпионами в их штабах мы не обзавелись, сведения приносят пластуны. Они и сегодня, с темнотой, возьмутся за работу, но успех сопутствует им не всегда. Они умеют ловить часовых в передних траншеях, но вот там-то как раз сведения о точном времени штурма не отыщутся. Мне нужна разведка в глубине расположения, мундирная разведка…
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.