Автор книги: Михаил Логинов
Жанр: Детские приключения, Детские книги
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 14 (всего у книги 38 страниц)
«Ноябрь 1854 года. Санкт-Петербург
Дорогой дневник, эта запись наконец-то сделана в столице Российской империи, впрочем, если быть честной, то на её окраине, в предместье, которое называется Staraya Derevnya.
День получился немного суматошным, а завершился приключением и поручением. Конечно, я устала, но запись все же сделаю, причём постараюсь подробнее. Ведь я впервые в жизни приехала в столицу другого государства (да ещё такого, с которым Англия находится в состоянии войны). К тому же мне неизвестно, какие приключения ждут нас завтра, но весьма вероятно, что возможности сделать новую запись не будет.
Последнюю ночь в Финляндии мы провели в Териоки[41]41
Нынешний Зеленогорск. Тогдашняя граница Великого княжества Финляндского была в 30 километрах от Санкт-Петербурга.
[Закрыть], причём, так как приехали туда затемно, а уехали засветло, я не поняла, город это или деревня. Вместо гостиницы мы нашли гостеприимного жителя, пустившего нас на ночлег за умеренные деньги. Конечно, лишняя комната у него нашлась лишь одна, и он так и не понял, почему один из постояльцев (Сэнди) предпочёл заснуть в коридоре.
К сожалению, отвезти в Петербург хозяин нас не смог, но любезно договорился с соседом об этой услуге. Сосед передал, что нас отвезёт его работник, с условием – не задерживаться в городе и сразу повернуть обратно. Было обещано исполнить ещё одно наше условие: постараться въехать в город, минуя заставу.
Как и все финны, слуга оказался исполнительным. Он разбудил нас в вечерних сумерках от привычной дорожной дрёмы и сказал:
– Пиетари!
Сэнди понял его не сразу. Финн повторил, что мы «в Пиетари приехаль».
На дороге было несколько заснеженных домов, впереди светились огоньки. Других признаков города я не заметила.
Сэнди попытался объяснить вознице, что тот не выполнил приказ хозяина, но финн его не понимал. Не помогла и предложенная плата: chukhna повторял, как попугай, «Пиетари», а потом начал разворачивать свои сани, направляясь обратно.
Возврат в Териоки не входил в наши планы. Сэнди громко сказал несколько слов, которые я лишь изредка слышала в Финляндии, и мы покинули сани, под радостное ржание косматой лошадки.
– Зато я могу всем рассказать, что не приехала в Санкт-Петербург, а пришла пешком, – заметила я.
Сэнди продолжал ругаться.
Дальнейшее наше путешествие я назвала «заговор стихий». Сами стихии были представлены морозом (лёгким для Сэнди, ощутимым для меня) и крепким ветром. Спасибо ветру, он дул в спину, но все же мог бы делать это потише. По словам Сэнди, где-то справа от нас, за стеной темноты и метели, был Финский залив, на нем – неприступный Кронштадт.
– Впрочем, – добавил Сэнди, – Финский залив скоро кончится, а вместе с ним кончится Балтийское море и Атлантический океан. Дальше на тысячи verst (я уже знала, что это чуть больше морской мили) только суша. Греки, увидев море, кричат: «Таласса!» Интересно, что должны говорить англичане, прощаясь с морем?
– До встречи, – буркнула я, хотя настроение было такое, что мне хотелось вспомнить несколько слов, сказанных когда-то миссис Дэниэлс соседке.
И все же главным в заговоре стихий был не ветер и не мороз, а пустая дорога. Навстречу нам проехали несколько саней, но попутной оказии не было. В этот ноябрьский вечер мы были единственными людьми во Вселенной, желающими попасть в Санкт-Петербург с этой окраины.
Некоторое время меня мучили самые глупые мысли: и то, что мы уходим от города, и то, что весь Санкт-Петербург – это и есть деревянные домики, а самый большой из них окажется дворцом царя Николая. Потом от усталости у меня не было сил даже на эти мысли, а лишь на то, чтобы брести по заснеженной дороге.
Домиков, признаться честно, становилось все больше и больше, а потом впереди появилось какое-то огромное здание. В его окнах светились огоньки.
– Благовещенская церковь, – сказал Сэнди. – Зайдём, погреемся.
Предложение мне понравилось.
В дороге я расспрашивала Сэнди о русской вере. Он сумел мне объяснить, чем русская Церковь отличается от католической, но запутался, объясняя, чем отличается от протестантской, особенно в нашем, англиканском варианте[42]42
Затруднения Саши понятны. Государственная христианская церковь Англии, англиканская (The Church of England), являясь протестантской, сохраняет некоторые общие черты с католицизмом и допускает возможность примирения с ним. Из всех западноевропейских церквей англиканство имеет наименьшие расхождения с православием.
[Закрыть].
Сейчас меня больше всего интересовала разница между любым домом и улицей.
И все равно, приблизившись к храму, я остановилась в удивлении. Благовещенская церковь совсем была не похожа на церквушку с луковичным куполом на картине из папиного кабинета.
Церковь напоминала донжон замка, круглая снизу и с резным верхом. Лайонел сразу бы сказал, какой это архитектурный стиль, а я только ощутила в этом здании что-то привычное, как будто на миг перенеслась в Лондон. К тому же я поняла, что Петербург состоит не из одних деревянных домишек.
Зато внутри все было непривычно. Русская церковь оказалась очень тёплой. Наверное, её хорошо протопили перед службой, к тому же горели десятки свечек. Они не могли осветить помещение, но казалось, что и они обогревают полумрак и от них становится теплее.
В отличие от наших церквей, люди здесь стояли, а не сидели. Это мне понравилось: стоящему человеку всегда проще улизнуть, чем сидящему, если он устанет от службы.
Мы тоже встали сзади прихожан. Как я сразу поняла, вместо привычных финнов здесь были одни русские. Я шёпотом поделилась этим открытием с Сэнди, он ещё тише ответил, что здесь началась русская Россия.
Хотя мы заглянули в церковь, чтобы согреться, просто стоять – скучное занятие. Я начала просить Бога о том, чтобы он помог нам в нашем путешествии. И мне в очередной раз стало неудобно: выходит, я хотела, чтобы Сэнди добрался до Севастополя и воевал против моей страны? Но молить Бога только за себя показалось мне неприличным.
Скоро я перечитала (конечно, шёпотом) все знакомые мне молитвы, пробовала молиться своими словами, но это быстро наскучило. Тогда я стала пытаться тихо-тихо подпевать хору и прихожанам. Органа в русской церкви нет, в ней только голоса. Иногда хор перекрывал мощный бас священника, и тогда одни прихожане становились на колени, другие просто кланялись.
Глядя на священника, я вспомнила своё сравнение церкви со старинным замком. Священник, с огромной бородой, в жёлто-зеленом одеянии, с золотым крестом на груди, напоминал владельца такого замка, а я ощущала себя его гостьей.
Потом служба закончилась, и мы вышли. Сэнди задержался, подошёл к священнику – как я потом поняла, чтобы тот его благословил. Мне показалось, Сэнди этого стеснялся.
На церковном крыльце Сэнди обратился к какой-то пожилой даме; одно из слов – «гостиница» – я уже смогла понять. Дама, или «sudarynia», ему ответила, начался разговор, в котором я услышала ещё одно знакомое слово и не поверила своим ушам.
Сэнди обернулся ко мне. На его лице была смущённая улыбка.
– Она говорит, что поблизости есть лишь трактиры и постоялые дворы для мужиков, но она пустит нас на ночлег в свой дом. А ещё она почти сразу спросила меня: не собираемся ли мы ехать в Севастополь?
Я ответила, что, если в доме у этой милой женщины есть печь и крыша, большего мне не надо.
Даму звали Анна Петровна (я теперь знаю, что продолжение русского имени – это не должность, а уважительное упоминание отца. Уна говорила, что у них на островах принято нечто подобное, но для горцев это необходимость – у них слишком мало фамилий, а отличать людей надо. Насколько я знаю, у русских нет такой проблемы, но они все равно любят otchestva). Анна Петровна жила неподалёку, в маленьком и уютном домике, в котором была служанка, три кошки, а главное – печь и две маленькие комнатки для нас.
Платой за такое гостеприимство всегда являются вечерние разговоры (забегая вперёд, скажу, что от любой другой платы Анна Петровна отказалась). Нам предложили чай с пирожками и очень душистым малиновым вареньем. Удивительное дело: русские едят хлеб не только на завтрак или с супом, а вообще почти со всякой едой, кроме той, с которой его чаще всего едим мы – с вареньем. Вместо того, чтобы намазывать его на хлеб, они предпочитают есть его ложечками из специальных маленьких тарелочек.
Так как Анна Петровна не говорила по-французски, а я по-русски, то беседовал с хозяйкой Сэнди, а я лишь поддакивала. Иногда Сэнди переводил мне короткие фразы, но в основном пересказал разговор лишь после чаепития.
Анна Петровназвдова. Её муж был офицером, дослужившимся до капитана из рядовых солдат – в России такое иногда возможно. Муж умер, сын окончил Морской корпус полгода назад и был послан в Черноморский флот. Вышло так, что Анна Петровна не смогла с ним проститься и дать ему семейную реликвию – obrazok. Это такая маленькая иконка, которую носят на шее. Она уверена, что именно благодаря этой иконке её муж уцелел на всех войнах. За эти месяцы Анна Петровна так и не нашла того, кто едет в Севастополь и мог бы исполнить её просьбу: найти Sergeia Kovalenko и передать ему образок.
За время чаепития Анна Петровна несколько раз переспрашивала Сэнди: не изменятся ли наши планы и собираемся ли мы именно в Севастополь? Сэнди уверял, что так и будет.
Рассказывая о нас, Сэнди почти не врал. Он сказал, что отправился в Финляндию, в один из гарнизонов, но когда из-за зимы враг покинул театр боевых действий, то он отправился в Крым, где война будет и в холодную пору. Анна Петровна понимающе вздохнула, опять вспомнив про сына:
– Жаль, он в Кронштадте или Свеаборге[43]43
Крепость перед нынешним Хельсинки. В Крымскую войну была подвергнута бомбардировке англо-французским флотом, которая вызвала пожар и несколько десятков жертв, но не причинила крепости особо серьезного ущерба.
[Закрыть] не остался. Здесь я за него полгода бы волновалась, а в Крыму – весь год.
Заодно мы узнали новости из Севастополя. Союзники постоянно обстреливают город, но не решаются на штурм. В одном из полевых сражений большие потери понесла английская кавалерия (стыдно сказать, но я вздохнула с облегчением). Русское командование затопило все парусные корабли у входа на севастопольский рейд, а пушки и команды распределило по укреплениям.
– Её сын, наверное, очень горевал, – шёпотом перевёл мне Сэнди, – а мать обрадовалась. Она помнила, как сын при ней, в разговоре с друзьями-гардемаринами, говорил, что в случае войны с Европой для русского моряка самое почётное дело – погибнуть в бою с англичанами. Теперь она рада, что морских боев на Чёрном море не будет.
Я хотела поблагодарить Сэнди за комплимент Королевскому флоту. Но, видя, как он огорчился, узнав про утонувшие корабли, промолчала. Тем более что хозяйка поглядывала на наше перешёптывание если не с подозрением, то по меньшей мере с интересом.
В основном же я просто пила чай, который Анна Петровна постоянно подливала. Я окончательно поняла, что мы уже не в Финляндии, а в России – здесь вместо кофе пьют чай, такой же крепкий, как у нас, особенно учитывая, что здесь чай чаще пьют без молока. Но все равно я, как оказалось, соскучилась по чаю так, что на радостях выпила несколько чашек… Потому запись и получилась такой длинной – спать не хочется до сих пор. Но поспать все же надо. Завтра мы должны попытаться уехать из Санкт-Петербурга железной дорогой».
* * *
«Томми, привет. Мы давно не беседовали. На корабле от разговоров отвлекал кот – Мистер Морган. Кстати, тут тоже есть кошка – её зовут Murka, и она пришла познакомиться с новой жительницей. Томми, сейчас я её поглажу, и мы поговорим дальше.
Томми, тебе приходилось бывать во вражеской стране? Скажи, что нет, ведь оловянные солдатики всегда охраняют дом и не ходят в дальние походы, а вот тебе – довелось.
Томми, я попала в сказку, о которой мечтала с детства. К сожалению, эта сказка сегодня воюет с моей страной. Но, будь по-другому, я бы здесь и не оказалась. Папа называет себя путешественником поневоле, вот и я стала таким, как он.
Томми, сегодня я молилась с чужими людьми. Я надеюсь, они не проклинали мою страну. Я надеюсь, они молились о том же, о чем молились и Анна Петровна, и я, – чтобы тот, кто им дорог, вернулся домой. Пусть так и будет. Пусть домой вернётся её Serezha. Пусть домой вернётся Сэнди, никого не убив на войне из наших. Пусть вернусь и я, но только вместе с папой. Кстати, пусть к себе домой вернутся и дядя Генри с тётей Лиз – в нашем доме им делать нечего.
Томми, тебе не кажется, что я заболталась вместо того, чтобы лечь спать? Вообще-то, давно пора, Томми. Ведь мы по-прежнему на самом краю этой огромной страны и путешествие только-только начинается. Мне предстоит много увидеть, а значит, глаза не должны быть заспанными. Спокойной ночи, Томми!»
Глава 3, в которой Джейн удаётся то, что не удалось офицерам эскадры сэра Чарльза Нэпира, Саша встречает старого друга, а Джейн замечает слежку и приходит к выводу, что пирожных мало не бывает
– Саша, я смогу сделать то, о чем мечтали офицеры эскадры сэра Чарльза Нэпира?
– Они мечтали вернуться живыми из плавания к берегам России?
– Нет, прогуляться по Невскому проспекту.
– Для этого, – усмехнулся Саша, – мы должны перебраться на другой берег Невы. А мы пока что лишь пересекли Большую Невку.
Они проснулись с первыми лучами солнца – Джейн уже поняла, что для ноябрьского Петербурга это безобразно поздно. Анна Петровна угостила их чаем с тем же замечательным вареньем и проводила до калитки, ещё раз спросив, намерены ли они добраться до Севастополя. Джейн умудрилась не только сказать «да» по-русски, но ещё и добавить: «Непременно».
Днём, при свете солнца, все оказалось проще и понятнее. Уже минут через десять пешей прогулки Саша углядел порожнего извозчика, пообещавшего доставить их на Невский проспект. Хотя по сторонам были преимущественно избы Старой деревни и Новой деревни, но вдали уже проглядывали контуры каменных зданий, и Джейн отбросила вчерашнюю мысль, что русская столица состоит из деревянных домишек.
– Налево – Чёрная речка, – сказал Саша, когда сани свернули на Каменный остров. – Сюда приезжают, чтобы стреляться на дуэли. Здесь был смертельно ранен Пушкин.
– А разве в России царь разрешает дуэли? – спросила Джейн. Саша много рассказывал ей про Пушкина, поэтому она была искренне огорчена, что царь не запретил хотя бы эту дуэль.
– А разве есть школы, в которых разрешено шалить? – ответил Саша то ли с грустью, то ли с гордостью. – У нас за дуэль в Сибирь не ссылают.
– А за путешествие в компании с переодетой подданной враждебной страны?
– Не знаю. Вроде бы не ссылают. Ещё у нас в простонародье говорят: «Чего бояться? Сибирь тоже русская земля!»
Сказав это, Саша не то чтобы погрустнел, но явно задумался. Пожалуй, он впервые захотел понять, насколько законна их затея.
* * *
Путь от окраины до центра Петербурга был длинный, как и полагается для столицы самой большой в мире страны. Хотя Саша уточнил, что они едут строго с севера на юг, эти слова грели не больше, чем ноябрьское солнце. «Надо купить какую-нибудь одежду потеплее», – думала Джейн, глядя по сторонам. Ей было интересно понять, как одеты жители русской столицы.
Кроме того, она впервые испытала неловкость, которую предвидела ещё в Финляндии. Как объяснил Саша, в Финляндии нет krepostnykh («Рабов», – перевела Джейн). В Петербурге они должны были быть, это Джейн знала. Поэтому она побаивалась, как бы её не приняли случайно за рабыню… нет, конечно, раба. Шинель, купленная в Бьернеборге, безусловно, была принадлежностью высшего класса. А вот если сменить её на грубую, но более тёплую шубу, хотя бы такую, что носит возница? Нет, надо поискать что-нибудь дороже и благороднее. К примеру, вроде той рыжей шубы, что надел пассажир в санях, едущих рядом. Или той сероватой шубы, что на плечах господина, гуляющего по улице.
Джейн уже убедилась, что разговоры о рабах и их хозяевах не радуют Сашу. Поэтому, вместо таких разговоров, она стала расспрашивать, из чего шьют шубы, а также шапки и воротники. Саша давал пояснения: это заячья шапка, это белки, это бобёр, а это – волк, нечего было ходить на дорогу и пугать проезжих.
Они проехали длинный и удивительно прямой проспект, застроенный загородными особняками, но уже в довольно строгом городском порядке (Саша шепнул, что проспект назывался Каменноостровским), и въехали на мост через Неву. Мост был деревянный, держался на баржах, вмёрзших в молодой лёд, и давал небольшое возвышение, подходящее для обзора. Саша пообещал извозчику дополнительный пятак и попросил ехать чуть медленнее.
Теперь Джейн могла сказать, что действительно видит Санкт-Петербург. Город был огромный и каменный – деревянные избы остались за спиной. Ещё Джейн обратила внимание на белесый дым, ровно поднимавшийся в небо из сотен и тысяч труб. Она и прежде заметила: питерский дым светлее портсмутского или лондонского и пахнет гораздо приятнее. «Это потому, что в России топят дровами, а не углём», – решила она.
Отдельные здания тоже были интересны. Джейн вращала головой, расспрашивала Сашу, для чего эти здания построены.
– Вот это, слева, Петропавловская крепость. Её построил Пётр Первый, раньше всего остального в городе. Его здесь похоронили, и с тех пор здесь, в соборе, хоронят всех русских царей.
– А ещё здесь тюрьма, – вспомнила Джейн информацию из какой-то газеты.
– Да. В ней держат не воришек, а тех, кто хотел устроить заговор против царя или просто…
Саша не договорил. Слушая, как он объясняет ей предназначение Петропавловской крепости, Джейн показалось, что он не хочет молчать, показывая, будто трусит, но при этом не особенно хочет и говорить о самой красивой тюрьме, какую Джейн видала в жизни.
– Дальше на набережной – Зимний дворец. Здесь царь живёт зимой, – переменил тему Саша.
– Наверное, если он хочет спросить заговорщиков, почему они устроили заговор против него, то он всегда может пригласить их во дворец, – улыбнулась Джейн. Саша тоже улыбнулся в ответ, правда, чуть-чуть натянуто.
Вслед за Зимним дворцом было ещё одно здание, с высоким шпилем. Саша сказал, что это Адмиралтейство, а Джейн заметила, что видит русское Адмиралтейство, ещё не увидев ни одного русского корабля.
Раздался громкий и глуховатый удар. Джейн вздрогнула от неожиданности, а Саша вынул часы и сверил время.
– Это пушка Петропавловской крепости, – заметил он, – стреляет только холостыми, либо ровно в полдень, либо когда в городе наводнение. Ядрами крепостные пушки не стреляли ни разу.
Ещё Джейн успела разглядеть не то дворец, не то древнегреческий храм прямо напротив моста. Саша сказал, что это всего-навсего здание торговой биржи, причём оно не на левом или правом берегу, а на отдельном острове – Васильевском.
Уже съезжая на левый берег Невы, Джейн увидела дворец, так искусно облицованный мрамором, будто он из него и сделан. Саша сказал: это так и есть, Мраморный дворец построен из итальянского мрамора. После этого Джейн окончательно обрадовалась тому, что Королевский флот не смог войти в устье Невы и сделать с Петербургом то, что во времена лорда Нельсона было сделано с Копенгагеном.
* * *
– Как ты думаешь, многого ли лишился сэр Чарльз Нэпир и его офицеры?
– Когда окончится война, я посоветую папе приехать в Петербург и прогуляться по Невскому проспекту, – улыбнулась Джейн. – Я видела европейские столицы только на картинках, но сейчас мне кажется, будто я побывала в нескольких из них.
– А я отправлюсь в Лондон, – ответил Саша. – Большинство моих соотечественников любят Париж, но я в Париж не хочу. Меня огорчили французы. Разве можно уважать народ, который избрал своим правителем карикатуру на прежнего великого деспота. Если власть Наполеона держалась на славе его побед, то его племянник держится только на войсках и полицейских шпионах.
– Кстати, насчёт шпионов, – встревоженно сказала Джейн, – мне кажется…
Договорить ей не удалось.
– Привет, брат Сашка, – крикнул паренёк в военном мундире, подскакивая к ним. И, не жалея правой руки, хлопнул его по плечу.
– Привет, брат Федька, – Сашка ответил хлопком, правда чуть послабее, и заключил Федьку в объятья.
Несколько секунд, на глазах сначала удивлённой, а потом улыбающейся Джейн, Саша и Федька тискали друг друга, будто ожидая, у кого первым хрустнет позвоночник. Федька жал отчаяннее и напористее, но Саша был выше и крупнее, поэтому борцы оказались равны.
– Из Финляндии? – наконец, слегка задыхаясь, спросил Федька.
– Ага, – столь же прерывисто подтвердил Саша.
– Значит, до Бомарзунда не добрался? Ну и славно, доплыл бы, так гулял бы сейчас по Пиккадилли или сидел в подвале Тауэра, не знаю, как Джон Буль[44]44
Джон-Бык. Ласкательно-насмешливое обозначение англичанина.
[Закрыть] наших пленных содержит. Да, не будь свиньёй, с другом познакомь.
– Это Иоганн, эстляндский барон. Под Севастополь собирается, – произнёс Саша.
Из этих слов Джейн разобрала лишь Пиккадилли, Тауэр и Севастополь. Поэтому, когда Федька также обнял и сжал её (правда, чуть слабее, чем Сашку), она ойкнула от неожиданности.
– Ай, молодца! – восхитился Федька. – Немчура нас в войну втянула, пусть теперь и дерется[45]45
Намек не столько на тогдашнюю политику Берлина и Вены, сколько на дипломатические неудачи министра иностранных дел России Карла Нессельроде.
[Закрыть]. Брат Сашка, а не зайти ли нам по старой да по доброй памяти в «Доминик» да не испить бы там кофейку для сугрева?
– И не поесть ли пирожков да пирожных? – также весело, подстраиваясь под Федьку, произнёс Саша. – Пошли, брат Федька.
– Пошли. А барон кофе хочет или ему больше по душе в немецкую пиво-колбасню?
Саша ответил за Джейн, что юный барон Иоганн не против «Доминика», но по-русски он почти не говорит, поэтому говорить с ним лучше по-французски. Эта потребность Федьку не удивила и тем более не обидела.
– И то дело. Лучше хоть по-чухонски лопотать да в драку лезть, чем по-русски говорить да дома отсиживаться. Тоже мне патриоты, по-французски теперь парлекать не модно, все на родном шпарят. В салонах квас вместо шампанского пить учатся. Толку что? Лучше бы шампанское пили да врага били. А мы тут с квасом сидим и ждём, где они ещё высадятся…
– Как под Севастополем? – перебил его Саша.
– А, так ты же, поди, без новостей. Плохо под Севастополем – Корнилов погиб на бомбардировке.
Голос Федьки изменился. Он, уже без прежней весёлой тараторки, остановился, снял фуражку, плавно перекрестился. Саша повторил за ним.
– Ядром убило. Плохо теперь будет. Одно радует, Нахимов остался. Он Севастополь не сдаст.
– Ты думаешь, до весны продержится?
– Если порох пришлют да командование дадут Нахимову, может, до весны поборется. Это все нам благодаря, морякам («Значит, он морской кадет», – поняла Джейн). Сухопутные только топчутся в г..не, ничего сделать не могут. Последняя новость-то самая – про Инкерман. Не слышал? Наши решили англичашек штыками пошевелить, да не вышло. Даже по нашим реляциям видно, что много войска пропало зазря. Теперь неведомо, когда опять решатся ударить.
Саша быстро переводил. Джейн прикусила губу. Она в очередной раз попыталась дать себе клятву: слыша о потерях английской армии, не думать в первую очередь об отце. Хотя все же отметила: вряд ли морская пехота стояла в первых рядах.
За такими разговорами подошли к «Доминику» – кондитерской на углу Невского и Садовой. Свободных мест было изрядно, но Федька усмотрел самый дальний и тёмный угол.
– Туда давай. Вдруг начальство заглянет. Сейчас, конечно, война, не до строгостей, но все равно бережёного… Сядь-ка вот так, чтобы были как ширма. И ты, Ганс, тоже поработай экраном…
Джейн передвинула стул туда, куда указал Федька.
– Боишься чуток? – усмехнулся Саша.
– По мелочи попасться боюсь, – ответил Федька. – Знаешь же, какая в корпусе главная кара для гардемаринов? В унтера отдать, а то и в солдаты. Я, когда понял, что флот драться не будет, долго думал, чего бы так напроказить, чтобы под барабан загреметь. Не стал. Если мало нашалить, будет простое взыскание, никакой радости. Да, чего пить-то будем? Хорошо бы с мороза да за встречу, ну хотя бы глинтвейнчика, да по бокальчику. Пойдёт?
– Пойдёт, – сказал Саша, перевёл по-французски Джейн. Та сказала, что выпила бы шоколаду.
– Только вот что, – голос Федьки стал смущённым, впрочем, в отличие от Саши, краснеть он и не пробовал. – Тут матушка опять, ну короче… Прислала пряников, яблок, орехов, а денег – запамятовала. Ну совсем чуток. Слушай, может, без глинтвейна?
Саша резко махнул рукой. Похоже, этот жест был прекрасно знаком Федьке. Он обрадовался, избавился от смущения и даже вспомнил, зачем на самом деле они зашли в «Доминик».
– А ты ещё про пирожки да пирожные говорил.
– Можно и пирожных, – согласился Саша. – Каких?
– Да пирожные такое дело, сам не знаешь, на какое разлакомишься. Пусть большую тарелку несут.
Официант принял заказ. В такую погоду глинтвейн варился загодя и был подан быстро.
– За встречу, брат Сашка. Давай рассказывай, как скатал в Чухляндию. До Або или только до Свеаборга?
Саша рассказал ему две трети своих приключений. В этой версии он отплыл в море, но финны рассказали ему о падении Бомарзунда, после чего он возвратился, а уж на обратном пути, в Гельсингфорсе, повстречал Иоганна. Тот сбежал из дома, к отцу – офицеру роты эзельских егерей, направленных в Финляндию, но узнал, что рота послана под Севастополь.
Время от времени Саша останавливался и переводил для Джейн на французский. «Как врать научился!» – удовлетворённо подумала она.
Федька дослушал и, в перерыве между двумя пирожными, одобрил решимость Иоганна.
– Молодца, немец-перец! И ты молодец, брат Сашка. Чего сейчас до весны на Балтике делать? Сейчас там до марта за нас будет адмирал Лёд воевать, как в двенадцатом году генерал Мороз. Англичан-то видали?
– Да, только издали, – ответил Саша, заодно переведя на французский. Джейн поддакнула, с трудом удержавшись, чтобы не добавить: «С детства насмотрелась!»
– И мы за лето изрядно. Ты не застал, верно, а на нынешний сезон это была главная забава, как Павловский курзал. На пролётках ездили к Ораниенбауму посмотреть в подзорные трубы на английские корветы. Для всех зрелище, цирк, а для нас… ну, всех, кто по морскому делу, – позор. Я же тогда гардемарином был на «Марии». Все ждал, когда по эскадре приказ придёт: поднять паруса, помолиться и из Маркизовой лужи к Толбухину маяку, в драку. Так и не дождались приказа-то!
Свой глинтвейн Федька допил почти до капли. Даже в тени Джейн хорошо видела, как покраснело его лицо.
– Сашка… Брат Сашка… Как я тебе завидовал, денди ты наш, из прогрессивного пансиона. Помнишь, как смеялся, бывало, над тобой, весной особенно? Мол, я, твой друг закадычный, в бой пойду навстречу джекам, а ты будешь читать своего Диккенса да Теннисона.
– Было такое, – коротко заметил Саша.
– Ну вот, пришла пора, и что? Ты из своего пансиона сбег на войну. А я все приказа жду… Вот все говорят: французы, лягушатники. А ведь помнишь Трафальгар? Французы из Кадиса вышли в бой, Нельсона не испугались. Нель-со-на, – по слогам растянул Федька. – А мы какого-то Нэпира…
А тебе, вампир,
Адмирал Нэпир,
Будет у нас не пир! –
презрительно произнёс Федька. – А вот, пожалуйста, все лето пировали британцы в Финском заливе, пили свой портер и грог, поглядывали на наши берега. Петергофский дворец небось видели в свои подзорные трубы.
Федька проверил кружку на остатки глинтвейна и продолжил, правда тихо, до шёпота:
– И Государь на них смотрел, из дворца.
Замолчал, не зная, как продолжить. Саша молчал, не зная, что ответить. Джейн, почти ничего не понявшая, допивала шоколад маленькими глотками. «Хорошо, что я не знаю, о чем они говорили, упоминая Нельсона и Нэпира, – думала она. – Судя по интонации, этот разговор испортил бы мне удовольствие от шоколада, самое меньшее, наполовину».
Кроме того, чтобы облегчить труды Федьке, Джейн взяла с тарелки пирожное. Откусила, зажмурила глаза. Такого лёгкого, воздушного крема она никогда не ела. Уши наполнил тихий говор непонятной речи с соседних столиков. От тепла, да ещё долгой поездки по морозцу, тянуло в сон. «Вот засну, крепко-крепко, и проснусь в Освалдби-Холле, и узнаю, что Лайонел ходит обеими ногами и нет никакой войны, и не нужно папе никуда ехать…»
«Инкерман», – донеслось с одного из соседних столиков, и Джейн с обидой поняла, что проснуться ей так и не удастся.
«Кстати, я же что-то важное хотела сказать Сэнди, когда нас повстречал этот веснушчатый кондитерский проглот», – вспомнила Джейн.
– Сейчас-то куда собираешься? Хочешь барона на вокзал проводить или сам?..
– Я провожу барона под Севастополь, да там с ним и останусь, – уточнил Саша.
Федька чуть не подпрыгнул на стуле.
– Точно, Сэнди-денди? («Идёт ему это имя», – подумала Джейн.) Слушайте, а возьмите меня с собой! Ась? В дороге втроём всяко веселее, да и легче. Только вот…
– Боишься, что тебя в Корпусе дезертиром объявят? – спросил Саша. Федька махнул рукой.
– Хорош дезертир, в самое пекло! Смотри, как я рассчитал: если в пути не тянуть, будем в Крыму в начале февраля, не позже. В дороге поймают или уж в Севастополе дадут поворот, так я всяко успею на Балтику, до новой кампании. Опять глаза мозолить, смотреть, как бритты плавают по Финскому заливу. А если под Севастополем успеть командирам приглянуться, то все, меня с бастионов только царским указом выцепишь. Вот только другая у меня забота.
На этот раз Федька действительно смутился и покраснел.
– На чугунку[46]46
На железнодорожный билет до Москвы.
[Закрыть] у меня наберётся… Вот дальше будет трудно. Не заезжать же к маменьке, в Сосновки, – дай, маменька, денег, на войну навострился. А в Корпусе, у товарищей, брать нельзя, не сказав, на что берёшь. А, Сашка?
Сашка думал несколько секунд.
– Если в дороге пирожные не есть, то, может, втроём и доедем, – сказал он.
– Ну и отлично, – ответил Федька. – Я ими на год налопался.
Действительно, тарелка была пуста. Федьке понравились все пирожные. Кроме одного, съеденного Джейн.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
