Автор книги: Михаил Логинов
Жанр: Детские приключения, Детские книги
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 26 (всего у книги 38 страниц)
Джейн с неудовольствием отметила, что отвыкла от колёсной езды и забыла про тряску. Делать было нечего, оставалось трястись.
Остановились лишь перед рассветом. Данилыч надел коням на морды мешки с овсом, быстро поужинал и уснул. Остальным не спалось.
Если бы не этот страшный вечер и долгое тряское путешествие, Джейн вряд ли задала бы этот вопрос. Тем более он был не так уж естественен в устах иностранки. Однако задала.
– Катерина Михайловна, – тихо сказала она, – я правильно поняла, что ваш муж оказался причастен к событиям 14 декабря?
Она не раз слышала эту дату, а сегодня Сабуров о ней напомнил. Как поняла Джейн, для русских в ней есть что-то запретное и неприличное. Но трудно было представить лучшую ночь для нарушения запретов, чем эта.
Саша благодарно кивнул. Ему тоже было интересно понять, что произошло 14 декабря, он явно не имел достаточного представления.
Молчание было не то чтобы очень уж долгим, но Джейн раз пятнадцать успела укорить себя в бестактности. Наконец, Катерина Михайловна заговорила:
– Я знаю очень мало. Не удивляйтесь, в 1825 году я была ещё девчонкой, конечно, старше, чем вы, Джейн, но все же девчонкой. Замужней девчонкой. У меня был муж, у меня уже был сын, но в будуаре я хранила кукол. Я ничего не знала о тайных обществах, мой Саша не обсуждал при мне их дела, и тем более не обсуждал их со мной. Почти все я узнала после, от людей пристрастных. Это был заговор, направленный на то, чтобы за один день изменить жизнь страны больше, чем она менялась за сто лет. Изменить волей военного меньшинства, со всей непредсказуемой опасностью этой идеи.
– Но ведь это невозможно, – сказал Саша.
– Скорее всего, да. Хотя, если бы двести лет назад кто-нибудь сказал любому из московских бояр, что его сын будет ходить без бороды, пить по утрам кофе и обучаться навигации, он бы высмеял такое пророчество. Джейн, Саша объяснил тебе, чем бояре отличались от нынешних вельмож? Жаль, что не сказал, Джейн было бы интересно понять, что Россия может меняться. Ладно, оставим споры, тем более я плохо знаю историю, а Джейн даже не знает, кто такие бояре. Для меня важнее всего две бесспорные истины. Первая: однодневная гражданская война 14 декабря принесла России больше ущерба, чем все войны с Наполеоном. Нет, Джейн, суд не был варварским. На эшафот пошли лишь пятеро, а в иных странах, в том числе и у вас в Англии, вешают за гораздо меньшие проступки, чем вооружённый мятеж. Но все, кто был хоть немного причастен к заговору, лишились права занимать значимые места на военной и гражданской службе. Даже допуская, что люди 14 декабря ошибались, мне больно от того, что им не разрешили служить стране в чине выше солдатского. Сейчас их нет ни среди администраторов, ни среди генералов. Джейн, простите, я не хочу говорить об этом долго и много – мне придётся сказать не самые добрые, но, к сожалению, заслуженные слова о своём Отечестве. Скажу одно: если бы сейчас люди 14 декабря занимали достойные их места в военном и остальных ведомствах, то тогда мы бы ехали в Крым по железной дороге. Впрочем, – с улыбкой добавила Катерина Михайловна, – возможно, нам не пришлось бы и встретиться. Или нынешней войны не было бы вообще, или русские войска уже давно заняли бы Стамбул.
– Жаль. Тогда папа не отправился бы на войну, – заметила Джейн.
– Вторая же истина, – продолжила Катерина Михайловна, – это моя, личная истина. Я могу согласиться, что эти люди ошибались и заблуждались. Я не могу считать их негодяями. Среди них был мой Саша. Он не мог три года состоять в обществе мерзавцев.
Последовавшее молчание могла прервать только Катерина Михайловна. Она так и сделала.
– Его приговорили к восьми годам каторги и вечному поселению в Сибири. Не самый мягкий, но и не самый жестокий из вынесенных приговоров. Большинство жён осуждённых поехали за ними следом. И я должна была поехать. И я стала собираться… Я собиралась слишком долго.
Катерина Михайловна говорила тихо, но жёстко – так, как она говорила с Сабуровым.
– Тогда у меня были десятки веских причин задержаться в европейской России, в своём имении, на три лишних месяца. Сейчас я понимаю: причина была только одна – мне не хотелось. Не хотелось менять уютную постель на тряскую повозку, не хотелось менять общество подруг-дворянок на неизвестное мне общество, и даже свежий хлеб, испечённый утром, – на чёрствый. Тогда я находила иные объяснения, сейчас понимаю правду. А ещё я боялась Сибири. Я знала: там не так страшно, как думают в Европе, да и в России тоже. Но я боялась поселиться в ней навечно…
Джейн вспомнила свои мысли на пороге Освалдби-Холла, когда собиралась в дорогу. Да, выйти из дома оказалось не так-то и просто. Она смогла. Но ведь она не собиралась поселиться в России навсегда!
– Наконец, я отправилась в путь. Но так и не доехала до каторжного завода. Мой Саша заболел, отстал в пути, был оставлен под конвоем в одном из степных селений и умер через месяц. Я приехала туда и узнала от местных жителей подробности его болезни и смерти. Он не получал нужного ухода, охрана пропивала его деньги, а в последние дни некому было даже подать ему кружку воды. Умирая, он повторял только одно имя – «Катенька». По моим расчётам, если бы я пустилась в путь без проволочек, я прибыла бы в это селение не позже чем за две недели до дня его смерти.
«Неужели я ещё не выплакала все слезы за этот вечер?» – удивлённо подумала Джейн, чувствуя тёплую щекотку на щеке. Ещё, в тишине, она разобрала стрекот весенних насекомых.
– Я не собиралась себя жалеть и щадить, – продолжила Катерина Михайловна. – Вернувшись, я беседовала с тремя докторами, в Москве и Петербурге, назвала им симптомы болезни Саши. Все трое были едины – заботливый уход мог бы сохранить ему жизнь, даже на поздней стадии болезни. И я ещё раз вспомнила календарь…
– Я захотела уйти в монастырь. Мне попался очень хороший духовник. Он объяснил мне, что в монастырь не уходят. В монастырь приходят. Если же я уйду в монастырь сейчас, то буду думать о Саше больше, чем о Боге. Уезжая, я молила Его послать мне какой-нибудь знак. На первом же постоялом дворе мне встретилась заплаканная вдова-мещанка, у которой сына посадили в тюрьму. Мой родственник служил в городском суде, и скоро я выяснила, что несчастного оклеветал завистливый и несостоявшийся жених его невесты. Не сразу, но я поняла, что мне послан странный дар: всегда успеть помочь тому, кто попросил меня о помощи. Я никогда не успею помочь только одному человеку – моему Сашеньке.
– Вы встретитесь с ним на небесах! – уже не сдерживая слез, сказала Джейн.
– Нет, моя девочка, – неожиданно строго ответила Катерина Михайловна, – я могу об этом только молиться. Ждать этого – грех. Обменять надежду на уверенность так же опасно, как обменять надежду на отчаяние.
– Впрочем, – добавила она уже не так строго и, кажется, даже с улыбкой, – мне трудно избавиться от уверенности в том, что тот, кто обратился ко мне вовремя, получит помощь. Поэтому шансы на то, что ты успеешь к своему папе, весьма и весьма велики.
– Особенно если сейчас тронуться, – зевая, сказал проснувшийся Данилыч. – Кони отдохнули, я тоже…
– А мы и в пути поспим, – с улыбкой закончила Катерина Михайловна.
– Какой-то ветер непривычный, – пробормотал Саша, усаживаясь в повозку.
– А это, Александр Петрович, морем пахнет. Близко уже, – ответил Данилыч.
* * *
«Томми, здравствуй.
Извини, что я так редко вспоминаю о тебе. А если вспоминаю, то когда хочу поговорить с тобой о том, о чем мне больше поговорить не с кем.
Вчера мы проехали Перекоп, и я увидела море. На него глядели мы все, наверное, даже и кони. Но никто не мог бы понять моих мыслей и, наверное, даже бы рассмеялись.
Томми, наверное, рассмеёшься и ты, но тебя мне не стыдно. А я, увидев море, подумала: «Неужели оно существует?» Ведь эти месяцы я постоянно видела воду. Но это была белая, замёрзшая вода. Лишь однажды я оказалась в чёрной воде… давай не будем вспоминать.
Томми, повтори за мной эти слова: «Я проехала через Россию среди зимы!» Повтори, ведь я сама не могу в это поверить.
Только сейчас, увидев море, я поняла, что зима кончилась. От моря тянет теплом, весной и тревогой. Я ехала зимой и думала о волках и морозе. Сейчас мне кажется, что оттаяли все страхи, замёрзшие за зиму, и я вспомнила, что еду на войну. Вчера была первая гроза, на юге. Мне показалось, это эхо пушечных выстрелов.
Томми, сейчас, когда путешествие подходит к концу, я поняла одну важную вещь. Пустившись в путь, я тревожилась лишь за папу и оставшегося дома Лайонела. Теперь я буду тревожиться ещё за нескольких человек. При этом зная, что один из них едет на войну, убивать таких солдат, как ты, Томми. И один из наших солдат может его убить.
А ещё, Томми, у меня есть странное чувство. Может, это усталость и тревога, а может, и предчувствие. Но мне кажется, что, если даже я и успею (я не могу не успеть!), на этом закончится не все. Дальше тоже будет и тревожно, и страшно.
Ладно, Томми, ты, верно, устал от этих девичьих глупостей. Давай-ка я скажу тебе чётко и точно, где мы находимся. Мы въехали на полуостров Крым. Пусть мы едем по степи, но со всех сторон море, а впереди – Севастополь».
Конец четвёртой части
Часть 5
Глава 1, в которой мистеру Вильямсу показывают чудеса крымской природы и британской изобретательности, а вторая попытка Джейн и Саши попрощаться заканчивается неудачно не по их вине
– Мистер Вильямс, хотите фокус?
– Если он не связан с моим кошельком, то с превеликим удовольствием, – ответил Счастливчик Джон. Вообще-то он и сам мог бы поделиться со своим собеседником такими фокусами, но не сейчас же, не по прибытии на место важной работы, с открытой датой выполнения.
– Тогда присмотритесь, пожалуйста, к берегу. Видите, сплошные скалы. А теперь закройте глаза. На пару минут, не больше.
Счастливчик Джон закрыл глаза. До этого он, как и прочие пассажиры, да и свободная от вахты команда, всматривался с левого борта корабля на берег, мимо которого они проплывали. Берег был в дыму, где-то редком, где-то густом. Ещё доносились гулкие раскаты грома. Иногда удавалось различить отдельные удары, чаще – нет.
Кроме дыма, в подзорные трубы удалось разглядеть белые стены батареи Константина[85]85
В севастопольской традиции – Константиновского равелина, хотя это оборонительное сооружение классическим равелином – фортификационной треугольной постройкой между бастионами – не является.
[Закрыть]. Ветераны экипажа рассказывали новичкам и пассажирам, как в прошлом октябре этот русский форт атаковала вся английская эскадра. Палили весь день, но, представьте, ничего не добились, так мимо и не прошли. «Из-за этого Константина, – говорили моряки, – и пришлось высадить на берег артиллерию, чтобы заняться непривычным делом для британцев – брать с суши приморский город».
«Если бы послали на штурм морскую пехоту, – меланхолично отметил Счастливчик Джон, – моя нынешняя миссия могла бы и не понадобиться».
Сейчас он стоял с закрытыми глазами у левого борта, столь же меланхолично рассуждая, что любые фокусы – самая невинная из всех жизненных неожиданностей. Забавно думать, что есть люди, для которых все они заключены в шляпе фокусника…
– Откройте глаза, мистер Вильямс!
Счастливчик Джон так и сделал, издав заранее заготовленный возглас: «Ух ты!» Впрочем, увиденная картина стоила восхищения. В сплошной стене приморских скал открылся узкий пролив, как если бы в заборе выломали рейку. Именно в эту щель и сворачивал пароход.
– Это и есть Балаклава, – гордо сказал мистер Томпсон, будто сам прорубил проход в скалах. – По-турецки значит «рыбный садок». Лучшая местная гавань после самого Севастополя, только маленькая. В прошлом ноябре – ну, наверное, знаете эту историю – была буря, а как раз столько кораблей подошло, что всем было не вместиться.
В датский сумасшедший дом британские газеты не завозили, поэтому его пациент хотя и кивнул – да, знаю, – но слушал с интересом.
– Ну и вот, кто смог войти в этот садок, там даже и не укачало, а кто остался на открытом рейде, в том числе и «Принц», – все к Нептуну. На этих чёртовых маленьких морях может приложить покрепче, чем в океане.
Счастливчик Джон продолжал слушать, сам же при этом глазел по сторонам – да, без войны в такое забавное место не занесёт, разве если ты очень уж богатый турист-знаток. Какой-то древний замок на самой вершине горы – надо задирать голову. По обеим сторонам скалы. Ещё немного, и видны маленькие домишки, прилепившиеся к ним. Дальше – дома побольше и, конечно же, корабли, заполнившие гавань.
С парохода, пришедшего чуть раньше «Твида», выгружали мортирные бомбы. Грузчики чуть ли не бегом поднимались по трапу с тележками и свозили их на берег, где что-то дымилось.
– Железная дорога, – с гордостью сказал мистер Томпсон, – читали, наверное? Этой зимой её устроили, теперь все, что нужно, возим локомотивами или мулы тянут, где кривой отрезок. Так вроде комфорт, забава, лягушатники смеялись. А вы слышали, какая канонада? Без железной дороги столько снарядов не подвезти.
Счастливчик Джон кивнул. Здесь, в бухте Балаклавы, меж скальных стен, война не была слышна. Если не приглядываться, то можно решить, что с кораблей выгружают какой-то товар. Или важный полуфабрикат для непрерывного производства.
«Когда это производство прекратится, я смогу выяснить лишь на берегу, – подумал Счастливчик Джон. – Значит, скорее на берег».
* * *
Последнюю ночь перед Севастополем Джейн и её спутники провели, отъехав от шоссе. Не столько из опасений какой-нибудь нежеланной встречи, сколько из брезгливости. Крымская дорога на Севастополь была ещё ужаснее, чем прежний тракт. Там павшие лошади и волы попадались время от времени, здесь – постоянно. Джейн опасалась увидеть и человеческий труп.
Идея остановиться на каком-нибудь постоялом дворе тоже была отвергнута: во-первых, все постоялые дворы были забиты, во-вторых, как заметила Катерина Михайловна, забиты бестиями, которых полно и в Севастополе, надо хоть в пути от них отдохнуть. Подразумевались чиновники-интенданты, пропивавшие и проигрывавшие в карты дневную добычу.
С одним из чиновничьих злодейств, причём в данном случае бескорыстным, путешественники столкнулись в Бахчисарае. В ноздри им ударил мерзкий запах, такой густоты, что удивился даже Данилыч – редкий случай. Он же расспросил несколько прохожих и сообщил причину.
Гнило зимнее обмундирование – полушубки, закупленные в России для армейских нужд. Задумались о них в декабре, приобрели в январе, собрали в феврале и привезли в Крым лишь в марте, когда отпала всякая нужда. Полушубки свалили кучей в один из заброшенных ханских дворцов, а так как шерсть и кожа были выделаны на редкость дурно, несколько тёплых апрельских недель превратили груду зимней одежды в кучу гнилья.
– А в чем же солдаты ходили зимой? – недоуменно спросил Саша.
– А как пришлось, Александр Петрович, – ответил Данилыч. – По себе скажу: тут или притерпишься, или найдёшь чего-нибудь – начальство смотрит милостиво, когда служивому совсем погибать. А не найдётся, ну тогда…
Саша вздохнул и не стал переводить этот разговор Джейн. Пусть он и выругал себя за патриотическое лицемерие, но все же сказал ей, что запах доносится с татарской бойни.
Про местных татар и Крымское ханство Джейн рассказывал тоже Саша – та удивлялась, впервые увидев минареты. Она вспомнила начало пути, лютеранские кирхи Финляндии, немного похожие на церкви Англии, и в который раз поняла, что Россия – ещё более чудесная страна, чем ей казалось прежде. Доехать посуху от кирок до мечетей, причём в одной и той же стране, было для неё столь же невозможным, как, скажем, доехать от Глазго до Дели. Кроме того, она узнала, что местные магараджи – ханы – когда-то сжигали Москву[86]86
Имеется в виду поход крымского хана Девлет-Гирея на Москву в 1571 году, в царствование Ивана Грозного. Татары сожгли город, но Кремль взять не смогли.
[Закрыть].
Потомки древних воинов казались не слишком воинственными, но и не особо общительными. Правда, Данилыч на окраине Бахчисарая нашёл то ли знакомого, то ли знакомого знакомого, а скорее всего, знакомого знакомого знакомого. Недолго поболтал по-татарски и вернулся с корзиной свежих лепёшек и мешком овса для лошадей.
Сегодня утром они как раз доедали эти лепёшки с остатками вишнёвого и кизилового варенья. Джейн отметила, что сласти подошли к концу в тот день, когда им предстояло расстаться.
Поэтому-то, кстати, и не торопились. С утра Данилыч сложил костерок, заварил кофе. Хотя, по наблюдениям Джейн, русские больше пьют чай, Данилыч уважал и этот напиток: «Чай хорош вечером посидеть у самовара. Вот в дорогу кофе завсегда лучше».
В прошлую ночь Джейн выспалась плохо. Она слышала грохот, доносившийся с юго-запада, и эхо каждого выстрела напоминало о том, что цель путешествия почти достигнута. Во-первых, вернулись все страхи и страшные сны; Джейн вспоминала рассказ Катерины Михайловны о том, как та опоздала к своему мужу.
А во-вторых, ещё полагалось попрощаться и расстаться. Неизбежная грусть была разбавлена практическими заботами: как это сделать? Данилыч предложил доехать до точки, откуда видны аванпосты союзников, высадить Джейн и поехать к Бельбеку, к русским позициям.
– Придётся вам, Жанна Францевна, пару вёрст по степи прогуляться, – чуть смущённо сказал он. – Слава Богу, погодка хорошая, поле ровное, не устанете. Нам, особливо Александру Петровичу, обидно будет пол-России проехать, чтоб к врагам попасть.
– Почему же особливо Александру Петровичу? – спросила Катерина Михайловна с улыбкой, указывающей, что ответ она знает.
– Потому что вам бояться нечего – от англичан вас Женни в обиду не даст, французы – народ галантный…. при офицерах. С меня, со старика, чего взять? А вот Лександр Петрович – служилого возраста, опять в плен попадёт.
На том порешили и двинулись в путь.
* * *
На последнем этапе путешествия Джейн оценила привередливое отношение Данилыча к каретным мастерам. Они скоро покинули дорогу и покатили среди долин и холмов по еле заметным следам, оставленным предыдущей повозкой. Иногда не виднелся и такой след, но Данилычу хватало интуиции находить подходящий путь и опять выезжать на пустынную просёлочную дорогу.
Не было сомнений – они двигались именно к Севастополю. После полудня дальние артиллерийские раскаты ощутимо приблизились.
Однажды им попался местный житель со стадом коз. Данилыч его расспросил, и поездка продолжилась.
– Что он сказал? – спросил Саша.
– Забавное место, – ответил Данилыч. – Здесь, как дядька говорит, встречаются и гяуры-урусы, и гяуры-франки, и местные джигиты пошаливают. Главное, показал сторону, где гяуры-франки.
Перевалив через очередной склон (какие же крепкие оси!), повозка начала спуск в долину. Когда она отъехала на треть версты от гребня холма, Данилыч сказал: «Тпру!»
– Мы что, здесь высадим Джейн? – спросил Саша.
– Здесь-то, пожалуй, рановато будет, – ответил Данилыч, – ещё можно и версту проехать. Но вот как впереди сложится, не знаю, так что, если хотите попрощаться, нужно здесь. Катерина Михайловна, переведите, пожалуйста.
И обратился к Джейн:
– Жанна Францевна, был рад знакомству. Как война пойдёт, не знаю, а только постараюсь ваших соотечественников без нужды жизни не лишать. Насчёт англичан грех на душу брать не приходилось. Но вы уж поймите, когда до драки дойдёт, саблю придётся в правой руке держать. Все равно, хоть меня ваши на штыки поднимут, буду уважать вашу нацию – уж очень вы мне понравились. Дай вам Бог здоровья и папеньку скорее увидеть.
– Джейн, – сказала Катерина Михайловна, переведя слова Данилыча, – вы дождались лучшего комплимента, на который способен Иван Данилович. – Джейн, спасибо за замечательную поездку. Я могу только повторить слова Льва Ивановича – вашему отцу повезло с дочерью.
Джейн улыбнулась, сказала spasibo и Данилычу, и Катерине Михайловне.
– А теперь мы отвернёмся, – лукаво, но чуть грустно сказала Катерина Михайловна, – попрощайтесь с Сашей.
И Саша, и Джейн спрыгнули с повозки, отошли на три шага.
– Сэнди… Саша, – произнесла после некоторого молчания Джейн. – Прости меня, я не верила, что ты сможешь выполнить своё обещание и привезти меня в Крым. Спасибо.
– А я не верю до сих пор, что мы смогли бежать с корабля, – с улыбкой ответил Саша. – Спасибо, Джейн. Благодаря тебе я не попал в забавное положение – явиться на войну и остаться в плену, не сделав ни единого…
Саша смущённо замолчал, вспомнив, что один выстрел все же сделал.
– Да, – усмехнулась Джейн, – теперь ты точно попадёшь на войну и сделаешь что-нибудь серьёзное. Пожалуйста, – уже без улыбки добавила она, – вспомни свои слова на борту корабля – постарайся не убивать англичан.
– Постараюсь, – ответил Саша, – слышал, французов под Севастополем больше, да они и лезут отчаянней, чем британцы, ты уж прости. А после войны… Джейн, ты правда хочешь увидеть меня в Йоркшире?
– Да, – ответила Джейн. – Саша… Саша, я не знаю, мы встретимся или нет. Пожалуйста, постарайся, чтобы тебя не убили французы и англичане. Саша, я начинаю понимать твоего дядю…
– Джейн, зачем? Я же не Сабуров, – растерянно сказал Саша, увидев слезинки на глазах Джейн. Подошёл к ней, положил руки на плечи. Она же, преодолев крепкий условный рефлекс, не позволяющий так дружить с мальчишками, сама взяла его за руки, уткнулась лицом в плечо.
– Джейн… – тихо проговорил Саша, слегка прижимая её к своему плечу…
Между второй и третьей слёзкой Джейн на всякий случай подняла голову. Она заметила, что Катерина Михайловна и Данилыч не просто деликатно смотрят в сторону. Они всматривались. И, хотя глаза у Джейн были по-прежнему заплаканными, она сама что-то разглядела вдали.
– Извините, – сказала Катерина Михайловна, – но прощание придётся отложить. Мне, а главное Данилычу, не нравятся всадники на склоне. Они с ружьями, но не в мундирах. Данилыч прав, на войне это худшая встреча. Нам придётся уехать отсюда.
– Куда? – спросила Джейн, подсаживаясь в повозку.
– Куда повезёт Данилыч.
Саша подсадил Джейн, заскочил в повозку на ходу. И вовремя – Данилыч, обычно понукавший коней вожжами, на этот раз вытянул их кнутом, потом снова и снова. Да ещё и покрикивал низкими, гортанными, оборванными возгласами. Казалось, каждый крик ускоряет тройку.
– Кто это? – спросила Джейн.
– Данилыч говорит – или башибузуки, из турецкого корпуса, или местные татары-бунтовщики. Оба варианта крайне неприятны. Простите, Джейн, боюсь, вы не успеете объяснить, что королева Виктория им союзник.
Джейн не ответила. Любая лишняя фраза грозила опасностью прикусить язык от тряски.
Всадники, семь или восемь, устремились в погоню. Тройка неслась по более-менее приличной дороге, но, как ни гнал коней Данилыч, расстояние сокращалось.
– Экие черти, – заметил он, – понравилась им наша запряжка. Небось решили: генерал едет. Одно спасибо – турки по коням палить не любят, взять хотят. А нам – придётся. Лександр Петрович, у вас два пистолета?
– Да, – ответил Саша, выругав себя, что не захватил четыре.
– И у меня два. Сейчас Катерина Михайловна из арсенала выдаст.
Катерина Михайловна сунулась под сиденье, отодвинула доску, вынула два пистолета, протянула Саше. Он прицелился в молодца, одетого в худой бешмет на голое тело и вырвавшегося вперёд – верно, первым желал дорваться к добыче. Потянул курок и ещё до выстрела понял: очередной прыжок повозки на кочке сделал выстрел неудачным.
Удачей, пожалуй, было лишь то, что джигиты изменили мнение о беззащитности жертвы. Парень в бешмете чуть отстал, дал догнать себя остальным – напасть, так всем сразу.
Саша и не пробовал перезарядить пистолет, при такой-то тряске. Некстати вспомнил разговоры с дядей Львом про новый вид пистолета – револьвер – и ещё раз выругал себя, уже по делу. Сколько раз критиковал военное ведомство за то, что не сменило фузеи на штуцера, а сам, в частном порядке, не захватил на войну хотя бы пепербокс[87]87
Фузея – кремнёвое ружье русской армии в 18-м и 19-м веках, штуцер – общее название винтовки. Пепербокс – шестиствольный пистолет, во времена Крымской войны почти вытесненный револьвером.
[Закрыть]. Спасибо, у Данилыча были не кремнёвые, а капсюльные, хотя и однозарядные, пистолеты.
Впрочем, надо было не ругаться, а целиться. Этим Саша и занимался, зло щуря глаз.
– Александр Петрович, – обратился к нему Данилыч, успевший разглядеть промах, – мы сейчас во вражий лагерь примчимся. Может, остановимся да попробуем отбиться? Стоя заряжать проще.
– Нельзя! – выкрикнул Саша. – С нами Джейн. И Катерина Михайловна, – поспешно добавил он.
– Верно, – ответил Данилыч, погоняя коней.
– О чем они говорят? – спросила Джейн, чтобы отвлечься от страха. Катерина Михайловна перевела диалог.
Они промчались узкой лощиной. Преследователи, сбившись в плотную стаю, держали дистанцию, но когда лощина кончилась – припустили. Пятеро нагоняли сзади, ещё трое срезали поворот и, пришпорив коней, оказались сбоку.
Тряслось, гремело и мелькало, Данилыч что-то кричал. Саша, на миг отрезав все звуки и не чувствуя солёную каплю, стекавшую со лба, опять спустил курок. Один из всадников передовой тройки что-то заорал, злобно и испуганно, и соскочил на землю за миг до того, как рухнул подстреленный конь.
Другой джигит, скакавший в десяти шагах сбоку, поднял ружьё. Саша около секунды смотрел на дуло, даже не думая, что надо пригнуться.
– Пожалуйста, лягте, – растерянно сказал он по-русски и привычно повторил по-французски…
Громыхнуло как следует, джигит явно не пожалел пороху. Саша было испугался, но вспомнил, что если после вражеского выстрела с тобой ничего не случилось, то бояться уже нечего.
Из-за выстрела и отдачи стрелок задержался, зато его товарищ приблизился и попытался с седла перескочить на козлы. Данилыч приветствовал его кнутом, разбойник удержался в седле, но выронил кинжал.
– Саша, сзади, – одновременно почти спокойно сказала Катерина Михайловна и не очень спокойно крикнула Джейн.
Саша обернулся, ругая себя, что потратил время, глазея на Данилыча. Ещё двое налётчиков поравнялись с возком и попытались залезть с двух сторон.
Саша вытянул руку с пистолетом и выпалил почти в упор, когда джигит уже ухватился за бортик. Он даже не понял, куда попал, наверное, в руку; разбойник попытался удержаться на одной, но не смог и отлетел от возка. Зато второй уже соскочил на борт и балансировал на нем, замахиваясь саблей.
И опять, с лёгким ужасом в душе, Саша оценил свои боевые качества: пистолета Данилыча не оказалось на скамейке – упал из-за тряски. Искать заряженный не было времени. Саша схватил саблю, готовясь к схватке.
Его опередила Катерина Михайловна. В её руке было весьма странное оружие – бутылка шампанского, подарок графа Изметьева. Напиток славно растрясся в дороге, поэтому было достаточно лишь слегка дёрнуть пробку, чтобы пенистый фонтан вылетел из бутылки и окатил налётчика. Тот рухнул с возка, будто сбитый морской волной.
Саша понял, что получил несколько секунд. Он нагнулся, нашёл последний заряженный пистолет, взял его в левую руку, в правую – саблю, приподнялся над бортиком, готовясь отразить новую атаку.
Её не последовало. Погоня отстала. Было видно, как парень, выпавший из седла, ковыляет к коню, а другой, спешенный Сашиным выстрелом, машет рукой, призывая остановиться товарища – подсади.
– Уууууу! Шайтан балалаааа! – азартно кричал Саша, размахивая саблей и глядя на отступающего врага. – Испугались!
– Испугались, Лександр Петрович, да не нас, – спокойно заметил Данилыч.
Саша посмотрел вперёд и признал его правоту. Навстречу им неторопливо ехали полтора десятка всадников в красных мундирах.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.