Текст книги "Т-34. Крепость на колесах"

Немецкий винтовочный патрон считается одним из самых мощных в классе. Равно как и русский, впрочем. Отчасти именно поэтому они оба и продержались на вооружении больше сотни лет, даже в двадцать первом веке активно используясь как в армиях многих стран, включая «непобедимую и легендарную», так и в охотничьем оружии. И сейчас, разогнанная до скорости порядка восьмисот метров в секунду, пуля из маузера буквально проткнула немца. Он даже не дернулся, просто прошел два шага и рухнул, умерев прежде, чем почувствовал это. На такой войне завидная смерть, легкая. Кому-то так не повезло.

Селиверстов выстрелил практически сразу за командиром и, правильно оценив диспозицию, выбрал своей целью унтер-офицера. Пуля угодила немцу в живот, и он, согнувшись пополам, рухнул лицом в мокрую траву. Вот так, еще до начала боя, единственные образцы скорострельного вооружения, имеющиеся у немцев, оказались выведены из игры. А потом сказал свое веское слово Ильвес, и противнику стало совсем кисло.

Пулемет в упор, с фланга – это страшно. Будто свинцовая пила прошлась над землей, сметая немцев. Те, правда, ухитрились проявить неплохую обученность, падая и стремясь укрыться, но как раз этой-то возможности полувысохшее торфяное болотце и не давало. Защелкали винтовки, благо для оружия с оптикой лежащий на практически открытой местности враг идеальная мишень, и через пять минут все закончилось.

Больше всего жалко было собак. Уж звери-то ни в чем не виноваты, они просто исполнили свой долг. Исполнили до конца. Но тут уж ничего не поделаешь, война есть война. И в который раз на ней была доказана простая истина: более опытные, вооруженные скорострельным оружием солдаты на грамотно выбранных позициях заметно превосходят новичков, пускай даже имеющих вроде бы подавляющий численный перевес.

Хромов подошел к убитому им лейтенанту. Молодой, вряд ли старше его самого парень… Да и остальные тоже пацаны, лет по восемнадцать-двадцать. Разве что унтер… Погоны штабс-фельдфебеля, какие-то нашивки… Но и ему видно, что до тридцатника далеко. И, спрашивается, зачем они пришли сюда, на чужую землю? Чего им не хватало? Что сделали им русские, в какой суп плюнули? Нет ответа… Сергей несколько секунд постоял, а потом махнул рукой и пошел к своим. Времени на домыслы у него не было.

В общем, сегодня русские опять победили, и теперь им предстояло всего лишь добраться до бронепоезда. Не так и страшно, больше утомительно, особенно с учетом крюка, который им пришлось заложить. Но лучше хорошо бежать, чем вечно лежать, так, не обсуждая даже, решили все. И рванули из последних сил, стараясь оторваться от тех, кто, возможно, появится следом за перебитыми врагами. А в том, что появятся, можно было не сомневаться – не тот фрицы народ, чтобы отступать. И какими бы отрицательными чертами ни обладала нация, развязавшая две мировые войны, двух важнейших качеств у них было не отнять – решительности и упорства.

У бронепоезда царило спокойствие. Разве что паровозы негромко пыхали тоненькими струйками пара. Не останавливаясь, Хромов подошел к ним, крикнул, подзывая машинистов, и скомандовал:

– Поднимайте пары. Нет, стоп, как стемнеет, тогда, иначе немцы увидят дым. И уходим. Здесь оставаться нельзя…

– Да мы уж знаем, – Плахов, немного оклемавшийся и порозовевший, появился словно из-под земли. – Весь эфир кипит. Удалось?

– Надеюсь, что да. Есть что пожрать?

– Разумеется, – Плахов как будто даже немного обиделся. – Мы вас ждали.

– Это хорошо. Замечательно, когда в тебя верят. Тогда, пожалуйста, распорядись насчет горячей воды, ладно? От нас после этой пробежки козлом разит…

Пока они мылись, сдирая с себя пот и успевшую превратиться в корку торфяную жижу, остальные работали как проклятые. И вот теперь всем стало понятно, для чего все эти дни было приказано копать от сосны и до обеда. Схроны. Классические такие. Прикрытые сверху дерном и неразличимые с пары метров. Как раз такие, чтобы в них поместилась техника. Потому как перецепить платформы к бронепоезду не получалось, а тащить за собой через немецкий тыл состав снабжения и дальше было нереально. В результате ему отводилась совсем иная судьба. А танков было просто жалко. И бросать нельзя, фрицы найдут – вытащат. Если найдут, конечно. Или местные на болты растащат, деревенские – они такие. Поэтому танки – в схроны и завалить. И только «Ганомаг» загнали на платформу, подцепленную к бронепоезду. Одна и была-то, для танка слишком легкая, но вес бронетранспортера она выдержит без проблем. Мобильная броня же им ой как еще может пригодиться.

В такие же схроны перетаскивали и ящики с боеприпасами – те, что не получилось разместить в бронепоезде. Фрицы их, конечно, будут искать, и место стоянки найдут, это лишь вопрос времени. Но, после того, что планировал устроить Хромов на прощание, вряд ли они будут особенно возиться с поиском захоронок. У фашистов найдутся и другие дела, посерьезнее и поважнее. Может, даже и сюда не доберутся, хотя на это вряд ли стоило рассчитывать. Поэтому все спрятать и как можно лучше замаскировать. Дождь, до того периодически накрапывающий, все усиливался, грязи становилось все больше… Глядишь, и скроет она следы окончательно, а кто знает, что может пригодиться в будущем. Танки, во всяком случае, еще никому не мешали.

Работа затянулась почти до полуночи, и как раз к этому времени машинисты закончили раскочегаривать свои агрегаты. Можно было начинать, но Хромов, подумав, дал людям еще два часа на отдых и ужин. В конце концов, ночью фрицы сюда точно не придут, а идти в бой едва держась на ногах занятие не самое умное. И, пока народ спешно набивал животы, он в последний раз обошел их лагерь, придирчиво разглядывая каждую, пускай даже сейчас абсолютно неважную мелочь.

Поразительно, немного вроде бы прошло времени, а успел и привыкнуть, и обжиться. И чувствуешь себя как будто дома… Дом. Тот, в родном мире, в родном городе. Дорого бы он дал, чтоб вернуться. А, с другой стороны, только здесь Хромов почувствовал, что живет настоящей жизнью, в которой тренировки не ради тренировок, а для серьезного дела. Здесь враги настоящие и друзья – тоже. Одни не орут издали угрозы, а пытаются убить, но и их можно убивать невозбранно. Другие готовы встать с тобой плечо к плечу и, случись нужда, погибнуть – но не предать. И, подумалось Хромову уже не в первый раз, он просто опоздал родиться. Лет на сто. Во всяком случае, с бытом здесь тяжко, зато душой почему-то куда спокойнее. Только вот еще выбраться бы из всего этого живым…

– Старшой…

Хромов обернулся, чуть удивленно поднял брови:

– Что-нибудь случилось?

– Да не то чтобы, – Селиверстов лишь плечами пожал. – Вопрос есть.

– Задавай.

– Мы, я так понимаю, к нашим прорываться будем?

– Да. Там Мартынов, небось, уже весь на говно изошел.

– Думаешь, сумеем?

– Обязаны суметь. И вывести наших…

Он не договорил, но Селиверстов понятливо кивнул – сообразил, мол, не дурак. В первую очередь те, кто шел с ними с самого начала, остальные – по ситуации. Цинично и жестоко, но такова логика войны. Одни боевые единицы ценнее, и их необходимо беречь, другие – расходный материал. Здесь и сейчас такое вроде б не принято, но – жизненный опыт не пропьешь, а вот душа грубеет. Если жертвовать, то с наименьшими потерями для боеспособности. Это напарники понимали очень хорошо.

– Тут, старшой, еще такое дело…

– Да?

– Немка-то наша уходить отказалась. Я ей сказал, что свободна – не хочет…

– Потому что мозги в голове имеются, – пожал плечами Хромов. – До нее дошло, чем обернется соучастие в нападении на Гудериана, так что она предпочтет остаться… Или подождать, когда мы все погибнем, и тогда прикинуться невинной овечкой.

– И что с ней делать?

– Да ничего. Присматривать на всякий случай, а там поглядим. И… У нас еще что-то поесть осталось?

– Конечно. Но мы ж недавно ели…

Хромов, которого, что называется, на жрачку пробило, немного смутился и, чтобы скрыть это, выдал еще один дежурный афоризм из богатого студенческого фольклора:

– Пусть лопнет презренное брюхо, чем ценный продукт пропадет.

Селиверстов рассмеялся, вновь кивнул, повернулся и словно растворился в темноте. Хромов поглядел ему вслед, вздохнул и полез в вагон – еще раз проверить, все ли в порядке. Чаще всего усталость притупляет нервы, но не в этот раз. Наверное, просто вымотался уже настолько, что перешел на следующую ступень и перестал ее чувствовать. Ну и ладно, скоро все закончится, так или иначе. Пока же надо было поесть, раз уж желудок требует, найти спокойный тихий уголок и хоть немного отдохнуть. Иначе можно свалиться окончательно в самый неподходящий момент.

Бронепоезд полз медленно, не зажигая фонарей. Банальная маскировка – Сергей не помнил, когда немцы создали сто десятый «мессершмитт», не знал, какие еще у них были ночные истребители, какие разведчики умели работать в темноте. Вообще ничего не знал, однако рисковать не хотел. Ну его, жизнь дороже. Так что крались они потихонечку, и лишь искры из труб периодически взлетали, словно огненные феи из детских сказок. Но это – секунды, дальше все снова погружалось во мрак, и вряд ли кто мог заметить с затянутых тучами небес такие слабые отблески.

С ветки, на которой они тихо-мирно простояли все последние дни, выбраться удалось без особых проблем. На скорую руку еще с вечера восстановили рельсы, вывели составы, хотели снова разобрать участок – мало ли, пригодится в будущем, однако решили не терять времени. И без того вывод составов на магистраль занял большую часть ночи. Времени оставалось уже не так много, а им требовалось еще добраться до все той же многострадальной станции, забитой сейчас поездами, оказавшимися в незапланированном тупике. Нет, сегодня немцы от их наглости охренеют окончательно.

Хромов расположился на идущем впереди составе снабжения, в вагонах которого осталось еще немало взрывоопасной гадости. Самое опасное место, но как-то привык он, что людей в бой надо не посылать, а вести. В отличие от бронированной самоходной крепости, защиты здесь не было никакой, но зато имелся небольшой бонус – они не прятались. Изображали самый обычный, идущий по своим делам поезд. Разве что слишком короткий, всего три вагона, остальные бросили за ненадобностью. К чему лишний груз… Однако в темноте хрен кто разглядит сразу, поэтому вряд ли длина состава успеет хоть кого-нибудь насторожить. Разве что сам факт их появления, немцы в последнее время ночами не особенно ездили, ну да мало ли… Тем более здесь, где творился самый настоящий бардак.

Спасибо радиоперехвату, который дал общее представление о творящемся безобразии. Ну и себе, любимому, за то, что лежа на колокольне, не просто скучал, а внимательно изучал в бинокль происходящее на станции и вокруг. Получалась очень интересная картинка. После их первого налета, когда Ильвес качественно рванул мост, станция оказалась тупиком. Немцы, будучи народом организованным, немедленно изменили логистическую картину, направляя грузы в обход, благо дорога здесь не то чтобы самая важная. В общем, диверсия создала им проблемы, но не более того. Однако и бросить просто так они все не могли, и вот здесь их саперы показали себя с наилучшей стороны. За имеющиеся несколько дней они сумели построить пускай неказистый, но вполне функциональный временный деревянный мост. Да, с ограничениями по грузоподъемности, но все же. И уже два дня на станцию прибывали эшелоны.

Прелесть ситуации оказалась в том, что по времянке так шустро, как по полноценному мосту, не погоняешь. А вот здесь немецкие логисты самую малость не рассчитали, что, в общем-то, и неудивительно. Это вам не в благополучных Европах, где про партизан и не слыхали никогда, рассекать. Здесь обстановка меняется быстрее, чем настроение у психопата. Сказалась банальная нехватка опыта. К тому же сейчас ночь, когда мост вроде бы действует, а вроде бы и не очень, ибо осторожность повышается вдвое. Результат закономерен, образовалась пробка, и на станции расположилось не менее десятка составов, терпеливо дожидающихся своей очереди. Конечно, с момента наблюдения уже прошло какое-то время, но вряд ли картина изменилась принципиально. Бардак мгновенно заводится, но рассасывается долго и мучительно, таковы законы бытия. Вот по скопившимся на станции поездам и их грузам Хромов и решил нанести свой крайний удар в этом рейде.

Сейчас они крались на ничтожной, от силы километров десять в час, скорости. Тоже, кстати, не вызывающая тревоги ни у кого предусмотрительность. Уж слишком бардачная сложилась ситуация, и чересчур серьезными в последнее время выглядели риски. Так что немцев не насторожили, зато горящий на последнем вагоне предыдущего состава фонарь смогли разглядеть заблаговременно. Машинист, стоящий рядом с Хромовым и привычно не обращающий внимания на периодически заволакивающий кабину дым, пояснил:

– Фриц, похоже, на станцию не поместился, задние вагоны снаружи…

– Уже неплохо. Постарайся к нему пристроиться мягко-мягко, чтоб не улететь под откос раньше времени. Сколько нам еще?

– Минут пять где-то. Может, чуть больше.

– За минуту до касания скажешь своим, – Хромов кивнул в сторону двух усиленно шурующих в топке кочегаров, покрытых толстым слоем угольной пыли и оттого черных, как невиданные в этих местах звери-негры, – чтобы все бросали и уходили. И сам, как притрешься к ним, прыгай. На станцию паровоз их и без нас затолкает. Я к минерам.

Машинист кивнул. Он, наверное, был уверен, что Сергей не вернется, однако же зря. Не прошло и двух минут, как Хромов, ловко пробежав по тендеру, уже вновь запрыгнул в кабину паровоза:

– Порядок, минеры спрыгнули. Давай своих тоже десантируй.

– А…

– Минутой раньше, минутой позже… У тебя что, пара не хватит?

– Да нет, пара как раз в избытке, – машинист кивнул, соглашаясь с мнением командира, и махнул рукой кочегарам. Те, видимо, только и ждали сигнала, поняли его без слов и сиганули наружу, не дожидаясь, пока поезд упрется в буфера стоящего впереди вагона. Точнее, здоровенной цистерны, и Хромов невольно поежился. В том, что цистерны с топливом на станции имелись, он не сомневался изначально. Это было ему на руку. Горючка так и называется потому, что горит. А заодно поджигает все вокруг. Но вот конкретно сейчас, если полыхнет, тем, кто в паровозе, мало не покажется.

Машинист это тоже прекрасно понимал, не зря же состав подводил медленно-медленно. И неудивительно, что кто-то из охраны – а здесь был наскоро организованный блокпост – отреагировал. Времени у них было в избытке. На рельсах появился четко видимый силуэт, размахивающий фонарем. Довольно глупо, так как свет этого чуда ретромеханики полностью терялся – мощная фара паровоза, бьющая вдоль рельсов, перебивала его напрочь.

– Прыгай.

– А ты сам доведешь? – окрысился машинист. И почти сразу грохнул выстрел – очевидно, сообразив, что состав просто так останавливаться не собирается, немец решил показать, кто здесь главный. Ню-ню, флаг ему в руки и автоматную пулю в морду. Именно так подумал Хромов, как-то отрешенно, словно и не с ним все это происходило, сдергивая с плеча «шмайссер»[41]41
  Так в просторечии наши солдаты называли немецкие автоматы MP-38 (MP-40), хотя к конструктору-оружейнику Хуго Шмайссеру они не имели прямого отношения. На самом деле разработчик оружия Генрих Фольмер.


[Закрыть] и короткими, по три-четыре пули, очередями, разряжая его вначале в того фрица, а потом и в изображающую укрытие дощатую будку.

Попал он или нет, сказать трудно, однако с дороги немец убрался, а в будке поднялась нездоровая возня. Все же до настоящих блокпостов, сложенных из бетонных блоков подобий крепостей, ей было как до луны задним ходом. Доски кое-как прикрывали от ветра и дождя, но пулю, выпущенную с десятка метров, держать отказывались напрочь. Впрочем, это все было уже неважно. Паровоз добрался наконец до цистерны, удивительно мягко уперся в нее, и машинист начал тут же играть какими-то рычагами и вентилями. Колеса бодро прокрутились, и Сергей скорее почувствовал, чем увидел, как многотонная громада впереди содрогнулась и медленно, будто неохотно стронулась с места.

Так они и вломились на многострадальную станцию, в клубах пара и под крики «Алярм!»[42]42
  Тревога! (нем.)


[Закрыть]. Почти сразу со всех сторон ударили узкие лучи прожекторов – немцы подготовились к вторжению, однако это уже ничего не решало. Здесь просто не привыкли так воевать. Толкнув машиниста в сторону двери, Хромов вслед за ним выбрался из паровоза и бегом, пригибаясь, бросился назад. Кто-то стрелял, даже, похоже, из пулемета, и несколько раз пули цвиркали над головой, высекая искры. Целиться куда-то немцы, похоже, и не пытались – паника, что для необстрелянных толком солдат нормально. Фельдфебели наведут, конечно, порядок, но несколько минут у беглецов есть. Пули, правда, летели густо, сдуру и зацепить могут. Все так, но времени, чтобы реагировать на них, уже не оставалось, и он бежал, дергая по пути за свисающие из вагонов веревки, призванные активировать запалы. Достаточно, если сработает хотя бы один, если же нет, имеется страховой полис, которого немцы пока не видят. Правда, до него им надо было еще добраться.

До замершего метрах в трехстах от станции бронепоезда они добежали, но еще до этого смогли убедиться, что их минеры не зря кушают свой хлеб с маслом. Во всяком случае, где-то позади рвануло, вначале негромко, будто хлопок в ладоши, а затем уже куда серьезнее. Настолько, что в спину будто мягким, но тяжеленным мешком ударило. Сергей на ногах устоял, а вот немного обогнавший его машинист, которому уже давненько перевалило за сорок, ни его габаритами, ни координацией движений похвастаться не мог. А может, просто трава подвела. Она после дождя была мокрой и такой скользкой, что хоть на коньках по ней рассекай. Впрочем, неважно. Главное, покатился машинист кубарем, и Хромов, на бегу цапнув его за шиворот, рывком поставил мужика на ноги. Ткань плотной форменной тужурки предательски затрещала, но выдержала, и до бронепоезда, замершего с предусмотрительно распахнутой дверью переднего вагона, они добежали вместе. И, уже когда за ними с лязгом закрылась тяжелая стальная плита, отделяя диверсантов от негостеприимного окружения, рвануло в третий раз.

Взрыв не показался особенно сильным. Может, из-за того, что броня давала защиту, а может, он сам по себе имел другую структуру. Зато уж сопутствующие визуальные эффекты оказались на высоте. В смотровую щель Сергей хорошо видел, как на фоне темного неба и неясных, лишь слегка подсвеченных медленно разгорающимся пожаром, силуэтов домов и вагонов как-то неестественно медленно начал подниматься клубок трепещущего оранжевого пламени. Именно клубок, больше всего это напоминало виденный не раз по телевизору старт ракеты с Байконура, только куда как поменьше и без сверкающей металлом иглы в эпицентре.

Но если вертикальные масштабы зрелища подкачали, то горизонтальные получились очень и очень. По земле начало быстро расползаться огненное болото, выплевывающее невысокие, зато компенсирующие это своей многочисленностью протуберанцы. Пламя было яркое, с четко выраженным голубоватым оттенком – похоже, бензин. В центре этого безобразия уже находились какие-то вагоны, цистерны… Тем не менее они еще не горели, и потушить пожар шансы пока есть. Только кто ж вам, сволочи, даст…

– Малый вперед!

Лязгнули сцепки, и бронированная громада тихонько, на кошачьих лапках, двинулась к станции. Вползать на ее территорию Хромов не собирался, дистанция и без того пистолетная. А вот занять позицию поудобнее стоило. Сто метров, еще пятьдесят…

– Стоп!

По неопытности он, конечно, прокатился чуть дальше, чем следовало, но получилось не хуже. Немцам все равно отвечать сейчас не получалось, для единственной зенитной батареи они оставались в мертвой зоне, а одними пулеметами много не навоюешь. Зато бронепоезду отсюда можно было работать из четырех башен, плюс одним стосемимиллиметровым орудием, плюс «ахт-ахт»… «Эрликоны», правда, задействовать не получалось, массивные броневые рубки и лес вокруг полностью закрывали им сектор обстрела, ну да и черт с ними. Хватит на этих дятлов и «максимов», благо зенитная счетверенка может подметать живую силу не хуже метлы. Что, кстати, было ими тут же продемонстрировано.

Вот уж чего-чего, а атаки с применением пулеметов и артиллерии немцы точно не ожидали и порскнули во все стороны, как тараканы из-под тапка. Впрочем, артиллеристы ими не очень-то интересовались, обстреливая станцию и при этом стараясь зацепить, в первую очередь, цистерны. И, соответственно, не развалить случайным перелетом маячившие на заднем плане дома. Люди там свои живут, не фрицы. Жалко их. Впрочем, для начала кто-то угодил в один из так и не взорвавшихся вагонов поезда-торпеды. Почему не сработал взрыватель, осталось только гадать, но когда в вагон ударил снаряд… В общем, подобного хамства боеприпасы не выдержали и закономерно обиделись. Жахнуло так, что все почувствовали, что ощущает звонарь на колокольне. Тяжелую стальную глыбу вагона качнуло, и некоторые даже, не удержавшись на ногах, попадали на пол.

Еще несколько выстрелов. Рванула цистерна, потом вторая, а дальше уже и не требовалось тратить снаряды, пошла цепная реакция. Горящий бензин растекался по рельсам, пламя стремительно перекидывалось с вагона на вагон. А в один момент, когда прошла серия особо впечатляющих взрывов, Сергей увидел то, чем раньше мог любоваться, разве что просматривая американские фильмы-катастрофы со впечатляющими спецэффектами. Ну, про извержение вулкана или еще что-нибудь в том же духе. Только это было не кино, все взаправду…

Огненная волна пошла от горящего эшелона и плеснула на край деревянного перрона как самое настоящее, только миниатюрное цунами. Выплеснулась – и отхлынула, но почти сразу же занялось дерево, а потом огонь, видимо, щедро подпитываемый бензиновыми парами, тонкими и стремительными синими змеями побежал дальше. Еще минута, и здание вокзала, счастливо пережившее и появление здесь немцев, и первый налет бронепоезда, тоже вспыхнуло, как факел. Из него начали выбегать люди, на ком-то уже горела одежда… Очень похоже, городу сегодня тоже достанется. А потом рванул очередной вагон с боеприпасами, и здание начало складываться, как карточный домик… И почти сразу пузырящийся огонь взлетел, казалось, до небес.

Зрелище было завораживающее, жуткое и прекрасное одновременно. Впору пожалеть, что ты не художник. Или обрадоваться – они, говорят, смотрят на мир иначе. Ярче, впечатлительнее… А после такого особо чувствительной натуре и свихнуться недолго. Сергей не без основания считал себя достаточно уравновешенным человеком, а за последние месяцы, как думал, успел окончательно загрубеть душой. И все равно отвести взгляд не получалось. Было в пламени что-то гипнотическое…

Это продолжалось ровно до того момента, как взорвался пакгауз. Что уж там было, оставалось лишь догадываться, но получилось неплохо. Добротная, крытая железом крыша не разрушилась. Она лишь приподнялась метра на два, а потом рухнула вниз, на землю – стен к тому моменту уже не существовало. Вместо них, сметая все на своем пути, полетела в разные стороны волна мусора. Даже пламя на несколько секунд притухло, и это разом вывело людей из транса.

Хромов аккуратно прочистил кончиками мизинцев уши, тряхнул головой и, заметным усилием воли сохраняя на лице выражение полного, даже какого-то отрешенного спокойствия, обернулся к собравшимся. Отметил про себя неестественную бледность лиц и, всеми силами удерживая ровные, безразличные интонации в голосе, приказал:

– Ну что, господа-товарищи. Здесь нам больше делать нечего. Уходим.

Судя по тому, насколько быстро они тронулись, все были уже давно в этом убеждены и ждали только команды. Негромко постукивая колесами на стыках рельсов, бронепоезд отступал от эпицентра локального апокалипсиса, заливающего его нутро через смотровые щели пронзительно-ярким светом. Этого не могло, конечно, быть, но сознание штука хитрая, и Сергею показалось, что сквозь шум движения, грохот взрывов и рев пламени он слышит вопли сгорающих заживо людей. Без разницы. Немцы они или нет… Людей!

Раздраженно помотав головой, он прогнал наваждение и вдруг рефлекторным жестом перекрестился. Всю жизнь был атеистом, смеялся над попами, а сейчас получилось будто само собой. Вбитая поколениями истинно верующих предков реакция, не иначе. А может, просто на фронте атеистов не бывает… Оглянулся, не заметил ли кто, и неожиданно для себя увидел, что большая часть находящихся в вагоне повторила его жест. И не было здесь ни насмешек, ни комсомольских рефлексов, ничего! Были просто люди, а в смерти все становятся равны. Оставалось лишь в лепешку расшибиться, но вывести их отсюда. Просто потому, что именно ради жизни людей, конкретно этих и многих других, и идет эта война. Жизни – и, как бы ни пафосно это звучало – свободы, второе даже важнее. Но обо всем этом пускай думают другие, а у него сейчас задача совсем иная…

Не зря говорят, что человек – скотина, которая ко всему привыкает. Очень скоро Хромов перестал обращать внимание и на пропитавший весь состав запах гари, и на стук колес. По сравнению с его временем, кстати, заметно более неприятный. Вряд ли дело в рельсах, со времен царя Гороха в них меняется разве что материал. А вот подвеска броневагонов и пассажирских поездов будущего – это, как говорится, две большие разницы. К тому же рессоры, пружины и что там еще, Сергей, к некоторому стыду, поймал себя на мысли, что за все время не поинтересовался и даже не присмотрелся внимательнее, наверняка изрядно перегружены. Так что удары о стыки рельсов жесткие, вытрясающие душу. Но – ничего, привык быстро. Перебрался в штабной вагон, расположился в кресле, трофейном, кстати, позаимствованном у самого фон Бока, и задрых до самого утра, резонно предположив, что случись нужда – разбудят. Жаль только, что ночь уже заканчивалась.

Селиверстов тоже вырубился, и командовал Ильвес. В отличие от них, курсант с его крепкими нервами задрых сразу после возвращения из рейда, забравшись в этот самый вагон. И, кстати, сидя вот в этом кресле. А потом Сергей, предвидя сложную ночь, приказал его не будить – все равно никакой особой пользы делу не будет. Ну а тяжести перетаскивать – на то людей хватает. Тех, у кого квалификация пониже. Так что проспал Ильвес практически до самого боя, зато теперь, будучи самым отдохнувшим, без особых проблем управлялся с делами. И, в частности, портил немцам будущую жизнь.

Во времена СССР очень любили подчеркивать (а во времена раннего либерализма с пылом опровергать), какой урон нанесли врагу партизаны. Заслуженно их хвалили, чего уж, люди сделали огромное дело. И, в частности, очень любили приводить в пример «рельсовую войну», нанесшую колоссальный урон немцам. Вот только как-то забывая при этом, что основной вред наносили даже не пущенные под откос составы. Не так уж и много их было, честно говоря, особенно на первом этапе войны в условиях нехватки вооружения, а главное, опыта[43]43
  В 1941 году действия партизан на железнодорожных коммуникациях привели к потерям немцев в результате крушения поездов 0,44 % от объема перевозок, в 1942-м – 3,3 %. Немало, но в целом и немного. Позже, на пике эффективности, в районе 10 %.


[Закрыть]. Это позже, когда люди изрядно настропалились, а костяк многих отрядов составили заброшенные с Большой земли качественно обученные диверсанты, немцы взвыли. Пока же основной ущерб был в другом.

Находящиеся под их контролем железные дороги немцы охраняли тщательно и грамотно. Но даже если их ухитрялись обмануть, пустить под откос поезд удавалось отнюдь не всегда. Взрывчатки постоянно не хватало, а механические устройства придумали значительно позже[44]44
  К примеру, знаменитый клин Шавгулидзе, считающийся одним из самых эффективных устройств для сбрасывания вражеских эшелонов без разрушения полотна, появился не ранее конца 1942 года.


[Закрыть]. Разбирать же или подрывать рельсы – так эффективность не столь велика. Ремонтные команды восстанавливали подобные нарушения быстро и качественно.

Вот только как-то не очень упоминалось в книгах про войну о косвенном эффекте. Может быть, из-за того, что на фоне горящих эшелонов он не так эффектно выглядит. Однако же результат имелся, в первую очередь, логистический. Каждый утопленный в болоте рельс – это пускай маленький, но все же кусочек ресурсов, которых у Германии постоянно не хватало. Каждый задержавшийся в пути состав – не прибывшее вовремя подразделение или не подвезенные боеприпасы. Перевозка части грузов автотранспортом – все те же ресурсы и время. Не так и много вроде бы, однако неизвестно, какая именно соломинка переломит хребет верблюду. И не было бы партизан – затормозились бы немцы под Москвой в осеннюю распутицу, или успели бы развить наступление и вломиться в город? Кто знает… Но в любом случае забывать об этом точно не следовало.

Все это они обсудили уже давно, еще когда только-только угнали бронепоезд. И Громов одобрил. А сейчас Томас Ильвес, как прилежный ученик (а у прибалтов такое в крови), в точном соответствии с инструкцией приводил дорогу в негодность. Рельсы, конечно, не разбирал, долго и малоэффективно, зато тщательно разрушал мосты. Их, разумеется, на пути было немного и все небольшие, но восстановить даже самый маленький, скромный мостик – это деньги и время, что в условиях войны ценность немалая. Так что подъехать, шугануть из пулеметов охрану, заложить взрывчатку и ехать дальше. За спиной приглушенное расстоянием «Бум-м!», мост в клочья, головной боли врагу в пять слоев. Лепота!

И продолжалось это счастье аккурат до того, как поднялось солнце и осветило землю своими живительными лучами. И вдобавок за ночь тучи разнесло, ни облачка. Такое кристально-чистое, холодное, как мороженое в январе, небо. Оно, конечно, неплохо в том плане, что станцию немцам тушить сложнее, а с другой стороны, для авиации их условия тепличные. А немцы – не идиоты и после такого не могут позволить себе упустить беглецов еще раз. Тем более путь для бегства у бронепоезда всего один…

Сергей проснулся как раз в момент, когда высоко в небе (ну, это по местным меркам, а так километр, не более) появилась «рама». Иными словами, двухкилевой двухмоторный разведчик «Фокке-Вульф» Fw 189. Он же «Летающий глаз», он же «Филин», но все же советское прозвище квадратной воздушной непристойности подходило больше. И само появление разведчика говорило о том, что игра пошла всерьез, а счет идет на минуты. Так, в принципе, и получилось.

Может, внешность русские солдаты окрестили и метче немцев, но о предназначении фрицы выразились куда точнее. Углядели немцы бронепоезд сразу же и принялись выписывать над ним круги. Зенитчики попытались его отогнать, но тот лишь чуть приподнялся и кружил себе дальше, одним только видом своим выражая презрение к их мастерству. И то сказать, с идущего поезда в цель попасть ой как непросто. Одной раскачки хватит, чтобы наложить вето на снайперскую стрельбу, тем более вверх и на такую дистанцию.

К тому же профессионализм артиллеристов был весьма относительным. За время вынужденной стоянки они наловчились ловко заряжать орудия и крутить маховики наводки, однако ни одной стрельбы не провели. Разве что во время налетов на станцию, и то по наземным целям, да еще и в упор. Словом, разрывы восьмидесятивосьмимиллиметровых зениток ложились так далеко от самолета, что летчики могли их попросту не брать во внимание. «Эрликоны» же хоть и работали теоретически на три километра в высоту, но в реальности, даже с опытным расчетом, и на половинной-то дистанции были не слишком эффективны. Что уж говорить про нынешние расклады. Так что снаряды перестали тратить очень быстро. И, как оказалось, правильно сделали.