Текст книги "Т-34. Крепость на колесах"

Не прошло и получаса, как из-за леса буквально выпрыгнула четверка самолетов. Хромов аж выдохнул с облегчением – не пикировщики с одним мотором и характерной, изломанной, будто у чайки, формой крыльев, а обычные восемьдесят восьмые[45]45
  Многоцелевой двухмоторный бомбардировщик. Мог использоваться как пикировщик, но чаще работал с горизонтального полета.


[Закрыть] «юнкерсы». Впрочем, кто-то тут же его поправил, что это не «юнкерсы», а сто одиннадцатые «хейнкели»[46]46
  Heinkel He 111, немецкий средний бомбардировщик, один из самых массовых бомбардировщиков Германии. На первом этапе войны использовался значительно шире «юнкерсов», поэтому его наличие в конкретном месте и в конкретное время совершенно неудивительно.


[Закрыть]. Может, и так, себя Хромов великим знатоком не считал, а гадать не было смысла. Хрен редьки не слаще, но и… не опаснее. «Штуки»[47]47
  Сокращенно от Sturzkampfflugzeug – пикирующий бомбардировщик Junkers Ju 87. Один из символов той войны и крайне эффективный на ее начальном этапе самолет. Тем не менее абсолютно неудивительно его отсутствие. Несмотря на то, что во всех хрониках той войны любят показывать именно эти самолеты, на восточном фронте в первый момент их было достаточно мало.


[Закрыть], по слухам, могут положить бомбу в цель размером с пятак. Это, конечно, преувеличение, но расклады обозначает. По крупной и сравнительно малоподвижной и, кроме того, паршиво защищенной от воздушных атак цели вроде их бронепоезда уж точно не промахнутся. А что восемьдесят восьмой, что сто одиннадцатый… Первый тоже может пикировать… вроде бы. Второй – нет. Во всяком случае, о таких «талантах» вражеской машины Сергей не слышал. Попадут или нет? Ну, сказать сложно, однако же шансы уклониться побольше будут.

Бомбардировщики заходили в атаку, тяжело ревя моторами. Хромову подумалось, что, несмотря на астматическое пыхтение паровозов, старательно разгоняющих состав до предела возможного, они наверняка кажутся пилотам медленно ползущей серой гусеницей. Зенитки тявкали, но, как и предполагалось, без особых результатов. Правильно брать упреждение, да и оценивать высоту цели их доморощенные артиллеристы попросту не умели. Тем не менее идущий головным самолет им с курса сбить удалось – очередь из «Эрликона» прошла впритирку к кабине пилота, и сидящий за штурвалом дернул машину в сторону, уклоняясь. В результате бомбы, сброшенные им, легли правее и заметно впереди бронепоезда. Кусты земли, выброшенные взрывами, выглядели эффектно, однако опасности не представляли – до бронепоезда не долетели даже осколки. Но второй самолет продолжал заходить на цель, не обращая внимания на потуги зенитчиков, и отбомбился куда точнее.

Хромову показалось, что бронепоезд подбросило и перевернуло. Во всяком случае, ощущения были схожие. И лишь через минуту, ошалело мотая звенящей, словно колокол, головой, он понял, что и на этот раз удача на их стороне. Бомбы легли аккурат вдоль полотна, одна даже разворотила рельсы позади состава, но прямых попаданий удалось избежать. Хотя это, конечно, больше воля слепого случая – они не совершали никаких маневров. Да и не смогли бы, рельсы для состава как поводок для собаки. И захочешь – не сбежишь. Просто бомбы при ударах с горизонтали имеют немаленький разброс. Обычная статистика, что конкретно сейчас означало: вместо мгновенной гибели легкая контузия ударной волной и звяканье осколков по броне. Отбитая с железных бортов краска… Мелочь.

Однако еще ничего не закончилось, вторая пара самолетов продолжала заход на цель. И на зенитки они внимания обращали еще меньше, чем их товарищи. Во всяком случае, с курса они не сходили. К тому же, в отличие от первой двойки, эти самолеты несли не тяжелые фугасные дуры, а куда менее мощные осколочные боеприпасы. Зато куда большим числом, что позволило накрыть сплошным ковром значительную площадь. Результат получился соответствующий.

Серия разрывов накрыла бронепоезд – и достигла цели. Хотя бы частично. Первая бомба угодила прямо на платформу, которую немцы, восстанавливая бронепоезд, использовали в качестве основания для «ахт-ахт». Десятикилограммовая дура рванула так, что платформа едва не сошла с рельсов. Боеприпасы не сдетонировали, они просто разлетелись во все стороны, и это спасло бронепоезд, но все, кто находился рядом с орудием, погибли мгновенно.

Счетверенный «максим», так хорошо показавший себя этой (да и не только этой) ночью, превратился в комок искореженного металла, щедро окропленного водой, текущей из разорванных кожухов. Саму зенитку буквально вырвало, превратив в изуродованную груду железа, а оторванный силой взрыва ствол отшвырнуло метров на десять, и он воткнулся в землю, как гигантское рыцарское копье. Некоторое время за платформой тянулся густой шлейф дыма, и все, кто это видел, боялись, что еще немного, и остатки боеприпасов все-таки рванут, но – нет. Пожара так и не случилось, а дым, как оказалось, шел из сложенных на той же платформе шашек для постановки маскировочной завесы, одна из которых воспламенилась-таки, эффектно, но неопасно.

Второй удар пришелся в бронированный вагон, как раз в среднюю часть, однако вреда от него практически не случилось. Бомба лишь скользнула по толстой стальной плите и, отлетев, хлопнула в воздухе. Спасла форма борта – наклонно установленные листы, призванные сопротивляться бронебойным снарядам[48]48
  Перед той войной СССР был единственной державой, уделяющей внимание развитию такой специфической боевой техники, как бронепоезда. Неудивительно, что были они хорошо продуманы, рационально вооружены и защищены. По сути, это были лучшие в мире образцы, выпускающиеся серийно.


[Закрыть], и здесь оказались вполне к месту. Взрыватель сработал четко, но все равно чуть-чуть запоздал. Результат – град осколков, исцарапавших металл, пара контуженых и, в принципе, все.

А вот третье и четвертое попадания были куда страшнее. Ударив в крышу, аккурат между башнями с трехдюймовками, бомба немедленно взорвалась, проломив сравнительно тонкие стальные листы и направив немалую часть энергии внутрь вагона. Результат – половины крыши как не бывало, вместо нее сюрреалистически мрачное нагромождение изорванного в клочья, обожженного металла. Хоть картинку «ужасы войны» с него пиши.

Естественно, что находившимся в вагоне пришлось несладко. Уцелели немногие, и все были ранены или контужены, а чаще то и другое вместе. Позже, когда это выяснилось, заглянувшие в вагон бледнели, а то и блевали, хотя все они успели понюхать пороху и кисейными барышнями не были. Но внутри и впрямь было, как на скотобойне, кровь текла по полу, и чьи-то сизые кишки дымились на стене. Но это было позже, а сейчас бой еще продолжался.

Четвертая и последняя нашедшая цель бомба легла в соседний вагон. Разворотила броню, вывела из строя стосемимиллиметровое орудие… Здоровенная дыра, хоть и не столь впечатляющая, трое погибших, остальным больше досталось от ударной волны. Даже раненых не было, разве что о металлические стены кой-кого приложило. В общем, паршиво, но не так уж страшно. А главное, после такого удара бронепоезд не только стоял на рельсах, но и ход не потерял. Хотя, конечно, его огневая мощь упала почти вдвое, и стало ясно: пора валить к чертовой матери, иначе следующего налета можно и не пережить. В том же, что он произойдет, никто не сомневался, и висящая над головами «рама» это полностью подтверждала.

Эта зараза способна висеть так часами[49]49
  Запас топлива позволял разведчику держаться в воздухе чуть более двух часов.


[Закрыть], а для того, чтобы появились новые бомбардировщики, хватило бы и нескольких минут. Если, конечно, они есть в наличии. Да и если нет, самолетам для броска к аэродрому, повторной загрузки бомбами и возвращения сюда потребно не столь уж много времени. Даже экипаж менять не придется. Это вам не в будущем, когда после каждого длительного вылета летчикам потребен отдых, здесь то ли нагрузки поменьше, то ли народ посуровей. Загрузятся, вернутся, отбомбятся… Хорошо еще, это все же не штурмовики и не пикировщики. Что Ил-2, что «штуки», небось, развалили бы их бронепоезд на куски с одного захода. И вдвойне хорошо, что немцы не стали рисковать, обстреливая его из бортового вооружения. Хромов не знал, какие уж там джокеры в рукаве у бомбардировщиков имеются, но подозревал, что поврежденному бронепоезду их хватило бы с лихвой[50]50
  На самом деле, бомбардировщики «Юнкерс-88» несли достаточно слабое вооружение. В основном пулеметы винтовочного калибра (7,92 мм), в некоторых модификациях крупнокалиберные (13 мм). «Хейнкель-111» в этом отношении мало чем отличался. Атаковать бронепоезд с пулеметами не слишком перспективно, но человеку из будущего, мало интересующемуся старинной авиацией, простительно этого не знать.


[Закрыть].

Однако на этот раз угроза пришла не с неба. Почему не появились бомбардировщики, знают только черт, фюрер и аэродромное начальство. Зато, подъезжая к очередной станции, бронепоезд нарвался на засаду. И построена она была куда как серьезно. Чувствовалось, что немецкий офицер, организовавший ее, неплохо знает свое дело. И еще ясно было – немцы взялись за наглецов всерьез и отпускать их живыми не намерены.

Первый снаряд, выпущенный из тридцатисемимиллиметровой противотанковой «колотушки», лишь высек искры из брони и ушел куда-то в небо. Теоретически он должен был проткнуть не такую уж и толстую (и не такую уж качественную, говоря по чести) сталь, как раскаленная игла масло, но вновь экипаж выручил наклон броневых листов. Увы, это оказался ее последний успех, дальше игра пошла по-взрослому.

Орудий в засаде пряталось четыре штуки, и три из них сумели не только поразить цель, но и пробить ее защиту. Броневагон моментально обзавелся аккуратными круглыми дырами, совершенно не впечатляющими снаружи. Вот только внутри получился настоящий фарш. Несмотря на то, что в кажущемся игрушечным снарядике несчастные тринадцать граммов взрывчатки, хлопнуть он может совсем некисло. А в замкнутом пространстве наворотить дел осколки могут ой как много. Особенно если их три штуки. Страшное и эффективное по соотношению цена – возможности орудие Раk. 35/36. Не зря же они были самыми массовыми противотанковыми орудиями Германии и использовали до самого конца войны. Впрочем, как и их потомки по другую сторону фронта[51]51
  Знаменитая «сорокапятка» была создана на базе именно этого германского орудия, незначительное время производившегося в СССР по лицензии.


[Закрыть].

Кое-кто в вагоне все же остался жив, но воевать там стало некому, да и, откровенно говоря, нечем. Единственной, пожалуй, удачей можно было считать то, что артиллеристы немного, совсем чуть-чуть, поторопились. Им бы подождать да ударить по паровозам. Обездвиженный бронепоезд не стремительный рыцарь в доспехах, а мишень, и атакующие сами будут выбирать, куда и как его бить. Но – повезло, а пока немцы перезаряжали орудия, хоть это и не такое уж долгое дело, несущаяся на всех парах махина проскочила, подставив под удар уже изувеченные бомбами задние вагоны. И, главное, батарея вписалась в сектор обстрела одной из трехдюймовок уцелевшего артиллерийского вагона. Поэтому залп противники произвели одновременно.

Солдаты с большим опытом сумели бы поразить любую цель на выбор, но… все тот же приснопамятный второй эшелон. Не лучшие и уж, безусловно, не самые опытные. И результат соответствующий, все снаряды принял на себя уже покореженный бомбами вагон, превратившийся в прицепленное к составу кладбище. Ему от попаданий было ни холодно, ни жарко. Ответный залп… Скажем так, он тоже не выглядел сверхэффективным. Попробуйте с минимальным опытом поразить цель на ходу, из раскачивающегося вагона. Бронепоезд – это, по сути, мобильная батарея, задача которой подойти, встать и отстреляться. Ну или, на крайняк, отработать, двигаясь медленно-медленно, дабы не сбить прицел. Никаких систем стабилизации здесь не предусмотрено. Стрельба на ходу годится разве что для кино. Или, как вариант, для удачливых профессионалов, и удача здесь на первом месте, с колоссальным отрывом. Так что сейчас результат выглядел закономерным.

Один снаряд прошел выше цели и взорвался где-то среди деревьев. На какой уж ствол натолкнулся фугас, неизвестно, да и неважно. Второй и вовсе ушел далеко в сторону, угодил в кучу щебня, завезенную когда-то, очевидно, для ремонта дороги. Вспышка, клуб дыма, мелкие камушки во все стороны… Довольно эффектно и абсолютно безвредно. Однако немцы все равно впечатлились, трехдюймовки по сравнению с их малокалиберными пушечками выглядели куда как солиднее. Не супероружие, но все же, все же…

Немецкие снаряды разворотили уже и без того поврежденные вагоны, после чего бронепоезд выскочил из прицела. Все же маскировка батареи имела и свой минус – узкие секторы обстрела. Но, как оказалось, еще ничего не было закончено.

На станцию они влетели быстро. Чересчур быстро, как оказалось, потому что немцы только этого и ждали. Очень похоже, батарея, которая начала бой, имела своей задачей больше замкнуть кольцо, чем остановить бронепоезд. А основные силы немцев скопились именно здесь. И обмен мнениями произошел быстрый и жутковатый.

Фрицы – далеко не дураки и опыт нецелевого использования вооружения имели богатый. В частности, две «ахт-ахт» выставить на прямую наводку было для них вполне очевидной практикой борьбы с наземными бронированными целями. Когда-то, столкнувшись во Франции с хорошо бронированными танками новых моделей, немцы убедились, что противотанковая артиллерия не панацея. Да и орудия их собственных танков были против французских и британских машин слабоваты. Именно тогда они и испытали окопное ноу-хау. Зенитки, на тот момент сильнейшие в мире, с их колоссальной скоростью снарядов, протыкали вражеские танки насквозь. Там, где спасовали на тот момент лучшие в мире французские наработки – как уж устоять бронепоезду.

Вот только у зениток при всех достоинствах есть и недостатки. С закрытых позиций работать не могут, силуэт высокий, щитов нет… Да и просто их было всего две. А на бронепоезде – «эрликоны». И как раз вагон с ними не пострадал ни после первого, ни после второго залпа, а третьего никто дать просто не успел. Уж по наземным-то целям расчетам двадцатимиллиметровок стрелять приходилось.

Кто не видел, как по пехоте работают зенитки, тот не поймет. Снаряды у них размером с огурец. Правда, с очень маленький огурец, но даже одного попадания хватает, чтобы оторвать руку, ногу, превратить в кровавый фарш… Расчеты немецких зениток были просто сметены. Прицелы, откатники, станины – все это пришло в негодность практически мгновенно. «Ганомаг», расположившийся тут же, изрешетили вместе с дощатым сараем, за которым немцы его замаскировали. Из командирской башни хорошо было видно, как полетели во все стороны щепки, а машина задымилась и осела. Пехота… Лучше бы ей было окопаться, зенитка – не миномет и не гаубица, из окопов не выковыряет, да и остальное вооружение бронепоезда больше для работы прямой наводкой приспособлено. Но тут фрицы сплоховали, рассчитывая, наверное, что строения и так неплохо маскируют, а просто так лупить по домам с бронепоезда не станут. Ошиблись – еще как влупили. Сейчас никого уже не интересовало, кто здесь живет и кого может зацепить осколками. Артиллеристам тоже хотелось жить, и это желание перевешивало все остальное.

Здание станции, и без того неказистое, разом заработало повод для реконструкции. Проще говоря, сложилось внутрь, словно было построено из картона. Много огня, очень много пыли… Шума, наверное, тоже хватало, но все, кто оставался еще в живых, запертые в тесных бронированных коробках вагонов, к тому моменту изрядно оглохли. На посторонние звуки им было как-то наплевать.

Вдребезги разлетелся какой-то дом, полетели во все стороны бревна, кирпичи, какой-то мусор. Ушедший перелетом снаряд прошелестел над головами немцев и взорвался позади. А пулеметы, которыми бронепоезд был натурально утыкан, заливали все вокруг потоками свинца. Чертовски хорошая штука «максим», пускай даже тяжелая и устаревшая. Но пока есть вода в кожухе, стрелять можно без остановки, не теряя время на замену ствола. Чем сейчас пулеметчики вовсю и пользовались, лихорадочно опустошая ленты. То ли в азарте, то ли просто не рассчитывая выбраться живыми и торопясь сделать хоть что-нибудь.

Вот этого противник не ожидал. Плотность огня получилась запредельная, и, хотя особой точностью он похвастаться не мог, но «комитет по встрече» разметало просто в силу количества выпущенных пуль. На земле остались тела в серых мундирах, не поймешь сразу, убитые или просто вжимающиеся мордами в песок, тщетно рассчитывая, что бугорки и рытвины защитят их от пуль. Для полной картины локального апокалипсиса не хватало разве что ядерного гриба на горизонте, но Сергею пришла вдруг в голову совершенно левая, неуместная мысль – не оценят местные такого сюрреализма. Не оценят – да и хрен бы с ними!

Паря распоротым котлом замыкающего паровоза, бронепоезд, астматично пыхтя и замедляясь, выползал со станции. Снаряд проткнул котел, словно игла, и ушел далеко в сторону – для его запредельной скорости паровоз не оказался достойной преградой. Как локомотив не рванул, оставалось лишь догадываться. И радоваться, что поврежден второй паровоз, а не первый, иначе управление бронепоездом было бы полностью утеряно из-за потери видимости, да и просто невозможности человеку находиться в стелющихся позади облаках перегретого пара. Что сталось с машинистом и кочегарами получившего свое паровоза, Хромову не хотелось даже гадать. Неожиданно разыгравшееся воображение рисовало картины одна страшнее другой. Но, главное, ход они все же не потеряли, и бронепоезд уходил. Медленно, с трудом, возможностей одного паровоза для явно перегруженного состава явно не хватало, но все же уходил. И какая-то мысль вертелась в голове, никак не желая формулироваться во что-то осмысленное.

Все же мозги сработали. Так сработали, что стало страшно. Жаль только, не сразу. Хромова аж передернуло от осознания собственной глупости и того, что уже, возможно, поздно реагировать.

– Смотрим вперед! – рявкнул он, надеясь, что пускай связь между вагонами нарушена, его слова передадут. – Вперед смотреть!

Не могли, ну не могли немцы поставить все на единственную карту, на эти несчастные два орудия, неполную батарею. И противотанковой батареи на въезде тоже явно маловато. Должно быть что-то еще. На внезапно снизошедшее понимание опирались его слова, и, к сожалению, он оказался прав.

Танки стояли практически сразу за выходом со станции. Три «чеха» с тридцатисемимиллиметровыми орудиями и трофейный БТ – очевидно, под рукой у фрицев больше ничего не оказалось. Не успевали они собрать качественный бронированный кулак на пути быстро убегающего поезда, вот и слепили засаду «из того, что было». Батареи должны были затормозить состав, в идеале остановить его, а танки оставили в резерве. На случай, если бронепоезд проскочит. Поставили, замаскировали в лесу. Наверняка знали возможности противника – в конце концов, они сами его собирали. Но, видимо, рассчитывали, что артиллерия даже если пропустит бронепоезд, то изувечит. В принципе, так и получилось, но на то, что у русских после удара с воздуха и встречи с зенитками останутся две трехдюймовки, восьмидесятивосьмимиллиметровая зенитка и «эрликоны», их пессимизм явно не распространялся. А зря.

Откровенно говоря, это была та самая ошибка, которая «хуже преступления». По-хорошему, собрать бы им все, что имелось, в один кулак – и бронепоезд они бы остановили и уничтожили. Или уж хотя бы рельсы разобрать. Но – перемудрили, инфраструктуру без приказа свыше портить не стали. Вдобавок не учли, что в бою на станции русские окажутся в мертвой зоне и для противотанковых батарей, и для танков. Если те, естественно, будут стоять неподвижно. Они и стояли – все произошло слишком быстро, никто не успел принять решение и отдать приказ. В результате бронепоезд мог бить их по частям – редкий шанс, который и решил судьбу боя.

Но начали бой все же немцы. Приказ Хромова дошел до тех, кто в вагонах, однако на платформе с зениткой его не получили. Хорошо еще, не успели расслабиться после боя, так что отреагировали, но развернуть орудие вовремя не успели. И в результате первый ход остался за противником, а уж стрелять фрицы умели.

Первый снаряд хлопнул аккурат на платформе с зениткой. К счастью, тридцать семь миллиметров – не такой уж запредельный калибр, и эффект от взрыва на открытом пространстве в разы меньший, чем в замкнутой коробке бронированного вагона. Двое артиллеристов упали, еще один, хватаясь за раненый бок, осел, но не закричал, лишь выгибался и скрипел зубами от боли. Но остальные продолжали разворачивать орудие. Даже с их невеликим пока боевым опытом понимали – нет времени на раненых, сначала надо отразить удар, иначе всех положат. И длинный ствол зенитки поворачивался, будто палец слепого, ища цель.

Вторым выстрелил БТ, пробил снарядом вагон насквозь и улетел куда-то прочь, так и не взорвавшись. Была у русских снарядов такая традиция – не всегда срабатывали взрыватели. В начале века это помешало истребить японцев, сейчас портило нервы артиллеристам. Очень уж часто из-за дефектных снарядов они проигрывали дуэли вражеским танкам. Но в данном конкретном случае это оказалось, скорее, благом. Для Сергея, в полуметре от которого образовалась свеженькая дыра, уж точно. Теоретически самый мощный, сорокапятимиллиметровый снаряд бездарно ушел прочь, нанеся скорее косметические, чем реальные повреждения и даже никого не ранив. Не считать же за ранения царапины от мелких осколков брони, выбитых взрывом. Глаза не посекло – и ладно.

Еще два выстрела. Промахнуться в упор невозможно. Разлетаются куски брони. Перекосилась и навеки замолчала орудийная башня. И наконец, бронепоезд ответил. Степенно, внушительно. Громко.

Осколочный снаряд предназначен для работы по самолетам, но и против наземных целей совсем неплох. Да что там, хорош! Это вам не стандартные противотанковые игрушки, класс совсем иной. Девятикилограммовое детище сумрачного тевтонского гения калибром восемьдесят восемь миллиметров, несущее внутри почти килограмм отличной, качественной взрывчатки, вылетает из ствола орудия со скоростью немногим более восьмисот метров в секунду. При стрельбе с жалких полусотни метров он не успевает замедлиться. Оказавшийся на его пути танк попросту разрывает на куски, которые разбрасывает вокруг в живописном беспорядке. Взлетает, кувыркаясь, башня – и падает вниз с внушающим уважение лязгом. Жаль только, услышать эту какофонию некому, все вокруг оглушены взрывом.

Еще один выстрел. На полигоне хорошо обученный расчет ухитряется лупить в цель каждые три секунды. Насколько точно – вопрос открытый. Здесь условия далеки от полигонных, да и артиллеристы так себе, однако им везет, успевают накрыть еще один танк. Снаряд проходит вдоль самого корпуса машины, срывая гусеницу вместе с катками, летит дальше и, зарываясь в мох, глухо хлопает уже там, поднимая каскад перепревшей листвы. Борт танка аккуратно распорот. Что с экипажем, неясно, однако перекосившаяся машина башней ворочать не пытается. То ли погибли, то ли контужены, то ли напуганы до коричневых штанов.

Практически одновременно БТ стреляет вторично – и попадает. Снаряд врезается в стоящий на открытой платформе «Ганомаг». На этот раз взрыватель срабатывает штатно, и бронетранспортер, до того счастливо переживавший все перипетии судьбы, вспыхивает факелом. В ответ снова ревут «эрликоны». Пробили бы они лобовую броню пускай легкого, но танка – вопрос открытый, но сейчас БТ стоит заметно ниже их. Снаряды хлещут сверху, будто консервный нож вскрывают стальные листы. Защита там слабенькая совсем, для противодействия снарядам не предназначенная. Танк вспыхивает разом, двигатель бензиновый, пожароопасный, и это сейчас кстати. Из башни, словно вытолкнутая невидимой рукой, вылетает объятая пламенем фигура, катится по земле… Все, бронепоезд уже миновал это место, что там дальше творится – не видно, да и неважно. По последнему танку стреляет трехдюймовка. Попадает или нет – черт знает, Хромов этого уже не видит, но больше фрицы не стреляют, и то хлеб. Сотрясаясь от перегрузок, паровоз толкает изувеченный бронепоезд, выводя его из успевшей захлопнуться, но не сдержавшей чересчур сильного и хищного зверя ловушки.

Могила. Братская. Нет времени копать для каждого отдельную, да и не для кого. Многие не просто погибли – остались от них не подлежащие опознанию фрагменты. Хорошо еще, их можно поименно перечислить и написать на уложенном сверху пробитом снарядом листе брони. Не худшая замена граниту, если вдуматься.

Крест и звезда на могиле. Плевать, что это символы разных вер, на том свете разберутся. Да и какая разница, если вдуматься. Все, и верующие, и атеисты пали за Родину. Мертвые сраму не имут. И есть шанс, что могилу эту не тронут – где-то Хромов читал, что немцы в начале войны, пока окончательно не озверели, к храбрым врагам, особенно павшим, относились с уважением. Даже, случалось, хоронили сами. Может, это всего лишь легенда, но хотелось в нее верить и надеяться, что покой павших останется вечным. Что его не потревожат ни враги, ни мародеры из более поздних времен. И пусть даже правы не верящие в загробную жизнь, все равно Хромову казалось, что мертвецам будет обидно, если в их останках начнут ковыряться чужие жадные пальцы. Пальцы тех, кто, не положи эти люди головы здесь и сейчас, никогда бы не родился на свет.

– Старшой…

– А? – Сергей обернулся, отгоняя некстати пришедшие видения. – Случилось что?

– Да, пора. Только тебя ждем.

Хромов кивнул. Критическим взглядом оглядел Селиверстова. Нормальный, почти целый. Разве что на руке бинты, но ерунда, только кожу распороло. Гимнастерке хана, конечно, но это совсем не стоящие внимания мелочи. А так… Будет длинный, жуткого вида шрам, но и только. Правда, лишь в случае, если они ухитрятся пережить это долбаное приключение.

Впрочем, и сам он… Как там в песне? Голова обвязана, кровь на рукаве? Рукав да, грязный, но своя там кровь или чужая, сказать достаточно сложно. Хоронили погибших все вместе. А вот бинтов на голове целый тюрбан. Царапины вроде, но кровят… И ведь даже не снарядом, а осколками, выбитыми с брони. Паршивая сталь все-таки пошла на эти вагоны. Да и конструкторы те еще умники. Хоть бы подбой изобрели. А так, считай, всех покоцало, не разбирая, кто подчиненный, а кому отдавать приказы надо. Вот и зацепило Хромова. Когда хлестнуло, даже внимания не обратил, только когда в глаза попадало – протирал. А потом глянул на себя в чудом уцелевшее зеркало – и оторопь взяла. С такой рожей только в фильмах ужасов сниматься. Главных злодеев играть. Или их жертв, хотя злодеев, наверное, все же интересней. Умылся, конечно, перевязали, благо уж чего-чего, а бинта хватало, аптечки фрицы скомпоновали по высшему разряду. Обмотали голову, словно у мумии, не пожалели материала. Главное, не болит даже, только бинт мешается – постоянно за него пальцами задеваешь.

Хуже всего из их лихой троицы пришлось Ильвесу. На груди рана от осколка, не то чтобы опасная, но глубокая и сильно мешающая. Такая, что ни чихнуть, ни пукнуть. Ильвес терпел молча, но заметно было, как он бледнеет при любом неосторожном движении. Вторая рана – на ноге. Тоже вроде бы ничего страшного, но заметно, что долгий переход ему не выдержать. А ведь именно к тому все шло.

Но они хотя бы живы, а так из экипажа бронепоезда уцелело не более двадцати человек. И повезло тем, кто просто мгновенно умер от взрыва снаряда. Иным пришлось куда хуже. Машинист второго паровоза и его помощник, те самые, с которыми недавно таранили станцию, сварились заживо, как и опасался Сергей. Там вообще только кочегар уцелел, он находился в тендере и успел нырнуть за кучу угля. Ему тоже досталось, но покраснение рук и лица совсем не то, что отваливающееся с костей мясо. Еще несколько человек лежали, накачанные морфием, и даже неспециалисту было ясно, что без хороших врачей и оснащенного госпиталя протянут они недолго. В общем, задница полная.

Да и сам бронепоезд производил, мягко говоря, не лучшее впечатление. Изуродованный и обгоревший, он ничем не напоминал сейчас того красавца, что отправлялся недавно в рейд. А ведь мы даже имени ему не дали, с какой-то иррациональной тоской подумал Хромов. Впрочем, это было, наверное, наименьшей из бед.

Где-то далеко трещала мотором «рама», но над ними пока не пролетала. Похоже, немцы и помыслить не могли, что они вот прямо сейчас остановятся. Логика требовала шпарить во всю прыть, и немцы искали их далеко впереди. Но это ненадолго, потарахтит – и вернется. Да и вообще, искать беглецов будут со всем тщанием, а значит, найдут. Ох, и паршиво же.

Хромов посмотрел на людей, копошащихся у сцепного устройства. Была идея отцепить второй паровоз и весь металлолом, что был позади него. Все равно после воздушной атаки и боя ничего ценного там не осталось. Но вот незадача, заклинило его намертво. Так что, может, хотя бы вагоны отбить, тем самым отбрасывая балласт, как ящерица хвост, и облегчая бронепоезд. Или подорвать сцепку, тротиловых шашек вроде хватает. И не только тротиловых, даже пироксилин непонятно какой древности нашелся. Подорвут. И что дальше? Все равно не здесь, так на следующей станции встретят. Или выкатят еще пару батарей. Или опять самолеты поднимут, полдня впереди, времени у фрицев валом. Все одно придется бросать технику.

Немного подумав, он махнул рукой Селиверстову и, когда тот подошел, негромко сказал:

– Вот что. Бери половину людей, Ильвеса на носилки – и идите к нашим. Задача ясна?

– А ты, старшой?

– А я? Я вернусь на станцию, которую мы проскочили, там нас точно не ждут. Устрою тарарам и подорву бронепоезд. Демонстративно. И сам под шумок уйду.

– А…

– Они все равно не жильцы, – безжалостно ответил Сергей. – Иных вариантов не вижу. Унести их с собой не сможем, бросать нельзя, прорваться нам не дадут. Может, у тебя какие-то предложения есть?

Селиверстов задумался. Карта сгорела, но он помнил ее наизусть. Действительно, предложенное Хромовым давало шанс хотя бы кому-то. Иной вариант – погибнуть всем. Может быть, нанести врагу какой-то урон, но не более. Опять все та же циничная логика войны – пожертвовать частью, дабы не потерять все. Вздохнув, напарник медленно кивнул:

– Хорошо, старшой. Но я иду с тобой.

– Нет, ты идешь с ними. Тоомас неизвестно, сможет ли долго продержаться, а ты знаешь, как выйти к нашим. Я как-нибудь выкручусь. Сам знаешь, не впервой. Возьми, – он снял маузер, отдал товарищу. – Тебе нужнее будет. Встретимся – тогда вернешь. И – приказ не обсуждается. Бегом!

На самом деле впервой, конечно. До этого момента он был или на подхвате у более опытных товарищей, или ходил в составе группы, в которой были люди, способные подстраховать. Да и чего уж там, на местности ориентирующиеся куда лучше. Но Селиверстов не обратил на эту нестыковку внимания. Секунду постоял, затем вновь кивнул и решительно направился к толпящимся у бронепоезда людям. Эх, и красноречивая у него спина была! Ну, вот как можно изобразить, что он подчиняется приказу, но притом совершенно его не одобряет? Скажите, как? Воистину, умер в парне великий актер. Но дисциплина есть дисциплина, и если кого-то признали командиром, то приказ выполнят. И парней сумеет вывести. И эту долбаную немку, на которой ни царапинки. Лучше б ее, как-то без злости, отстраненно подумал Сергей, чем того машиниста, у которого, небось, куча детей осталась… А он, командир, так и не удосужился спросить об этом. И командовал он, стоит признать, не лучшим образом. Перед собой, особенно сейчас, надо быть честным. Никакой ты командир, самозваный лейтенант Хромов, и погибшие сегодня в том числе на твоей совести. Так что остается лишь одно – выиграть им какое-то время, чтобы смогли уйти.

Хромов подумал, вытащил из кармана трофейную упаковку с наркотой. Повертел в пальцах, поморщился и вскрыл. Подсесть на эту дрянь ни он, ни те, кто пойдет сегодня в последний бой, все равно не успеют. А силы им понадобятся все, до капли.

Немцы обалдели, наверное, когда бронепоезд вновь вкатился на станцию и немедленно, без паузы, открыл огонь. Добровольцев, пошедших с Хромовым, было совсем немного. Точнее, когда он озвучил задачу, вперед шагнули все, но взял он с собой, естественно, необходимый минимум. Главное, чтоб на «эрликоны» и зенитку хватило. Никакого управления боем не планировалось, просто разнести все, до чего они дотянутся, поэтому Хромов сам встал к трехдюймовке. Машинист, застопорив состав, бегом пробрался в вагон и стал за второго номера. И десятка три выстрелов они сделать успели.