Текст книги "Хватит!"

– Что значит – «на ближайшее время»? – раздался из угла взволнованный женский голос. – Ну а завтра у вас эти планы появятся, и что, нам в двухдневный срок с детьми на улицу?

– Во-первых, есть жилищный кодекс, который в любом случае гарантирует вам жильё..

– На выселках, в медвежьем углу каком-нибудь, как Семёновку вон расселяли, – глухо проворчал кто-то.

В зале зашептались.

– Во-вторых же, миссия «Русского картофеля» подразумевает полную транспарентность корпоративной политики, – превозмогая шёпот, повысил голос молодой человек. – Если что-то в нашей стратегии изменится, то об этом вас известят за несколько месяцев.

Колхозники молча переглянулись.

– Чего-чего? – после минутной паузы зло спросил сидевший в первом ряду седой краснолицый мужчина в вязаном свитере.

– Я имел ввиду, что мы ведём дела прозрачно и всегда задолго извещаем партнёров о наших будущих действиях, – снова оробел Харченко.

– Так бы и сказал сразу, – насмешливо произнёс вязаный свитер. – А то «миссия», «транспарентность». Английский ещё не выучил, а русский уже забыл.

– Думает, к дикарям приехал, надеется нас своими умными словами развести, – поддакнул кто-то из угла.

– Ну подождите, товарищи, подождите, – сказал председатель. Он тяжело приподнялся с места и обернулся к залу. – Давайте уже по делу.

– А что по делу-то, Кузьмич? – отозвался оратор в свитере. – Непонятно что ли, грабить он нас приехал да зубы заговаривать.

Зал согласно загудел.

– Простите, как вас зовут? – собравшись с духом, перешёл в наступление Харченко. Он твёрдым и элегантным, вероятно, заученным жестом указал на говорившего кончиком металлической ручки.

– Михаил Борисович Кондратьев, механизатор я здешний.

– Так вот, Михаил, я персонально для вас заявляю…

– Вы давайте по-русски ко мне, по имени-отчеству обращайтесь. Михаил – это только дворников так в старину, до октября, звали.

– До какого октября? – не понял юрисконсульт.

– До Великой Октябрьской Социалистической революции, – внушительно произнёс мужчина. – Когда таких вот гнид как ты на заборах вешали.

Харченко побледнел и нервно защёлкал ручкой.

– Ну хорошо, Михаил Борисович, – заговорил он. – Давайте обойдёмся без оскорблений. Ваши претензии к нам понятны. Но и вы нас поймите – у нас есть все законные основания распоряжаться колхозной землёй по своему усмотрению. Существует решение сельского совета, законность которого подтверждена в том числе государственными надзорными органами. Федеральная служба по финансовым рынкам проверила наши действия и не нашла в них нарушений. Но в то же время мы готовы…

– Да какая там федеральная служба? Жулики! – раздался женский выкрик из середины зала.

– Послушайте, ну хорошо, но было же собрание, у всех была возможность высказаться…

– Да что там на общем собрании-то было? – солидно и убедительно заговорил со своего места доселе молчавший Фомичёв. – Сказали нам, что эмиссия какая-то будет, а что это такое, зачем она нужна – никто внятно не объяснил. Мы проголосовали как вы просили. И вдруг вы приезжаете и заявляете – дескать, уходите с земли, наша она теперь.

– У вас были необходимые документы, вы были извещены в предусмотренном законом порядке. А то, что вы не сочли нужным изучить предоставленные бумаги, ну это всё-таки не проблемы нашей компании, – развёл руками Харченко. Было заметно, что он волнуется – его лицо залила густая краска, на лбу показался пот.

– Ну вот кто знал, что такое эта эмиссия? – продолжал ораторствовать Фомичёв. – Вот ты, Ефимовна, знала? – он дотронулся до плеча сидевшей рядом полной носатой старухи.

– Ничего такого не знала, – решительно выпалила та, резким движением ладони поправив цветастый платок, сползавший ей на глаза. – Не знала и не слышала. Вот что же вы, молодой человек, людей обманываете, не стыдно вам? – укоризненно затараторила она, обращаясь уже к Харченко. – У нас люди старые все, есть кто на земле и по сорок, и по пятьдесят лет работает. А вы вот так, обманом, в одночасье отобрать всё хотите.

– У нас есть закон, давайте будем следовать законным процедурам, – монотонно бубнил московский гость.

Беседа переросла во всеобщую ругань. Люди, вскочив с мест, перекрикивали и друг друга, и Харченко, всё ещё пытавшегося что-то отвечать. Какой-то высокий мужчина в потёртой кожаной куртке прорывался от двери к сцене, и стоявшие рядом с трудом удерживали его. Председатель, в начале беседы ещё пытавшийся успокоить зал, теперь махнул на всё рукой и сидел на месте с каменным лицом, застывшим немигающим взглядом уставившись в точку перед собой.

Наблюдать за всем этим становилось всё скучнее, да и в помещении уже было довольно душно. Я вышел на улицу подышать свежим воздухом. Прогуливаясь по широкому, обильно посыпанному опилками двору, я услышал за спиной тихий оклик.

– Что, Игорь, тоже надоела вам эта клоунада?

– Я обернулся. В углу двора, у кучи дров, с сигаретой в руке стоял Бурматов.

– Вышел освежиться, жарко внутри, – сказал я, подходя к нему.

– А наш защитник униженных и оскорблённых там остался? – саркастически улыбаясь, кивнул он на сельсовет.

– Саша? Кажется, да.

– Ерунда это всё, как вы считаете?

– Собрание?

– Ну да.

– Я думаю, что перспектив у этого дела немного, но мы, по крайней мере, можем хоть чем-то помочь. Да и потом задание редакции…

– Да бросьте, – усмехнулся Бурматов. – Перспектив немного… Всё тут понятно. Что с капиталистами, что без них, загнётся этот колхоз. Ещё год-два – и всё, кирдык.

– Может быть, – ответил я уклончиво. – Хозяйство тут, конечно, в тяжёлом состоянии.

– Ну а Васильеву только дай волю, – сказал Бурматов, видимо, приняв мои слова за полное согласие. Бросив на землю докуренную сигарету, он ловко раздавил её носком ботинка. Затем извлёк из кармана лакированную зажигалку с выгравированной львиной головой на корпусе, и стал играть с ней то подкидывая в руке, то клацая её стальным затвором. – Вот увидите, он ещё всех тут достанет, да и нас с вами до темноты в этой дыре продержит.

Я промолчал.

– Вы, кстати, знаете, что он в психбольнице лежал? – неожиданно спросил Бурматов.

– Саша? – удивился я.

– Да. В Москве, в Ганнушкина, его два месяца держали.

– Как это?

– Да года полтора назад он в каком-то очередном митинге участвовал, – не без удовольствия пояснил Бурматов. – Полиция всех демонстрантов тогда и сцапала. Кого отпустили, кого – на трое суток задержали, а Сашку нашего в психушку отвезли, да и оставили там под присмотром врачей.

– Что же так сурово-то с ним?

– Ну он-то себя, конечно, считает жертвой кровавого режима, но, думаю, не было в его случае никакой политики. Послушаешь его с полчаса – вот как сегодня-то, в машине, и всё с ним ясно становится.

– Как же его не уволят из редакции, если он болен?

– Ну а кто станет газеты развозить, кто с техникой будет возиться, компьютеры чинить? Он машину водит, в электронике сечёт – вот Стопоров его и держит. Да и безопасный он по большому-то счёту. У него же приступами вся эта оппозиционность. Побузит день-другой, а на третий успокоится. А все эти идеи его… – он замер на месте, как бы серьёзно над чем-то задумавшись.

– Что? – спросил я с интересом.

– Да так, ничего. Максимализм просто. Бывает у молодых людей.

– И у тебя было?

– Было, наверное, – задумчиво и как бы не мне сказал Бурматов. – Каждый это должен пройти и перебеситься. Не научишься принимать мир таким, какой он есть, так и проживёшь всю жизнь с туманом в голове.

– Да ты философ, – улыбнулся я.

– Что, а? – опомнился Бурматов. – Да нет, это я так… Вот чёрт! – вдруг воскликнул он. Изящная зажигалка выскользнула у него из руки и, блеснув в воздухе, исчезла между дров. Бурматов согнулся над поленницей, и, глухо матерясь, начал ощупывать землю под ней.

– В это время на дворе послышались шум шагов и оживлённые голоса. Собрание окончилось, и из здания администрации толпой повалили люди. Некоторые расходились по домам, большинство же продолжало кучковаться на дворе, обсуждая прошедшую встречу. Тут и там заводились споры, слышались резкие и злые выкрики. Последним вышел, держа подмышкой свой кожаный портфель, Харченко. Сконфузившись, он попытался незаметно выскользнуть со двора, но колхозники обступили его со всех сторон, преградив путь к машине. Судя по их возмущённому гомону, скандал, начавшийся на собрании, готовился вспыхнуть с новой силой.

– Возле здания сельской администрации я заметил и Сашу, который стоял рядом с агрономом Фомичёвым, и, энергично жестикулируя, что-то горячо доказывал ему.

– Тут ничего не добьёшься просьбами, надо решительно действовать, – долетели до меня обрывки разговора.

– Что же нам – трассу федеральную теперь перекрывать? – уныло парировал Фомичёв, с тоской глядя на молодого человека.

– А что – и трассу перекрыть, тоже вариант, – убеждённо заявил Саша. – Если ничего не получится, только это и остаётся. Игорь, вот вы где! – заметив меня, крикнул он, вскинув руку. – Подождите меня секунду, пожалуйста, я сейчас подойду к вам.

– А я думаю – куда вы делись? – тяжело дыша, сказал он, протиснувшись ко мне сквозь толпу. – А где Боря? Я его с середины собрания не видел.

– Он вон там, у поленницы, покурить вышел, – сказал я, кивнув в сторону Бурматова.

– А, всё, вижу. Тут дело такое – звонил мне минуту назад Стопоров, распорядился сходить в Апрелевку, деревеньку здешнюю.

Я улыбнулся про себя: наш с Ястребцовым план работал.

– Зачем? – изобразил удивление я.

– Там около месяца назад убили какого-то местного бизнесмена. Надо с полицией побеседовать, потом по его дому пройтись, фотографий наделать, ну и репортаж написать, – сказал Саша. – Дело скучное, но раз надо, так надо. Я вот думаю только – как бы попасть туда по этой грязи?

– А на машине нельзя?

– Да не получится, я уже интересовался у местных, там дорога совсем разбитая. Не хочется после сегодняшнего случая снова рисковать.

– Ну и что же делать?

– Надо бы проводника из местных подыскать, – ответил Саша. – Вы Бурматова позовите, а я с кем-нибудь из администрации на этот счёт поговорю.

Я подошёл к Бурматову и передал ему слова Саши. Он нехотя кивнул и, отвернувшись, возобновил свои поиски среди дров. Вернувшись к зданию сельсовета, я продолжил наблюдать за происходящим на дворе. Кажется, ситуация грозила плохо обернуться для Харченко. Взяв его в круг, колхозники, всё теснее придвигались к нему, угрюмо переглядываясь. Треухов, пробравшись в центр толпы, отчаянно защищал московского гостя. «Ну товарищи, товарищи, – отталкивая своих подчинённых, жалобно причитал он. – Оставьте его в покое, вы только ещё хуже всё делаете! Есть мирные способы решения проблемы! Давайте с вами будем действовать законными методами!» Бледный как полотно Харченко испуганно, словно загнанный зверь, озирался кругом, бормоча что-то трясущимися губами. Не знаю, что заставило меня на секунду оторваться от этой увлекательной сцены и посмотреть в сторону Бурматова. Моим глазам предстало странное зрелище. Видимо, окончательно потеряв надежду найти свою зажигалку под дровами наощупь, он, сдавленно ругаясь, начал разбирать поленницу. Убрав в сторону несколько крупных брёвен, Бурматов взялся за корень огромного пня, который как исполинский паук раскинулся посреди дровяной кучи. Казалось, такая махина затруднит его. Он в самом деле на мгновение задержался, и с минуту постоял, уперев руки в бока, как бы выбирая, с какой стороны подойти к препятствию. Затем опасливо оглянулся по сторонам и, убедившись, что за ним никто не наблюдает, взялся за конец толстого корня, приподнял пень и отбросил его в сторону. Сделал он это без особого усилия – словно вырвал сухой сорняк. Я не верил своим глазам: Бурматов обладал невероятной физической силой! Но показалось мне, или он действительно зачем-то скрывает это? Как-то слишком внимательно он осматривался кругом перед тем как заняться корягой… Тут же мне пришло на ум и наше утреннее приключение на дороге: приложи такой богатырь всю свою силу к выталкиванию из ямы автомобиля, и мы, скорее всего, обошлись бы без посторонней помощи… Интересно, зачем Бурматову понадобилось осторожничать? Мне припомнилась одна догадка, которая давно, ещё с самого начала расследования, мелькала у меня в голове…

Мои размышления прервал Саша. От администрации он вернулся в сопровождении маленького желтолицего мужичка в заячьем треухе, синих резиновых сапогах с отворотами и в коротком плюшевом пальтишке.

– Игорь, вот познакомьтесь, Николай Андреевич Соболев. Он нас проводит до Апрелевки, – представил Саша своего спутника.

– Здравствуйте, – подал я руку колхознику. – Долго добираться отсюда?

– Да, нет… Вон где деревья кончаются, видите? – указал тот в сторону затянутого туманом леса. – Вот там и Апрелевка. Только до неё всё по снегу да по проталинам топать. Грязища. Может, машину заведём и по дорожке? – хитро прищурившись, кивнул он на наш «Мерседес».

– Нет, на машине мы застрянем, – сказал Саша. – Лучше уж своим ходом.

– Ну что же, пошли тогда, – вздохнул мужичок и, выйдя со двора, первым зашагал по глубокому снегу к чернеющей в двухстах метрах от сельсовета тропинке. Окликнув Бурматова, мы с Сашей последовали за нашим проводником.

Глава четырнадцатая

Тропинка, петляя в снегу, проводила нас до окраины леса, где сменилась широкой каменистой дорогой. Та в свою очередь, в обход огороженных тонким плетнём полей, повела к видневшимся вдалеке строениям Апрелевки. Молодые люди шли молча, время от времени обмениваясь неприязненными взглядами, я же во все глаза смотрел по сторонам, стараясь не упустить ни одной подробности окружающего пейзажа. Мало ли что может пригодиться в расследовании? Пока я понял одно – преступники прекрасно знали здешнюю местность. В ином случае безопасно преодолеть на автомобиле эту извилистую и скользкую дорогу им не помогла бы никакая удача. Даже днём тут легко было заблудиться или попасть в аварию, убийство же совершилось тёмной безлунной ночью…

Молчание нарушил Соболев.

– Вы ведь виллой Пахомова из-за убийства интересуетесь? – бодро выговорил он, оглянувшись на нас. – Знали мы его, приходилось общаться.

– И что за человек он был? – лениво полюбопытствовал Бурматов.

Соболев только того и ждал.

– Зверюга! – затараторил он. – Его тут боялись все. Вон лесок – видите, – он выкинул вперёд руку, – себе половину огородил, охрану поставил, и не пускал никого. Детишки ещё бегали на пляж мимо его дома, так он и там забор соорудил.

– И что, вы вот так просто стерпели всё это? – зло спросил Саша.

– Ну как стерпели, – хитро ухмыльнулся мужичок. – Напрямую против него, конечно, не попрёшь, у него и охрана, и связи в городе – случись что с тобой, сам виноватым и выйдешь. Но кой-чему его люди научили. Заборчик, которым он тропинку к пляжу огородил, приходится прямо напротив кладбища. И вот на нём, на этом заборе, каждую ночь надпись появлялась – «Пахом, мы тебя ждём». Он чего только ни делал – и камеру туда направлял, и охранника рядом ставил. Но всё зазря. Уж сколько раз красили этот забор – не счесть.

– Да, достойный ответ – он вас собаками да мордоворотами пугает, землю у вас отобрал, а вы ему оградку попортили да на краску заставили потратиться.

– А что, Саш, надо было сделать? – ехидно вставил Бурматов. – Леворюцию устроить, на фонаре его вздёрнуть?

– Да хоть бы и вздёрнуть, если на то пошло. Одного подонка придушишь, другим неповадно будет.

– Ага, давай, устраивай самосуды и беззаконие по всей стране. Только когда станешь виллы олигархов штурмовать, не забудь столовое серебро стырить, да в вазу какую-нибудь нагадь, как твои славные предшественники в 17-м году в Зимнем.

– А лучше по-твоему вот так вот терпеть всю жизнь? – вскипел Саша. – Чтобы эти упыри кровь нашу пили, а мы перед ними на полусогнутых ходили?

– Наш народ и самый добрый, и самый злой, – назидательно заметил Соболев, возвышаясь над спором. – Вынесем мы многое, но как разозлимся – никому мало не покажется.

– Ага, все стены разрисуем, да подъезды загадим, – съязвил Бурматов.

Соболев собрался что-то отвечать, но я перебил его.

– А что же, Пахомов в деревне ни с кем не общался? – поинтересовался я.

Проводник задумался.

– Да нет, кажется. Ну что ему было от нас нужно? Продукты все, даже и картошку с капустой – он в городе покупал, каждый месяц два джипа туда гонял. Пляж у него свой, лес свой, водопровод с канализацией – тоже. Наоборот, не он к нам, а мы к нему обращались однажды.

– По какому поводу?

– Да как-то по весне дорожку размыло, мы и сходили к нему всем миром, попросили помочь.

– На поклон к барину пошли, – угрюмо констатировал Саша.

– Ага, – простодушно кивнул наш проводник. – Ну он и помог, действительно, технику подогнали, расчистили дорогу. Тут спасибо ему.

– Если бы мироеды такие не грабили вас, то и не нужна была бы их помощь – хватало бы денег на всё, – пробурчал Саша.

– А вот знаете что, – спохватился Соболев, обращаясь ко мне. – Вы бы поговорили со священником нашим, отцом Михаилом, из Богоявленской церкви. У него Пахомов часто бывал.

– Зачем? Индульгенцию что ли ходил покупать? – презрительно усмехнулся Саша.

– Не знаю, но раньше его часто старушки в храме видели. Ну а вот, кстати, и тот самый дом.

– Мы в самом деле подходили к месту назначения – в трёхстах метрах уже виднелась массивная зазубренная стена, окружающая пахомовские владения. Неровная каменистая дорога сменилась хорошим асфальтом, с обеих сторон ограждённым высоким бетонным бордюром. Вилла находилась в отдалении от Апрелевки, и как бы возвышалась над ней. С левой стороны от неё был спуск к озеру, а справа темнел густой лес, проход к которому преграждала проволочная сетка. Сразу за домом начиналось кладбище – по мере нашего приближения к нему тёмные силуэты крестов и памятников всё отчётливее выступали из тумана. Тут было как-то странно и неуютно, и я невольно вздрогнул от пробежавшего по спине холодка. Почему Пахомов, с его неограниченными возможностями, выбрал для жизни именно это мрачное место?

Попрощавшись с Соболевым, мы постучали в огромные металлические ворота особняка, выкрашенные синей краской. В воротах открылась небольшая дверца, и на порог вышел толстый и рябой полицейский сержант в расстёгнутом кителе.

– Что вам нужно? – поставив руки на пояс и неприязненно оглядев нас, спросил он.

– Мы корреспонденты «Терпиловской правды», по поводу репортажа, – ответил Саша. – Вам не звонили из города?

Сержант, не сказав ни слова, скрылся за дверью, и через минуту вернулся в сопровождении офицера – маленького блондина с некрасивым, но энергичным и приветливым угреватым лицом.

– «Терпиловская правда»? – сказал он, по очереди поспешно подавая нам руку и складывая свои сухие малиновые губы в обаятельную улыбку. – Я капитан Сольцев, руковожу охраной особняка. Заходите, пожалуйста.

Мы прошли на двор, уложенный массивными каменными плитами. Всё тут уже было знакомо мне по фотографиям из дела. Я обвёл взглядом запущенный сад с тонкими сухими берёзками, каменную беседку, к которой вела выложенная крупным булыжником дорога, и потемневшие от времени статуи. Мне пришло на ум, что соседство с кладбищем даже шло пахомовской вилле, оно идеально дополняло её аскетичный и однотонный архитектурный ансамбль. Конечно, вряд ли Пахомов, выбирая место для строительства, имел ввиду именно это соображение, скорее тут сказался принцип всеобщей мировой гармонии, согласно которому подобное тянется к подобному. Знаменитая охранная система поместья воочию выглядела даже более впечатляюще, чем на фотографиях. Одних камер во дворе я насчитал не меньше двадцати штук, а были ещё инфракрасные датчики, шумовые ловушки, тепловизоры, установленные вдоль стен. Проникнуть в здание, не отключив всю эту технику, было, конечно, невозможно.

Я незаметно присмотрелся к своим спутникам. Бурматова вилла явно интересовала мало: прислонившись к стене дома, он возился с мобильником. Саша несколько раз обошёл двор, делая снимки, но особого энтузиазма не было заметно и у него.

Я почувствовал лёгкое прикосновение к своему плечу и, обернувшись, обнаружил Сольцева, неслышно подошедшего сзади.

– По распоряжению Николая Николаевича на объекте введено усиление, – заговорщически шепнул он мне. – Если заметите что-нибудь подозрительное – сообщайте. К задержанию мы готовы.

Я молча кивнул ему и отошёл в сторону. Вскоре нас пригласили в дом. Мы по очереди обошли обитую деревом бильярдную, мраморную кухню, на которой за картами скучали двое оставшихся без работы поваров, тренировочный зал и комнату для приёмов, где над огромным кирпичным камином висела рогатая оленья голова, бессмысленно пялившаяся в темноту глянцевыми пластиковыми глазами. Сольцев, действительно оказавшийся обаятельным человеком, с тем энтузиазмом, который иногда встречается у искренне увлечённых искусством музейных экскурсоводов, без умолку рассказывал об убранстве дома. Пахомов жил на широкую ногу. Изучая место преступления, следователи обнаружили целое собрание полотен русских художников (среди них, кстати, оказалась и картина Репина, давным-давно похищенная из одного из областных музеев), многочисленные коллекции драгоценных украшений и китайской посуды, и даже три тысячелетних персидских ковра. Описывая интерьер, Сольцев щегольнул модным словом «эклектика», но, думаю, у Пахомова не было никакого особого эстетического замысла – просто он как жадная сорока тащил в дом все понравившиеся вещи подряд, не очень беспокоясь о том, как они будут смотреться вместе. Плазменные панели, алюминиевые лампы и какие-то футуристические стеклянные скульптуры соседствовали тут с викторианской дубовой мебелью на резных ножках в форме львиных лап, среди китайских ваз зеленели пальмы в плетёных кадках, а рядом с классическими картинами попадались репродукции снимков модных современных фотографов. Шагая из комнаты в комнату, я старался держаться позади своих коллег, и подал знак Сольцеву поступить также – вдруг на очередной развилке кто-нибудь из молодых людей повернёт слишком уверенно, обнаружив тем самым близкое знакомство с запутанной планировкой дома?

– А убийство где произошло? – устало спросил Саша после пятнадцати минут этой экскурсии.

– На втором этаже, – охотно ответил Сольцев. – Если вы тут всё сняли, то давайте я вас наверх провожу.

– Да уж скорее бы, – проворчал Бурматов.

Вслед за полицейским мы вышли в обширный холл и поднялись по широкой деревянной лестнице с резными перилами на второй этаж. Кабинет Пахомова находился в конце длинного и узкого коридора, устланного выделанными коровьими шкурами. Отворив дверь каким-то хитрым ключом с магнитной меткой, Сольцев впустил нас внутрь. Обстановка, уже знакомая по материалам дела, не особенно поразила меня вживую – комната разве что показалась чуть выше и длиннее, чем на картинках. Я внимательно осмотрел стены кабинета, библиотечные полки и камин, возле которого на персидском ковре обнаружили тело Пахомова. В центре ковра, там где была голова убитого, бурело большое пятно засохшей крови. Особенно же заинтересовали меня сложенные в углу мраморные плиты, те самые, одной из которых убили охранника. Я попробовал поднять плиту, лежащую в стопке сверху, но едва сдвинул её с места – тут явно было не меньше центнера. Какой же силой надо обладать, чтобы играючи обращаться с подобной махиной? Я вспомнил, кстати, недавнее наблюдение за Бурматовым. Интересно, легко ли он возьмёт такой вес?..

– Убийство произошло в два утра, – между тем рассказывал Сольцев. – Смена делала обход в пять часов и нашла два трупа – у камина вон лежал хозяин, а возле двери – охранник.

– Так, может, охранник барина и прикончил, – равнодушно заметил Саша.

– Может быть, этот вариант мы тоже рассматриваем, – дипломатично отозвался Сольцев. – Но главная версия пока – проникновение извне.

– А что камеры-то тогда ничего не засекли? – поинтересовался Бурматов. – Тут же на каждом шагу электроника.

– На этот счёт у нас есть несколько теорий. Во-первых, вероятно, что в момент убийства системы наблюдения не работали – их отключили или сами преступники, или кто-то из их сообщников в доме. Во-вторых в убийстве, как вы верно заметили, могли быть замешаны сами охранники, ну а в третьих преступники могли проникнуть сюда и без посторонней помощи.

– Это как? – удивился Бурматов.

– Внизу, в больерной, есть маленькое окошко во двор, через которое они могли пробраться в дом. Затем дождались удобного момента и незамеченными прошли наверх.

– Ну а потом как они отсюда смылись?

– Скорее всего, в этой бойлерной и отсиделись, а когда шум в доме утих, как-нибудь оттуда выбрались.

– Но это они должны были через двор туда-сюда бегать, – не отставал Бурматов. – А там ведь тоже повсюду камеры.

– Вот здесь мы пока ничего сказать не можем. Эксперты работают, изучают этот вопрос. По всей видимости, в зоне наблюдения всё-таки есть участки, которые можно незаметно преодолеть. Тут, правда, есть ещё и камера в коридоре, но её они могли на время отключить, или подменить записывающее устройство – чтобы шла картинка с их источника.

– Как в фильмах что ли? Вроде того, что бандиты грабят хранилище банка, а на экранах у охраны – тишь и благодать?

– Да, примерно так, – ответил Сольцев.

Слушая этот разговор, я украдкой присматривался к молодым людям. Бурматов во время беседы равнодушно рассматривал какие-то древние мечи, висевшие над камином. Саша раза два щёлкнул фотоаппаратом и теперь стоял в углу, с тоскливым видом изучая носки своих ботинок. Кажется, наш с Ястребцовым расчёт на то, что у подозреваемых не выдержат нервы на месте преступления, не оправдывался. Или убийца обладал редким хладнокровием, или среди моих спутников его попросту не было…

Что ж, надо хотя бы воспользоваться случаем и набрать материала для статей. Я подошёл к рабочему столу Пахомова, который стоял у широкого окна, задёрнутого красными бархатными шторами с золотыми кистями. На нём обнаружились серебряное пресс-папье в виде головы крокодила, нож для резки бумаги в форме сабли, два гипсовых бюста и шахматы из слоновой кости, расставленные на полированной мраморной доске. В левом углу лежала массивная книга в золотом переплёте и с выгравированным на обложке названием – «Лучшие люди России». Я усмехнулся этому наивному артефакту из прошлого – такие издания, составленные из материалов, оплаченных заказчиками, наряду с дворянскими титулами и сертификатами на участки на Луне в девяностые было принято дарить важным лицам. Я не без труда придвинул тяжёлую книгу к себе и открыл её на месте, заложенном плетёной золотой закладкой. Под выцветшей фотографией Пахомова начиналась обширная статья о нём. Я наугад выхватил глазами несколько строчек из текста. «Владимир Сергеевич Пахомов талантливо предвидел», «со свойственной ему деловой хваткой», «безупречное воспитание развило тонкий вкус»… Один абзац особенно заинтересовал меня. «Владимир Сергеевич – меценат со стажем. В городе Набережные Челны он основал благотворительное общество имени Святой Анны, почётным попечителем которого является по сей день». Набережные Челны? Что за дела могли быть у терпиловского бандита в этом далёком портовом городе? Я в который раз выругал про себя скрытность Ястребцова. Если бы мне не приходилось собирать информацию об убитых по крупицам, я наверняка продвинулся бы в расследовании гораздо дальше…

Справа на столе находились фотографии в серебряных рамках, большей частью – семейные снимки. На одном Пахомов с женой, полной рыжей женщиной в соломенной шляпке, позировал на фоне пляжа с пальмами, на другом он катался на карусели с сыном – пятилетним мальчиком в матросском костюмчике. На третьем была изображена уже вся семья – улыбающийся ребёнок сидел на пони, а муж с женой с обеих сторон держали животное под уздцы. Ещё на нескольких карточках Пахомов был запечатлён в молодости. Вот он в армии – в шинели и кирзовых сапогах стоит на посту, прижимая к груди автомат. А вот уже дома – довольно скалясь, протягивает в объектив початую бутылку водки. Одна большая фотография, стоявшая позади остальных, особенно приглянулась мне. Я взял её в руки. Это был групповой снимок не в серебряной как остальные, а в толстой дубовой раме. Пахомов сидел за накрытым ресторанным столом в окружении большой группы молодых людей. В одной руке он держал рюмку, другой за плечи обнимал какого-то высокого рябого парня в костюме и галстуке. Уж не сходка ли это терпиловской банды, одним из главарей которой он некогда был? Одно из лиц на снимке показалось мне знакомым. В молодом человеке, который, радостно смеясь, открывал бутылку шампанского, я с удивлением узнал Прохорова – нашего редакционного уборщика. Вот так сюрприз! Значит, тот не врал и в самом деле в молодости был бандитом? Удивительно же повернулась его жизнь. Пахомов в девяностые сделал огромное состояние, а Прохоров вынужден зарабатывать на хлеб, драя полы в редакции заштатной газетёнки. Почему так вышло, и не было ли у него причин для мести своему бывшему подельнику? Это обязательно надо выяснить. Вряд ли хромой уборщик сам участвовал в нападениях, но не мог ли он как-нибудь похитить ключи от машины и передать их преступникам? У него есть доступ во все редакционные помещения, и, возможно, он сумел, пользуясь былыми навыками, подобрать код к сейфу в кабинете главного редактора…

Но прежде чем я узнал Прохорова, ещё одна деталь снимка бросилась мне в глаза. Я не запомнил что конкретно это было – последовавшее затем яркое впечатление закрыло собой всё остальное, подобно тому, как в солнечном луче блекнет пламя свечи. Мне показалось только, что заметил я что-то очень знакомое и как будто совсем недавно виденное, нечто такое, чего не должно быть на этой фотографии. Я не меньше трёх минут ощупывал взглядом изображение в поисках упущенной подробности, но напрасно…

После осмотра кабинета мы обошли и другие комнаты на этаже – огромную спальню с закрытой шёлковым балдахином кроватью из морёного дуба, шубохранилище и молельную комнату с новыми иконами. Затем спустились на цокольный этаж, и полицейский показал нам ту самую бойлерную, в которой, по его предположению, могли прятаться преступники. Это была тесная каморка с зарешеченным окошком под потолком, сквозь которое скупо цедился тусклый свет, и двумя большими котлами, управлявшимися с электронного пульта. По всей видимости, версия с проникновением преступников через подвал, которую он озвучил в беседе с Бурматовым, не была секундной выдумкой Сольцева, и он действительно активно разрабатывал её. Несколько минут он с увлечением рассказывал нам о том, как можно было незаметно пробраться через двор и не оставить следов на дорожках парка, как пролезть через решётку и спрятаться в котельной, где за ящиками с инструментами имелось небольшое углубление. И как после, безопасно миновав охранников, подняться наверх, к хозяйскому кабинету. Говоря это, он внимательно всматривался в лица моих спутников, как бы пытаясь понять по их выражению, верны ли его догадки насчёт картины преступления. Мне даже пришлось выразительно кашлянуть в кулак, делая ему знак остановиться. Теорию же его я выслушал скептически – слишком много случайностей должно было совпасть для того, чтобы подобный план смог осуществиться…