Текст книги "Довоенная книга"

Ну я не знаю, как это, он же очень старше меня.

Я сказала: вы телефон мой запишите, я тоже готова, если что-то надо делать, я могу, только днем мне не набирайте, я на работе не могу разговаривать. А он спросил, когда я обычно с собаками гуляю.

Павел

Понадобилась всего пара дней, чтобы произвести рекогносцировку.

В сети, кроме официального сайта, ничего существенного про компанию «Терра лимитед» не нашлось. Так, на каких-то мутных областных ресурсах пара умеренно скандальных историй, явно слитых конкурентами, да сам факт кипрской регистрации этой «Терры». Это выглядело не то чтобы необычно – все так делают, дураков нет здесь регистрироваться – но запомнить на будущее стоило. Менеджмент «Терры» как на подбор состоял из неброских Кузнецовых, Смирновых и Тимофеевых с такими же расхожими именами и отчествами – копать по ним дальше было бессмысленно, только время зря потратишь.

Гораздо более урожайным оказался звонок Сереже Горскому, с которым мы работали вместе на НТВ во времена доисторические, когда был там у меня один короткий проект, и мы с тех пор приятельствуем. После того как НТВ не стало, Сережа помыкался по разным местам и теперь зарабатывает на жизнь, возглавляя пресс-службу департамента физкультуры и чего-то там еще как раз в областном правительстве.

– Старик, – сказал Горский, выслушав мою просьбу, – профиль не мой, как ты понимаешь, моя тема – прославлять достижения регбистов из Монино и гандболисток из Балашихи. Но есть одна симпатичная девка в департаменте строительства, тоже в пресс-службе, мы с ней познакомились, когда нас всех согнали как-то на учебу…

Тут он собрался в подробностях рассказать про процесс повышения квалификации.

Я засмеялся. Еще тогда, в Останкино, Горский пользовался репутацией энергичного и удачливого ходока.

– Не стареют, я смотрю, душой ветераны, – говорю. – Ну можешь ты ее спросить про эту «Терру» – кто да что и откуда ноги растут?

– Да не вопрос.

Он перезвонил через полчаса и пересказал сведения, сообщенные симпатичной и, как выяснилось, осведомленной девушкой из строительного департамента.

Ноги у твоих супостатов, объяснил Горский, растут от химкинского прокурора. Это его компания, оформленная, понятное дело, на покойную свекровь второй жены троюродного брата. И работает эта «Терра», если ты обратил внимание, исключительно на севере области – в зоне, значит, ответственности владельца. Кто что охраняет, тот то и имеет.

А дорога эта – интересная история, это привет от Химкинского леса. Так-то она на хер никому не уперлась, потому что идет из ниоткуда в никуда, но нужна была компенсация. Дело в том, что, когда строили платник через Химкинский лес, прокурор рассчитывал, что и ему там что-то обломится. Но тут сбежались такие федеральные акулы поудить из этого бюджета, что ему пришлось умыться. И вот теперь ему по-пацански как бы возвращают должок, потому что ни у кого интереса нет, а у «Терры» этой есть.

Что за интерес?

Там у вас, объяснил Сережа, в районе Лугачево в прошлом году четыре гектара леса вырубили, короедом пожранного. Насчет короеда есть сомнения… но не это важно. По закону его должны были молодняком засадить с целью сохранения облесенных площадей. Вместо этого вдруг выходит постановление областного правительства, и эти четыре гектара переводятся… штаны на наших глазах превращаются… правильно, в шорты! Теперь это земли, пригодные для малоэтажной застройки, и были они в январе проданы на аукционе – ты, видимо, догадываешься кому. Но если нет толковой дороги, то можешь по нынешним временам даже и не начинать строить – ничего ты потом не продашь или продашь, но за копейки. Вот и вся нехитрая комбинация.

Это были хорошие новости. Что-то такое я и предполагал, конечно, узнать, но нужны были факты, а не версии.

На самом деле то, что рассказал Горский, выглядело обнадеживающе. Провинциальный прокурор, в конце концов, не самый страшный зверь в этих джунглях.

Я опасался чего-нибудь похуже – каких-нибудь серьезных монстров вроде тех же Ротенбергов, которые катком прошли через Химкинский лес, и когда надо было дать кому-то по голове, их это не сильно останавливало. Жалкая дорога где-то на отшибе – не их, конечно, масштаб. Но по нынешним временам, когда пирог съежился, а едоков меньше не стало, все возможно – вон как они пошли друг друга сажать и убивать за бюджеты в три копейки. Но нет, химкинский прокурор, значит. Это хорошо, думаю, с этим бодаться можно, это мы умеем…

Этот азарт я впервые почувствовал давно, в тот незабываемый девяностый, когда стараниями Горбачева вся страна вдруг узнала, что выборы – это не только голосование за нерушимый блок коммунистов и беспартийных под пение Кобзона и с дешевыми пирожками на участках. Новость о том, что в Москве будут выбирать – свободно, выдвигайся кто хочешь – неслыханного какого-то мэра и депутатов Моссовета, появилась осенью, сами выборы должны были состояться в марте.

И мне пришла в голову безумная идея – взять да и выдвинуть своего кандидата в Моссовет.

– Но кого? – спросил ближайший друг и единомышленник, сосед по подъезду Коля Перов, с которым я первым решился ее обсудить.

– Давай тебя, – ответил я, – не утруждая себя поисками.

– А сам почему не хочешь?

– Я непроходная кандидатура, потому что еврей. А ты – то что надо: русский, с бородой, местный житель, женат, человек творческого труда и демократических взглядов.

К моему изумлению, Коля, недолго думая, согласился подставить плечо перестройке и гласности и даже подал через неделю документы в избирательную комиссию. Отступать стало некуда, надо было проводить предвыборную кампанию. Было нам тогда по двадцать с небольшим…

Как это делается, выборы эти, никто из нас, естественно, не представлял. Для начала собрали дома у Коли совещание с участием всех друзей, приятелей, сочувствующих соседей и их знакомых, человек двадцать пришли. Превратилось оно, конечно, в пьянку, но какую-то не убого-мрачную, а бесшабашную, когда собрались люди по хорошему поводу, ну и поддали слегка. В то шальное время, так много обещавшее, любой, кто разделял с тобой тогдашнее бесхитростное деление людей на демократов и коммунистов, казался товарищем и братом. Собравшиеся бурно одобрили нашу с Колей идею, все обещали помогать и привлечь еще людей.

Боже, думаю я теперь иногда, вот сейчас расскажи все это тем, кому по двадцать, как нам тогда, ведь санитаров вызовут, честное слово.

В тот вечер мы познакомились с Таней. Она оказалась там случайно. Была днем в гостях у друзей, Колиных одноклассников, которые вечером собирались участвовать в том сборище, они ей рассказали, куда идут, и Таня напросилась с ними. Когда я собрался уходить – куда-то торопился еще поспеть в тот вечер – за мной в коридор вышла невысокая девушка, которую я до того не замечал в этой возбужденной суматохе, где я был главный оратор и герой. Она сказала: «Пожалуйста, возьми меня с собой. Меня зовут Таня».

Смешнее этой избирательной кампании мало что случалось в моей жизни. Противостояли Коле военный комендант Киевского вокзала, какой-то городской сумасшедший из общества «Память» и главный врач местной поликлиники, который оказался самым серьезным конкурентом и вместе с Колей вышел во второй тур.

Чего мы только не напридумывали тогда…

Колину жену Наташу поставили у местного гастронома с плакатом «Поверьте, я близко знаю кандидата Перова», снабдив четкими инструкциями: юбку покороче, декольте поглубже, попросят избиратели телефон – давай.

На встречу с кандидатом от «Памяти» явились человек пятнадцать в накладных пейсах и ермолках, одолженных мною в Камерном еврейском музыкальном театре, где работала завлитом моя приятельница Люся Улицкая. Чем «превратили собрание в хаос и анархию», как было написано в жалобе в избирательную комиссию.

Вершиной наших усилий оказалась листовка, которую бросили в каждый почтовый ящик – благо округ был небольшой, – начинавшаяся словами «Извините, что вторгаемся в ваше личное пространство…»

«Щенки, плагиаторы», – ворчу я теперь, когда слышу, как городские попрошайки исполняют: «Извините, что к вам обращаемся».

Таня тогда тоже внесла важный вклад в общее дело. У нее на работе был ксерокс – истинный клад по тем временам – и сочувствующий начальник, открывший ей неограниченный доступ к бесценному аппарату. Только бумагу надо было покупать самим, что вместе с тратами на бензин для Колиного «москвича», на котором развозили листовки, стало самой большой статьей расходов нашей кампании.

Что же, интересно, мы обещали избирателям? Хрен вспомнишь.

В памяти осталась только какая-то спортивная площадка на пустыре по ту сторону проспекта Вернадского, где строить ничего более существенного было нельзя, поскольку под землей там целый город – правительственное бомбоубежище на случай ядерной войны, это в округе знали все. Оказалось, миф – в начале двухтысячных благополучно построили на том пустыре дорогущий квартал «Разумовский», где по семь тысяч долларов за квадратный метр минимум квартиры теперь стоят.

Да и немудрено, что я помню те месяцы какими-то лихорадочными урывками. Таня…

В тот вечер, после собрания у Коли Перова, никуда я в результате не успел, точнее, плюнул и просто не пошел, и мы до трех ночи просидели в моей «копейке» на Ленинских горах, бывших и будущих Воробьевых, просто разговаривали.

О чем? О Горбачеве и Ельцине, о прочитанном недавно в «Огоньке», «Московских новостях», «Новом мире», увиденном в программе «Взгляд», услышанном по «Радио Свобода», которое только что перестали глушить. О Солженицыне, Сахарове, Межрегиональной депутатской группе, Прибалтике, Польше, Чехословакии – обо всем, что в тот удивительный год было не просто новостями, прущими из всех щелей, а тектоническим обвалом, ясным признаком скорого конца прежней жизни.

Мы не разговаривали, а обнюхивались, как собаки, говорила потом Таня, когда я напоминал ей о том вечере.

Верно – искали своих. И нашли.

Потом я повез Таню домой, и там, на Кропоткинской, мы застали чудесное зрелище: какой-то мужик в майке и трусах покорно стоял посреди зимней ночи перед дверями магазина – ждал, видимо, открытия. Он был пьян настолько, что вразумительно смог ответить только на вопрос «Где ты живешь?» – «В Беляево».

Я, демонстрируя благородство и жалость к малым сим, сказал, что отвезу бедолагу в места обитания. Таня вдруг встревожилась и захотела ехать с нами, потому что мало ли…

А когда, высадив мужика у метро «Беляево» – он слегка пришел в себя и сообщил, что отсюда доберется сам, – вернулись уже совсем под утро к ее дому, я ее поцеловал, и мы еще час прощались. «Завтра я тебя жду в двенадцать, и не опаздывай, пожалуйста», – сказала Таня, выходя из машины. Она не спросила, какие у меня дела, работа, планы на завтра, суета с этими выборами… Нам обоим было понятно, что с сегодняшнего дня все это – второстепенное.

Через полгода мы поженились.

Я часто думаю – если на Страшном суде меня сочтут приличным человеком и спросят, какого вознаграждения я желаю за праведные дела свои, я скажу: верните ту ночь, где мужик в трусах и майке.

О чем, интересно, сейчас люди говорят на первом свидании? Надо бы у Петьки спросить, что ли.

А Коля во втором туре выборов победил главного врача поликлиники и стал депутатом Моссовета, но ничем хорошим это не кончилось. Полезного он там сделать не успел, а в девяносто третьем после октябрьских событий все советы в стране разогнали, и московский тоже.

Мы с тех пор с Колей почти не встречались, как-то увело нас друг от друга в сумасшедшие девяностые, а тут недавно столкнулись случайно на бульварах возле доронинского МХАТа, обрадовались друг другу, пошли посидеть в «Джонку». Вышел я оттуда с тяжелым чувством.

Коля, как выяснилось, стал сильно набожным, много времени проводит теперь в паломнических поездках, и это бы ладно, но в ответ на стандартное среди моих приятелей возмущение Крымом отреагировал вдруг всей этой дешевой демагогией – базы НАТО, киевская хунта, мировой заговор против России…

Я стараюсь в эти споры не ввязываться: если взрослый человек не может противостоять телевизору, поздно уже что-то ему доказывать и переубеждать, уехал поезд. Сдержался и на этот раз, но было очень обидно – это же Коля Перов, мало что друг детства, но ведь и взглядов были одних, и была между нами эта история с выборами, в которую вписались мы тогда совершенно искренне.

Пришел домой, пожаловался Тане – испортил, говорю, сука, одно из лучших воспоминаний жизни.

Перестань, сказала она, всегда таким был, обычная советская образованщина – где бабки и карьера, таких мы и взглядов, еще и ко мне клеился.

Я обиделся – не на Колю Перова, и даже не на то, что не рассказала тогда, а на тон, которым было сообщено теперь, – совершенно равнодушный, как будто о погоде речь.

Денис Иванович

Вот с самого начала не лежала у меня душа к этому проекту, как чуял.

Там всех дел-то, смешно сказать, на полтора ярда – переход через железку кинуть да собственно трассу отсыпать на три километра с небольшим. Максимум полгода это занимает, это предел пределов, а на самом деле быстрее, если финансирование не встанет. Но пока Игорь Александрович при делах, чего бы ему вставать. Так что за полгода управились бы без вопросов, даже со всей этой мутотенью со сносом.

Это в таких проектах всегда самый геморрой, когда расселять надо. И начинается – нам недоплатили, нам дайте двушку, а мы сейчас в суд… В суде вас заждались, это не вопрос, тем более сейчас сильно проще стало с этим делом, когда сто семнадцатый фэзэ выпустили по инфраструктурным проектам.

Но время! Время же уходит. А у нас, как на коксохиме, непрерывное производство – техника стоит, значит, убытки, работяги без объемов, значит, без зарплаты, и они начинают расползаться по окрестным халтурам, как тараканы. А канавы уже отрыты, а дожди сплошняком, и стенки ползут. Короче, все нужно было делать позавчера, а за несделанное кто в ответе? Понятное кино.

И ведь шло все поначалу как по маслу. Землепользование передернули, трассу эту в генплан засунули, причем за никакие деньги и очень быстро. Тут нам фортануло – у мэра Химок брат с пьяных глаз двух человек на зебре отоварил насмерть, а Игорь Александрович ему статью смягчил, и мэру надо было чем-то отдавать. Главе этой… черт, никак название не запомню… короче, ей даже заносить не пришлось, ей просто задачу поставили, и всех дел. Так уж на всякий случай я ей пять штук зелени сунул, она счастлива была.

И вот тут я расслабился, слишком все гладко шло.

Вообще-то, всегда кто-нибудь обязательно вылезет народ мутить, без этого редко обходится. Правозащитников этих стало как грязи, потому что интернет у всех теперь есть, вот они и обезьянничают друг за другом.

И что с ними делать – тоже давно известно.

Самое правильное – вообще не доводить до скандала. Нужны слушания эти общественные? Да не проблема, шпану местную собрал по пятихатке на нос, зал ими забил и пиши протокол.

Если публика все-таки возбухла, работай с самыми горлопанистыми. Их и искать не надо, они себя сами обнаружат. Кому денег дашь, кому метров прибавишь, и все, сдулся организованный протест…

Если не помогло, если какие-нибудь совсем упертые энтузиасты попались, тогда делать нечего, надо прессовать. Но это крайний случай, как с Чириковой этой, вот с ней люди намудохались-то… Но лучше этого избегать, а то начнется – менты, протоколы, допросы, газетенки шум разведут. Да не в чем другом дело, а просто дорого все это гасить.

Сучонка этого я недооценил. Он когда на тех слушаниях погнал на меня, я посмотрел – джинсы, очки, рожа небритая, короче, нищеброд обычный, но с гонором – да и выкинул его из головы. Таких в любой пристанционной забегаловке на рубль десяток – как подопьют, так начинают рассказывать, как в детстве первое место заняли на олимпиаде областной по физике…

А месяца через полтора после слушаний вдруг – здрасьте. Для начала пять телег пришло – губернатору, в следственный комитет, прокуратуру, природоохрану и до кучи еще и депутату областному в Госдуму. Не согласны, не довольны, требуем то, и се, и двадцать пятое… Бабки приперлись к областному правительству с плакатом «Не делайте нас бомжами!». Ну это ладно, это обычное дело, я бы и внимания не обратил, там таких каждый день стадо пасется. И в интернете вонь поднялась, но это вообще никого не волнует.

Но дальше-то больше. Мне звонят: что за камера к бабкам этим приехала, откуда? Нам, говорят, из пресс-службы губернатора вопрос задают, надо что-то отвечать. Мама дорогая…

Я главе предъявил: что за дела, вы же гарантировали, что проблем с населением не будет? Она – бэ, мэ, это не я, так получилось, это все Серегин из сорокового дома на Чехова, он волну гонит.

Тут я его и вспомнил. А камеру-то, спрашиваю, он где нарыл? Не знаю, говорит глава, но он вообще-то журналист, может, как-то где-то… Ага, сучья порода, но хотя бы что-то понятно стало.

Хрен на рыло. Отставной козы барабанщик оказался этот Серегин, а не журналист. Я его пробил – да, был журналистом, даже до мелких начальников дорастал. Но уже три года, как нигде не работает, дома сидит, помогает кому делать нечего. Но продолжает барабанить. Потому что камера-то – вот она. Откуда, спрашивается? Заказал нас кто-то? Это хотя бы понятно было бы. Но ведь вряд ли. Проект такой, что кроме нас он никому сто лет не сдался, там специфика, к тому же мы на нем никому поперек не стоим… ничего не понятно. А начальство мне мозг выедает, им что-то губернаторским надо же отвечать. Ладно, будем разбираться.

Главе команду дал, чтобы встречу мне организовала с этим вожаком народным. Подержусь, думаю, за пассажира лично.

Таня

Я ему говорила, я все сказала, но это же надо знать Пашу. Он если упрется, то все, вызывай Таманскую дивизию и стреляй по нему, а толку все равно не будет. И всегда такой был.

Что, ну вот что ты можешь сделать в этой ситуации?

Ведь понятно все, и не надо строить иллюзий. Да, свинство воровское эта дорога, из-за которой у людей дома снесут и нам жизнь отравят… про то, что цены в Турсуновке упадут, даже не говорю. И что? Жизнь теперь положить на эту борьбу? А толку?

Жизнь ты положишь, допустим. Как Миша Бекетов, например. Чирикова, та хоть ноги унесла с двумя детьми, в Эстонию переехала и сидит там тихо. А Мишу, который задолго еще до всей истории с трассой через Химкинский лес полез бодаться с этой шоблой областной, избили так, что он овощем сделался. Так и прожил лет пять, пока не помер. Ты туда же захотел? Мало тебе, что ты третий год без работы сидишь после того письма про Крым?

Я знаю, что не мог Паша не подписать. Знаю и уважаю, пусть он про меня что угодно думает. Когда все уже вписались: и Витька, и Вадик, и еще куча народу – понятно, что тут деваться некуда. Но ты же не в одиночку живешь, не в лесу. Петьке еще надо на ноги встать, у Андрея все не так гладко, как ты думаешь, я, в конце концов, тоже живой человек, между прочим…

Ведь всё уже, Паша, закрылась лавка. Это не то что не девяностые, уже и не двухтысячные даже. Были воры. Мы думали – они милее кровопийц. А выяснилось, что ничего подобного: как понадобилось, сразу стали кровопийцами. Будешь ты со своими бабками воздух сотрясать, но этот бульдозер уже не остановить.

Вот что мешает просто сходить в посольство, просто узнать про этот лессе-пассе? Ничего больше – просто поинтересоваться, что и как. Ведь по-всякому просила, и в шутку, и всерьез…

И в тот вечер опять – тысячу раз уже говоренное…

– А дальше что? – спрашивает. – Предположим, сходил, предположим, продали все – две квартиры, дом этот, вообще все и свалили. Стариков твоих мы куда денем? А детей? С собой? А там жить на что? И их всех кормить…

– Нет, лучше здесь сдохнуть, среди березок.

Он увидел, что я начала заводиться, но и сам вдруг озлобился, даже протрезвел.

– Может быть, лучше не сдохнуть, а выжить? – спрашивает.

– Это все, что ты можешь сказать? Я тебя очень прошу, давай раз в жизни обсудим это спокойно, без эмоций, ну пожалуйста. Можно ведь не продавать, можно сдать. И не обязательно, кстати, гражданство брать, можно просто жить, если недвижимость есть, даже арендованная. И не обязательно, кстати, Израиль – пожалуйста, да где угодно. А среда… что среда? Вот в Праге, все говорят, только русский и слышно на улице…

– Ладно, – говорит, – сдадим, свалим, всех с собой заберем… хотя я бы за детей решать не стал…

– Да не надо ни за кого ничего решать, ты за себя реши, они потом приедут, если не идиоты.

– И что мы там будем делать? Друг на друга пялиться?

А я давно над этим думала.

– Если Прага, то там можно на Радио Свобода устроиться.

От слова «устроиться» его аж передернуло.

– Как будто ты не знаешь, – говорит, – что это за клоповник… И кем же ты меня там видишь? Рядовым клопом? Или руководящим?

Ладно, думаю.

– Что мы там делать будем, ты спрашиваешь? Так я тебе скажу – просто жить, прости за пошлость. Жить и радоваться. Сколько той жизни осталось-то… А здесь нам что делать?

– Просто жить, – сказал, – прости за пафос.

– Ну все ведь уже, все… никого же не осталось… пустой город… позвонить некому… Думаешь, Жора с Леной этот вариант не обсуждают?

Паша голову поднял и сказал:

– Если честно, то я все понимаю не хуже тебя… но вот, скажем, Витька и Вадик… у них этого запасного аэродрома нет… Я им что должен сказать – до свидания, дорогие друзья, приятно было повидаться, счастливо оставаться, созвонимся?.. Еще Серега…

И такая меня обида взяла, просто до слез. Витька и Вадик – это самое главное, конечно. Не говоря о Сереге. Моя жизнь – дело тридцать третье. Понятно.

Утром Жорке позвонила, рассказала, что у нас тут происходит, и попросила кого-нибудь мне найти, кто понимает в недвижимости в Чехии, в виде на жительство, в налогах тамошних. Только, говорю, ты меня не выдавай.

Жора среди Пашиных друзей самый вменяемый. Не волнуйся, говорит, человека найду. Но лучше бы ты с Пашей как-то все-таки… чтоб не за спиной.

Невозможно, Жора, говорю, просто нереально, он уперся как баран, ты его знаешь.

Павел

Понятно было, что будет непросто, но я, конечно, не представлял, насколько далеко все уехало за эти три года. С одной стороны, время от времени с кем-нибудь перезвонишься или увидишься из тех, кто еще работает, послушаешь, что по редакциям происходит… Но если сам в этом не варишься, то и не ощущаешь происходящего, как выражался Саша Мостовщиков, заведовавший у нас отделом информации, во всей полноте глубины.

Все, что удалось добыть поначалу, – так это пару сочувственных постов в фб у друзей-стотысячников. Юрка Николаев, правда, отказал, хотя на него я рассчитывал больше всех. Он объяснил честно: не могу, старик, я от себя пишу только про котов своих и погоду, за все остальное заплачено за каждую букву, и, если я начну тут изображать гражданскую позицию, мои работодатели меня не поймут.

Сеня Поронин зато не подвел. Он выслушал коллизию, выпил залпом треть привезенной мною бутылки «Белуги» и задал деловой вопрос: тебе как – помягче или с размаху? Давай, отвечаю, с размаху. Правильно, одобрил Сеня.

Пост его начинался так: «Вороватые пидарасы протянули лапы к одному из самых охуительных уголков Подмосковья…»

Ого, говорю, строгий стиль у вас тут принят.

Законы жанра, объяснил Сеня: напишешь «Пришла зима» – никто и ухом не поведет, напишешь «Как же, сука, холодно в этой гребаной стране» – пара тысяч лайков как с куста.

В публикациях отказали все, кто делает вид, что их поводок подлиннее будет, чем у остальных, – и «Новый ракурс», и «Ведомости», и «Городской курьер». А тех, кого в строгом ошейнике держат на больших каналах, я и просить не стал – чего понапрасну людей ставить в неудобное положение?

Неожиданная удача ждала меня на областном телевидении, где отыскалась Лера Норицкая, с которой лет десять назад познакомились в каких-то гостях, очень тепло и славно пообщались – хорошего человека видно сразу – и с тех пор дружески перемигивались в фб. Лера, увидев мою борьбу, позвонила сама. Давай, предложила она, ты выводи своих бабок на пикет, а я камеру подгоню. Нас эти шайки подмосковные боятся больше, чем федералов, потому что Настя, наш генеральный, спит с кем-то из вице-губернаторов.

Спасибо тебе, конечно, огромное, говорю, но ты уверена, что у тебя из-за этого не будет неприятностей? Ну, отвечает, во-первых, никто никакой сюжет делать не собирается – все равно не пропустят. Пусть просто камера постоит, огоньки горят, дурища с микрофоном рядом – твоим бандосам хватит, чтобы немного просраться. А во-вторых, мне это все фиолетово. Я замуж вышла за словака, прикинь, и билет до Братиславы уже куплен. Последний месяц дорабатываю – дай, думаю, напоследок сделаю хоть что-то полезное, что-нибудь вставлю в жопу антинародному режиму.

Ну и он пришел – творческий успех и зрительское признание. Александра Михайловна позвонила аж в полвосьмого утра, не утерпела.

Затараторила.

– Павел Владимирович, да вот что же это как-то у нас с вами какое-то непонимание… мы же как лучше хотим… да вы же знаете, я всегда за поселок душой… но если кто-то недоволен, что ж сразу из избы-то выносить, всегда же можно договориться…

– Договориться, отвечаю – это да, это правильный путь, Александра Михайловна, можем прямо сейчас начать.

– Да господи, разве ж во мне вопрос… Тут вот такое дело, товарищ из компании хочет с вами переговорить, и я взяла на себя, так сказать… может, заглянете сегодня в администрацию часов в двенадцать? Или другое время удобнее?

– Нет, в двенадцать нормально. Буду.

Марина

Соспель и Раматюэль – это два городка во Франции. Они недалеко от Лазурного побережья, но не на море, а в горах. Маленькие совсем, но такие красивые! Я потом смотрела фотки, они совсем древние оказались, вообще с семнадцатого века. И там народу не бывает. В смысле, туристов мало. Не то что толпа на берегу, там не протолкнуться, и все мороженое едят.

Мне сначала Павел Владимирович показал, потом я в интернете нашла. Он их больше всех любит. Соспель и Раматюэль. Я сразу названия запомнила. А он где только не был. Во Франции, в Италии, в Америке был.

Мы с собаками гуляли, он мне показывал и рассказывал. Он маленькие города любит. В больших все одинаковое. Ну Париж, ну Барселона, даже Нью-Йорк – архитектура разная, конечно, а так не отличишь. Туристический аттракцион. Настоящая жизнь только в маленьких городках. Как Соспель и Раматюэль. И там все дешевле и вкуснее. Вот долетел куда-нибудь, машину взял напрокат в аэропорту – и поехал подальше от больших городов. И навигатор надо так настроить, чтобы по трассам не ехать, а по маленьким дорогам только, там красивее.

Мы на следующий день опять пошли с собаками, и я говорю – фотки посмотрела в интернете, вообще сказка. И как же люди живут в такой красоте, вообще. Я нигде не была. Мама меня в десятом классе возила в Питер, у нее там тетка жила в Автово, и все. В Сочи вот хотела еще, в смысле с Петей…

Павел Владимирович вдруг нахмурился. Вот, говорит, как бы мне хотелось вам все это показать. Просто чтоб вы увидели и порадовались. Потому что надо делиться. Когда один это видишь, это не то. Дарить это надо, так сказал. Вот раньше было кому дарить, а теперь…

А я такая вдруг… вот просто меня понесло… я говорю – вы такой человек, я таких не видела, только в сериалах… и вы для нас столько делаете с мамой, вообще… вот… и мне все равно, как это… Я, говорю, не знаю, как сказать, Павел Владимирович, но если вам… если вы… короче, дома же мама, а мы можем вот туда отойти, за будку трансформаторную… я же все понимаю, вы же мужчина, вам надо…

А он вдруг рассмеялся и руку мне поцеловал.

Павел

В двенадцать зашел в администрацию. Александра Михайловна меня встретила, в свой кабинет завела. На стене два поясных фотопортрета – президента, этот повыше висит, и областного губернатора будка протокольная. Ясное дело, писаные нам тут не по карману, да и не по чину. Но это, надо полагать, до тех пор, пока не улучшится инвестиционный климат и не займет Турсуновка достойное место в ряду мировых мегаполисов… тогда уж Церетели закажем. За столом – адепт гуманистической урбанизации Денис, как мы помним, Иванович – рубашку только сменил на фиолетовую. Присаживайтесь, предлагает, познакомимся наконец, да и обсудим наши проблемы.

– А что, у нас есть общие проблемы?

– А как же, имеются. Пока, во всяком случае, общие.

Тут Александра Михайловна всполошилась.

– Я пойду, если нет возражений, а вы разговаривайте… мне квартальный отчет принимать… и еще там всякое… куча дел…

Александра Михайловна испарилась, мы остались вдвоем.

И что же, интересуюсь, за беда такая у нас на всех одна?

– Да-да, – отвечает, – у нас у всех… у вас, у меня… вот у Александры Михайловны тоже могут возникнуть трудности…

– Мне казалось, у нас немного разные…

– Как посмотреть, как посмотреть… Описываю вам, Павел Владимирович, положение дел, вот как на духу.

Мне даже понравилось, что он юлить не стал, а изложил все прямо.

– Стройка, – говорит, – должна начаться не позже февраля. Если нет, если я сроки сорву – мной окрестные поля удобрять будут. В этом моя проблема. А ваша состоит в том, чтобы не потерять в цене за дом и участок. Ну, если я решу свою… Все верно?

– А у Александры Михайловны, интересно, что за боль?

– Когда, – сообщил, – люди гарантируют, что при реализации проекта на их территории препятствий не возникнет, и даже получают гонорар, а потом… короче, это ситуация неприятная для всех.

Понятно…

– И как, – спрашиваю, – предлагается решать наши общие проблемы?

– Мирно, Павел Владимирович, как принято среди интеллигентных людей. Хотя вы нам и создали некоторую головную боль. Давайте поэтому к делу. Вы чего, собственно, добиваетесь?

Он со мной в открытую, и я тоже решил дурака не валять.

– Вам нужна дорога от станции, чтобы начать осваивать участки под застройку, которые за Лугачево образовались. Это очевидно. А мы хотим, чтобы дорога не шла по улице Чехова, чтобы дома не сносили. И альтернативы есть: либо в обход Дегунево можно строить, либо через путепровод… Вот и все, чего мы добиваемся.

Денис Иванович покивал уважительно.

– Все вы верно сказали, все верно… Но с одной поправкой – нет никакой альтернативы. Любой другой маршрут, кроме Чехова, делает проект нерентабельным, мы считали. И в обход Дегунево, и через путепровод – все получается слишком дорого. У нас таргет по окупаемости – три года. А продажи стоят уже второй сезон, спасибо, кризис начался, люди хоть стали вкладываться в недвижимость.

Кому, думаю, война, кому мать родна… И если вариантов нет, то что мы, спрашивается, тогда здесь обсуждаем?

– Компенсацию, – отвечает, – размер ее, точнее. Вы не сомневайтесь, дорога будет в любом случае, потому что она нужна. Дома сносить придется, ничего не поделаешь. Но нам надо иметь эту территорию юридически чистой не позже чем через два месяца. Иначе начнет простаивать техника, бригады, кредитная линия тоже не навсегда, короче, пойдут убытки.