Текст книги "Довоенная книга"

На Чехова

Павел

Серую бумажку на уличном столбе я заметил сразу. Таким способом начальство извещает жителей Турсуновки о всяких важных новостях – в основном про долги за все на свете, или о распродажах к праздникам для ветеранов, или о нашествии клещей. Сайт свой администрация тоже завела пару лет назад – модернизация, инновации, электронное правительство (начальство, попросту говоря, велело), – но пользуется им неохотно, поэтому поселок по-прежнему узнает казенные новости из серых бумажек, расклеенных на столбах.

Подходить сразу не стал. У меня есть твердое правило – до первой утренней сигареты никакую информацию в себя не впускать, беречь, значит, от неприятностей не вполне еще проснувшийся организм. А хороших новостей ни от какой власти я давно уже не жду, даже от такой мелкой, как турсуновская.

Постоял у ворот, пока пес носился по мартовским лужам и лаем вызывал на бой соседских собак. Сделал последнюю затяжку, подозвал Тома и пошел к столбу, поборов соблазн плюнуть и сделать вид, что ничего не видел.

Сообщение оказалось вроде бы важным, но туманным. «Во исполнение постановления… согласно Генплану развития области… трасса регионального значения… кадастровые номера… общественные слушания…»

Тут я услышал за спиной голоса и обернулся. По скользкому тротуару семенили соседи – Нина и Витя из сорок девятого дома.

– Здорово, Паш. Чего там? Про газ, что ли, опять? – поинтересовалась Нина.

Газ для нашего поселка тема больная. Провели его давно, лет тридцать назад. Тогда все врезались по закону, со всеми разрешениями, многочисленные бумажки выправляли как положено. Потом не стало советской власти, а люди начали строиться, расширяться, и пошло-поехало – там подсоединились левым способом, здесь котел повесили или трассу удлинили, ничего не оформляя… И вот теперь, когда опять строгости начались, половина Турсуновки сидит и дрожит в ожидании штрафов и отключений.

– Здорово, – отвечаю. – Не, тут что-то другое… дорогу, похоже, делать будут.

– О, дорога – это вещь, – обрадовался Витя. – У нас, на Чехова? Давно пора. Я на той неделе, прикинь, чуть глушак не оторвал на повороте, где колонка, там ни фонарей, ни асфальта, полная жопа…

– Тут не поймешь ничего, – говорю, – у нас, не у нас… где-то здесь… иначе чего нас собирать?

– Куда?

– Ну слушания общественные будут в администрации. В субботу, в два. Так положено, когда стройка, типа, они наше мнение спрашивают.

– Ты пойдешь? – спросила Нина. – А то мы в субботу никак не сможем. В воскресенье сваты приедут, а у нас еще конь не валялся.

– Кого выдаете, – спрашиваю, – Аню?

– Нет, Лизу. На Аньку спросу нет пока.

– Обидно Ане-то, наверное? Она же старшая. Парень-то хороший?

– Хороший, хотя не служил, – отозвался Витя. – Я с ним бухал, он клинский.

Исчерпывающая, подумал я, характеристика…

– Все, ладно, – всполошилась Нина, – мы побежали, а то тверскую электричку пропустим, а следующая только через час, хрен втиснешься еще в нее. Так ты пойдешь на слушания эти?

– Наверное, постараюсь… надо же понять, чего они мутят.

– Ладно, расскажешь тогда.

Витя с Ниной двинулись к станции, а мы с Томом отправились привычным маршрутом, который строится в обход домов, где живут другие собаки, чтобы не устраивать с утра пораньше перебрех на весь поселок.

Настроение у меня было какое-то мутное. Новость про дорогу, которую будут строить непонятно где, но ясно, что поблизости, конечно, огорчительная. В Химках, думаю, все, наверное, тоже так начиналось: жили себе люди, детей в лес водили, а потом раз, бумажка на столбе, и вместо леса – десять полос асфальта под боком, борись – не борись…

Еще сильнее я расстроился, когда понял вдруг, что не могу вспомнить фамилию Вити и Нины. Вот же черт, ведь тридцать лет бок о бок, и все я про их нехитрую жизнь знаю, и родителей Витькиных помню, отец был водопроводчик, в старый дом наш он воду заводил, и дочки их на глазах выросли, Анька и Лизка, за которой теперь сваты приезжают… а фамилия пропала, как корова языком… Из-за сватов этих я тоже почему-то расстроился, да и фамилия эта непонятно на что мне сдалась, но обидно стало, что забылась.

Но если честно, конечно, то будешь тут с утра в хорошем настроении и твердой памяти, если с вечера полбутылки конька как не бывало….

Когда мы с Томом вернулись, дома пахло свежесваренным кофе. Это был хороший знак. Значит, Таня давно встала и то злобное раздражение, которое я называю звериным утренним оскалом, уже осталось позади. Кофе полагается пить в мирной болтовне, не обсуждая тем серьезных, и уж тем более неприятных, а только такие, по которым давным-давно достигнуто полное взаимопонимание.

– Как прошлись? – крикнула Таня из кухни.

– Отлично прошлись, никого не съели. Грязно только очень, вон у пса лапы даже не оттираются…

– Ты же знаешь, в этой стране есть два времени года – грязь подсохла и грязь замерзла.

– Знаю. Кофе всем дают или только избранным?

– Уже налила на твою долю.

– Доля моя выглядит неплохо…

В этом обмене привычными репликами, в аппетитных запахах, в самой Тане – ладной, аккуратно причесанной после душа, уже накрашенной: она никогда не позволяет себе появиться после сна «неприбранной» – во всем этом было столько спокойствия и основательности, столько домашнего и надежного, что утренняя муть разом выветрилась. Захотелось курить, это верный признак возвращения к жизни с ее мелкими радостями, но до второй сигареты надо потерпеть. Доброжелательный утренний треп – это обязательный ритуал, свернуть его раньше времени – себе дороже выйдет, Таня может обидеться.

Таня

Паша утром пса выгуливал, вернулся с местными новостями. Представляешь, рассказывает, встретил Витьку с Нинкой из сорок девятого дома. Так к ним в субботу сваты приезжают.

Я поинтересовалась, кого выдают, у них же две дочки.

Лизу, как выясняется, младшую. Пашу впечатлило то, что за невестой сватов присылают. Сваты, говорит, ты только вдумайся! Потом еще простыню будут вывешивать, с них станется. Мы где живем, в каком веке?

Ну, я ему сообщила, что страна – Россия, век – двадцать первый.

Если серьезно, отвечает, то как посмотришь, что вокруг творится, так решишь, что век семнадцатый, только телевизор уже изобрели. А как посмотришь в телевизор, так там все время показывают новости про какой-нибудь тринадцатый…

Это Пашино народолюбие меня всегда немного раздражало, есть в этом что-то инфантильное…

Брось, говорю, свадьба – отличный повод для пьянки. А это все – ритуал, и не более того. Они и в церковь так же ходят: положено на Пасху – они и прутся, или там на Рождество. А насчет простыни – не думаю. Лизка их, по-моему, уже все окрестности обслужила. Нет, ну правда, как в магазин ни пойдешь, вечно она с какими-то охламонами там хороводится.

Он рассмеялся. Ладно тебе, сказал, она девка незлая.

Вот и я говорю – широкой души.

Павел

Хотел Таню спросить, не помнит ли она, как фамилия родителей Лизки, но передумал. Таня с соседями почти не общается, откуда ей знать. Это я, считай, местный: отец с мамой здесь дачу купили, когда мы с Таней еще и знакомы-то не были. Тем более что речь о нечетной стороне.

Четная, на которой стоит наш дом, и нечетная стороны улицы Чехова – это всегда были территории приграничные. Да такими и остались, собственно.

Когда-то Турсуновка была обычной подмосковной деревней, прилепившейся к железной дороге в густых лесах за Сходней. Две улицы, избы в ряд, некоторые вон до сих пор стоят.

В самом конце тридцатых, прямо перед войной, лес вокруг Турсуновки начали рубить под дачные участки, предназначенные для начальства средней руки. Хотя попадалась рыба и покрупнее. Среди дачников оказался, например, Максим Максимович Литвинов, довоенный еще министр иностранных дел. Ради него под железной дорогой прорыли туннель – единственный, согласно турсуновской мифологии, на всем протяжении от Москвы до Питера. А может, и правда, что других нет, никто же не проверял. Я все собираюсь рассказать о таком любопытном обстоятельстве своей знакомой Маше Слоним, которая приходится этому Литвинову внучкой, но всякий раз забываю.

И вот скоро уже сто лет, как дачи здесь появились, уже сколько народу поумирало, уже Турсуновка много раз сменила подчинение: то она была при Сходне, то отходила Зеленограду, теперь ее приписали к Химкам и стала она микрорайоном – а невидимая эта черта, отделяющая пришлых от коренных, сохранилась. Ну, правду сказать, что значит «невидимая»…

Там, где была когда-то деревня, – там богатых домов, новых, появилось немного. Либо избы стоят совсем старые, либо крепкие, но корявые постройки советского времени, казавшиеся тогда признаком зажиточности.

Когда пришли восьмидесятые-девяностые, и закружились денежные вихри, и все запреты рухнули, и участки стали продавать и покупать налево и направо, старую Турсуновку это почти не затронуло. Слишком близко к железной дороге стоят дома, это раз, а состоятельные люди хотят тишины и уединения. И кроме того, у аборигенов это было единственное жилье, как его продашь?

А вот в дачной части поселка началась стройка невиданного размаха. Не как на Рублевке, конечно, или Новой Риге, но вполне достаточного для того, чтобы траверз улицы Чехова, от которой в свое время начинали ползти в сторону леса дачные участки, окончательно разделил поселок на два мира.

Таня

Про соседскую свадьбу – это оказалась в тот день не единственная новость. Объявление еще, вспомнил Паша, на столбе прочитал – общественные слушания в администрации будут. Понять толком ничего нельзя, говорит, ты же знаешь этот куриный язык, но, похоже, дорогу будут строить где-то тут у нас.

– Когда? – спрашиваю.

– Что – когда?

– Ну слушания.

– В субботу, в два.

– Я не смогу, у меня в три только лекция закончится у второкурсников. А ты сходи, послушай, заодно напомни им там, в администрации, что они третий год собираются пруд почистить.

– Да что ты? Правда, можно? Спасибо тебе огромное за доверие.

Он шутливо ответил, но в то же время и с раздражением. С одной стороны, все верно, контакты с внешним миром – администрацией, строителями, электриками, газовщиками, соседями – дело малоприятное, следовательно, мужское. С другой – не может забыть, как я однажды сказала: я работаю и зарабатываю, а ты уж, будь добр, займись, раз дома сидишь… Он вскинулся: если, говорит, я в контору не хожу каждый день к десяти, это не значит, что я не работаю. Я тогда сто раз извинилась, но Паша разговор этот запомнил, я знаю.

Я ему еще сообщила, что у нас в субботу родительский день. И Андрей с Оксаной будут, и Петька, еще Марковичи звонили, может, тоже заедут. Я всех на шесть позвала.

Павел

Я так обрадовался, что Таня решила всех собрать. Давно не виделись, я по пацанам соскучился, а если Лена с Георгием тоже будут – вообще прекрасно. У Тани с Леной Маркович идет давняя гражданская война из-за того, кто лучше готовит, от которой всем окружающим решительный выигрыш. А если еще Жора уговорит жену сесть за руль, так получится просто отличное застолье: и выпить будет с кем, и закусить чем.

В тот день настроение с утра было так себе, но когда Таня сообщила про субботнюю сходку, я окончательно пришел в хорошее расположение духа – «разулыбался про себя», как написал в заметке какой-то практикант лет пять назад, когда я еще работал в газете. Ну до шести же, думаю, эта бодяга должна закончиться…

Не тут-то было.

В субботу народу на слушаниях по поводу загадочной дороги собралось неожиданно много. Я пришел точно к назначенному времени, к двум, и обнаружил, что зал полон, не протолкнуться. Много было знакомых лиц – в Турсуновке за столько-то лет трудно друг друга не встретить. Но попадались и незнакомцы – владельцы новой недвижимости, судя по манере одеваться и держаться, с коренными не спутаешь.

Встал в дверях, начал осматриваться.

Председательствовала Александра Михайловна, глава администрации. Я ее помню еще молодой делопроизводительницей в местном – о господи, сколько же воды утекло – сельсовете, и была тогда Александра Михайловна Шуркой без отчества. Тетка незлая, а главное, своя, турсуновская, искренне за поселок переживающая и, если это в ее силах, готовая помочь.

Сил, правда, у нее всегда немного, потому что из-за малости своей Турсуновка вечно от кого-то зависит: то от Сходни, то от Зеленограда или, как сейчас, от Химок. Но если справку какую-нибудь нужно выписать или лампу заменить в уличном фонаре – Таня очень не любит, когда перед домом темно, – Александра Михайловна никогда не откажет. А вот, например, пруд турсуновский почистить – это уже не в ее возможностях.

Рядом с ней за столом, установленным на сцене – актовый зал администрации служит всяким целям, тут и дискотеки случаются, и распродажи, – расположился молодой мужик в хорошем костюме и розовой рубашке.

– Ну что, будем начинать? – сказала Александра Михайловна, обращаясь больше не к залу, а к своему соседу. – Опоздавшие подтянутся… Итак, мы вас сюда пригласили, чтобы рассказать, что ждет нашу Турсуновку, как будем развиваться, поделиться планами, выслушать, конечно, мнение жителей… Вот я вам хочу представить Дениса Ивановича, он из компании «Терра». Компания известная, солидная, много строит по области… вот с ними у нас планы, так сказать, совместные… будем сотрудничать, на общее, как говорится, благо… в целях дальнейшего развития… Денис Иванович, прошу.

Денис Иванович приветливо улыбнулся и заговорил, не вставая с места, лишь слегка подался вперед.

– Дамы, господа… – Тут бабки в зале оживились: они такое обращение слышали только в сериалах. – Я имею честь представлять самого динамично развивающегося девелопера области, компанию, как правильно отметила Александра Михайловна, «Терра лимитед». Мы приняли участие в конкурсе на инфраструктурное развитие… э-э-э…

– Турсуновки, – пришла ему на помощь Александра Михайловна.

– …совершенно верно, Турсуновки. И как бы стали победителями… это высокая честь… и вот, собственно, хотелось бы выслушать ваши пожелания… поделиться нашими наработками, которые нацелены на взаимовыгодное сотрудничество…

– Что делать-то будете? – спросил кто-то нетерпеливый из зала. – Асфальт менять? Или что?

– Товарищи дорогие, давайте дадим высказаться уважаемому гостю, – укоризненно сказала Александра Михайловна.

– На этом этапе не могу вам ответить окончательно утвердительно, уважаемый, – Денис Иванович заговорил быстрее и тише, – но одна из опций проекта предусматривает коммуникационную связку от железнодорожной станции… согласно генплану… к заводу железобетонных изделий… сразу улучшится дорожная ситуация… в целом… появятся новые инвестиционные возможности…

– Дорога, значит, – констатировал тот же голос. – Через поселок?

– Ну, как один из возможных вариантов мы рассматриваем…

– Других-то нету…

Тут снова решила вмешаться глава администрации, но Денис Иванович жестом остановил ее, показывая, что он справится и сам.

– Мы исходим из оптимальных критериев… стремимся к конструктивному позитиву в области урбанистики… и в этом смысле прокладка маршрута по бывшей улице Чехова представляется…

– Как это «бывшей»?

– …разумеется, конечно, я понимаю вашу озабоченность… но поверьте, социальное партнерство для нашей компании не просто высокие слова… вот только что закончили строительство детского садика в Лугачево, вы знаете, наверное… практически закончили, в третьем квартале наверняка сдадим… поэтому, собственно, мы здесь и собрались… с целью как бы учесть все интересы жителей…

Тут вступила какая-то тетка. Но ведь Чехова, говорит, это и есть дорога. Все же по ней ездят, мы вот ездим…

– Как мы уже вместе с вами отметили, – приветливо сообщил ей Денис Иванович, – агломерация не стоит на месте, она требует развития… улица Чехова в ее нынешнем виде не отвечает возросшим требованиям… по грузопотоку… по скоростным показателям…

– Проще говоря, будет новая дорога, верно?

– Совершенно верно, благодарю вас, совершенно новая, отвечающая…

– И сколько полос?

– Согласно требованиям конкурсной документации… в целях развития… четыре полосы… с учетом дальнейших перспектив…

Зал загомонил, кто-то задумчиво присвистнул.

– Четыре полосы – это же чистый автобан… На Чехова сейчас от силы полтора ряда, и расширять ее некуда, там всё и так впритык к домам, – ни к кому особо не обращаясь, произнес коренастый армянин, который пришел одновременно со мной и стоял рядом в проходе.

– У меня такое предложение, – Александра Михайловна все-таки решила, что полемика эта требует ее участия. – Поскольку мы так можем засидеться, а люди все занятые, и вот Денис Иванович издалека приехал, а суббота все-таки, надо и о семьях подумать… так давайте мы сейчас разойдемся, обдумаем в целом всю информацию, которую нам Денис Иванович как представитель… а потом соберемся, скажем, после праздников для типа уточнения… а сейчас зафиксируем в протоколе, что ознакомились и возражений нет, а уж детали…

С самого начала было ясно, чего добиваются глава и Денис Иванович в розовой рубашке. Слушания состоялись? Возражений у местного населения не было? Все по закону? И вот когда начнется стройка и люди пойдут с претензиями, а без этого не бывает, им этот протокол в рожу и сунут. Для этого нужно здесь натараторить умных слов, заморочить всем голову и побыстрее эту говорильню свернуть.

Ладно, думаю, сейчас мы вас немного погоняем.

– Подождите, – сказал я нарочито громко. – Мы, конечно, разойдемся, но может нам Денис Иванович как представитель ответить на простые вопросы? Дома на Чехова будут сносить, чтобы дорогу эту новую построить? И если да, то сколько? Ну конкретно – какие номера? И как вообще это будет все…

В зале стало тихо.

Про снос домов – это был экспромт, игра на повышение. Есть железное правило: хочешь свары на любом сборище – выступай поабсурднее, выдвигай самые бредовые претензии, заставляй оппонента оправдываться. Именно свара и нужна была сейчас, нельзя было допустить, чтобы люди вот так разошлись, потому что потом будет уже поздно что-то выяснять и доказывать.

– Ну вот, – растерянно произнесла Александра Михайловна, – что за люди, сами же себя задерживаем…

– Шура, – миролюбиво обратилась к ней старуха в очках с дужками, примотанными скотчем, – ты просто объясни, чего будет, а мы-то чего… пусть Денис Иванович скажет, и пойдем…

Денис Иванович решил придерживаться прежней тактики, то есть говорить много, тихо и непонятно.

– Видите ли, мы пока конкретно не прорабатывали… конкурс только состоялся… но, учитывая потребности развития… возможно… какие-то объекты, попадающие в пятно застройки… мы, собственно, понимаем… но и вы должны осознавать…

Не-не-не, сказал я про себя, эти спокойной ночи, малыши, тут не прокатят.

– Какие дома снесут? Номера назовите. Вы же знаете, у вас же план есть. Или вы на конкурсе как – в устном жанре выступали?

– Все ведь может поменяться, – ответил он уже раздраженно, – как же вы не понимаете… нечетная сторона улицы Чехова планом предусмотрена… и не раз может поменяться, между прочим…

Наступило потрясенное молчание. Я и сам про снос заговорил от совершеннейшей балды, просто чтобы раззадорить собрание, и только сейчас до конца осознал услышанное.

Правда, все эти дни, с того момента, как увидел серую бумажку на столбе, я старательно гнал от себя то первое слово, которое пришло на ум, когда прочитал объявление о предстоящих слушаниях. Но оно все время возвращалось, отравляя жизнь, как мелкий заусенец, когда под рукой нет ножниц, – Химки, Химки…

Когда лет семь назад появились первые новости о том, что параллельно с Ленинградкой построят новую платную трассу и будет на ней аж по пять полос в каждую сторону, я поначалу обрадовался. Потому что сил терпеть эти пробки не оставалось уже никаких, иногда на дорогу в Москву или обратно в Турсуновку уходило больше трех часов. Конечно, новая трасса – это благо, лучше заплатить, чем в пробках провести полжизни.

Но потом возникла эта Чирикова, которая взялась бороться не против самой дороги, а против этого конкретного маршрута. Она раскопала документы, подняла скандал, и я со стыдом понял, что был неправ. Дорога, конечно, нужна, но то, что предлагалось, это был чистой воды разбой по отношению к людям, жившим в округе, и дело не только в вырубленном лесе, не говоря уже о банальном воровстве.

Чирикова оказалась боец. Ее хватило на несколько лет, волну она подняла нешуточную, и мы с Таней очень ей сочувствовали – все петиции подписывали, все посты ее лайкали, пару раз даже на митинги сходили на окраине Химок, а сколько заметок про этот лес я опубликовал у себя…

Но проиграла Чирикова в конце концов: лес вырубили, дорогу построили, да еще паре ее соратников неизвестные голову проломили, и сама она в результате уехала в Эстонию жить.

Встреча силы с соломой, резюмировала Таня, когда все закончилось. Давай, говорю, хотя бы по трассе этой новой не ездить – из принципа, но она только досадливо отмахнулась – чего уж теперь…

А вот чего теперь, вот того самого – теперь они, суки, и до нас добрались.

Ощущение было такое, как будто даже не под дых ударили, а с ноги в пах. Суки, твари алчные… как же это… суки…

Потому что никакая это, конечно, уже стала не дача в ближнем Подмосковье.

Три года назад мы закончили грандиозную – по нашим, конечно, меркам – стройку. В результате которой возник у нас на участке настоящий загородный дом – двухэтажный, по немецкому проекту сделанный, на первый взгляд небольшой и неброский, а если присмотреться – по-европейски элегантный, удобный, уютный, прагматичный в каждой мелочи.

Лена и Георгий Марковичи свой дом в Сахарово закончили строить примерно тогда же, и был он, безусловно, сильно побогаче нашего – из финского клееного бруса, с гранитными полами, со вторым светом и с двумя огромными каминами – но благородная Лена признала поражение. «Очень хорош, вот ровно то, что надо для жизни, – мрачно констатировала она, осмотрев наш дом. – А в нашем мавзолее только Ленина не хватает. Это все Жорка с его комплексами… строить надо деревянный… каркас – отстой… меньше четырехсот квадратов неудобняк… все бедное детство свое хочет компенсировать».

Дом вписался в старый дачный участок идеально, не пришлось рубить ни одной елки, только береза потом засохла у ворот, когда канаву под воду копали и прошлись ей по корням. Несрубленными елками я гордился особо, потому что они были главным достоянием участка. У всех соседей елки уже давно исчезли – их либо повырубали, либо они сами попадали от старости – а у нас стояли… высоченные, лет, наверное, сто с лишним им. Сорок семь штук, считанные.

Но главное, конечно, было в другом. Очень кстати мы с Таней построили этот дом, вот просто очень вовремя.

Идея была моя. Я предложил продать квартиру на проспекте Вернадского, оставшуюся от родителей, и на эти деньги поставить в Турсуновке что-нибудь капитальное, пригодное для круглогодичного проживания. Старую дачу не трогать, оставить как есть, а строиться в глубине участка, с нуля, благо территория позволяет – щедро оделяли номенклатуру до войны, аж по тридцать соток давали.

Дом сам по себе меня не интересовал, я вообще ко всякой недвижимости отношусь равнодушно – есть крыша над головой, всем места хватает, ну и славу богу. Просто захотелось, чтобы у нас с Таней появилось общее дело, и не мелочевка какая-нибудь, а нечто масштабное, требующее напряжения сил, но и результатом радующее.

«Смотри, – сказал я как-то вечером, положив перед собой лист бумаги, – что я придумал. Сына мы с тобой вырастили – это Андрюха. Дерево тоже подрастает – это Петя, дубина стоеросовая. Может, пора нам дом построить? Я прикинул, там в Турсуновке как раз есть поляна в левом углу, ну ты знаешь, где малина дикая, вот там можно было бы…»

Начал чертить план – как будто экспромтом, фантазируя на ходу, – хотя все уже на самом деле давно придумал и нарисовал. Но было важно, чтобы с самого начала это оказалось наше общее желание, совместная мечта, а не что-то, что мне взбрело в голову, а она вяло согласилась: ну конечно, почему бы и нет, в конце концов, твоих родителей квартира, и дача твоя, хозяин-барин, а я не против, круглогодично – это хорошо.

Если бы не этот дом, я придумал бы что-нибудь другое. Потому что видел или скорее чувствовал, и довольно давно уже, что Таня живет в каком-то постоянном напряжении. И что вот это ожесточенное раздражение, которое охватывает ее по утрам, да и не только по утрам, – оно неслучайное. И что вечерами утыкается она в какой-нибудь глупейший сериал не потому, что он ее увлекает, а чтобы со мной не заводить никаких разговоров, все чаще кончавшихся перепалками.

Я этого понять не мог. Ну что, ну вот что тебе не так? Дети в порядке, сами тоже, тьфу-тьфу-тьфу, руки-ноги на месте, квартира, машина, дача – все есть, друзей пол-Москвы… в конце концов, оглянись вокруг, посмотри, сколько людей живут в такой беде… грех жаловаться, честное слово, нельзя же так. Возраст? Да ладно тебе – это в юности кажется, что к сорока жизнь кончается… сама же говорила: давай родим пораньше, они уже будут взрослые и самостоятельные, а мы еще поживем для себя. Ну так давай жить и радоваться, а не превращать каждый день в какую-то вялотекущую трагедию неизвестно из-за чего.

Несколько раз пытался сказать все это Тане – и всерьез, и шутливо – но без толку. Кончались эти разговоры либо угрюмым молчанием, либо самым ненавистным для меня образом – слезами и истеричным, без логики и смысла, выяснением отношений, как в этих самых Таниных сериалах.

И когда пришла идея затеять эту стройку, я испытал сильнейшее облегчение – настолько она казалась верной, решающей все проблемы. Сын, дерево, дом – я сначала засмеялся, вспомнив тогда эту формулу, а потом подумал: а что, собственно, тут смешного, самые банальные рецепты – они и есть самые верные.

И оказался прав, все получилось, идея моя сработала.

В тот вечер, когда я впервые предложил Тане построить в Турсуновке дом – я говорил «поставить», так мне почему-то больше нравилось, – мы просидели у компьютера до половины третьего. Смотрели проекты, цены, изучали рынок – за сколько можно продать квартиру на Вернадского – снова возвращались на сайты строительных компаний… Пока в глазах не начало рябить от всех этих архитектурных решений, схем водоснабжения и ландшафтных дизайнов.

И закончился тот вечер так, как уже давно не было. «Пашка, какой же ты молодец, как же мне с тобой повезло», – вдруг сказала Таня. Я обнял ее одной рукой, она прижалась щекой к моему плечу и требовательно прошептала: «Нет, как следует давай обнимай… я у тебя тоже ничего…» И я увидел, как она расстегивает пуговицы на халате, и понял, что счастлив – не только от того, что сейчас будет, а больше потому, что все в жизни сложилось правильно, и Таня меня любит, и ценит то, что я для нее делаю, и я ее люблю, и все у нас будет хорошо, и сейчас хорошо… и сейчас… и сейчас… Заснули тогда под самое утро. Последним, что Таня уже в полусне сказала, было: «После такой ночи, боюсь, детскую надо будет предусмотреть…»

На следующий день забросили все дела, Таня отпросилась на работе, а мне уже и отпрашиваться было негде, и снова уселись перед экраном – смотреть, прицениваться и выбирать, но уже без спешки, основательно и въедливо, в чем Тане равных немного.

Дело было в марте, а уже на майские начали копать яму под фундамент, и на год я превратился в прораба, а также снабженца, работника технадзора, охранника склада, и кто там еще бывает на стройке.

Опыта в этом деле ни у меня, ни у Тани не было ровным счетом никакого. Самое большее, с чем мы до того соприкасались, был косметический ремонт в квартире, да и тот делал дальний родственник Марковичей Валера, которому можно было довериться без оглядки. А тут целый дом, от «нуля» до последнего выключателя…

Поэтому все ошибки, которые могут допустить застройщики-дилетанты, мы совершили, начав с классической – приступили к делу, не продав родительскую квартиру, то есть не имея на руках всю сумму. Так не хотелось терять год, так важно было, чтобы поскорее сбылась эта наша мечта. Я взял кредит и потом еще полгода бегал, как цирковая лошадь по кругу, по всем друзьям, одалживая и переодалживая.

Как ни странно, меня это совершенно не угнетало, не раздражало, хотя просить кого-то, тем более о деньгах, я ненавижу. Но тут знал – зачем, и это оправдывало всё, любые унижения. И знал, что, если вдруг понадобится, с такой же легкостью, как сейчас я занимаюсь этой стройкой, продам к чертовой матери все, любую недвижимость и движимость. Потому что ничего важнее наших с Таней отношений не было, нет, и не будет в моей жизни.

Когда слушания в администрации закончились, я позвонил Тане, сказал, что задерживаюсь ненадолго и чтобы садились за стол без меня. Рассчитывал, что опоздаю минут на сорок, а вышло – на полтора часа. Таня несколько раз звонила, но я не стал отвечать – не до того было, да и не любитель я объясняться по телефону.

Но вопреки ожиданиям, дома особых претензий мне предъявлено не было, потому что не к сроку явились все. Андрей с женой Оксаной и Петя добирались вместе и угодили в пробку на Войковской, а Марковичи, те вообще подъехали одновременно со мной.

Пока шли вместе от ворот до дома, Лена выступила с традиционной тирадой – вот, у людей на участке рай земной, и деревья растут, и кусты, а у нас чистое поле для гольфа, благо бы играл еще кто, – адресованной мужу, который настоял на устройстве газона.

– Ленка, – говорю ей, – ты не понимаешь. У нас дачный участок, а у вас английское королевское поместье, вам положено иметь газон и стричь его двести лет.

– Как же, как же, – отвечает, – если только голову не отрубят, как Карлу Первому.

– Ничего себе! Да ты энциклопедист.

– Не надо грязных подозрений, – мрачно сказал Жора, – это она только что «Двадцать лет спустя» перечитала.

Таня

Я стараюсь сама никогда не опаздывать и в других этого не терплю. Тем более когда много народу и все рассчитано по времени. Три раза мне, что ли, все подогревать?

Вышла на крыльцо, смотрю – идут все: и Пашка, и Марковичи, но при этом не торопятся, как будто так и надо.

– Вы, – кричу, – издеваетесь, что ли, над хозяйкой? А тебя, Паша, убить мало, ты почему трубку не берешь?

– Не мог, – отвечает, – прости. Сейчас выпьем по первой, все расскажу.

Пашка любит посиделки. И совсем не только за возможность выпить и вкусно поесть. Скорее за треп этот дружеский, за байки и анекдоты, за восторг, как он выражается, человеческого общения. Он говорит, что если не с кем выпить и языки почесать, значит, ты либо слепоглухонемой, либо человек говно, причем скорее второе, чем первое.

Я не против баек и анекдотов, если только не слушать их по сто тридцать пятому разу.