Текст книги "Довоенная книга"

Смотрины

Сережа, наш водила, сказал, что меньше чем за десять часов мы до места не доберемся. Шестьсот пятьдесят километров пилить, а еще неизбежные остановки в пути, и в Великих Луках вы же все равно захотите обедать. Потому выехали пораньше, еще затемно.

Хотя времени, в принципе, у нас достаточно, нет повода для суеты. Еще в мае, когда Стас приволок этот проект, казалось: а-а-а, беда, катастрофа, ничего не успеем, все пропало. Но когда впряглись и пригляделись – отпустило. Ничего сложного и трудоемкого там не нашлось. Сплошной простор для спокойного полета творческой мысли.

И идея-то, на самом деле, отличная, странно, что раньше никому в голову не пришла.

Вот районный центр Пушкинские Горы и его окрестности. Вот, понятное дело, прилагающийся к ним поэт Пушкин, чудное мгновенье, леса, перелески, «Повести Белкина», все дела. Вот следом писатель Довлатов, бежавший туда от творческого и семейного кризиса, сопутствующего многомесячного запоя, долгов и общего омерзения к окружающей советской действительности.

А вот мы, компания «Эксполюкс», предлагающая лучшие креативные решения на рынке музейных услуг и организации всяческих культурных мероприятий. Наша задача – сначала придумать концепцию, а потом и провести в Пушкинских Горах фестиваль, который будет органично сочетать в себе благодарную память потомков об этих двух глыбах отечественной словесности. Пушкин, ясное дело, поглыбистее будет, но Довлатов вырос, осененный им, и народу его шутки даже ближе.

Такой ранжир нарисовал заказчик, объяснил Стас, когда ставил коллективу задачу. Стимулом к появлению этой идеи, по его словам, стал адюльтер. Псковский вице-губернатор, на чьей территории обретались в свое время два классика, завел себе местного министра культуры. Точнее, роман с ней. А министр, не будь дура, под это дело решила осуществить свою заветную мечту – сборище какое-нибудь одухотворенное устроить в Пушкинских Горах. Чтобы гости уровня селебрити, лес камер и она в кадре во всем новом.

Коллектив «Эксполюкса» первым делом полез гуглить автора идеи. И вице-губернаторский выбор одобрил – девяносто-шестьдесят-девяносто. Фотка, доверительно сообщил мне Стас, даже близко не передает всей глубины ощущений: я в Псков мотался, видел ее в натуре, там верхние девяносто – чистые сто пятьдесят.

По-настоящему подфартило, как выяснилось, всем: вице-губернатору, его пассии, «Эксполюксу», когда набрала ход война в Сирии.

Так-то они с идеей этого фестиваля могли еще сто лет пороги обивать в Москве и ничего не выклянчить. А тут Владимир Владимирович сам к ним приехал. Десантники из местной дивизии чем-то в этой Сирии отличились, кого-то там героически поубивали, и он явился их лично награждать. Ну под это дело ему Пушкина с Довлатовым и впарили: то да се, корни и побеги русской культуры… преемственность эпох… красной нитью в творчестве замечательного вашего, между прочим, Владимир Владимирович, земляка… Он им с барского плеча и отстегнул.

Когда Стас излагал историю вопроса, я подумал еще, что про Питер, может быть, зря ему напомнили. Довлатов же оттуда эмигрировал в семьдесят восьмом. И не так чтоб уж очень добровольно, а транзитом через, как мы помним, Каляевский спецприемник. Где окончательно убедился в том, что он интеллигент, потому что ему не понравилось справлять нужду прилюдно. Владимиру Владимировичу к тому времени исполнилось… исполнилось… ага, двадцать шесть. Значит, был он уже как минимум старшим лейтенантом в конторе, которая Довлатова и прессовала. Ну, короче, могли возникнуть какие-то ненужные ассоциации или, боже упаси, воспоминания.

Но, к счастью, все обошлось. Десантников наградили, культурную инициативу поддержали, и вот теперь мы снаряжаем экспедицию с целью претворения ее в жизнь.

Наташа от дизайнеров, ее дело – сцена, оформление, подходы-проходы, сувенирка. Мы с Мариной отвечаем за содержательную часть – речи, выступления творческих коллективов, вовлечение аудитории, пиар и самопиар. На Стасе общее руководство, контроль дедлайнов и поддержание дисциплины, а главное – контакт с губернатором и его министром культуры. Они, как выяснилось, тоже выдвигаются на место событий с целью координации усилий.

На самом деле такой проект – подарок. Бывает ведь много хуже.

Вот в прошлом году оформляли экспозицию к юбилею Курчатовского института – визуализировали эпохальные страницы истории раскрепощения отечественного атома, мирного и не очень. Так это не работа была, а какое-то конвоирование этапа – шаг влево, шаг вправо… Это выставлять нельзя, эти материалы засекречены, слово «Чернобыль» не произносить, от этой байды можно показать только два болта, а про ту – вообще забудьте, что видели. Мука мученическая.

Или в Твери делали военно-исторический музей. Это головной проект был, потом такого типового добра должны были в каждом субъекте понастроить.

Так в тамошней администрации нам сразу выдали техзадание: встречать посетителей должен лично Иосиф Виссарионович. Потому что под его руководством ковалась великая победа. Чем вывели из равновесия даже Стаса – а это задача непростая. «Я им, козлам, работу фотографа Бальтерманца “Сталин в гробу” повешу у входа. Десять на шестнадцать. Вертикально, разумеется, чтоб смотрелся, сука, как живой», – сказал он в сердцах, когда мы оттуда вышли.

Но это Стас, конечно, погорячился, ни в какую гражданскую позу он никогда не встанет. Потому что другого источника существования, кроме «Эксполюкса», у него нет и не предвидится.

Стас в Институте культуры учился на режиссерском. Дотянул до третьего курса, оставил это занятие и отправился покорять Голливуд. В Лос-Анджелесе, как рассказывает Стас, он довольно быстро получил исчерпывающий ответ на вопрос «Кому я тут нужен?», после чего перебрался в Торонто, оплот независимого кино. Там тоже никто не разбежался доверить ему экранизацию «Братьев Карамазовых». Помыкался, вернулся к пенатам, учредил «Эксполюкс», и дело пошло.

Стас в Америке насмотрелся всяких продвинутых музеев и экспозиций, выучил модные слова – трендсеттер, визуализация, диспатчинг. Во вкусе и изобретательности ему и раньше никто не отказывал. И самое важное качество для этой работы у него было всегда – совершенно безотказное обаяние. Я, утверждает Стас, не могу добыть бюджет только из покойника, хотя, честно говоря, не пробовал. И там, где надо откатить, он тоже, заметим, тормозить не станет.

А что тут поделаешь? Когда тебе уже за сорок и ты привык вот к этому всему – двухэтажной квартире на Патриарших, офисе в Волковом переулке и завтракам в «Пушкине» – брезгливость тебе совершенно не показана.

Но не мне, правду сказать, смотреть на него свысока. Как в две тысячи четырнадцатом все это случилось, так с тех пор не приходится особо выбирать, где добывать хлеб насущный.

Я тогда в «Курьере дня» работал на шестом канале выпускающим редактором. И моя смена пришлась на тот день, когда в Киеве стрелять по людям начали. Наш собкор тамошний Витя Федорук позвонил. Сказал: сейчас сюжет пришлю на семь минут. Хочешь – ставь, хочешь – не ставь, я в любом случае увольняюсь. Плакал.

Я посмотрел. Не сюжет это, конечно, никакой. Витя просто камеру отобрал у оператора и полез туда. Кадр дрожит и гуляет, звук – мат-перемат, выстрелы и стоны. Молодец. Я бы, наверное, струсил.

Посмотрев, собрал всех, кто был на смене. Сказал им: я вас отпущу на полчаса раньше, поставлю это дело на сайт и телефон выключу. Когда сменщики придут, снимут. Или сами, или по приказу. Утром, когда начнутся разборки, говорите, что вы ничего не видели и не слышали, ясно?

Утром даже и разборок особых не случилось. Вызвали в отдел кадров, подписал по соглашению сторон и услышал от доброжелательной Анны Николаевны, которая там заведовала: время не трать, когда работу будешь искать на телевидении. На тебя стоп-сигнал выписан.

Я подумал: да и пошли вы с вашей журналистикой. Как-нибудь прокормлюсь прозой. Сценарии какие-нибудь буду ваять, мемуары ветеранские записывать, пара рассказов, в конце концов, у меня к тому времени уже была опубликована, может, это что-то даст…

Расчет оказался ошибочным. Мягко говоря.

И что бы я делал, если бы Стас меня тогда не подобрал – приходи, сказал, мне в конторе хоть один человек нужен, который знает, когда писать «-ться», а когда «-тся», – это большой вопрос, что бы я сейчас делал. Одна просьба, сказал он тогда – следи за базаром по поводу происходящего. А то мы компания, конечно, частная, но вот клиенты наши – трепетные бенефициары бюджетных потоков.

Я ответил: не вопрос. И вот мы с ним уже шестой год плечом к плечу экспонируем разные отечественные достижения и помогаем хранить память о подвигах предков.

Но на эту псковскую затею грех жаловаться. Пушкин хороший писатель, Довлатов не хуже, можно даже что-то толковое попробовать из их пересечения слепить.

Серега как в воду глядел – на подъезде к Великим Лукам все дружно высказались за то, чтобы там пообедать. Ну да, семь часов уже в дороге, голод не тетка, а некоторые и от пива бы не отказались.

Потому что накануне не напились, но посидели убедительно. Так бывает, когда компания хорошая и повод правильный. Смотрины, собственно. Хотя я не уверен, что это именно так называется.

Коля, отпрыска кусок, наконец нашел чем порадовать родителей. Попросился на ужин. Мы было подумали: оголодал. Но нет, благую весть принес, которую по телефону сообщать негоже. Мы, сказал, с Иркой решили пожениться. Надоело болтаться, как в проруби, хочется уже как-то поспокойнее жить и поосновательнее. Поэтому вам, дорогие папа и мама, предстоит познакомиться с предками невесты. Моими, то есть, будущими тестем и тещей. Мойте шеи и ведите себя культурно. Вам во вторник вечером удобно будет до них доехать?

А на самом деле, сказал я Наде, ведь отличная же новость. Ира – хорошая девушка, неглупая и работящая. Вместе они уже три года. И найдется ли другая, способная вытерпеть его раздолбайство, – у меня, например, есть по этому поводу большие сомнения. В конце концов, чем все рискуют? Ну не срастется – разведутся, не они первые, не они последние. Кто хоть ее родители – ты знаешь?

Отец, сказала, вроде наукой какой-то занимается, про мать ничего не слышала. Ты же собственного сына знаешь: все, что касается его личной жизни, – это такой секрет, который только гестапо пытками добудет.

Ладно, говорю, сами во вторник все узнаем.

Во вторник взяли две просекко и коньяка французского и поехали куда-то в Дегунино знакомиться с будущими родственниками. Ольгой Николаевной, как выяснилось по прибытии, и Петром Олеговичем. Но как за стол сели, отчества сразу отставили.

Начали под харчо. Он был такой, что я не выдержал. У вас спрашиваю, Ольга, сестры случайно нет? Чтобы так же готовила. Потому что за этот харчо я душу черту продам не задумываясь. И если есть сестра, которая так же готовит, то я немедленно развожусь и готов предложить ей руку, сердце и желудок.

Петя расхохотался. Это, говорит, ее не родители научили так готовить, а жизнь.

Мы, рассказывает, на пятом курсе поженились и молодыми специалистами поехали из Москвы километров за восемьсот. Тогда за счастье посчитали. Потому что это был… это был… восемьдесят девятый, правильно, Олюш? И нам сразу двухкомнатную дали, и снабжение было хорошее, потому что город закрытый, а вы же помните, что тогда творилось… А потом все кончилось. То есть институт-то вот он, стоит, но зарплату не платят. Даже натурой не дают, как в других местах, потому что на нашем производстве и взять-то нечего. Ну я и подался от беды на рынок. Челнокам в город нельзя, режим, поэтому я у них на въезде товар забирал, продавал, потом рассчитывались. Но все равно это были гроши. Вот Оля и научилась готовить из того, что есть. Из топора, как говорится.

Будущая Колькина теща все это слушала молча, улыбалась, только спросила – может, добавки? Я сказал – с наслаждением, пьется под этот харчо божественно.

Вот теперь последствия налицо.

Пообедать в Великих Луках оказалось не таким простым делом. Место вообще странное. Магазинов всяких полно, а пожрать негде. И ощущение некоторой воинственной ободранности, которое носится в воздухе – типа, идем на дно, но вид держим бодрый. Здания для жизни пригодные, но дико обшарпанные, и люди такие же. Дело не в том, как они выглядят. А в том, как смотрят. Хотя, по мне, мертвая апатия хуже задиристой агрессии.

Это судьба, по-моему, всех небольших городов. Областные центры, например, еще как-то выживают, особенно если есть под боком Волга, как в Костроме, или труба нефтяная, как в Ярославле. И маленькие совсем городки типа Мышкина, Гороховца или Плеса, где наладили местный туризм. А то, что оказалось посередине, как Великие Луки, – там беда настоящая. Ни город, ни деревня.

Долго искали какое-нибудь заведение, которое не вызывало бы подозрений. Наташа было полезла в трипэдвайзор, но я ей сказал, что это пустое дело: здесь не Чикаго, моя дорогая. Тут другой маркетинг, нечерноземный, знать надо свой край. Сначала находишь администрацию или ментовку. Вот ближайший к ним общепит и будет самым лучшим в городе, а не то, что втюхивают лоховатым москвичам.

Все правильно спрогнозировал. Метрах в трехстах от здания мэрии нашлось искомое. Кухня, я бы сказал, традиционная: шашлыки, дюшбара и долма – больше в наших широтах в смысле кулинарии рассчитывать особо не на кого. Экстерьер и интерьер такие, что без слез не взглянешь, но вкусно, как оказалось.

Когда принесли меню, наступила напряженная пауза. Все вопросительно посмотрели на Стаса: мол, ты же старший и лидер пробега, так давай, задавай ритм и темп.

Я не буду, сказал Стас, мне еще, может, с губернатором сегодня встречаться, они там пока со временем не определились. А вы валяйте, все равно день нерабочий и по-любому этим кончится. Наташа и Марина заказали бутылку шампанского на двоих, я хотел пива, но передумал и взял коньяка.

Пока ждали заказ, продолжили дискуссию, которая началась еще под Волоколамском, когда все доспали свое. Тема важная, основополагающая – как назовем-то фестиваль? От этого будет зависеть все остальное – набор выступальщиков, оформление, освещение в средствах, прости господи, массовой информации.

Я сказал, что танцевать надо от заказчика. Видел его только Стас, вот пусть он нас и ориентирует. Что он, как – вменяемый? Или плоть от плоти родной земли? Проще говоря, нам на какую интеллектуальную школу ориентироваться – «Пушкин и Довлатов: встреча через столетья»? Или можно что-нибудь поинтереснее придумать?

Абсолютно нормальные оба, сообщил Стас, – и он, и баба его. Ну, какие-то псковские тараканы у них там в голове пробегают время от времени, но в целом – прогрессивное крыло антинародного режима, Пелевина цитируют. И вообще, хуже москвичей все равно ничего не бывает.

Это он никак не может оправиться от встречи со столичным начальством, которая произошла на почве выставки про традиции высшего образования. Минут сорок, жаловался Стас, я им объяснял, почему ее нельзя назвать «Роль М. В. Ломоносова в становлении МГУ имени М. В. Ломоносова». Эта травма у него, похоже, не зажила до сих пор.

Коньяк подействовал, и я решил зайти с козырей. Всегда надо вначале предлагать самый бредовый вариант. Его отвергнут, но дальше уже покатит легче.

Раз, говорю, наши работодатели не чужды современных культурных веяний, стоит попробовать предложить им что-то парадоксальное, какой-то новый взгляд. Например, назвать это дело «Два П».

– Один П я понимаю, – сказала Марина. – Но второй же Д?

– Вот все и будут об этом гадать. А на самом деле речь идет о прозаике и поэте. Оба с большой, естественно, буквы «П». И загадка эта разрешится только в день открытия. Лично вице-губернатор выйдет к собравшимся среди просторов вверенного ему субъекта федерации и скажет: «П – не простая буква русского алфавита, за ней стоят…» Ну или доверит эту миссию министру культуры, если та будет хорошо себя вести.

Марина сказала, что этот дискурс ей нравится, но все-таки «Два П», с ее точки зрения, звучит немного фривольно.

– Если бы «Две П.», тогда было бы фривольно, да, – ответила ей Наташа. – А так нормально. И они могут на открытии это вдвоем, вообще-то, исполнять, дуэтом. Губернатор, такой, солидняком – «Первый П – это солнце русской литературы…» А она, такая, звонкая – «А второй П – это его отраженный свет…»

Вот, говорю, о чем и речь. Главное, в чем сейчас нуждается отечественная литература, – это в некоторой десакрализации. А то они у нас все стоят на пьедестале и ждут, пока не зарастет народная тропа. И рано или поздно мы доиграемся с этой своей литературоцентричностью. Пушкин вон всем еще в школе успевает встать поперек горла. И Довлатова уже стыдно цитировать, как Ильфа и Петрова. Короче, ближе к людям надо быть, строительство культурного кода – дело общенациональное, а не удел избранных.

Начать, сообщаю им, следует с навигации. Мемориальные знаки, таблички, барельефы всякие необходимо сделать более клиентоориентированными. На Курском вокзале, например, так: «В этой кассе В. Ерофеев хотел купить билет до станции Петушки, но нашел деньгам лучшее применение». В Таллинне, на здании газеты «Молодежь Эстонии»: «Здесь неоднократно бывал трезв С. Д. Довлатов». Тут у меня зазвонил телефон, я отошел.

Как, спрашивает Надя, дела? Нормально, отвечаю, доехали до Великих Лук, обедаем, обсуждаем пути десакрализации русской литературы. Представляю себе, говорит, не рановато начали? Я сказал: наболело.

Обсудили коротко вчерашнее. Люди, говорю, по-моему, симпатичные. Жили тяжело, но поднялись же. Вызывает уважение. Это нам те времена за счастье были, а им видишь, как досталось… кому жемчуг, кому суп, сама знаешь.

В тот вечер, уже за десертом, я спросил Петю про то, что было потом. Типа, как-то же все образовалось? Ну в смысле, сидим мы сейчас в московской трешке… не на Тверской, конечно, но все же… и выпиваем, и закусываем вполне достойно…

Да, ответил он, потом все наладилось. Производство в Москву перенесли, персонал понадобился, а я все-таки специалист… ну вот… и квартира теперь есть, и машина, и отдохнуть можем себе позволить. Прошлым летом, например, весь Крым объездили, красота, конечно, неописуемая.

Мы, сказал, об одном только жалеем. Хотели детей побольше, троих, а заработков вот на одну Ирку хватило. Но ничего, теперь на внуках свое возьмем. Мне бы мальчика. Чтоб на рыбалку его с собой, на футбол…

Меня, говорю, не забудьте позвать.

Да, сказала Надя, слава богу, нормальные люди, и к Кольке, по-моему, хорошо относятся.

Пока я разговаривал по телефону, творческая мысль, оказывается, не стояла на месте. Наташа, которую явно захватила идея двух П, за это время предложила для окрестностей Михайловского памятный знак «На этом месте А. С. Пушкин испытал чудное мгновенье, а А. П. Керн – предположительно». Тут они с Мариной поспорили о перцептуальных границах когнитивных ассоциаций, разнервничались и выпили для успокоения мой коньяк, пришлось повторить. Потому что мы команда единомышленников.

Наташа из дизайнеров. У них там каждый день уже с утра дым коромыслом, потому что они считают себя в конторе главными, и начальство им потакает. Они базируются на последнем этаже, и, когда веселие доходит до точки, особым шиком считается выйти на крышу и прогуляться по установленной там рекламе «Альфа-банка» – это называется «зубчики пересчитать». Наташа отличилась даже на этом фоне, когда как-то предложила вызванным окрестными жителями спасателям показать задницу в обмен на то, чтобы они ее оставили в покое.

Стас трезвым бывает только тогда, когда надо идти бюджеты добывать. Он и раньше-то абстинентом не был, а после того, как женился на Вере, отпустил тормоза совсем. Она врач-трансплантолог и однажды неосмотрительно рассказала ему, что пересадка печени стала совершенно рядовой операцией. После чего Стас решил – больше бояться нечего. Будь проклят тот день и час, когда я это сделала, утверждает Вера. Стас ее утешает: зато, говорит, я тебя никогда не брошу.

Марина… ну что Марина, Марина…

Внезапно к нашему мозговому штурму присоединился Серега-водила. У входа в Ленинскую библиотеку, сказал он, можно повесить «Книг много, но буфет говно». Ого, удивился Стас, а ты откуда знаешь? Серега объяснил, что у него там первая жена работала. Ну в буфете как раз.

Сам Стас выдвинул идею поставить перед Ваганьковским кладбищем указатель «Здесь есть кого почитать». Вот это, говорю, серьезный, весомый вклад в дискуссию, как и положено руководству.

Уже на подъезде к цели договорились, что заказчикам предложим для начала строгий и солидный, но не архаичный вариант названия – «Пушкиногорье – место силы русской словесности». А там поглядим, как пойдет.

В темноте уже немного поплутали по Пушкинским Горам, прежде чем нашли то, что искали, – гостевой дом «Черенково». Симпатичное место. Территория – соток шестьдесят, на ней пять отдельных коттеджей и баня. Каркас, отделанный шпоном «под брус». Только-только люди построились, все новое, чистое, свежим деревом пахнет.

Идеальные условия для креативной работы. Особенно если не пить. Тогда не заснешь, и от тоски, может быть, придумаешь что-нибудь такое… ну какое-нибудь. Как Пушкин – «Бессонница моя меня томила, и в голову пришли мне две-три мысли». Или как Высоцкий – «Не спалось мне как-то перед запоем». Вообще, если разобраться, то это плохие писатели все разные, а хорошие – на удивление поведенчески однообразные.

Этой мыслью, думаю, стоит поделиться. Позвонил Наде. Прибыли, сообщаю, в обитель гениев. Ты будешь смеяться, но здесь все дышит Пушкиным. А Довлатовым разит.

Это даже через трубку ощущается, отвечает.

Ничего, говорю, подобного. Это днем мы еще себе немного позволили в ходе мозгового штурма, когда девки мой коньяк выпили. А теперь – все, сухой закон. Нам с утра за плуг, вспахивать поле русской культуры и обеспечивать семьи.

Своевременный, говорит, порыв. Сегодня как раз налог пришел на квартиру, двадцать семь тысяч. Сам-то налог всего двенадцать, а остальное – пени из-за того, что ты в прошлом году вовремя не заплатил.

– Вот, теперь зато у меня появился действенный стимул к труду. Все-таки ты – моя муза.

– Других там у тебя не завелось? Походных?

– Вздор. Ты меня знаешь, это не мое. Мне надо, чтобы романтика была, чтобы ухаживать, сонеты там посвящать и элегии. А эти ваши фрикции без обязательств – не, не увлекает.

– Тебе надо одно – чтобы тебя слушали. Если тебя долго не перебивать, то потом можно в благодарность получить какой-нибудь сонет завалящий.

– Не без этого. Но я не думаю, что так уж сильно отличаюсь от остальных, все одинаковые. Я, собственно, с этой мыслью тебе и позвонил, но ты меня натолкнула на другую, более существенную. И это, кстати, правильно, ты же муза. Смотри, как можно было бы классно устроить. Ведь весь писатель Довлатов откуда взялся? Правильно, от баб. Сначала он влюбился в Пекуровскую. Он боялся ее оставлять одну и из-за этого вылетел из университета и загремел в конвойные войска под Воркуту. Это была удача всей его жизни. Не напиши он «Зону», не было бы никакого писателя Довлатова. Клепал бы всю жизнь без зазрения совести генеральские мемуары, может быть, даже бухал бы в меру. А он написал, ну и естественно… Тут его подобрала Лена. Но с первого захода не справилась. В дело вступила Тамара в Таллинне… нет, тогда еще с одним «н»… эта тоже нахлебалась. Короче, следи за мыслью. Все три же живы. Вот бы их привезти на этот сходняк и вывести на одну сцену, типа, общая память смягчает боль персональной утраты… ну или мастер-класс замутить – «Как не стать писательской женой»… А? Как идея?

– Блистательная. Как всегда. Я тут нагуглила лавку фермерскую в этих Горах. Привези, пожалуйста, сыра местного, надоело эту резину жевать. А нам на следующие выходные людей принимать с ответным визитом. Пока.

Муза, да, других слов не подберешь. Рассыпаешь тут интеллектуальный бисер перед тобой… Все-таки Антон Павлович был не вполне прав – публика не дура, она конченая идиотка.

Хотя все верно, конечно, ответный визит – дело важное.

Выпить, думаю, что ли. Хоть так присоседиться к великим. Жалко, нечего. У Стаса спрашивать бесполезно. Если и было, то уже нету. Наташа сразу по приезде сказала, что устала как собака и сейчас немедленно заснет в чулках. К Марине постучаться – действительно может плохо кончиться.

Утром отправились осматриваться на местности. Сначала в Михайловское, потом в Тригорское, затем к Вульфам. После двенадцати вернулись в Пушкинские Горы и проинспектировали важнейшее место – ресторан «Пушкин двор», где должны столоваться гости фестиваля, заодно и пообедали. Оттуда пешком отправились в деревню, где Довлатов снимал дом, до нее оказалось километра два.

Мы пошли не по шоссе, а тропинкой через поля. Красиво, что говорить. Сосны эти, совершенно балтийские, валуны не в обхват, простор, под ногами песок, поэтому грязи никакой. Хотя песок, наверное, писателя немного раздражал, поскольку он здесь в сандалиях ходил. Кто помнит, что такое песок, набившийся в сандалии, тот поймет.

Вот же, говорю им по дороге, готовая экскурсия «Довлатовской тропой».

Эти, значит, пейзажи – сообщаю с экскурсоводческим придыханием – Сергей Донатович видел, когда торопился по утрам к многочисленным экскурсантам, которые высоко ценили его стиль изложения – емкий и своеобычный. Их же он наблюдал и в предзакатные часы, когда спешил домой за письменный стол. А вот самый короткий путь к ресторану «Лукоморье», где родилась его бессмертная строка «Что было дальше, я помню урывками». Группа ханыг, которая движется нам навстречу, – это потомки совхозных конюхов, которые шарахались от писателя в часы запоя. Именно эти лица он частенько вспоминал потом в каменных джунглях чужбины, где улица теперь носит его имя. А сейчас перед вами береза, под которой писатель уговорил в одно горло бутылку «Московской», когда узнал, что жена и дочка эмигрируют. А вот…

Тут Стас меня прервал. Ты, говорит, зациклился на Довлатове. А у нас, между прочим, несущая конструкция все-таки – Александр Сергеевич, а Довлатов идет прицепом.

Согласен, отвечаю, Довлатов мне духовно ближе. Но я и про Пушкина могу. Что, говорю, роднит двух П., память о которых привела нас в эти места? Помимо литературного дара, это трепетное, возвышенное отношение к женщине. Вдумайтесь в один только факт из биографии поэта. Записав в дневнике «Сегодня с Божьей помощью наконец уеб Керн», он больше никогда не возвращался к этой теме, и Анна Петровна осталась в благодарной памяти потомков мимолетным виденьем. Так же он относился и к Наталье Николаевне, на которой женился ради приданого. А когда выяснилось, что денег нет, ни разу не попрекнул ее этим в рифму. И Гончарова отвечала ему взаимностью, поскольку думала, что поэт – человек состоятельный, а зря. Именно такую модель отношений завещал Александр Сергеевич и Сергею Донатовичу, который всю жизнь старался сдерживать свою тягу к полигамности, и порой ему это удавалось…

Кстати, говорю, пока вы все спали, я придумал мастер-класс с участием трех довлатовских жен. Со стороны Пушкина можем запилить спиритический сеанс из Керн, Гончаровой и пары бессарабских цыганок. Публика сейчас метафизику ценит, спасибо телевизору. Артист Петров пусть их выкликает.

– Почему Петров? – поинтересовалась Марина.

– Потому что он вызывает доверие у женской аудитории, они его в сериалах видят. А больше на культурные мероприятия задарма никто не ходит.

Рассказать в подробностях не успел, потому что мы дошли до дома Довлатова. Оно, может, и к лучшему, меня иногда несет.

Дом этот лет пять назад купил у наследников незабвенного Михаила Ивановича какой-то небедный довлатовский поклонник. Щедрые меценаты всегда являются после похорон, а при жизни все больше менты – вот в чем, на самом деле, настоящий бич русской литературы.

Мало того, что купил, но и очень грамотно, бережно отреставрировал. Стены укрепил и крышу, при этом не выровнял ее, а сохранил небольшую горбатость, как и было описано в «Заповеднике». Забор не стал ставить – заходи кто хочешь, шляйся, смотри, пропитывайся духом. Просто молодец, интеллигентная работа, сердце радуется.

Мы зашли, огляделись. Все очень аутентично. Немного только режут глаз развешанные повсюду бумажки с довлатовскими цитатами. Открывала их линейку, конечно, «Любимая, я в Пушкинских Горах…». А про то, что публичная любовь к Пушкину – это скотство, нет, не повесили. Хотя, казалось бы, она здесь просится.

Зато участок большой, ничем не застроенный и аккуратный. Вряд ли, говорю Стасу, мы найдем более удачное место. Надо здесь делать опорную площадку для всего фестиваля. А пушкинскую часть имеет смысл базировать в Тригорском. Там вид на реку с обрыва, конечно, снос башки, и беседка эта – ее можно придумать, куда применить.

Наташа меня поддержала. Поставим вон там, говорит, сцену разборную с навесом и скамейки для зрителей. Рядом буфет устроим, чтобы они не разбегались. Если не амфитеатром, а в линию, то человек сто пятьдесят легко войдут. В углу возле клена расположим туалеты мобильные. Если гримерки понадобятся, то вот сарай, его можно приспособить. Но имение Вульфов я бы со счетов не сбрасывала. Мне там чайный домик понравился на берегу, вот он может подо что-то пригодиться – стихи там читать, или арии петь.

Стас кивнул. Пошли дальше, сказал. У нас впереди апофеоз дня – встреча с заказчиками.

Заказчики расположились в лучшей местной гостинице «Арина Родионовна» – это от довлатовского дома меньше километра. Там дизайн понятный – повсюду бакенбарды, трости, цилиндры. Все, как говорится, напоминает.

Вице-губернатор оказался крупным мужчиной, но подтянутым, не расплывшимся. Регулярный фитнес и здоровый образ жизни были на нем написаны печатными буквами. И велнес, наверное, что бы это ни значило. Интересно, подумал я, когда он Великие Луки инспектирует, его в той же забегаловке принимают, где мы обедали? Вряд ли, конечно, должно быть что-то более статусное, не для всех.

Спутницу его Стас описал верно: статная, породистая, богато одетая мечта прапорщика. И какие там сто пятьдесят в молочных железах – там от двухсот только считать начинай.

Но нам-то что, нам с этих лиц воду не пить. Нам их доить.

Пошли разговаривать в ресторан при гостинице. Заняли стол в дальнем углу, заказали чай-кофе и приступили.

Стас представил нас, рассказал коротко, какие на кого возложены обязанности в обсуждаемом проекте. Вице-губернатор оказался Александром Николаевичем, культурный министр – Светланой Федоровной.

Первым выступил Стас. По хозяйственной части – примерная логистика, транспорт, кормежка, размещение.