Текст книги "Ослепительно белый рассвет"

Глава четвертая

Зимнее солнце всегда кажется ярче летнего, может быть от того, что зимой лучи отражаются от снега, а может быть, потому, что редко нас балует своим присутствием, и мы отвыкаем от него, и привыкаем к серому мрачному небу. Мария Ивановна спала крепко. Судя по улыбке на ее лице, она видела какие-то интересные сны и солнечные лучи, которые баловали ее своим ярким светом, совершенно не мешая.

Матушка Дорофея зашла в квартиру, ее скромное внешнее обличие отражало величие внутреннего мира, ее глаза были глубоки и мудры, словно древние свитки, хранящие тайны истины, их блеск сообщал об участи бесчисленных молитв и недосказанных милостей. Она чуть слышно, сняла обувь и поторопилась пройти в комнату Марии Ивановны. Дверь она постаралась открыть максимально тихо, чтоб не потревожить сон младшей сестры, которая не была в этих стенах более четверти века. Матушка прошла в комнату и присела рядом с кроватью, на которой спала ее блудная сестра. Мария сладко сопела на своей кровати, как много лет назад в их беззаботном детстве. Матушка, нежно гладила по голове сестру и думала: «Машенька, твое лицо украшено морщинками, как же ты жила все эти годы, родная моя? Как же мы по тебе скучали».

Мария Ивановна открыла глаза и улыбнулась своей широкой улыбкой, после сладко зевнула, потянулась и заметила матушку, стоящую на тот момент уже подле окна.

– Ой, – вскрикнула от неожиданности Мария Ивановна

– Не пугайся, Маша, это я! – нежно ответила матушка Дорофея.

– Таня, как я рада тебя видеть! – бодрым голосом произнесла Мария Ивановна.

– Не буду тебе мешать, сестренка, поднимайся и приходи на кухню, я приготовлю пока яичницу! Ты ешь яичницу? – поинтересовалась матушка.

– Да, ем, – ответила Мария Ивановна.

– Вот и славно, – добавила сестра и вышла из комнаты.

На тот момент, когда Мария Ивановна появилась на кухне, матушка разложила скворчащую яичницу по маминым любимым тарелкам с голубой каёмочкой. Мария села на свое любимое место возле окна.

– Я помню, как ты любила это место, возле окна, сидя на этом месте всегда можно было есть, и наблюдать жизнь улицы. Ты помнишь, как ты любовалась Генкой? А он знал это, и выпендривался перед тобой…

– Помню, – с грустью промолвила Мария, – Ты не знаешь, как он сейчас?

– Знаю, Маша, погиб он в Чечне, – ответила матушка.

– Господи, как же жалко… Такой хороший парень был. Я, наверное, должна звать тебя по-другому?

– В постриге я Дорофея, но, если тебе трудно, ты можешь называть меня просто матушка.

– Так непривычно, завтракать вдвоем… я очень сожалею, что так получилось и что я оставила Веру и вас с мамой.

– Не переживай, Машенька, значит так угодно было Господу.

– Вот ты говоришь, Господу угодно, а я прочла вчера письмо Веры, ну, которое она для меня оставила, и знаешь, о чем она там пишет?

– Нет, Машенька, не знаю!

– А пишет она там об одной бездомной женщине, которая осталась одна с холодом, страданиями и болью за свою сытую дочь. Скажи мне, пожалуйста, матушка, кто в этом виноват? Разве не общество, которое довело ее до состояния бездомной женщины и то, что общество воспитало такой, мягко говоря, заразой ее дочь?

– Я тебе отвечу так, сестра: Если Вера тебе пишет об этой женщине, значит, женщина эта уже в надежных руках. Значит, Господь Бог начал действовать через матушку Серафиму! А женщину эту, как ты её называешь, я хорошо знаю! Её сейчас зовут матушка Василиса. Господь всегда дает нам свободу выбора. Свобода означает свободу добра, а выбор подразумевает, что есть, из чего выбрать. Давай с тобой представим на минуту, что мы не можем говорить, не можем посылать друг другу воздушные волны.

– А, как же нам тогда общаться?

– Так, как общается с нами Господь, напрямую в сердце!

– И что тогда было бы?

– А, то, что многие бы из людей, просто начали бы сомневаться в существовании себе подобных. А вот тебе еще один пример, я не один раз слышала такое высказывание и размышление на этот счет некоторых писателей и богословов. Некоторые люди говорят, лучше бы я совсем не рождался бы. А, как бы ты понял, что тебе лучше, а что нет, если бы ты вообще не рождался, то есть не появлялся, тебя не существует. Поэтому, скажи спасибо Господу Богу, что ты есть, и ты можешь мыслить.

– Ты знаешь, Тань, прости, матушка, я последнее время пытаюсь найти Бога, ищу его везде и во всем, но пока как-то нет результата.

– Да, можно сказать, что это ты ищешь Бога во всем, но я бы сказала иначе: Это Господь нам дарует любовь к Нему, это Он, Машенька, ищет Себя в тебе. Как ты думаешь, человек долгое время находящийся без света в одиночной камере, что захочет написать на стене своей камеры: «Свет или тьма?»

– Я думаю, что свет, потому что ему его не хватает.

– Вот и получается, что человек, достигший самого дна, находится в хорошем положении, так как вниз больше некуда падать, а наверх подняться может до самого предела, но только, если он сам этого захочет. Вот в этом и дается нам право выбора, со светом, или с тьмой.

Мария Ивановна пододвинула к себе кружку с чаем, сделала глоток и посмотрела на пирожное лежащее возле плиты. Матушка заметила взгляд сестры и предложила:

– Машенька, возьми пирожное к чаю, это я тебе принесла!

– Нет, я не могу, а как же ты? Оно ведь одно. Давай напополам!

– За меня не волнуйся, я сладкое не ем, кушай сама!

Мария Ивановна взяла пирожное, откусила сразу половину, запила горячим чаем и замурчала от наслаждения: «Мммм, как вкусно!».

– Вот и кушай на здоровье, – сказала матушка, пригубив свой не крепкий и не сладкий чай.

В воздухе повисла тишина, Мария Ивановна ела пирожное и смотрела в окно, а матушка в одной руке держала чашку, а другой перебирала деревянные четки.

– Тань, а что ты делаешь? Для чего тебе эти четки? – Спросила Мария

– Они нужны мне для умного делания! – Ответила матушка

– Как это понять, умное делание?

– Перебирая четки, я молюсь Иисусовой молитвой, или другими словами творю умное делание, обращаюсь умом к Богу, и прошу милости Его.

– Что, пока мы чай пьем, ты молишься?

Матушка кивнула головой.

– Ну, ты даешь… Тань, а расскажи мне, как ты к этому пришла. Зачем тебе понадобилось уходить в монастырь, если ты была первоклассной учительницей, и тебя очень любили дети. Замужем, я так понимаю, ты не была, почему замуж не пошла? Почему выбрала монастырь?

– Ты знаешь, Маша, когда Веру посадили в тюрьму, а ты уехала в Москву, мне было очень тяжело, тяжесть навалилась на меня, как физическая, так и моральная. Жизнь, которая была до этого, рушилась, летела в тартарары… Мне хотелось выть от тоски. Каждое утро я поднимала себя с кровати и не понимала для чего это нужно. У мамы после твоего отъезда, буквально через два дня, как ты уехала, случился инфаркт, она месяц лежала в больнице, а после выписки – несколько месяцев дома. Я тогда работала с утра до вечера, после уроков оставалась и вела еще дополнительные, нужно было на что-то жить, мама не могла работать. В меня влюбился один педагог, он пришел в нашу школу в самом начале девяностых годов, преподавал русский язык и литературу… Маша, скажи, а ты не пишешь больше стихи?

– Пишу, Тань!

– Пиши, я так люблю поэзию! Его звали Виктором, он очень любил читать мне Пушкина. Мне очень нравилось слушать стихи в его исполнении, у него был очень приятный, бархатный голос. Витя был моложе меня на пять лет, мне было тридцать, а ему – двадцать пять. Когда он мне сделал предложение, я попросила время на раздумье.

– Ты его не любила?

– Мне показалось, что я начинала в него влюбляться, но мой здравый смысл поборол эту влюбленность, мне стало его так жалко, мне показалось, что он не выдержит того, что он будет постоянно на втором месте, так как на первом для меня тогда была только мама. Я ему отказала. Он очень непросто перенес мой отказ, его вид сразу стал каким-то нездоровым, он ходил бледный с опущенной головой. Начал занижать оценки ученикам, грубо разговаривать с преподавателями.

– И даже с тобой?

– Со мной… Со мной, Машенька, он вообще разговаривать перестал. Помню, захожу в учительскую, а он сидит и заполняет журнал, я у него спрашиваю, Витенка, как ты себя чувствуешь? А он буркнул себе под нос: «Хорошо», а я ему: «А, почему у тебя вид такой больной?» А он встал из-за стола, и молча вышел.

– Обиделся?

– Получается, так. А через месяц он перевелся в другую школу, и больше я его не видела. Через какое-то время мама окрепла и стала сама ходить в булочную, там она познакомилась с женщиной, и в разговоре обмолвилась, что работает на дому, шьет вещи соседям, знакомым, дочерям, чтобы не сидеть без дела. Эта женщина поинтересовалась, сколько мама берет за свою работу, а мама ответила, что делает это безвозмездно. Тогда женщина попросила принести завтра ей что-нибудь из маминых изделий, мама принесла ей сарафан, который сшила тебе на лето.

– Мне мама не шила никакого сарафана, ты матушка, что-то путаешь…

– Нет, Машенька, я ничего не путаю, мама сшила тебе не одну вещь… Шила и вешала тебе в шкаф, все ждала, когда ты приедешь.

– Правда? – Со слезами на глазах спросила Мария

– А я похожа на человека, говорящего неправду? Иди, открой свой шкаф и примерь эти платья и костюмы.

Мария Ивановна извинилась, вышла из-за стола и направилась в свою комнату. Через несколько минут она вернулась, держа в руках вешалки с одеждой.

– Нравятся? Наверное, немного старомодно…

– Что ты говоришь, Таня, никакие они не старомодные, такие прекрасные платья, а этот брючный костюм песочного цвета, как я о таком когда-то мечтала!

– Видимо, мама почувствовала это, и сшила тебе его.

Матушка сделала глоток чая и продолжила свой рассказ:

– Когда мама принесла этой женщине сарафан, та, не раздумывая, предложила маме работу. Так мама стала швеёй-мотористкой. Когда в школе стали задерживать зарплату, мы с мамой жили за счет её заказов. Через какое-то время вернулась Вера. Вера хотела пойти работать обратно в роддом, но ее не взяли, сославшись на судимость.

– Тань, а ты знаешь, я много лет отработала в одном из московских крематориев, и вот о чем я сейчас подумала: Вера работала в роддоме, то есть, она встречала человека на земле… Ты была учителем, то есть, ты людей обучала, а я, по роду своей профессии – провожала! Как интересно получается…

– Значит, на то есть Божий промысел! Так вот, Машенька. Вера вернулась в конце девяносто четвертого года, на работу поступить никуда не могла, не брали, ты помнишь, какие были времена?

– Помню, но лучше бы о них и не вспоминать… Столько людей погибло тогда.

– Вера от постоянных неудач, понемногу начала отчаиваться, тогда одна из её знакомых, которая вместе с ней сидела в тюрьме, в переписке посоветовала сходить в церковь и помолиться Богородице. Так Вера и поступила: поехала в Александро-Невскую Лавру, а когда она оттуда вернулась, вся сияла! Уехал один человек, а вернулся совершенно другой. Приехала и рассказывает: «Таня, мама, я приложилась к иконе Богородицы, и почувствовала, как от иконы исходит тепло!»

– Этого не может быть… Может ей показалось? – возразила Мария.

Матушка перевела свой взгляд на святой угол, где находились иконы Богородицы и Спасителя, осенила себя крестным знамением и продолжила:

– После этой поездки Вера начала стремительно воцерковляться, стала читать Евангелие, Апостола, святых отцов, и каждый воскресный день, ходить на Литургию. Однажды у нее заломило сильно руку, сказалась тюремная травма, так вот, её духовник посоветовал съездить в Оптину пустынь, и приложить свою ручку на могилку новомучеников убиенных на пасху сатанистом. Отец Василий, инок Трофим и инок Ферапонт, о них тогда молва ходила, что от их могилок происходят дивные дела.

– Я слышала про них, была невольной свидетельницей разговора двух старушенций, одна другой советовала ехать в Оптину пустынь. Насколько я поняла, что одна из них стремительно теряла зрение, вот подруга и советовала ей ехать, приложиться к мощам отца Амвросия и приложить к глазам земельку с могилы новомучеников. Я тогда подумала, что медицина наша сильно хромает, если старухи прикладывают к глазам землю с могил.

– Ты зря, Машенька, смеешься… Вера вернулась из Оптиной совершенно здоровой. Как сказал когда-то Спаситель: будет вам по вере вашей. Ты знаешь, у веры остались письменные размышления отца Василия, погоди, я сейчас попробую их отыскать.

Матушка поднялась из-за стола и направилась в сторону комнаты, а Мария Ивановна подошла к окну. Перед ее взором стремительно передвигались автомобили, спешили пешеходы. Невский проспект, на который выходило кухонное окно, все так же жил, как и четверть века назад, только движение стало более оживленное. Крупные хлопья снега медленно летели и плавно ложились на поребрик, только дворник не позволял им надолго задерживаться на пешеходной зоне, он легким движением руки смахивал снежинки на проезжую часть, где они превращались в сугробы.

Мария Ивановна улыбнулась, она вспомнила, как они с матерью и сестрами в далеком восемьдесят шестом, точно так же стояли у окна, они провожали папу. Он вышел из парадной на улицу Марата, перешел на Невский, поднял голову, Маше показалось, что у него очень грустные глаза. Она успела разглядеть в них то ли боль, то ли страх, но не страх за себя, а страх, оставлять одних своих девочек… Отец снял фуражку, помахал на прощанье рукой и пошел в сторону Площади восстания. Как же Марии Ивановне захотелось сейчас оказаться возле этого окна, но тридцать лет назад. Открыть фрамугу и крикнуть во весь голос: «Папочка, остановись… Не ходи туда… Вернись…». У Марии Ивановны от обиды и немощи выступили слезы. В это время в дверном проеме появилась матушка, она подошла к Маше и обняла ее сзади за плечи:

– Правда красиво? – спросила матушка

– Таня, скажи, ну неужели мы не могли остановить тогда отца?

– Ах, сестренка, ты у меня в печали… Ну ничего, садись за стол, я налью тебе чайку.

Мария Ивановна села за стол, матушка налила чай, достала из холодильника пирожное для Марии, и принялась за чтение.

– Так вот, Машенька, послушай, что пишет в своем дневнике отец Василий: «Святые отцы пишут: «… и открывается словесная природа тварей». Всё создано было Словом, и человеку, который уподобляется Слову, то есть Христу, открывается словесная природа. Святой Амвросий, куда бы ни взглянул, что бы ни услышал, везде находил эту словесность, потому он и говорил притчами, присказками и рифмами (случай с гвоздем в крыльце). Мир, сотворенный Словом, есть огромная книга, Книга Жизни. Но читать её может лишь тот, кто смотрит в неё чистым оком и чистым сердцем. Всё Писание богодухновенно и полезно для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности (2 Тим. 3,16). Это сказано о Священном Писании, но то же самое можно сказать и о сотворенном мире, ибо и это писание, и оно начертано великой десницей Святой Троицы. Почему существует истина, а люди не могут поверить ей, не могут приобщиться её силе? Людям затруднено проникновение в смысл слова, затруднено приобщение к силе слова, и тем самым, затруднено сознание истины – только действием (могуществом) греха. Это следствие падения, преступления заповеди Божией. Адам не послушал Слова, то есть отвергся сам от понимания смысла, как бы разделился с ним, и мгновенно образовавшийся промежуток заполнил грех. Впрочем, сам этот промежуток, сама эта пустота и есть грех, искажение. Как бы некая пелена закрывает нам теперь истину и смысл слов.

Вот почему трудно различать слова в их полной силе и в их истинном смысле. Так же трудно различать предметы в сумерках. Путь восстановления возможности слушания Слова и Его постижения, и приобщения к Нему – вот смысл наших трудов».

– Очень сильно сказано! Я могу почитать?

– Конечно, можешь! Прочти, и ты поймешь, что смерти не существует, что всё в руках Божьих, что не нужно нам отчаиваться… Давай лучше пить чай! И можешь что-нибудь прочесть из своих стихов?

 
Скоро завоют метели,
Домик пургой заметет.
Только столетние ели
Знают, в чем нам повезет.
Выйдет луна из тумана,
Путь освещая собой,
А ты зевнешь полупьяный,
Штору задернув рукой.
Нет, не хочу я тревоги,
Нет, не хочу я тоски,
Лучше я буду убогим
Ночью царапать стишки.
Но занавеску расшторить
Тянется все же рука.
Глупая птица в неволе
Участь твоя не легка.
Скоро завоют метели,
Скоро прольются дожди,
Сколько же мы претерпели…
Сколько еще впереди?
 

– Хорошо написано, с душой! Ты у меня, сестренка, настоящий поэт!

– Да перестань, Таня, какой я поэт… Просто чувства, перенесенные на бумагу. Матушка, а у тебя нет дома Евангелия?

– Есть, от Марка, у мамы в комнате лежит, принести?

– Нет, я возьму сама. Хочу почитать.

– Прочти, сестренка, и ты откроешь новый мир. Машенька, ты прости меня, но мне пора идти. Я завтра буду ждать тебя у себя в храме, приходи на литургию с утра!

– Во сколько начало?

– В шесть сорок.

– А адрес?

– Я оставила в маминой комнате на столе!

Матушка, и все же ты мне не рассказала, как ты сама пришла в монастырь. Каким был твой личный путь к Богу.

Матушка пододвинула к себе кружку с чаем, подняла ее, но, не сделав глотка, поставила обратно:

– Хорошо, я расскажу тебе. Глубокой осенью, уже не помню, какого года, да это, впрочем, и неважно… я возвращалась домой, вошла в салон трамвая, села и почувствовала, как что-то невидимое сильно сжимает мне грудь, и не хватает воздуха. Я начала дышать ртом и последнее, что помню, как попросила приоткрыть форточку. Дальше картина была очень странной, я никак не могла сообразить, почему я ехала в трамвае, а сейчас нахожусь в больнице. После вообще разошелся потолок, и я стала перемещаться наверх, а всё для меня привычное стало с огромной скоростью удаляться: дома, машины, пешеходы… Когда я поднялась над землёй, мне показали всю мою жизнь, промелькнуло все, как одно мгновенье. Я поняла, что все было не так… Я не так жила, не тем жила, не для того жила. Сразу появилась мысль, что нужно скорее вернуться, и всё исправить, ведь я теперь четко понимала, как нужно жить на самом деле. Но исправить уже было ничего невозможно, у меня не было тела. Душа же при этом продолжала всё чувствовать, как и при наличии тела. Ты такой же человек, но без тела.

– Матушка, а что было дальше, – с интересом спрашивала Мария.

– А дальше был Ад, туда я попала сразу после своего желания все исправить. Это ужасное место, поверь мне, сестренка. Но потом, непонятно откуда появился большой ангел и забрал меня оттуда. И я очнулась в реанимационной палате. Врачи сказали, что у меня случился инфаркт и я в больнице уже несколько дней.

А я вспомнила, что в тот вечер, перед трамваем, я задержалась в школе, мы спорили с одной воцерковленной учительницей, которая пыталась доказать мне существование Бога, а я пыталась доказать обратное. И теперь я лежала в больничной кровати, зная, что Бог не только есть, а что Он по большой своей любви подарил мне второй шанс. Шанс на спасение моей грешной души. А сейчас извини, но мне пора.

– Хорошо, – ответила задумчиво Мария.

Матушка быстро собралась, и, попрощавшись, ушла, а Мария Ивановна помыла посуду и пошла в комнату мамы. В комнате родителей ничего не поменялось за эти годы, все знакомые до боли предметы продолжали стоять на своих местах: родительская кровать, шкаф, письменный стол. На столе лежал клочок бумаги с адресом монастыря, а рядом с адресом лежало Евангелие от Марка.

Глава пятая

Мария Ивановна взяла книгу и прилегла на родительскую кровать, укрылась пледом и открыла первую главу, а затем вторую:

«Через несколько дней опять пришел Он в Капернаум; и слышно стало, что Он в доме. Тотчас собрались многие, так что уже и у дверей не было места; и Он говорил им слово. И пришли к Нему с расслабленным, которого несли четверо; и, не имея возможности приблизиться к Нему за многолюдством, раскрыли кровлю дома, где Он находился, и, прокопав ее, спустили постель, на которой лежал расслабленный. Иисус, видя веру их, говорит расслабленному: чадо! прощаются тебе грехи твои. Тут сидели некоторые из книжников и помышляли в сердцах своих: что Он так богохульствует? кто может прощать грехи, кроме одного Бога? Иисус, тотчас узнав духом Своим, что они так помышляют в себе, сказал им: для чего так помышляете в сердцах ваших? Что легче? сказать ли расслабленному: прощаются тебе грехи? или сказать: встань, возьми свою постель и ходи? Но чтобы вы знали, что Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи, – говорит расслабленному: тебе говорю: встань, возьми постель твою и иди в дом твой. Он тотчас встал и, взяв постель, вышел перед всеми, так что все изумлялись и прославляли Бога, говоря: никогда ничего такого мы не видали».

Мария Ивановна отложила книгу и долго смотрела в одну точку, её сознание менялось, перед ней начала раскрываться неведанная и непонятная до этого сила слова! Прочитанный ею текст проник вовнутрь ее души, она ощутила тепло и любовь в каждом слове и осознала, что это не обычная книга, какой-то бульварный роман, а самая настоящая истина… Теперь она не понимала, как можно было не верить тому, что сказано в этой книге, то есть, получается, что она ставит себя рядом с этими неверующими фарисеями; которые, вроде бы верят в Мессию, но не верят тому, что Он уже находится рядом с ними.

Мария посмотрела на часы, они показывали половину седьмого вечера, покачала головой в недоумении, как быстро пролетел сегодняшний день, поднялась с постели и отправилась в магазин за продуктами. Продуктовый находился в пяти минутах ходьбы от дома, поэтому она решила не одеваться тепло, накинула поверх халата пальто запрыгнула в сапоги и пошла за покупками. В магазине ее душа разгулялась, и Мария с голодухи, сопровождающей ее уже несколько дней, набрала две большие сумки продуктов. На выходе Маша столкнулась с мужчиной интеллигентной внешности: его высокий статный рост, подчеркиваемый дорогими мерно тикающими шагами, уместился в тщательно подобранном костюме, который выделял его из толпы. Благородная осанка и уверенность в каждом его движении внушали уважение, словно он был королем своего времени. Его глаза, сверкающие как драгоценные камни были хладнокровны и беспощадны, словно встретились с бесчисленными сделками и соглашениями, в которых он остается непобедимым. Его темные волосы были тщательно уложены, а на руке переливались золотые часы. Мужчина вероятно, о чем-то размышлял, так как он не заметил Марию Ивановну и столкнулся с ней, Мария Ивановна наступила ему на лакированный ботинок. Моментально к ней подскочили два бритых наголо молодых человека со словами: «Девушка, нельзя ли чуточку повнимательней?» Мария Ивановна от такой наглости опешила, и никак не могла подобрать слов, чтобы ответить, а когда сумела сориентироваться, олигарх принес ей извинения за себя и за своих ребят:

– Ой, простите меня, пожалуйста! Задумался и вас не заметил.

– Извинения приняты, а то, мало того, что толкнули, еще чуть в нападении не обвинили, – возмутилась Мария Ивановна.

Мужчина неожиданно застыл, вглядываясь в лицо Марии Ивановны, она же, недоумевая, поинтересовалась:

– В чем дело? Может быть, вы все-таки дадите мне пройти?

– Машка, неужели это ты? – спросил у Марии Ивановны интеллигент.

– Да, я, а с кем имею честь?

– Маша, ты что, совсем меня не узнаешь? Денис я, Денис Давыдов, – с улыбкой промолвил интеллигент, – неужели, правда не узнаешь?

– Да ты что… какой ты стал, Дениска! Я тебя ни в жизнь бы не узнала… С охраной ходишь теперь?

Двое охранников обступили шефа и его собеседницу, старший смены поинтересовался у начальника:

– Денис Юрьевич, все в порядке?

– Конечно, в порядке, Саша, что ты стоишь? Возьми у дамы сумки.

Мария Ивановна отдала сумки одному из телохранителей, взяла Дениса Юрьевича под руку, и они вышли на улицу.

– Машенька, ты даже не представляешь, как я рад тебя видеть! В какой ресторан мы с тобой отправимся? – поинтересовался Денис Юрьевич

– В ресторан? А я думала ты в магазин за покупками шел.

– Нет не за покупками, это мой магазин, – чуть прищурив левый глаз, от яркого свечения автомобильных фар, ответил Денис Юрьевич.

– Ну, я даже не знаю…

– Поедем, поужинаем. Маша, расскажешь, как живешь, я раньше с твоими частенько встречался, Жаль, что Вера ушла… Я ей помогал немного в ее нелегком деле.

– Вот так с ходу, и на свидание? – засмущалась Мария Ивановна.

– Конечно! Мне кажется, что мы с тобой не виделись целую вечность…

– Денис, ты меня прости, но я не могу сейчас пойти в ресторан.

– Тогда извини меня, – с грустью ответил бизнесмен.

– Нет, ты меня неправильно понял. Это совсем не значит, что я не хочу с тобой сходить в ресторан и пообщаться. Я этого очень хочу!

– А в чем тогда дело? – взбодрился Денис.

– Ты понимаешь, я очень быстро собралась в магазин, настолько быстро, что пальто я накинула поверх халата. Прости, может, тогда в другой раз? – виновато поинтересовалась Мария Ивановна

Денис Юрьевич улыбнулся и добавил:

– Во-первых, Машенька, я как джентльмен не могу отпустить тебя с такими сумками одну, поэтому садись в машину!

Денис Юрьевич, кивнул головой охраннику, и тот распахнул перед Марией Ивановной дверь автомобиля представительского класса.

– Прошу вас, девушка, – произнес Денис Юрьевич.

– Ничего себе, вот это красота! Всё из белой кожи… Даже страшно садиться, – с восторгом произнесла Мария Ивановна, садясь в автомобиль.

– Садись, Машенька, смелее, так как автомобиль для человека, а не человек для автомобиля.

Когда подъехали к дому, Мария Ивановна пригласила одноклассника к себе в гости:

– Денис, может быть, поднимешься ко мне, выпьем чайку и поговорим

– А это удобно? Никого я своим визитом не напрягу?

– Нет! В квартире кроме меня никого нет.

– Хорошо пойдем, – согласился Денис Юрьевич, и дал распоряжение поднять пакеты с продуктами наверх.

Телохранители поднялись на этаж. Как только Мария Ивановна открыла дверь, один из охранников вытащил пистолет и, извинившись, проследовал в квартиру один. Как только он вышел и сказал, что все чисто, Денис Юрьевич и Мария Ивановна вошли в квартиру сами.

– Как у тебя всё серьезно, – произнесла Мария Ивановна, затворяя дверь и снимая сапоги.

– Что ты, я и сам их порой боюсь, – с улыбкой ответил Денис.

– Я даже боюсь предположить, что ты за птица такая, если тебя так охраняют, – негромко сказала Мария, следуя на кухню.

После того, как Денис Юрьевич помыл руки, он зашел к Маше на кухню:

– Что я за птица такая? Я отвечу тебе так, Машенька! Моя любимая математика дала однажды свои результаты… На сегодняшней день я являюсь учредителем одного коммерческого банка Санкт-Петербурга, и имею сеть небольших продовольственных магазинов, в одном из которых ты только что была. У меня есть несколько автомоек, и новый торгово-развлекательный центр в центре города построен тоже за мой счет. Вот такая получается я птица.

– Выходит, что не зря тебе Нина Самуиловна пророчила большое будущее.

– Получается, что так! Но она, если ты помнишь, имела в виду больше научную деятельность, а не коммерческую. Маша, сегодня ваша квартира не очень похожа на жилую, я после твоего отъезда несколько раз тут бывал, меня Вера приглашала на чай. И ты знаешь, твоя мама…

– Что мама? Пожалуйста, Денис, расскажи мне о ней!

– Твоя мама, всегда рассказывала мне о тебе. О том, как ты сейчас живешь в Москве, как работаешь учителем, именно в этой профессии она тебя видела… а ты наверняка и к школе никогда не подходила.

– Нет, не подходила. У тебя закончился чай, я добавлю тебе еще кипяточка?

– Конечно, добавь!

– А, как ты думаешь, Денис, кем я стала?

– Мне кажется, что ты инженер… Инженер технолог.

– Нет, – с улыбкой ответила Мария, – ты ошибся.

– А кто же ты тогда? Не томи!

– Других вариантов у тебя нет?

– Ну, я не знаю, может быть – кондитер? Очень красивые у тебя руки… Такими только или чертеж делать, или же выпекать красивые пирожные и торты.

– Нет, Денис, на сегодняшний день я безработная, а еще вчера я была сотрудником траурного зала, одного из крематориев Москвы.

– Ух ты… Никогда бы не подумал, что ты, такая вся утонченная и изнеженная Маша, выберешь себе такую профессию.

– Да мне особо выбирать и не пришлось. А квартира и правда нежилая, я приехала вчера утром.

– А Татьяна тут бывает?

– Редко. После того, как мама с Верой умерли, Таня приняла постриг.

– Я знаю, что Вера сильно болела, но старалась всячески скрывать свою болезнь…

– У нее был рак.

– Таня говорила мне, как-то, что ты прекрасно живешь в Москве, и может быть, стала там известной поэтессой. Я помню, как ты читала на выпускном свои стихи. – Денис снял очки, достал из кармана платок и начал протирать стекла. – Я тогда влюбился в твои строки, и не только в строки… а потом ты пропала. Когда я тебя нашел в Москве, я подумал, что мы больше никогда не расстанемся, но ты опять пропала. Я ждал тебя на нашем месте, искал везде, где только мог, но ты опять бесследно пропала. Ты, правда, стала известной поэтессой?

Мария Ивановна улыбнулась.

– Понятно, получается Таня выдала желаемое за действительное? – поинтересовался Денис.

– Получается так. Денис, чтоб стать популярным, мало быть профессионалом и гением, нужно иметь хорошего продюсера. А пропала я тогда, потому что слишком сильно испугалась.

– Меня? – поинтересовался Денис.

– Нет себя. Я подумала, что ты не уверен в своих чувствах, и я сломаю тебе жизнь.

– Много у тебя стихов?

– Сотни две написано.

– А где можно купить книгу?

– Нигде. Денис, я никогда не издавалась.

– Так в чем же дело? Давай издадим! Я очень хочу тебе помочь!

– Я подумаю над вашим предложением, – с улыбкой ответила Мария, – Денис, скажи, а ты знал, что Вера занималась милосердной миссией?

– Да, знал. Я немного помогал ей в этом.

– Я не так давно узнала, что монастырь, в котором она пребывала насельницей, совместно с Красным крестом помогал бездомным людям. Скажи мне, ты действительно хочешь мне помочь?

– Очень хочу, – ответил Денис глядя на Марию все тем же влюбленным взглядом.

– А давай попробуем её заменить?

– То есть, как заменить? – спросил Денис, и ухмыльнулся от неожиданного предложения.

– Какая глупость, прости меня, Денис, просто мысли вслух.

– Ты можешь мне чего-нибудь прочесть из своего? – чуть слышно произнес Давыдов.

Мария Ивановна кивнула головой и тихо начала произносить:

 
Серебряным платьем одеты деревья,
И розовой дымкой покрылся восход.
Над девственным лесом, почти без стремленья,
Зимнее солнце встаёт.
День начинается новый, погожий.
Ясного неба не меркнет лазурь.
Эй, не пройди стороною, прохожий,
Брови сердито не хмурь.
Сердце поёт от такого рассвета.
Пой же, дружище, вместе со мной.
Ввысь улетают птичьи приветы,
В зимнее утро перед весной.
Еле колышется воздух прозрачный.
Снег притаился, боясь уступить.
Ещё и сосульки на крышах не плачут,
Рожденье весны бы не пропустить.
Она подкрадётся медленным шагом,
Теплая, ласковая, своя.
Посмотрит на нас озаряющим взглядом
И скажет нам: Здравствуйте – это я!
 

Денис Юрьевич посмотрел Марии Ивановне в глаза, положил свою ладонь на ее руку и сказал: