Текст книги "Ослепительно белый рассвет"

Глава двенадцатая

Вечером Мария Ивановна вернулась домой поздно, ей сейчас больше всего хотелось принять теплую ванну и лечь в кровать. Когда она вошла на кухню, то застала там Александра, поэт был задумчив, он сидел возле окна и смотрел на городскую суету. Мария Ивановна подошла ближе и положила ему на плечо свою ладонь:

– Давно так сидишь?

Александр кивнул головой.

– Сочиняешь? – продолжила Маша

– Нет. Присядь рядом, – спокойно ответил ей Александр.

Мария придвинула к окну стул и села рядом.

– Посмотри, как красиво, Маша! Почему мы не замечаем всей этой красоты?

– Саша, по роду своего занятия, ты её видишь и передаешь своими чувствами нам. Я давно хотела спросить тебя о премии «Овация», удалось получить?

– Маша, я на прошлой неделе прочел Библию.

– Всю целиком?

– Да. Я прочел ее за три дня, а как только закончил, ослеп. Представляешь, я перестал видеть физическими очами, но во мне, точнее будет сказать, где-то внутри меня, открылись очи душевные, или с дерзновением сказать, некий духовный взгляд. Я пересмотрел всё свое существование, и ты представляешь, в этот момент я не смог себе дать ответ на, казалось бы, самый простой и одновременно сложный вопрос: а для чего я вообще живу? В чем смысл моей жизни? Вкусно есть? Модно одеваться? Катать себя на дорогостоящем автомобиле? Жить в престижном месте? В чем? И я не смог найти ответа.

– Саша, на твои стихи написаны очень добрые песни, их любит и поет полстраны.

– Какие песни, Маша? О чем ты сейчас говоришь… Я эти песни писал, больше для себя, чем для людей, – тяжело вздохнув, ответил Александр, и проникновенно глянул на Марию Ивановну, – мне всегда казалось, что я имею право говорить и хотел, чтобы при этом меня слушали. Но говорил я не всегда то, понимаешь? Я как живой человек часто ошибался в своих высказываниях, и сейчас многих песен просто бы писать не стал: «Ванюшкина мечта, как седая красота», к примеру.

Мария Ивановна налила поэту крепкий чай и поставила перед ним на подоконник:

– Попей чайку, Саш.

Александр поднес к губам кружку и сделал небольшой глоток:

– Маша, милая моя и самая лучшая Маша! Спасибо тебе за все! И прости меня, пожалуйста, но сегодня мы с тобой расстаёмся…

– Но…

– Прошу тебя, дай мне, пожалуйста, договорить. Мне очень не хочется с тобой расставаться, но я тебе обещаю, что ты будешь первым человеком, которому я дам знать о своем месте нахождения.

– Ты хочешь уехать?

– Да.

– Изменить всю свою жизнь?

– Скажи мне: «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей навредит?». Не буду от тебя ничего скрывать, это было бы по отношении к тебе не честно. Я уезжаю завтра, Маша, и уезжаю я в Оптину пустынь.

– А, что будет теперь с твоим любимым домом в Переделкино?

– Не знаю, возможно, Литфонд отдаст его выдающемуся поэту или писателю, да мне до этого нет уже никакого дела.

– Но ты так любил этот дом… Неужели ты сможешь так просто от него отказаться?

– Машенька, это всего лишь дом. Я тебе скажу сейчас о другом доме, о доме вечном, знаем ли мы, какой дом ждет нас в будущем веке? И достойны ли будем мы этих стен?

– Да кто тебе сможет на это сегодня ответить?

– То-то и оно. Знай, что я тебя люблю, Маша! А сейчас прости, но мне пора.

Мария Ивановна кивнула в ответ и, поцеловав поэта в щеку, тихо прошептала ему на ухо: благослови тебя Господь.

Александр поцеловал Марию Ивановну и удалился с облегченным чувством, так как Саша очень боялся, что делает Марии Ивановне больно разрывом с ней отношений. Ему теперь было так легко оттого, что Маша не стала задавать лишних вопросов, а просто отпустила.

Когда Александр ушел, Мария открыла фрамугу, и свежий вечерний воздух наполнил ее легкие, она сейчас точно так же, как Александр смотрела на вечернюю суету её любимого города и невольно цитировала стихи из Сашиной песни:

 
Москва дяди Гиляя раскинулась в цвете.
Здесь под облаками – блестят купола!
Здесь Пушкин к Наталье спешил на рассвете.
По улице узкой – летя, как стрела.
И вязовый город стал частью Есенина.
Где, на Тверской, он любил горевать…
Не исключаю, что Анна Каренина
Могла по бульвару с Вронским гулять…
Булат Окуджава стал частью Арбата…
Его мостовые брусчаткой лежат.
Москва никогда не забудет Булата,
Он душу оставил Москве – словно клад.
Москва, ты лучистая, нежная дева!
Тебя невозможно не полюбить…
Уверен, ты создана нам для напева.
И мы тебя в мире должны сохранить.
 

Она цитировала этот текст, а по ее щекам катились слезы. Но, не смотря на всю её внутреннюю обиду и непонимание, эти слёзы были не от боли, эти слёзы были от радости за близкого человека. Она была неимоверно счастлива, что дорогой и любимый её сердцу поэт-песенник открыл для себя новую, духовную дорогу своего бытия, и эта дорога, без преувеличения, была залита негасимым светом Божественной любви к человеку.

Глава тринадцатая

Алёна подошла ближе к матери и присела на стул, в эту самую минуту её глаза блестели от счастья, она никогда ещё до этого не испытывала такого чувства – всеобъемлющей любви! Именно сейчас, внутри её самой зарождалась новая жизнь. Она подвинула поближе к себе стул, на котором несколько минут назад сидел Александр, склонилась к матери, и посмотрела в её светлые глаза:

– Мамочка, ты представляешь, в скором времени я тоже стану мамой, это, наверное, самое лучшее чувство на земле! Расскажи мне скорее, что это значит, быть мамой! Расскажи об этом прекрасном моменте, появления на свет твоего дитя!

– О, девочка моя, я вижу, что ты станешь прекрасной мамой! А, что касается появления на свет новой жизни, об этом сложно рассказать, это нужно почувствовать самой… Эти минуты нужно прожить…

Алёна взяла руку Марии Ивановны и прижала к своей груди:

– Мам, ты слышишь, как стучит моё сердце?

Мария Ивановна, утирая слезы, кивнула ей в ответ головой.

– Мам, почему ты плачешь?

– Я плачу от счастья, доченька!

– Правда? Тебя никто не обидел?

– Нет, доченька, мне, правда, очень хорошо! Я очень за тебя рада.

– Мне Сережка сделал предложение, представляешь? Я думала, что он на это никогда не осмелится!

– И как скоро свадьба? – встрепенувшись, бодрым голосом спросила Мария Ивановна

– Через два месяца, – ответила Алёна

– Так что же ты сидишь глупенькая, звони Сереже пусть приходит и будем отмечать!

– Мне нельзя выпивать, это может навредить ребенку!

– Получается, что я теперь буду бабушкой?

– Выходит так, – с улыбкой ответила Алёна.

– Звони Сережке, пускай летит сюда, мы будем пить чай и петь Сашины песни.

– А ты позовешь дядю Сашу?

– Нет, девочка моя, у дяди Саши теперь иной путь! Мы просто будем петь его песни, и радоваться за его выбор.

– Вы что больше не вместе? – осторожно поинтересовалась Алёна.

– Нет, девочка моя, отныне я свободна, как вольный ветер во степи, – пошутила Мария Ивановна.

– Что случилось?

– В наших отношениях ничего не поменялось, просто у Саши отныне другая дорога, и он, как никогда, сейчас нуждается в моем понимании и поддержке.

– Прости, но я ничего не понимаю…

– Саша уехал в Оптину пустынь.

– Он стал монахом?

– Пока еще не стал, но я думаю, что в скором времени станет.

– Теперь твое сердце свободно, и у Дениса Юрьевича появился шанс на вашу руку и сердце, мадам? Я просто видела, как он тебя обхаживал в приюте, или ты предпочитаешь остаться одна? – с улыбкой поинтересовалась Алёна.

– Нет, Алёночка, жених у меня теперь будет другой.

– А я его знаю?

– Знаешь! Его все знают. Но сейчас не об этом. Ты слышала, что у нас в реабилитационном центре появился новый человек, он приехал в Москву из Узбекистана, приехал на заработки, лет пять как. А дальше, как у многих пострадавших, не заплатили, отобрали документы, выгнали… Он попытался, найти выход из сложившейся ситуации, но выход стал ещё более печальным. Ибрагим, так его зовут, оказался молодым тридцатилетним симпатичным парнишкой, после того, как с ним поработали тётя Зоя и тетя Надя.

– Да, тетя Надя, мне кажется, даже темнокожего может сделать альбиносом, – с улыбкой на лице добавила Алёна

– Это точно, – согласилась Мария Ивановна, – Так вот, Ибрагим попал в самое настоящее рабство. Жил за высоким забором, работал, как говориться, за тарелку супа. И все это продолжалось больше года, пока ему не удалось сбежать. После чего, судьба– злодейка, закинула его на Курский вокзал, где он прожил больше трех лет. Вчера он подошел к нашим ребятам из автобуса милосердия и рассказал свою историю, в надежде получить тарелку горячего супа, а когда ребята привезли его к нам в центр, был, без преувеличения, на седьмом небе от счастья. Я сегодня с ним беседовала. Когда я пообещала ему, что мы попытаемся восстановить его документы, чтобы у него могла появиться возможность улететь на родину. Он рассказал мне, что на его родине, в солнечном Узбекистане, нет бездомных людей, а если даже таковые появляются, государство специально для них восстанавливает старые заброшенные дома, переводит их в жилой фонд, и заселяет туда людей, попавших в непростую жизненную ситуацию. А посторонние люди, когда узнают о бездомных гражданах, не осуждают их за то, что те лишились жилья, а вскладчину строят им жилье. Прости, Алёночка, отвлекла тебя своей болтовнёй, звони скорее Сереже и ставь чайник.

– И всё же, ты так и не ответила, что за жених.

– После, всё после… Я обещаю, что ты узнаешь об этом первая.

Глава четырнадцатая

В самом начале весны две тысячи двадцатого года, когда бесснежная и теплая зима подошла к своему календарному завершению, весь мир поразила поистине новая чума современности: короновирусная инфекция covid-19, стали массово умирать люди, в основном, конечно, пожилые, но и молодежь среди них тоже встречалась нередко. Медицинские работники мобилизовались против этой заразы, а как её лечить, и какие основные риски от этой болячки, тогда никто не знал. В основном жаловались на нехватку кислорода и тяжести при дыхании, но ещё не было известно, что инфекция сильно густит кровь, отчего образуются тромбы, которые в короткое время отрываются и приводят пациента к внезапной смерти. Позже начали назначать сильные кроверазжижающие препараты, чем и спасли жизни многим людям. А пока, в самом начале марта двадцатого года – Всемирная организация здравоохранения объявила локдаун (строгие санитарно-эпидемиологические ограничения по перемещению граждан; режим, при котором люди остаются там, где были – строгий карантин). Когда в больницах появились красные зоны, и пациенты после заражения вирусной пневмонией с поражением легких, от двадцати пяти до восьмидесяти процентов стали умирать, тогда медицинский персонал физически перестал справляться, в «красных» (ковидных) зонах им потребовалась помощь волонтёрских организаций и фондов милосердия. В это время Марии Ивановне позвонила знакомая заведующая одной из московских больниц и попросила помощи. Мария Ивановна откликнулась незамедлительно, ближе к двенадцати часам дня собрала в своем кабинете сотрудников фонда и рассказала о новой работе, сразу пояснив, что в «красные зоны» вход будет только по желанию волонтёра, так как все понимают, что на сто процентов не спасают даже медицинские средства индивидуальной защиты. Для себя она сразу решила, что не может смотреть на цифры умирающих и ничего при этом не делать. Поэтому Мария Ивановна начала свое собрание с фразы:

– Друзья, за время существования нашей бригады милосердия мы сделали, в общем, немало. Благодаря нашей слаженной работе, вернули к жизни даже тех, кто уже отчаялся, окружили заботой одиноких и пожилых людей. Сегодня наша с вами помощь потребовалась на другом рубеже, этот рубеж новый и совершенно непонятный для нас, и я прошу вас, не настаиваю, а именно прошу – давайте поможем людям выжить, ведь мы как никто знаем, что нет ничего дороже, чем человеческая жизнь… Одним словом, я иду в «красную зону», друзья! Если кто хочет со мной, я буду вам признательна, если не хотите подвергать себя опасности, которая там повсюду, значит оставайтесь здесь, в нашем реабилитационном центре тоже очень много работы. Прошу поднять руки, кто со мной!

Как только Мария Ивановна закончила, она увидела перед собой поднятые руки всех сотрудников:

– Ребятки, скажу вам честно: болячка эта новая, и лечение от неё пока не разработано, поэтому, войдя в «красную зону» волонтёром, есть риск лечь на соседней койке. Я прошу вас, подумайте, как следует и поднимите руки ещё раз, кто готов идти на помощь, рискуя своим здоровьем, и что там скрывать – собственной жизнью.

Снова подняли руки все сотрудники.

– Ну, я и не сомневалась. Тогда мы с вами создадим график, и по очереди будем дежурить в «красной зоне», да, ребята, хочу добавить, что мы идём с вами работать не в терапию, а в реанимацию, – закончила Мария Ивановна.

Через несколько дней, первая сформированная смена во главе с Марией Ивановной прибыла на дежурство в одну из переполненных московских клиник. Их встретил сотрудник больницы:

– Здравствуйте, меня зовут Егор. Я старший по психологической работе. Возможно, понадобится психологическая помощь не только пациентам, но и вам самим. Если захотите поговорить, я готов пообщаться с каждым из вас.

– Молодой человек, мы работаем с обездоленными людьми уже несколько лет, и встречаемся с разными нестандартными ситуациями, – ответила Мария Ивановна.

– Поверьте мне, что с таким вы еще не сталкивались. То, что вы сейчас увидите, по телевизору вряд ли покажут. Ну, все получите обмундирование и – в бой… Да, вы не ослышались, вы все сейчас выдвигаетесь на передовую, хоть там и не свистят пули, а умирает на сегодняшней день, каждый третий. И наша с вами задача заключается в том, чтобы вырывать из лап смерти каждого человека. Ваша конкретная задача будет простой и одновременно сложной, вы должны делать массаж отнимающихся конечностей: да такое тоже случается, менять памперсы, мыть утки, а самое главное – это общение! Если человек в бодром духе, он готов сражаться с болячкой, а если подавлен, скорее всего, мы его потеряем. Ну, с Богом.

Волонтёры облачились в средства индивидуальной защиты (СИЗ), на которых было написано маркером, что они волонтёры. И Егор проводил их в отделение реанимации. Как только они туда вошли, первым, кого заметила Мария Ивановна, был священник. Он был одет точно так же, как и остальной персонал, на нём были очки, которые, казалось, вросли в его лицо, на руках, как и у всех, по нескольку пар одноразовых резиновых перчаток, единственным его отличием от других была надпись на средстве индивидуальной защиты – священник. Этот воин Христов сражался здесь не только за тела больных, но и за их души, чем и поразил Марию Ивановну. Неожиданно мимо них медбратья провезли каталку с телом умершего старика, и Мария Ивановна осознала, что здесь всё серьёзно. Их первая смена продлилась четыре с половиной часа, ни на минуту нельзя было отлучаться, если кто-то хотел в туалет, приходилось терпеть. В «красной зоне» они так же не могли ни есть, ни пить, так как заражено было всё и всюду, им приходилось привыкать всё делать в защитных костюмах и очках, которые постоянно запотевали:

– Алла Дмитриевна, поменяйте женщине памперс, – попросила Мария Ивановна свою новую сотрудницу, которая отработала в фонде только две недели, но которая очень яростно рвалась в «красную зону».

– Мария Ивановна, я боюсь, что у меня не получится это сделать, – ответила та.

– Аллочка, мы с вами находимся сегодня тут не для того, чтобы чего-то бояться, а для того, чтобы зараза и сама смерть сегодня боялись нас.

Алла кивнула и направилась к постели пожилой женщины.

Сама же Мария Ивановна подошла к постели мужчины, который сильно стонал.

– Чем я могу вам помочь? – спросила Мария Ивановна

– Дочка, очень тяжело дышать, и рука немеет.

Мария Ивановна подошла к медперсоналу, который разрывался на части, и сказала, что мужчине тяжело дышать. Медики поблагодарили Марию Ивановну и незамедлительно подключили его к вентиляции легких, а Мария Ивановна взялась разминать ему руку. Вдруг она услышала еле слышный дрожащий голос с соседней кровати: бабушка лет восьмидесяти лежала на правом боку в позе эмбриона, маленькая подсушенная от времени и болезни, она всем своим нутром хотела, чтобы эти мучения поскорее закончились, чтобы закрыть глаза и никогда не чувствовать больше боли.

– Доктор, доктор, – обратилась она чуть слышно к Марии Ивановне.

– Вы мне? – переспросила Мария.

– Да. Вы не могли бы мне сделать какой-нибудь укол, нет сил, терпеть все это.

– Но я не врач, я волонтёр, вот же написано у меня на форме, – ответила Мария Ивановна.

– А доктора нет?

– Я сейчас поищу.

– Дочка, тут священник ходил вчера, нет его сегодня? Он мне, пожалуй, сейчас больше врача нужен…

– Священник есть, я его сейчас позову, – ответила Мария Ивановна и быстрым шагом направилась в сторону батюшки.

Священник в этот самый момент только отошел от больного и собирался уже покидать помещение, так как находился в красной зоне уже больше четырех часов.

– Батюшка, подождите, – окликнула его Мария Ивановна.

Батюшка остановился:

– Слушаю вас.

– Батюшка, не уходите пожалуйста, там бабушка вас зовет, – произнесла Мария Ивановна.

– Маша, это ты? – спросил священник.

– Саша, неужто, ты? – с удивлением задала она ему встречный вопрос

– Я, Машенька, я! Только зовут меня отец Симон. Ты что-то хотела?

– Да, тебя там вон та бабушка зовет, – продолжила Мария с удивлением и указала на бабульку, лежащую в позе эмбриона.

Когда у Марии Ивановны закончилась её первая смена, она, сняв СИЗ, первым делом накинулась на воду, выпила больше литра одним глотком. Маша вышла из больницы на улицу и увидела, что недалеко от входа в отделение на лавочке сидит священник:

– Батюшка, вам не холодно?

– Скажем так, что терпимо, – ответил он и предложил пройтись.

– Ну, уж нет, на улице хоть и весна, но еще довольно-таки холодно, может, лучше в кафе, – предложила Мария

– А пойдем в столовую для персонала, я в ней уже бывал, там очень вкусно кормят, и работает она теперь по новому графику чуть ли не круглосуточно, – ответил отец Симон.

– Пойдем, – согласилась Мария, и они отправились в столовую.

В столовой было почти безлюдно, всего несколько человек сидели, уткнувшись в свои тарелки, может быть, о чем-то размышляя, а может, молясь Господу о скорейшем прекращении этой современной чумы. Лишь резкий грохот столовских котлов изредка нарушал тишину.

Отец Симон предложил Марии присесть за стол, сказав при этом, что он хочет её угостить. Он взял поднос и направился в сторону раздачи, а Мария Ивановна сняла своё пальто, перекинула его через спинку стула и села за столик возле большого окна. В это время за окном начал моросить весенний дождь, за окном было уже темно, и Мария Ивановна с трудом могла разобрать, что там происходит, ей были видны только стекающие капли дождя и, освещающие это витринное окно, проезжающие мимо кареты скорой помощи. Одна машина в минуту, если не больше, спешили автомобили к приемной в «красную зону».

– Маша, я взял тебе гречку с котлетой, – произнес батюшка, прервав размышления Марии.

– Спасибо, Саш! Ой, извини, батюшка.

– Да ничего, я понимаю, что тебе непривычно видеть меня в таком облачении. Ты за наши совместные годы привыкла видеть меня в дорогих костюмах.

– Ну да! Батюшка, а себе, почему не взял котлету? Возьми мою, ты все-таки мужчина, тебе нужно хорошо питаться, да и в таких условиях трудишься… Часов по пять по шесть, небось, на ногах проводишь?

– В «красной зоне» примерно так, а по воскресным дням – Литургия с шести до девяти еще, но я не ропщу, слава Богу за все. Литургией я живу! И не только я, Литургией живет весь мир. Не было бы Литургии, не было бы и мира нашего сегодня. А котлету я не взял себе, Маша, потому что, во-первых, я мясо не ем теперь, и во-вторых, сейчас идет великий пост. Чревоугодие – это первый грех разрушения плоти, набиваем животы и думаем, что всё хорошо, а на самом деле – всё плохо. Гнием заживо, разлагаемся… Ты знаешь, почему нам все это сейчас попущено?

– Почему?

– Ты думаешь, Господь бы не мог остановить, или вовсе не допустить эпидемию, конечно же, мог, но как нас остановить? Как нас отвести от наших безумий, которые мы сегодня творим.

– Как?

– А только так! Другого пути просто нет – не существует. Ты помнишь, Машенька, когда лодка, на которой плыл Христос пристала к берегу, и как только Он вышел из этой лодки, раздался нечеловеческий вой, и ко Христу со стороны гробов, в которых жил этот человек, прибежал Гадоринский бесноватый и сказал, зачем ты пришел мучать нас до срока? Христос спросил: сколько вас? И услышал ответ: легион. Тогда Христос приказал им выйти прочь из этого человека, и бесы просили Его, чтобы Он разрешил войти им в пасущихся неподалеку свиней. Христос позволил им это сделать, и бесы переселились в свиней. Свиньи же взбесились и попрыгали с обрыва в воду, и все утонули.

– Да, я помню этот отрывок, – ответила Мария Ивановна.

– Тогда постарайся вспомнить и то, что, когда пришли хозяева свиней и узнали, что их свиньи погибли, прогнали Христа прочь, прогнали Того, Кто спас этого человека – освободил его, исцелил. Люди прогнали прочь. И, тем самым, сами стали такими же бесноватыми. А знаешь почему?

– Это очевидно, деньги, доход и еда.

– Да, еда, деньги, но это всё временно, это всё – до гроба… а дальше, что будет дальше?

– Смерть.

– Да мы все уже мертвые… Сегодня мы становимся хозяевами этих свиней, мы не готовы прощаться с нашими грехами, начиная, между прочим, с чревоугодия, мы же любим вкусно поесть… Помнится мне, как раньше на каждом тv-канале готовили вкусную пищу… Возвели это всё в культ уже, рестораны, кафе, забегаловки все забиты до отказа, в некоторых места бронировать приходится аж за две недели, представляешь? Что там говорить, нет ничего дороже, чем родное брюхо. Вот и попускает Господь нам болячки, чтобы мы прозрели, чтобы осознали всю свою греховность. Посмотри на лица людей в метро, в автобусе, в магазине, ты видишь хоть одного радостного и довольного человека – нет. Потому что мы всем недовольны, невкусно поели, мало заработали, а кому-то надоели семейные ценности, хочется извращенного подхода к этому. И не просто хочется совершать эти извращения, а на всю вселенную об этом кричать, и только попробуй сказать хоть что-то поперек. А я помню ещё такой случай, когда человек взял и, благодаря современной медицине, сменил пол, стал не мужчиной, а женщиной, или наоборот. И до того дошло, что эти люди берут сегодня из приютов детей, растят их, воспитывают, если можно так сказать, и запрещают до совершеннолетия в графе пол ставить принадлежность к своему полу. Вот до чего мы дошли, Машенька. И такие наши поступки, конечно, вопиют Богу об отмщении, поэтому и заполнены все «красные зоны» по всему миру до отказа. Знаю ещё такой случай, когда немолодой уже сын не пошел на похороны своей старой матери, обижен он на неё видите ли был… Как ты думаешь, Маша, какое получил он за это наказание?

– Думаю, что перестал ходить.

– В точку, Маша. Через несколько месяцев его разбил паралич, и у него отнялись ноги. Видимо, Господь подумал, а зачем человеку вообще ходить, если он не пошёл проводить в последний путь ту, которая его родила. Этот человек несколько дней назад скончался в «красной зоне». За день до смерти он подозвал меня, раскаялся в содеянном, я видел, как тяжело ему было об этом говорить, из его глаз текли слезы. Больше всего на свете он хотел попросить прощение у мамы, но, как говорится – поезд уехал… Он не смог попросить прощение у мамы, но он успел попросить прощение у Бога.

– Прости нас, Господи…

– А ты знаешь, Маша, сколько раз мы проходим мимо нуждающихся, но тебя это, Машенька, сегодня не касается!

– Да прекрати, батюшка, ты лучше меня знаешь мою жизнь. Сколько лет я была человеком с каменным сердцем. Не так давно я была в Третьяковской галерее и простояла перед картиной Ивана Крамского «Христос в пустыне» часа два, не меньше, всё пыталась понять Его состояние. Первое, что бросилось в глаза, это руки Христа: они соединены в замок, мне показалось, что Господь закрылся этим замком от всего греховного и злого. Меня не оставило равнодушным Его лицо, я рассмотрела в Его лице большую скорбь, я подумала, что эта скорбь за всех нас, кто не может закрыться от злого мира замком, мне показалось, что Он скорбит за всех тех, кто принял и покорился злу, ненависти, обиде, гордости, наконец… А после я обратила внимания, что в пустыне, рядом со Христом, находятся камни, художник поместил на полотно камни, на которые с жалостью смотрит Спаситель, я сразу подумала, что эти камни наши сердца – окаменевшие сердца людей. Вот моё сердце, поистине, было самым окаменелым, ты же знаешь, что долгие годы я была равнодушна к чужим проблемам и невзгодам.

– Ты знаешь, Маша, какая самая лучшая молитва?

– Интересно!

– Святые отцы молились так: Господи, избави нас от богатства и от бедности, так как богатые становятся гордыми, а бедные завистливыми. Помнишь толкование святых отцов о богатом и бедном, богатый был всегда в пьяном угаре в сытости, в достатке, и он видел, как под его забором гниет человек, который кричал ему днём и ночью, просил помощи, сострадания, милосердия, а богач даже не замечал его. Так вот, Господь говорит богатому, что ты в этом мире уже всё приобрел, ты создал свой ложный мирок этого мира, и ты увидишь конечным итогом ад. А бедный человек не завидовал, никого не ругал, он смиренно нёс крест своей болезни, гнил и просил о помощи, и Господь говорит ему: Я дам тебе помощи, и твоим конечным итогом станет Рай. Знаешь, Маша, а этим богачом всю свою жизнь был я. Я не слышал, как у меня просят о помощи, не видел, как рядом со мной страдают люди. Сегодня во многих храмах России замироточили иконы Богородицы и святых – кровавыми слезами, и я думаю, Маша, что это говорит о многом. Тяжёлые время нас ждут впереди… Но мы не будем отчаиваться, а будем молиться и милосердие Божие не оставит нас, как не оставило разбойника, распятого по правую руку от Христа. Помоги нам, Господи.