Текст книги "Дневная книга (сборник)"

Милорад Павич
Дневная книга

МИЛОРАД ПАВИЋ

Кутиjа за писање

Unikat

© 1999 Milorad Pavic

© 2011 Jasmina Mihajlovic; www.khazars.com @miloradpavicofficial

This edition is published by arrangement with Tempi Irregolari, Italy

© 2004 Milorad Pavic

© 2011 Jasmina Mihajlovic; www.khazars.com @miloradpavicofficial

This edition is published by arrangement with Tempi Irregolari, Italy

© Савельева Л. А., перевод на русский язык, 2017 © Оформление.

ООО «Издательство «Пальмира», АО «Т8 Издательские Технологии», 2017

Ящик для письменных принадлежностей

Я, нынешний владелец ящика для письменных принадлежностей, приобрел его в предпоследний год двадцатого века за тысячу немецких марок у официанта из Будвы вместе с загадочной улыбкой, которую он вынес из кухни отеля над порцией кастрадины,[1]1
  Вяленая баранина, блюдо сербской кухни.


[Закрыть] приготовленной в тот вечер для посетителей ресторана.

– Не желает ли господин купить необычный дорожный ящик? Морской. Капитанский. С письменным прибором, с отделениями для карт, подзорной трубы и так далее, – вполголоса обратился ко мне в тот вторник официант, подавая ужин.

– Можно взглянуть?

– Я смогу показать вам его утром, во время завтрака. Он у меня здесь, в отеле.

– Принеси, – распорядился я, подумав о том, что у молодых есть время быть мудрыми, а у меня на это времени уже нет.

Ящик оказался большего размера, чем я ожидал, он мне понравился и стал моим.

Судя по всему, когда-то он принадлежал семье Дабинович из Доброты и служил капитану во время плавания для хранения судового журнала. Впоследствии он попал в один из старых которских особняков, и в его отделениях оказалось много разных вещей, относящихся к более позднему периоду. В конце концов, по словам официанта, уже в наши дни ящик еще раз совершил плавание по морю, правда, для хозяина, которому он тогда принадлежал, это путешествие закончилось печально.

– Я, впрочем, об этом особо не расспрашивал, – добавил официант, – ведь, узнав тайну, и сам становишься частью тайны. А зачем мне это нужно? Да и кроме того, все, что известно о прежнем владельце ящика, может поместиться в дупле гнилого зуба. Владелец был неразговорчив, и от него никогда ничем не пахло. Даже по́том… Из плавания не вернулся. Потому-то эта вещь и продается…

Ящик был сделан из красного дерева и окован латунью. Пустой, он весил немногим меньше четырех килограммов, или, как сказал официант, был весом с небольшую собаку. Длина и ширина пятьдесят один на двадцать семь сантиметров, высота семнадцать с половиной сантиметров. Такие, на первый взгляд странные, размеры объясняются, видимо, тем, что в то время и в том месте, где он был изготовлен, применялись другие единицы измерения – дюйм, фут или что-то еще.

– Если уж вы так придирчивы, – заметил официант, – учтите: то, что имеет силу для сантиметров, имеет силу и для единиц, в которых когда-то измерялось количество души или любви…

С боковых сторон ящика в дерево врезано по металлической пластине с кольцом. Хотя на вид оба кольца совершенно одинаковы, назначение их различно. Правое (если смотреть со стороны замка) можно извлечь из углубления в латунной пластине и использовать как ручку при переноске этого дорожного предмета. Левым кольцом нельзя воспользоваться, если замок ящика закрыт. Стоит потянуть за него при открытом замке, выдвинется находящийся сбоку внешний ящичек. Когда замок открыт и крышка ящика откинута, видно, что внутри у него, как в трехэтажном доме, три уровня. В этих трех этажах размещено пятнадцать отгороженных отделений, ящичков, углублений и отсеков, пять из которых потайные. Одни из них расположены в верхнем, другие в среднем, а третьи в нижнем уровне ящика. Кроме того, в самой утробе ящика для письменных принадлежностей припрятан еще один секрет – музыкальная шкатулка. Получается, что ящик для письменных принадлежностей как бы скрывает ее во чреве.

В ящике имеется шесть замков. Один из них наружный, и он виден на передней стенке закрытого ящика. Это замок фирмы «LH. М. GR Patent Tompson». К нему есть ключ, который владелец может носить с собой. Тот, кто решится лизнуть замочную скважину наружного замка, убедится в том, что она соленая. По этому и некоторым другим признакам можно заключить, что ящик побывал в морской воде, однако ясно, что совсем недолго и что внутри он не промок. В этом нет ничего удивительного, потому что при изготовлении таких капитанских ящиков на их водонепроницаемость всегда обращали особое внимание. Остальные замки находятся внутри. Назначение их различно. Некоторые из них только выглядят как замки, а на самом деле таковыми не являются.

Мне эта вещь принесла больше хлопот, чем пользы, потому что пришлось немало повозиться, чтобы обнаружить все тайные отсеки и проникнуть в них. И отпереть все замки. Кстати, больше всего мне здесь помог нюх, потому что каждое из этих давно уже не открывавшихся отделений обладало своим собственным, отличным от других запахом. Не исключено, что кроме обнаруженных мною пятнадцати ящичков и отсеков там кроется еще какой-нибудь потаенный закуток, до которого мне так и не удалось добраться, и его, быть может, отыщет кто-то из будущих владельцев этого необычного дорожного аксессуара…

В тот момент, когда ящик для письменных принадлежностей перешел в мою собственность, он не был пустым. В нем находились разные предметы, не представлявшие, правда, большой ценности. Часть из них, несомненно, принадлежала еще первому его хозяину, жившему в XIX столетии, а все остальное тому, кто взял его с собой в море в конце XX века.

Исходя из всего, что до сих пор обнаружено мною в ящике для письменных принадлежностей и внимательно изучено, о нем и его содержимом можно сообщить следующее:

I
Верхний уровень ящика для письменных принадлежностей

Верхний уровень ящика для письменных принадлежностей составляют: крышка (1) и пять отделений (2–6)

1
Крышка с латунным солнцем

Если открыть крышку ящика для письменных принадлежностей (1) до конца, то она образует единую наклонную плоскость с самим ящиком. Этой плоскостью, состоящей из двух частей и покрытой сукном, можно пользоваться как письменным столом. Длина плоскости в два раза превышает ширину ящика и составляет около пятидесяти четырех сантиметров.

На внешней стороне крышки закреплена латунная пластинка в форме эллипсообразного солнца, на ней немецким готическим шрифтом вырезана дата – 1852 – и инициалы «Т. А. Р.». На выцветшем сукне внутренней поверхности крышки остались пятна от пролитого рома и чернил красного цвета, а также надпись. Это фраза на итальянском языке, которая переводится так:

Всякий раз, когда Европа заболевает, она просит прописать лекарство Балканам

Если поднять крышку, предназначенную для письма, под ней обнаружится пространство, слегка пахнущее корицей. Мастер, сделавший ящик для письменных принадлежностей, несомненно считал, что под крышкой должны размещаться карты и инструменты для определения положения судна. Однако сейчас здесь нет ничего, кроме следов нюхательного табака и пачки из сорока восьми почтовых открыток, перевязанных синей ленточкой. Все они адресованы одному лицу, некой мадемуазель Генриетте Довиль из Перужа, Франция, но ни одна из открыток не была отправлена. На них нет почтовых штемпелей, и все они, кроме одной, изображают арку Дефанс в Париже. Исключение составляет последняя открытка, и на ней не Париж, а венецианские кони. Текст на открытках написан по-французски, одним и тем же красивым женским почерком, с наклоном, противоположным направлению письма, и крестиком вместо буквы «i». На дне этого большого отделения лежит зубочистка из утиного пера и вывернутая наизнанку кружевная перчатка, сшитая в Которе. Она пропитана ароматическим маслом «Кипрская роза».

Если сложить открытки в том порядке, в котором они были написаны, станет ясно, что одной или двух не хватает, однако это не мешает получить представление о том, что хотела сообщить своей подруге в Перуже неизвестная парижанка. Все написанное в неотправленных открытках, хранившихся в ящике, излагается ниже.

Сорок восемь почтовых открыток

В это утро я снова лгала во сне, а ложь имеет запах. Она пахла кремом «Christian Dior» от морщин вокруг глаз. Этот запах и разбудил меня.

Поднявшись с кровати, я выпила две китайские чашки воды, надела перстень, выкованный в третьем веке новой эры для левой руки какой-то женщины, и застегнула на лодыжке цепочку часов «Tissot».

Тут кто-то позвонил.

«Hermès», аромат «Calèche», определила я, принюхиваясь к входной двери. Это была моя сестра Ева.

– Мне кажется, тебе следует сменить image, – сказала я ей. Мы направились в центр города. В первом же бутике я купила ей «Amarige de Givenchy» в металлическом флаконе, похожем на консервную банку, и одноразовое вечернее платье из золотистой бумаги, сшитое по эскизам известнейшего парфюмера. Ева была в восторге, а я, понюхав продавщицу, которая упаковывала наши покупки, шепнула сестре:

– У этой третий день!

После этого мы проследовали в роскошный меховой салон, скрывавшийся в зелени авеню Монтень. Едва мы вошли, нас окутал аромат искусственных фиалок, распространявшийся из подключенных к сети пульверизаторов. Через центр зала тек демонстрационный подиум, навстречу нам шел молодой человек с волосами, стянутыми в хвостик на затылке. Я, как и обычно, подбрасывала рукой лимон, время от времени нюхая его. С паузами в такт тем мгновениям, когда лимон находился в воздухе, я прошептала сестре:

– Этот наяву здоров, а во сне болен.

Словно услышав, он пробормотал под нос: «Болезнь всегда старше здоровья!» – и лишь после этого обратился к нам:

– Bonjour, mesdames. Чем могу служить?

– Неизреченный мой, дай мне крылья! – потребовала я.

– Простите?

– Сегодня ночью мне приснилось, что мы с тобой сидим внутри большого камина и ужинаем под треск горящих поленьев… Ты помнишь?

– Мадам чрезвычайно любезна, но прошу извинить, даже при огромнейшем желании я никак…

– Забудь об этом… Как твое имя, мой ангел?

– Снглф.

Мы с Евой расхохотались:

– Да он глотает все гласные!

– Ты, Снглф, вероятно, голоден?.. Неужели ты не догадываешься, как услужить двум дамам в меховом салоне поздним утром, когда все мужчины помчались зарабатывать деньги?

– Мадам хотела бы шубу?

– Да. Причем самую дорогую из всех, что есть…

– Прошу вас, садитесь, мы вам покажем потрясающие модели.

Появились две слегка заспанные девушки. Зазвучала музыка, а от них, сквозь запахи звериного меха, пахнуло свежим бельем и утренним женским по́том. Сквозь запах пота до нас доносился аромат туалетной воды «Rochas Globe». Прогуливаясь по подиуму, они демонстрировали шубы разных моделей. Тем временем Снглф прислушивался к нашей болтовне.

– Ты действительно хочешь купить шубу? – спросила Ева.

– Конечно.

– Зачем тебе еще одна шуба?

– Я еду с любовником в Киев. У нас медовый месяц. Сейчас модно проводить медовый месяц в Киеве.

– Ты шутишь?

– Нисколько. Женщины никогда не шутят. Не до смеха, если после каждой шутки на свет появляется ребенок.

– Ну, некоторые только того и ждут. Но, к сожалению, несмотря на то что каждому суждено умереть, далеко не каждому суждено родиться. Самые лучшие так и остаются нерожденными.

– Ты так говоришь из-за того, что у тебя нет детей. А я хочу совсем другого. Я хочу изменить свою жизнь. В корне.

– Интересно узнать, как ты себе это представляешь.

– Вот сейчас и узнаешь. Слушай повнимательнее, что я скажу этому хвостатому.

И я обратилась к Снглфу:

– Нет ли у тебя здесь такой шубы, которая стоит дороже всего вашего салона? А заодно и всех вас, вместе взятых? Есть тут такие шубы, за которые расплачиваются золотой карточкой?

– А как же, разумеется, мадам, одну минуту, мадам.

По знаку продавца перед нами появилась одна из девушек, укутанная в чарующие меха до самого пола.

«Вот оно!» – промелькнуло у меня в голове, и я почувствовала, что девушка под мехом была голой и разгоряченной, как породистая кобылица. Не сводя с шубы глаз, я молниеносным движением сорвала ее с манекенщицы, которая осталась стоять на подиуме совершенно нагая и от потрясения готовая сделать лужу. Я впрыгнула в шубу и с победным видом прошлась перед Евой.

– Что скажешь, хороша? – прорычала я сквозь ноздри. – Возьму ее, а? Что скажешь?

– Здесь возникает небольшая проблема, – заметила Ева.

– Дорогая сестричка, небольшие проблемы возникают для того, чтобы их обходить… Что за небольшая проблема родилась в твоей хорошенькой головке?

– Это Адам, твой муж.

– Он, конечно, родился не в твоей голове, но ты права. Это действительно небольшая проблема… А почему, собственно, ты так беспокоишься из-за моего мужа? Если хочешь, я оставлю его тебе в наследство, правда, тебе придется ждать его по крайней мере лет сто двадцать. Он не скор лизать, но спор спускать.

– Если шубу тебе не сможет купить Адам, твой муж, – а что он не сможет, я уверена, – и если такую дорогую вещь тебе купит твой любовник, ты не сможешь надеть ее перед мужем, да ты просто не сможешь забрать ее домой.

– Ты думаешь? Дорогая моя, именно потому что ты так думаешь, у тебя нет ни мужа, ни любовника. Ты снова приобрела неприятную привычку умничать. А это вредно. Лучше навостри уши и слушай…

Сколько стоит эта шуба? – обратилась я к продавцу.

– Пятьдесят тысяч, мадам.

– Отлично. Я беру ее, но слушай внимательно, что я сейчас скажу… Снглф… Я правильно запомнила – Снглф?

– Да, мадам.

– Итак, Снглф, мы с тобой заключим сделку, причем эта сделка должна остаться между нами, это и в твоих и в моих интересах.

– Если мадам считает, что цена слишком высока…

– Мадам не была бы мадам, если бы считала, что цена слишком высока. Если я и торгуюсь, то торгуюсь о другом и с другим… А теперь посмотрим.

К изумлению Снглфа, я обошла вокруг него и приподняла хвостик у него на затылке.

– Неплохо, Снглф, неплохо. Но ленточка здесь не годится. Лучше возьми цепочку, будет красивее лежать… И тебе не совсем подходит «Armani After Shave». Попробуй что-нибудь более пряное. Может быть, какой-нибудь аромат из люксовой коллекции «Lancôme» для мужчин. А теперь перейдем к делу, мой ангел. Я снова приду сюда через полчаса со своим другом. Ты скажешь ему, что шуба стоит шестьдесят тысяч, и он мне купит ее за эту цену. Не за пятьдесят, как она действительно стоит, а за шестьдесят тысяч… Ты меня слушаешь? За шестьдесят тысяч.

– Конечно слушаю, мадам. Но я вас не понимаю. Мне понятно насчет цепочки и то, что вы сказали об ароматах, но насчет цены я ничего не понял.

– Поймешь позже. Пока это все. Не задавай лишних вопросов. И еще кое-что. Когда я приду снова, не выпускай этих ваших… как тут они у вас называются… голозадых. Здесь и без них найдется кому обнажиться.

– Я прекрасно понял вас, мадам! Желаю вам приятного дня.

* * *

Вскоре после этого, сидя в автомобиле «Leyland-Buffalo» перед домом своего любовника майора Бейли, я задумчиво смотрела на туман, который тянулся из-под моста в искусственной громаде парка Бют-Шомон… Я вдруг почувствовала запах этого тумана, горький, слегка отдающий дымом, увидела, как сквозь туман проглядывают белые кипарисы, как под ними, на берегу, возле воды, какие-то люди собирают росу и камни с дырочками, увидела и других людей, которые в собственных тенях жгли костры и сжигали на них свои тени, а рядом с ними я почуяла присутствие двух женщин, кровоточивших светом; виднелся и сад длиной в два часа, в котором первый час пели птицы, а второй падал вечер, первый час цвели фруктовые деревья, а второй из-за спин ветров мело снегом… Из этого состояния меня вывел хорошо знакомый запах.

«Aramis», «Havana», заключила я, распахивая навстречу этому запаху дверцу автомобиля. Мой любовник майор Бейли ввалился на сиденье рядом со мной и поцеловал меня, обдав запахом кондома, ароматизированного корицей.

«Этот и из Библии хлеб украсть может», – подумала я.

Тут он заметил на заднем сиденье Еву и приподнялся в знак приветствия. Он был ненамного легче автомобиля под ним. На солнце было заметно, что с возрастом его волосы не седели, а становились рыжеватыми.

После получаса головокружительной гонки по городу я снова запарковала автомобиль на авеню Монтень. В салоне мехов под тихую музыку девушки демонстрировали свой товар, распространяя аромат полуденных улыбок, смешанный с запахом лосьона для тела «Le Jardin» от «Max Factor».

– Mesdames et monsieur, – сердечно встретил нас Снглф, – прошу вас, присаживайтесь. Чем могу быть полезен?

– Отгадай, кто я такая, ангел мой, тогда мы тебе скажем, – перебила я, вызвав у него испуг.

– Мадам задает трудные вопросы. Я снова не могу вспомнить.

– Я дьявол. Имя мое сон. Я первая Ева, меня называют Лилит, мне было известно имя Бога, и я поссорилась с Ним. С тех пор я витаю в Его тени среди семиглубинных значений Книги…

В ответ на эти слова продавец улыбнулся на чистейшем иврите и продолжил фразу так, будто он спит и будто он женщина:

– Я создан смешением Истины и Земли, у меня три отца и ни одной матери, и я не смею шагать назад… Не так ли?

– Откуда ты знаешь это, Снглф? – вывела я его из состояния зачарованности.

– Это знают все ангелы. Но я не знаю, что мадам собирается предпринять.

– О, это-то отгадать нетрудно, Снглф! Если ты поцелуешь меня в лоб, я умру… Однако ты этого не сделаешь, потому что здесь, на этом месте, ты, Снглф, продавец, а я покупатель. И ты этого не забывай…

Вот здесь, здесь я нашла эту шубу, – обратилась я затем к своему любовнику, потому что знала, что он не переносит мою болтовню такого рода. – Она просто божественна. Хочешь посмотреть?

– Хочу, но только на ком-нибудь.

– Отлично! Прошу тебя, Евочка, покажи нам шубу, как мы и договорились. Господин Бейли горит желанием увидеть эту вещь…

После этих слов Ева смущенно прошла в глубину салона и надела шубу. Затем нерешительно продефилировала по подиуму передо мной, майором Бейли и продавцом. Я зааплодировала:

– Великолепно!.. Какого цвета у нее подкладка?

И тут же, подскочив к сестре, распахнула шубу, из которой вывалились две Евины голые груди, довольно тяжелые и с волосами, как на ушах у мужчин. Ева вскрикнула и резко запахнула мех.

– Прости, Евочка, мне хотелось узнать, какого цвета подкладка. Фиолетовая. Так я и думала. Ну, что скажешь, мой дорогой? Что лучше выглядит – шуба или моя сестра в ней? Что бы ты предпочел иметь?

– А ценой можно поинтересоваться? – едко парировал он.

– Можно, но если ты имеешь в виду мою сестру, то спрашивай меня, а если шубу, придется узнавать у господина с хвостиком.

При этих словах Ева в слезах убежала с подиума, а майор сказал, глядя ей вслед:

– Ну вот, она обиделась, а я так и не увидел, как ты выглядишь в этих мехах.

– Не волнуйся. Купи шубу и увидишь.

Потом я обратилась к продавцу:

– Теперь твой ход, мой ангел!

– Пролети сквозь темноту моей комнаты! – произнес он, обращаясь ко мне, и я, вздрогнув, как от удара, уставилась на него.

– Что ты сказал?

– Не покидайте мужа.

– Кто ты, Снглф?

– Ангел, как мадам сама изволила заметить.

Майор, которого такие разговоры всегда выводили из равновесия, прервал нас вопросом:

– Сколько стоит шуба, которую нам продемонстрировала мадемуазель?

– Шестьдесят тысяч, месье, – выпалил Снглф.

Тут перед нами появилась Ева, одетая в свое платье. Майор сел, скрестил ноги, не спеша раскурил кубинскую сигару и выпустил дым, пахнувший табаком «Partagas». Некоторое время все молчали. Тут я расхохоталась во весь голос, Ева вытерла слезы, а продавец в конце концов решился спросить:

– Месье что-нибудь решил?

– Пардон? – прервал его майор на полуслове, вытащил из нагрудного кармана пиджака платок и пропитал его дымом, выпустив в него несколько колец из своей сигары.

– Желает ли месье купить шубу?

– Желаю ли я купить шубу? Я жду, когда ты ее упакуешь, приятель, а моя карточка у тебя на прилавке.

Продавец согнулся в поклоне:

– Простите, что-то я сегодня не в себе. Момент – и все будет готово.

Вскоре он вернулся с роскошно упакованной шубой и вручил ее майору. Майор поцеловал меня, еще не зная, что это наш последний поцелуй, и передал шубу в мои руки. Я поцеловала Еву.

– Ее целовать некому, а тебя я поцелую позже, из шубы, – сказала я ему и солгала.

С этими словами мы покинули салон и уселись в машину. Теперь за рулем был майор.

– Куда сейчас? – спросил он.

– На Руа-де-Сесиль. Там ты нас высадишь. Мы пойдем покупать кондомы для нашей мамочки. Она просила три штуки с запахом лимона, два с ананасом и один – яблоки с корицей. Как те, которыми пользуешься ты. Мою машину можешь оставить там же, на стоянке.

* * *

Как только мы остались одни на улице Руа-де-Сесиль, я направилась прямо в агентство по аренде жилья.

– Мне нужна квартира в третьем округе на четыре года. Квартал Маре. Трехкомнатная. Тихая. То есть, по возможности, с окнами во двор. Не выше третьего этажа.

Агент предложил нам три варианта. Два поблизости от цирка Дивер и один на Фий-дю-Кальвер.

– Это всё рядом. Можно сейчас же осмотреть все три.

– Пойдем сначала на Фий-дю-Кальвер, – сказала я. – Ты знаешь, кто такие Filles du Calvaire? – обратилась я к Еве.

– Нет.

– Это девочки от шести до двенадцати лет, их было около двух тысяч, этих невинных. Их посадили на корабли и отправили в крестовый поход на Иерусалим освобождать от арабов Гроб Господень. Корабли захватили сарацины, девушек изнасиловали и поубивали, некоторых из них продали в рабство, а потом, через много веков, они получили в Париже бульвар и улицу, продолжением которой является Вьей-дю-Тампль. Они получили улицу в церковном районе Парижа, как им и подобает…

Квартира высоко? – обратилась я к продавцу.

– Нет. Второй этаж. Это здесь.

И мы втроем поднялись по винтовой лестнице.

– Как видите, предыдущий жилец выехал, оставив после себя на стенах все эти картины. Надеюсь, они вам не помешают. Впрочем, мы готовы подержать полотна у себя, до тех пор пока он не сообщит, что хочет их забрать.

– Они не помешает, если не будете мешать вы.

– Мадам может не беспокоиться. Кроме того, эта квартира имеет и другие преимущества. Возле самых дверей остановка девяносто шестого автобуса. За углом на рю де Бретань рынок, один из самых красивых в Париже. Плюс к этому на углу находится маленький душевой павильон для собак.

– Ты меня убедил. Беру. Вместе с твоим павильоном для собак… Сегодня я все беру.

– Неужели ты не хочешь посмотреть еще какой-нибудь вариант? – спросила Ева, как только мы остались одни. – И вообще, зачем тебе еще одна квартира? Покупаешь жилье для новой шубы?

– Представь, я собираюсь уйти от мужа… Кроме того, это место мне просто понравилось. Мне давно хотелось жить в квартире с подобной лестницей. Ты обратила внимание, этот подъезд, он просто божественный! Знаешь, в Париже есть несколько лестниц, которые я знаю с детства. Был один такой подъезд с чудной лестницей в Маре, я часто приходила туда целоваться со своими любовниками. На таких лестницах и в таких подъездах меня часто охватывает желание отдаться кому-нибудь прямо на месте. Подъезд на Фий-дю-Кальвер как раз из этих. Стеклянная дверь, деревянная с латунью винтовая лестница. Пахнет сосной и лаком. В таком месте достаточно, чтобы кто-нибудь воспользовался одним твоим неверным шагом, и ты пропала…

Полчаса спустя мы снова стояли в салоне на авеню Мотень с шубой в руках. Звучала музыка, и манекенщицы, завидев покупателей, начали показ мехов. Я почувствовала запах женских волос цвета воронова крыла. И крикнула:

– Снглф!

И он тут же появился из глубины помещения.

– Наконец-то… Я же сказала тебе подвязать хвостик цепочкой, а не ленточкой, Снглф. А ты все никак… Итак, теперь вторая часть нашей сделки. Сколько тебе платят в год?

– Думаю, мадам может догадаться, что не так уж много.

– Отлично. Сейчас мы это немного подправим. Возвращаю тебе шубу, а ты мне вернешь пятьдесят тысяч, то есть столько, сколько она и стоит, а десять тысяч оставь себе за услугу, которую ты мне оказал. Идет?

– Мадам шутит?

– Мадам никогда не шутят. В противном случае они не мадам. Правда, ты как-нибудь не пошути случайно. Так хочешь или нет получить десять тысяч?

– Момент, посмотрю только, найдется ли в кассе достаточно наличных, чтобы вернуть вам ваши деньги, мадам… К счастью, есть, вот, прошу, пятьдесят тысяч.

Несколько смущенный, Снглф взял у меня шубу, отложил ее в сторону, а я сунула в карман майоровы деньги.

– Вот так, ангел мой, – сказала я продавцу, – смотри только случайно не продай шубу, которую я только что вернула, а не то тебя дьявол укусит! Ты меня слушаешь?

– Да, мадам, слушаю и горю желанием узнать, что будет дальше.

– Дальше я пойду покупать своей новой шубе подходящие духи. К этой шубе нужны новые запахи. Мне кажется, лучше всего подошли бы «Issey Miyake»…

– Не понимаю, какую шубу мадам имеет в виду теперь?

– Ну разумеется, ту же самую. Снглф, сегодня я еще раз появлюсь в вашем салоне. На этот раз со своим мужем, Адамом. И он купит мне эту же шубу. В противном случае я не смогу в ней показаться перед ним, я даже не смогу забрать ее домой, как заметила моя сестра Ева, присутствующая сейчас здесь… Ты меня слушаешь?

– Слушаю, мадам, но не понимаю.

– Как это – не понимаешь? У меня останется пятьдесят тысяч, у тебя – десять, к тому же я бесплатно получу шубу, которую мне купит муж… Что тут непонятного? Впрочем, совершенно не важно, понимаешь ты или нет. Достаточно, чтобы ты слушал. Итак, шубу не продавай! Кстати, имей в виду, моему мужу ты назовешь ту цену, которая указана в прейскуранте, то есть пятьдесят тысяч… Мы с ним все же родственники…

С этими словами мы с Евой покинули салон. Со всех сторон нас одолевали запахи большого города, и я читала их как буквы.

– В последние недели и от моих снов воняет. Они стали густыми, как мамалыга, и черными, как деготь. А сквозь них текут огромные толщи времени, похожие на подземные реки, хотя, проснувшись, я вовсе не становлюсь старее, чем я есть, чем была раньше. В моей жизни как будто существуют два времени. В одном времени не стареешь, но вместо тела тратится что-то другое. Карма? Может быть, наше тело и наша душа – это горючее? Горючее для чего? Может быть, время – это сила, которая движет телом, а вечность – это горючее души?

* * *

– Теперь нам пора немного передохнуть, – сказала я и повела сестру обедать во двор небольшого ресторанчика.

После обеда я достала из сумки телефон и позвонила мужу:

– Мы, как обычно, во дворике ресторана. Ждем тебя. Я немедленно должна тебе кое-что показать. Срочно приезжай. И захвати мою гитару.

Как только появился месье Адам, я попрощалась с сестрой, используя выражение, которому научилась у поколения шестьдесят восьмого года:

– Приходи в пять тридцать. Куда угодно, только не опаздывай.

– Гонишь!

– Могла бы и сама догадаться. Встретимся у «Шекспира», как обычно.

После этого я отвела мужа в меховой салон. Вместе с моей гитарой, которую он покорно нес в руке.

– Ты, Адам, заключен в свою осуществленную любовь, как в клетку, – сказала я ему, входя в зал.

– В какую любовь?

– То есть как – в какую? Разве ты не был влюблен в меня до женитьбы? Был. И разве ты не получил то, что хотел? Получил.

– Разве все это не получила и ты?

– Получила, но не с тем мужчиной. Знаешь ли ты, Адам, что во сне я все еще девушка? Уже десять лет, лежа в постели рядом с тобой, я вижу во сне, что невинна. И мне постоянно снится, что я теряю невинность с кем-то другим, а не с тобой. В моих снах их было не меньше двухсот, тех, кто лишил меня девственности…

– Лили, прошу тебя! – взбунтовался он.

– Итак, это все, что касается невинности и того, что получил ты. Сейчас и я хочу получить кое-что. Хочу ту самую шубу, о которой я тебе говорила. Вот, я нашла ее здесь, в этом салоне. И влюбилась в нее…

Я просила вас оставить одну шубу, – продолжала я, обращаясь к продавцу.

– Сейчас посмотрим. На какое имя, достопочтенная мадам?

– На любое из моих четырнадцати, мой юный месье.

– Посмотрим, посмотрим, мадам… Совершенно верно, шуба оставлена на имя Эмпуза.[2]2
  В греческой мифологии женщина-демон, похищавшая детей и юношей, душившая своих возлюбленных в объятиях, а затем выпивавшая их кровь и пожиравшая свои жертвы.


[Закрыть]

– Правильно. Вот теперь мы с супругом пришли вместе, чтобы он купил ее.

Напуганный таким диалогом, Адам предпринял отчаянную попытку:

– Но ты же знаешь, Лили, что у тебя денег больше, чем у меня. Ты можешь ее купить, а я нет.

– Это не одно и то же. Я хочу, чтобы мне ее купил ты.

И тут я мгновенно посерьезнела и шепнула мужу на ухо:

– Сейчас я ее примерю.

Я распахнула пальто, и капитан удостоверился в том, что под пальто его жена не носит ничего, за исключением духов «Jacomo de Jacomo».

– Лили, прошу тебя, не надо! Лили, идем домой. Прекрати эту комедию.

– Значит, берем шубу без примерки?

– Да-да, прошу тебя, без примерки! Сколько стоит это чудо?

На свой вопрос капитан получил неизбежный ответ, который заставил обернуться всех, кто находился в салоне.

– Пятьдесят тысяч.

– Пятьдесят тысяч?

– Дорогой мой, тебе кажется, что это много, только потому, что ты не видел ее на мне. Ты должен посмотреть, как она на мне сидит.

Тут я сбросила пальто, оставшись в чем мать родила, надела шубу, поднялась на подиум и под музыку триумфально прошествовала перед присутствующими, вызвав громкие аплодисменты.

– Тебе не нравится? Тогда я верну ее.

Я распахнула шубу, снова раздались аплодисменты.

– Не нужно, – поспешно вмешался мой муж, – запакуйте пальто мадам, она останется в шубе. И выпишите счет.

Как только счет был оплачен, продавец завернул мое пальто, и я тут же всучила его мужу.

– Это тебе на память, – сказала я ему, – а теперь простимся. Прощай, Адам!

И схватила свою гитару.

– Что это значит, Лили?

– Это значит, что перед Богом и всем честным народом я покидаю тебя. И тебя, и твои паленые усы. А если кто-нибудь из присутствующих имеет что-либо против, пусть скажет об этом сейчас или потом не говорит никогда!

С этими словами я направилась к дверям. К изумлению окружающих, продавец вдруг выпалил:

– Остановись! Остановись! Не входи и не выходи! Берегись трехспальной кровати! Ничего от тебя и ничего в тебе…

Адам ошеломленно посмотрел на него и крикнул мне вслед:

– Но почему?

Я остановилась и ответила:

– Почему? Если ты не понимаешь, я объясню тебе. Когда в семнадцать лет я вышла замуж, у меня была такая грудь, что никто из знавших меня не запомнил моего лица. Даже ты, мой муж. Как-то вечером, когда я танцевала, ты упал передо мной на колени и приложил руку к моему животу. Тогда я впервые почувствовала боль. Боль продолжалась семь лет. Слабая, иногда она усиливалась, но чаще я почти не замечала ее. Как-то ночью боль стала резкой, колющей, я, обезумев, отшвырнула книгу, которую читала в постели, и бросилась к врачу. Меня осмотрели под рентгеном и сделали снимок находившегося во мне крохотного, совершенно правильного скелета семилетней девочки. Мне пришлось изрядно напрячь память, чтобы высчитать, кто был ее отцом. Теперь я это знаю. Отцом был ты…