Текст книги "Очарованные Гавайи"

ВЗГЛЯД НА ЗАПРЕТНЫЕ ОСТРОВА

Из Ваимеа я продолжал свой путь на самый запад Кауаи, в небольшое селение Мана. Далее дорога обрывалась: передо мной снова бушевал океан. На противоположной стороне последнего из гавайских проливов Куалакахи словно плыл по морю еще один, последний, самый западный из Гавайских островов – небольшой Ниихау, но путь туда закрыт. На этот остров, так же как на совсем крошечный Кахоолаве, «иностранцам вход строго запрещен». Итак, Гавайи – это шесть открытых для посещения и два запретных острова.

Два острова недоступны для иностранцев по разным причинам. Например, Кахоолаве, самый маленький из восьми Гавайских островов, лишили жизни солдаты и козы. Этот небольшой, довольно засушливый участок земли в XIX веке захватили два белых арендатора и стали разводить на нем овец, а затем и коз. Ненасытные животные за короткое время полностью уничтожили всю растительность Кахоолаве, постепенно превратив его в настоящую пустыню с сухим, красноватым песком.

Когда пастбища Кахоолаве истощились, остров прибрали к рукам американская военная авиация и военно-морской флот. Пилоты «Юнайтед Стейтс Эйр Форс» и артиллеристы «Юнайтед Стейтс Нейви» вот уже десятки лет используют Кахоолаве в качестве мишени для своих учебных бомбардировок. Так был окончательно опустошен объеденный козами островок. Не знаю, есть ли какая-нибудь надежда, что Кахоолаве когда-нибудь воскреснет из «мертвых» и станет таким, как и остальные Гавайские острова. Во всяком случае, совершенно ясно, почему строжайше запрещено посещение этого несчастного, столь негостеприимного ныне островка, усеянного сотнями и тысячами невзорвавшихся бомб, гранат и торпед.

Второй из недоступных Гавайских островов – Ниихау. Я видел его через пролив Куалакахи, и он вовсе не производил впечатления мертвого. Не постигла его и трагическая судьба Кахоолаве. Скорее можно сказать, что рок сыграл с островом странную шутку. Когда-то весь Ниихау стал собственностью одной женщины, причем при довольно необычных обстоятельствах. Имя этой женщины – Элизабет Синклер Робинсон. Родом она из Шотландии. Эта энергичная капитанская вдова успешно занималась разведением овец. После смерти супруга Элизабет погрузила на парусник «Бетси» все, что у нее было: детей, внуков, овец и коз, а также пианино – память о родителях! – и сундук с золотыми монетами. Миссис Синклер встала за штурвал парусника и отправилась в путешествие. Да еще в какое! Из холодной Шотландии она взяла курс на далекие теплые моря Океании. Сначала «Бетси» бросила якорь у берегов Новой Зеландии, но миссис Синклер решили преодолеть на своем судне весь Тихий океан. В 1863 году парусник «Бетси» прибыл в Гонолулу.

Гавайские острова понравились вдове капитана с первого взгляда. В свою очередь, она сразу же расположила к себе тогдашнего правителя архипелага. Глубокая взаимная симпатия легла в основу купли-продажи Ниихау. Вдова Синклер приобрела весь остров за каких-нибудь десять тысяч долларов! Более того, король предложил ей в придачу южное побережье острова Оаху, включая портовые районы Гонолулу и Вайкики. Однако за эту обширную территорию правитель, несмотря на свою симпатию к шотландке, затребовал пятьдесят тысяч долларов. Но поскольку, как утверждают бесчисленные анекдоты, шотландцы отличаются скупостью, цена показалась миссис Синклер завышенной, и сделка не состоялась.

С тех пор прошло всего сто лет, а цена этой земли возросла не меньше чем в миллион раз. Да и за пятьдесят миллиардов вряд ли кто-нибудь смог бы сегодня купить знаменитый Вайкики, не говоря уже о Гонолулу с его портом. Однако для экономной миссис Синклер сумма пятьдесят тысяч долларов была слишком большой, поэтому она удовлетворилась островом Ниихау.

После смерти предприимчивой женщины Ниихау остался частной собственностью ее семейства. Робинсоны (удивительно подходящая фамилия для владельцев тихоокеанского острова!) и до сих пор являются хозяевами этого самого западного из Гавайских островов. И, надо сказать, к счастью. Робинсоны запретили посещение Ниихау. В первую очередь для того, чтобы оградить его жителей (здесь живут лишь чистокровные гавайцы) от плодов так называемой «цивилизации», столь щедро пожинаемых на других островах этого архипелага.

Во времена, когда предприимчивая Элизабет приобрела Ниихау, обитающие на нем гавайцы уже были обращены в христианскую веру. Одевались они «по-христиански», во всем же остальном продолжали соблюдать свои обычаи. С тех пор ничего не изменилось. Строжайший запрет все еще в силе, и благодаря ему на Ниихау сегодня живут только чистокровные гавайцы. Всюду на острове звучит только гавайский язык, более того, старинный его диалект.

Ниихау, расположенный по соседству с Кауаи, самым влажным районом на земле, страдает – какая ирония! – от нехватки воды. Поэтому жители острова не возделывают землю, а разводят овец (тридцать тысяч голов), крупный рогатый скот и, кроме того, арабских скакунов. Такое достижение цивилизации, как автомобиль, к счастью, не привилось на Ниихау: на всем острове нет ни одной автомашины! Нет здесь ни полицейских, ни тюрьмы.

Жители острова совершенно добровольно отказались от таких «радостей жизни», как алкоголь и табак (действует только одно исключение: иностранцу, директору местной школы, обитатели острова Ниихау разрешают курить сигары в его собственном кабинете). На Ниихау нет ни телевизоров, ни кинотеатра. До конца второй мировой войны не было ни одного телефона и радиоприемника! Те приемники, которыми население пользуется сегодня, работают на батарейках. Связь с окружающим миром (то есть в данном случае с Кауаи) до недавнего времени поддерживалась (и это в XX веке!) совершенно удивительным способом: знаки передавались с помощью огней, зажигаемых по обе стороны пролива, отделяющего запретный остров от Кауаи. Новейшие времена ознаменованы некоторым прогрессом во взаимоотношениях Ниихау с жителями соседнего острова: послания на Кауаи отправляются теперь с почтовыми голубями.

Это «гордое одиночество» Ниихау было нарушено – к счастью, лишь на несколько недолгих часов – во время войны. Бои на Тихом океане разгорелись, как известно, после внезапного нападения Японии на Гавайские острова – на военно-морскую базу в Пёрл-Харборе. В то время полинезийцы, живущие на Ниихау, не имели ни одного радиоприемника. Неудивительно, что ни о какой бомбардировке столицы, тем более об объявлении войны, они и понятия не имели.

В свою очередь, жители Кауаи были так поражены новостями, которые донесло радио, что забыли сообщить о случившемся своим соседям (это можно было сделать только с помощью огня). Известие о войне не заставило себя долго ждать на Ниихау. Спасая свою жизнь и самолет, на остров приземлился один из японских пилотов, принимавших участие в нападении на Пёрл-Харбор. Не раз слышал я на Гавайях рассказы о приключениях этого Непрошеного гостя Ниихау, первого чужеземца, проникшего на запретный остров. Собственно говоря, история, приключившаяся с японцем на Ниихау, превратилась уже в легенду, известную всему архипелагу. Я знаю столько ее вариантов, что даже не решился бы отстаивать тот, который мне кажется наиболее правдивым и повествует о своеобразной «битве за Ниихау» в полном соответствии с исторической действительностью.

Однако вернемся к началу этой удивительной истории и к ее герою – японскому пилоту, участнику вероломного нападения на Пёрл-Харбор. Когда кончилось горючее, пилот в последнюю минуту произвел вынужденную посадку на Ниихау. Во время приземления он потерял сознание. Гавайцы с интересом разглядывали незваного гостя и завладели его планшетом с картами и другими документами.

Придя в себя, летчик с удивлением обнаружил, что оказался на неизвестном острове, принадлежащем американцам. Он понял, что небольшая территория заселена одними только полинезийцами, с первого же взгляда показавшимися ему существами весьма примитивными, но решительными: они отняли у него планшет с документами. Японец тут же смекнул, что на всем острове, пожалуй, не сыскать ни одного ружья, ни одного пистолета! У него же, воина императорской армии, в руках был автомат – в данной ситуации оружие весьма грозное. Он потребовал:

– Верните карты, а то стрелять буду!

Однако ни его слова, ни автомат не произвели на гавайцев никакого впечатления. Тогда пилот приставил дуло автомата к груди старушки, но та преспокойно стала читать молитву. Японец выбрал в толпе человека, который, как ему показалось, наверняка был причастен к краже. Подозреваемого звали Канаеле. Пилот набросился на него с бранью, но Канаеле, как и остальные гавайцы, ни слова не понимал по-японски. Тут императорский воин пришел в ярость и выстрелил в непослушного островитянина. Пуля попала в бедро, однако полинезиец и бровью не повел. Пилот выстрелил еще раз и ранил Канаеле в пах. Третьим выстрелом он угодил ему в живот. Только тогда пилот заставил Канаеле обратить на себя внимание. Гаваец, схватив летчика за горло, изо всех сил швырнул его о каменную стену. Пилот тут же скончался. Что же произошло с Канаеле? Прежде чем потерять от боли сознание, он успел сказать:

– Никогда не стреляй в гавайца больше двух раз, на третий он может рассердиться!

На самом деле Канаеле употребил другие, прямо скажем, совсем нелитературные выражения, которые я не осмеливаюсь здесь приводить. Афоризм вошел в историю, став на архипелаге крылатым выражением, а сам Канаеле превратился в героя архипелага.

Так жители острова Ниихау, исповедующие миролюбивую философию алоха, одержали свою первую победу над японцами. После того как Канаеле размозжил пилоту голову о каменную стену, на острове снова воцарился мир. С той минуты и по сей день, когда я пишу эти строки, прошло четыре десятка лет, и за это время незваные гости на Ниихау больше не появлялись. Правда, в 1960 году в этом районе архипелага пропал еще один пилот вместе со своим самолетом. По этому случаю с Кауаи был послан почтовый голубь с вопросом, не оказался ли случайно исчезнувший летчик на Ниихау. Жители острова отправили с тем же голубем лапидарный ответ в телеграфном стиле. В нем вся философия, на которой основывается их существование: «На острове ни одного чужого. Никого не ждем».

Даже в наше время, когда люди уже побывали на Луне, на землю Ниихау ступить нельзя. Должен сказать, что я особенно тяжело воспринял этот строгий запрет. Дело в том, что это не первая моя книга о Гавайях. Много лет назад я написал историю молодого гавайца, и действие ее развертывалось именно на этом острове. Насколько мне известно, это единственная книга, действие которой происходит на Ниихау. Тем не менее доступа туда не имеет даже ее автор.

Нет ничего удивительного в том, что запрет посещать Ниихау порождает всевозможные легенды и слухи о загадках этого острова. Всегда находились люди, во что бы то ни стало стремившиеся разгадать тайну острова, проникнуть на него любым, часто совершенно невероятным путем: сюда приплывали на частных подлодках или пытались пристать к берегу на небольшие надувных шлюпках, но все попытки оказывались безуспешными. Остров Ниихау по-прежнему упорно хранит свою тайну.

Однако разгадка ее не так уж сложна: вполне понятно желание верно хранить свои традиции, свои обычаи, свой язык, свой образ жизни. Эту «тайну» могли бы перенять у обитателей Ниихау народы некоторых других, куда более развитых и прогрессивных стран, ибо нет верности более истинной, чем верность самому себе.

ИОЛАНИ – «ДВОРЕЦ НЕБЕСНОЙ ПТИЦЫ»

Наконец-то я попал на Оаху – главный остров «венца Океании». Здесь находится столица архипелага город Гонолулу, унаследовавший в 1845 году этот почетный титул от селения Лахаины на острове Мауи.

Гонолулу – большой, яркий город. Иногда хочется назвать его городом с тысячью лиц. Я прошагал по архипелагу дорогами, связанными с судьбами его исконных обитателей, поэтому из всего, что предлагает Гонолулу вниманию туристов, я в первую очередь выбрал достопримечательности, имеющие отношение к жизни самих гавайцев, их правителей, к истории, к тем временам, когда Гонолулу стал сердцем этого тихоокеанского королевства. Устроившись в гостинице, я сразу же отправился по историческим местам Гонолулу – осмотрел королевский дворец, святилище и усыпальницу королей.

В каждой столице есть свой Кремль, Тауэр или Градчаны. В Гонолулу это район вокруг резиденции гавайских королей, строения, носящего прекрасное и, как мне показалось, по-восточному поэтическое название – Иолани («Дворец Небесной птицы»).

Честно говоря, внешний вид королевского дворца не произвел на меня особого впечатления. Вряд ли можно определить, в каком стиле он построен. Один австралийский архитектор определил его как «американо-флорентийский».

Снаружи «Дворец Небесной птицы» кажется сложенным только из кирпича и цемента. Однако внутри здание отделано красивейшими породами гавайских деревьев: коа, охиа, камани, коу. Сначала я вошел в тронный зал. Главное внимание по-прежнему приковывают к себе троны короля и королевы, вырезанные из твердого дерева коа. Над тронами государственный герб Гавайев, каким он был при короле Калакауа, жившем во дворце. Герб гавайского государства украшен королевской короной и двумя скрещенными копьями. В период правления преемницы короля Калакауа, его сестры, королевы Лилиуокалани (единственной в истории Гавайев женщины, правившей государством), сюда, в тронный зал, попали и знаменитые кахили.

Стены тронного зала украшают портреты нескольких гавайских правителей. Напротив расположена просторная трапезная. На втором этаже, куда снизу ведет лестница, построенная из разных пород гавайских деревьев, размещены королевские спальни, библиотека. В одной из спален в бурные годы последнего десятилетия XIX века в течение девяти месяцев находилась под арестом королева Лилиуокалани.

Сегодня «Дворец Небесной птицы» превращен в музей, хранящий память о славных и менее славных временах гавайского королевства. Во времена моего первого визита на архипелаг в некоторых помещениях дворца все еще располагались различные учреждения. Так, в покоях короля жил губернатор штата Гавайи, а сенат заседал в трапезной. Обычно палата представителей штата собиралась для своих совещаний в тронном зале.

Лишь в 1969 году губернатор, депутаты и деятели штата Гавайи перебрались из королевского дворца в новые, ультрасовременные здания. В Иолани воцарилась тишина.

Кажется, что замок погружен в сон. Да, он спит и видит сны о тех давних временах, когда в его залах и покоях столько раз решалась судьба жемчужины в «короне Океании» – маленького полинезийского королевства, а вместе с ним судьба всего гавайского народа.

СЕМЬ КОРОЛЕЙ, ВОСЬМАЯ КОРОЛЕВА

Иолани, единственный королевский дворец на территории Соединенных Штатов Америки, вновь заставил меня окунуться в жизнь полинезийских правителей архипелага. Меня интересовали не столько короли, сколько гавайский народ, ибо известно, что судьба правителей влияет и на судьбу народов.

Изучая историю Гавайев и их правителей, я остановился на Лиолио, который, похитив правителя острова Кауаи, осуществил мечту своего великого отца и окончательно объединил Гавайи. После исторического – хотя и достаточно курьезного – присоединения острова Кауаи к королевству, Лиолио сосредоточил свое внимание на установлении связей с другими странами. Ему самому захотелось побывать в них, в первую очередь в Великобритании, стране, откуда на Гавайи прибыли Дж. Кук и Ванкувер, а также верные советники отца – моряки Янг и Дэвис. В те времена из всех держав Великобритания оказывала самое большое влияние на полинезийское королевство.

Гавайский король отправился в Великобританию без приглашения британского короля. Вероятно, своим экзотическим путешествием за океан Лиолио рассчитывал укрепить свои позиции, а может быть, даже хотел предложить Великобритании взять острова под опеку. В то время стали просачиваться первые сведения о намерениях Соединенных Штатов Америки присоединить к себе Гавайи. Распространению влияния США способствовало то обстоятельство, что все миссионеры в королевстве были американцами. Лиолио приказал выслать из своей страны всех иностранцев, но королевский приказ так никогда и не был исполнен. Наконец-то у короля появилась возможность посетить Великобританию, державу, игравшую столь значительную роль в жизни Гавайев. Капитан китобойного судна «Лэгл», некто Старбак, готов был за солидное вознаграждение доставить знатных пассажиров в Лондон.

Перед отплытием Лиолио на всякий случай объявил своего брата Кауикеаоули, совсем еще мальчика, наследником трона. Лиолио осталось выбрать жену, которая должна была сопровождать его в поездке в Великобританию. У Лиолио их было пять. Миссионер Бингхем уже давно настоятельно требовал, чтобы король отказался от четырех из них, ибо лишь после этого Лиолио мог бы стать истинным христианином. Король долго не соглашался, но в конце концов заявил, что будет отдалять от себя жен постепенно, каждый год расставаясь с одной из них. Таким образом, через неполных пять лет он должен был покончить со своей греховной жизнью.

Из всех своих жен государь явно отдавал предпочтение молоденькой Камамалу. Она-то и была избрана его спутницей в далеком путешествии. Кроме нее короля сопровождали правитель острова Оаху Поки, его жена Лилиа, сын советника Камеамеа Великого Джеймс Янг Камелоа и еще несколько гавайцев и гаваек.

После долгого плавания «Лэгл» бросил якорь в Рио-де-Жанейро, где бразильский император Педру оказал своему собрату почести. Затем, проведя еще несколько недель в открытом море, в мае 1823 года «Лэгл» пристал в Портсмуте. Великобритания встретила необычных и неожиданно нагрянувших визитеров чрезвычайно радушно. Заботу о гостях взял на себя министр иностранных дел Джордж Кэнинг. В Лондоне королевскую чету поселили в роскошном отеле «Кэлидониэн», она участвовала во всех событиях общественной жизни и даже присутствовала в «Ковент-Гарден» на спектакле, тема которого была весьма подходящей: в нем рассказывалось о завоевании Мексики белыми и трагическое судьбе исконных жителей – индейцев.

По прошествии нескольких недель после приезда гавайские гости должны были быть представлены королю Георгу. Однако этой исторической встрече, на которую Лиолио возлагал столько надежд, не суждено было осуществиться: и Лиолио, и его супруга заболели корью. Болезнь быстро унесла хрупкую Камамалу, а через несколько дней умер и Лиолио, потрясенный смертью любимой жены. Дипломатический вояж а Лондон, от которого он столько ждал, был закончен, Лиолио возвращался домой в деревянном гробу на корабле «Блонд».

После долгого пути судно бросило якорь в Лахаине, а затем прибыло в Гонолулу. Останки Лиолио были перенесены на берег и захоронены со всеми почестями.

После неожиданной кончины Лиолио бразды правления королевством оставались в руках неутомимой, полной сил и энергии регентши Каауману. От имени юного короля Каауману правила островами почти десять лет. После ее смерти в 1832 году функции регентши взяла на себя одна из жен Лиолио – по имени Кинау. Наконец, в 1833 году Кауикеаоули объявил гавайскому народу, что считает себя достаточно взрослым для того, чтобы взвалить на свои плечи бремя власти.

Первые годы правления носили отпечаток незрелости, однако позже ему, принявшему имя Камеамеа III, удалось приобрести необходимый опыт, завоевать авторитет и продвинуть свое государство по пути прогресса. Кауикеаоули решил изменить порядки, все еще царившие в этом чисто феодальном государстве. Свою собственную абсолютную власть он ограничил первой конституцией, принятой в Лахаине в 1840 году. В конституции помимо всего прочего говорилось: «Бог создал из одинаковой крови все народы, чтобы жили они на земле в единстве и блаженстве. Бог дал одинаковые права всем народам, всем вождям и всем жителям всех стран. Он дал им право на жизнь, на свободу, на плоды труда их рук и ума».

Либеральная конституция Кауикеаоули стерла резкую грань между алии и всеми остальными гавайцами. В ней говорится: «Вожди и народ в равной степени охраняемы единым общим законом». Конституция объявила о разделе власти. В соответствии с ней исполнительную власть осуществляли король и наместники четырех главных островов страны. Законодательная же власть перешла в руки парламента, состоявшего из двух палат. Палату благородных составляли король и вожди, а в палату представителей входили депутаты, избранные народом. После такого важного юридического акта, как принятие конституции, последовало мероприятие еще более значительное. В истории Гавайев за ним закрепилось название Великое маэле – раздел земли. Однако земельная реформа, формально покончившая с господствовавшими до сих пор феодальными отношениями в землевладении, по существу, оказалась выгодной только для чужеземцев – латифундистов, создававших на островах огромные плантации сахарного тростника и нуждавшихся при этом в каком-либо административном подтверждении своего права на владение землей.

В гавайской конституции 1840 года говорилось лишь о правах гавайцев. Богатые же плантаторы, приехавшие в основном из Америки, желали, чтобы их интересы тоже были защищены. Действуя через советников короля, большинство из которых составляли миссионеры, они заставили Камеамеа III провести «аграрную реформу» – «Великое маэле».

Слово маэле на гавайском языке означает «раздел, разделение». Действительно, земля в королевстве была разделена, причем значительную ее часть оставил за собой король. Вся остальная территория делилась на три части: первой распоряжалось правительство, вторая была поделена между алии, третья же досталась простому народу. Бедняки должны были платить землемерам за нарез сумму, которая часто превышала цены на отдельные участки. Кроме всего прочего, гавайцы вместе с участком должны были получать письменный ордер. Но полинезийцы не могли взять в толк, почему право на владение землей, которую обрабатывали еще их деды и прадеды, должно было подтверждаться какой-то бумажкой, поэтому свидетельства о наделе не требовали. Те же, кто настоял на обмере участков и заплатил за это, с радостью продавали их (как правило, за гроши) агентам компаний, создающих здесь плантации. Таким образом, когда земельная реформа была завершена, итоги «Великого маэле» были довольно неожиданными: народ, то есть девять десятых населения архипелага, владел лишь двадцатью восьмью тысячами акров, в то время как вожди удерживали в своих руках миллион шестьсот тысяч акров земли. Однако истинными победителями в этой игре вышли американцы – владельцы плантаций сахарного тростника и только что созданных крупных компаний, а также миссионеры, среди которых было много и тех, кто совсем недавно приехал на острова с «чистыми помыслами» – якобы только затем, чтобы «нести местным варварам светоч истины».

Так, компания, владеющая сегодня обширными ананасными плантациями на острове Ланаи, была основана «служителями бога» Сэмюэлом Мортропом Каслом и Эмосом Старром Куком, прибывшими на Гавайи с восьмой миссионерской экспедицией в 1837 году. После четырнадцатилетнего пребывания на архипелаге эти преданные вере «бостонцы» объединились и основали фирму, которая уже через десять лет владела плантациями сахарного тростника не только на острове Оаху, но и на Кауаи, Мауи и острове Гавайи.

Таким же образом росло и умножалось имущество четырех других крупнейших компаний. Члены этой «большой пятерки», как здесь их принято называть, особенно главы пяти мощных компаний, и по сей день играют решающую роль в экономической жизни архипелага. В Гонолулу высятся их дворцы и небоскребы, построенные на местной Уолл-стрит – улице Бишопа. В середине XIX века, после спада китобойного промысла и сандалового бизнеса, решающей отраслью народного хозяйства Гавайев стало выращивание сахарного тростника. Однако жители королевства – полинезийцы – отнюдь не жаждали превратиться в наемных рабочих, в рабов, от зари до зари гнущих спину на плантаторов. Это неизбежно привело к тому, что происходило когда-то на Антилах: хозяева начали искать рабочие руки для своих латифундий в других местах.

На Антильские острова плантаторы привозили негров. «Неграми» гавайских плантаций стали жители Азии. В 1852 году Гавайское сельскохозяйственное общество доставило в Гонолулу первую партию законтрактованных рабочих – двести китайцев. Вскоре последовали новые партии. К китайцам прибавились японцы, филиппинцы, корейцы, а также рабочие из Европы: португальцы с острова Мадейра, немцы и норвежцы. Компании, владевшие плантациями, постепенно лишали острова их исконного облика. Все укреплявшаяся власть плантаторов поставила под угрозу не только национальный характер Гавайских островов, но и все существование Гавайев как независимого государства.

Над независимостью Гавайев нависла опасность извне. Великобритания, Франция и США проявляли то больший, то меньший интерес к островам, на севере Тихого океана. Период правления Камеамеа III был отмечен несколькими попытками со стороны этих держав подчинить себе или аннексировать Гавайские острова. Первыми покусились на них мореплаватели французского короля Луи-Филиппа, лелеявшего мечту о присоединении полинезийских островов к своей разраставшейся колониальной империи в Тихом океане, в состав которой уже вошли Таити и Маркизские острова. Предлогом для вторжения на Гавайи французам послужило не только преследование католиков на островах, но и, как это ни странно, чрезмерно высокая пошлина, взимаемая гавайским королевством за ввоз французских алкогольных напитков. В 1839 году в Гонолулу бросил якорь французский фрегат «Артемиз». Капитан Лаплас высадил на берег двести французских солдат и пригрозил, что будет обстреливать город из всех шестидесяти пушек, если королевство не выполнит его условия: не выплатит в трехдневный срок залог в размере десяти тысяч долларов. Он не сомневался, что полинезийское государство этой суммы в такой короткий срок не соберет.

Однако, к великому удивлению Лапласа, через несколько дней залог был Гавайями выплачен, а королевское правительство снизило пошлину на французские напитки на пять процентов. Лапласу не оставалось ничего другого, как удалиться на «Артемизе» от берегов Гонолулу.

Очередное посягательство на гавайскую независимость последовало с британской стороны. Точнее, со стороны некоего Ричарда Чарлтона. Этот нечистый на руку торгаш исполнял на Сандвичевых островах функции британского консула и, занимаясь одновременно разведением крупного рогатого скота, несколько раз вступал в конфликт со своим соседом-гавайцем, на земле которого без всякого на то позволения пас свой скот. В конце концов терпению соседа пришел конец, и тот застрелил одну из чарлтоновских коров. На «убийство» коровы дипломат отреагировал поистине «дипломатическим» образом: набросив лассо на шею «преступника», он поволок его за собою по улицам Гонолулу.

«Дипломатический протест» Чарлтона окончился тем, что гаваец умер. Это было уж слишком даже для островитян, исповедовавших алоха, и король Камеамеа III потребовал у лондонского правительства отозвать консула и заменить его более сдержанным дипломатом. Телеграфа тогда еще не было, письма с Гавайев в Европу шли месяцами, и, прежде чем прошение достигло Лондона, английский консул бежал из Гонолулу в Мексику, где встретился с командиром британского фрегата «Кэрисфорт» капитаном Полетом. А так как во времена колонизации морские капитаны играли совсем иную роль, нежели в наши дни, и обязанности их выходили далеко за рамки командования судном, то Полет, не имевший на то никаких инструкций из Лондона, решил отправиться на своем фрегате в Гонолулу, чтобы «навести там порядок».

«Кэрисфорт» бросил якорь в Гонолулу, и капитан Полет немедля отправился в королевский дворец. Он выдвинул изумленному правителю ряд требований во искупление несправедливости, постигшей Чарлтона и его корову. Кроме того, Полет, подобно французам; настаивал на выплате штрафа в размере ста тысяч долларов! Королевство, разумеется, такой суммой не располагало. Так как гавайское государство вообще не проявило никакой готовности компенсировать ущерб, якобы нанесенный Чарлтону, капитан Полет заявил, что аннексирует острова.

Полет высадил на берег своих людей и стал «наводить порядок»: приказал уничтожить все гавайские флаги, а гавайским судам дать английские названия. Чтобы развлечь своих матросов в новой британской колонии, Полет отменил введенный в королевстве запрет на проституцию, аннулировал гавайские законы, ограничивающие торговлю алкоголем, и, конечно же, запретил выход судов из Гонолулу, чтобы мир не узнал, как хозяйничает в новой британской колонии самозваный губернатор.

Однако гавайцам каким-то образом удалось послать в Лондон известие о том, что творит на островах Полет. Через некоторое время в Гонолулу прибыл другой англичанин – командующий Тихоокеанской флотилией его величества адмирал Томас, который заявил, что острова были аннексированы Полетом незаконно. Томас также подтвердил, что Великобритания по-прежнему признает независимость и суверенитет гавайского государства. Вскоре независимость Гавайев была официально признана и Францией.

После визита Томаса вновь были подняты гавайские флаги, а в королевском «кафедральном соборе» Каваихао состоялась большая торжественная служба по случаю восстановления независимости страны. Камеамеа произнес во время богослужения долгую речь, закончившуюся словами: «Справедливость – основа существования государства!» Это мудрое заверение короля впоследствии стало лозунгом гавайского королевства. Даже сегодня, глядя на современный официальный герб Гавайских островов, я читал на нем все тот же – по-прежнему написанный по-гавайски – лозунг, требующий, чтобы только справедливость, и лишь она одна, определяла любое начинание и лежала в основе всей жизни государства.