Текст книги "Собрание сочинений в 3-х томах. Том 2"

 
                  Заговорила ты?
 

АГНЕСА

 
      Да, мой Роберт. Одно могу сказать я.
 

РОБЕРТ (наклоняясь к ней)

 
     Что скажешь ты?
 

АГНЕСА

 
                 Что я тебя… люблю.
 

РОБЕРТ

 
     Ты лжешь! Хитришь, дабы избегнуть пытки.
     Напрасныйь труд, меня не проведешь.
     Клещей сюда! Скорей раздуть жаровню!
 

АГНЕСА

 
     Довольно мук!… Ты видишь – я мертва…
     Невинна я!.. Ты знаешь все, что было…
     Но ты жесток, – тебе нужны слова…
     А!.. визг и хохот!.. Пляшет вражья сила!..
     Кровавый сон… Он сгинул без следа…
     Верь… я невинна… я тебя любила
     В тоске, в чаду… в отчаянье… всегда!
 

(Снова доносятся нежные звуки арфы. Агнеса приподнимается на ложе и говорит медленно и торжественно, с вдохновенным лицом.)

 
Предсмертному я внемлю откровенью:
Пройдут века – мы возродимся вновь.
Пределы есть и скорби и забвенью,
А беспредельна лишь – любовь!
Что значит грех? Что значит преступленье?
Над нами гнет незыблемой судьбы.
Сломим ли мы предвечные веленья,
 
 
Безвольные и жалкие рабы?
Но эту жизнь, затопленную кровью
Придет сменить иное бытие.
Тебя люблю я вечною любовью
И в ней – бессмертие мое.
Я умираю… Друг мой, до свиданья.
Мы встретимся… И там ты все поймешь:
Меня, мою любовь, мои страданья,
Всей нашей жизни мертвенную ложь.
Прощай, Роберт! Я гасну… Умираю…
Но ты со мной, и взгляд твой я ловлю.
Твой скорбный взгляд… Ты любишь?!
                                        Знаю, знаю!
И я тебя прощаю и… люблю!
 

(Откидывается на изголовье и остается неподвижной.)

РОБЕРТ

 
      Открой глаза! Открой! Не притворяйся!
 

(Обращаясь к доктору.)

 
Скорее, врач! Послушай сердце ей.
 

ДОКТОР (выслушав сердце Агнесы)

 
      Она мертва.
 

РОБЕРТ

 
                  Не верь. Она нарочно
      Дыханье затаила и молчит,
Чтоб посмотреть – не буду ль я терзаться
И звать ее. Я знаю эту тварь.
Она живой в могилу лечь готова,
Чтоб сердце мне на части разорвать.
 

ДОКТОР

 
     Она мертва. Не дышит. Нет сомненья.
 

РОБЕРТ

 
     А!
 

(После некоторой паузы говорит спокойно.)

 
                 Хорошо.
                 Тогда ступайте все.
Вы не нужны мне более…
 

(Доктор, палачи и слуги уходят, оставив один факел, слабо озаряющий подземелье. Роберт молча смотрит несколько минут на умершую и падает ей на грудь с отчаянным воплем.)

 
Агнеса!
 

1900 г.

Стихотворения 1899–1902 гг., не публиковавшиеся при жизни, и наброски из рабочих тетрадей

 
Жизнь есть – раннее вставание,
Умыванье, одевание.
Туалета долгий сбор
И с кухаркой праздный спор.
 
 
Неизбежность чаепития,
Неприятностей открытия,
Из окна тоскливый вид,
Старой тетушки визит.
 
 
Жизнь есть – скука ожидания,
Кашель, насморк и чихания,
Ряд вопросов и ответ—
Там-де лучше, где нас нет.
 

* * *

 
Михаил мой – бравый воин,
Крепок в жизненном бою.
Говорлив и беспокоен.
Отравляет жизнь мою.
 
 
Мой Женюшка – мальчик ясный,
Мой исправленный портрет.
С волей маминой согласный,
Неизбежный как поэт.
 
 
Мой Володя – суеверный,
Любит спорить без конца,
Но учтивостью примерной
Покоряет все сердца.
 
 
Измаил мой – сын Востока,
Шелест пальмовых вершин.
Целый день он спит глубоко,
Ночью бодрствует один.
 
 
Но и почести и славу
Пусть отвергну я скорей,
Чем отдам свою ораву:
Четырех богатырей!
 

* * *

 
Запах листьев осенний,
Золотой аромат,
Красотой песнопений
Струны сердца звучат.
Эти струны порвутся…
 

* * *

 
Вдвоем враги – теперь друзья,
Когда легли меж нами реки.
Тебя понять умела я —
Ты не поймешь меня вовеки.
 
 
Ты будешь женщин обнимать,
И проклянешь их без изъятья.
Есть на тебе моя печать,
Есть на тебе мое заклятье.
 
 
И в царстве мрака и огня
Ты вспомнишь всех, но скажешь: «Мимо!»
И призовешь одну меня,
Затем, что я непобедима…
 

* * *

 
Могучий зверь не умер, он уснул
И дремлет тихо, знаю я, он дремлет.
Но он не мертв, могучий хищный зверь,
И стоит мне на миг лишь пожелать
Упиться жалким призраком свободы,
На миг ослабить золотую цепь,
Меня с тобой сковавшую навеки,
Воспрянет он и жаждой опьянен,
Любви и крови жаждой первобытной
На грудь мою положит властно лапу
И прорычит: «Моя! Моя! Моя!..»
 

* * *

 
Длинь – динь – день!
 
 
На лугу играет день.
Над зеркальной гладью вод
Вьется мошек хоровод.
 
 
Вальс кузнечик заиграл
И открылся славный бал.
Над зеркальной гладью вод
Пляшет мошек хоровод.
 

 
Окопан замок Маррекул – и взять его нельзя.
Пирует в замке рыжий граф и с ним его друзья.
Пирует грозный Жиль де Рэ и сам глядит в окно,
Ничто его не веселит, ни пенье, ни вино.
Вот конский топот слышит он. Взвилась столбами пыль.
«Спускать мосты, встречать гостей!» – воскликнул
                                                            грозный Жиль.
Грохочут цепи, лают псы, гремят, стучат мосты.
Пред графом пленница стоит чудесной красоты.
Она рыдает и дрожит: «О, сжалься надо мной!
Зовусь я Бланкой д’ Эрминьер. Спешу к себе домой.
Там в замке ждут меня давно отец мой, брат и мать».
«Клянусь, – воскликнул Жиль де Рэ, – что долго
                                                            будут ждать!
Прекрасна ты и навсегда останешься со мной.
Девица Бланка д’ Эрминьер, ты будь моей женой.
Я рыжий граф, я Жиль де Рэ, гроза окрестных стран.
Идем в часовню, там обряд свершит мой капеллан».
«Женою Вашей, Жиль де Рэ, я не свободна быть.
Жених мой – рыцарь де Тромак, его клянусь любить».
«Молчать! В тюрьме своей давно закован твой Тромак.
Я – Жиль де Рэ, я грозный граф. Сказал – и будет так.
Я – рыжий граф, я Жиль де Рэ, гроза окрестных
                                                                             стран.
Идем в часовню, там обряд свершит мой капеллан.
Я буду кроткий суверен, твоим супругом став,
Но ты меня любить должна» – «Я не люблю Вас, граф».
«Алмазный перстень дам тебе, и серьги, и браслет».
«Я не люблю Вас, грозный граф», – твердит она в ответ…
 

* * *

 
Под мерный ритм стихов
Люблю я усыпленье.
Не надо нежных слов,
Нежней созвучий пенье.
 
 
Душа моя тиха,
В певучей неге дремлет,
И музыку стиха
Как ласку ласк, приемлет.
 
 
Чуть слышно в полусне
Две рифмы бьются в споре,
Как солнце жгут оне,
И плещутся, как море…
 

* * *

 
Веют сны по маковым полям.
Вот они в венках слетают к нам.
Если счастие дарят нам сны,
Их венки, как пламя зорь, красны.
Если в снах прошедшего нам жаль,
Их венки лиловы, как печаль.
Если в них забвенье слез и ран,
Их венки белеют, как туман.
Милый сон, будь крепок и глубок,
Белый-белый мне сплети венок…
 

Прозаические наброски

I. Нестерпимая головная боль. Нет сил поднять голову. Я лежу, закрыв / сомкнув / смежив горячие вежды. Мелкая барабанная дробь – не то в больной голове моей, не то за окном. Да, я совсем позабыла, что сегодня казнь мужа. Слышится марш и проходят полки, глухо <нрзб.> толпа. «Коль славен наш Господь в Сионе…» – запевает тонкий голосок моего ребенка / мальчика.

<Далее неразборчиво>

II. От одной моей умершей подруги / после смерти одной моей родствен<ницы> мне досталась / осталась тетрадь случайно, которую покойная завещала мне. Там было набросано несколько стихотворений, очень странных по форме, неокончен<ных>, обрывки воспоминаний в виде дневника и несколько еще более странных рассказов, не то снов, не то галлюцинаций, не то бреда. Отрывки некоторые из этих рассказов, имеющих наиболее связную форму, я передаю на суд читателей для того / любящих, которые ценят все необычное и таинственное. Теперь несколько слов об авторе / поко<йной>. Это была молодая женщина, недавно вышедшая замуж. В детстве она страдала истерическими припадками, которые мало-помалу прекратились. Она была здоровая / веселая, остроумная и вполне здраво глядящая на жизнь; она никому не вселяла подозрений относительно здоровья / твердости своего рассудка. Только одна странность порой навлекала на нее смутное подозрение. Иногда среди ночи / в глубок…, обыкновенно между 2 и 3 часами она звонком сзывала прислугу, заставляла / приказывала разбудить мужа и всех родственников, живших с нею, потом велела встать вокруг своей постели и заставляла рассказывать ей что-нибудь и говорить между собой…

Письма
1899–1902 гг

Переписка М. А, Лохвицкой с А.А. Коринфским

15/ I 99

Дорогая Мирра Александровна!

На пятницах у К.К. Случевского Вас не видели уже целую вечность. Наш поэт просил меня – от его имени – сообщить Вам, что сегодня будет читать свою новую поэму гр. А.А. Голенищев-Кутузов.

Все будут рады видеть Вас, а я – более всех.

Ваш неизменный друг

А. Коринфский

Многоуважаемый Аполлон Аполлонович!

Вы меня оскорбили страшно и незаслуженно, назвав мое стихотворение бальмонтистским. Это Бальмонт в подражание мне написал два стихотворения таким размером, каким я писала, еще не зная о его существовании. Если б Вы повнимательнее относились к моим стихам, Вы бы вспомнили мое стихотворение в 1-м томе «В час, когда слетают сны» и «Вихорь», а во втором томе – «Лионель», наконец, мое «Заклинание». Этот размер Я ВВЕЛА В МОДУ и писала им РАНЬШЕ БАЛЬМОНТА, а мое стихотворение «Дурман» есть подражание моему же «Вихрю» (95 г.):

 
Вихорь в небе поднялся,
Закрутился, завился…
 

Напротив, когда Бальмонт в Москве читал свое стихотворение:

 
Я живу своей мечтой
В дымке нежно-золотой…
 

– его все упрекали за явное подражание МНЕ и ПОТОМУ-ТО он и посвятил его Вашей покорной слуге, имея в виду заслуженные нарекания. Если Вы спросите его, он, вероятно, сам признается Вам, что его знакомые упрекали, и что он признал себя виновным в увлечении моей формой.

Стыдно Вам, стыдно. А еще называетесь моим другом! Упрекать меня в подражании! И кому же! Впрочем, вместо всех объяснений мне было бы благоразумнее попросить Вас сличить два тома моих стихов с бальмонтовскими и наглядно убедить Вас, кто из нас прав.

Вы меня оскорбили страшно, именно потому, что от Вас мне больно было слышать несправедливое обвинение. Недостает еще того, чтоб Вы… Ну, а скажите, пожалуйста, кто у кого похитил имя «Джамиле»? Или Вы и тут склонны предполагать, что я за несколько лет предвидела, что Бальмонт может окрестить свою героиню этим именем, которое мне нравится и которым я озаглавила стихотворение, написанное в 95 году? Стыдно, стыдно! Упрекайте Бальмонта в недостатке фантазии, а у меня слишком много своего добра, чтобы заимствовать у других. Повторяю, я оскорблена и взбешена.

Мирра Жибер.

Заезжайте непременно. Буду ждать Вас, чтобы ехать к Чюминой, хотя не знаю, буду ли здорова. Мне сегодня очень нехорошо, целый день болело сердце, а тут еще упрек.

18 / I 99

Дорогая и многоуважаемая Мирра Александровна!

Получив Ваше письмо, я был огорчен, – вероятно, даже более, чем Вы при получении моего… Я – обидел Вас, я оскорбил Вас – в то самое время, когда не только не желал ни того, ни другого, но даже испытывал по отношению к Вам то благоговейное чувство, которое выше и глубже любви!.. Да, мне стыдно и больно, – больно за Вас, стыдно за свою беспамятность (которая – несомненный признак «начала конца», выдаваемого усталостью жить)…

Ваш «Вихрь» я хорошо помнил и тогда – вечером у К.К. Случевского, но – и сам не могу объяснить, почему мне не пришло в голову, что в этом стихотворении – Ваше полное оправдание и в то же самое время – полнейшее обвинение Бальмонта. Относительно «Джамиле» я говорил К<онстантину> Д<митриеви>чу и сам… Впрочем, не стану говорить обо всем этом, – виновен я и не заслуживаю никакого снисхождения. Если возможно – простите Вашего обидчика, сознающего всю глубину своей вины друга, и забудьте обо всем этом…

Апол. Коринфский

20/I/99

Дорогая Мирра Александровна!

Я немножко запоздаю: приду к Вам не в половину 9-го, а 10-го часа. К О.Н. Чюминой лучше всего приехать в десять – не раньше. К.К. Случевский с ее разрешения приедет (из Малого театра) в 12 часов.

Ваш Ап. Коринфский.

P.S. К.Д. Бальмонт, оказывается, улетел в Москву, – где читает лекции о Кальдероне.

Переписка М. А. Лохвицкой с Т.Л. Щепкиной-Куперник

II.

Милая Мирра Александровна,

Посылаю Вам милую артистку m-me Плачков-скую – в концерте которой я принимаю живое участие, – надеюсь, что и Вы не откажетесь прочесть что-нибудь на одних мостках с Вашим товарищем и поклонницей.

Т. Щепкина-Куперник

III.

Милая Мирра Александровна,

Пишу Вам столько же от своего лица, как и от лица Лидии Борисовны; если Вы хотите нам сделать великое удовольствие, приезжайте после 12 ч. к княгине (Лиговка, д. 5.) Я уезжаю завтра и сегодня мы хотим авансом отпраздновать мое рождение, которое будет 12-го. Соберется очень маленький кружок, но Вас мы обе жаждем видеть. Лидия просит написать, что она перед Вами очень виновата, но оправдание ей – театр и газета, оставляющая ей свободное время только в такие часы, когда к людям прийти неловко.

Покажите, что Вы не «мелочная дама», а настоящий поэт, умеющий понять, что когда истинно хотят его видеть, то он не должен скупиться. Она написала бы сама, но музыка кончается, она идет играть в первый раз леди Макбет. Ждем и целуем.

Ваша Т. Щепкина-Куперник

IV. <Открытка>

Разве я могу в Севилье, в Андалузии, не вспомнить о Вас? Я здесь так часто вижу Ваши глаза и Ваш цвет лица! И вашего Мурильевского мальчика. Шлю Вам привет.

Т. Щепкина-Куперник

Дорогая Татьяна Львовна!

Вот уже целая неделя, как я лежу, и если даже завтра мне можно будет встать, то во всяком случае, несколько дней я должна посидеть дома.

Может быть, у Вас найдется свободная минутка приехать ко мне убедиться в истине моих слов и навестить страждущую, – буду Вам за это глубоко благодарна. Я же не могу обещать Вам ничего, так как не знаю, насколько затянется моя болезнь. До свидания.

Мирра Жибер

До меня дошли слухи о Вашем успехе. Радуюсь и поздравляю. Неужели Вы приехали на такое короткое время? Ужасно жаль.

Письма Л.Б. Яворской М.А. Лохвицкой

I. Многоуважаемая Мирра Александровна,

Прошу Вас принять участие в литературном вечере 10-го декабря в поддержку общеобразовательных курсов (народного университета) в память поэтов – Алексея Толстого и Некрасова.

Ваше участие очень украсило бы наши вечера. В ожидании благоприятного ответа прощу принять уверения в моем искреннем уважении и преданности от поклонницы Вашего таланта, Л. Барятинской.

Лиговка, 65.

II. Многоуважаемая Мирра Александровна,

К великому огорчению не могла еще лично приехать благодарить Вас за Ваше любезное согласие участвовать в литературном вечере, посвященном Пушкину.

Ввиду интересной и <нрзб.> задачи вечера – чествовать такого поэта в день его смерти, решаюсь обратиться к Вам с просьбой помочь нам Вашим советом при составлении программы и обсудить ее сообща, завтра – в четверг вечером – у меня. Соберутся ко мне в 8 ч. вечера. Не откажите приехать ко мне, чем премного обяжете искренно уважающую Вас и благодарную

Л. Яворскую-Барятинскую

III. Многоуважаемая Мирра Александровна,

Спасибо за присланные Ваши прелестные стихи. Что касается Вашего номера, то, хотя он и поставлен в первом отделении, но Вы, наверное, поспеете к концу первого отделения, если поспеете к 9 ч. И приедете тотчас. Невозможно было сделать иначе, т. к. все чествование Пушкина в первом отделении, следовательно, и стихи, посвященные ему, должны быть прочитаны в первом отделении.

Начнем мы, как всегда, позже 8 ч., наверное. 1-е отделение закончится до 9½, если не до 10 ч.

Конечно, умоляю Вас, поторопитесь. Все это хотела бы Вам сказать лично, и горячо поблагодарить, но буквально ни секунды времени. Пишу Вам уже 6-го. Весь день у меня проходит в страшных хлопотах, а кроме того репетиции «Короля Лира».

Еще раз от всей души благодарю за Вашу любезность и надеюсь, что Вы приедете на вечер вскоре после 9 ч.

Пребывая в этой надежде, остаюсь искренне уважающей Вас.

Л. Яворская-Барятинская

IV. Многоуважаемая Мирра Александровна,

Помня Ваше ценное для нас обещание участвовать в вечере чтения своих собственных стихов, посвященных чествуемому поэту, надеюсь, Вы не откажете принять участие в устраиваемом мною в день смерти Пушкина вечере его имени. Буду Вам от души благодарна. Вечер в пользу Псковского общества престарелых поэтов.

Искренне уважающая Вас, Л. Барятинская

Письма О.Н. Чюминой М.А. Лохвицкой

7/ II.99

I. Дорогая Мирра Александровна!

Ужасно сожалею, что не могу сегодня заехать к Вам для совершения набега на Сергиевскую: я имела неосторожность выехать в пятницу и мой грипп появился в исправленном и улучшенном издании. Хотите, отложим до будущего воскресенья? Тогда я заеду за Вами. Впрочем, в пятницу, вероятно, увидимся?

Ваша О. Чюмина

II. Дорогая Мирра Александровна,

Муж не совсем здоров и нашу «вечеринку» приходится перенести на субботу 6-е! Свободны ли Вы в этот день?

Крепко Вас целую.

Ваша О. Чюмина

III. Дорогая Мирра Александровна,

С Вами очень хочет познакомиться маленькая m-me Яковлева, Зоя Юлиановна, и просит Вас приехать к ней в четверг запросто вечером. Если Вы согласны, то я заеду за Вами часов в 9. Черкните словечко (Мойка, д. 52, кв. 5.) Она уже давно просит меня познакомить ее с Вами и очень сожалела, что болезнь помешала ей тогда быть у нас. Нынешнюю зиму она постоянно хворает и почти не выезжает. Итак, если желаете доставить ей это удовольствие, то уведомьте меня и отправимся вместе. Жду ответа.

Ваша О. Чюмина

Письма В.Г.Врангеля М.А. Лохвицкой

I. Фонтанка, 85

7 нояб<ря> 1899 г.

Многоуважаемая Мирра Александровна,

Сейчас зашел Н.Н. Фигнер, который имеет свободный вечер только в четверг 11-го ноября и несмотря на страшную занятость с удовольствием явится вместе со мною в этот день в 11½ часов к Вам. Надеюсь, что это время Вам не неудобно и мы Вас не стесним нашим визиром. Случевскому Вы дайте знать, а Гайдебурову я напишу. Под впечатлением Вашей дивной вещи, остаюсь глубоко преданный,

Вас. Врангель

II. Фонтанка 85

25 нояб<ря> 1899 г.

Многоуважаемая Мирра Александровна,

Вот уже несколько дней, что я лежу больной в постели и потому не могу лично к Вам зайти, чтобы показать, что я уже сделал из нашего «Вандэлина». Мне необходим маленький женский хор – строк в 8 или 12 максимум перед II явлением 1-го акта. Очень было бы желательно сделать в 3/4 размер, ибо все 1-е явление в 4/4.

Вот приблизительная тема

Если Вас не затруднит сделать этот пустях, кто будьте добры и пришлите мне его почтой. Тогда в конце этого хора вступит 1-я девушка с «Ты видела, какое ожерелье…»

1-е явление вышло, кажется, очень удачно. Эти дни я, конечно, никого не видал и не знаю, что наш друг Фигнер. Кажется, у него опять целая серия неприятностей была в Дирекции, но, во всяком случае, наша опера может быть написана только для него и для его сцены. Чем больше я слышу певцов, тем больше я прихожу к убеждению, что краше его у нас решительно никого нет.

Итак, надеюсь на словечко ответа и прошу верить в самую искреннюю преданность.

III. Многоуважаемая Мирра Александровна!

«Вандэлин» совершенно готов вчерне, т. е. для пения, а два акта уже инсценированы. Я работал долго, молча, и здесь в деревне при чудной погоде кончаю и отделываю детали. Мне кажется, он вышел удачен – особенно финал III акта, ария Фигнера, «Ушла. И я не задержал ее». Это очевидный clou de՚l opera. Теперь позвольте к Вам обратиться с просьбою. По чисто-техническим соображениям невозможно оперу начать прямо с дуэта короля и шута. Необходима хоть крошечная сценка вступления. Я думаю, лучше всего маленький женский хорик из подруг Морэллы – строф в 16, не больше. Совершенно так же начало II акта, не может быть прямо со слов короля. Тут у меня в оркестре при опущенном занавесе идет шествие вроде марша, нельзя ли также что-нибудь сделать, чтобы король вступил после начала.

Затем, нельзя ли сделать маленький балет цветов роз? Там есть дивный момент для Valse de Roses. Все это чисто сценические изображения. Будьте добры и не откажите мне ответить по возможности скорее. Я остаюсь в деревне до середины августа, но в июле уеду недели на две в Киевскую губернию и там бы все это сочинил.

Вы не можете себе представить, как должен быть великолепен Фигнер в финале II акта! Сценой появления Вандэлина я также очень доволен – это настоящая поэзия, но нельзя было и не вдохновиться такими дивными словами. Здесь в деревне мои уже поют: «Там, где манит глубь волны…», иначе нельзя было сделать, потому что король должен быть тенором.

«Вандэлин» – смешанный хор сопрано и альтов. Это ново и, должно быть, очень красиво, тем более, что хор поет с оркестром за сценой. Теперь, я думаю, можно не скрывать, что мы сочинили оперу, и можно даже об этом говорить в кругу литераторов и музыкантов. Надеюсь получить от Вас скоро ответ, а пока прошу верить в самую искреннюю преданность почитателя Вашего чудного таланта,

Василия Врангеля

IV. Многоуважаемая Мирра Александровна!

Простите, что еще надоедаю Вам моим писанием. Но Ваше любезное письмо, за которое я Вам приношу мою сердечную благодарность, дает мне право еще говорить о «Вандэлине». Вы сами не в состоянии оценить всю прелесть Вашего произведения, которое создано для того, чтобы вдохновлять музыканта, но для оперы необходимы некоторые технические добавления, о которых позвольте Вас искренне сказать по порядку.

1-й акт. Нельзя ли начать акт с маленького хора девушек, проходящих по сцене до выхода короля и шута, чтобы не начать акта прямо с финала, на что он не соглашается.

Затем также маленький хор после ухода короля и непременно хорик после слов Морэллы Альбе: «…Ни перед тобою, Альба» – внизу на 4-й странице. Это необходимо ввиду того, что дуэт Морэллы и Альбы очень длинен и надо им дать немного времени передохнуть, тем более, что у Морэллы идет дальше большая ария «Он и теперь…» и «О мой король!». Эти хорики вообще и удлиннят акт, который, я боюсь, будет слишком короток, не более 30–35 м<инут>, а надо было бы непременно дотянуть до 40–45 м<инут>.

Затем нельзя ли II акт начать большим входом придворных и учеников? Я начинаю вступление к акту очень эффектным свадебным полонезом, а посреди его занавес может подняться и пение продолжаться. Этим самым акт также не начнется прямо с обращения Фигнера. Весь акт Фигнер находится на сцене – нельзя ли ему где-нибудь в середине акта дать выход со сцены, хоть на 3 минуты? Морэлла выходит, а ему надо тоже найти момент для отдыха. Сцена появления Вандэлина восхитительна – но арию у меня поет хор сопрано и альтов. За сценой с аккомпаниментом арф, harmonicum celesta Muxtela (поразительный, волшебный инструмент <нрзб.> струнных и фортепьяно). Это должно быть совершенно волшебно.

В 3-м акте ни слова ни прибавить, ни убавить. Длина 2 и 3-го акта совершенно достаточна. Я влюблен в финал 3-го акта – «Ушла…» и т. д. Все, кто здесь слышал эту арию, говорят, что музыка на одинаковой высоте с текстом, что важный комплимент для композитора. Я инструментую оркестровые NN инструментовкой вокальных NN над <нрзб.> до тех пор, пока наши певцы с ним познакомятся и одобрят.

Я, безусловно, считаю мнение певцов для себя большим авторитетом, ибо они всегда знают, какие звуки им удобнее, а Фигнер такой артист! Роли я распределил в голове все-таки?

Король – Фигнер

Морэлла – жена его

Альба – Фриде

Принц Роз – Яковлев

Железная Маска – Серебряков

Вандэлин – хор во II акте и тенор в 3-м, – не знаю, кто.

Если б этот состав был сохранен, то я воображаю, какое бы было исполнение. Боюсь, что так утомил Вас – черкните словечко, имеете ли Вы что-нибудь против моих предположений. Я еще остаюсь в деревне до сентября. Работы много, и увлекательной.

Душевно и сердечно Ваш,

Преданный Вам Вас. Врангель