Текст книги "Собрание сочинений в 3-х томах. Том 2"

Том IV
1900–1902

С.А. Муромцеву

I. Брачный венок

…Друг! Как ты вошел сюда

не в брачной одежде?

Евангелие от Матфея. 22, 12

 
Майским днем – под грезой вдохновенья —
Расцвели в саду моем цветы:
Алый мак минутного забвенья,
Мирт любви, фиалки отреченья,
Розы снов и лилии мечты.
 
 
Не коснулась осень золотая
Их живой и чистой красоты.
Злые вихри, с юга налетая,
Пронеслись в душистый вечер мая —
И завяли лучшие цветы.
 
 
Не печаль мои туманит взоры —
Сонмы дев спешат издалека.
Упадут тяжелые затворы,
«Се, Жених грядет!» – воскликнут хоры…
Мне ль войти без брачного венка?
И пошла я странницей смиренной
На призыв немеркнущей звезды.
Мне навстречу странник вдохновенный
Я к нему – с мольбою неизменной:
 – «Укажи мне вечные сады».
 
 
Он взглянул таинственно и строго:
 – «Отрекись от тленной красоты.
Высоко ведет твоя дорога,
В светлый край, в сады живого Бога,
Где цветут бессмертные цветы».
 

II. На высоте

 
Искала я во тьме земной
     Мою мечту.
Но ты сказал: «Иди за мной
     На высоту!»
 
 
Твой властный зов мне прозвучал
     Моей судьбой.
И я пошла к уступам скал —
     И за тобой.
 
 
Иду. Земля еще близка,
     Но ты – со мной.
Внизу клубятся облака
     Над тьмой земной.
 
 
Внизу едва синеет лес,
     Сквозит туман.
Все ближе веянье чудес
     Небесных стран.
 
 
Все шире купол голубой
     Ты – не один.
Иду с тобой и за тобой
     К венцу вершин!
Легки пути твои, легки
     К рожденью дня.
Не оставляй моей руки,
     Веди меня.
 
 
Иные лавры здесь цветут,
     Они – не те.
Как хорошо! Как тихо тут —
     На высоте!..
 

* * *

 
Я верю, я верю в загробные тайны,
В блаженство и вечность нездешней страны.
Я верю, что наши пути не случайны,
Я верю в мои вдохновенные сны.
Я верю в бессмертье, в пределы страданья,
В грядущее царство святой красоты,
В победу желанья, в венец ожиданья,
И в жизнь, и в мои золотые мечты.
Я верю, что мы воскресаем веками,
Чтоб снова и снова любить и страдать;
Что Разум Предвечный не дремлет над нами, —
Я верю в судеб роковую печать.
За мной, утомленные гнетом сомнений!
Вы, пьющие жадно от мутной волны.
Мне шепчут виденья моих откровений,
Мне светят мои вдохновенные сны!
 

 
В венке цветущем вечных былей
Бессмертный лавр – любовь моя!
То – белизна саронских лилий,
То – отблеск ангельских воскрылий,
То – блеск нагорного ручья.
 
 
Она пройдет свой путь кремнистый —
Непобедима и верна, —
Как шорох нивы колосистой,
Как вздох волны, живой и чистой,
Как снов полночных тишина.
 
 
Во тьме незнанья и сомненья
Алмазный луч – любовь моя!
То – белых горлиц оперенье,
То – звезд серебряное пенье
О довершенье бытия.
 

* * *

 
Повсюду – странница усталая —
Спешила я на дальний зов.
Тебя ждала. Тебя искала я
Во тьме неведомых веков.
 
 
Душа, тоскуя в ожидании,
Горела чище и святей.
О, да свершится испытание
Неисповедимых путей!
 
 
И вот, на голос призывающий
Открылись дивные уста.
Блеснула властью покоряющей
Снегов нагорных чистота.
 
 
И вновь в стране обетования
Воздвигнут пышно светлый храм.
Веди меня путем познания
К недостижимым небесам!
 

* * *

 
Есть радости – они как лавр цветут.
Есть радости – бессмертных снов приют.
В них отблески небесной красоты,
В них вечный свет и вечные мечты.
 
 
Кто не страдал страданием чужим,
Чужим восторгом не был одержим,
Тот не достиг вершины из вершин,
В тоске, в скитаньях, в муках – был один.
 

 
О Боже праведный!
    Внемли моления
    За души гибнущих
    Без искупления;
    За всех тоскующих,
    За всех страдающих,
    К Тебе стремящихся,
    Тебя не знающих!
 
 
Не вам, смиренные,
Чья жизнь – молчание,
Молю покорности
И упования.
Вам, духом кроткие,
Вам, сердцем чистые,
Легки и радостны
Тропы тернистые.
 
 
Но вам, мятежные,
Глубоко павшие,
Восторг с безумием,
И злом смешавшие;
За муки избранных,
За боль мгновения —
Молю познания
И откровения!
 

III. Лилит

Faust:

Wer ist denn das?

Mephistopheles:

Betrachte sie genau!

Lilith ist das.

Faust:

Wer?

Mephistopheles:

Adams erste Frau.

Nimm dich in Acht vor ihren shonen Haaren

Vor diesem Shmuck, mit dem sie einzig prangt.

Wenn sie damit den jungen Mann erlangt,

So lasst sie ihn so bald nicht wieder fahren[6]6
  Фауст: Кто там?
  Мефистофель: Лилит.
  Фауст: На мой вопрос,
  Пожалуйста, ответь мне прямо.
  Кто?
  Мефистофель: Первая жена Адама.
  Весь туалет ее из кос.
  Остерегись ее волос:
  Она не одного подростка
  Сгубила этою прической.
  Гете. «Фауст», «Вальпургиева ночь» (пер. Б. Пастернака).


[Закрыть].

(Goethe, Faust, Walpurgisnicht)

1

 
Ты, веригами окованный,
Бледный странник, посмотри, —
Видишь замок заколдованный
В тихом пламени зари?
     Позабудь земные тернии,
     Жизнь светла и широка,
     Над тобой огни вечерние
     Расцветили облака.
Свод небесный, весь в сиянии
Ярким пурпуром залит.
Слышишь роз благоухание?..
Я – волшебница Лилит.
 
 
     Ты войди в сады тенистые,
     Кущи тайные мои,
     Где журчат потоки чистые,
     Плодотворные струи;
Где горят цветы зажженные
Догорающим лучом,
Реют сны завороженные,
Веют огненным мечом;
     Где блаженное видение
     Усыпит и обольстит
     Крепким сном… без пробуждения…
     Я – волшебница Лилит!
 

2

 
Я прохожу в убранстве темных кос,
В шелку моих чарующих волос,
     Подвесками червонными звеня,
     Блестит венец на рожках у меня.
Прекрасна я, как лилия долин,
Как сельский крин – наряд богини прост,
Но, веером раскинув пышный хвост,
От жадных глаз прикрыл меня павлин.
И я, спустив мой пояс золотой,
Томлю и жгу чуть видной наготой.
 
 
     От сладких чар не уклоняй свой взгляд,
     Но берегись волос моих коснуться,
     Не то в тебе нежданно встрепенутся
     Такие сны, каких не заменят
Ни жизнь, ни смерть, ни рай, ни ад,
Ни мрак пучин, ни море света,
Ни сад блаженный Магомета, —
Ничто, ничто не утолит
Раба волшебницы Лилит!
 

3

 
     Убаюкан райским пением
     В роще пальм уснул Адам.
     С торжествующим молением
     Я воззвала к властным снам:
«Сны, таинственные мстители
И вершители судеб,
Бросьте скорбные обители
Киньте сумрачный Эреб.
     На брегу Эвфрата сонного
     В роще пальм уснул Адам.
     Плод от древа запрещенного
     Я прижму к его устам.
Взвейтесь, знойные видения,
Вкруг кудрявого чела;
Он вкусит до пробуждения
Плод познания и зла.
 

4

 
Тихо жертвенник горит
Пред волшебницей Лилит.
Слышен вздох то здесь, то там,
Каплет кровь по ступеням.
 
 
Все туманней, все бледней
Сонмы плачущих теней.
Ярче пламя, ближе ад,
Громче возгласы звучат.
 
 
Темнота пурпурных брызг,
Вакханалий дикий визг.
Яд, что в сумраке разлит —
Мир волшебницы Лилит.
 

5

 
Смотрю я в даль из замка моего;
Мои рабы, рожденные в печали,
Несчастные, чьих праотцев изгнали
Из райских врат, не дав им ничего,
Работают над тощими снопами.
А я смотрю из замка моего,
Сзываю их нескaзанными снами
И знаю я, что – позже иль теперь —
Они войдут в отворенную дверь.
 
 
Они поют. Мне веянье зефира
Доносит гимн о смерти и любви.
И любо мне, властительницей мира,
Обозревать владения свои.
Здесь все – мое: леса, равнины, реки,
Все, что живет, и зиждет, и творит, —
Весь мир земной. И правят им вовеки
Любовь и смерть – могила и Лилит!
 

IV. Демоны виолончели

 
Играл слепец. Душой владели чары.
Вздымалась грудь – и опускалась вновь.
Смычок, как нож, вонзал свои удары,
И песнь лилась, как льет из раны кровь.
 
 
И чудился под стон виолончели
Хор демонов, мятущихся во зле.
Мои мечты к бессмертию летели,
Он звал меня к беззвездной, вечной мгле.
 
 
Он звал меня к безумию забвенья,
Где гаснет слез святая благодать.
Гудел смычок. Змея смыкала звенья.
О, дай мне жить! О, дай еще страдать!
 

* * *

 
Ты изменил мне, мой светлый гений,
В полете ярком в живой эфир.
Моих восторгов, моих стремлений
Унес с собою блаженный мир.
 
 
Нет больше звуков, нет больше песен,
Померкло солнце над тьмой земной:
По острым скалам – угрюм и тесен —
Змеится путь мой – передо мной.
 
 
Хочу я грезить о счастье новом,
Хочу я вспомнить о дне былом, —
Но кто-то скорбный, в венце терновом
Мне веет в душу могильным сном.
 

 
Играла музыка во сне.
Вставали сумрачные дали.
Играла музыка во сне.
На брачный пир в чужой стране
Невесту бледную убрали.
 
 
На радость смертным и богам
Пред ней поют и пляшут жрицы.
Ее ведут в подземный храм.
Она идет по ступеням
На муки огненной ложницы.
 
 
Горят костры. Готов супруг.
Раскалены его колени.
Забил тимпан. Завился круг.
Зардел колосс. От медных рук
Легли уродливые тени.
 
 
Завился круг. Забил тимпан.
Растет безумство беснованья.
В тисках железных стиснут стан.
Какая боль прожженных ран!
Какие вопли и стенанья!
 
 
Она кричит: «Горю! Горю!..»
Родная, близкая! Мне снится,
Что я – она. Горю!.. горю!
О, скоро ль узрим мы зарю?
О, скоро ль станем мы молиться?
 

 
То ветер ли всю ночь гудел в трубе,
Сверчок ли пел, но, плача и стеня,
Бессильной грустью, грустью о тебе,
Все чья-то песнь баюкала меня.
 
 
И снилось мне, что я лежу одна,
Забытая, на дне подводных стран.
Вокруг во тьме недвижна глубина,
А надо мной бушует океан.
 
 
Мне тяжело. Холодная вода
Легла на грудь, как вечная печать.
И снилось мне, что там я – навсегда.
Что мне тебя, как солнца, не видать.
 

* * *

 
Моя печаль всегда со мной.
И если б птицей я была,
И если б вольных два крыла
Меня умчали в край иной:
В страну снегов – где тишь и мгла,
К долинам роз – в полдневный зной, —
        Она всегда со мной.
 
 
Моя печаль со мной всегда
И в те часы, когда, рабой,
Склоняюсь я перед судьбой,
И в те, когда, чиста, горда,
Мне светит в выси голубой
Моя бессмертная звезда, —
        Она со мной всегда.
 

* * *

 
О, мы, – несчастные,
Мы, – осужденные,
Добру причастные,
Злом побежденные,
В мечтах – великие,
В деяньях – ложные,
В порывах – дикие,
В слезах – ничтожные!
 
 
Судьбой избранные,
Чуждаясь счастия,
Мы бродим, – странные, —
Среди ненастия;
В звезду влюбленные,
Звездой хранимые,
Неутоленные,
Неутолимые.
 
 
О, мы, – несчастные,
Мы, – осужденные,
Добру причастные,
Во зле рожденные.
Плода познания
В грехе вкусившие,
Во тьме изгнания
Свой рай забывшие!
 

V. Сказка

1

 
Это было в тридевятом царстве.
Далеко, не в нашем государстве.
Царь-вдовец задумал вновь жениться,
В жены взял он злую лиходейку,
Дал ей власть над царством и собою,
И своею дочерью Светланой.
Как ведется в жизни и доселе,
И как в старых сказках говорится, —
Не взлюбила мачеха-царица
Красоту, дочь царскую, Светлану;
Не взлюбила, потому что всюду
Над венцом девическим царевны
Звездочка со звоном чудным плыла
И горела ярче звезд небесных.
 

2

 
Как-то раз красавица Светлана
У окна, задумавшись, сидела,
Золотую косу разметала,
Скатный жемчуг белыми руками
В ожерелье царское низала.
В небе солнце красное садилось,
Все лучи по счету собирало,
Собирало, как колосья в поле
И в снопы червонные вязало.
Луч последний солнцу не давался,
Как стрела, скользнул к окну царевны,
Заиграл на яхонтах и лалах
И погас на бармах драгоценных.
Улыбнулась тихая Светлана,
Подняла задумчивые очи,
Смотрит – видит: из-за синя моря
За лучом к ней вольный сокол мчится.
Быстро-быстро по златому следу
Он впорхнул в царевнино окошко
И промолвил говором понятным:
«Не пугайся, милая Светлана!»
Я не птица, я не сокол вольный,
Я царевич славный и могучий.
Я царю над Югом и Востоком,
И зовуся принцем Измаилом».
 

3

 
Был сынок у мачехи-царицы.
Как верблюд, рожден с двумя горбами.
День и ночь – с безделья иль со скуки —
Он ходил вкруг терема Светланы.
Раз поутру к матери родимой
Сын-горбун стучится спозаранку:
«Выйди, выйди, матушка-царица,
Встань с постели, свет мой, потрудися!
Не с пустым пришел к тебе я делом,
С доброй вестью о царевой дочке,
О твоей заботе неустанной,
О моей сестрице богоданной».
Вышла мать и двери отворила:
«Что тебе, мое родное чадо?
Отчего ты, неслух, колобродишь!
Ни заря ни свет меня тревожишь?»
«Ты слыхала ль, матушка-царица,
Чтобы птицы в терема влетали,
Человечьим голосом шептали?
Ты слыхала ль, матушка, чтоб птицы
Пояса шелковые теряли,
Чтобы перстни птицы оставляли
С дорогим каменьем самоцветным?»
Взбеленилась грозная царица:
«Не люблю, когда шныряют птицы —
И суются всюду, где не надо,
И несутся там, где их не просят.
Ты возьми-ка лук свой золоченый,
Приготовь серебряные стрелы,
И чтоб я об этой мерзкой птице
От сегодня больше не слыхала».
 

4

 
Тихий сумрак в тереме высоком,
Только светит звездочка Светланы,
Кроткими лучами озаряет
Два прекрасных и блаженных лика.
«Поздно, поздно, – слышен чей-то шепот, —
Скоро из-за леса солнце встанет,
Темной ночи в тереме не станет».
«Милый друг, – в ответ ему лепечет
Как ручей, царевнин голос нежный. —
Там, за далью синей, за морями,
Не забудь покинутой Светланы.
За тобой любовь моя повсюду
Полетит голубкой белогрудой,
От напастей, от напрасной смерти
Оградит широкими крылами».
Обернулся птицей королевич,
Порх в окно – взлетел – не тут-то было.
Загудела тетива, заныла,
Заалели перья теплой кровью…
Застонал от боли ясный сокол
И воскликнул громко, улетая:
«Ты меня, Светлана, обманула,
Звонкую стрелу в меня вонзила,
Не осушишь ты очей отныне,
Не найдешь ты милого вовеки!»
 

5

 
Далеко, за синими морями,
Красовался город басурманский, —
С башнями, висящими садами,
С каменными белыми стенами.
По стенам свивались плющ и розы
С цепкими листами винограда,
А на плоских кровлях в час вечерний
Забавлялись женщины и дети
Жители ходили в острых шапках,
Красили и бороды, и ногти,
Торговали золотой парчою,
Бирюзой и ценными коврами.
В городе том правил Суфи Третий.
Он носил цветной халат и туфли,
Много жен держал в своем гареме,
Но любил лишь дочь свою, Джемали.
От жары иль от другой причины
Стал слабеть он разумом и волей;
Что велит Джемали, – то и скажет,
Что захочет дочка, то и будет.
А княжна, прекрасная Джемали,
Целый день лежит в опочивальне
На широком бархатном диване,
На зеленых с золотом подушках,
И плетет прекрасная Джемали
Вязи роз и листья винограда.
Слушает предания и сказки,
Да игру невольниц чернокожих.
Вечером, закутавшись чадрою.
И надев на голенькие ножки
Жемчугами вышитые туфли,
Медленно идет она на кровлю.
Там ковры разостланы цветные
И готова арфа золотая;
Там, с лица откинув покрывало,
Смотрит в небо гордая Джемали.
В небе черном ясный месяц ходит,
Хороводы звездные заводит,
Серебром струится свет на море
И печалью на душу ложится.
И – бледна от лунного сиянья,
Широко раскрыв большие очи,
О любви поет княжна Джемали,
О любви поет, любви не зная,
Под гуденье арфы золотой.
 

6

 
Раз весной, когда цвели гранаты,
Слух пошел по городу трезвонить,
Что невесту ищет королевич,
Измаил, прекрасный принц восточный.
Он – престола древнего наследник
И владеет царствами большими,
Он собой хорош, высок и статен,
Но печалью вечной затуманен.
Ходит слух, что лишь на той принцессе,
На княжне иль на простой рабыне
Королевич думает жениться,
Кто на миг печаль его разгонит
И засветит лик его улыбкой.
Услыхавши клич тот, всполошились
Госпожи и черные рабыни.
Кто за пляску, кто за песнь берется,
Чтоб игру придумать посмешнее,
Чтобы принцу песнь пришлась по нраву.
Слух дошел, и до княжны прекрасной.
Прогневилась гордая Джемали —
«Если принцу нужны скоморохи,
То княжна женой ему не будет.
Пусть возьмет себе мою шутиху,
Та его навеки распотешит.
Как ни ступит, как ни повернется,
Так его, унылого, утешит».
Услыхав тогда про эти речи,
Улыбнулся хмурый королевич,
Приказал собраться пышной свите
И навьючить золотом верблюдов.
На слонов велел сложить он жемчуг,
Дорогие ткани и запястья
И везти дары княжне спесивой,
Что звалась прекрасною Джемали.
И пустились в дальнюю дорогу
Караваны принца Измаила,
Сзади всех поехал королевич
На своем арабском иноходце.
 

7

 
Не взяла прекрасная Джемали
Ни запястий, ни расшитых тканей,
По коврам рассыпала червонцы
И в фонтаны жемчуг побросала.
«У меня немало этой дряни,
Прочь – прочь – прочь! – послам она
                                             кричала. —
«Глуп ваш принц. Джемали не рабыня!
Пусть идет к невестам чернокожим!
Я себя на жемчуг не меняю,
Красотой своею не торгую,
Захочу того – кого замыслю».
Услыхав про эту речь Джемали,
Улыбнулся принц еще светлее.
Свой портрет послал он ей, точеный
На слоновой кости драгоценной.
Как взглянула на портрет точеный,
Вся зарделась гордая Джемали
И, лицо задернув легкой тканью,
Так послам восточным отвечала:
«Вы скажите принцу Измаилу,
Что, пожалуй, может он явиться,
А дощечку я себе оставлю,
Я люблю забавные игрушки».
 

8

 
Красный свет струится от курильниц,
Шелестят лебяжьи опахала,
На подушках нежится Джемали,
Ловит ножкой туфельку сквозную.
На ковре, у ног княжны прекрасной,
Примостился бледный королевич.
Грустный взор в ее вперяет очи:
«Любите ли вы меня, Джемали?»
«Вас? Люблю, пожалуй, но… не очень;
Так… чуть-чуть; а чтоб не забывали —
Вот вам, принц!» И принца опахалом
По плечу ударила Джемали.
«Бросьте шутки, им теперь не время, —
Говорит печальный королевич. —
У меня такая грусть на сердце
Оттого – что в вас, моей невесте,
Я любви участливой не вижу,
И о вас худые ходят слухи.
Говорят, княжна, что вы притворны,
Что вы злы, коварны, своевольны,
Говорят, что в тайном подземелье
Вы томите пленников прекрасных».
Побледнела гордая Джемали,
Сдвинула собольчатые брови:
«Если зла я, лжива и коварна,
То для вас личины не надену.
Я, княжна, живу – как мне приглядно.
Я люблю того – кого замыслю,
И нести повинную не стану
Всякому пустому проходимцу».
Усмехнулся принц усмешкой странной:
«Не сердитесь, милая Джемали,
От тоски мое сорвалось слово,
По моей Светлане незабвенной!»
Вспыхнула прекрасная Джемали,
Рассмеялась весело и звонко:
«Ах ты, бедный голубь сизокрылый,
Как тебя, сердечного, мне жалко!
Что же ты с голубкой не остался,
К ней крылом любовным не прижался?
То-то бы в родимой голубятне
Было вам и сладко, и умильно.
И зачем ты, голубь сизокрылый,
Променял голубку на орлицу,
На змею коварную Джемали,
На ее проклятую любовь!»
И смеялась гордая Джемали
Так смеялась, что блестели слезы,
Жемчугом сбегая по ланитам,
И звенели ценные подвески
На ее червонной диадеме.
Но молчал прекрасный королевич,
Слушал, молча, смех ее веселый
И смотрел на блещущие слезы,
А в душе одну таил он думу! —
«Любите ли вы меня, Джемали?»
 

9

 
Брачный пир гремит на всю палату,
Дружно в лад играют музыканты,
Славят гости принца Измаила
И княжну прекрасную Джемали.
Широко раскрытыми очами
Смотрит принц на милую невесту,
Что сидит печальна и безмолвна,
Вся покрыта розовой чадрою.
«Отчего печальны вы, Джемали,
Оттого ль, что, не любя душою,
Вы меня к себе приворожили
И теперь тоскую я о воле,
О своей свободе самовластной?»
«Нет, жених мой, славный королевич, —
Отвечает гордая Джемали, —
Мне не жаль моей девичьей воли,
Ни моей свободы самовластной.
Я вас, принц, ничем не чаровала,
Ни питьем, ни корнем приворотным,
Ни другим заклятым волхвованьем, —
Им была – одна моя любовь».
Тут взглянул ей в очи королевич:
«Отчего так долго вы молчали?
Есть ли мне местечко в вашем сердце?
Любите ли вы меня. Джемали?»
 
 
Зароптали арфы золотые,
Звончатые гусли заиграли,
Зазвенели флейты и гитары,
Отвечает милому Джемали:
«Я люблю вас, принц, как любят розы
Яркий луч полуденного солнца.
Жажду вас, как жаждут гор вершины
Серебра туманных облаков!
Я вам верю, принц, как верит ива
Нежности предутреннего ветра.
Я ждала вас, принц, как ждет пустыня
Свежести небесного дождя!
Все, что в снах девических томило,
Все, что песней дальней навевалось,
И что в жизни радостного было,
Все о вас мне тайно говорило.
Смолкли гусли, флейты и гитары,
Призатихли арфы золотые,
Только лютня ноет и томится;
Говорит невесте королевич:
«Я хотел бы верить вам, Джемали,
Только сердце верить вам не может!
Все оно, безумное, тоскует,
Как струна о счастье нашем плачет».
Взял жених тяжелый брачный кубок,
Чуть к нему устами прикоснулся,
А на дне его глубокой чаши
Ярко блещет перстень драгоценный…
Что за диво? – Перстень тот когда-то
Отдал он покинутой Светлане,
Той, что плачет в тереме высоком,
Ждет к себе желанного напрасно.
«Кто здесь был? – воскликнул королевич. —
«Кто коснулся нашей брачной чаши?»
Поднялись встревоженные гости,
Осмелели черные рабыни.
«Это я, друг милый, ясный сокол!» —
Прожурчал Светланин голос нежный.
И пред милым тихо на колени
Опустилась кроткая царевна.
«Как? Ты здесь?» – промолвил королевич, —
Иль любовь твоя не умирала,
Что, покинув терем твой высокий,
Ты меня за морем отыскала?»
«Что скажу тебе я, мой желанный? —
Отвечает кроткая Светлана. —
Ты взгляни на посох мой тяжелый,
На мои заплаканные очи.
Коли любишь – и без слов поверишь,
Ведь со дня, как ты меня покинул, —
Чрез леса дремучие и горы
Странницей пошла я бесприютной,
Поперек свет белый исходила,
Огненные реки переплыла,
Башмаки железные стоптала!
Все тебя, желанного, искала!»
Протянул к ней руку королевич::
«Ты приди ко мне, моя Светлана,
Брачный кубок раздели со мною,
Будь моей любимою женою»!
«Вон пошла! – воскликнула Джемали, —
Не напьешься ты из нашей чаши!
Эй вы, слуги, евнухи, рабыни,
Чтоб я этой нищей не видала!»
«Эй вы, слуги, евнухи, рабыни,
Я ваш принц! – воскликнул королевич. —
Взять сейчас же эту злую шкурку,
Что зовется, кажется, Джемали!
Вы свяжите руки ей и ноги
И снесите в тесную темницу.
Громче бейте, бубны и литавры,
Веселитесь, гости дорогие!
Пойте, пойте славу нареченной,
Славьте, славьте ясную Светлану!»
Загремели бубны и литавры,
Окружили евнухи Джемали.
Ничего Джемали не сказала,
Только гневным смерила их взглядом,
Только бровью темной шевельнула
И чадрой закуталась венчальной.
Отступили ревностные слуги,
Молча пир оставила Джемали,
А за нею, в страхе и смущенье,
Вышли следом черные рабыни.
 

10

 
Бледный свет роняет ясный месяц,
Входит принц в покои новобрачной.
Там дымятся крепкие куренья,
Дым пахучий достигает очи:
В полутьме, как облако белея
Под густой венчальною фатою,
На широком бархатном диване
Ждет его любимая Светлана.
«Дай мне снять чадру твою, Светлана,
Покажись мне, – манит королевич. —
Дай увидеть личико родное,
Насмотреться в радостные очи».
«Ты скажи мне, жизнь моя, Светлана, —
Вопрошает снова королевич, —
Отчего над милою головкой
Я не вижу звездочки лучистой?»
«Я купаться на море ходила,
Звездочку, ныряя, обронила,
Там она, на дне лежит глубоком,
Светит рыбам да морским царевнам».
Изумился очень королевич,
Не смолчал, не вымолвил ни слова.
Вот погас на небе ясный месяц,
Занялося утро золотое.
Пробудилась раньше молодая,
Слышит – бредит-стонет королевич
И во сне так жалуется горько:
«О, прости, прости меня, Светлана!
Я тебя ласкаю и голублю,
Как сестру родимую, жалею,
Но по той душа моя тоскует,
Только в ней одной – мое блаженство»
И от счастья плачет молодая:
«О, проснись, – я здесь, твоя Джемали,
Ты со мной останешься навеки!»
Пробудился принц, очам не верит:
«Прочь, змея, чудовище, колдунья.
Отвечай, где белая голубка,
Где моя любимая Светлана?»
«Глубоко, под синими волнами
На песке лежит твоя Светлана,
Золотой звездой своей играет,
Глупым рыбам сказывает сказки.
Посмотри мне в очи, королевич,
Это я с тобой – твоя Джемали,
Та, о ком душа твоя тоскует,
В чьей любви находишь ты блаженство».
«Будь же ты, – воскликнул королевич, —
Не женой моею, а рабыней!
Я рабам служить тебя заставлю
И моим невольницам последним».
Но кинжал сверкнул в руках Джемали —
И упал со стоном королевич,
Отгорев. Навек закрылись очи,
И уста, бледнея, прошептали?
«Любите ли вы меня, Джемали?»
 

11

 
Жарко пышет огненное небо,
Рдеет в небе солнце кровяное.
Широко раскинулась пустыня,
Зыблется горячими песками.
По волнам песчаным, с громким плачем,
Как во сне, бежит княжна Джемали,
Вслед за нею вьются, точно змеи,
Жемчугами убранные косы.
Все по клочьям рвется покрывало,
По червонцу сыплются запястья,
Все бежит, торопится Джемали
И, рыдая, громко восклицает:
«Где ты, вихрь, могучий царь пустыни?
Взвейся ты сыпучими песками,
Заклубись ты с облаком небесным,
Подними, завей меня, былинку,
Обручись с отвергнутой Джемали!»
Взвился вихрь, могучий царь пустыни,
Заходили волны круговые,
Поднялись песчаные воронки,
Встретившись, завившись с облаками;
Целый лес растет вокруг Джемали,
Страшный лес, свистящий лес пустыни.
Всех грозней, как дуб меж чахлых сосен,
Движется один могучий смерч.
«Здравствуй, смерч» – воскликнула Джемали, —
Я, любя, иду тебе навстречу,
Для тебя и косы разметала,
Брачное сорвала покрывало.
Иссуши мне сердце молодое,
Грусть мою развей с песком пустыни,
Взвей меня, прижми к груди горючей,
Дай мне счастье смерти неминучей!»
Дрогнул смерч, могучий царь пустыни
Воем-свистом встретил он Джемали,
Захватил в песчаные объятья
И завил в предсмертной, дикой пляске.
Только косы длинные взметнулись,
Только руки вскинулись, как крылья,
Только стон пронесся над пустыней
И – забылась память о Джемали…
 

12

 
Но и смерть не властна над любовью,
И любовь Джемали не погибла,
А зажглась лазурною звездою
Над широкой, мертвою пустыней.
И горит, горит звезда пустыни,
Все ей снится, что из синей дали
Вместе с ветром чей-то голос плачет:
«Любите ли вы меня, Джемали?»