Текст книги "Собрание сочинений в 3-х томах. Том 2"

VI. Отзвуки жизни

 
Жизнь – повторение вечное
Прежде начертанных строк.
Жизнь – торжество быстротечное,
Встреча безвестных дорог.
 
 
Жизнь – поношенье избранников,
Камень, влекущий на дно.
Жизнь – одиночество странников,
Цепи великой звено.
 
 
Жизнь – упованье незнающих,
Ключ в заповеданный сад.
Жизнь – испытанье страдающих,
Скорбь несказанных утрат.
 
 
Жизнь – это книга священная,
Путь в голубые края.
Тайна, во мгле сокровенная.
Жизнь – это сон бытия.
 

 
Черный Ангел с ликом властным,
Вея стужей ледяной,
Тихо, голосом бесстрастным,
Мне сказал: «Иди за мной.
 
 
Очи я тебе открою
На земную суету.
Свет увидишь за горою,
Лишь взойдешь на высоту».
 
 
«Черный Ангел, жаждой жизни
Уж давно не дышит грудь.
Путь к неведомой отчизне
Пролагаю как-нибудь.
 
 
Дальше лег он иль короче,
Шире, уже, – все равно.
Слишком ясно видят очи,
Слышать чутко мне дано.
 
 
Но внемли мои молитвы
И слезам не прекословь, —
Не гаси на поле битвы
Материнскую любовь!»
 
 
Внял моленью Ангел строгий,
Черной тенью отлетя.
Дальше – скучною дорогой —
Понесу мое дитя.
 

* * *

 
В сумраке и скуке
Тает день за днем.
Мы одни – в разлуке,
Мы одни – вдвоем.
 
 
Радость иль утрата —
Но уста молчат.
Прячет брат от брата
Свой заветный клад. —
 
 
Тайной сокровенной
От нечистых рук
Кроет мир священный
И блаженств, и мук.
 

* * *

 
Есть райские видения
И гаснущая даль.
Земные наслаждения,
Небесная печаль.
 
 
Есть благовест обителей
И правды торжество.
Есть слезы небожителей
Отвергших Божество.
 
 
Есть холод безучастия
И волн кипучий бег.
Но только призрак счастия
Недостижим вовек.
 

* * *

 
Не ропщи на гнет твоей судьбы, —
В этом мире счастливы рабы.
Кто с душой свободною рожден —
Будет к пытке гордых присужден.
 
 
Если есть огонь в душе твоей,
Что похитил с неба Прометей,
Глубоко сокрой его в груди,
Красоты бессмертия не жди.
 
 
Вечной жаждой истины томим,
Вечным злом за истину гоним,
Ты падешь в неравенстве борьбы. —
В этом мире счастливы рабы.
 

 
Он был герой. Он был один из тех —
Отмеченных, для вечности рожденных,
Чья жизнь, в исканье призрачных утех,
Стремясь к добру, впадала в мрак и грех
Ошибок тяжких, смертью искупленных.
Он к цели шел – бесстрашен и упрям.
Когда ж костер – избранников награда —
Вздымил над ним свой скорбный фимиам,
Послышалось из сумрачного ада:
«О, Боже мой, прости моим врагам!»
 
 
И мы страдать умеем до конца.
И мы пройдем чрез пытки и мученья
С невозмутимой ясностью лица,
Когда для нас тернового венца
Откроется бессмертное значенье.
Добро и зло – равно доступны нам;
И в нас есть Бог, есть истина благая,
Святой любви несокрушимый храм…
Но кто из нас воскликнет, погибая:
 – О, Боже мой, прости моим врагам!
 

 
Подняв беспомощный свой хлыст,
Он в клетку стал. Закрылась дверца.
Звучит хлыста привычный свист,
Не слышно трепетного сердца.
В игре его поранил лев;
Он страждет, но стонать не смеет.
И ждет, смертельно побледнев,
Что, вот, раздастся лютый рев
И зверь от крови опьянеет.
Зажав рукой глубокий шрам,
Украдкой ищет он затвора.
Умри! Твой страх не нужен нам.
Внемли молчанью приговора!
Он бросил хлыст… задвижку жмет…
Рука бессильна… грудь не дышит.…
Почуял зверь, взыграл и вот —
Присев, хвостом по бедрам бьет….
О! Кто здесь видит? Кто здесь слышит?…
 

* * *

 
Мой Ангел-Утешитель,
Явись мне в тишине.
Небесную обитель
Открой мне в тихом сне.
 
 
За жар моих молений
Под тяжестью креста —
Отверзи райских сеней
Заветные врата.
 
 
Склонись к слезам и стонам
Тоски пережитой; —
Одень меня виссоном,
Дай венчик золотой.
 
 
От лилий непорочных,
Чтo дышат в небесах,
На сумрак дум полночных
Стряхни червонный прах.
 
 
Чтоб верить постоянно
Средь ужаса земли
Ликующим «Осанна!»
Мой слух возвесели.
 
 
Страдать хочу я, зная, —
Зачтен ли трудный путь,
Ведет ли скорбь земная
К блаженству где-нибудь?
 

* * *

 
В долине лилии цветут безгрешной красотой
Блестит червонною пыльцой их пестик золотой.
Чуть гнется стройный стебелек под тяжестью пчелы,
Благоухают лепестки, прекрасны и светлы.
 
 
В долине лилии цветут… Идет на брата брат.
Щитами бьются о щиты, – и копья их стучат.
В добычу воронам степным достанутся тела,
В крови окрепнут семена отчаянья и зла.
 
 
В долине лилии цветут… Клубится черный дым
На небе зарево горит зловещее над ним.
Огонь селения сожжет, – и будет царство сна.
Свой храм в молчанье мертвых нив воздвигнет тишина.
 
 
В долине лилии цветут. Какая благодать!
Не видно зарева вдали и стонов не слыхать.
Вокруг низринутых колонн завился виноград
И новым праотцам открыт Эдема вечный сад.
 

 
Мне снился розовый туман,
Разлившийся над далью снежной.
К вершинам белым горных стран
Пред нами путь лежал безбрежный
Мы шли вдвоем – среди пустыни снежной.
 
 
Цвели в моем чудесном сне
Цветы и пальмы снеговые,
Как те – что светятся впервые
На замерзающем окне.
Они цвели в моем чудесном сне.
 
 
Над нами бледные растенья,
Как призраки полдневных стран,
Свивали блещущие звенья
Из льда иссеченных лиан.
И мы – застывшие виденья —
Вступили в мир сверканья, пенья,
Вошли в серебряный туман.
 
 
Лучи, алея в снежной пыли,
Венки из роз для нас плели.
Могучий свет вставал вдали,
Мы шли, мы плыли, мы скользили,
Едва касаясь до земли.
Мы шли, мы плыли, мы летели.
За нами, музыкой свирели,
Как в тишине хрустальных зал,
Наш каждый шаг звучал и трепетал.
 
 
И звуки те росли и пели,
Чтоб вечно жить – и длиться, и расти.
И звуки те росли и пели
О всеблаженстве дальней цели
Всесовершенного пути.
 

* * *

 
Вы ликуете шумной толпой;
Он – всегда и повсюду один.
Вы идете обычной тропой;
Он – к снегам недоступных вершин.
 
 
Вы глубоких скорбей далеки;
Он не создан для мелких невзгод.
Вы – течение мутной реки;
Он – источник нетронутых вод.
 
 
Вы боитесь неравной борьбы;
Цель его – «иль на нем – или с ним!»
Вы – минутного чувства рабы;
Он – властитель над сердцем своим.
 

* * *

 
Взор твой безмолвен – и всюду мгла;
Солнце закрыла ночь безотрадная.
Сердце, как небо, грусть обвила,
Но жду так кротко, верю так жадно я.
 
 
Ты улыбнешься – и ярким днем
Жизнь озарится во мраке ненастия,
Радугой вспыхнет в сердце моем,
Смехом блаженства, трепетом счастия!
 

* * *

 
Рассеялся знойный угар,
Не борется сердце мятежно.
Свободна от тягостных чар,
Люблю я глубоко и нежно.
     Глубоко и нежно.
 
 
Пучину огня переплыв,
Изведав и вихри, и грозы,
Ты слышишь ли кроткий призыв? —
В нем дышат надежды и слезы.
     Надежды и слезы!
 
 
Блаженство? – Мгновенно оно,
И нет заблужденью возврата.
Но вечного чувства звено
Да будет велико и свято.
     Велико и свято.
 

* * *

 
Есть для тебя в душе моей
Сокрытых воплей и скорбей,
И гнева тайного – так много,
Что, если б каменным дождем
Упал он на пути твоем —
Сквозь вихрь прошла б твоя дорога
Огня и стужи ледяной.
Ее хватило б до порога
Владений вечности немой.
 
 
Есть для тебя в душе моей
Неумирающих огней,
Признаний девственных – так много,
Что – если бы в златую нить
Тех слов созвучья перевить —
Она достигла бы до Бога,
И ангелы сошли бы к нам,
Неся из райского чертога
Свой свет, свой гимн, свой фимиам!
 

* * *

 
Я люблю тебя ярче закатного неба огней,
Чище хлопьев тумана и слов сокровенных нежней,
Ослепительней стрел, прорезающих тучи во мгле;
Я люблю тебя больше – чем можно любить на земле.
 
 
Как росинка, что светлый в себе отражает эфир,
Я объемлю все небо – любви беспредельной, как мир,
Той любви, что жемчужиной скрытой сияет на дне;
Я люблю тебя глубже, чем любят в предутреннем сне.
 
 
Солнцем жизни моей мне любовь засветила твоя.
Ты – мой день. Ты – мой сон. Ты – забвенье от мук
                                                                         бытия.
Ты – кого я люблю и кому повинуюсь, любя.
Ты – любовью возвысивший сердце мое до себя!
 

* * *

 
Не для скорбных и блаженных
Звуки песен вдохновенных
     В мире рождены.
Наши радости не вечны,
Наши скорби скоротечны,
     Это только – сны.
Сжаты нивы, блекнут травы,
Осыпаются дубравы,
     Цветом золотым.
Все цветущее так бренно,
Все, что бренно, то – мгновенно,
     И пройдет как дым.
Пусть от боли сердце рвется,
Песнь орлицею взовьется
     К вольным небесам.
Не кумирню жизни пленной,
Но в свободе неизменной
     Ей воздвигнем храм.
Дальше, в высь от клетки тесной
Взвейся, песнь, стезей небесной
     В твой родной приют.
Где созвездья в стройном хоре,
В стройном хоре, на просторе,
     Вечный гимн поют!
 

* * *

 
Не убивайте голубей!
Их оперенье – белоснежно,
Их воркование так нежно
Звучит во мгле земных скорбей,
Где все – иль тускло, иль мятежно.
Не убивайте голубей!
 
 
Не обрывайте васильков!
Не будьте алчны и ревнивы;
Свое зерно дадут вам нивы
И хватит места для гробов.
Мы не единым хлебом живы, —
Не обрывайте васильков!
 
 
Не отрекайтесь красоты!
Она бессмертна без курений.
К чему ей слава песнопений,
И ваши гимны, и цветы,
Но без нее бессилен гений.
Не отрекайтесь красоты!
 

VII. Песни без слов

 
Я спала и томилась во сне,
Но душе усыпления нет,
И летала она в вышине,
Между алых и синих планет.
 
 
И, пока я томилась во сне,
Все порхала она по звездам,
На застывшей и мертвой луне
Отыскала серебряный храм.
 
 
В этом храме горят имена,
Занесенные вечным лучом.
Чье-то имя искала она
И молилась, – не помню, о чем.
 
 
Но, как будто, пригрезилось мне,
Что нашла я блаженный ответ
Там – высоко, вверху, в вышине, —
Между алых и синих планет.
 

* * *

 
Грезит миром чудес,
В хрусталях и в огне,
Очарованный лес
На замерзшем окне.
 
 
Утра зимний пожар
В нем нежданно зажег
Полный девственных чар
Драгоценный чертог. —
 
 
И над жизнью нанес
Серебристый покров
Замерзающих грез,
Застывающих снов.
 

* * *

 
Море и небо, небо и море
Обняли душу лазурной тоской.
Сколько свободы в водном просторе,
Сколько простора в свободе морской!
 
 
Дальше темницы, дальше оковы,
Скучные цепи неволи земной.
Вечно-прекрасны, чудны и новы,
Вольные волны плывут предо мной.
 
 
С тихой отрадой в радостном взоре
Молча смотрю я в лиловую даль.
Море и небо! Небо и море!
Счастье далеко. Но счастья не жаль.
 

* * *

 
Под окном моим цветы
Ждут прохладной темноты,
Чтоб раскрыться – и впивать
Росной влаги благодать.
 
 
Надо мною все нежней
Пурпур гаснущих огней.
Месяц, бледен и ревнив,
Выжнет цвет небесных нив.
 
 
Тихих слез моих росу
Я цветам моим снесу.
Грусть вечернюю отдам
Догоревшим небесам.
 

* * *

 
Шмели в черемухе гудят о том, – что зноен день,
И льет миндальный аромат нагретая сирень.
И ждет грозы жужжащий рой, прохлады ждут цветы.
Темно в саду перед грозой, темны мои мечты.
 
 
В полях горячий зной разлит, но в чаще тишина.
Там хорошо, там полдень спит и дышит жаром сна.
Шмели в черемухе гудят: «Мы сон его храним.
Придет гроза, – воскреснет сад – и сны замрут, как
                                                                              дым.
Полдневных чар пройдет угар, и будет грусть по ним.
На страже полдня мы гудим. Мы сон его храним».
 

 
Затихли громы. Прошла гроза.
На каждой травке горит слеза.
В дождинке каждой играет луч,
Прорвавший полог свинцовых туч.
 
 
Как вечер ясен! Как чист эфир!
Потопом света залит весь мир.
Свежей дыханье берез и роз,
Вольней порханье вечерних грез.
 
 
Вздымают горы к огням зари
Свои престолы и алтари,
Следят теченье ночных светил
И внемлют пенью небесных сил.
 

VIII. Голоса

1

 
Когда была морскою я волной,
Поющею над бездной водяной,
Я слышала у рифа, между скал,
Как чей-то голос в бурю простонал:
    «Я здесь лежу. Песок мне давит грудь.
    Холодный ил мешает мне взглянуть
    На милый край, где хижина моя,
    Где ждет меня любимая семья».
Так кто-то звал, отчаяньем томим.
Что я могла? – Лишь плакать вместе с ним,
И пела я: забудь печаль твою!
Молчи. Усни. Я песнь тебе спою.
 

2

 
    Когда, легка, пушиста и светла,
    Воздушною снежинкой я была,
    В метель и мрак, под снежной пеленой,
    Мне снова зов послышался родной:
«О, где же ты? Откликнись! Я – один,
Бреду в снегах засыпанных равнин.
Мне не найти потерянных дорог,
Я так устал, так страшно изнемог».
Предсмертный сон – как смерть – неодолим.
Что я могла? – замерзнуть вместе с ним
И светлый мир хрустальной чистоты
Вплести в его последние мечты.
 

3

 
Когда я слабой женщиной была
И в этом мире горечи и зла
Мне доносился неустанный зов
Неведомых, но близких голосов, —
     Бежала я их слез, их мук, их ран!
     Я верила, что раны их – обман,
     Что муки – бред, что слезы их – роса.
     Но громче, громче звали голоса.
И отравлял властительный их стон
Мою печаль, мой смех, мой день, мой сон.
Он звал меня. – И я пошла на зов,
На скорбный зов безвестных голосов.
 

 
Кто в молитве тихой
Здесь чело склонил,
Реет над крестами
Брошенных могил?
Тень от крыльев черных
Стелется за ним…
Это – Ангел Скорби,
Чистый серафим.
Внемлет он печально
Отзвукам земли,
Вздохам всех забытых,
Гибнущих вдали.
Муки угнетенных,
Боль незримых ран
Видит Ангел Скорби,
Гость небесных стран.
Вечностью низринут
В трепетный эфир,
Мрачным сном кружится
Наш преступный мир.
Но тоской великой
Благостно томим,
Молится за смертных
Чистый серафим.
Смотрит он с укором
В горестную тьму.
Цель земных страданий
Не постичь ему.
И роняет слезы
В утренний туман
Бледный Ангел Скорби,
Гость небесных стран.
 

 
На высоте, по краю светлой крыши
Иду во сне. Меня манит луна.
Закрыв глаза, иду все выше, выше…
Весь мир уснул, над миром я одна.
 
 
В глубоком сне, сквозь спящие ресницы,
Страну чудес я вижу над собой; —
Сияют башен огненные спицы,
Курятся горы лавой голубой.
 
 
Светись, мой путь! Что бездны, что препоны!
Что жизнь и смерть, – когда вверху луна?
Меня зовут серебряные звоны —
И я иду, бесстрашна и сильна.
 

* * *

 
Над белой, широкой пустыней
Засыпанных снегом равнин —
Стезею серебряно-синей
Проносится призрак один.
 
 
Черты его бледны и юны,
В них мира и сна торжество,
И ропщут певучие струны
Рыдающей арфы его.
 
 
Заслышав чудесное пенье,
Забудешь и вьюгу, и снег.
В нем вечное светит забвенье,
В нем сладость неведомых нег.
 
 
Но только померкнет сознанье, —
Он близок, он здесь, он приник!
И дышит мечтой обладанья
Его неразгаданный лик.
 

 
Порой в таинственном молчании
Я слышу – спорят голоса.
Один – весь трепет и желание —
Зовет: «Туда! В простор, в сияние,
Где звезд рассыпана роса!»
«Но здесь – весна благоуханная. —
Твердит другой. – Взгляни сюда,
Как хороша страна желанная,
Страна цветов обетованная,
Где спят библейские стада».
«В цветах есть змеи ядовитые, —
Пророчит первый. – Берегись!
Для жертв падут стада убитые,
Ищи ступени позабытые
В бескровный храм, в благую высь».
Но тихий ропот снова слышится:
«Промчится ветер – и шурша,
Ковер душистый заколышется…
Не наглядится, не надышится
На вешний луг моя душа».
«За мной! Я дам венец избрания! —
Звучит победно властный зов. —
Что перед ним весны дыхание,
Земных кадил благоухание
И фимиам твоих лугов?
С прохладой вечера нежданною
Их обовьет сырая тень.
А там, вверху, над мглой туманною
Гремит “Осанна” за “Осанною”
И день, и ночь, – и ночь, и день!»
 

IX. Сказки и жизнь

1

 
Реют голуби лесные, тихо крыльями звеня,
Гулко по лесу несется топот белого коня.
Вьется грива, хвост клубится, блещет золото удил.
Поперек седла девицу королевич посадил:
Ту, что мачеха-злодейка Сандрильоной прозвала,
Ту, что в рубище ходила без призора и угла,
Ту, что в танцах потеряла свой хрустальный башмачок…
Мчатся Принц и Сандрильона. Разгорается восток.
Реют голуби лесные. Нежным звоном полон лес…
Это – сказка, только сказка; – в нашем мире нет чудес.
 

2

 
Ярко, пышно сыплют розы разноцветный свой
                                                                    наряд.
Тихо дрогнули ресницы. Очи сонные глядят.
Смотрит Спящая Принцесса: – Принц склоняется
                                                                       над ней.
Позади пажи толпятся. Слышно ржание коней.
«Роза спящая, проснитесь!» – шепчет милый горячо,
И красавица головку клонит Принцу на плечо.
Оживает замок старый, всюду смех и суета:
От запрета злой колдуньи пробудилась красота.
Ярко, пышно сыплют розы разноцветный свой
                                                                 покров…
Это – сказка, только – сказка; непробуден сон веков.
 

3

 
Ропщут флейты и гитары, бубен весело гремит.
Принц танцует с Белоснежкой, – пышет жар ее ланит.
Косы черные, как змеи, разметались по плечам,
Бродит ясная улыбка по малиновым устам.
Семь кобольдов в серых куртках бойко пляшут тут как
                                                                                 тут,
Плавно бороды седые плиты мрамора метут.
Сам король уснул над кубком. Одолел дружину хмель.
Златокудрые служанки стелят брачную постель.
Ропщут флейты. Молодая блещет свадебным венцом.
Это – сказка, только – сказка, с вечно-радостным
                                                                      концом.
 
 
Плачет в кухне Сандрильона, – доброй феи нет следа.
Спит принцесса в старом замке, – позабыта навсегда.
Служит гномам Белоснежка, – злая мачеха жива.
Вот вам жизнь и вот вам правда, а не вздорные слова.
 

 
Жарко, душно. Зноен день.
Тяжело гудит слепень.
Я лежу. Над головой
Ель качает полог свой.
 
 
Ох, уснуть бы мне, уснуть,
Позабыть пройденный путь!
Ты жужжи, слепень, жужжи,
Легкий сон мой сторожи.
Пахнет мохом и травой,
Высоко над головой
Шелестит сквозная тень,
Тяжело гудит слепень.
 
 
Под докучный гулкий звон
Прилетел желанный сон,
Вежды томные смежил —
И глядеть не стало сил.
 
 
И мечтать не стало грез.
Ветви кленов и берез
Затемнили яркий день,
Тяжело гудит слепень.
 
 
Мнится мне, что надо мной
Ткет шатер полдневный зной.
В том шатре, как в жарком сне,
Хорошо и сладко мне.
У моих приткнувшись ног,
Няня вяжет свой чулок.
Добр и грустен нянин взгляд,
Спицы острые блестят.
 
 
Няня дремлет. Зноен день.
Тяжело гудит слепень.
«Ты жужжи, слепень, жужжи.
Няня, сказку расскажи».
 
 
Ноет шмель. Звенит пчела.
Няня сказку начала:
«В нашем царстве полон лес
Неизведанных чудес.
 
 
В самой чаще, в гущине,
Есть дворец, сдается мне.
Весь из золота он слит,
Чистым серебром покрыт.
 
 
Там из пола бьет вода,
Не иссякнет никогда.
Утром – бродит там луна.
В полдень – музыка слышна.
 
 
А в полночной тишине…» —
«Няня, няня, жутко мне!
Знаю, помню, кто такой
Покидает свой покой.
Кто луне, как солнцу, рад,
Чьи шаги во тьме стучат
Вкруг куста заветных роз,
Что в саду волшебном взрос».
 
 
«Слушай, – няня шепчет мне, —
Вот, в полночной тишине,
Тихо, тихо скрипнет дверь,
Выйдет в сад косматый зверь.
 
 
Ждет он в полночь с давних пор,
Скоро ль дрогнет темный бор,
Скоро ль милая придет,
В звере милого найдет.
 
 
Ты поди к нему, поди,
Припади к его груди —
И воскреснет пред тобой
Королевич молодой».
 
 
«Няня, няня, страшен зверь!
Не царевич он, поверь.
Черных чар на нем печать.
Будет зверь мне сердце рвать!
 
 
Выпьет зверь по капле кровь!
Няня, саван мне готовь…
Ты жужжи, слепень, жужжи,
Смертный сон мой сторожи».
Няня, спицами блестя,
Вяжет – шепчет: «Спи, дитя.
Спи. Не бойся. Встанет зверь —
После, после… Не теперь.
 
 
Крепки стены. Цел засов.
Там, промеж семи столбов,
Он прикован на цепи.
Тише, – тише, – тише, – спи».
 

1

 
Проснувшись рано, встал Жако, шагнул через забор.
Заря окрасила едва вершины дальних гор.
В траве кузнечик стрекотал, жужжал пчелиный рой,
Над миром благовест гудел – и плыл туман сырой.
Идет Жако и песнь поет; звенит его коса;
За ним подкошенных цветов ложится полоса.
И слышит он в густой траве хрустальный голосок:
«Жако, Жако! иль ты меня подкосишь, как цветок?»
 
 
Взглянул Жако, – сидит в траве красавица Мюргит,
Одними кудрями ее роскошный стан прикрыт.
Два крупных локона, черней вороньего крыла,
Как рожки вьются надо лбом; как мрамор, грудь бела;
Темней фиалки лепестков лиловые глаза;
Сама рыдает, – а с ресниц не скатится слеза.
Уста – румяные, как кровь; в лице – кровинки нет.
Вокруг руки свилась змея – и блещет, как браслет.
«Кой черт занес тебя сюда?» – смеясь, спросил Жако.
«Везла я в город продавать сыры и молоко.
Взбесился ослик и сбежал, – не знаю, где найти.
Дай мне накинуть что-нибудь, прикрой и приюти».
«Э, полно врать! – вскричал Жако. – Какие там сыры?
Кто едет в город нагишом до утренней поры?
Тут, видно, дело не спроста. Рассмотрят на суду.
Чтоб мне души не погубить, – к префекту я пойду».
«Тебе откроюсь я, Жако, – заплакала она, —
Меня по воздуху носил на шабаш Сатана.
Там в пляске время провели, – потом запел петух.
Меня домой через поля понес лукавый дух.
Вдруг, снизу колокол завыл, – метнулся Сатана.
В траву, как пух, слетела я. Вот вся моя вина.
О, горе мне! То – не заря, то – мой костер горит!
Молчи, Жако! Не погуби красавицу Мюргит!»
 

2

 
Гудят-поют колокола, плывет могучий звон.
Вельможи, чернь – и стар и млад – спешат со всех
                                                                      сторон.
Все лавки заперты; на казнь глазеть пошли купцы.
Бежит молва, разносит весть, несет во все концы.
Несется радостная весть, сплочается народ.
За Маргариту молит клир и певчих хор поет.
Во всех приходах за нее по сотне свеч горит.
«Во славу Бога» ныне жгут красавицу Мюргит.
«Эй, расступись, честной народ!» – Расхлынула волна.
Монахи с пением кадят и между них – она.
Идет. Спадает грубый холст с лилейного плеча;
Дымясь, в руках ее горит пудовая свеча.
Доносчик тут же; вслед за ней, как бык, ревет Жако:
«Прости, прости меня, Мюргит, – и будет мне легко!
Души своей не загубил, – суду про все донес
А что-то сердцу тяжело и жаль тебя до слез».
 
 
Лиловым взором повела красавица Мюргит:
«Отстань, дурак! – ему она сквозь зубы говорит —
Не время плакать и тужить, когда костер готов.
Хоть до него мне не слыхать твоих дурацких слов».
Но все сильней вопит Жако и с воплем говорит:
«Эх, что мне жизнь! Эх, что мне свет, когда в нем нет
                                                                        Мюргит!
Скажу, что ложен мой донос, и вырву из огня.
Я за тебя на смерть пойду – лишь поцелуй меня!»
 
 
Блеснула жемчугом зубов красавица Мюргит,
Зарделся маком бледный цвет нетронутых ланит, —
В усмешке гордой, зло скривясь, раздвинулись уста, —
И стала страшною ее земная красота.
«Я душу дьяволу предам и вечному огню,
Но мира жалкого рабом себя не оскверню.
И никогда, и никогда, покуда свет стоит,
Не целовать тебе вовек красавицу Мюргит!»