Текст книги "Репортаж из морга. Как судмедэксперт заставляет говорить мертвых"

Маски прочь

Рутина часто приводит судмедэксперта к железной дороге. Самоубийство на путях – неустаревающая классика. И даже легендарные забастовки служащих Национальной компании французских железных дорог ничего не меняют. Каждый год более пятисот человек бросаются на французские рельсы с почти нулевым показателем выживаемости. Следует признать, что выдержать наезд 400-тонного Тэ-жэ-вэ, движущегося со скоростью 300 км/ч, или 600-тонного «Корала», несущегося на скорости 140 км/ч, дано не каждому. После такого столкновения обычно остается только собирать тело по кусочкам. Вот почему судебно-медицинского эксперта к железной дороге вызывают чаще, чем скорую помощь.

Поэтому я не удивляюсь, когда жандармерия сообщает мне об обнаружении безжизненного тела на железнодорожных путях на станции Лузиньян, примерно в двадцати километрах к юго-западу от Пуатье. Когда я прибываю на место происшествия, уже темно. Кассы здесь давно закрыли и заменили автоматическими билетными терминалами для пассажиров этой линии, ведущей в Ньор и Ла-Рошель. На стоянке, обычно в это время пустующей, аншлаг: стоят несколько автомобилей жандармерии и Национальной компании французских железных дорог – значит, дело необычное. Вслед за мной приезжает заместитель прокурора, что подтверждает мою догадку. Я очень вежливо приветствую магистрата, пока к нам приближается жандарм. Он будет нашим проводником.

– Место в шестистах метрах отсюда, нужно идти по путям. Дорога неудобная, смотрите, куда ставите ноги.

Я заранее радуюсь, что надел сегодня походные ботинки, а непредусмотрительный прокурор раздосадован – его лакированные туфли вот-вот непоправимо пострадают от щебня.

Мы по-военному бодро продвигаемся к цели – к месту, освещенному яркими прожекторами, где перемещаются крошечные фигурки.

– Следите за поездами, здесь очень опасно, – сообщает наш гид. – Услышите сигнал рожка – отходите в сторону, как можно дальше от рельсов.

Ради нас останавливать движение поездов никто не станет. Однако железнодорожники относятся к безопасности очень серьезно, и у них свои порядки. Они направили на место двух наблюдателей и ответственного за участок. Мужчины заняли позиции на рельсах выше и ниже места происшествия, готовые сообщить о прибытии поезда громким звуковым сигналом. На месте работает еще одна бригада железнодорожников. Они установили мощный прожектор, который освещает место происшествия, как будто на дворе день. Именно этот свет я вижу, приближаясь к месту обнаружения тела после непродолжительной прогулки. Отличная организация, молодцы железнодорожники.

Едва добравшись до путей, мы сразу встречаемся с поездом: сначала небольшой огонек мерцает на рельсах вдалеке, потом он приближается на полной скорости. Гудок рожка.

Внезапно появляется электровоз, а за ним – множество вагонов, но мы даже не слышим их. Поезд проносится, обдавая нас потоком воздуха, который может сбить с ног, если оказаться слишком близко к путям. Это длится всего несколько секунд – и вот товарняк уже далеко. Удивительный опыт, теперь я лучше понимаю рекомендации жандарма. И с этого момента с еще большим уважением смотрю на мужчин в оранжевых жилетах, суетящихся возле путей.

На месте много людей. Участок занимает несколько десятков метров насыпи, зону ниже путей между двумя небольшими сооружениями, в которых размещается техника, – постами, как говорят железнодорожники. Жандармы в форме и агенты железнодорожной компании работают вокруг участка, отмеченного классической желто-черной лентой. Внутри зарезервированной зоны криминалисты в белом облачении – капюшонах, масках, бахилах и перчатках – ищут и собирают улики.

Ничего больше заметить я не успеваю, потому что снова звучит сигнал. Очарованный, я слежу за двумя маленькими желтыми огоньками вдали, которые постепенно растут, не производя ни малейшего шума. Сотрудник железных дорог, отвечающий за весь регион и прибывший на место, лично объясняет мне.

– В этом-то и опасность работ на путях: не слышно, как приближается поезд. А когда слышно, уже поздно.

И действительно, состав снова приближается в полной тишине. Затем через несколько секунд шум и поезд оказываются рядом с нами, чтобы немедленно исчезнуть на полной скорости в ночи, оставляя за собой образы пассажиров, не успевших нас разглядеть. Тревогу сняли, все продолжают работу, а я расспрашиваю старшего следователя, который подходит ко мне. Это мой старый знакомый из следовательской бригады Пуатье.

– Добрый вечер, доктор. Я вкратце обрисую ситуацию. Ближе к вечеру, в 17:21 нам позвонил пассажир из поезда «Пуатье – Ла-Рошель». С мобильного. Он сообщил, что у путей лежит тело. Мы направили патруль, который осмотрел место и подтвердил сообщение. Насколько можно судить, это не железнодорожное происшествие. Одевайтесь, я покажу.

Бригада криминалистов жандармерии любезно предоставила мне все необходимое, потому что я выезжал из дома и, чтобы прибыть быстрее, не заехал в университетский центр и не взял собственную экипировку. Пока я одеваюсь, ко мне подходит мужчина в штатском. Застенчивый.

– Добрый вечер, вы судмедэксперт?

– Да, чем могу помочь?

– Я дежурный врач, меня вызвали для констатации смерти. Вы не возражаете, если я ненадолго задержусь посмотреть, как вы работаете?

– Нет проблем, дорогой коллега, я вам все объясню. Но это может занять много времени, а вы не совсем экипированы. Будет холодно.

Бедняга и в самом деле уже дрожит в своем городском пальто. Он покинет нас задолго до вывоза тела, сломленный постоянно понижающейся температурой.

Вновь слышно сигнал тревоги, все отходят к забору. Из темноты показывается пассажирский поезд. Рядом со мной сотрудник железных дорог машинально смотрит на часы.

– Это поезд, который отходит в 20:47 из Ла-Рошели. По расписанию идет, – шепчет мой сосед.

Наконец готовый, в маске, перчатках, капюшоне и ботинках, я могу сопровождать на место происшествия старшего следователя, тоже в полном облачении. Мы проходим по размеченной траектории. На земле стоят желтые пластиковые таблички с большими черными цифрами, отмечая улики.

– Доктор, смотрите, у таблички номер один лужа крови. То есть то, что от нее осталось. Потому что все ушло в щебень. Но если немного раздвинуть камни, видно, что, похоже, стекло много. Щебенка пропиталась глубоко.

Совсем рядом я замечаю табличку номер два, которая указывает на пустое место.

– Тут лежал нож типа «бабочка», – говорит мне жандарм. – Его уже забрали и опечатали.

Нож-бабочка – это особый нож, обычно очень острый, который отличается от привычного складного ножа. Это оружие – настоящая фантасмагория, ему и обращению с ним посвящены целые веб-сайты.

– Номером три была открытая бутылка уайт-спирита, – продолжает мой гид. – Номер четыре – рюкзак. Пустой. Мы все забрали, чтобы стало свободнее.

– …

– А вот начет номера пять, доктор, я ничего не буду вам говорить. Нам важно ваше мнение. Осторожнее, не затопчите.

Будет жаль, конечно, если я случайно наступлю на улику, но здесь ничего не видно! Я внимательно смотрю на собеседника, думая, что меня разыгрывают так не к месту в этот серьезный момент.

– Я знаю, о чем вы думаете. Но это не шутка. Посмотрите внимательнее.

Под маской я улыбаюсь. За столько лет мы неплохо узнали друг друга. Я начинаю искать. И нахожу. Здесь, в отдалении от рельсов, щебень более мелкий, почти гравий. И на этих мелких камушках я различаю четыре несколько размытых, но глубоких отпечатка ступней. Говоря языком охотника, это следы лап. Я восклицаю:

– Снимаю шляпу! Не знаю, как вы сумели их разглядеть!

– Итак, кто это?

– Кабан. Это след кабана. И крупного притом – по мне, так не меньше 100 килограммов. Ошибиться невозможно, хотя я и не эксперт в следах животных.

– Мы немного сомневались, доктор.

– В том, что я не эксперт?

– Нет, в том, что это один из тех, на кого вы любите охотиться.

– Вы видели другие следы?

– Нет. Но на этом участке трудно оставить след. Пойдемте посмотрим остальное.

Я подхожу к телу не сразу.

Не концентрировать все свое внимание на жертве с первых секунд – этот навык я взращиваю у своих учеников до уровня обсессии. Иначе можно отвлечься и упустить важную подсказку.

Холодно. Среди собравшихся есть дальновидные, экипированные хорошо – они пока держатся, и те, кто собирался в путь, не подумав, – эти капитулируют один за другим.

Судмедэксперт, как и крестьянин, должен думать о погоде каждый день. Пойдет дождь или не пойдет? Подморозит или нет? И о местности: топкий ли это участок, сухой, каменистый? Надеть сапоги или высокие ботинки? Поэтому в университетской больнице надо мной часто смеются, когда я прихожу с утра: «А ты не запаришься? Видел, как солнце палит? Зачем ты надел эти штиблеты?» Но я не обращаю на них внимания, думая о том, как приятно быть хорошо экипированным ледяным ранним утром.

Мы стоим в четырех-пяти метрах от тела, которое лежит в канаве, прямо у ограждения. Между пятном крови у таблички номер один и телом видно еще несколько маленьких красных пятен, испачкавших щебень и траву на откосе.

Я приближаюсь к жертве, лежащей на левом боку. Голова трупа, обращенная к полю, лежит на вытянутой руке. Левая кисть вдавлена в почву на склоне и, кажется, глубоко поцарапана. Мужчина одет тепло, на нем рюкзак. Значит, было два рюкзака? Да, два. Первый пустой, а этот? Я не знаю. Жандармы тоже, потому что они не прикасались к телу, ожидая меня.

Я подхожу еще ближе, чтобы подробно рассмотреть лицо, которое освещаю фонариком. И вот он, шок: на меня смотрят два широко раскрытых глаза, лишенные век. Но дело еще хуже: видны все зубы во рту, даже те, что расположены глубоко. Потому что у трупа нет ни губ, ни щек. Видно все до костей. Уши тоже отсутствуют.

Одним словом, ужас. Кожа отсутствует от середины головы до основания шеи. Как и мышцы. Ниже, на уровне грудины, зияет трахея, а гортани нет. Видны все шейные позвонки.

Настоящее скальпирование лица и шеи до груди. Поразительно. Даже индейцы не снимают столько кожи, когда хотят произвести впечатление на своих противников в ковбойских фильмах. И, говоря о скальпах и индейцах: края ран выглядят так, как будто кожу срезали ножом… Что возвращает нас к «бабочке».

Старший следователь излагает мне свою точку зрения, вспоминая табличку номер один, начало событий.

– Доктор, здесь на земле лужа крови. Но на посту и рядом с ним никакой крови нет, как и нигде вокруг, как бывает при ранениях артерии. Я считаю, что кровотечение было длительное, но не артериальное. Или что-то помешало крови выплескиваться.

– Может, тот, кто нападал?

– Хм… Видимо, что-то произошло в районе этого пятна, – продолжает старший следователь.

– В любом случае я уверен в одном: кожу сняли, когда он был уже мертв. На костях крови нет.

На лице у старшего следователя легкая улыбка.

– Идем дальше?

– Идем дальше.

Я возвращаюсь к изуродованному телу.

Удаление лица – хороший способ затруднить установление личности жертвы и замедлить расследование, а удалив и шею, можно избавиться от улик.

Его задушили? Нельзя сказать, гортани больше нет. Перерезано горло? Но нет и шеи.

Я внимательно осматриваю руки, пальцы, запястья. Руки грязные, в крови, ногти в земле; на склоне рядом видны следы царапания.

Дальше идти нет смысла, вряд ли то, что я там увижу, поможет при осмотре жертвы. Под ногами перекатывается щебень, нужно постоянно останавливаться, чтобы пропустить поезд, да и холодно. Необходимо сохранить все улики. Я оборачиваю кисти и голову трупа в большие кульки из крафтовой бумаги, чтобы при транспортировке ничего не потерялось.

Наконец измеряю температуру тела: надрезаю кожу на животе на сантиметр и ввожу зонд в область печени: 4,2 °C. Любопытно. Температура окружающей среды – +7 °C. Я редко видел трупы холоднее, чем окружающая среда. По крайней мере, из тех, что не были заморожены.

Тело отправляется в институт судебной медицины для дальнейшего исследования.

На следующий день после короткой ночи, проведенной в теплых объятиях моей любимой, как обычно, нужно разбудить детей. Ситуация, знакомая всем родителям. И как всегда, в будние дни мы не можем их добудиться до последнего, а по выходным те же самые дети будят фанфарами нас в семь утра.

Когда я приезжаю в университетский центр, с удивлением обнаруживаю, что все уже в полном сборе вокруг кофеварки. Команда уже в курсе свежих новостей: подумайте только, шефа вызвали во время дежурства на дому, заставили часами мерзнуть на железнодорожных путях, значит, дело того стоит. И раз уж шеф торчал там несколько часов, лучше приехать пораньше, случай точно исключительный. Вот и кофе подоспел.

Мари хочет знать абсолютно все. И она не единственная. Мне нравится продлевать томительное ожидание: я цежу информацию, заставляя себя упрашивать. И лучшее я приберегаю напоследок: отсутствие лица, аккуратно оторванного со всей шеей. Но мои обычные шутки выходят боком – мне никто не верит.

Прибывшие тем временем жандармы хранят молчание и отказываются подтвердить или опровергнуть информацию о том, что у трупа нет лица. Я предлагаю делать ставки, но меня никто не слушает.

– Ладно. Не верите? Хорошо, я проведу вскрытие самостоятельно. Без ассистентов.

– Ну уж нет, шеф, так нельзя!

– Шеф, у меня идея, давайте сделаем наоборот. Вскрытие проведем мы, а вы будете в своем кабинете. У вас ведь висит несколько отчетов?

Приходится признать, что вот уже год я пытаюсь решить трудности, связанные с реформой судебной медицины и организационными вопросами службы, и хронически задерживаю отчеты.

– Ну же, шеф, соглашайтесь!

– Да, шеф, соглашайтесь!

– Давайте, босс!

– Ладно. Согласен. Хорошо.

Я сдаюсь. Лидер должен уметь без сожаления делегировать задачи и доверять ответственность своей команде. Это хорошая возможность.

В течение прошедших часов жандармы продолжали расследование. В конце концов они установили личность погибшего по рецептам, найденным в рюкзаке, который был у него на спине. Так им в итоге удалось проследить его трагическую историю.

Бедолага потерял отца, когда был еще ребенком. Потом умерла сестра. Мать страдала болезнью Альцгеймера. Он справлялся как мог, пока не попал после всех этих испытаний в психиатрическое отделение.

А потом оказался на щебне у железной дороги.

Три часа спустя команда вернулась ко мне в кабинет.

– Мы посмотрели, шеф. Он совершенно обезображен!

– Это сенсация, учитывая обстоятельства!

– А вы нас одурачили!

– Я? В чем же? Может быть, лицо оказалось на месте?

– Нет. В этом вы не соврали, но не в остальном!

– В остальном? А что осталось? Он же был заморожен, разве нет?

– Кстати, шеф, с этим совсем уж непонятно. Жандармам все-таки можно доверять в плане температуры. Температура тела четыре градуса, а воздуха – семь. Его, наверное, замораживали, какие еще варианты?!

– Разве я вас ничему не научил? Что нужно сделать утром первым делом?

– Посмотреть «Телеутро».

– А зачем?

– Ради обзора прессы?

– Нет.

– Испортить настроение с утра?

– Прогноз погоды! – восклицает Алексия.

– Да, но вчера вечером температура не опускалась ниже семи, – говорит Мари. – И?

– И? А вечером накануне?

– Ах да, были заморозки, три градуса ниже нуля. Вы хотите сказать, он там пролежал целый день и никто не заметил?

– Именно так.

– Ладно, ладно, но все остальное оказалось ложью, вы нас надули!

– Вовсе нет, я совсем не лгал.

– Вы не сказали всей правды! И жандармы вам подыграли!

– Вот как? И о чем же я умолчал?

– Запястья. Вы не ничего не сказали о запястьях.

Сознаюсь. Ночью накануне, еще на выезде, мы прояснили обстоятельства смерти. Два разреза на правом запястье: один – поверхностный, другой – более глубокий, проходящий через артерию. На левом запястье один очень глубокий разрез затронул сразу две артерии.

И хотя был уже вечер, нам сразу стало ясно как день, что это самоубийство.

Во время утреннего вскрытия мы узнали все недостающие подробности.

Во-первых, обнаружилось, что сухожилия на правом запястье не были перерезаны полностью. Можно предположить, что пострадавший предпринял первую попытку, держа нож в левой руке (поверхностный след), а вторым, более глубоким движением перерезал артерию. Не перерезав полностью сухожилия, он сменил руку и сразу нанес очень глубокую рану на левом запястье, перерезав обе артерии с первой попытки.

Также выяснилось, что пострадавший выпил уайт-спирит: стенки пищевода, желудка и кишечника оказались обожжены растворителем. Накануне запах был незаметен из-за холода. На бутылке следов крови не было. Он проглотил уайт-спирит, прежде чем резать запястья.

Что касается пропавшего лица, то при подробном осмотре нижней части шеи были обнаружены небольшие зубчики по линии разрыва на коже. Оказалось, что это след не лезвия, а зубов.

Предположительно, на труп напало животное. Вероятно, сначала оно укусило кожу шеи, а затем тянуло, пока плоть не оторвалась совсем.

Трофей, несомненно, был съеден чуть поодаль.

Опрошенные жители окрестных домов рассказали жандармам, что слышали собачий лай ночью перед обнаружением трупа. А еще видели кабаний след.

Кто именно это был – собака или кабан, – без длительного дополнительного исследования, которое не представляет для прокурора большого интереса, сказать невозможно.

Для очистки совести Мари проводит стоматологическое обследование и описывает четыре зуба с пломбами. Стоматологическая карта, которую немного позже предоставил дантист молодого человека, подтверждает наличие этих пломб, благодаря чему личность теперь установлена уже официально.

Испытания, выпавшие на долю Юбера, безликого мертвеца из Лузиньяна, за его недолгую жизнь, довели его до отчаяния, и он покончил с собой морозной ночью возле железнодорожных путей.

Он приехал на скутере, припарковался и стал искать укромный уголок. Остановив выбор на участке между двумя железнодорожными трансформаторами, он сел, достал бутылку уайт-спирита и сделал большой глоток.

Когда жидкость обожгла его внутренности, он для прекращения мучений вытащил нож из кармана и надрезал правое запястье. Движение было неуклюжим, оно показывало его неопытность: сначала он только надрезал кожу. Он и в темноте почувствовал, что кровь почти не текла. Потом он глубоко вдохнул и сделал еще один разрез. Лезвие вошло в плоть, чисто перерезая артерию и выпуская поток крови. Затем, переложив нож в другую руку, он быстрым движением перерезал левое запястье. Его обожгла боль, а потом сразу потекла горячая кровь.

У него еще оставалось немного сил, и он сделал несколько шагов к ограждению и откосу, на который не успел подняться.

Здесь он упал замертво.

Он и предположить не мог, что послужит пищей для местных собак или пробегающего мимо кабана.

Шеф-повар

Я фанат кулинарных телешоу. В частности, телепрограммы «Шеф-повар», где талантливые повара-любители соревнуются друг с другом перед жюри из звездных поваров. Я тоже немного подвизаюсь на ниве кулинарии и имею в репертуаре несколько фирменных блюд, включая знаменитого – по крайней мере, среди моих знакомых – фазана, фаршированного фуа-гра, киноа и щавелем.

Сегодня вечером, 30 августа 2012 года, я пребываю перед телевизором в большом нетерпении, ожидая вторую серию третьего сезона. Заставка, представление участников. Надо же, шеф-повар Фредерик Антон все еще в жюри. Тем лучше, он мне нравится. Помимо того, что он обладает титулом «Лучший работник Франции» и тремя мишленовскими звездами шеф-повара, я лично нахожу его приятным, симпатичным и очень сочувственным в общении с участниками.

Тема выпуска – миндальный пирог. Это мне особенно интересно: нужно научиться лучше печь. Я могу испечь сколько угодно воздушных шоколадных тортов с тающим сердечком, тарт татен, который обожает моя свекровь, но, кроме этого, увы… Блокнот и карандаш наготове, я собираюсь подробно записывать каждый этап приготовления, но тут звонит телефон.

Необязательно быть пророком Иеремией, чтобы предугадать, что меня ждет. Я на домашнем дежурстве.

Итак, пирог отменяется. Что и подтверждает мелодичный голос начальника полиции на другом конце линии.

– Добрый вечер, доктор, вы нужны нам в Сен-Бенуа.

– Какая удача, я уже здесь.

– Да? Я вас не вижу.

– Нет, в том смысле, что я живу в Сен-Бенуа.

– Гм, хорошо. Мы находимся позади дома престарелых, который стоит за магазином Гран-Ларж, не промахнетесь. Тут труп, который сначала получил камнем в затылок, а потом сгорел.

– Позади дома престарелых? Это какого?

– А что? Он тут не один?

– Не один, за Гран-Ларж их два, есть и третий, но он восточнее – на границе между Пуатье и Сен-Бенуа. Как видите, в Сен-Бенуа мы холим и лелеем своих стариков… На ваш выбор: «Агапант», «Роза Алиенора» или «Жарден-де-Камий»?

– Не знаю, а какой лучше? Мне нужно пристроить маму… Вроде бы «Жарден-де-Камий» подходит.

– Для трупа или для вашей мамы?

– Для трупа. Мама пока подождет. Встречаемся за домом престарелых. Вы легко нас найдете по проблесковым маячкам. Синим, красным и желтым.

– Хорошо, выезжаю.

Немного покружив по этому новому району (забыл обновить карты в навигаторе), я прибываю в «Жарден-де-Камий», открытый всем ветрам. Прохожу через здание, направляясь к толпе, собравшейся со стороны сада.

Сегодня не только я пропускаю «Шеф-повара»: все обитатели дома престарелых столпились перед зданием. По крайней мере те, кто в состоянии передвигаться. Инвалидные коляски и взгляды обращены к небольшой лощине внизу: любопытствующих привлекает белый свет прожектора спасателей. Действительно, проблесковые маячки присутствуют. Но подъехать на машине с парковки учреждения нельзя. Медсестра, которая наблюдает за толпой, объясняет мне, как добраться до места обнаружения трупа. Я снова сажусь в машину и блуждаю в лабиринте улиц с названиями, напоминающими о морских приключениях, пока не нахожу улицу Гран-Фок – Большого Фока. Мне пришлось лавировать к цели курсом бейдевинд[54]54
  Курс парусного судна по отношению к направлению ветра. – Прим. ред.


[Закрыть], но переход наконец завершен.

Я на месте. После знакомства с сотрудниками сразу перехожу к делу. Мне очень хотелось бы успеть на конец телешоу.

Что касается общей атмосферы, то от кулинарии мы ушли недалеко: я вижу вариацию на тему «блюдо, позабытое в духовке».

Тело обуглено с головы до ног, на груди вверх дном установлена металлическая кастрюля, лежит большая вилка и несколько других предметов утвари.

Кашевар не стал утруждаться сервировкой. Попахивает импровизацией. И метиловым спиртом, предположительно использованным для фламбирования[55]55
  Приготовление пищи в условиях естественного огня. Прием кулинарной обработки, при котором блюдо поливают коньяком, водкой или другим крепким алкогольным напитком и поджигают, при этом спирт выгорает, а у блюда появляются своеобразные вкус и аромат. – Прим. ред.


[Закрыть]. Во фламбировании главное – не перестараться.

Я замечаю большое пятно крови под головой трупа и признаки, которые могут указывать на перелом носа. Одежда полностью сгорела. Части тела ужались из-за жара. Остались несколько участков подпаленной, но не сгоревшей кожи. Два усохших шарика явно свидетельствуют о принадлежности объекта к мужскому полу.

Я уже представляю себе, как трудно будет его вскрывать назавтра, когда сотрудник судебной полиции шепчет мне на ухо: «Доктор, его еще и на кол посадили». Он указывает на металлический стержень, виднеющийся между обугленными бедрами. Это что, вертел? Его насадили на вертел, прежде чем зажарить?

– Не будем увлекаться, перегружать себя нехорошо. Нагрузим лучше перевозчиков. И посмотрим все это завтра за столом. Простите, на столе.

Я коротко беседую с прокурором, которого не было рядом, когда я делал предварительные выводы. Хоть сейчас и очень поздно, очевидно, что мне все же слишком рано делиться своим мнением о причинах смерти. С другой стороны, гипотеза, озвученная полицейским, кажется мне неубедительной.

Полицейский считает, что потерпевшего ударили по голове большим камнем, который нашли рядом со скамейкой в нескольких метрах от тела. «Камень весь в крови», – замечает следователь. Да, кровь есть. Но она в виде круглых пятен, как будто капли падали на камень с определенной высоты. На углу скамейки тоже есть кровь, сильно размазанная. Я думаю, что пострадавший скорее упал, ударился головой о скамейку, так, что потекла кровь и закапала землю. Сценарий неточный и в любом случае недостаточный, чтобы объяснить конечный результат.

Когда я наутро открываю чехол, поводов для оптимизма у меня не прибавляется. Тело обуглено и сильно повреждено. Сканирование, сделанное ночью, не выявило ничего особенного, кроме того, что на кол его все-таки не сажали. Металлический стержень между бедрами жертвы просто воткнули под труп.

Мужчина был худым. Налитое на него горючее быстро загорелось, обуглив поверхность тканей. Затем из-за нехватки топлива процесс остановился. Благодаря этому я могу найти ключи к делу.

Я начинаю с тщательного отскабливания обгоревших частей. Удача! На участке, менее пострадавшем от огня, проступает довольно простая татуировка – сердце и имя Кристоф. Затем я обнаруживаю вторую, она сохранилась лучше и напоминает племенные символы. Это бесценный материал для следователей, у которых пока нет никаких зацепок.

После тщательного очищения рук и лица становятся заметны несколько колотых ран, до этого невидимых под толстым слоем сажи. А вот перелома носа нет.

Грудная клетка и живот слишком повреждены огнем, чтобы можно было понять, что было на поверхности. Но после вскрытия все проясняется. Передняя поверхность грудной клетки перфорирована между вторым и третьим ребрами, прямо напротив сердца. Я насчитываю 37 ударов на менее чем десяти квадратных сантиметрах. Грудная мышца превратилась в настоящий рубленый бифштекс.

Я продолжаю инвентаризацию и после восьми часов кропотливой работы могу дать следователям точную оценку повреждений: всего на шее, лице, грудной клетке и животе 76 ран, нанесенных холодным оружием, 60 из них – колото-резаные и 16 – резаные. Это мой личный рекорд, моей команде будет трудно его побить.

Нападавший использовал короткое лезвие, скорее напоминающее перочинный нож, чем охотничий, что объясняет поверхностный характер большинства ран, за исключением двух, пришедшихся на аорту. Обильное кровотечение из этих ран неминуемо повлекло немедленную потерю сознания и быструю смерть.

Когда я заканчиваю осмотр изъятием образцов ДНК для идентификации, присутствующий сотрудник судебной полиции сообщает мне последние новости по расследованию. Оно продвигается семимильными шагами: в ту же ночь полиция на станции арестовала бездомного, известного неоднократными нападениями с применением холодного оружия, когда он собирался покинуть Пуатье. Его предплечья обожжены. Мужчина категорически отрицает свою причастность к делу.

На следующее утро, когда пришло время писать отчет о вскрытии, меня одолевают сомнения. Правильно ли я подсчитал раны? После восьми часов изнурительной работы легко проявить невнимательность. Поэтому решаю пересчитать их с ясной головой, и на это у меня уходит добрых два часа. Наконец все подсчитано верно. Остается только составить отчет.

Мои руки застыли над клавиатурой компьютера, я готов приступить к делу. Или нет. Я проголодался.

Уже полдень, пора пойти поесть вместе с нашей небольшой командой. Мы направляемся в столовую интернатуры, стены здесь расписаны картинами с тонкими и очень многозначительными аллегориями, а меню хорошо известно всем. Это заведение скорее в стиле Торд-буайо, о котором пел Пьер Перре, чем в духе «Шеф-повара». Но атмосфера здесь теплая, а отсутствие сервиса экономит время.

За столом разговор идет об утренней консультации. Пока я увлеченно пересчитывал раны на трупе, одна из интернов службы принимала пациентку, на которую напали накануне вечером.

Нападение произошло на улице около 22:00, когда она возвращалась домой. Кто-то набросился на нее ради денег. Она оттолкнула нападавшего, но он развернулся и ударил ее в правый бок, а потом сбежал.

Потрясенная нападением, она думала только о том, чтобы как можно скорее добраться до квартиры. Именно там она заметила кровь на одежде. Девушка разделась и увидела на правом боку чистую рану. Она приняла душ и, заметив, что рана кровоточит, наложила давящую повязку из полотенца, а потом проглотила обезболивающее.

На следующий день кровотечение остановилось, но она решила, что разумнее все же обратиться к врачу. Наконец она пришла в отделение неотложной помощи больницы, где ей поставили диагноз: перелом восьмого ребра, разрыв печени длиной три сантиметра и кровь в брюшной полости. И это серьезные повреждения, требующие наблюдения и лечения.

Как можно быстро заметить, налицо связь между моим обгоревшим трупом с ножевыми ранениями и потерпевшей, на которую напали чуть позже той же ночью в соседнем районе, хотя и существует явная диспропорция между количеством ударов: 76 к одному. Похоже на приступ гнева, который к моменту нападения на девушку уже угасал. Мы доводим эту информацию до следователей, они принимают ее во внимание.

Моего погорельца быстро опознают по татуировкам. Не зря состоял на учете в полиции. Погибший – некто Кристоф Д. Его фамилия мне о чем-то напоминает. Я ныряю в свои архивы – вот оно. Март 1998 года, вскрытие трупа Микаэля Д., убитого ножом в сердце при попытке вмешаться в драку. Это был брат Кристофа. Я продолжаю свои изыскания и обнаруживаю еще одного человека по фамилии Д. – труп, обугленный в автокатастрофе. Чтобы идентифицировать его, пришлось проводить вскрытие. Еще один брат. Неважная карма у семьи…

Следствие сразу же заинтересовалось окружением потерпевшего. Их внимание привлек 17-летний молодой человек, ударившийся в бега, а также двое молодых людей, которые предположительно присутствовали при преступлении. Вскоре несовершеннолетнего находят по мобильному телефону и арестовывают. Он считается главным подозреваемым – задержанная пара также обвиняет его в убийстве, и сам он легко сознается в содеянном. Его заключают под стражу в Нанте, поскольку его безопасность в тюрьме Пуатье гарантировать нельзя: убитый периодически сидел там за мелкие кражи и пользовался большой популярностью. Его убийца вряд ли поладил бы с другими заключенными.

Наконец наш бездомный с ожогами на предплечьях оправдан, но и его сразу отправляют в тюрьму: он был в розыске за другие правонарушения.

Сценарий преступления в итоге оказывается довольно простым. Четверо проводят вместе вечер у небольшого костра в парке. Между двумя действующими лицами разгорается банальная ссора, которая выходит из-под контроля, девушка убегает, и ее спутник, ставший свидетелем начала нападения, вскоре следует за ней. Оказавшись один, агрессор набрасывается на жертву, а затем убегает и чуть позже атакует девушку, попавшуюся ему на пути.

Однако полная картина преступления становится ясна только на реконструкции.

Двое полицейских в штатском играют роли агрессора и жертвы. По просьбе следственного судьи присутствовавшие в тот вечер парень с девушкой рассказывают: завязывается драка, девушка убегает, убийца наносит первые удары ножом, жертва падает на скамейку, у нее идет кровь, затем она встает, чтобы попытаться убежать. Свидетель пугается и убегает вслед за своей подругой. Конец первого акта.