Текст книги "Репортаж из морга. Как судмедэксперт заставляет говорить мертвых"

– Потому что меня об этом не просили. Биологические вещдоки всегда хранятся в нашем отделении до момента их использования, разрушения или снятия печати. К тому же все это дурно пахнет. Ситуация с черепом выглядит скверно.

– Потому что он опечатан?

– Нет, сама ситуация некрасивая… В офисе судебного следователя… Интересно, зачем этот череп ему так понадобился…

Служитель закона расслабляется, улыбается и выглядит теперь как обычно. Он успокоился: череп никуда не делся.

– Доктор, хотите еще что-нибудь сказать?

– Да. Судебному следователю достаточно было позвонить мне, и он сразу получил бы ответ. Я не понимаю смысла этого процесса.

– Доктор, я вам скажу конфиденциально: я так понимаю, масла в огонь подлил ваш коллега, который будет проводить экспертизу черепа. Но это между нами.

– Разумеется.

Я сознательно фиксирую эту информацию в своей памяти. Такие вещи я запоминаю.

– Еще какие-нибудь комментарии?

– Да, насчет черепа, можете прийти за ним, когда захотите. Но я отдам вам его только по официальному требованию.

– Почему так?

– Потому что это не череп, а вещественное доказательство. И нужно отслеживать его перемещение. А еще мы должны выставить вам счет. Так что он вам дорого обойдется, раз хранился у нас столько времени!

Конец игры. Я выхожу свободным. Вам тоже показалось, что беседа затянулась? Мне она совсем не понравилась, к тому же сильно вывела из равновесия.

Вернувшись в помещение службы, я тороплюсь в одно из трех хранилищ. На месте ли череп спустя годы? Через минуту я успокаиваюсь. Он с комфортом лежит в коробке, запечатанный в прозрачном пакете. Требование о передаче не заставляет себя ждать, и череп отправляется в судебно-медицинский институт моего милого коллеги.

В ноябре 2017 года Венсан М. предстает перед судом ассизов Сента (в Приморской Шаранте). Меня, как обычно, вызывают на второй день слушаний, в который традиционно заслушиваются показания экспертов. В зале суда я нахожу Летицию, психиатра, проходящую подготовку в моем отделении, которая наблюдает за ходом судебного процесса с самого начала.

Она кратко рассказывает мне о первом дне, отмеченном небольшим инцидентом. К большому раздражению председателя, один из шести присяжных не вернулся на слушание после перерыва. Расспросив секретаря суда, но не получив ответов, председатель назначил одного из запасных присяжных на вакантное место и потребовал вызвать отсутствующего присяжного по месту проживания.

Затем она рассказывает мне об обвиняемом – тот решительно и с апломбом отрицает всякие обвинения. Лидер с огромным эго. В начале заседания я замечаю это и сам – он панибратски восклицает «День добрый, господин председатель!», обращаясь к магистрату в красной мантии. Каков наглец!

После некоторой задержки слушание возобновляется. Пропавшего присяжного все еще нет.

Крайне раздраженный председатель объявляет, что уже обратился к полицейским, чтобы те привели присяжного в суд и в чувство. Затем открывает заседание.

Вскоре меня вызывают для дачи показаний. Спокойно, положив обе руки на перила, я сообщаю выводы, перечисленные в моем отчете о вскрытии. Объясняю, с каким трудностями мы столкнулись: сильно разложившееся тело, раздробленный череп.

На вопрос председателя о причинах смерти я подтверждаю, что смерть наступила от двух выстрелов сзади вперед, в грудь и в голову, а также что порядок совершения этих выстрелов установить невозможно. Что было использовано охотничье оружие, о чем свидетельствует наличие дробинок в грудной клетке и отметин на отверстии в черепе.

Затем я отвечаю на несколько вопросов адвоката и возвращаюсь на скамью рядом с Летицией, которая продолжает конспектировать ход слушаний.

Теперь дает показания судебный эксперт-антрополог по видеосвязи.

Мир судмедэкспертизы тесен, и, конечно, все мы друг друга знаем.

После реформы судебной медицины 2011 года центрами судебной медицины во Франции стали университеты.

Эта централизация укрепила связи между командами, но это не значит, что между нами не бывает некоторой враждебности, как и не мешает некоторым полагать, что их команда, навыки, исследования лучше, чем у соседних институтов судебной медицины.

Едва увидев лицо эксперта на экране, я узнаю молодого коллегу по университету с блестящим будущим – он дал нам это понять во время конкурса на замещение вакансии в нашем университетском центре всего три года назад. Я был тогда в комиссии.

Когда личность эксперта установлена, подробно перечислены его титулы и принесена присяга, он приступает к описанию обстоятельств, осложнивших его задачу, и объясняет, с какими трудностями столкнулся. Условия хранения одежды были неудовлетворительными, что сказалось на входных и выходных отверстиях от снарядов в ней; кроме того, в институте судебной медицины в Пуатье эти отверстия порезали. Череп же ранее уже исследовал доктор Сапанэ, чьи манипуляции он мог прокомментировать лишь с оговорками. Кроме того, некоторые части черепа отсутствуют. Что касается выводов нашей команды, они не были полезны. Он завершает свои вступительные замечания: «Итак, я перепроверил исследования современными методами», заявляя и подразумевая, что институт судебной медицины в Пуатье застрял в доисторическом времени…

Он действительно применял современное оборудование для исследования: электронный микроскоп, чтобы выявить следы выстрела на футболке, простую микроскопию, стереомикроскопию костей и краев костей и антропологическое исследование скелета. У нас в Пуатье есть все то же самое, но нам экспертизу не доверили…

Далее следует блистательная демонстрация изображений. Я не уверен, что присяжные понимают, о чем он говорит, тем более что его выступление уже затянулось.

Заканчивает он шокирующими выводами: потерпевшему нанесли сильные удары в грудную клетку и ударили тупым предметом по голове. В него стреляло двое: один спереди, другой сзади. Один из них был правшой. Использовались снаряды двух типов. Причем в голову стреляли пулей, а не охотничьей дробью. После смерти тело было перемещено.

К счастью, я сидел. Либо я слишком стар и технологии шагнули далеко вперед, либо мой коллега практикует искусство гадания[44]44
  Автор книги в этой истории прав: судебная медицина не решает вопросы, сколько человек причиняло повреждения, а также правша или левша злодей. Такие вопросы в компетенции следственных органов. – Прим. науч. ред.


[Закрыть]. В любом случае, я ему не нравлюсь…

Следующий свидетель – баллистик, но не тот, что проводил экспертизу. Он удовлетворяется цитированием заключения, подготовленного коллегой, без дополнительных пояснений. Он сообщает о двух выстрелах, но не может указать, в каком порядке они шли, и при этом уверен, что стреляли сзади вперед. В этом наши мнения совпадают.

Также он не может сказать, использовалось ли в обоих случаях одно и то же орудие, как не может и установить, какой именно снаряд попал в голову – пуля или дробь. С другой стороны, он утверждает, что обнаружил в грудной клетке кубические дробинки шестого калибра. Оружие, найденное в доме подозреваемого – два обреза, – могло быть использовано для совершения этих выстрелов, однако изъятые при обыске боеприпасы не соответствовали пыжу, найденному в останках.

Ни у кого нет вопросов.

Затем следует рассказ следователей, которые теперь на скамье свидетелей вспоминают все триста восемнадцать проведенных допросов, телефонные записи и хронологию перемещений всех действующих лиц. В итоге жандармы сходятся на том, что к трагедии привел любовный треугольник на фоне токсикомании и криминального насилия. С одной стороны – глава небольшой банды, местный дилер и закоренелый преступник, уже судимый за ограбления, и его подруга Эмили, находившаяся полностью под его контролем. С другой стороны – ее чересчур настойчивый приятель, Дамиэн, зверски убитый из ревности.

На сегодня слушания окончены. Я выхожу одновременно с адвокатом истца, который тихо мне говорит:

– Скажите, а ваш коллега из соседнего региона… Вы думаете, он допрашивал жертву на спиритическом сеансе?

Я только улыбаюсь в ответ.

Все остальное – обвинительная речь и прения – выпадает на третий и последний день.

А я уже в Пуатье, где меня ждет пропавший присяжный. У него был отличный повод не явиться в суд – стальной стержень в груди.

Жандармы, направленные судьей к дому присяжного, обнаружили тело и передали мне на вскрытие.

На следующий день Летиция рассказывает об окончании этого суда, полного неожиданных поворотов. Неожиданных, в частности, для прокурора, который запросил тридцать лет лишения свободы для подсудимого: признательные показания прекрасной Эмили (правда, отозванные) и улики, собранные жандармами, указывали на обвиняемого, единственного, не имевшего алиби на момент совершения преступления, и единственного, у кого был серьезный мотив убить соперника. Присяжные не удовлетворили просьбу прокурора. Ко всеобщему удивлению, всего после двух часов и десяти минут заседаний они вынесли оправдательный приговор.

Прокуратура немедленно подала апелляцию. Так что я еще увижусь со своим коллегой в апелляционном суде. Но на этот раз я принесу фотографию. Всего одну – изображение отверстия в черепе с маленькими неровными гребешками по краям, которые доказывают, что убит он был не пулей, а дробью.

Ловушка на крота

Присяжный-дезертир лежит на секционном столе в институте судебной медицины. Он присутствовал в первый день заседания и остался весьма впечатлен судом ассизов. Председатель объяснял, как будет проходить суд. Быть присяжным заседателем – большая честь. В этом присяжный был убежден. А после обеда он пропал. Его обнаружили жандармы, пришедшие забрать его из дома силой на следующий день.

Он лежал на спине в гараже.

Сомнений в причине смерти не было – из области сердца торчал длинный металлический прут.

Машина стояла на домкрате, а рядом было спущенное колесо – свидетельство того, что здесь недавно меняли проколотую шину.

На рабочем столе лежал официальный бланк – повестка о явке, врученная накануне. В ней адресату сообщалось об обязанности любого выбранного присяжным заседать в суде ассизов, а также о том, что отсутствие в день слушания без уважительной причины карается штрафом в размере 3750 евро. А совсем рядом, все еще зажатый в тисках, стоял самодельный механизм, приводимый в действие охотничьими боеприпасами. Внутри жандармы обнаружили разорвавшийся патрон 12 калибра. По их словам, это была самодельная кротоловка.

Неизбывное любопытство заставило меня сразу же зайти в интернет. По фразе «Как сделать ловушку на крота» поисковик быстро выдал мне целых 437 тысяч результатов, но у меня получилось найти фотографию инфернального устройства, которое выглядело точно так же, как у присяжного.

Комментарий на форуме сообщал: «Всем добрый вечер. Эту ловушку на кротов мы сделали вдвоем с соседом, эффективность – 100 %. В трубку помещается патрон калибра 12. Когда крот задевает датчик, в него попадает снаряд. Могу прислать чертежи, если требуется. Вам нужно обработать трубку для патрона, изготовить ударный механизм и крышку, потом останется только спаять их».

На что только не идут мастера на все руки в борьбе с этим очаровательным животным.

Чтобы придать устройству еще бо́льшую эффективность, присяжный пошел на крайнюю меру: заменил патрон 12-го калибра металлическим стержнем. Несомненно, у него на участке жили кроты-гиганты вроде неокосмического крота в игре «Атака Неоса» – коллекционной карточной игре по вселенной «Ю-ги-о!», в которую мои сыновья играли часами до того, как увлеклись видеоиграми.

В секционном зале бригада чешет затылки. Как приступить к установлению повреждений?

Обычно мы сами продеваем зонд сквозь пулевые отверстия в ткани на всю глубину, чтобы зафиксировать угол ранения и, соответственно, направление раневого канала. Сегодня нам привезли потерпевшего уже со стержнем!

Как нам не разрушить структуру? При классическом вскрытии грудной клетки разрезают ребра справа и слева по бокам, а затем снимают ее переднюю часть, включая ребра и грудину. Но если так сделать, судмедэксперт рискует удалить стержень перед исследованием и разрушить внутреннюю траекторию.

Правильно поставленная задача – половина решения. Я иду в зал. При виде тела на ум приходит образ. В книге по пулевой стрельбе для охоты на крупную дичь автор рекомендовал всегда целиться в область сердца, чтобы не заставлять животное страдать. А чтобы лучше показать эту область и органы, в книге была напечатана серия фотографий вскрытого с левой стороны оленя. На фото грудная клетка животного была разрезана по боку, легкое удалено и было отчетливо видно сердце и траекторию пули, сразившей оленя наповал.

Я предлагаю Мари следовать этому необычному протоколу. Она делает большой разрез под левой рукой, открывает грудную клетку, из которой удаляет боковую часть, а затем удаляет легкое. Так она получает доступ к левой стороне сердца. В нем в направлении спереди назад насквозь проходит застрявший одним концом в позвонках металлический стержень, наповал сразивший присяжного.

Несколько недель спустя Мари вызывают на место обнаружения тела для следственного эксперимента. Эта процедура отличается от реконструкции преступления, которая проходит в присутствии судебного следователя и одного или нескольких предполагаемых преступников.

Следственный эксперимент может быть организован по инициативе следователей и только в их присутствии.

Это делается для проверки нескольких гипотез перед тем, как продолжить следствие.

Мари собирает необходимое снаряжение – белый комбинезон, маркировочный материал, сантиметровую ленту и непременно что-нибудь перекусить – и сообщает о своем уходе в секретариат.

– Ты пойдешь в тоннель? – спрашивает ее одна из секретарей тоном наполовину обеспокоенным, наполовину восхищенным.

– Тоннель? Какой тоннель?

– Тот, который выкопал этот тип. Где его убило кротобойкой.

– Что за новость? Ничего не понимаю.

– Нам же шеф рассказывал.

Каюсь, грешен. После вскрытия история о смертельном механизме распространилась по всей службе и даже стала любимой темой разговоров в команде. Секретари засыпали меня вопросами, и я придумал для них собственную версию истории, навеянную персонажами игры «Атака Неоса».

– Ужасная, конечно, вышла история с этими кражами… Жандармы мне все рассказали… Тянулась уже несколько лет. Понятно, что дело к тому и шло…

Тут я сделал паузу, чтобы заинтриговать собеседниц.

– Кражами?

– Да, у жертвы была навязчивая идея залезть в дом к соседу и обокрасть его. И только его.

– Как глупо!

– Очевидно. Не все же могут похвастаться рациональным поведением.

– И что же дальше?

– До этого его ловили раз пять. И каждый раз он возвращал украденное, обещал лечиться и поэтому никогда не был в тюрьме. Кроме того, он был под наблюдением психиатра Сенона.

Мой коллега профессор Сенон – крупная фигура в криминальной психиатрии. Он работает в Пуатье, но его репутация выходит далеко за пределы Франции.

Вовлеченность Сенона придала достоверности моему рассказу.

– Так он был клептоман?

– Именно, клептоман. Но форма клептомании у него была своеобразная. А еще он страдал расстройством личности, чем-то вроде извращения. Зациклился на соседе. Ему нравилось наблюдать за его смятением, хотя он знал, что сразу попадет под подозрение после очередного проникновения в дом.

Две молодые женщины выразили свое молчаливое согласие. Раз уж так сказали жандармы… И раз Сенон, авторитет для всех психиатров службы, был причастен к этому, тогда, должно быть, это все правда.

Самое сложное в рассказе невероятной выдуманной истории – заставить собеседника заглотить наживку.

Начало было положено хорошее, но самое сложное оставалось впереди – мне было трудно сохранять серьезность.

– Несмотря на приводы в жандармерию и постоянное наблюдение, попыток он не бросал. Возмущенный сосед превратил свой дом в крепость. Он поставил высокий забор, расставил повсюду сигнализацию, обмотал все колючей проволокой, острой как бритва.

– Не может быть!

– Нет-нет, так и было. Но все напрасно. Вор перерезал решетки, срывал сигнализацию, перелезал через колючую проволоку.

– Но он мог пораниться!

– К счастью для него, такого ни разу не случалось. И вот однажды…

– Его застрелило кротобойкой?

– Нет. Наоборот. Он оставил попытки залезть в дом к соседу. Как будто бы. Это было необычно, и сосед подумал, что вор заболел или переехал, но нет. Он никуда не уезжал.

– И что?

– Опасаясь внезапного вторжения, сосед внимательно осмотрел свой участок. Вот как он обнаружил… тоннель!

– Не может быть!

– Именно так: узкий проход, еще не законченный, но уже подкопанный под участок соседа. В нем-то тот и установил ловушку. Остальное вы знаете.

В жизни судмедэкспертов всегда есть место необыкновенным случаям, и это может придать правдоподобия любой безумной истории.

Мари хохочет, разрушая смехом плоды моего воображения. «Что за чушь! Бедный парень умер у себя в гараже». Затем она убегает, оставляя позади вытянутые лица.

Однако и следственный эксперимент не пролил света на точные обстоятельства смерти. Согласно материалам расследования, мужчина переживал депрессивный эпизод. На продолжение заседания после обеда в понедельник он не явился из-за проколотой шины – он сообщил об этом в суд, но до зала, где заседал суд ассизов, информация не дошла.

Оказало ли требование явиться в суд для исполнения гражданского долга такое давление на него, что он не выдержал и покончил с собой? Или он случайно активировал механизм ловушки в поисках инструмента? И что тогда делает шестидесятисантиметровый стержень в устройстве для боя кротов длиной 12–13 сантиметров, вес которого не превышает 100 граммов? Наши вопросы остались без ответа.

Ясно только одно: конец тоннеля он увидел.

Лишняя реанимация

Палящий зной, пришедший в регион, наносит немало вреда. Старички мрут как мухи, а тела в такой жаре разлагаются очень быстро. И когда сосед или родственник начинает бить тревогу, врач, констатирующий смерть, видит уже разложившееся тело, иногда почти до состояния жижи. В таких условиях невозможно узнать, скончался ли покойный естественным образом, или ему помогли. Поэтому, выписывая заключение о смерти, врач ставит отметку в графе «судебно-медицинское препятствие». Захоронение становится невозможным, перевозчикам тела остается только передать останки в судебно-медицинский институт.

Проблема в том, что поток поступающих тел намного превышает возможности нашей службы. Как назло, сломался крематорий. Кандидаты на кремацию переходят в режим ожидания, заполняя и без того переполненные холодильники морга. Нам пришлось реквизировать зал, обычно предназначенный для приема семей, и охладить его до 12 °C, чтобы разместить часть не помещающихся тел.

12 °C – это достаточно прохладно, чтобы замедлить разложение плоти, но совершенно недостаточно, чтобы остановить его.

Запах уже начинает чувствоваться.

Несколько раз я обращаюсь к руководству университетского центра, пытаясь объяснить, какая патовая у нас ситуация и как важно нам иметь холод. Несколько раз подряд я слышу один ответ: «Все хотят холод».

В связи с авралом на работу вышли все сотрудники службы. Наша цель сейчас – обрабатывать каждого нового поступившего как можно быстрее. Похоже одновременно и на конвейер, и на гонку на время. Тела нужно осматривать как можно скорее, в состоянии, наиболее близком к тому, в котором их обнаружили, до того как разложение продолжит свою работу и скроет все улики.

В то утро в папке, лежащей в секционном зале около все еще закрытого чехла с трупом, можно прочитать о женщине лет шестидесяти, заядлой курильщице с лишним весом и страдающей серьезными проблемами с сердцем. Довольно типичная картина.

Однако у семьи остались вопросы. За два дня до смерти женщина обратилась врачу. Последний, по всей видимости, не обнаружил у пациентки никаких тревожных признаков. Может быть, он не осмотрел ее или что-то упустил? Между строк я читаю возможное дело о привлечении к медицинской ответственности. Отсюда и запрос на вскрытие.

По словам присутствовавшего на месте сотрудника судебной полиции, смерть наступила накануне утром. Но когда я открываю чехол и вижу тело, у меня возникают сомнения.

Поверхностные вены, видимые под кожей[45]45
  Так называемая гнилостная венозная сеть образуется в результате гнилостного изменения крови в сосудах, которая далее проникает через стенки вен и окрашивает кожу по ходу вены в грязно-бурый, а потом и в зеленый цвет. Получается древовидный рисунок под кожей. – Прим. науч. ред.


[Закрыть], очень насыщенного темно-красного цвета – это признак разложения крови и ее посмертной циркуляции, вызванной газами разложения. Губы опухшие, нос и рот обильно покрыты влагой. Естественно, вчера на улице было выше 40 °C, а женщина жила в маленькой квартирке на верхнем этаже бюджетной высотки, с окном, выходящим на юг. Жара там, должно быть, стояла страшная. Тем не менее я задаю вопрос полицейскому.

– В квартире было жарко?

– Как в печке. К тому же тело находилось под прямыми солнечными лучами за закрытым эркером.

– Вы измеряли температуру?

– Нет, она была мертва.

– Не ее, а воздуха в комнате.

– Нет, я об этом не подумал.

– А вы уверены в дате смерти?

– Соседи видели даму рано утром. Но когда вечером сын позвонил ей по телефону, она не ответила. Он забеспокоился, отправился к ней домой и нашел ее лежащей на полу. Он позвонил в скорую. Мы прослушали запись разговора. Она у меня на компьютере. Не знаю, оправится ли он.

– Почему? Что на записи?

Полицейский запускает запись разговора между врачом-консультантом и сыном:

– Ваша мама может говорить?

– Нет.

– Она дышит?

– Нет.

– Вы измеряли ей пульс?

– Пульса нет.

– Где вы мерили?

– На шее и запястье. Я знаю, как это делается, проходил курс по оказанию скорой помощи.

– Значит, вы умеете реанимировать?

– Да.

– Тогда действуйте. Начинайте массаж сердца и искусственное дыхание.

– Вы уверены?

– Да, конечно. Вы справитесь. Помощь уже в пути. Мы поможем вам.

Я смотрю на полицейского, на лице которого застыла гримаса отвращения.

– Ну и что же?

– Когда приехала скорая, парень действительно делал ей дыхание рот в рот. Но женщина уже несколько часов была как мертва. Закоченела и немного позеленела.

Я стараюсь не представлять себе эту сцену.

Никогда нельзя точно сказать, как далеко может зайти самоотверженность сына, если дело касается спасения его матери. Даже уже мертвой.