Текст книги "Репортаж из морга. Как судмедэксперт заставляет говорить мертвых"

Бегунья

Около 7:30 утра, августовское солнце предвещает жаркий день. Как всегда по утрам, Клеманс бегает трусцой. Молодая женщина, только что отметившая 26-летие, в наушниках на автомате бежит по привычному маршруту в сельской местности Пуату. Пробежав несколько километров по узкой тропинке, она выбегает на фермерскую дорогу между двумя кукурузными полями. Сезон выдался хороший – высокие стебли кукурузы закрывают горизонт. Клеманс не слышит, как сзади накатом движется машина.

Внезапно перед ней оказывается мужчина, она подскакивает от неожиданности. Он заговаривает с ней. Она останавливается, вытаскивает наушник.

– Да?

– Не хочешь потрахаться, прямо сейчас?

– Вы что, с ума сошли?

Это все, что она успевает сказать. Парень набрасывается на нее – резко рвет майку, хватает за руку и швыряет на землю. Она борется, кричит. Он бьет ее, кулаком по лицу, ногой в живот. Потом сильно сжимает ей шею, давит все сильнее и сильнее. Клеманс умоляет его остановиться. Он сжимает еще крепче. Она больше не может дышать. Задерживает дыхание и чувствует, что теряет сознание. Клеманс вот-вот умрет.

Внезапно воздух возвращается в легкие. Дезориентированная, ошеломленная, но живая, сквозь слезы она видит нападавшего, который убегает с криком: «Я больше не хочу, я не хочу!»

Несколько часов спустя, благодаря оказавшему помощь автомобилисту и жандармам Невиля-де-Пуату, Клеманс осматривают в отделении судебно-медицинской экспертизы, чтобы оценить тяжесть полученных травм. Обнаружены множественные ссадины, гематома под левым глазом и следы от ногтей на шее. Клеманс много плачет, у нее все болит. В заключение Мари настаивает на том, что позже будет необходимо провести оценку психологического ущерба, нанесенного потерпевшей. После отделения неотложной помощи, где у Клеманс диагностировали легкое растяжение связок шейных позвонков и установили ей шейный ортез, она возвращается домой с рецептом на обезболивающее.

Тем временем преступник арестован. Жандармам не пришлось долго его искать. Мужчина живет в двух шагах от места нападения. Сорока девяти лет, холост, управляет семейной фермой, никогда не привлекал внимания. Он признает нападение перед следователями, затем перед следственным судьей, утверждая, что не понимает, что с ним произошло, и выражает глубокое сожаление. По обвинениям в покушении на изнасилование и убийство его заключают под стражу до суда.

Семь месяцев спустя, пока идет расследование, судья просит меня снова осмотреть потерпевшую, чтобы повторно оценить ее состояние. У молодой женщины, которую я осматриваю, все еще осталось несколько незначительных физических проблем. Есть жалобы на умеренные боли, в том числе головные.

А вот в психологическом плане картина ухудшилась, как отметил опытный психиатр, обследовавший Клеманс за три недели до меня. Я читаю в его отчете: «потеря интереса к жизни, беспокойство, сверхбдительность, нарушение сна». Клеманс сообщила ему, что больше не может ни ездить в общественном транспорте, ни заходить на подземную автостоянку. У нее налицо все клинические признаки посттравматического стрессового расстройства.

Судья также просит меня оценить степень опасности нападения. Я снова анализирую фотографии дела, сделанные при экстренном осмотре. Рассказ Клеманс, как и царапины и следы удушения у нее на шее, свидетельствует в пользу двух отдельных эпизодов сдавливания. Преступник сначала схватил жертву за шею, чтобы обездвижить ее, потому что она сопротивлялась. Именно на этом этапе он вонзил ногти в кожу, оставив глубокие царапины. Как только жертва оказалась в надежном захвате, он сжал ей горло обеими руками, вызывая сдавливание дыхательных путей, отсюда и ощущение остановки дыхания, прекрасно описанное Клеманс.

Это чрезвычайно опасно: если бы нападавший продолжил сжимать шею дальше, он, несомненно, убил бы бегунью.

Я увидел эту девушку снова только два года спустя, во время судебного процесса над нападавшим в суде ассизов Вьенны в Пуатье.

Ей совсем не стало лучше. Судебный процесс только усугубил ее переживания, поскольку ей пришлось неоднократно рассказывать о нападении и, следовательно, переживать его заново. Сначала дважды перед жандармами, затем перед следственным судьей, экспертом-психиатром, экспертом-психологом, который сообщил о ее тревожно-депрессивном состоянии, затем перед судмедэкспертом, а потом снова перед судом ассизов.

В то же время она не наблюдалась у психолога, а успокоительные препараты и антидепрессанты, прописанные терапевтом, ей не помогли. Я убежден, что более тщательный подход к преодолению стресса и правильное психологическое сопровождение помогли бы не допустить некоторых из ее симптомов или облегчить их.

Другая сторона тоже не в лучшей форме – нападавший на скамье подсудимых пребывает в подавленном состоянии. Бедный парень, вся жизнь которого заключалась в работе на ферме, почти не имевший отношений с женщинами, «неспособный к отношениям» – скажет осматривавший его психиатр.

На вопрос председателя суда подсудимый вновь говорит о своем стыде, о вине, которая его душит, и о том, что его все не покидает вопрос: «Почему я это сделал? Почему?»

Мои фактологические показания ограничиваются пересказом моего же экспертного заключения – описанием повреждений и их развития. Когда дело доходит до допроса, обвинитель довольно резко спрашивает меня: «По вашему мнению, господин эксперт, мог ли обвиняемый убить в тот день?» Я смотрю на присяжных, четырех женщин и двоих мужчин: все неподвижны. Они ждут моего ответа. «Да, господин обвинитель. Но он этого не сделал. Он ослабил давление». Услышав мой ответ, обвинитель приобретает раздраженный вид.

На следующий день наступает время прений.

Адвокат Клеманс рассказывает о разрушенном будущем беззаботной молодой женщины, «которая была так счастлива», чья «жизнь была прекрасной, многообещающей, освещенной жизнерадостностью» до этой скверной встречи.

Клеманс оказалась «в состоянии посттравматического стресса, сверхбдительности», с чувством, что в любой момент с ней может случиться что угодно, что все может исчезнуть в одночасье, «одним махом».

Тем, что выжила, Клеманс обязана исключительно своему упорному сопротивлению и годам занятий боевыми искусствами.

Теперь поднимается обвинитель, чтобы произнести речь. Прибегая к громким словам и широким жестам, он превращает Клеманс в героиню смертельной схватки, отдавая дань ее сопротивлению при попытке изнасилования и убийства.

Чтобы подчеркнуть свои слова, он перечитывает одно из заявлений жертвы: «У меня есть отчетливое чувство, что он всем сердцем хотел убить меня».

Затем обвинитель проходится по длинному списку женщин, убитых на пробежке незнакомцами, и приходит к выводу: «Пытаться понять – не значит простить вину».

Он настаивает на заключении эксперта-психиатра.

«У нападавшего, конечно, был импульс к действию, но он смог самостоятельно прервать нападение, следовательно, этот импульс не создавал непреодолимого принуждения, что могло бы уменьшить ответственность подсудимого».

У него, без сомнения, было намерение изнасиловать и убить. Требуется приговорить его к десяти годам лишения свободы с принудительным лечением.

После этой атаки обвинения адвокат защиты делает со своей стороны все возможное.

Он напоминает, что подсудимый ранее не был судим, описывает единственную жизнь, знакомую ему, – семейную ферму, которая передавалась из поколения в поколение от отца к сыну.

Обвиняемый возложил на себя моральный долг продолжать семейное дело. Без женщины в своей жизни, за одним кратким исключением, без друзей, без отпусков, он с подросткового возраста сам строил свой суровый быт, никогда не имел проблем с законом, не прибегал к насилию, замкнутый в своей семейной и профессиональной жизни.

Затем он уточняет для присяжных: «Вы не судьи, в чем пытается убедить вас господин обвинитель, вы здесь не только для определения наказания, но и для квалификации фактов».

Ставки высоки, поскольку, в зависимости от квалификации, срок наказания варьируется от обычного до двойного.

Что касается попытки изнасилования, напоминает адвокат, этот термин означает попытку сексуального проникновения. Однако при нападении не было даже прикосновений сексуального характера, подсудимый только порвал на потерпевшей майку.

Что до покушения на убийство, адвокат настаивает на том, что нападение прервал обвиняемый, что означает добровольный отказ от совершения преступления. Он уточняет, что «просит не оправдания, а приговора в соответствии с переквалификацией фактов».

Последнее слово остается за обвиняемым. Он неловко поднимается с места: «Я не понимаю. Я признаю свои ошибки, но не узнаю себя. Я не мог совершить такое. Виню себя… И не понимаю». Он заливается слезами.

Его приговаривают к восьми годам лишения свободы за покушение на убийство и сексуальное домогательство и пяти годам принудительного лечения. Обвинение в попытке изнасилования отклонено. В качестве компенсации ущерба, причиненного потерпевшей, он должен выплатить ей 8900 евро.

Я сохранил редкое фото из зала суда: на нем обвиняемый, полностью завороженный происходящим.

Парень не мог понять, что с ним произошло, и, на мой взгляд, в тюрьме он этого тоже не поймет.

Его мозг на мгновение уступил место чему-то, что он не мог выразить словами: импульсу, который он не мог контролировать или не знал как, внезапно пустившему под откос две до этого самые обычные жизни.

Подсудимый перешел от неизменного уклада повседневной жизни на ферме, зависящего от времен года, к застывшему тюремному пребыванию. Его жертва потеряла ориентиры и заблудилась в страшном мире, полном опасностей. В то августовское утро 2014 года часть Клеманс навсегда осталась на грунтовой дороге в кукурузных полях.

Мумм

Обычный мартовский вторник. Я пользуюсь перерывом в расписании, чтобы написать отчеты. Это очень важное время для судмедэкспертов. Но длится оно ровно до того момента, когда телефонный звонок дает сигнал к выезду: любитель прогулок на природе только что обнаружил тело на поляне где-то на востоке департамента.

Вот он, технологический прогресс: жандарм дает мне GPS-координаты участка. Больше нет необходимости в утомительных объяснениях или промежуточных пунктах встреч посреди поля у мигалок. Мне нужно только ввести долготу и широту в бортовой навигатор и позволить ему вести меня.

Я собираю на выезд ту часть команды, которая прямо сейчас не занята в каком-нибудь важном процессе: на суде ассизов, в следственном эксперименте или вскрытии. Ну что же, из всего можно извлечь какой-нибудь урок. Так что со мной в путь отправляются руководитель клинической практики[32]32
  Руководитель клинической практики университетской больницы (фр. chef de clinique des universités) – университетский сотрудник, выполняющий двойную функцию – обучение и исследование. Часть его рабочего времени также занята оказанием медицинской помощи. – Прим. перев.


[Закрыть] и интерн.

Как обычно после выезда на тело, в нашем материальном обеспечении пополнение – в этот раз два рюкзака.

Долгие годы мы таскали чемоданчики по грязи, по крутым склонам или скальным откосам, и в итоге я согласился на покупку рюкзаков.

Только они оставляют руки свободными во время продвижения к телу, иногда очень непростого. Пора грузить вещи в машину, и вот мы уже в пути.

Сорок минут спустя мы пересекаем заграждение жандармерии, перекрывающее небольшую грунтовую дорогу, граничащую с несколькими павильонами 1960-х годов.

Чуть дальше, у леса, в не слишком густой рощице молодых дубков, стоят синие машины. У фургона криминалистов уже раскрыт тент и работают батареи. Двое техников на месте преступления в белых комбинезонах обтягивают обширный периметр желтой лентой, на которой крупными буквами написано «Национальная жандармерия. Пересекать запрещено». Еще двое осторожно ходят по земле с металлоискателями в поисках улик. Их первые находки отмечены желтыми пластиковыми табличками. Всего работает около десяти человек.

По прибытии нас встречает старший следователь. Он кратко обрисовывает ситуацию.

– Человеку, гулявшему по лесу, показалось, что он увидел человеческий череп сквозь кучу опавших листьев, и он сообщил нам. Патруль, отправленный на место, подтвердил находку, ничего не трогая. Красивый чистый череп, вам для разнообразия…

– Спасибо за такое внимание, действительно, а то все что-то одно и то же.

Дело в том, что у меня только что закончилась такая полоса, когда мне попадались исключительно гнилые и пахучие трупы. Думаю, что за три недели я прошелся по всему спектру ароматов: запахи прогорклого масла, сыра маруаль, бургундского сыра… Последнее тело забирали под проливным дождем, ночью, на скользком спуске, под светом прожекторов бригады криминалистов. Стоял собачий холод, поэтому мы обрадовались ощущению ласкового тепла, излучаемого мертвецом, довольно сильно разложившимся. Его тело кишело личинками: именно они создавали это внезапное тепло.

По определению, тот факт, что скелет найден в природе, означает подозрительную смерть.

Уже давно стало дурным тоном умирать где бы то ни было, кроме больницы.

За неимением лучшего сойдет и собственная постель, конечно. Старший следователь продолжает:

– Техники уже собрали первые улики, пока ждали вас. Пойдемте, доктор, мы вам все покажем.

Про себя я отказываюсь от домыслов относительно состояния тела. Когда я забираю труп с места происшествия, обычно мысленно провожу вокруг него три круга. Первый – это общее окружение: тип района в городе, фешенебельный или простой; природная среда (лес, поле, пруд…); погода в предыдущие недели (жарко, холодно, влажно, сухо…). Все это влияет на процессы, протекающие в теле, – на его разложение или же, наоборот, сохранность.

Что ж, если тело уже в виде скелета, погоду можно не принимать во внимание: этот март был холодным, смерть наступила по меньшей мере несколько месяцев назад. Мой первый круг ограничивается этим лесом.

Время надевать экипировку. Сначала я объясняю руководителю клинической практики и своему интерну, что попасть на место преступления можно только при двух условиях: полное защитное облачение, чтобы не загрязнить место, и зеленый свет от старшего следователя.

Затем мы переходим к практике: каждый надевает комбинезон, ботинки, маску и перчатки поверх обычной одежды под веселым взором жандармов, уже экипированных с головы до ног.

Я пользуюсь этим моментом, чтобы дать несколько здравых дружеских советов, подсказок, проверенных многолетним опытом. Например, не одеваться слишком тепло под комбинезон, даже в прохладную погоду, если вы не хотите закончить день в портативной сауне а-ля парник. Или иметь под рукой, помимо необходимых для осмотра тела хирургических перчаток, еще и пару прочных хозяйственных, очень полезных для определенных манипуляций.

Для другого моего совета уже слишком поздно. На интерне обувь на каблуках, которые совершенно не подходят для этой ситуации…

Нам остается только вооружиться незаменимым устройством, то есть цифровым фотоаппаратом, и пройти по стопам следователей. О том, чтобы свободно прогуливаться внутри обозначенного периметра, не может быть и речи.

Чтобы никто не наступил на улики, техники разметили коридор доступа и зону движения, за которую выходить нельзя.

Пересекая желтую ленту, мы входим во второй круг, на прилегающую территорию. Здесь у нас больше шансов найти следы или улики.

Один за другим мы продвигаемся за нашим проводником. По обе стороны от отмеченного коридора пронумерованные желтые таблички указывают на интересные объекты, обнаруженные командой криминалистов.

Справа женский ботинок со сломанным каблуком. Чуть левее – очки без одной линзы. Еще дальше – второй ботинок. Если эти предметы принадлежат жертве, мы можем предположить, что здесь шла борьба.

Металлоискатели жандармов с завидным постоянством издают резкий писк. Мы наблюдаем, как жандарм осторожно наклоняется, смахивает опавшие листья и чаще всего идет дальше, пожимая плечами. Еще одна пивная крышка.

По-прежнему идя по пятам за старшим следователем, мы приближаемся к объекту всеобщего внимания, мягко выступающему рельефу в толстом ковре из дубовой листвы.

Округлая форма светло-коричневого цвета, гладкая на вид, лишь частично проступает сквозь листву. Эта форма, без сомнения, напоминает человеческий череп.

И вот мы достигли еще одной границы, тоже отмеченной желтой лентой, образующей вокруг черепа круг диаметром два метра. Это мой третий круг – непосредственного окружения. Я останавливаю команду. Не только для того, чтобы показать им, кто здесь главный, но, прежде всего, чтобы объяснить, что делать дальше.

– Пока подождите меня здесь. Сначала я зайду в эту зону один, чтобы установить положение тела. Так мы не наступим трупу на пятки, не зная, где они у него.

Я продвигаюсь вперед один, перед каждым шагом осторожно раздвигая опавшие листья, и, к моему большому удовольствию, натыкаюсь на кость.

Доказательство того, что судмедэксперт не зря ест свой хлеб. Более того, речь идет не об одной кости, а о двух: лучевой и локтевой – неразлучных друзьях в предплечье. А вот кисть отсутствует.

Я ставлю новую желтую табличку и продолжаю исследование, осматривая снизу вверх предплечье, а потом плечо. Затем появляется короткий рукав старомодного халата, сшитого из синтетической материи и потому еще целого. Женские ботинки, халат: вырисовывается гипотеза о том, что скелет принадлежит женщине.

Теперь я приступаю к надплечьям. Начинаю освобождать останки, помещая листья, покрывающие их, в большой контейнер. Все, что находится на теле, под ним и рядом, будет собрано и доставлено в институт судебной экспертизы для сортировки. По моему указанию руководитель клинической практики и интерн тоже начинают сгребать листву.

Теперь становится видно голову, наклоненную в сторону. Нижняя челюсть отсутствует – должно быть, оторвалась и упала на землю. Вряд ли она где-то далеко. Поищем позже.

Продолжаю стряхивать листву со скелета по направлению к ступням. Попутно замечаю под застегнутым спереди халатом что-то вроде хлопковой ночной рубашки, довольно плохо сохранившейся. Крупный цветной узор и пастельные тона напоминают мне одежду моей бабушки. Я поднимаю голову, чтобы обратиться – чего обычно не делаю – к жандарму.

– У вас не пропадал пожилой человек в этом районе? Например, женщина с болезнью Альцгеймера примерно два года назад?

– Почему именно два года назад, шеф?

Это интерн осмелилась задать рискованный вопрос.

– А вы сами как думаете?

– Ну не знаю, из-за состояния скелета?

– Но вы ведь его не видели…

– Ну да, но кости же торчат тут и там, и потом… Череп.

– Да, но это только открытая часть. Плоть исчезает с открытых участков через несколько недель или, самое большее, через несколько месяцев, но вы все равно не знаете, в каком состоянии находятся живот и грудь.

– И?

– Чтобы установить дату смерти, нужно не только тело…

…Большую роль играет еще и окружающая среда. Здесь я ориентируюсь по растениям…

– …Посмотрите на слой опавшей листвы на теле. Это дубовые листья. Вы заметите, что самый верхний слой состоит из листьев в относительно хорошем состоянии. Они сохранили свою форму. Сейчас март, значит, это те, что остались с прошлой осени. А ниже находится еще один слой листьев, они гораздо более поврежденные. Они с позапрошлого сезона. А рядом с телом, глубже, есть еще один, более разложившийся слой, который соответствует еще более раннему сезону. Этого последнего слоя на теле нет, из чего я делаю вывод о двух годах. Примерно. Во всяком случае, два листопада. Две осени-зимы, если хотите.

От моих объяснений интерн теряет дар речи. ну или почти теряет.

– Но это безумие!

– Что именно?

– У нас никогда не было занятий на эту тему.

– То есть «в учебнике такого не было»?

– …

– А как же ваши собственные знания? Вы не делаете компост? Не занимаетесь садом?

– Нет, я живу в квартире.

– Вот вам и ответ. Судмедэксперт должен жить в деревне и делать компост… К тому же это полезно для планеты.

Следователь прерывает наш культурный диалог:

– Не хотелось бы лишать вашего интерна практических занятий, но отвечу на ваш вопрос: нет, доктор, у нас нет таких заявлений о пропаже.

Я осматриваю низ халата ниже колен. На даме довольно толстые нейлоновые колготки в плохом состоянии. Однако в них, как в мешке, сохранились мелкие кости стоп и лодыжек, избежав попадания в перегной. Какая удача. Затем я перехожу к другой стороне тела и снимаю листья с оставшейся части скелета. Теперь моя команда может занять свое место: мы уже знаем, куда можно ступать.

Я, конечно, делаю много снимков на всех этапах расчистки. Молодежи объясняю дальнейшие действия:

– Теперь мы должны найти нижнюю челюсть и все зубы, которые могли упасть в землю. Это важно для идентификации, если повезет найти ее дантиста. К счастью, одежда не позволила скелету рассыпаться. Но все равно нужно найти шейные позвонки, которые вышли погулять. Еще нужно поискать кисти – они должны быть где-то под листьями.

Сбор скелета начинается с черепа.

Верхняя челюсть с зубами полностью отделена от остальной части черепа. Также отсутствуют несколько зубов, выпавших после смерти, о чем свидетельствует идеальное состояние альвеол. И вот мы на коленях копаемся в почвенном слое в поисках потерявшихся зубов. И находим нижнюю челюсть.

Затем мы собираем несколько шейных позвонков, разбросанных в листве.

Теперь нужно забрать оставшуюся часть скелета, не растеряв кости по пути. Методика состоит в том, чтобы поднять тело вместе с той частью земли, на которой оно покоится. Таким образом, окончательная очистка и досортировка будут проходить в помещениях института, защищенных от непогоды и при оптимальном освещении. На мой взгляд, это наилучший способ не оставить случайно позади главный ключ к разгадке.

Для этого две моих помощницы встают по бокам от трупа, каждая вооружена крепкой лопатой для земляных работ. Начиная с зоны ступней, они просовывают полотно лопат под туловище на несколько сантиметров вглубь почвы и приподнимают. Тем временем я немедленно помещаю под приподнятый пласт земли конец длинной и твердой алюминиевой платформы, затем лопаты перемещают на новое место, и мы повторяем процедуру, пока все тело не оказывается на платформе. Теперь все оно упаковано в большой чехол и отправляется в институт судебной медицины.

Однако, хотя тело и освобождено, садовые работы еще не окончены.

– Ваша очередь!

– Наша?

– Ну да, немножко поэзии, а то мы заскучаем… Спойте нам что-нибудь, соответствующее случаю!

– Я не понимаю, шеф!

– Вот, возьмите лопату и ведро. И давайте споем вместе… Вам нравится Превер? Будем петь «Опавшие листья»[33]33
  «Опавшие листья» (фр. «Les Feuilles mortes») – популярная французская песня, написанная на стихи поэта Жака Превера. Впервые прозвучала в фильме «Врата ночи» Марселя Карне, где ее исполняли Ив Монтан и Ирен Йоахим. – Прим. перев.


[Закрыть], очень вдохновляющая песня. Опавшие листья собирают лопатой…

Мы снимаем новый слой перегноя с того места, где лежали кости, уделяя особое внимание областям, где были стопы, руки и голова. Ведра с землей и контейнеры с листьями доставят в институт вслед за телом.

Когда мы покидаем отмеченную область, раздается писк устройства, за которым вскоре следует победный крик. Один из жандармов с металлоискателем только что вытащил на свет божий красивый старинный кухонный нож.

Объект запечатывается как вещдок в ожидании продолжения расследования и полного осмотра нашей жертвы.

По возвращении в университетскую больницу моя команда сопровождает скелет, все еще в чехле, и череп с отдельными деталями в ведре в центральное радиологическое отделение больницы. Сканирование не выявило ничего аномального. Ни пуль, ни переломов, ни каких-либо других признаков нападения. Приходится констатировать, что после часов тяжелой работы мы не располагаем никакими версиями о том, что произошло с дамой. Может быть, вскрытие расскажет нам больше.

Конец первого дня.

На следующее утро вокруг служебной кофеварки собирается толпа. Следователи жандармерии и вся моя команда набивают себя венскими пирожными, очень довольные тем, что могут насладиться завтраком до начала вскрытия: ведь тело гарантированно не будет дурно пахнуть. Обычно, когда мои посетители узнают, что в соседней комнате их ждет созревший гнилой труп, они становятся заметно менее прожорливыми.

Интерн пользуется случаем, чтобы испортить настроение.

– Честно говоря, не понимаю, что нам даст аутопсия скелета.

Кое-кто потерял возможность промолчать, и я собираюсь доказать ей, что она неправа.

Открытие чехла – это момент, в ожидании которого ноздри окружающих всегда трепещут.

Если, конечно, содержимое находится в продвинутой стадии разложения и не заполняет весь зал сладкими ароматами подлеска и гумуса, как сегодня. В одно мгновение мы переносимся в атмосферу вчерашнего леса.

Сейчас самое сложное – переместить тело на секционный стол. Опасный момент: каждый раз мне вспоминается случай одной из университетских коллег, которая завалила манипуляцию по перемещению тела во время практической части конкурса на должность лектора. Тележка, на которой покоилось тело, имела колесики без запорных устройств и во время перемещения выскользнула. В результате покойник с громким стуком упал на кафельный пол.

У нас ничего подобного не произойдет. Опыт и наличие запорных механизмов на колесиках тележек позволяют нам аккуратно разместить останки неизвестной бабушки в удобном положении на столе. При перемещении я классифицирую ее как участницу в полулегком весе. Это ничего не говорит о ее «живом» весе. Если кости столкнутся друг с другом во время маневра, будет к лучшему, что плоти на них не осталось.

Осмотр продолжается при резком свете операционных светильников. Пока ничего аномального не обнаружено. Чтобы завершить первоначальный наружный осмотр, мы возвращаем на место одежду, все еще с костями внутри. Надев ее, мы сразу замечаем два отверстия на халате. Параллельные друг другу, чистые и расположенные по центру спины – они, несомненно, появились в результате двух ножевых ранений. Интерн совершенно ошеломлена.

Нож, найденный накануне в лесу, лежит рядом, его принесли жандармы. Размер лезвия точно соответствует самой широкой прорези. Вторая, меньшая, без сомнения, результат неполного погружения лезвия. Я обращаюсь к молодежи.

– Итак, что же мы ищем?

– Следы ножа на кости, – хором отвечают руководитель клинической практики и интерн.

– Браво. Итак, начнем с того, что освободим содержащее от содержимого. То есть нужно ее раздеть.

Чтобы не повредить вещественные доказательства, я решаю не срезать одежду. На этом этапе она действительно служит важным доказательством совершенного насилия.

Я кладу жертву на спину и расстегиваю халат. Ночную рубашку снять немного сложнее, поскольку ребра застряли в остатках ткани. Но позвоночник сохранил целостность: позвонки все еще соединены друг с другом связками.

Что касается колготок, здесь нас тоже ждет сюрприз. Имеется большой разрыв в паху. Преступление сексуального характера?

Картина становится более четкой и одновременно более сложной.

Когда раздевание окончено, на моем секционном столе остается только фрагмент скелета без головы, рук и ног. Позвоночник и остальной скелет я поручаю руководителю клинической практики. Еще нужно рассортировать три больших контейнера: это работа для интерна, которая будет просеивать их содержимое.

– Это несправедливо, босс, почему я просеиваю? Это совсем неинтересно!

– Да, как и вскрытие. Совсем неинтересно. Вы ошибаетесь, это важный этап. Ваша задача – установить ее личность.

– И как? Как будто в этих ящиках лежат ее документы.

– Вроде того.

Интерн краснеет и молчит.

После долгих минут молчания, в течение которых я внимательно осматриваю под большими увеличительными стеклами поверхность костей, руководитель клинической практики начинает немного волноваться.

– Шеф, кажется, я нашла кое-что. Посмотрите!

Действительно, один из позвонков, расположенный напротив отверстия на кофточке, имеет очень четкий горизонтальный след, характерный для прохождения лезвия ножа.

Бабушка получила удар в спину на высоте седьмого спинного позвонка, эта зона очень чувствительна из-за наличия там нескольких крупных кровеносных сосудов.

Легко представить, что самый глубокий удар мог привести к быстрой смерти из-за массивного кровотечения.

В углу комнаты интерн приступила к просеиванию и сортировке всего, что было собрано на месте обнаружения скелета. Так она находит все мелкие кости кистей и отсутствовавшие зубы. Много зубов.

Старший следователь проявляет нетерпение.

– Итак, доктор, ваши выводы?

– Это явно насильственная смерть от ранения холодным оружием. Разорванные колготки наводят на мысль о сексуальном насилии. Пострадавшая – женщина преклонного возраста, со значительными признаками артроза на костях руки и позвонках. Однако на этом этапе расследования у нас нет данных для установления ее личности.

Возможно, изучение черепа могло бы пролить некоторый свет на личность погибшей – хотя в комнате и так достаточно светло… Я наблюдаю за тем, как руководитель клинической практики собирает череп.

Методом проб и ошибок она подбирает зубы к альвеолам. Метод действительно эффективный: невозможно вставить, например, правый центральный резец в лунку от такого же левого. Форма корней индивидуальна для каждого зуба, а следовательно, для каждой лунки – как ключ и замок. Но на такой подбор у нее уйдет немало времени.

Должен признать, что стоматологическое образование дает мне определенное преимущество. Поэтому я помогаю ей, подсказав несколько критериев распознавания зубов, позволяющих отличить верхние от нижних, правые от левых.

Специалист может определить каждый зуб в наборе (резец, клык, премоляр и моляр, верхний или нижний, правый или левый, первый или второй), просто взглянув на него.

Наконец каждый зуб, обнаруженный во время просеивания, находит свое пристанище и закрепляется каплей горячего воска. Разъединенная челюсть повторно склеивается воском, нижняя возвращается на место, все помещается в закрытый контейнер и отправляется на сканирование.

На этот раз речь идет уже не об исследовании беспорядочных элементов, как на первых снимках, а о получении трехмерных изображений головы жертвы. По снимкам такого типа действительно можно приблизительно восстановить вид лица, что помогает идентифицировать пропавшего человека. Но это уже другая история. Такая работа, довольно сложная и относительно дорогая, делается тогда, когда нет иного способа установить личность. Однако в нашем случае нужно идентифицировать пожилого человека, пропавшего около двух лет назад в этом регионе. Так что больших затруднений у жандармов возникнуть не должно.

Вот только жандармы не смогут рассчитывать на помощь стоматолога пострадавшей. Исследование зубов показывает, что она, по всей видимости, не посещала дантиста более двадцати лет. У нее нет ни протезов, ни коронок, что довольно часто встречается среди пожилых людей, живущих в деревне. Единственный след лечения – амальгама на премоляре. Я объясняю старшему следователю, что для установления личности стоматологическая карта не пригодится.