Текст книги "Репортаж из морга. Как судмедэксперт заставляет говорить мертвых"

Подозреваемый удовлетворяется тем, что стоит с рассеянным видом, ничуть не обеспокоенный. Он ждет момента, чтобы выйти на сцену.

И вот он в центре внимания.

На этот раз обходимся без статистов, роль жертвы исполняет полицейский манекен. Он лежит на земле, развернутый животом вверх. Нападавший сидит верхом на нем и яростно бьет его. Я вижу, что сила ударов возрастает.

Он бьет и бьет, и чем больше он бьет, тем ярче его взгляд. Наконец он останавливается, демонстрируя широкую улыбку удовлетворения, от которой холодеет спина.

Судья:

– Доктор, вы хотите что-нибудь уточнить?

– Да. Кажется, чего-то не хватает.

Улыбка мальчика, все еще сидящего на манекене, меркнет. Он пристально смотрит на меня, думает несколько секунд, затем кивает: «Да, вы правы». И он наносит жертве семь резких ударов в горло, прежде чем изобразить, как обливает тело спиртом и поджигает…

Во время судебного процесса за закрытыми дверьми в ноябре 2015 года суд по делам несовершеннолетних приговорил его к пятнадцати годам лишения свободы. Свидетель получил четыре месяца условно за то, что не сообщил о преступлении.

Вторая жертва, случайно раненная на улице, много плакала во время суда, сидя в одиночестве в углу зала. И ушла, унося с собой психологическую травму, разрушившую ее личную и профессиональную жизнь.

Дело К

Дело похоронили одновременно с Маргаритой. Восьмидесятивосьмилетнюю женщину, еще крепкую медсестру на пенсии, госпитализировали, потому что она в течение двух месяцев страдала от одышки и все больше и больше кашляла. Сначала лечение помогало. До обострения, закончившегося ее смертью через несколько дней после госпитализации.

По мнению дочери, все произошло слишком быстро, и она затребовала у больницы объяснений. Там ей сказали, что, вероятно, смерть наступила вследствие эмболии легочной артерии. Однако дочь это объяснение не убедило, и она обратилась в суд.

И вот через шесть недель после смерти запрос на проведение судмедэкспертизы оказывается на столе в моем кабинете, а тело – на столе в секционном зале.

Сразу отметим, что обратное было бы удивительно и даже несколько проблематично: не люблю, когда люди разваливаются на моих папках.

Эксгумация Маргариты завершилась без сучка без задоринки. Хотя уже прошло какое-то время, тело все еще в отличном состоянии, причем оно никакой консервации не подвергалось. Маргариту захоронили на очень сухом участке, а тела в такой земле разлагаются медленнее. Цветок все еще свеж.

Начинаю вскрытие с грудной клетки. Отличное начало: я не нахожу никаких следов эмболии легочной артерии! Обычно ее легко заметить по сгусткам крови, перекрывающим просветы сосудов, по которым кровь идет от сердца к легким.

Для больницы ситуация выглядит неважно.

Диагноз «эмболия легочной артерии» – классика общей медицины: к нему часто прибегают при отсутствии аргументов.

Инфаркта тоже нет.

С другой стороны, я нахожу иной интересный признак: у Маргариты массивный отек легких.

Вот и причина смерти: Маргарита «утонула» на больничной койке. Если можно так выразиться, конечно, потому что ее утопил отек.

Причин, вызывающих отек легких, множество, их перечень занимает страницы. Некоторые из них связаны с кардиологией. Да и сердце далеко не в лучшем состоянии, наблюдается сужение аортального клапана, его кальциноз. Так что недостатка в гипотезах нет: нарушения сердечного ритма, общая сердечная недостаточность…

Я продолжаю тщательный осмотр, переходя к кишечнику и добавляя еще несколько состояний к своему списку, стремительно превращающемуся в перечень в духе Первера: протез бедра, оперированный генитальный пролапс, удаленный желчный пузырь, атеросклероз сосудов…

И заканчиваю я мозгом, в котором тоже можно попытаться найти причину. Напрасно: у Маргариты не было ни кровоизлияния, ни инфаркта мозга, ни патологий, серьезными последствиями которых могут стать смерть мозга и сердечная недостаточность с отеком легких.

Я начинаю размышлять: «А что у нас с почечной недостаточностью? Почему бы нет…»

Едва осмеливаюсь подумать: «А почему бы и не… Отравление?» Все же дело было в больнице…

Тем не менее судебно-медицинская литература рассказывает о подобных особых случаях. Например, состояние одного пациента, госпитализированного в университетской больнице, постоянно то улучшалось, то ухудшалось.

Ухудшения приходились на регулярные посещения его жены по выходным, а улучшения – на будни, когда она не приходила. Разница была так значительна, что сначала ее подозревали, а потом обвинили в преступлении: во время визитов мадам добавляла дигиталис[56]56
  Сердечный гликозид дигоксин, выделенный из наперстянки, долгое время оставался единственным и незаменимым препаратом для лечения хронической сердечной недостаточности. При передозировке это опасный яд. – Прим. ред.


[Закрыть] в стакан месье…

Словом, вскрытие не поможет прояснить события. Нужна медицинская карта.

Я даже не успеваю направить запрос следственному судье – предполагая, что мне понадобится карта, он уже распорядился о ее изъятии.

Изъятие медицинской карты в больнице – всегда приключение. Для этого требуется несколько ключевых игроков. Полицейский, разумеется, а также заведующий отделением, представитель администрации и член Совета медицинской ассоциации.

Все это для того, чтобы соблюсти профессиональную тайну. И, что немаловажно, пациент зачастую проходит через несколько отделений, и в каждом на него заведена своя карта. Теперь начинается охота за сокровищами, цель которой – собрать все существующие материалы. После этой полосы препятствий большая папка с медицинскими документами наконец оказывается у меня в руках.

Папка опечатана, но открыта: все части перфорированы, как картотечные листы, и соединены бечевкой, заканчивающейся сургучной печатью, прикрепленной к картонке. Преимущество такой компоновки состоит в том, что файл можно просматривать, не нарушая печать. А неудобство в том, что с отдельными элементами иногда трудно работать. А папка сегодня солидная.

Я восстанавливаю порядок событий, уделяя особое внимание приему в больницу. Именно с этого момента и начинается дело: прием Маргариты в больницу закончился направлением в реанимацию. Отсюда я могу проследить всю историю госпитализации.

При поступлении ничего катастрофического нет: нет жара, артериальное давление такое, что все гипертоники позеленеют от зависти; при аускультации наблюдается небольшой шум в сердце, что неудивительно, учитывая кальциноз аортального клапана.

В отношении главной проблемы – одышки, которая беспокоит Маргариту, – аускультация выявляет хрипы в обоих легких. Звуки, которые услышал врач, приставив к телу стетоскоп, напоминали «Радио Лондон» в 1940 году, когда помехи мешали прослушиванию. Рентген грудной клетки подтверждает: у Маргариты острый респираторный дистресс-синдром. Что касается биохимического анализа крови, то, помимо снижения уровня натрия в крови, вероятно связанного с приемом диуретиков, он показывает гипергликемию, но в пределах допустимых значений.

«А что показывает ЭКГ?» – спросите вы меня. С благословления следственного судьи я обращаюсь к коллеге-кардиологу: он не обнаруживает нарушения ритма (вот беда, еще с одной гипотезой приходится распрощаться), но есть признаки сердечной перегрузки (это эффект сужения аортального клапана. Один балл в пользу сердечной недостаточности!).

Проще говоря, Маргарита попала в больницу с кардиогенным отеком легких.

Отек легких при госпитализации и при выписке (окончательной). Вывод очевиден: мол, идите дальше, тут смотреть не на что – отек легких! Ничего особенного, такое бывает. Вот дочь и расстроилась и поторопилась обвинить больницу…

Еще не поздно оставить все как есть. Но откуда это неприятное ощущение, что я что-то упускаю? Тем не менее вроде все ясно.

Я снова просматриваю папку от начала до конца. На этот раз прочитываю все сестринские записи строчка за строчкой.

Я всегда говорил: сестринская карта – это настоящая мыльная опера, часто самая ценная часть всех медицинских записей.

Потому что прилежное перо медсестер добросовестно описывает все, что происходит час за часом.

На Д4 у Маргариты случилось обострение сердечной недостаточности: снова появилась одышка с сухим кашлем, отекли нижние конечности, чего раньше не бывало, снимок показывает плевральный выпот. Кардиологическая ситуация ухудшается, сердце слабеет. Нехорошо. Но врачи реагируют оперативно: меняют лечение – и состояние больной улучшается.

Д8, и вот опять! Маргарита, до тех пор в своем уме, теряет память и ориентацию, речь становится бессвязной, она срывает с себя предметы одежды один за другим (любит, не любит, плюнет, поцелует…) перед тем, как пойти гулять почти голой по коридорам.

Быстро делают биохимию. Быстро проводят сканирование мозга, которое ничего не показывает – это хорошо, я тоже не нашел ничего особенного в мозге… Нет, это разладился ионный баланс[57]57
  Неустойчивая смесь ионов в крови. – Прим. авт.


[Закрыть]. Новое назначение врача, немного глюкозы – и вот баланс снова… сбалансирован. Маргарите возвращают рассудок и одежду. Да уж, медицина – непростая штука. Особенно когда пациентке 88 лет.

Д10: приближаются выходные. Маргарита сыта всем по горло и отказывается от лекарств. Она остается прикованной к постели три дня подряд. Ее дочь уехала на выходные. Отсюда упадок духа. Дети, не бросайте пожилых родителей в больнице, они впадают в депрессию, и врачи тоже.

Д13, посещение в понедельник утром. Не пятница, но все же…

Маргарита нездорова: ночью ей стало плохо, у нее одышка и боль в груди, но сердечного приступа ЭКГ не показывает. Возвращаются результаты биохимии, плохие. В документах медсестер упоминается «недостаток К».

Дальше текст становится сложным для непосвященного. «Недостаток К» – это подсказка, по которой не сразу поймешь, на что она указывает. Это «недостаток калия», что понять не так-то просто, калий по-французски – potassium. Таким неудобным названием мы обязаны сэру Гемфри Деви, британскому химику, открывшему этот химический элемент в 1807 году. Давая ему название, он взял первую букву от слова «поташ» – калийное соединение. По-немецки «поташ» – Kalium, как и на латыни. Отсюда и путаница между P и К. А вы еще не запутались?

Словом, теперь дело Маргариты – это дежурное дело К.

Уровень калия в крови пациентки аномально низкий, ниже некуда. Это опасно, поскольку может привести к нарушению сердечного ритма и остановке сердца.

В ожидании более точных результатов исследования ей прописали дозу хлорида калия. Обычный чистый калий вводить нельзя, он должен поступать в виде соли, которую организм может усвоить.

Вернемся к нашей сестринской карте: пока врач, осматривавший Маргариту, быстро диктует, медсестра записывает назначение на двух строчках:

10 ч 30. ЭКГ ВК ИРГ5 × 500

+ 1 г NaCl + 2 г KCl.

Все ясно, разве нет? Ах, вы не поняли. Ладно, расшифруем.

Для профессионала в первой строке четко и недвусмысленно сказано: «Назначение от 10:30. Сделать электрокардиограмму. Поставить венозный катетер (ВК) с пакетом 500 мл (500) 5 %-ного изотонического раствора глюкозы», что означает временную капельницу. Перфузия – это вливание препарата по капле. Такую капельницу ставят, когда необходимо иметь прямой доступ в вену для введения дополнительно назначенных лекарств, а также на случай резкого ухудшения состояния.

Следующая строка дополняет предыдущую и расшифровывается так: «Добавить (в перфузионный раствор) 1 г натрия (+ 1 г NaCl) и 2 г калия (+ 2 г KCl)».

Хорошо, пока никаких вопросов. Непосвященным язык немного непонятен, но это стандартная запись.

Если бы для каждого назначения писались полные предложения с заглавными буквами в начале, с подлежащим, глаголом, прямым и косвенным дополнением, а также с точкой в конце, медицинские карты превратились бы в нескончаемые романы-эпопеи.

Да и чтение было бы весьма неудобоваримое. Теперь вы лучше понимаете, почему ваш врач пишет как курица лапой. К тому же обычно он не пишет, а диктует медсестре, которой и вздохнуть некогда, а она – она пишет хорошо, выписывает вензеля, иногда такие, что тоже нельзя разобрать, что написано…

Вы, вероятно, удивились, что, когда лежали в больнице в последний раз, никто ничего не писал? Это нормально. До вашей больницы уже дошел прогресс, теперь все записи ведут на компьютерах, даже сестринские карты. Больница, где лежала Маргарита, немного отстала от жизни.

Что же произошло дальше? Сестринская карта очень лаконична, как в кризисных ситуациях.

11 ч 00. ВК ИРГ5 × 500

11 ч 10. 1 г NaCl 2 г KCl

11 ч 15. Боль в левой руке. Дыхание затрудн. Дискомфорт. SOS доктор Кс.

Доктор Кс. заканчивает обход недалеко от палаты Маргариты. Повезло. Но Маргарита тем временем теряет сознание. Когда добрый доктор входит в палату, глаза Маргариты уже устремлены в зенит, а душа пребывает в раю – хотя последнее утверждение сомнительно, ведь Судный день еще не наступил. Врач в замешательстве. Он видит клиническую смерть и начинает реанимацию, как в телесериале. Но, увы, ровно через пятнадцать минут клиническая смерть превращается в окончательную, недоступную земным методам лечения. Все еще в поту (я знаю, потому что на его запись упала капля), доктор лично записывает своим утонченным неразборчивым почерком:

11 ч 17. Клиническая смерть реа НМС ИВ ИИ 1 амп × 2

11 ч 32. Двусторонний мидриаз реа прекр. СМ, вероятна массивная ЛЭ

Свид о смерти. Сообщить семье.

Приступим к переводу: состояние клинической смерти. Реанимация при помощи наружного массажа сердца (НМС), искусственной вентиляции (ИВ) с помощью маски и интракардиальной инъекции адреналина (две ампулы) (прямая ИИ). Все, чтобы перезапустить непокорное сердце. Наконец, заметив расширение зрачков (двусторонний мидриаз), которое свидетельствует о смерти мозга, врач решает прекратить реанимацию и констатирует смерть (СМ), выдвигая гипотезу массивной легочной эмболии (ЛЭ), и выписывает свидетельство о смерти. Мудрое решение: если бы сердце заработало снова, из-за поражений мозга (в этом возрасте мозг хрупок) Маргарита в лучшем случае превратилась бы в растение. В довершение ко всему!

Внезапность происшедшего, боль в груди по ночам, затрудненное дыхание, нормальная ЭКГ в утро смерти – все это указывает на массивную тромбоэмболию легочной артерии.

Вот только… Есть проблема: никаких следов легочной эмболии нет. Говорит ли вам что-нибудь тот факт, что смерть наступила через несколько минут после введения калия? Мне говорит.

Я размышляю над этим, и вдруг на ум приходит гильотина. Почему гильотина? Так сразу не скажу. Мозг иногда находит неожиданные связи. Самое главное – не прерывать мысль.

Я позволяю своим нейронам работать, как им заблагорассудится, составляя самые неожиданные ассоциации между идеями. Пришло время воспользоваться найденной связью (спасибо тебе, бессознательное): я вижу себя в аудитории института криминалистики на юридическом факультете Пуатье, где кратко излагаю различные судебно-медицинские формы смерти. Подхожу к повешению.

Но Маргарита не повесилась – будь это так, я заметил бы. Пусть нейроны блуждают дальше. Куда они меня выведут?

«Итак, повешение – это обычно самоубийство. Но оно может произойти и в результате несчастного случая (как при аутоэротическом удушении). В редких случаях к нему прибегают, чтобы замаскировать уже совершенное преступление, а в еще более исключительных – для убийства жертвы. Чуть не забыл, это также и способ казни».

Казнь. Слово найдено. Отсюда и образ гильотины, с которым у меня связано утонченное предложение доброго доктора Гильотена во время дебатов в Национальном собрании:

«Способ казни, который я изобрел, такой безболезненный, что приговоренный почувствует только дуновение ветерка на своей шее». Что и говорить, времена были варварские. Помимо дворян, которые, за исключением особых обстоятельств, имели право быть с достоинством обезглавлены топором или мечом, народ страдает от тысячи и одной пытки, сопровождающих казнь: четвертование, заливание расплавленного свинца в рот, колесование…

Мои нейроны продолжают исследовать подсознание. Я только наблюдаю. Нежная казнь…

И вдруг – щелк! Статья в престижном медицинском журнале «Ланцет», посвященная гуманизации казней.

Во Франции этот вопрос больше не стоит, гильотину списали в утиль, о чем некоторые сожалеют. Видя, какое несчастье самые жестокие представители рода человеческого способны причинить другим, я и сам, признаться, бываю недалек от мысли, что, может быть, в некоторых крайних случаях… Но в других странах смертная казнь еще существует, и обсуждаются способы ее осуществления. Дело доброго доктора Гильотена живет и поныне.

В частности, в Соединенных Штатах: на замену газовым камерам, где приговоренные гибнут от удушья, и электрическим стульям, на которых иногда сгорают заживо[58]58
  По мнению аболиционистов, такая ситуация нарушает Восьмую поправку к Конституции, запрещающей такие способы казней. – Прим. авт.


[Закрыть], пришла смертельная инъекция. А в ней – огромная доза… калия.

Вот и связь. Нет, наш случай – это (a priori) не казнь, но мог ли калий вызвать смерть Маргариты?

Представим, что мы снова в университете. И передо мной задачка с краном на простую пропорцию.

«Возьмите карандаши и запишите. Пусть есть пациентка Маргарита, рост 1,44 метра, вес 40 кг без одежды, объем крови 70 мл/кг и гематокрит 35 %, уровень калия в крови – 2,8 ммоль/л. Рассчитайте уровень калия в крови после введения 2 г хлорида калия в 500 мл раствора 5 % ГС, перфузируемого в течение трех с половиной часов. Затем сделайте тот же расчет для введения того же количества хлорида калия менее чем за пять минут. При решении задачи не следует учитывать влияние почечной недостаточности».

Хорошо, признаю, для студента колледжа это сложновато. А для реаниматолога – повседневное дело. По крайней мере, согласно первой версии, перфузия продолжалась три с половиной часа.

«Положите карандаши и покажите планшеты».

Понятно, что в первом случае Маргарита в порядке, во втором она мертва. Потому что ее и без того усталое сердце почувствовало приближение «болюса» калия, то есть внезапного прилива крови с повышенным содержанием калия. Клеткам, которые управляют сердцем, такое совсем не по вкусу: сердцебиение скачет, начинается анархия, сердце отключается, и его невозможно перезапустить, потому что калий все еще в крови. Маргарита покидает сцену.

Я представляю следственному судье гипотезу об ошибке в способе введения назначенных препаратов. Допрос проходит быстро, дело сразу проясняется.

Вместо того чтобы добавить калий в капельницу, где он был бы разбавлен и доставлен в тело постепенно, медбрат-практикант совершил прискорбную ошибку: спутал инъекцию и перфузию и ввел полную дозу калия напрямую в вену через капельницу за несколько минут.

Правда жестока. Узнав об ошибке, команда сначала попыталась скрыть происшествие. Однако ситуация получила неприятное развитие спустя четыре года на заседании суда. Семейный адвокат раскритиковал отношение к пациентке двоих подсудимых – медсестры и ее ученика.

«Оба были крайне подавлены, когда узнали о смерти пациентки, господин председатель. Однако их подавленность была вызвана не смертью жертвы, а страхом за собственную карьеру».

«Она написала неправду в медкарте, чтобы защититься», – адвокат медсестры старается свести вред к минимуму. Он считает, что «дело его клиентки должно рассматриваться дисциплинарной комиссией, а не уголовным судом» (слишком поздно, медсестра уже в суде!).

После непродолжительных размышлений медсестру отпускают, а практиканта приговаривают к шести месяцам лишения свободы условно. Уголовный кодекс толкуется в этом случае строго: именно практикант держал шприц, и только его можно осудить.

Скрывать правду смысла нет! В итоге ее всегда раскапывают…

Ночь полной луны

Широко распространенные поверья приписывают полнолунию необычные свойства. И возникли они не вчера. В Средние века население опасалось таких ночей, когда, как тогда говорили, оборотни рыщут в поисках добычи и ведьмы летают на метлах. В наши дни полнолуние благоприятствует родам и учащает нервные припадки. К тому же многие жалуются, что ночью не могут и глаз сомкнуть. Изучением взаимосвязи между лунным циклом и поведением человека занимались очень серьезные авторы, в частности психиатры. Некоторые пришли к выводу, что Луна оказывает значительное влияние, в том числе из-за пика частоты убийств, наблюдаемого непосредственно перед полнолунием. Но другие авторы такой корреляции не находят.

Итак, что же случилось в понедельник, девятого июня 2014 года? Луна в эту ночь растущая, горбатая. Слово «горбатая» применительно к Луне означает, что время цикла где-то между первой четвертью и полнолунием, то есть видно восемьдесят три процента ее поверхности. Еще три дня, и наступит полнолуние. Не это ли яркое свечение спровоцировало двух убийц на Троицу в 2014 году?

Все началось ранним вечером с необычного звонка. Звонят от республиканского прокурора лично, чего почти никогда не бывает. На том конце провода магистрат, которого я хорошо знаю, обрисовывает мне по меньшей мере нетипичную ситуацию: «Доктор, у нас два места преступления. В Алоне убийство с применением огнестрельного оружия и беглый преступник, а в Авантоне – убийство холодным оружием и явно более сложная ситуация. С чего начнем?»

Что еще хуже, эти два участка расположены диаметрально противоположно: первый – к югу от Пуатье, второй – к северу.

Я уже знаю, что спать этой ночью мне не придется. Я быстро соображаю и предлагаю решение: «Начнем с самого сложного. Попросите жандармов заморозить сцену в Алоне, а мы с вами встретимся в Авантоне».

Когда я приезжаю, магистрат вводит меня в курс дела и рассказывает о том, что нас ждет.

О произошедшем сообщили соседи, увидев одиноко бредущую по улице маленькую девочку, залитую кровью. Трехлетний ребенок повторял: «Мама вся красная, мама вся красная».

Прибывшие на место жандармы описали магистрату ужасающую сцену, которую вижу и я, как только вступаю в дом, надев белый костюм.

В главной комнате, которая служит одновременно кухней и столовой, все залито кровью. Настоящая бойня. Перевернутая мебель и разбитые предметы свидетельствуют об отчаянной борьбе. На полу молодая женщина купается в гемоглобине. В гостиной два жандарма присматривают за обессиленным супругом.

Криминалисты уже все осмотрели. Теперь к быстрому осмотру приступаю я: причины смерти очевидны, а раны, нанесенные холодным оружием, слишком многочисленны, чтобы их можно было должным образом описать в этих условиях. Я измеряю температуру тела, еще теплого и гибкого, и температуру в комнате – так мы сможем установить точное время смерти. Как всегда, я оборачиваю руки и голову жертвы пакетами из крафт-бумаги перед тем, как положить тело в чехол для трупов и запечатать. Сотрудники службы перевозки, ожидающие своей очереди снаружи, принимают эстафету и отвозят тело в судебно-медицинский институт.

А мы выдвигаемся в Алон.

Поездка занимает у нас больше времени, чем предполагалось, потому что полицейская машина передо мной, утопленная непрекращающимся моросящим дождем, теряется на маленьких улицах департамента. На севере департамента сухо, на юге идет дождь. Когда мы наконец прибываем на деревенскую площадь напротив бывшей ратуши, уже почти десять вечера. Ратушу переоборудовали под жилье, и именно в ней на первом этаже произошла трагедия, но мы пока не можем зайти. «Все еще ждем криминалистов, – объясняет один из жандармов, стоящий перед дверью. – Они опаздывают. Кажется, у них сегодня завал». Спасибо, я в курсе.

Нам остается только ждать. Из-за мороси, перешедшей в сильный дождь, я вытаскиваю зонтик для гольфа. Этим видом спорта я не занимаюсь.

Забивать мячики в дырку – не мое, я предпочитаю проделывать дырки при помощи выстрелов, как на охоте. И у меня всегда получается, если хорошо прицелиться!

Но этот зонт, хоть и меньше моего охотничьего, действительно оказывается полезным, когда дело доходит до работы на открытом воздухе в скверную погоду. Я приглашаю прокурора присоединиться ко мне. Бедняга: с его маленьким черным складным городским зонтиком трудно не вымокнуть. И вот мы стоим, рука об руку, надеясь на скорое прибытие людей в белом. В конце концов они приезжают, и трое специалистов в девственно-белых комбинезонах приступают к делу.

Чтобы убить время (это уголовно не наказуемо), я рассказываю магистрату о том, как появился термин «распорядители похорон», les croque-morts по-французски, «кусающие мертвецов». История с фантазией и, мягко говоря, скабрезная.

Действие происходит в глубинке на Диком Западе, в маленьком городке, где ежедневно кто-нибудь да сводит счеты друг с другом.

Могильщик, месяцами загруженный работой, больше не может работать и отправляется на рыбалку на несколько дней в местечко на удалении одного дня езды на лошади.

Уверенный, что его дочь справится с похоронами, он оставляет дело на нее, но напоминает об основном правиле: нужно убедиться, что человек, которого собираются хоронить, действительно мертв. Чтобы убедиться в этом, нужно схватить его за большой палец ноги и крепко укусить его – отсюда, кстати, и пошел термин, но соль не в этом.

Если мертвец реагирует, значит, он вовсе не мертвец. Все это нужно для того, чтобы не похоронить ковбоя, который всего лишь мертвецки пьян.

Время идет, и дочь покорно выполняет поручение отца. Через несколько дней посвежевший могильщик возвращается в город. Дочь в слезах бросается в его объятья.

– Папа, папа, я никогда не буду заниматься этой работой.

Отец обеспокоен и понимает, что последний день выдался для нее ужасным:

– Было слишком много работы?

– Нет, это Вилли. Он умер вчера. Его надо было хоронить.

– Да, естественно, это же наша работа. Но подожди: Вилли, Вилли… Я не понимаю…

– Ну это же тот, безногий…

Я едва успеваю закончить свой рассказ, как криминалисты машут нам, не давая прокурору прочувствовать всю глубину падения девушки.

Путь свободен.

– Только осторожнее у двери, – уточняет мужчина, – проход загроможден.

Так и есть.

Жертва лежит на спине, прямо за распахнутой дверью, между двумя большими креслами. По плитке под ней медленно растекается лужа крови. Я прошу одного из присутствующих криминалистов помочь мне перевернуть тело. На изрезанном черном жакете, пропитанном кровью, обнаруживается зияющая дыра диаметром около 28 миллиметров с зубчатыми краями. Я могу безошибочно назвать причину смерти: «Выстрел охотничьей дробью с близкого расстояния». Дробинки только начали рассеиваться. Чтобы установить остальное, придется ждать вскрытия.

Я покидаю место в четыре часа утра. Дождь прекратился. Прежде чем сесть за руль, на мгновение вдыхаю прохладный ночной воздух. С неба на меня смотрит Луна…

На следующий день в секционном зале аншлаг. Чтобы сэкономить время, моя команда берет на себя жертву из Авантона, пока я лечусь от ночной усталости кружками кофе.

Морин М., 26 лет, мать двух маленьких девочек, в ужасном состоянии. Особенно сложно подсчитать количество травм, поскольку преступник был в ярости. Сначала он бил голыми руками и тупыми предметами, о чем свидетельствуют гематомы и экхимозы на теле. Очевидно, неудовлетворенный результатом, он затем стал играть с ножом и нанес ей более тридцати ударов, изранив все: лицо, шею, грудную клетку, живот, плечи, руки, бедра.

Но самое ужасное в этом вскрытии не количество травм, а заключение, к которому пришли судмедэксперты: ни одна из ран не достигла жизненно важного органа или большого сосуда, что вызвало бы массивное кровотечение, почти немедленную потерю сознания и смерть в течение нескольких минут. Жертве не повезло. Кровь медленно вытекала из ран, каждая из которых по отдельности была несмертельной, но вкупе они привели к смерти женщины после долгой, очень долгой агонии. Продолжение следует…

А теперь я должен заняться делом из Алона. Приехавшие на вскрытие жандармы рассказывают первые подробности расследования. Имя жертвы – Сильви Ф., 54 года. По свидетельствам соседей, сожитель ревновал ее и бил. Главный подозреваемый, этот самый сожитель, находится в бегах, но полиция нашла орудие убийства – дробовик 12-го калибра и патроны номер семь, спрятанные рядом с домом.

Внутреннее обследование дамы затруднено из-за ее склонности к ожирению: 84 килограмма на 1,61 метра.

Жировые слои смазывают хирургические инструменты, и очень быстро их становится невозможно удержать в руках.

Причины смерти были ясны с самого начала, но стали еще более очевидны под моим скальпелем. Выстрел, произведенный в спину, полностью перебил три грудных позвонка, разрушил спинной мозг и мелко перерубил грудной отдел аорты. Такой вид травмы приводит к немедленному падению, потере сознания в течение нескольких секунд и быстрой смерти. Эффективно и безболезненно. В своем несчастье Сильви «повезло» больше, чем Морин.

В последующие дни жандармы задерживают подозреваемого сожителя, 43-летнего Жан-Люка, который признается в своей нездоровой ревности, ссоре и фатальном поступке.

Год спустя следственный судья хочет проверить версию Жан-Люка и реконструировать преступление, но уже средь бела дня. Поэтому Луны там не будет, во всяком случае всей: Луна только в первой четверти.

Первая версия Жан-Люка – нервный припадок партнерши. Она якобы нашла спрятанное под кроватью ружье, и он пытался обезвредить ее до того, как она сделает выстрел. Он, очевидно, не осознает, что выстрел был произведен со спины, а не в лицо. Следственный судья, выставив ему плохую отметку и дав несколько объяснений относительно места ранения, дает вторую попытку.

Жан-Люк устраивается в спальне лежа на кровати. Сильви возвращается домой из магазина. Сегодня роль жертвы играет жандарм в белом комбинезоне. Жан-Люк в ярости: он подозревает Сильви в неверности. Не раздумывая, он вытаскивает ружье из-под кровати, встает и стреляет в спину своей партнерше, стоящей у двери.

– Стоп.

Сцена замирает.

Баллистик, специалист по траекториям снарядов, выпущенных из огнестрельного оружия, выходит вперед с рулеткой. Он на всякий случай замеряет расстояние между дулом и мишенью: «2,7 метра. Невозможно». Ранее эксперт сделал тестовые выстрелы для сравнения с орудием убийства.

Разброс дроби зависит от дальности выстрела. Чем дальше отстоит источник, тем больше разброс.

Однако воздействие на спину жертвы указывает на то, что выстрел произвели с гораздо более близкого расстояния – по оценке эксперта, от 50 сантиметров до 1,5 метра. Далеко не 2,7.

Я разделяю его мнение, как и третий эксперт, специалист по анализу брызг крови (АБК). Он устанавливает положение жертвы и преступника по форме и распределению брызг крови на месте преступления и находит вторую версию совершенно неприемлемой. Еще одна плохая отметка подследственному.

После краткого обсуждения дистанции стрельбы Жан-Люк меняет свою версию: «Я сидел в кресле у входа».

Невозможно. Теперь вмешиваюсь я. На снимках со сканера видно, что траектория снаряда идеально горизонтальна. Однако если бы жертва стояла, а стрелок сидел, ствол был бы направлен вверх под углом примерно 30 градусов. Траектория движения дробового снаряда в теле была бы направлена вверх, а входное отверстие было бы не идеально круглым, а имело бы форму вертикально вытянутого овала. Это значит, что стрелявший стоял. Жан-Люк получает третью плохую отметку. Определенно, его средний балл уже не улучшится.