Текст книги "Не могу, Господи, жить без Тебя! Книга о молитве"

Первый раз, когда я лег в постель после такого упражнения, мне было очень не по себе. Я лежал, глядел в потолок и думал: так кто же? На самом деле все было совершенно просто: моя мама, моя бабушка, мой отец, мой духовный отец, а еще вот тот человек и вот этот… В первый вечер мне хватило узкого круга людей, и я уснул. Но постепенно, по мере того как день за днем я вспоминал тех, чей покров сохранял меня в безопасности, мне все чаще приходило на мысль, что Бог любит людей!

Вы, вероятно, не так неразумны, как я, – но первые дни я больше думал о людях, но потом осознал: Господь Иисус Христос любит меня, Отец наш Небесный любит меня, Матерь Божия любит меня, мой ангел-хранитель любит меня, святой, чье имя я ношу, любит меня. Да, непонятно, как это им удается, но они действительно любят – вероятно, это составляющая безумия креста.

Тогда я стал чувствовать, что действительно в безопасности, и стал сколько-то понимать идею общения святых: я в безопасности, потому что любим. Если по заслугам, я погиб навеки, потому что никуда не гожусь. Но по любви, которую Бог и люди даром проявляют ко мне, я, как это ни трудно представить, могу надеяться на спасение.

А следующим шагом была мысль: но в таком случае вся моя молитва, вся моя жизнь может протекать под знаком благодарности! Я могу быть благодарным за то, что спасен любовью Божией и любовью людей, хотя я никаким образом ее не заслуживаю. И то, что это дается мне незаслуженно, было – и есть – так замечательно!

И таким образом молитва, которая началась с суеверного страха, благодаря тому что мне не дали молиться, а велели сосредоточиться на любви Божией и любви людей, перешла от суеверного страха к радостной молитве, для которой не требуется многих слов, требуется только уверенность, что есть любовь, на которую я могу отозваться, и ничего более.

* * *

Однако бывают и такие моменты, когда у нас на уме не молитва, а другие желания, – не потому что мы устали, а потому что помним: как кончу молиться, я смогу заняться чем-то более увлекательным! Был бы я честен, я бы сказал: «Господи, я прочитаю молитвы как можно быстрее, Ты и так знаешь все мои провинности, так что мне нет нужды рассказывать Тебе о них подробно, можно просто сказать, что я сожалею о всех своих прегрешениях. Как Ты знаешь, я Тебе благодарен. Ты знаешь, кто из людей нуждается в моих молитвах, благослови оптом всех, кого я ношу в сердце, и благослови меня поскорее лечь в постель, потому что на ночном столике у меня лежит такой увлекательный детективный роман!»

И не говорите, что с вами никогда такого не случалось. Может быть, не так грубо, как я описываю, потому что я грубый человек. Это могло произойти исподволь, вы, возможно, прочитали все положенные молитвы, но все-таки косились в сторону книжки. Вы, возможно, произнесли все, что должны были, но сердцем рвались к Агате Кристи. И мне кажется, мы должны осознавать это, и самое лучшее, что мы можем сделать, прежде чем помолиться, – это поставить себя перед Богом и спросить себя: в каком расположении я стою? почему я тут стою? потому ли, что меня этому научили? или потому что мной владеет суеверный страх? потому что я должен пройти тесными вратами молитвы, прежде чем выйти на простор детективного романа? или потому что я действительно хочу быть с Богом, потому что быть с Ним – так сладостно? Вот путь к тому, чтобы быть правдивым.

Потому что если вы окажетесь в первом положении, то чрезвычайно легко повернуться к Богу и сказать: мне стыдно самого себя, я не верю Твоей любви, я хочу подпереть потолок собственной молитвой… Хотя мне и не хочется провести с Тобой слишком долгое время, потому что у меня есть более привлекательное занятие… и так далее.

И начиная с этого, можно развить молитву, которая будет действительно молитвой покаяния, раскаяния, может быть, даже сокрушения, и, конечно, она будет полна чувства стыда. И сказав все это, можно с благодарностью повернуться к Богу и радоваться о том, что, несмотря на все это, Он все равно нас любит, потому что Он – Тот, Кто неизменно, всегда верен.

* * *

Нам говорят, что молитва бывает разного рода: просительная, благодарственная, хвалебная и предстательская за кого-то. И обычно в порядке достоинства просительную молитву относят в самый конец. Как будто прошение – низшая форма молитвы, потому что это все равно что протянуть руку с просьбой: «Дай, пожалуйста!»

Но задумывались ли вы когда-нибудь о том, что просить чего-то у Бога с внутренней уверенностью, что будешь услышан, даже если просимое не будет даровано, исполнено, – требует гораздо больше сил, чем просто прославлять Бога или благодарить Его. Мы благодарим Бога постфактум – это не так трудно! Если мы неспособны даже поблагодарить кого-то за то, что он сделал, мы очень плохо воспитаны, в этом нет ничего мистического или возвышенного. Воспевать Бога за то, Кто Он есть, в те моменты, когда мы осознали Его святость, Его величие, Его красоту, проблемы не составляет.

Но просить с уверенностью, что будешь услышан, гораздо труднее. И недостаточно сказать в конце прошения: «Мы просим это во имя Христово», потому что такая добавка в конце молитвы – не волшебный трюк, и имя Христово – не амулет. Эти слова просто означают: «Я прошу это во имя Христово, то есть моя молитва должна быть такая, какую мог бы принести Христос вместо меня». Или если предпочитаете: «Христос молится во мне, Святой Дух молится во мне и произносит эти молитвенные слова». А если так, то наши молитвы должны пройти строгий отбор. Потому что если обратиться даже к Ветхому Завету, то мы найдем там молитвы, которым нет места в христианском подходе.

Расскажу постыдный эпизод собственной жизни. Я присутствовал как-то на лекции духовного лица определенной деноминации, он говорил с группой православной молодежи. И я не помню в своей жизни более обманной, лицемерной, ложной лекции. Он по сути говорил: «Вы и так принадлежите к моей деноминации, хотя не осознаете этого, так приходите, присоединяйтесь!» – вот и все его доводы. И я был так возмущен, что там же высказал ему, что думаю. Потом я возвращался домой на метро, помню, бежал вниз по ступенькам, и у меня всплыли слова псалма: «Да будет путь его мрак, и ангел Господень оскорбляяй его! Да будет путь его ползок, и ангел Господень погоняяй его!» (Пс. 34: 5–6). Затем я спохватился. Да, это псалом, но я чувствовал, что это звучит не по-христиански, и все-таки ничего не мог с собой поделать. Я заставил себя замолчать и сказал Богу: «Знаю, это нехорошо – но на самом деле именно это я чувствую». Но если вы можете сказать: «Это неправильно, но таковы мои чувства», то вы, по крайней мере, сказали Богу что-то правдивое, и с этим Бог сможет как-то справиться!

Так что недостаточно к эгоистичной, эгоцентричной, возможно, даже антихристианской молитве добавить слова, которые ее как бы освятят именем Христа. Вы, наверно, помните места из Евангелия, где нам говорится, что все, что мы ни попросим во имя Христово, мы получим (Ин. 14: 13–14). Но недостаточно сказать: «Я молюсь в Его имя». Если вы обратитесь к греческому тексту, вы обнаружите, что в этой евангельской фразе использовано слово «изнутри, из недр», то есть мы приносим эту молитву как бы из недр Христа. А эта молитва может исходить из Христа, если Христос в нас и мы в Нем, и «наша жизнь сокрыта со Христом в Боге» (Кол. 3: 3). Это не амулет, и это тоже нам следует продумывать, когда молимся, вернее, в другие моменты: ясно, что, когда мы молимся, невозможно все время ставить себе вопросы: правда ли это? правдив ли я? правильно ли я молюсь?.. Но перед тем или после можно посидеть и продумать: а был ли я правдив?

– Молишься, но молитва не вызывает подъема души… Кажется, что ты все время находишься в каком-то духовном сне… То, что вы говорили о Галилее, – не значит ли, что надо искать юношеского горения, почти экстаза?

– Кажется, Исаак Сирин в VI веке сказал, что экстаз, приподнятое состояние – признак новоначального, что по мере духовного созревания мы становимся ровными, спокойными, углубленными, не колеблемся – знаете, как лодка, глубоко осевшая в воде. Вначале, когда мы узнаем что-то новое, нас это глубоко волнует. Но мы должны научиться быть ровными. По образу, который дает Исаак Сирин (хотя он не говорит так прямо), невозможно представить Христа в состоянии экстаза, потерявшим связь с землей, потому что Он ушел в Небо, или оторвавшимся от Неба, чтобы быть на земле. Христос совершенно уравновешен, совершенно устойчив.

Так что когда я говорил о том, как можно испытывать возбуждение по поводу кого-то, это был образ, подходящий для данного момента. К чему мы должны стремиться – это посредством молитвы войти в общение с Богом, в полной уверенности, что Он рядом. Отдаться, уйти в забытье, в сон, зная, что Он с нами, пока мы спим, Он с нами точно так же, как и когда мы бодрствуем. И когда мы проснемся, первое, что предстанет нам, если мы сохраним чуткость, – это Он и Его реальность. Как об этом говорится в Песни Песней: «я сплю, а сердце мое бдит» (Песн. 5: 2).

Чувство Бога, общение с Богом не зависит от уровня умственного восприятия, мы укоренены в Нем и можем отдаться сну в безопасности и уверенности. Этому, я думаю, надо учиться, потому что отдаваться – не такое уж естественное действие для нас. Жизнь учит нас не такому образу взаимоотношений. Нужно совершенно, до конца, до глубины верить другому человеку, чтобы быть в состоянии отпустить другого и не почувствовать, что теряешь его.

– Как вписать молитву в ежедневную жизнь? Как здесь может помочь данное нам молитвенное правило?

– На этот вопрос трудно дать общий ответ, это зависит от продолжительности вашего правила и от того, какую работу вы выполняете. Но я думаю, что если уметь пользоваться временем, у нас окажется его гораздо больше, чем представляется. В писаниях одного русского духовного наставника говорится, что полчаса глубокого общения с Богом могут заменить несколько часов сна. Если бы мы научились молиться глубоко, мы могли бы сэкономить время за счет сна. Но в этом вопросе есть еще и другая сторона, и здесь я не могу давать спрашивающему какие-то правила или указания.

Молитвенное правило – школа, через которую мы стараемся перерасти собственный опыт, собственное знание Бога, собственный отклик и в целом самого себя через приобщение познанию Бога, опыту и личности людей больших, чем мы сами. Так что когда мы читаем молитвы святых, или мудрых людей, или героев духа, то делаем две вещи. В той мере, в какой мы уже участвуем в том, что эти молитвы выражают, – уже приносим собственные молитвы словами этих святых. В той мере, в какой еще не разделяем их опыт или знание, мы воспринимаем эти молитвы и приносим их Богу актом веры. И на человеческом уровне важно: то, что мы воспринимаем в этих молитвах, позволяет нам изо дня в день приобщаться этому опыту, этому знанию, постепенно, медленно открываться ему, понимать все больше – и перерастать его.

Когда у нас есть молитвенное правило, включающее молитвы святых, полезно какое-то время (я не имею в виду каждый день, но на протяжении жизни) размышлять как можно глубже над тем, о чем эти молитвы говорят. Под размышлением я не подразумеваю туманные мечты. Стоит просто взять отрывок и спросить себя (и то же самое мы делаем с отрывками Священного Писания): что именно в нем говорится? Не что мы можем в него вчитать, а что там на самом деле есть? Затем поставить себе вопрос: что я знаю об этом? И собрать все, что об этом известно, так, чтобы оно выкристаллизовалось в этих словах, в этих выражениях. И затем поставить себе еще один вопрос: что в этом есть такое, что знал этот святой или этот писатель, а мне еще предстоит открыть?

И когда мы начнем использовать эти молитвы, тогда то, что уже выкристаллизовалось, внезапно оживет, остальное же будет простираться перед нами, как поле для новых открытий, и мы это принимаем благоговейно.

И если мы доверяем слову Христа, что для Бога нет мертвых, но все живы для Него (Мф. 22: 32), тогда мы можем обратиться к святому или автору данной молитвы и сказать ему: «Ты выразил в этих словах свой опыт. Я не способен войти в него, разделить его до конца – принеси Богу эти слова за меня!»

Это приведет нас к моменту, когда нам уже не нужно плестись от слова к слову, но мы можем отозваться немедленно на каждую фразу, отозваться всей душой. <…>[29]29
  См. с. 222.


[Закрыть]

И дальше мы должны научиться молчанию, просто молиться так глубоко, с такой силой, что этого не передать словом, и мы можем только безмолвно общаться. В каком-то смысле, если мы оказываемся перед первыми словами молитвенного правила, если мы читаем их и погружаемся в молчание на все время, которое посвятили бы чтению правила, мы можем сказать, что исполнили правило, потому что цель его – поставить нас перед Богом, и она достигнута. Отойти от Бога ради того, чтобы вычитать текст, было бы не особенно разумно.

Но все это я говорю с моей точки зрения, и, конечно, я не мог бы сказать, например, монаху, который обязан вычитывать правило, или кому-то, за кого я не несу ответственности, поступать так-то или так-то.

– Разве не правильнее, становясь на молитву, выражать в ней собственные мысли, а не то, что мы вычитали из Священного Писания или молитвослова? То, что читаешь, не всегда вызывает отклик в тебе. Зачем заимствовать чужие мысли и выражения?

– Совершенно очевидно (и не в обиду вам будь сказано) вы можете признать, что Божии мысли лучше и правильнее ваших! Но Божии заповеди и Божии мысли не просто приказы, которые Бог дает нам, как капрал приказывает рядовому. Он делится с нами Своими мыслями, чтобы мы постепенно вырастали и все больше и больше понимали Его. И Писание говорит нам устами одного из пророков, что пророк – это тот, с кем Бог делится Своими мыслями (ср. Ам. 3: 7). Также и в Священном Писании – Бог делится с людьми, способными принять Его мысли и донести их до других. Так что это Божии мысли и по форме, и по содержанию. И мы можем принять их за опору, чтобы, по слову апостола Павла, приобретать ум Христов (1 Кор. 2: 16).

Часть IV. «Я с вами говорю как с друзьями». Ответы на вопросы о молитве

– Говорят, что нельзя просить Бога беспрерывно об одном и том же. Чистосердечно попроси один раз, а дальше «да будет воля Твоя»…

– Да, но тут есть опасность. Часто мы говорим «да будет воля Твоя» в конце какой-нибудь молитвы как бы в виде страховки. Я прошу об одном, потом говорю «да будет воля Твоя» – и что бы ни случилось, я выиграл, потому что случилось либо по-моему, либо по-Божии, а я просил и того, и другого.

Вы, может быть, добродетельнее меня, но я знаю, что не я один так реагирую: будто молитва – как зонтик на случай дождя. И очень важно, мне кажется, быть в состоянии сказать: «Вот, Господи, чего мне хочется. Мне кажется, что это самое лучшее, что может случиться, но я не все понимаю и не все знаю, и Ты реши так, чтобы было лучше…» Тут «да будет воля Твоя» начинает приобретать реальный, личный смысл. А иначе получается, что приходится употреблять очень святые слова для некой самозащиты, чтобы самому не попасть впросак.

Теперь еще одно. Не мучить Бога одним и тем же прошением все время? Знаете, это не так просто. Если бы мы действительно верили Богу, могли бы Ему довериться, могли бы Ему сказать: «Господи, вот, моя мать сейчас заболела раком. Я полностью верю в Твою любовь, в Твое сострадание, в Твою заботливость, и я Тебе передаю заботу и буду заниматься всем материальным обеспечением» – это было бы, вероятно, идеально. Но у нас веры не хватает. И большей частью я советую людям, кого действительно нужда за душу схватила, сказать: «Господи, вот моя забота, вот моя тревога, вот моя нужда, мой страх. Я Тебе все об этом скажу и в Твою руку это предам. Но прости, у меня не хватит доверия к Тебе, чтобы обратно не взять заботу и не начать снова волноваться и тревожиться».

И оставь эту заботу в руке Божией столько, сколько можешь. А когда чувствуешь: нет, не могу, не могу, я должен волноваться, я должен с ума сходить, скажи: «Господи, прости, но я не могу быть спокойным, пока эта тревога только в Твоих руках… Я хочу ее в своих подержать».

И Бог, вероятно, посмотрит, улыбнется и скажет: «Ну, помучься немножко… Это тоже знак твоей любви к этому человеку, знак твоей привязанности, доброй воли. Да, помучься, а потом в какой-то момент отдай все это Мне и научись Мне доверять хоть немножко…»

Я, может быть, с пессимизмом к этому отношусь, но говорю из собственного опыта, больше о себе, чем о других.

– Бывают дни, когда полное отупение, когда нет желания контакта с Богом. Как в эти дни молиться? Можно ли в таком состоянии идти в храм?

– Мне кажется, иногда мы можем делать вещи по вдохновению, а иногда – по убеждению. Иногда мы молимся, потому что душа рвется к молитве. А иногда мы можем встать перед Богом и Ему правдиво и честно говорить о нашей преданности, хотя в данную минуту ее не переживаем…

Наподобие того, как порой бывает – вернешься после тяжелой работы, и тебя близкий спросит: «А ты чувствуешь любовь ко мне?» И в данную минуту ты ничего не можешь чувствовать кроме того, что у тебя болит все тело… Но ты можешь сказать: «Нет, не чувствую, но я тебя люблю. Любовь вся тут, только я до нее добраться не могу».

Так и в церковь – иногда мы летим на крыльях, а иногда душа тупеет. И тут вопрос, конечно, личный. Иногда можно себе дать передышку. Знаете, кто-то из французов писал, что любовь редко умирает от голода, чаще от пресыщения… Бывает, что к какому-то моменту мы слишком много – для нас, для нашей емкости – были в храме, и начинаем тупеть, и становимся бесчувственными, уже не можем больше слышать это дьяконское «Вонмем, премудрость»…

В такие моменты, пожалуй, лучше сказать: нет, я сегодня не пойду, я очухаюсь, приду в себя… Но чаще можно просто сказать: да, я сейчас не чувствую ничего, но Бог остается Богом, я остаюсь христианином (христианкой), я пойду и поклонюсь Ему…

И я должен сказать, что часто, если так пойти, то во время молитвы, просто носимые молитвами других, мы вдруг начинаем оживать.

– В молитвослове много молитв, составленных святыми… Но если я понимаю, что мне до этого святого очень далеко, – как я могу искренне молиться его словами?

– Иногда бывает, что можно помолиться как бы на основании молитвы и веры святого, даже без особенной собственной веры. Я некоторым из вас уже рассказывал один позорный эпизод. У нас в церковном доме завелись целые отряды мышей, и я хотел их сбыть. Я вспомнил, что в большом Требнике есть молитва, вернее, увещание, кажется, святого Василия Великого, всем вредным тварям, целая страница, где перечислены все возможные звери, которые, в общем, портят нам жизнь.

Я подумал: ну, Василий Великий писал, значит, должно быть, правда. Хотя я не верю, что что-нибудь может получиться, но раз Василий Великий в это верит, пусть он и чудо творит!.. И я сказал ему: «Святой Василий, я не верю, будто что бы то ни было может получиться; но раз ты писал эту молитву, ты верил. Так вот, я эту молитву прочту, а ты ею молись, и увидим, что получится».

Я надел епитрахиль, сел на кровать, передо мной был камин, и стал ждать. Вышла мышь, я ей говорю: «Сядь и слушай!» Она села на задние лапы, усами движет: видно, слушает. Я тогда прочел эту молитву, мышь перекрестил и говорю: «А теперь иди с миром и расскажи другим».

И после этого ни одной мыши не было… И меня это особенно обрадовало, потому что это было уж никак не по моей вере. Это было чистое чудо, не оскверненное мной, если можно так сказать…

– Если тебя кто-то обидел, не очень получается молиться за этого человека. По крайней мере, это будет неискренне. Это точно надо делать?

– Есть ветхозаветное предание[30]30
  Эта история есть в Агаде (Песикта Раббати, 26).


[Закрыть], в котором рассказывается, как один из пророков молится Богу и видит, что его молитва, словно пламя, подымается с земли – и вдруг превращается в туман, который ветер прибивает снова к земле. Он обратился к Богу: «Как же так, Господи, я от всей души молюсь Тебе, а моя молитва, как дым, ползет по земле… Чем я согрешил перед Тобой?» И Бог ему отвечает: «Ты обидел одну вдову, и она молится о том, чтобы ты был наказан за ту рану душевную, которую ты ей нанес; и пока она тебя не простит, твоя молитва к небу подняться не может. Ее молитва, словно сильный ветер, сдувает твою молитву…»

Молясь, мы связаны друг со другом очень глубоко: и это очень важно. Поэтому, когда мы собираемся молиться, мы должны стать раньше всего перед судом нашей совести и поставить перед собой вопрос: в каком я сейчас состоянии? Хотя бы за этот день поднялось ли во мне какое-нибудь темное чувство, греховное чувство, злое чувство? Жертва этого чувства, может быть, об этом и не знает, это неважно. Важно то, что во мне оно есть или было… И тогда только можно обратиться к Богу и сказать: «Господи, вот что со мной происходит: этот человек для меня чужд, а вместе с тем он должен бы быть мне братом или сестрой. Ты же его так возлюбил, что Сам стал человеком для того, чтобы он спасся, – а я прохожу мимо него, может, без злобы, но отвращая свой взор, он для меня не существует, я его знать не хочу, он мне чужд…»

Есть место в житиях святых, где один священник молился Богу о том, чтобы Он наказал грешников, которые окружают этого священника, потому что грех так умножился, что он не знает, как справиться со своими пасомыми. И Христос стал перед ним и сказал: «Никогда не молись о том, чтобы кто-нибудь был Мною отвергнут, или наказан, или проклят: если бы только один-единственный человек на земле согрешил, Я бы снова был готов стать Человеком, снова умереть на кресте, чтобы иметь право и силу его спасти…»

Перед тем как молиться, надо поставить перед собой вопрос (для начала оглянуться на самое близкое наше окружение): как я отношусь к тем, которых я просто сегодня встретил? Что произошло между нами? Этот человек вошел ли в мое сердце путем любви, сострадания, желания добра с моей стороны – или я закрыл дверь перед ним? Или еще хуже: не отвернулся ли я от кого-нибудь? Не захотел его возненавидеть или обидеть и поэтому избежал встречи с ним – не только разговора, но чтобы глазами не встретиться?..

– Если люди не получают ответа, они перестают молиться. Раз буддизм или ислам так долго существуют – значит, люди этих религий получают ответ на свои молитвы?

– Я думаю, что получают. Может быть, не такой ясный, явственный, какой получаем мы даже в молитве, скажем так, полусознательной, какой в лучшем случае является наша молитва. Но Господь есть Бог всех, Он всех зовет к спасению, над всеми трудится. Если Бог Сам не приблизился бы к неверующему, к язычнику или еретику, тот никогда не переменился бы и не стал верующим, или христианином, или православным. Как сказано в Книге Откровения от лица Божия: «стою у двери и стучу» (Откр. 3: 20).

Бог стоит у двери каждого сердца, каждого ума, каждой жизни – событиями, встречами, словами, внутренним законом… Вспомните место у апостола Павла, где он говорит, что язычники поступают правильно по закону, который написан у них в сердце (см. Рим. 2: 14–15). Есть соответствие между всяким человеком и Богом, Который его сотворил по Своему образу и подобию. То, что некоторые богословы называют «завет Бога с Адамом», – это соответствие, образ, который ни грех, ни что-либо не может просто изничтожить в человеке. И да, в какую-то свою меру – иногда в удивительную меру! – люди получают ответ по чистоте своего сердца, по искренней своей устремленности. Потому что они вседушно, изо всех сил ищут Бога, и Бог не уходит от ищущих Его.

И если бы мы, христиане, были явлением Христа в жизни, тогда эти люди, услышав, может быть, смутно, глас Божий, могли бы в нашей среде найти Живого Бога. Но, к сожалению, и теперь, как и во времена апостола Павла, имя Божие хулится из-за нас.

– Я не понимаю, как молиться за больных. Если болезнь дана Богом, то как молиться, чтобы Он ее отнял? Или как можно думать, что Бог попускает болезнь, и потом просить, чтобы Он исцелил человека? Я не совсем понимаю, зачем люди болеют и почему мы молимся об их выздоровлении?

– Вопрос о болезни, конечно, сложный. Дело не в том, чтобы понять, почему один человек болеет, а другой нет – это можно оставить в стороне, мы этот вопрос не решим. Но что меня поражает в болезни: когда мы находимся перед лицом больного, есть целый ряд отдельных вопросов. Вот человек заболел. Он, может быть, заболел от физической причины, но несомненно, что его борьба за здоровье будет зависеть не только от того лечения, которое к нему применят. Я могу дать пример.

У нас прихожанин, староста храма, заболел раком. Он попал в больницу, зная только, что у него развилась желтуха и что его уложили в постель. Он мне сказал: «Какая скука! Столько мне надо еще в жизни сделать, а вот теперь я прикован к постели…» Я ему ответил: «Сколько раз вы высказывали желание остановить время и быть вместо того, чтобы делать. Вам никак это не удавалось – и вот теперь это с вами случилось». Он на меня посмотрел: «Да, но я не знаю, что значит „быть“!»

Потому что мы все в движении. А вот как представить себе, что я просто есть, не делая ничего особенного, просто живя бытием?

Я ему тогда ответил: «Болезнь и смерть зависят от физических и от нравственных условий. Давайте оставим физические проблемы врачам, а нравственные – ваше дело. Не исключено, что вас начнут насмерть грызть все разрушающие чувства, которые в вас могут быть: злоба, горечь, мало ли что еще».

А жизнь-то у него до того была очень трудная, он четыре года на Соловках провел. Он говорит: «А что же мне делать?» – «А вот давайте разбирать ваше отношение к себе и к людям, начиная с этого момента. Какие у вас отношения с самыми близкими людьми, что в них неладного?»

И мы разбирали это в течение нескольких месяцев, переходя из пласта в пласт, все дальше вглубь не только времени и отношений, а вглубь его души. И пришел какой-то момент, когда он освободился от своего прошлого и от своего настоящего. Я помню, он лежал в постели прозрачный, со светящимися глазами, и сказал мне: «Как странно – я телом уже почти умер, но я никогда не чувствовал себя таким живым, как теперь».

Вот это в своем роде было разрешением его болезни. Я ничего не мог сделать, чтобы снять с него рак, но с него что-то снялось, не моими усилиями, а внутренней правдой, которая ему позволила раскрыться до глубин и освободиться от всего.

Второе, что мне хотелось бы сказать: часто человек хочет выздороветь, но не исцелиться. То есть человек хочет здоровья, чтобы вернуться к прежней жизни, но не исцеления в смысле цельности, которая ему позволит зажить совершенно новой жизнью. Человек не готов почувствовать, что болезнь, которая его держала, дай ей только развиться, его доведет до предела – до смерти. Он умрет. И если теперь он вернется к жизни, то это дар новой жизни, и он может жить только в новизне этой новой жизни.

Сколько раз мы видим в Евангелии, что Спаситель ставит вопрос: «Хочешь ли исцелиться?» И нам кажется: кто же не хочет? Но речь здесь идет не о том, чтобы вылечиться от своей теперешней болезни – а чтобы Христос тебя сделал целым. А значит – умереть прошлому и начать жить в новизне. И это вопрос, который надо ставить людям, может быть, не в такой форме, но по существу.

И наконец, есть люди, которые внутренне созревают, вырастают, спасаются как бы только через болезнь, потому что до того их во все стороны раздирала суета (но суждение о таких случаях может иметь только святой).

Я вспоминаю сейчас про одного западного святого, который совершал множество чудес. Однажды ему привезли тяжелобольного и просили совершить над ним чудо. Он сказал: «Я буду молиться Богу три дня и тогда дам ответ». На третий день молитвы он сказал больному: «Господь мне открыл, что тебя возможно исцелить, но открыл и то, что лучше для тебя остаться больным и пройти через болезнь и смерть в вечную жизнь, которой ты не можешь достигнуть иначе в той же мере…»

Вот то немногое, что я могу сказать. Это не богословие, но, как некоторые из вас знают, я был врачом пятнадцать лет и переживал с больными больше, чем… нет, не больше, но так же, как с тех пор, как стал священником и навещаю больных.

– Не может ли так быть, что у каждого человека, как уникального творения Божия, есть и свой уникальный путь молиться, общаться с Богом?

– Я уверен, что это так. Во-первых, есть замечательное место в Книге Откровения, где говорится, что, когда мир придет к концу, каждому человеку будет дано имя, которое только Бог и этот человек знают. Это имя является тайной его личного и неповторимого общения с Богом.

Конечно, мы до такой степени не доходим в течение своей жизни, сколько бы она ни длилась, но в основе это так: каждый из нас для Бога единственный и неповторимый, и поэтому каждый из нас с Богом общается (даже если употребляет «общие» слова) так, как никто не общается. Это мне кажется совершенно несомненным.

Конечно, мы располагаем относительно малым количеством слов или образов. Я не говорю даже о написанных молитвах, а о том, что мы можем сами сказать. Но в каждое слово мы можем вложить весь свой внутренний опыт, все чувство.

Даже говоря с разными людьми, мы употребляем примерно одни и те же слова, но насколько они становятся другими, особыми, когда идут от нашего сердца в сердце другого человека!..

Например, у меня был опыт общения с группой английских хиппи. В какой-то день они пришли и попросили: «Знаете, мы хотим молиться… Не проведете ли с нами всенощное бдение, не поучите ли нас?»

И мы десять часов промолились. Совсем неплохо, так-то говоря, чтобы группа молодежи из шестидесяти человек десять часов кряду молилась; это показывает, что они действительно молиться хотели.

Мы, конечно, не совершали богослужение, потому что бессмысленно совершать православную всенощную для группы людей, которые вообще не знают, на чем они стоят. Но мы сделали так: нас было трое священников (двое – англичане), мы разделили время на три периода по три часа, а в интервалах, после каждого периода из трех часов, был кофе и хлеб – потому что все-таки это была длинная ночь, и они все пришли с работы или еще откуда-то… Каждый из нас троих делал вступление на какую-то тему, потом был период молчания с полчаса, а потом – размышление вслух, – то есть эта же тема разбивалась на маленькие предложения, над которыми каждый должен был подумать несколько минут и которые потом собирались в форме короткой молитвы.

Потом они нас пригласили, мы три дня провели вместе. Они поставили тему о святости. Мы три дня молились, я вел с ними беседы, потом были вопросы, а потом, кто хотел, приходил ко мне со своими личными вопросами. И сейчас некоторые из них прибиваются к Православной Церкви. Я их спрашивал – почему? Они отвечают: потому что православные знают, во что они веруют, и потому что в их церкви есть молитва. Не приходится (как некоторые говорили) приносить молитву с собой, можно влиться в существующую молитву…