Текст книги "Не могу, Господи, жить без Тебя! Книга о молитве"

Вы, наверное, помните чтение Великой Субботы (см. Иез. 37: 1–14) – как пророк увидел большое поле, покрытое костями, и как Господь ему велел вызвать в них жизнь, и как эти кости начали облекаться в плоть, как натягивалась на них кожа, как вошел в них дух, и как они стали перед ним великим войском. И это может случиться со словами молитвы – любой молитвы, это может случиться с любым отрывком из Евангелия – когда мы созреем к этому, эти слова вызовут все, что мы знаем о жизни, о себе, о Боге, о других людях, обо всем.

* * *

Я некоторым из вас уже рассказывал, как, когда мне было лет 19, мне встретился русский дьякон, Евфимий. Он был, по моим тогдашним понятиям, очень стар, ему было 86 лет, он потерял голос, старость его заедала. И как-то мы на клиросе стояли вместе, я читал, а он читал и пел. Он читал и пел с такой быстротой, что я даже глазами не мог уследить за словами, которые он произносил. И когда он кончил, я ему сказал: «Отец Евфимий, вы сегодня у меня украли всю службу. А что хуже: вы, наверное, ее украли и у себя, потому что вы не могли внимательно произносить слова с такой быстротой!..» И в ответ он заплакал и сказал: «Знаешь, прости меня! Я родился в очень бедной семье, в голодной деревне. Пяти лет меня отправили в монастырь, и с пяти лет до сих пор я каждый день эти слова слышу, читаю и пою. И знаешь, достаточно, чтобы я видел слово, даже не прочел его, а видел, я его узнаю, и тогда бывает, будто Божия рука касается каких-то струн в моей душе, и вся моя душа, как гусли, начинает петь».

Мне тогда стало очень, очень стыдно. Потому что я полз от слова к слову, да и слова-то я не мог понять до конца, они до меня не доходили глубоко, а этот человек так врос в эти молитвы, что каждое слово рождало в нем живое, трепетное чувство.

И вот к чему надо стремиться и чему научиться, чего надо сколько возможно добиваться. Я говорю: добиваться, потому что есть вещи, которых мы не можем осуществить, но это мы осуществить можем. Мы можем постепенно собирать вокруг слов наш человеческий опыт, и когда будем произносить эти слова, этот опыт будет подниматься волной.

Так бывает в обычной жизни – когда события или переживания были связаны с какими-нибудь словами, и стоит нам потом услышать эти слова – вся душа затрепещет. Это может быть песня, имя, стихи, какая-нибудь молитва, которая когда-то ударила в душу и потом забылась, а теперь вдруг всплыла, полная жизни и животворной силы.

Я рассказывал некоторым из вас об одном старике. Он с детства пел в церкви – сначала у себя в деревне, а потом в течение всей оставшейся жизни – в нашем хоре. В какой-то момент он заболел раком и стал умирать. Я его посещал в больнице и каждый раз, когда его видел, служил короткий молебен. Сначала он пел, потом уже не мог петь, и я пел за него. Однажды я пришел, а медсестра мне говорит: «Напрасно вы сегодня пришли – он без сознания, умирает; и знаете какой ужас: его жена и дочь, которых он в течение года не видал, потому что они были за границей, приехали – но слишком поздно!» Я пошел к нему. Дочь и жена сидели по одну и другую сторону кровати. Я их попросил сесть рядом, а потом стал на колени и начал петь, как умел, отрывки песнопений Страстной седмицы и Пасхи – этот человек их пел, слышал, переживал в течение всей своей жизни. И по мере того как я пел, можно было ощущать, что сознание в нем из тех глубин, в которые оно ушло, начинает постепенно подниматься, подниматься… – и вдруг он открыл глаза. Я ему сказал: «Павел Васильевич, жена и дочь сидят рядом с вашей кроватью. Вы при смерти. Проститесь с ними». Он повернул голову, они простились, и потом я ему сказал: «А теперь вы можете спокойно умереть». Я его перекрестил, и через некоторое время он умер. Его сознание вернулось, потому что оно было связано, неразрывно связано с этими песнопениями. Они вернули его на несколько мгновений к земной жизни, и, исполнив, доведя до конца все, что составляло его земную жизнь, он ушел.

* * *

И еще один важный момент. Если мы произносим в молитве те или иные слова, мы должны их воплотить в жизнь. Мы не можем говорить: Прости, как я прощаю! только на словах – и не прощать никому ни больших проступков, ни малых прегрешений. Мы не можем Богу говорить то, что является ложью. Мы не можем говорить слова, которые в себе носят как бы зачаток действий, и отказываться действовать. Это важно, потому что если мы не будем воплощать свою молитву в действии, то она начнет в нас чахнуть и умирать. Потому что одними словами душа не питается, душа питается совокупностью всего того, что составляет нашу жизнь.

Поэтому надо в молитве учиться тому, как жить, и жизнь нашу научиться вкраплять в молитвенные слова, воплощать в них. Мы не можем сказать, например: Господи, в покаянии приими мя! – и на этом успокоиться, не принеся Богу ни в какой момент никакого покаяния, вполне довольные самими собой. Мы не можем сказать: Господи, даждь ми смирение, целомудрие, послушание! – если в течение всей нашей жизни не обращаем внимания ни на одно из этих слов, не стараемся из них сделать жизнь и действие.

У каждого из нас есть свои проблемы, которые тем или иным образом связаны с молитвенными словами или словами Евангелия. И если мы хотим молиться, то должны так жить, чтобы, когда будем произносить эти молитвенные слова, они были бы выражением того, ради чего мы живем.

Молитвенная жизнь[27]27
  Беседа состоялась 2 июня 1984 года в местечке Kemble. Пер. с англ. Е. Майданович. Первая публикация: Антоний, митрополит Сурожский. Труды. Книга вторая. М.: Практика, 2007.


[Закрыть]

Очень часто, едва ли не всегда проповедник начинает свою проповедь (или докладчик, если он выступает в рамках христианских понятий, свой доклад) со слов: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа». Но достаточно ли мы сознаем, как ответственно он должен произносить эти слова и какая ответственность на тех, кто эти слова воспринимает слухом?

Говорить во имя Святой Троицы, говорить во Христе означает говорить изнутри Истины, которая есть Христос (Ин. 14: 6), – не теоретической истины, не «с точки зрения», пусть и вероучительной, а изнутри такого взаимоотношения с Господом, со Христом, Который есть Истина. Чтобы слова доносили до тех, кто их слушает, не только семантическое значение, но жизнь.

Говорить во имя Святого Духа означает произносить слова, превосходящие тебя самого, вдохновенные, полные смысла, слова Самого Бога, которые доверены нам. Эти слова должны гореть и воспламенять сердца и умы.

Говорить во имя Отца означает говорить из глубин того неисследимого покоя и тишины, из которых только может родиться Слово, соответствующее тайне Бога и ничем не возмутимому Божественному молчанию.

Но это значит, что и слушать мы должны так же. Мы должны научиться, слушая, быть настолько глубоко молчаливыми, настолько открытыми, должны научиться слушать всем своим существом, чтобы слышать не слова, а общаться сквозь слова с Богом, а иногда слышать за пределом очевидности прозвучавших слов – слова́ истины, превосходящей всякое слово, пламенные слова, которые гораздо глубже любых эмоций…

* * *

Давайте постараемся прислушаться друг к другу, открыться друг другу и за пределом несовершенных слов и образов встретиться в вере, в благоговейном поклонении Господу истины в Духе истины.

Меня просили говорить о молитвенной жизни, и я хотел бы поставить ряд вопросов, чтобы, когда у нас будут периоды собранного молчания, мы могли бы, каждый из нас, поставить эти вопросы себе лично и дать на них ответ, и, найдя ответ, постараться жить дальше в соответствии с ответом, который мы нашли[28]28
  Эти беседы были произнесены во время говений – одно-двухдневных молитвенных собраний, когда беседы чередуются с периодами молчания.


[Закрыть].

Я начну с замечания, может быть, неожиданного, но оно родилось из того, что я вижу и слышу вокруг себя: для того чтобы молиться, надо, чтобы у тебя был Бог, к Которому ты обращаешь свою молитву. Очень часто ко мне приходят люди с просьбой научить их первым шагам молитвенной жизни, и когда я их спрашиваю: «Верите ли вы в Бога, есть ли в вашем опыте Живой Бог, к Которому вы можете обратиться со словами молитвы, к Которому вы можете повернуться сердцем, Которого вы можете призвать, то есть пригласить, чтобы Он пребывал в вас?» – ответ часто бывает: «Нет, такого Бога у меня нет. Я верю в первопричину вселенной, я верю, что в корне или за пределом всего сущего, должно быть, есть сила, которая дает всему бытие и форму, я со страхом ожидаю, что в какой-то день должен буду дать отчет за свою жизнь Кому-то, Кого я вовсе не знаю пока». И тут я всегда говорю: «Не пытайтесь молиться, ставьте себе еще вопросы, потому что молиться – все равно что разговаривать с другом».

Бесполезно разговаривать с воображаемым другом, можно содержательно говорить с реальным другом, с кем-то, с кем можно стоять лицом к лицу, кому можно открыть сердце, кто слушает, перед чьим суждением мы стоим и кто будет стоять за нас, независимо от того, правы мы или не правы.

Вот первый вопрос, который снова и снова я ставил бы себе самому, а теперь и вам. В моменты молчания или когда вы молитесь, ставьте себе вопрос: есть ли в моем опыте Живой Бог, такой же определенный, такой же реальный, как мои друзья, мои родные, Бог, Который – Некто, а не нечто, не «сила», а реальная Личность?

Слово Бог происходит от древнего готского слова, которое значит «Тот, перед Которым падаешь ниц в поклонении». Вот первичный опыт человечества о Боге: это не Кто-то, о Ком ты что-то слышал. Бога изначально представляли как Присутствие, реальность, такую реальность, которая в какой-то момент поразила людей своей славой.

Многие из вас в большей или меньшей степени пережили какой-то опыт, может быть, лишь зачаточный, реального Бога. Мы должны вновь обрести этот опыт – и это второе, о чем я хочу сказать.

Один старый священник как-то старался разъяснить мне место в конце Евангелия от Матфея, где Христос повелевает Своим ученикам идти в Галилею. Я ставил вопрос: почему Он посылает их в Галилею (Мф. 28: 10) – когда Он уже среди них, они в Его присутствии? К чему посылать учеников на другой конец Святой земли, когда они уже вместе? И мне был дан такой ответ: Галилея означает их первую встречу со Христом. Там они узнали Его сначала как товарища детства, друга юности, мужающего человека, в Котором они постепенно прозревали святость, красоту, такое измерение, какого не было ни в ком другом, – почему Он и стал их наставником, их совестью, их учителем, в Ком они потом узнали Бога, воплотившегося ради спасения мира. Позднее их накрыла трагедия, Иудея стала для них трагедией. И слова Христа к ним означали: идите в то место, где все было – покой, и радость, и взаимная открытость.

И тот священник еще сказал мне: у каждого из нас есть внутри своя Галилея. Каждый из нас в какой-то момент своей жизни, может быть, в детстве, может, в другое время, пережил момент, когда Христос, Бог стал реальным, момент, когда в его жизнь вошла вечность. Впоследствии мы обычно теряем это, но этот пережитый опыт подобен реке, которая течет в пустыне, потом исчезает в песке и опять выходит на поверхность, порой через большое расстояние. Мы должны вновь обрести свою Галилею, тот миг, может быть, совсем мимолетный, когда Бог стал реальным и мы стали другими людьми.

Так что второй вопрос, который мы должны ставить себе: нахожусь ли я все еще в Галилее? Сохранил ли я это переживание Живого Бога? Превратилось ли оно в воспоминание, пусть приятное, или все еще является реальностью настоящего времени?

Мы говорим о Боге как о Личности. Слово «личность» в современном словоупотреблении имеет смысл, который определяет границы того, о ком говорят. Но греческое слово προσωπο, которое употреблялось изначально, когда говорилось о Трех Лицах Святой Троицы, не означало личность в современном смысле слова, еще менее его значило слово persona, что на латинском языке – «маска».

Это слово значило лицо человека, и смысл был тот, что Живого Бога можно встретить лицом к лицу, что Он не безличное существо, которому невозможно посмотреть в глаза.

Мы видим прекрасный образ этого в Евангелии от Иоанна, в рассказе о слепорожденном (Ин. 9: 1–38). Человек родился слепым, он никогда ничего не видел. И когда Христос даровал ему зрение, первое, что он увидел, был лик Бога, ставшего человеком, и его взор встретился со взором Божественной любви и сострадания. Вот это мы имеем в виду, когда говорим о Боге как о личностном Боге.

Так что задумаемся снова: каков Бог? Имеет ли наш Бог личность? Пережили ли мы когда-либо опыт, уверенность, которую дает вера, что стоим лицом к лицу с Богом, Живым Богом, Который слушает, Который видит, Который понимает, Который открыт нам и говорит с нами?

* * *

Вот еще момент, над которым следует задуматься. Очень часто нам оказывается трудно молиться, потому что, когда приходит время стать на молитву, мы стараемся найти в себе мысли, чувства, отношение, которые могли бы принести Богу как бы изнутри себя. И так часто оказывается, что мы пусты и можем лишь повторять все те же слова, те же речи, представлять те же образы, но сами мы – словно бесплодная земля.

Почему бы нам не вспоминать почаще, что инициатива принадлежит Богу, что Он первый обращается к нам со Своим словом? Не в каком-то мистическом смысле, не каким-то разительным явлением каждому из нас в тот момент, когда мы решаем поставить себя в Его присутствие, – нет! Он говорит с нами в Евангелии – почему бы нам не отозваться?

Если мы берем в руки Евангелие, будь то для систематического, постоянного чтения или открываем его случайно, изредка, мы встречаемся с Богом во Христе, с Живым Богом, ставшим живым Человеком, Который обращается к нам, иногда непосредственно с заповедью, с советом, или объясняет что-то, или просто предстает перед нами в полной Своей славе.

И мы можем посмотреть на Него и отозваться: отозваться или на Его слова, или на Его Личность. Это всегда можно сделать, и если мы честны – а честность не всегда легко найти в себе, потому что нам привычнее быть осторожными, – но если мы честны в строгом, беспощадном смысле, то спросим себя: а как я отвечаю? как я отзываюсь?

Вот Христос идет к грешникам, открывает им объятия, говорит с ними уважительно, нежно, вызывая в них к жизни всю таящуюся в глубинах красоту… Как я на это отзываюсь? Как на вдохновение? Или как на вызов? Или я говорю: времена переменились, да и я не Христос? Слышу ли я Его или отстраняю то, что Он говорит, со своего пути?

То же самое относится к словам Христовым: горит ли от них мое сердце? Просветляется ли мой ум? Вдохновляют ли они меня? Или я остаюсь безразличным: о, я уже столько раз все это слышал, да, я все это уже знаю? Или я отшатываюсь от тех или других слов?

И в зависимости от того, какова моя реакция, я могу отозваться. Я могу ответить Господу: спасибо! Ты коснулся во мне какой-то струны, и она запела, и теперь никогда не замолкнет во мне это ее звучание… Или: какой ужас! Ты, мой Бог, говоришь, а мне нечего ответить, я лишь пожимаю плечами… Или даже: какой ужас! Я отвечаю Тебе отрицанием – сердцем, умом, поступками я говорю «нет!» Твоим словам или Твоему откровению…

Если мы так отзываемся на слова или образы, которые встают перед нами, мы всегда сможем извлечь из себя нечто в качестве молитвы – может быть, всего лишь вздох, стон, слезу или одно слово стыда или благодарности, радости или печали. Это может оказаться совсем кратким, но к чему длинные речи? Когда мы разговариваем с другом и полны ликования, или стыда, или горя, или радости – не важно, долго ли мы говорим, важно, насколько правдивы наши сердца и наши слова.

* * *

И еще одно. Я уже говорил о том, что надо вглядеться в Христа, Каким Он открывает Себя нам в Евангелии. Во-первых, очень важно читать внимательно и не позволить себе сказать в уме или в сердце: о, я это уже читал, я знаю все эти рассказы… – дело не в рассказе о событиях, а в Личности. Нас снова и снова поражает Тот, Кто перед нами: Человек и Бог. И если мы внимательны, если мы глубоко вглядимся в эту Личность, Которая открывается в слове и в действиях, мы можем многому научиться относительно молитвы.

Возможно, некоторые из вас читали рассказ Натаниела Готорна. Я не помню его название, но речь идет приблизительно вот о чем. Высоко в Андах на берегу глубокого озера стоит деревушка, на другом берегу с незапамятных времен в скале высечен образ местного бога: лик необычайной красоты, в котором есть величие и покой, любовь и сила. И в деревне сохраняется предание, что наступит день, когда их бог явится и будет жить в их среде. Столетия шли, ничего не происходило. Жители деревни поклонялись этому каменному богу, но он оставался камнем, далеким и безжизненным изображением. В какой-то день в деревне родился ребенок, который с младенчества был пленен красотой этого лика, высеченного в скале. Он еще не умел ходить, но подползал к берегу и все глядел и глядел на лик. Он рос, взрослел – и постоянно ходил на берег, часами вглядывался в это изображение. По мере того как он вглядывался в этот лик и впитывал его красоту, величие, благородство, покой – и его собственное лицо менялось. И вот в какой-то день, когда юноша шел по единственной улице деревни, вдруг на его лице жители увидели все, что выражало изображение их бога и что они так почитали. Они поняли, что случилось чудо: их бог – среди них.

Вот путь, каким мы можем воспринять – через заповеди, в которых открывается нам сердце и ум Христовы, через Его поступки и просто через созерцание того, что доходит до нас из Евангелия, – красоту и величие Бога во Христе. И уподобиться Ему, оживить в себе Его образ, так, чтобы наши искаженные черты пришли в гармонию внутренней силой красоты, которая достигнет нас. Тогда молитва станет для нас созерцанием, общением, радостной причастностью, радостью такого единства, когда, по слову Христа, Он будет жить в нас, мы будем живы в Нем, и наша жизнь будет «сокрыта со Христом в Боге» (Кол. 3: 3).

Но это не случается все время, конечно. Мы не можем беспрерывно быть настолько чуткими, наша способность воспринимать чувствами ограничена, есть предел тому, что мы можем вместить. И мы должны быть готовы, что временами нам будет нечего сказать Богу, мы только можем быть с Ним, не способные ни на чувство, ни на мысль, может быть, только жестом мы могли бы выразить то, что ощущаем, больше никак. А моментами, внезапно – хотя это, конечно, заблуждение – покажется, что Бога с нами нет. <…>

И порой просто одно движение, один вздох может выразить больше, чем все наши многословные и иногда искусственные молитвы.

Я помню мальчика, моего маленького племянника, который одно время жил у нас. Однажды он очень устал за день, без конца изводя всех нас, на это ушли все его силы, и когда пришел вечер и настало время помолиться, он почувствовал, что у него осталось сил только на то, чтобы свалиться и заснуть. Но последним его делом было – послать воздушный поцелуй иконе в углу комнаты. И в этот жест он вложил все свое сердце, этот жест означал: «Господи, я так устал! Я маленький, мне хочется спать, но я Тебя люблю. Спокойной ночи!»

Способны ли мы поступить с такой же простотой? Я говорю именно о простоте – не о лени. Это не уловка, чтобы сказать: «Ладно, с Бога хватит и этого». Нет, для Бога этого, может быть, и хватит, но для нас – нет.

Есть еще рассказ об одном арабе, мусульманине. Он много часов ехал, чтобы поспеть к молитве в мечеть, но опоздал: все уже разошлись, кроме муллы. Путник увидел пустую мечеть, остановился и вздохнул, и вложил в этот вздох всю печаль своего сердца о том, что пропустил время общей молитвы. И мулла сказал ему: «Хотел бы я раз в жизни вздохнуть так, как сейчас вздохнул ты!»

Но опять-таки недостаточно просто вздохнуть – надо, чтобы этот вздох выразил все содержание нашего сердца. Так что вот еще один вопрос: каковы мы по сравнению с этими примерами?

* * *

Но есть и другая сторона: то, что мы называем «отсутствием Бога». Разумеется, Бог никогда не отсутствует, иногда мы не способны чувствовать Его присутствие, но Бог всегда здесь.

Есть два случая, которые меня до глубины трогают. Один относится к святому Антонию Египетскому. После долгого периода искушений, соблазна и борьбы, когда натиск зла отступил от него, он лежал без сил на голой земле, и ему явился Христос. Антоний даже не мог встать, поклониться Ему, и только сказал: «Где же Ты был, Господи, когда я был в таком борении?» И Христос ответил: «Я невидимо стоял рядом с тобой, готовый вступить, если бы ты ослабел».

Это мы должны помнить: Господь рядом, но мы посланы в мир творить Его дело. Поэтому временами нам надлежит бороться, мы бываем ранены, мы изнемогаем.

Слишком легко мы готовы бываем сказать: «Тебе, Господи, – крест, мне – спасение и слава». Мы так не говорим, мы слишком «благочестивы», но так себя ведем: ожидаем, чтобы Господь нас спас, а нам достались плоды спасения. Нет! Мы посланы в этот мир.

Другой образ – к сожалению, его автор точно не известен – это следы человека и Бога на песке. Человек видит свою жизнь как цепь следов, и рядом он видит следы Бога, Который был с ним. Но в какой-то период у человека были сильнейшие искушения, ему пришлось отчаянно бороться – и именно в этот период на песке отпечатались следы только одной пары ног. Человек обратился к Богу с горечью: «Где же Ты был, Господи, во время моего искушения? Я шел один…» И Христос ответил: «Это мои следы. Я нес тебя на руках».

Это мы забываем: и как часто мы носимы, и что мы – Христовы посланники, Христовы вестники и свидетели, и нам надлежит бороться изо всех сил.

Но бывают моменты, когда мы испытываем чувство, что Бога нет. Какое право мы имеем ожидать Его постоянного присутствия? Если мы поставим себе этот вопрос, то не должны ли мы ответить так: мы могли бы радоваться Его постоянному, непрестанному присутствию, явному и ободряющему, если бы были совершенно открыты Ему. Но мы не таковы. Наш ум, наше сердце заполнены всевозможными вещами, которые не имеют ничего общего с Царством Божиим, с построением этого Царства, с тем, чтобы быть частью этого Царства, быть гражданами Града Божия. Так что мы не можем претендовать, будто имеем такое право, – такое право нам не дано.

Но кроме того, очень важно нам сознавать, что Бог свободен прийти к нам и свободен дать нам искать Его, что Его отсутствие (я имею в виду субъективное чувство Его отсутствия) не означает, что Его нет с нами, но Он дает нам почуять, какова была бы жизнь без Него.

И Его отсутствие – это как бы голод. Голод, который заставляет нас с большей решимостью и временами с более отчаянным усилием искать Его. Мы слишком легко довольствуемся и удовлетворены тем, что имеем, мы привыкаем иметь: у нас есть дружбы, есть родные, есть столько всего, и только когда что-то у нас отнято, мы начинаем это ценить.

Так что если когда-то вы почувствуете или если уже чувствуете, что Бога нет с вами, задайтесь вопросом: насколько вы нуждаетесь в Нем? Бог – роскошь в вашей жизни или самое существо вашей жизни?

Помню, много лет назад ко мне пришел человек, он был богат, у него была власть в его ограниченной сфере деятельности, и он сказал мне: «Отец Антоний, хочу Бога!» Я его спросил: «Для чего?» И он ответил: «Потому что Он увенчает все, чем я уже обладаю». Я тогда сказал ему: «Вы хотите иметь Бога, как другие – центральное отопление в доме, для большего комфорта». Он сказал: «Да, а что тут не так?» «Не так» было все, потому что драгоценную жемчужину не прибавляют ко всему прочему богатству – все прочее продают, чтобы приобрести ее (Мф. 13: 45–46).

И отсутствие Бога – очень важный аспект нашего опыта, потому что оно позволяет нам измерить, значит ли Бог в нашей жизни много, или немного, или вовсе ничего не значит, просто ли мы привыкли к Нему, или суеверно держимся за Него, или Он для нас – гость, или друг, или наивысшая ценность в нашей жизни…