Текст книги "Не могу, Господи, жить без Тебя! Книга о молитве"

Отче наш, иже еси…[12]12
  Проповедь была произнесена 8 августа 1993 года в лондонском приходе. Пер. с англ. Т. Майданович. Первая публикация: Наблюдайте, как вы слушаете… М.: Фонд содействия образованию XXI века, 2004.


[Закрыть]

Со все возрастающим чувством не только благоговения, но и ужаса я произношу слова молитвы Господней: ужаса, потому что они стоят передо мной судом. Когда ученики просили Господа научить их молиться, Он дал им эту молитву, и первые ее слова, которые подчас так глубоко нас радуют, могли бы и, может быть, должны, кроме благоговения, наполнять наши сердца еще и страхом.

«Отче наш»: когда мы размышляем об этих словах, то думаем о нашем человеческом братстве, наших соседях, наших родных, наших сестрах, братьях, любимых. Но когда Христос эти слова произносил, они, верно, звучали совсем по-иному, потому что Он – Единый, Который может Небесного Бога называть «Отец», и потому что после Своего Воскресения Он назвал Своих учеников «братьями» – и потому эта молитва может вызвать трепет страха.

Христос, Единородный Сын, мог беседовать со Своим Отцом словами молитвы «Отче наш – Мой Отец – Который на небесах, там, где Я Сам восседаю в славе Твоего престола, находясь в то же время и здесь, медленно ступая к Моей страсти, – да святится Имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, как на небе, так и на земле». Эти слова были словами Сына, Который оставил славу вечности для того, чтобы вступить в сумерки и ужас нашей земной жизни. Он пришел, чтобы эти три прошения могли осуществиться, и Он мог произнести эти слова, потому что мог сказать их не только всем Своим умом, всем Своим сердцем, всей Своей волей, всей Своей самоотдачей как Бог, но и как Сын, пришедший в мир, чтобы сделать их реальностью, чтобы они были реальностью посреди людей.

И когда мы произносим эти слова, мы должны быть, как говорит Священное Писание в Евангелии от Иоанна, «во Христе». Эти слова мы можем произнести не в осуждение себе, только если мы так глубоко, так неограниченно едины со Христом, что разделяем с Ним Его жертву во спасение мира. Только из глубин Христа мы можем произнести эти слова божественного сыновства, иначе они осуждают нас, потому что вся наша жизнь – отрицание, что мы едины со Христом, Его члены, Его продолжающееся присутствие в мире в его спасение.

* * *

Это измерение мы забываем и думаем просто о другом: об измерении человеческого содружества – «Отче наш», но подразумевает ли это, что каждый вокруг для нас – брат, сестра?

Есть очень страшная фраза у мыслителя Владимира Соловьева о том, что когда кто-то ему говорит «У нас общий отец», его первый вопрос к такому человеку: «А какое у тебя имя? Авель или Каин?»

И опять: когда мы, просто на уровне нашего человечества, произносим слова «Отче наш», когда мы этим провозглашаем, что признаем всякого вокруг нас за брата, за сестру, то кто мы – Авель или Каин?

Вы, может, скажете: но Каин был убийцей, я не убийца!.. Так ли это? Не только проливая кровь человека, лишая его или ее телесной жизни, мы становимся убийцами. Как часто люди были преданы и этим предательством убиты в самой сердцевине своего существа? Как часто сплетня, злостная или беспечная, ранила человека и разрушала все взаимоотношения вокруг? А часто ли мы вспоминаем о людях, которые умирают от голода, которые бездомны, которые окружены ненавистью, пожеланием, чтобы их не было? Не часто ли, если мы только внимательны, мы встречались с людьми, которые хотели бы, чтобы того или другого человека не было бы? О, мы не думаем об убийстве, но как мы надеемся, что кто-то может изъять этого человека из нашей жизни, из нашего окружения, чтобы забыть о нем, чтобы он для меня перестал бы существовать; это – путь Каина. Он хотел убрать Авеля, который был его осуждением, обвинением против него. Часто ли мы над этим задумываемся? И когда мы произносим слова «Отче наш» и полагаем, что эти слова соединяют нас в братство, в сестричество, отдаем ли мы себе отчет о всей требовательности, всем значении этого?

Во второй половине молитвы мы говорим: «Прости, как я прощаю». Если мы не прощаем, то эта молитва – богохульство, и она перестает быть нашей молитвой, произносимой вместе со Христом. Понимаем ли мы это? Отдаем ли мы себе отчет, как страшно произнести эти слова, которые Сам Христос мог бы сказать Своему Отцу и которые мы можем произнести только в Нем, с Ним, но не по самостоятельному праву на это?

Задумаемся над этим. Я делюсь с вами, одна за другой, мыслями и обстоятельствами, которые так для меня важны, которые являются итогом многих лет жизни. Задумайтесь над ними теперь, пока не поздно… И пусть Христос, Который учил Своих учеников этой молитве, кода они еще не полностью созрели для нее, Который учит нас тоже этой молитве, несмотря на нашу незрелость, – да дарует Он нам хотя бы если не зрелость, которую надо еще завоевать (помните, что святые отцы говорят: пролей кровь и прими Дух), пусть Он примет хотя бы нашу волю, чтобы оно так было.

Отречемся от всякой ненависти, положим конец всякой клевете, прекратим все сплетни, откроем сердце всякой нужде, душевной, духовной или материальной, научимся быть братьями и сестрами в человечестве. И только тогда, как сказано в притче об овцах и козлищах, только тогда, когда мы станем подлинно человечными, мы сможем вырасти в меру божественную, во Христе.

Иисусова молитва[13]13
  Выступление на епархиальной конференции Сурожской епархии «В чем мы, православные, изменили своему призванию?». Семинар, посвященный практике Иисусовой молитвы. Хедингтон, Оксфордшир, 22–25 мая 1998 года. Пер. с англ. А. Дик.


[Закрыть]

Иисусова молитва в некотором смысле уходит корнями в Евангелие, в рассказ о слепом, который услышал, как в толпе мимо него проходит Христос, и почувствовал, что это не просто толпа, не просто прохожие – у этой толпы есть некий центр, ядро. Слепой спросил, кто это, и ему ответили: «Иисус Назорей идет» (Лк. 18: 37).

Этот человек испробовал все, чтобы исцелиться, но безуспешно. Он слышал о Господе, о том, что Иисус может исцелять и спасать. И когда слепой понял, что рядом идет Христос и что вот сейчас Он пройдет мимо, то начал кричать: «Иисус, Сын Давидов! помилуй меня» (Лк. 18: 38). Калека выкрикнул то единственное обращение, которое виделось ему подходящим в тот момент. Он не мог назвать Христа Сыном Божиим, но узнал в Сыне Давидовом обетованного Мессию.

И Христос остановился.

Как я понимаю, это и есть евангельские корни слов Иисусовой молитвы. Ее текст постепенно менялся от более коротких форм к более длинным. На английском языке он сегодня звучит так: «Lord, Jesus Christ, Son of God, have mercy on me a sinner» (Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного). В греческом тексте, в отличие от английского, слово «грешный» употребляется с определенным артиклем, что означает не «один из грешных», но «единственный грешник» – не потому что я самый главный, но потому что, глядя на себя и видя свою подлинную сущность, невозможно назвать грешным кого-либо еще.

Отец Иоанн Кронштадтский в своем дневнике писал, почему можно назвать себя величайшим грешником: ведь если бы любому другому человеку было дано столько же, сколько мне, тот стал бы святым, а я грешен, – значит, я хуже всех. Так что в греческом тексте передается мысль о том, что слово «грешный» относится ко мне совершенно особым образом, потому что я признаю свою греховность не как часть всеобщей греховности, но как свое собственное уродство.

При чтении духовной литературы часто может создаваться впечатление, будто смысл этой практики состоит в бесконечном повторении Иисусовой молитвы. Я знаю людей, которые пытались это делать и в итоге совершенно запутались.

Но если почитать таких духовных наставников, как Феофан Затворник, можно найти более практичный и применимый к нашей жизни совет. Если вы находитесь в пустыне, то действительно можете постоянно молиться. Но в обычной жизни это невозможно. Поэтому святитель Феофан рекомендует нам подумать над словами Иисусовой молитвы таким образом, чтобы каждое из них обрело для нас вес и перестало быть пустым звуком или голословным заявлением.

«Господи». Бог есть Господь всего сущего. Это объективная истина, но является ли Он Господом и для меня? Хочу ли я, чтобы Он был моим Господом? Можно ли сказать, что Он стал для меня Господом по моему собственному выбору? И если это так, то личные отношения между Ним и мной, за которые я несу ответственность, основаны не просто на объективном факте господства Бога, но на моем собственном решении. Поэтому важно не просто умственное заявление – мол, да, я знаю об этом, – но попытка почувствовать, признаю ли я Его своим господином. Воспринимаю ли я Его советы, Его заповеди как слова, адресованные лично мне, потому что я выбираю Его своим правителем, своим Господом, своим наставником?

«Иисусе». Это изъявление веры в Вочеловечение Христа. Иисус – это просто имя, человеческое имя Предвечного Бога. Это имя Сына Божьего, Который стал Сыном Человеческим. Это утверждение веры в Воплощение, веры в то, что Он пришел в мир спасти нас, и это спасение подразумевает все то, что сказано в Евангелии, в том числе Его распятие, смерть и воскресение.

«Христе». Называя Его Христом, мы утверждаем свою веру в то, что Он Тот, Кто был обещан Аврааму, и что Его пришествие является выражением верности Бога по отношению к нам. Господь верен. Он обещал нам Спасителя – и обетованный Спаситель пришел.

«Сыне Божий». Это исповедание нашей веры в то, что ставший Человеком Иисус Христос – воистину Сын Божий, как говорил апостол Павел.

И последняя часть: «помилуй меня, грешного» – единственного или одного из многих. Слово «помилуй» очень расплывчатое. По-английски «have mercy» означает «пощади», однако в славянских языках это и «отнесись ко мне с любовью и нежностью», и «будь милостив ко мне», и «прости меня», и «не сердись на меня». Суть в том, чтобы начать с понимания: я не заслуживаю ничего, но уповаю на все. А дальше в зависимости от своего нынешнего состояния можно вложить в это прошение подходящий смысл. То же относится к греческому «Kyrie, eleison».

Потом, как я уже говорил, слово «грешный» в разных языках может употребляться с неопределенным или определенным артиклем. С неопределенным – в том смысле, что мы не можем не осознавать себя грешниками среди грешников. И все, что мы говорим о себе, относится к каждому грешнику на свете. С определенным артиклем это слово создает ощущение особой тоски, ощущение себя как худшего из всех: мне было дано все, а я предал Христа, своего ближнего и свое призвание.

Но это значит, что каждый из нас в течение всей жизни – я не имею в виду некую регулярную практику – может обращать свой ум и свое сердце на эти аспекты Иисусовой молитвы, рассматривать их с точки зрения своего опыта и своих ощущений, начиная с вопроса о господстве Христа. Считаю ли я Его своим Господом? Стал ли Он моим Господом по моему собственному выбору? И так далее.

* * *

Есть и другой вопрос: как практиковать эту молитву? Как я уже упоминал, из большинства посвященных ей текстов может сложиться впечатление, что все дело в частом повторении. Но в некоторых текстах есть предупреждение: если просто повторять Иисусову молитву, не доходя до ее подлинной сути, можно просто сойти с ума, то есть окончательно запутаться. Поэтому я хотел бы снова вернуться к писаниям Феофана Затворника, который много для меня значит, потому что его слова находят во мне отклик.

Как он говорит, если хочешь научиться Иисусовой молитве, надо встать в присутствии Бога, в полной тишине и покое, и пять раз медленно повторить слова Иисусовой молитвы – в естественном для себя темпе. Например, я человек очень медлительный, поэтому я произнесу ее очень неспешно, делая паузу после каждого слова. А кто-то будет говорить гораздо быстрее, потому что такой темп будет для него естественным.

Нельзя сказать, что читать молитву надо быстро или медленно. Произносите слова молитвы так, чтобы они не растягивались и не утрачивался общий смысл, но и чтобы они не проскакивали слишком быстро, не позволяя ухватить их суть. Прочтите молитву пять раз. Потом помолчите и либо займитесь чем-нибудь, либо попробуйте повторить эти слова через некоторое время. И если в промежутках между молитвами – неважно, долгие они или короткие, – вас затронул тот или иной аспект молитвы, задумайтесь о нем, не идите дальше!

Это важный момент в писаниях Феофана, посвященных утренним и вечерним молитвам. Не надо обязательно читать все молитвенное правило – тексты молитв лишь призваны помочь вам молиться. Как пишет святитель, если начнешь читать первый псалом и на третьей строчке погрузишься в него полностью, следует остановиться на этих словах. И если это ощущение продлится все время, отведенное для вечерних молитв, ничего страшного: этими двумя строками вы исполните все свое вечернее правило. А вот если просто бездумно прочесть все молитвы, то вечернее правило нельзя считать исполненным.

Я уже говорил некоторым из вас, что Бог слышал эти слова изливающимися из человеческой души, как кровь, в моменты горя, восторга или радости, и тогда эти слова достигали Его слуха. Но если просто оттарабанить их как можно быстрее, Он скажет: «Это Я уже слышал, это Мне не интересно. Мне интересна песнь твоей души, вопль твоей души, а не слова».

И потом, в течение дня, можно читать Иисусову молитву, потому что она короткая и ее несложно произнести, как только у вас возникает небольшая передышка. «Отче наш» не прочтешь, когда чем-то занят или кого-то слушаешь. А вот если в разговоре появляется момент, когда вы чувствуете потребность в присутствии Бога и нуждаетесь в Его помощи, можно произнести: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного!», или «Господи, помилуй!», или, как говорит святой Иоанн Лествичник, просто испустить крик души: «Господи!» Дело не в словах, хотя в своей полноте эта молитва составляет часть вероучения.

* * *

Я не настолько застенчив, чтобы не позволять себе говорить от первого лица, поэтому поделюсь с вами своим воспоминанием. Когда я был врачом и ко мне приходили пациенты, я молился перед их приходом, а потом принимал одного за другим. И обычно наступал момент, когда я внезапно чувствовал, что выдохся. Тогда я просил следующего пациента, который заходил в кабинет: «Пожалуйста, присядьте. Я потерял внутренний настрой. Если вы верующий, помолитесь вместе со мной, если нет, просто посидите тихонько». Затем я вставал на колени перед иконой целителя Пантелеимона и молился полминуты или минуту, пока вновь не ощущал внутреннюю сосредоточенность. После этого я мог продолжать работать с пациентами.

Мне кажется, это хороший способ: бывают моменты, когда утрачиваешь внутренний настрой, и его легче вернуть с помощью Иисусовой молитвы, чем с помощью какого-нибудь длинного текста: например, в момент усталости общий смысл молитвы может ускользнуть, пока ее прочтешь.

Духовные наставники говорят, что эту молитву можно произносить сидя, стоя, преклонив колени. Задолго до Феофана творить Иисусову молитву советовал святитель Иоанн Златоуст. Но он предостерегал, что необходимо прекращать молиться еще до того, как будет утолена жажда молитвы, как почувствуешь скуку, – оставлять молитву сразу же, как поймешь, что дошел до предела своих возможностей и больше тебе не вместить. Иногда, если пытаешься молиться слишком долго, в какой-то момент хочется воскликнуть: «Ох, столько я уже не могу вынести! Вот бы мне забыть все это и погрузиться во что-нибудь другое!» Надо молиться, пока идет молитва, и остановиться до того, как ее течение прекратится, чтобы потом снова начать молиться от этой неутоленной жажды. Об этом важно помнить.

И еще надо размышлять над словами молитвы, задаваться вопросами: «Что я знаю о смысле этих слов? Что они для меня значат уже сейчас?» Поняв, что из них можно извлечь в данный момент, можно совершить для себя новые открытия.

Но если не применить к этим словам весь свой опыт, то пойти дальше не получится, потому что в следующий раз снова придется начинать с нуля.

Помню, кто-то рассказал мне, что есть такой химический опыт: если бросить кристалл в перенасыщенную жидкость, то вокруг него начнет кристаллизоваться вещество из этого раствора. То же следует делать и со словами молитвы: брать слово и бросать его в глубину души. И все, что наша душа об этом знает, будет собираться вокруг него и дальше существовать внутри нас уже не как слово, но как весь объем опыта, связанный с этим понятием.

– Не могли бы вы рассказать о физических приемах, которыми можно и которыми нельзя пользоваться применительно к Иисусовой молитве?

– Феофан Затворник дает очень четкий ответ: они излишни. Эти приемы, в которых задействованы тело и психика, могут использоваться не только для молитвы. Если постараться принять определенное положение тела и добиться определенного состояния психики, этот способ можно применять для улучшения способностей к математике или к чему-нибудь еще. То, что вы сосредоточились или даже ощутили сосредоточенность в своем сердце (часто надуманно), еще не означает, что вы достигли молитвенного состояния.

С другой стороны, можно добиться того же самого, если просто помолчать, серьезно и искренне обратиться к Богу и позволить своему телу среагировать на это состояние. В этом смысле тело может стать критерием, потому что телесная реакция, идущая от сердца, скажем так, свидетельствует о том, что молитва исходит из правильного места, но если она сосредоточена только в уме или в животе, то что-то пока не получается.

– Расскажите, пожалуйста, подробнее об этих приемах применительно к определению физического места концентрации внимания во время молитвы.

– Что ж, эти приемы могут представлять собой психосоматическое явление… А вот если просто направить свой ум, сердце и волю на молитву и на обращение к Богу, то вы обнаружите, что как только достигнете определенной глубины богообщения или определенной силы устремления к Богу, то сразу почувствуете – теперь все в порядке, вы нашли свое место, или, может быть, оно было найдено для вас.

Святитель Феофан в своих трудах часто советует остерегаться явлений естественного порядка. Во время молитвы можно ощутить тепло, пронизывающее все тело, однако Феофан предупреждает, что это может быть следствие эмоций, поэтому судить о молитве по этому ощущению не следует. Может возникнуть свет: по нему тоже не стоит судить о молитве.

– Не могли бы вы рассказать об использовании четок во время совершения Иисусовой молитвы?

– Четки сами по себе не создают молитвенное состояние. Но они в каком-то смысле помогают сосредоточиться на чем-то чисто физически – точно так же и трость не будет ходить за своего хозяина. Если у вас есть молитвенное правило, которое вам дал человек, осознающий, что он делает, то четки могут быть полезны, потому что вы понимаете: пройдя полный круг четок, я прочитываю Иисусову молитву сто раз. Но перебирание четок вовсе не означает, что при этом вам хоть раз удалось по-настоящему помолиться, потому что сосредоточиться надо не на четках, а на своем отношении к Богу, на том усилии, которое вы совершаете в этом направлении. А это во многом будет зависеть от того, насколько вам удалось достичь внутренней тишины, не поддаться смятению или возбуждению.

Я уже рассказывал об одном случае, который произошел со мной. Спустя неделю после рукоположения меня направили в дом престарелых совершить богослужение, и после службы ко мне подошла одна старушка. Оказалось, что она мать матушки Марии Скобцовой, ей тогда было около ста лет. Она спросила: «Можно с вами поговорить?» Я ответил: «Да». Тогда она сказала: «Вот уже много десятилетий я беспрестанно молюсь, но ни разу не ощущала присутствия Бога. Что мне делать?» Я ответил: «Это очень просто: надо спросить кого-нибудь, кто понимает в молитве!» – «Я уже спрашивала, и ни от кого не слышала разумного ответа. Увидев вас, я подумала, что вы вряд ли что-нибудь знаете – вдруг случайно ляпнете что-нибудь полезное!» Очень вдохновляющее заявление, ничего не скажешь! Так что я поинтересовался у нее: «И как же вы рассчитываете получить ответ от Бога, если все время говорите сами и не даете Ему вставить ни слова?» (По-моему, это был вполне разумный ответ!) Она спросила: «Так что же мне делать?» Я сказал: «Завтра утром, когда вы приведете себя в порядок и приберетесь в комнате, сядьте в кресло со своим вязаньем. Я запрещаю вам молиться – просто сидите и вяжите перед лицом Господа, и увидите, что будет». Через неделю я вернулся в тот же дом престарелых и оглянулся в надежде избежать общения со старушкой, но она, конечно же, меня поймала и выпалила: «А знаете, у меня получается!» Я спросил: «Что получается?» И она ответила: «Я села, начала вязать. Сначала я думала обо всем подряд. Потом я вдруг услышала, как стучат спицы, задевая одна другую, и это привлекло мое внимание. И прислушиваясь к этому тихому стуку спиц, я расслышала тишину вокруг себя. Эта тишина стала заполнять пространство, набирать глубину, и вдруг я поняла, что в центре этой тишины присутствует Бог». Получается, отказ от молитвы оказался более полезным, ведь благодаря ему появилась возможность подлинного общения с Богом!

Так что я бы, пожалуй, последовал совету святителя Феофана: выделите в течение дня минуту или несколько минут, когда вы сможете побыть одни, в тишине – это не означает, что вы должны сидеть: можно мыть посуду или делать что-нибудь, что не требует вашего внимания, вашего эмоционального участия, и повторите молитву пять раз, в своем собственном темпе. А потом остановитесь и подумайте: «О чем я сейчас говорил? Что значат для меня эти слова?» Что они значат для Бога – предоставьте это выяснять Ему; но что они значат для вас?

Эти размышления могут занять вас на короткое или долгое время. Когда вы что-нибудь поймете, можно попробовать прочитать молитву еще пять раз – но теперь благодаря тому, что вы подумали о ее словах – или поразмышляли, если вам больше нравится такое слово, – они будут более живыми и обретут силу, которой не обладали изначально. И если вы это сделаете, то мало-помалу привыкнете моментально погружаться в Иисусову молитву. В моменты смятения можно на минутку остановиться, помолчать, произнести слова молитвы и почувствовать, как к вам вернулся внутренний настрой.

Может быть, это неблагочестиво, но я приведу вам еще один пример. У меня была бабушка, которой было уже за девяносто. Она всю жизнь была очень тревожной, а с годами не только не успокоилась, но и совсем не могла контролировать свою тревогу. И вот однажды она мне сказала: «Я не могу так больше жить, я схожу с ума. Постоянно беспокоюсь – и сама не знаю о чем». Это была просто тревога в чистом виде, если можно так сказать. Я вспомнил об Иисусовой молитве, но не хотел ей советовать ее читать, потому что в возрасте девяносто два – девяносто три года это уже очень сложно. Я решил предложить ей нерелигиозную форму этой молитвы и сказал: «Когда ты начинаешь беспокоиться, садись в кресло, своди колени, клади руки на колени, смотри прямо перед собой и повторяй: „Я не беспокоюсь, я не беспокоюсь, я не беспокоюсь“». А она посмотрела на меня и спросила: «О чем не беспокоюсь?»

Вот вам светский аналог Иисусовой молитвы. Этим приемом можно пользоваться в том случае, если вы взбудоражены – слишком взбудоражены, чтобы совершать Иисусову молитву: успокойте себя словами о том, что вы не беспокоитесь, а потом переходите к другим делам. Простите меня за такое легкомыслие. На самом деле это не так уж легкомысленно: моей бабушке это помогло избежать мучений и смятения.

– Надо ли стараться, чтобы эта молитва стала постоянной частью нашей жизни: что бы мы ни делали, будь мы дома или по дороге на работу, или пытаясь сосредоточиться на работе, или общаясь с другими людьми?

– Нельзя перегибать палку и так сильно погружаться в Иисусову молитву, чтобы врезаться на машине во что-нибудь или в кого-нибудь. Знаете, я сталкивался с этим на войне, когда был врачом: нельзя одновременно читать молитвы – даже Иисусову молитву – и оперировать пациента, чтобы спасти ему жизнь, а не убить его. Поэтому я очень коротко молился и просил: «Господи, дай мне ясный ум и способности, чтобы то, что я делаю, стало служением Тебе, потому что я постараюсь сделать что-нибудь для спасения этого человека».

Знаете, это похоже на историю одного английского полководца. Один из офицеров услышал, как тот сказал перед битвой: «Господи, я сегодня буду очень занят и не смогу о Тебе вспоминать – но Ты не оставь меня».

Дело в том, что вы не имеете права отвлекаться, если на кону стоит человеческая жизнь. И вы не отворачиваетесь от Бога, но включаете Его в общую картину.

– Раз это так, не могли бы вы прокомментировать учение о том, что Иисусова молитва должна совершаться непрестанно?

– Молитвенный настрой не обязательно должен пропадать с прекращением молитвы. Приведу вам пример. Предположим, вы получили с утренней почтой письмо с прекрасными или трагическими новостями. Вы прочитали его, и в тот момент оно поразило вас в самое сердце. Вы не собираетесь весь день его повторять, но то состояние, в которое оно вас привело, сохраняется внутри вас как молчаливый вопль или радость. То же происходит и с молитвой: мы запускаем внутри себя некий процесс, но дальше уже нет необходимости повторять одни и те же слова, слова, слова – как только мы начали этот процесс, внутри нас продолжается песнь или вопль.

В отношении молитвы мы периодически получаем те или иные толчки, если готовы их принять. Например, вы едете в метро и видите напротив себя человека, который вызывает у вас мысль: «Что за кошмарное выражение лица!» или «Какой ужас!» Второй реакцией может стать краткая молитва: «Господи, благослови этого человека». Но сначала возникнет желание отойти от него подальше.

В связи с этим я вспоминаю отца Льва Жилле – выдающегося французского православного священника, который довольно продолжительное время провел в Великобритании. Мы долго жили вместе в одном доме, названном именем святого Василия Великого, и по утрам молились в часовне. Каждое утро он во весь опор пробегал три пролета по лестнице – думаете, это он мчался в часовню? Ничего подобного! Он хватался за газеты и принимался их читать. Как-то раз я не выдержал и сказал: «Отец Лев! Мы собрались здесь, чтобы помолиться, побыть в присутствии Бога, и первое, что вы делаете, – отвлекаетесь на эти газеты!» Он посмотрел на меня и сказал: «А, так вы не поняли! Как же мне молиться о людях и об их нуждах, если я не читал газет?» Оказывается, он поминал на утренней молитве имена всех людей, о которых прочитал, чьи фотографии видел в газете или которые упоминались в связи с различными событиями. Газеты давали ему богатую пищу для молитвы.

Даже то, что отвлекает нас, отрывает от «молитвы», может оказаться лучшим, что у нас есть. Оно может оторвать нас от такой молитвы, которая вся сосредоточена на осознании: «Это я, я! Я молюсь, молюсь, молюсь!», – и обратить к таким потребностям, которые непросто принять. Бывало ли у вас такое, чтобы вы смотрели телевизор и, увидев актера, подумали: «Господи, спаси его»? Вряд ли. Обычно мы реагируем на кино иначе. Мы видим нейтральных, несуществующих персонажей. Но ведь каждый из них – это реальные женщина, или мужчина, или ребенок. Может быть, они живы до сих пор, а может быть, давно умерли. И мы должны быть способны, увидев их лица или услышав их голоса, принести их Богу. Я не имею в виду, что это следует делать механически, иначе просмотр фильма превратится в кошмар. Но мы должны осознавать, что это живой человек, что этот человек умер или что этот человек представляет то-то и то-то – но за этим представлением существует живой человек, личность. Может быть, в жизни этот актер – совершенно волшебный, поэтому ничто не мешает нам обратиться к Богу – без долгих речей, просто сказав: «Помяни его! Спаси его!»

– Как учить детей молиться и что делать, если они не хотят?

– Здесь у меня есть несколько сложностей. Во-первых, сам я ребенком никогда не молился: я впервые обратился к Богу только в четырнадцать лет, поэтому не знаю, что в связи с молитвой чувствуют дети. Но я вижу, что иногда ребенок устает от бесконечных повторений слов молитвы, если они не становятся для него живыми. Иногда можно сказать: «Не хочешь молиться – не надо. Просто пожелай Богу спокойной ночи!» <…>

Родителям приходится проявлять чуткость и идти на хитрости. Если ребенок говорит, что не хочет молиться, можно попробовать понять, что за этим стоит: банальная лень, усталость или нежелание повторять день за днем одни и те же молитвы. А потом можно будет поискать способ заинтересовать его.

Иногда ребенок чувствует, что не может произнести ту или иную молитву в силу обстоятельств. Помню, в 1948 году я был на симпозиуме, посвященном психологии религии. Там была детский психолог, и мы обсуждали детей и детскую молитву. Психолог рассказала: «У меня есть маленькая дочка, мы каждый вечер молимся вместе, и есть одна молитва, которая ей очень нравится. Она называет ее „La toute-belle“ – „красивая-прекрасивая“. Как-то раз дочка прочла две-три молитвы, которые идут перед ее любимой молитвой, а потом сказала: „Красивую-прекрасивую я сегодня прочесть не могу“. Я спросила ее: „Почему же?“ – „Я сегодня была плохая“. – „А что плохого ты сделала?“ – „Я тебя рассердила“. – „Да чем же?“ – „Ты что, не помнишь? Я напрудила лужу на ковре в гостиной!“ И я ответила: „Ты совсем не плохая! Я забыла посадить тебя на горшок, и ты больше не могла терпеть. Это я была плохая: я же на тебя рассердилась. Так что ты можешь прочесть красивую-прекрасивую, это я сегодня не имею права ее читать!“»

Это возможно, если поставить себя на место того, кто стоит и с Богом, и с другим человеком. Это возможно, если понять: это ребенок стоит рядом с Богом, а я нахожусь на несколько ступеней ниже.

Но, я думаю, не стоит форсировать события. Надо посмотреть, задаться вопросом: «Почему так происходит?» Можно сегодня пропустить молитву, дать себе время подумать над ответом, пока ребенок спит. Когда он проснется, можно прочесть соответствующую молитву или предложить ребенку образ, например: «Смотри, ты восстал, как Лазарь из гроба, и что ты видишь? Новый день; день, которого никогда прежде не существовало со времен сотворения мира! Он протянулся перед тобой, как заснеженная равнина, совершенно чистый. И тебе придется по нему пройти, оставить на нем свои следы. Давай попросим Бога, чтобы Он дал нам с тобой мудрости не замарать этот прекрасный снежный ковер! Давай пройдем по нему и постараемся сделать это красиво». Ну или что-нибудь в этом роде: какой-нибудь образ или мысль, которые могут возбудить интерес.

Или можно найти новые слова для старых молитв: ведь если молитва была написана каким-то святым, это еще не значит, что никаких других вариантов быть не может. Начать с того, что святой составлял эту молитву не по-английски, не по-французски, не по-русски и даже не по-гречески: он составил ее на своем родном языке. Поэтому мы вполне можем сказать то же самое другими словами и предложить ребенку: «Придумай свои собственные слова! Хочешь сказать то-то и то-то?» – «Да, но мне скучно говорить это такими сложными словами». – «Тогда скажи это по-своему». Но вообще-то лучше задать этот вопрос не мне, а кому-нибудь, кто имеет опыт обращения с детьми.