Текст книги "Слова в дни памяти особо чтимых святых. Книга восьмая. Январь, февраль"

Слово в день памяти святителя Филиппа, митрополита Московского и всея Руси
(9/22 января)

Первопрестольников преемниче, столпе Православия, истины поборниче, новый исповедниче, святителю Филиппе, положивый душу за паству твою…

Тропарь святителю Филиппу Московскому

Во имя Отца и Сына и Святого Духа!

Дорогие во Христе отцы, братья и сестры!

Сегодня мы чтим память святителя Филиппа, митрополита Московского и всея Руси (1507–1569), – верного служителя Христова, защитника Православия, ревностного пастыря и подвижника, который, подобно Господу своему, положил душу свою за овец своих (ср. Ин. 10, 11), не побоявшись ради истины Христовой выступить против властей земных и самого царя.

В жизни святителя прежде всего поражает его удивительная христианская рассудительность. Он никогда ничего не совершал под влиянием одних только эмоций, порыва, но всегда, прежде чем действовать, поверял свои намерения разумом и, конечно, Христовыми заповедями. Ему были одинаково чужды как соглашательство с беззакониями властей предержащих, так и призывы к бунту. В любой ситуации святитель Филипп заботился о том, как соблюсти верность Господу и Его Евангелию и при этом «елико возможно» больше посодействовать ко благу своих ближних, паствы, Церкви и родной страны. Святитель всегда шел по жизни мудрым «царским», «срединным путем», не уклоняясь ни направо, ни налево, – а ведь для этого требуется немалое мужество.

Эта рассудительность проявлялась во всей жизни святителя Филиппа, начиная с самых ранних лет. Чего стоит хотя бы один его путь к монашеству!

Будущий святитель, отпрыск знатного боярского рода Колычевых, по-видимому, уже в юном возрасте принял решение стать монахом. Об этом не говорится прямо ни в одном житии, но на это указывает тот факт, что святитель Филипп – тогда еще просто боярский сын Федор Степанович Колычев – оставался безбрачным в течение очень многих лет – в тридцать лет он все еще был холостым! – а ведь в те времена брак был едва ли не обязательным условием жизни всякого мирянина, особенно в боярских родах, где были необходимы наследники богатств и званий, и вступали в брак очень рано, как девушки, так и юноши, – чтобы успеть родить и воспитать как можно больше детей, ведь и смертность в те годы была очень высокой. Но Федор, как видно, все же склонялся к монашеству, причем сумел добиться понимания своих намерений у родителей – иначе они давно женили бы сына на избранной ими невесте, как поступали все родители тех времен.

Почему же в таком случае Федор не принял монашества сразу, чего он ждал до тридцатилетнего возраста – по тем временам уже возраста зрелости?

Очевидно, дело здесь было все в той же присущей ему рассудительности. Мудрый не по годам, Федор хотел должным образом испытать себя, проверить – не была ли его склонность к монашеству обычным юношеским порывом? Ведь нередко бывает так, что молодой человек или девушка, движимые самыми благочестивыми побуждениями, жаждущие посвятить Богу всю свою жизнь без остатка, принимают постриг – а через некоторое время понимают, что это не их путь, что гораздо лучше и полезнее было бы для них оставаться в миру, создать семью, воспитывать детей или подвизаться на ином поприще. Понимают, когда необратимые обеты уже произнесены, – ведь монашество принимается раз и навсегда, снять его с себя, вновь стать мирянином невозможно. Именно поэтому для желающего принять постриг церковные правила устанавливают, самое малое, три года «искуса» – то есть проверки, когда послушник живет монастырской жизнью наравне со всеми, но при этом в любой момент может вернуться обратно в мир, если поймет, что монашеский путь не подходит ему. И три года – это минимальный срок, а в некоторых монастырях – например, на Афоне – послушнический искус может длиться десятилетиями! К несчастью, иногда этими правилами пренебрегают… А потом пожинают горькие плоды.

Потому и рассудительный Федор Степанович принимать постриг не торопился, решив сначала испытать себя на доступном ему мирском поприще. Он в совершенстве изучил военное дело и многие другие науки, необходимые в те годы знатному человеку, и стал одним из приближенных бояр юного великого князя Московского – а впоследствии и царя всея Руси – Иоанна Васильевича (1530–1584), еще не успевшего стяжать кровавыми деяниями прозвища «Грозный». На этом поприще он достиг значительных успехов и мог бы весьма преуспеть – но стремление к монашеству все же оказалось сильнее. И боярин Федор Степанович удалился на Соловки, в тогда еще малоизвестный бедный монастырь, где стал монахом Филиппом. Именно благодаря осознанности сделанного шага монашество стало для Филиппа спасительным путем, приведшим его к святости.

Добродетель рассуждения не оставила Филиппа и в дальнейшем, лишь совершенствуясь с годами. Когда, спустя почти тридцать лет, царь Иоанн Васильевич снова вспомнил о своем бывшем приближенном и решил призвать его в Москву на митрополичий престол, Филипп, уже бывший тогда игуменом, снова принял решение не поспешное, а взвешенное. Он понимал, что царю – уже ставшему к тому времени Грозным и заведшему на Руси опричнину – в его лице нужен был послушный иерарх, «благословляющий» любые его решения и поступки. Предыдущий митрополит Московский Афанасий († 1575) был вынужден оставить кафедру именно из-за непринятия опричнины, а предыдущий кандидат на его место, святитель Казанский Герман (1505–1567), был предположительно убит в своей московской келье еще до возведения на кафедру – за то, что открыто обличал опричнину и прочие преступления Грозного.

Казалось бы, в этой ситуации самым естественным было отказаться от кафедры, сославшись на свою крайнюю телесную немощь, – в устах шестидесятилетнего человека, по тем временам уже старика, подобный довод звучал бы совершенно естественно, а проверять это Грозный вряд ли бы стал: слишком далеко находились Соловки. Но Филипп понимал и то, что, если он откажется, царь в конце концов найдет удобного и послушного кандидата. И тогда опричнину и ее зверства уже никто не остановит, а Филипп мог бы попытаться помочь своему народу.

И игумен Филипп дает царю поистине удивительный ответ: соглашается принять Московскую кафедру, но… ставит свои условия: «Повинуюся твоей воле, государь; но умири же совесть мою: да не будет опричнины! Да будет только единая Русь! Ибо всякое разделенное царство, по глаголу Всевышнего, запустеет (ср. Мф. 12, 25). Не могу благословлять тебя искренно, видя скорбь Отечества!»

Безвестный игумен провинциального монастыря ставит условия царю – и царю жестокому, уже не раз расправлявшемуся со своими противниками!

Прибыв в Москву, Филипп застал там церковный Собор, созванный по инициативе царя и обсуждавший вопрос об опричнине. Кандидат в митрополиты, которого тоже позвали на Собор, произнес там удивительно смелую речь, обращаясь к самому Иоанну Васильевичу: «О государь! Я знал тебя благочестивым поборником истины и Православия и искусным правителем твоей державы. Поверь, и ныне никто не замышляет против нее; свидетелем нам всевидящее око Божие; мы от отцов наших приняли заповедь чтить царя – итак, оставь небогоугодное начало, держись прежнего твоего благоволения и стань крепко на камне веры, на коем утверждался родитель твой, благоверный великий князь Василий, сияя смирением и любовью. Назидай нас благими делами, ибо грех влечет за собою только всесожжение в геенне. Общий наш Владыка Христос повелевает нам любить ближнего как самих себя, и в сих двух заповедях, любви к Богу и ближнему, заключается весь Закон. Так учили апостолы, так предали нам святые отцы; так и мы тебе советуем украшать веру твою благими делами, чтобы все житие твое было направлено ко благу твоей отчины».

К участникам же Собора, из страха перед грозным царем готовым согласиться с любыми его предложениями, святитель обратился так: «На сие ли собрались вы, отцы и братия? Еще ли молчать? Что устрашает вас сказать правду? Если молчание ваше влечет царскую душу ко греху, то и свою душу влечете вы на погибель, ибо предпочли тленную славу вместо скорби за Православие! Никакой сан мира сего не избавит нас от муки вечной, если преступим заповедь Христову; вы должны иметь особенное попечение о умиротворении всего Православного христианства. На то ли взираете, что безмолвствует царский синклит? Но бояре связаны куплями житейскими, нас же Господь от всех сих отрешил, и нам подобает исправить всякую истину, хотя бы и душу положили за свою паству; вы сами знаете, что за истину истязуемы будете в День Судный!»

Удивительно, но Грозный не только не покарал игумена Филиппа, но и по-прежнему хотел видеть его митрополитом Московским – видимо, полагая, что надежнее иметь возле себя человека, когда-то в прошлом уже служившего ему «верой и правдой»: царь уже в те годы отличался болезненной мнительностью. В конце концов его приближенным все же удалось убедить Филиппа взойти на престол без упразднения опричнины – но святитель тем не менее, действуя мудро и рассудительно, сумел так повлиять на царя, что тот на некоторое время оставил зверства. В первые годы после возведения святого Филиппа на кафедру в Москве не было слышно о казнях, которые раньше совершались во множестве. А проповедь святителя, с которой он обратился к царю на первой же Литургии после своей хиротонии, весьма полезно было бы выслушать современным правителям и представителям власти: «Поскольку великого сподобился ты от Бога блага, тем большим ты должен воздать Ему. Отдавай Благодателю долг благохваления, приемлющему долг как дар, не благодатью за благодать воздавая, – поскольку Он вечно дарами владеет как должный благодать воздавать. Благохваления же просит Он от нас; не слов благой беседы, но приношения делами благими неизменно. Ради высоты земного царствия будь кроток к требующим удела ради горней власти, и отверзай уши к страждущим в нищете. Как кормчий бодрствует всегда, так и царский ум многоочитый – держись твердо доброго закона, крепко иссушая потоки беззакония, да корабль всемирной жизни не погрязнет в волнах неправды. Приемли благих, желающих совет дать, а не ласкание творить; таковые всегда воистину стремятся пользу соблюсти, а другие лишь на угождение владеющим взирают. Более всей славы царствия венец доброчестия царя украшает, да обрящешь Божий слух отверстым для твоих прошений, поскольку сбиты бываем с истинного пути слугами нашими. Такого для нас обрящем владыку, царство которого честное, который непокорным являет силу, покорным же дарует человеколюбие и побеждает не силою оружия, но сам любовию побеждается. Если же не возбранять согрешающим, то, если кто живет по закону, пристает к живущим беззаконно, содельник же злому Богом осуждается. Если же хочешь крепко обоих испытать, то творящих добро почитай, а творящим зло – запрещай. За Православную веру стой твердо и непоколебимо. Еретических же гнилых учений отвращайся. Апостолы и божественные отцы учат, чего нам держаться и как подобает мудрствовать. В том же истинном мудровании наставляй и своих подчиненных. Ничто же такого тщания и прилежания не похитит».

Но, увы, «оттепель» оказалась недолгой: мнительный Грозный получил донос о якобы готовившемся заговоре, и в Москве началась новая волна казней. Кроме того, царь объявил своих опричников «монастырской братией», а себя – «игуменом»; жизнь эта «братия» вела самую жестокую и разгульную. Разумеется, святитель Филипп не мог остаться безучастным ни к богохульству, ни к страданиям своего народа и смело выступил с обличениями поступков Грозного. Вот как описывает их первое серьезное столкновение древнее житие святителя:

«Входит царь в соборную церковь Пречистой Богородицы. Святой же Филипп, видя это, совсем не устрашился подобной ярости, предвидя великую смуту для православных, невыносимые, великие, бесчестящие скорби и кары. Просветлел он душою и укрепил свое сердце, начал царю многое из Божественного Писания говорить.

Царь же это долго слушал, и, не терпя от святителя обличения, исполнился ярости, и сказал: “Какое тебе, монаху, дело до наших царских решений? Или не ведаешь того, что ближние хотят меня погубить?” Святой же отвечал: “Я – монах, как ты говоришь, для моего Владыки Христа. Ныне же по поданной нам от Пресвятого Духа благодати, по избранию Священного Собора и по вашему изволению я – пастырь Христовой Церкви. И с тобою я одно в том, что должно делать ради благочестия”.

Царь же сказал: “Одно тебе, отец святой и честной, говорю: “Молчи!” А нас на сие благослови по воле нашей”.

Святой же произнес: “Наше молчание грех на душу твою кладет и гибель приносит! Ибо когда кто из корабельщиков ошибется – невеликое зло приносит, а когда ошибется кормщик – всему кораблю гибель несет!” И после того много из Божественного Писания изрек.

Царь же ответил: “Владыко святой! Поднялись против меня ближайшие и хотят мне зло причинить”.

Святой же говорил ему из книг Божественного Писания много полезного. А затем сказал: “Следует тебе, благочестивому царю, говорящих неправду обличить и прогнать от себя, как гниющую часть тела отсечь”.

Царь же сказал: “Филипп, не прекословь нашему могуществу, да не падет на тебя мой гнев! Или сан сей оставь!”

Святой же сказал: “Благочестивый царь! Ни молений своих к тебе не обращал, ни чрез посланных не увещевал, ни богатыми дарами не отяготил руки твоей, чтобы получить эту власть. Зачем лишил меня уединения? И если дерзнешь нарушить каноны – твори что хочешь. Когда наступило время подвига, не подобает ослабевать!”

И тотчас царь удалился в палаты свои в глубоком размышлении и был очень гневен на митрополита Филиппа».

Что такое был гнев Иоанна Грозного, чем он был опасен – нетрудно представить. То же древнее житие так описывает тогдашнее состояние общества и вообще страдания Русской земли под властью безумного царя: «Пожинались православные, как на жатве колосья, повсюду проливался лютейший огонь; не варварское нашествие раскопало наши грады, но присная нам рука; мы не помазали пороги домов наших, как некогда во Египте, кровавым потом благих дел, и ангел смерти поражал у нас первенцев, души наши! Внезапно обложен был царствующий град мрачным воинством; явился царь с своими клевретами, все в одеждах черных, и мрачны были дела их; грех родил беззаконие, повсюду кровопролитие и неправедный суд».

Но святитель Филипп не страшился царского гнева: ради своей паствы, ради истины Христовой он готов был пожертвовать жизнью и претерпеть любые муки. Более того – он не побоялся вступаться за других, также навлекших на себя несправедливый гнев Грозного!

«Некоторые из благоразумных правителей, мужи опытные из первых родов, пришли к пастырю своему просить заступления с великим рыданием, имея пред очами смерть и вместо слов являя принятые ими раны; чадолюбивый отец с любовью утешал страждущих, говоря им: «Не скорбите, о чада, верен Господь и не оставит нас искушаться свыше нашей силы; если враг человеческий и воздвигнул на нас брань, то вскоре на его же главу обратится. Не Господь ли сказал, что нужда есть прийти соблазнам, горе же тому, им же соблазн приходит! Ныне венцы, ныне мне благой подвиг! Давид вооружает меня псаломною речью: Буду говорить об откровениях Твоих пред царями и не постыжусь (Пс. 118, 46). Все это приключилось нам ради грехов наших и на исправление вашей честности общего ради спасения; вот уже секира близ корня (ср. Мф. 3, 10); от этого примите страх, ибо не земные блага обещал нам Бог, но Небесные. Ныне и я радуюсь о моих за вас страданиях, ибо вы мне ответ, и свидетельство, и венец похвалы пред Богом».

Заметим, что святитель Филипп отнюдь не призывает свою паству к бунту и свержению тирана – хотя среди его духовных чад было немало и людей высокопоставленных, и военных, у которых были средства для организации переворота. Но святитель понимал, что, как бы ни был жесток Грозный, междоусобица принесет народу куда больше бед и страданий. В полной мере это подтвердилось позже, в период Смутного времени (1598–1613)… Поэтому святитель Филипп стремился прежде всего отвратить от зла самого Иоанна Васильевича – ведь путь покаяния и исправления не закрыт ни для кого. Но, увы, царь не желал слушать обличений – и новое столкновение не заставило себя ждать.

«По прошествии немалого времени, в день воскресный, когда блаженный митрополит Филипп совершал Божественную Литургию, пришел царь к церковной службе, одетый в черные одежды, также и другие последователи зла, одетые в такие же черные одежды, да еще и с высокими колпаками на головах своих, подобными уборам, что носят “халдеи”. И бояре, и весь синклит таковое же одеяние и облик одинаковый имели. Святой же Филипп, по порядку совершая чин службы, обрадовался приходу царя и исполнился Божественного Света.

Царь подошел к святителю и трижды просил его благословения, но ни слова не отвечал Филипп, как бы не видя Иоанна. Тогда бояре ему сказали: “Владыко святой! Благоверный царь Иоанн Васильевич всея Руси пришел к твоей святости и требует от тебя благословения”.

Блаженный Филипп, взглянув на него, сказал: “О благой царь! Кому поревновал ты, изменив благолепие твоего сана и облекшись в неподобающий тебе образ? Убойся Божия Суда и постыдись своей багряницы! Полагая законы другим, для чего сам делаешь достойное осуждения? Истину сказал Богодухновенный песнописец: отвращайся лестных словес, ибо хищнее вранов нравы ласкателей; враны исторгают только телесные очи, они же ослепляют душевные мысли, похваляя достойное хулы и осуждая достойное похвалы. Престань от такого начинания; благочестивой твоей державе не свойственны такие дела. Сколько страждут православные христиане! Мы, о государь, приносим здесь Господу жертву чистую, бескровную о спасении людей, а за алтарем проливается кровь христианская и напрасно умирают люди. Или забыл, что и сам ты причастен персти земной и прощения грехов требуешь? Прощай, да и тебе прощено будет, ибо только чрез прощение клевретов наших избегаем мы Владычнего гнева. Глубоко изучил ты Божественное Писание; отчего же не поревновал ему? Всякий не творяй правды и не любяй брата своего несть от Бога”.

Яростью возгорелся царь и гневно сказал: “Филипп! Наше ли благодушие хочешь ты испытать?

Лучше бы тебе быть единомысленным с нами”. Но святой кротко возразил: “Тогда, о государь, тщетна будет для нас вера наша, тщетно и проповедание апостольское, и всуе Божественное предание святых отцов, и все благие дела христианского учения, и самое Вочеловечение Господа ради нашего спасения, если мы сами ныне рассыплем то, что нам даровал Господь для того, чтобы мы непорочно сие соблюли: да не будет! Все сие взыщет Господь от руки твоей, ибо все произошло от разделения царства. Не о тех скорблю, которые неповинно проливают кровь свою и кончаются мученически, ибо нынешние временные страдания, по слову апостольскому, ничто в сравнении с тою славою, которая имеет открыться в нас (Рим. 8, 18); но я имею попечение о твоем спасении”.

Но Иоанн не хотел слышать святительского обличения, гневно помавал на него рукою и ударял жезлом о помост храма, угрожая изгнанием, мукою и самою смертью. “Нашей ли державе являешься сопротивником? – грозно воскликнул он. – Увидим крепость твою!”

Но великодушный пастырь, не боясь гнева царского, мужественно отвечал: “Не могу, государь, повиноваться повелению твоему паче, нежели Божию. Господня земля и исполнение ея (см. Пс. 23, 1); я только пришлец на ней и пресельник, как и отцы мои. Подвизаюсь за стойкость благочестия, хотя бы и лишился сана и лютейшее пострадал…” Царь же, услышав это, исполнился ярости».

И все же Грозный не решался еще открыто свергнуть митрополита, которого любил народ. Он попытался очернить Филиппа в глазах паствы – но этот случай, в котором святитель проявил поистине великое смирение и отеческое милосердие к падшему, лишь укрепил его авторитет.

«Когда царь и епископ были еще в церкви, некто чтец соборной церкви, подучен врагами Филиппа, начал изрыгать грязные слова на блаженного Филиппа. Слышавшие же это епископы из угождающих царю – Пимен Новгородский и прочие – стали негодовать на святого и сказали: “Как этот царя наставляет, а сам недостойное творит!” Епископы же, любившие святого митрополита Филиппа и знающие, что все – ложь, ничего не смели сказать, видя, что все подстроено для изгнания его. Филипп же, любовь отеческую проявляя к юноше, ибо знал, что легчайшая вина – юношеские прегрешения, сказал чтецу церковному: “Да будет к тебе милостив Христос, любезный! Прости тем, кто тебя на это подучил, ибо вижу, что тебе за обвинения заплатили. Но знаете ли вы, любимые мои, из-за чего хотят меня свергнуть и царя подбивают на то? Потому что не рассыпал пред ними лестных слов, не одевал их в шелковые ризы, не потакал их невоздержанию. Не будет мне того, чтобы об истине умолчать ради пребывания на епископском престоле”».

Обратим внимание на последние слова святителя Филиппа: как не хватает нам, современным людям, подобного отношения к истине Христовой, которая для подвижника была дороже золота и серебра и даже самой жизни!

Через некоторое время над митрополитом Филиппом был устроен суд, на котором праведнику было предъявлено нелепое обвинение в колдовстве. Во время этого неправедного судилища Филипп, не дожидаясь приговора, обратился к присутствовавшему там царю со словами: «Царь и великий князь! Думаешь ли, что я страшусь тебя или смерти? Пятьдесят три года моей жизни протекли на святом месте, в священной киновии Соловецкой, и честно достиг я до семидесятивосьмилетнего возраста; честно хочу довершить житие мое и с радостью предам душу мою Господу, Который рассудит между нами. Лучше мне оставить по себе память невинной кончины за свидетельство истины, нежели в сане митрополита безмолвно терпеть все сии ужасы беззакония. Твори, что тебе угодно; вот жезл пастырский, которым хотел ты меня возвеличить; вы же, епископы и весь освященный Собор, предстоящие алтарю, пасите верно вверенное вам стадо, ибо дадите отчет Небесному Царю, если страшитесь его паче земного».

Впрочем, Грозный, желая как можно больше унизить опального митрополита, не позволил ему сразу сложить с себя Первосвятительство и приказал ему отслужить последнюю литургию. Во время этой службы в храм ворвались опричники, «напали на святого, как злобные псы, и сорвали с него знаки святительского сана. Он же, обращаясь к своему клиру, пророчески изрек: “О чада! Скоро разлучат меня с вами, но радуюсь, что за Церковь страдания принял. Ибо наступает время, когда вдовство принимает Церковь: пастыри, как наемники, изгнаны будут, никто не утвердит окончательного пребывания во святой этой церкви Божией Матери, и никто не будет погребен здесь”. Как сказал святой – так и стало!». Действительно, ни один из преемников Филиппа не был похоронен в соборном храме, и даже мощи первых русских Патриархов Иова и Ермогена были перенесены туда значительно позднее.

Последними же словами, обращенными святителем к царю Иоанну Васильевичу, стала следующая вдохновенная речь – исполненная как мужественных обличений беззакония, так и – удивительно! – отеческой любви к заблудшей душе царя: «Престань, о государь, от столь нечестивых деяний; вспомни прежде бывших царей: как творившие добро ублажаемы по смерти, а зло содержавшие царство свое и ныне не с благословениями поминаются! Потрудись и ты подражать благим нравам, ибо светлостью сана не умоляется смерть, во все вонзающая несокрушимые свои зубы. Итак, прежде ее немилостивого пришествия принеси плоды добродетели и собери себе сокровище на Небесах, ибо все собранное в мире этом остается на земле, и каждый воздаст слово о житии своем».

Увы, Грозный и на этот раз не захотел прислушаться к голосу пастыря…

Святитель был лишен сана, с позором и издевательствами изгнан из города и осужден на вечное заключение в отдаленном монастыре в Тверской Отроч Успенский монастырь. В темнице праведник пробыл около года в крайне тяжелых и мучительных условиях: его ноги были забиты в деревянные колодки, руки закованы в железные кандалы, святителя морили голодом. Но ничто не могло заставить этого истинного пастыря и раба Господня отказаться от стояния за правду.

«Ничего не можем мы сделать без помощи Божией, – говорил он окружавшим его, – наше дело есть только стремиться от мимотекущего к вечному и лучшему, Божие же дело есть нас управить».

О страданиях же своих святитель говорил так: «Все сие восприял я ради вашего блага, чтобы умиротворилось смятение ваше. Если бы не любовь к вам, ни одного бы дня не хотел я здесь оставаться, но удержало меня слово Божие: что пастырь добрый полагает душу свою за овцы своя. Не смущайтесь: вся сия смута от лукавого, но Господь, сие попустивший, нам помощник. Христос с нами, кого убоимся? – готов я пострадать за вас, и любовь ваша соплетет мне венец в будущем веке; с болезнями сопряжена победа, но молю вас, не теряйте упования; с любовью наказует нас Господь для нашего исцеления. Не от чужих ран, но от своих; с радостью переносите от них скорби, ибо Господь велел добро творить ненавидящим нас и за них молиться; Бог же мира да устроит все на пользу по своей благости!»

Удивительное смирение и покорность воле Божией отличали святителя Филиппа в эти страшные годы. Пожалуй, здесь снова стоит процитировать древний текст, как нельзя лучше описывающий суть жизненного подвига святителя: «Всю полноту бед приняла эта многострадальная душа и нисколько не ожесточилась, вспоминая слова Божественного апостола Павла, говорящего: “Ничто меня не разлучит от любви Божией!” (ср. Рим. 8, 35). Сказал он себе: “По добром размышлении надеюсь, что ни смерть, ни жизнь, ни заточение, ни позор, ни разлука с родными, ни сановные почести, ни иное что из сотворенного Богом не отторгнет меня от любви Божьей. Как Господу угодно, так и будет”».

В 1569 году по крайне нелепому и противоречивому доносу некоего бродяги, подозревая новгородцев во главе с архиепископом Пименом в поддержке мнимого заговора князя Владимира Старицкого (15331569) предать Новгород и Псков польскому королю, царь в сопровождении большого войска опричников выступил против Новгорода. Приближаясь к Твери, Грозный вспомнил о заточенном в одном из тверских монастырей святителе Филиппе и послал к нему Малюту Скуратова († 1573) – вероятно, испытать в последний раз, не согласится ли измученный заточением подвижник подчиниться царю. Вот как описывает эти страшные события древнее житие святителя:

«Блаженный же Филипп за три дня до его прихода бывшим у него сказал: “Уже пришло время окончания моего подвига”. Они же не поняли произнесенных им слов, что он о себе говорит, покуда он не скончался. Затем стал просветлен, говоря: “Уже уход мой близок”. Причастился, словно отправляющийся в дорогу, Пречистого Тела Христова и Его Животворящей Крови. И еще более преисполнился Пресвятого Духа и становится тайновидцем сокровенному.

Вначале притворства властолюбивый раб [Малюта] умильно припал к святому и сказал так: “Святой владыка! Дай царю благословение идти на Великий Новгород!”

Блаженный же сказал: “Будет тебе! Ради чего ты пришел, любезный, то и твори. Напрасно меня искушаешь и дар Божий обманом похитить желаешь”.

И помолился святой: “Владыка! Господи Иисусе Христе, Святой Вседержитель! Прими с миром дух мой и пошли мирного Ангела Пречистой Твоей славы, наставляющего меня усердно, и к Трехипостасному Божеству да не закрыт мне будет вход властителем тьмы с его отступническими силами. И не посрами меня перед Ангелами Твоими, и к лику избранных причти меня, ибо благословен Ты вовеки. Аминь”».

Тогда бессердечный злодей бросился на святителя и задушил его подушкой. Так праведная жизнь этого бесстрашного воина Христова увенчалась мученическим венцом.

Святитель Филипп потерял жизнь земную, но приобрел жизнь вечную в Царстве Небесном и в памяти православного народа, для которого навсегда остался замечательным и вдохновляющим примером верности Господу, истине Божией, самоотверженного служения этой истине и своей пастве, отеческой любви, рассудительности и мужества.

Будем же и мы, дорогие мои, по мере сил подражать святителю Московскому Филиппу в этих добродетелях, в равной мере необходимых как священнослужителю, так и мирянину. Будем просить на этом нелегком, но благодатном пути помощи Божией и молитвенного заступничества самого святителя Филиппа, восклицая:

«Православия наставника и истины провозвестника, златоустаго ревнителя, Российскаго светильника, Филиппа премудраго восхвалим, пищею словес своих разумно чада своя питающа, той бо языком хваление пояше, устнама же пение вещаше, яко таинник Божия благодати».

Аминь.