Текст книги "100 великих городов мира"

Сайгон на реке Сайгон

Вьетнамцы, впервые появившиеся на территории будущего Сайгона в XVI веке, быстро оценили преимущества этого района. Здесь можно было выращивать в год три урожая риса и других сельскохозяйственных культур, даже тех, о которых на их исторической родине (в дельте Красной реки) и не знали.

Городу Сайгону суждено было занять особое место в жизни Вьетнама – связать его с Европой, Америкой и вообще со всей мировой цивилизацией. Природа была милостива к Сайгону: ему не угрожают тайфуны и ураганы, которые часто проносятся над северной и центральной частью Вьетнама, принося смерть и увечья людям, разрушая строения и уничтожая посевы.

Когда в XIX веке в Сайгоне начали возводить кафедральный собор, во время строительства были обнаружены орудия труда, обработанные человеком еще во времена неолита. Сейчас ученым доподлинно известно, что до нашей эры эту область населяли кхмеры – жители современной Камбоджи. Жили здесь и народы индонезийской группы, в средние века сюда пришли китайцы, спасавшиеся от кровопролитных войн на своей земле… Из-за сложного этнического состава населения Сайгона ученым до сих пор не удается установить происхождение названия города, так как никто не берется с полной уверенностью сказать, в каком языке таятся его корни – вьетнамском, кхмерском или китайском.

В 1998 году Сайгон отметил свой 300-летний юбилей, но отсчитывали его не от даты основания первого на этом месте поселения (она неизвестна) и не от времени первого письменного упоминания о городе (в анналах истории он упоминается уже с 1674 г.), а от 1698 года. В этом году генерал Нгуен Хыу Кань, назначенный правителем земель, которые вьетнамцы занимали в дельте реки Меконг, создал здесь префектуру Зядинь, где и расположились все управленческие учреждения.

Почти целое столетие после этого город ничем особенным во вьетнамском государстве не выделялся, так как столицей страны оставался Ханой. Свой след в истории Сайгон оставил в годы крестьянского восстания братьев Тэйшонов (1772–1802), когда префектура Зядинь в этом конфликте выступила на стороне династии Нгуенов. Отсюда последний ее представитель, собрав помещичьи дружины, пошел подавлять восстание своих подданных и победил их, а потом стал правителем всего Вьетнама и основал последний императорский дом в стране.

В годы этой войны Сайгон несколько раз переходил из рук в руки, разрушался и вновь восстанавливался. Вьетнамские историки отдают должное и братьям Тэйшонам, которые расширили сайгонский порт, и Нгуенам, построившим по французским чертежам городскую цитадель.

Французы захватили Сайгон в 1859 году, а через три года был подписан вьетнамо-французский договор, по которому префектура Зядинь и еще две провинции становились собственностью Франции. Французам Сайгон очень понравился природными богатствами, обилием фруктов, мастерством его искусных ремесленников (в частности, резчиков по дереву), а также красотой и веселостью нрава местных жителей. Однако сами сайгонцы с первого дня колониальной экспансии не прекращали против захватчиков борьбы, которая приобретала различные формы. Когда французы захватили Сайгон, большинство жителей бежали из города и вступили в отряды сопротивления.

Французы многое изменили в облике Сайгона. Для них это был не только главный центр их владений в Индокитае, они хотели сделать его «маленьким Парижем», «жемчужиной Востока». Уже адмирал Бонар, первый губернатор Сайгона, начал застраивать город в стиле так называемой «европейско-колониальной архитектуры». В городе стали прокладываться новые прямые бульвары с ровными рядами деревьев, для чего даже были засыпаны некоторые каналы. В 1866 году в Сайгоне появилось 50 фонарных столбов, и главные улицы города (а их было тогда около 20) осветились огнями.

Первые французские постройки появились сначала недалеко от набережной и порта. Из них до наших дней сохранились здание почты, собор Богоматери, Исторический музей и Ботанический сад с зоопарком. В последний год XIX века в Сайгоне появился европейский театр, который и сегодня называется, как и тогда, – просто «Городской театр». Он был задуман согласно плану французского архитектора Ферра, победившего на объявленном конкурсе, однако в процессе строительства, осуществлявшегося под руководством другого французского архитектора, Гишара, в первоначальный проект было внесено много изменений.

С появлением «Городского театра» произошли изменения и в центральной части бульвара Бонара. Посаженные ранее деревья убрали, а на их месте раскинулась лужайка, пересекаемая дорожками. В 1910 году там установили статую Фрэнсиса Гарнье – французского командира, руководившего захватом вьетнамских земель.

Адмирал Бонар мечтал превратить Сайгон в полумиллионный город, но, хотя мегаполис рос очень быстро, при жизни адмирала этого достичь не удалось. Однако город становился одним из важнейших центров Вьетнама, куда наведывались многие представители французской интеллигенции: историки, ботаники, врачи… В результате Сайгон если и не приобрел парижский шик, то некоторый французский дух ощущался в нем весьма заметно.

Внешне «идиллическую» жизнь города нарушила Вторая мировая война, и с 1946 года Сайгон становится резиденцией часто меняющихся правительств, которые в основном становились послушными проводниками интересов Франции. В 1953 году, когда французская экспедиционная армия уже истекала кровью в боях с вьетнамскими патриотами, американцы после проверки нескольких кандидатур выбрали «президентом» Нго Динь Дьема. Потом устами этого «президента» США провозгласили отказ от общевьетнамских выборов, предусмотренных Женевским соглашением.

Однако Нго Динь Дьем сразу же заменил в городе все французские названия на вьетнамские, например, бульвар Бонара переименовали в проспект Ле Лоя и т. д. Новый «правитель» разрешил оставить в памяти города имена только четырех французов – Луи Пастера, его учеников Иерсена и Кальмета, а также имя Александра де Рода – изобретателя вьетнамской азбуки на основе латиницы.

При Нго Динь Дьеме в городе появились здания министерств, посольств и штабов, под которые сначала занимали старинные постройки, например, парламент первоначально проводил свои заседания в «Городском театре». Потом стали возводить специальные особняки, в частности, президентский дворец (ныне Дворец Единства) возвели на месте здания, которое в прежние времена занимал французский губернатор. Тогда оно называлось «дворцом Народома» – в честь камбоджийского монарха, который одним из первых посетил его. В 1962 году это здание разгромил французский летчик, недовольный проводимой Нго Динь Дьемом политикой.

Новое здание возвели довольно быстро, и уже в 1966 году состоялось его торжественное открытие. Автором проекта был вьетнамский архитектор Нго Вьет Тху, который прославился на весь мир, когда в Риме ему одному из всех азиатских представителей итальянское правительство присудило премию. Возглавляемый Нго Вьет Тху творческий коллектив зодчих при возведении здания стремился соединить строительные технологии ХХ века с национальными архитектурными традициями, учитывающими местоположение здания, местный климат, розу ветров и т. д.

Сайгон не только рос, не отставая от времени, но даже обгонял в своем развитии Бангкок, Куала-Лумпур и многие другие столицы стран Юго-Восточной Азии. Однако американская война драматическим образом изменила характер города. Для упрочения своего господства американцам требовались штыки, и численность незваных гостей увеличивалась в Южном Вьетнаме год от года в геометрической прогрессии.

Сайгонская улица Катина при американцах называлась Тызо, что по-вьетнамски означает «свобода», но тогда это слово звучало горькой насмешкой. Здесь вольготно чувствовали себя только американцы и сановники сайгонского режима, это они были самыми желанными покупателями в многочисленных магазинах и лавочках, где могли приобрести все: подлинные произведения искусства и поделки мастеров-ремесленников, антикварные вещи, черепаховые броши, гребни, веера и многое другое.

Во времена американской оккупации Сайгон был городом с наибольшей в мире концентрацией полиции. Нигде так не заботились о «безопасности», как в этом городе, где были сосредоточены четыре отборных парашютных батальона; в постоянной боевой готовности находились морская пехота и отряды «коммандос». Тысячи полицейских из специальных «отрядов борьбы с мятежниками» и тысячи обычных полицейских готовы были подавить любую попытку к мятежу.

Но у жителей Сайгона были давние боевые традиции, проверенные еще во времена борьбы с французскими колонизаторами. Чтобы сломить революционный дух населения столицы, американское командование разбило город на 400 «стратегических районов». Эти районы невозможно было окружить колючей проволокой, как это делалось в отношении «стратегических деревень», и поэтому в Сайгоне американцы установили строгую систему контроля. Власти требовали, чтобы на дверях всех домов и квартир вывешивались списки проживающих там семей с указанием местонахождения каждого члена семьи. Если в доме обнаруживался «лишний» человек, его немедленно арестовывали. Все семьи объединялись в «пятерки», причем каждая из семей несла ответственность за хорошее поведение членов всех «пятерок».

Два берега реки Сайгон были совсем не похожи друг на друга. На набережной и примыкавших к ней улицах строились многоэтажные отели, офисы, банки и роскошные дома с лоджиями и кондиционерами. Эту часть южновьетнамской столицы с ее многочисленными увеселительными заведениями называли «азиатским Монте-Карло». А на другой стороне реки, вдоль ее рукавов, люди строили себе жилища из фанеры, жести, картона, из самых невероятных материалов – порой из автопокрышек и причудливо изогнутых корней деревьев. Одна хибара тесно прижималась к другой, а если не хватало места на берегу – вьетнамцы сбивали лачугу на сваях возле реки. А то и просто селились в лодке, прикрыв ее крышей из ржавых кусков железа.

Марионеточная армия капитулировала в последний день апреля 1975 года, побросав на улицах Сайгона американские автоматы, танки и броневики. Никакого сопротивления восставшему народу она уже оказать не могла, поэтому больших разрушений в городе не было.

В настоящее время Сайгон называется Хошимином, так как в 1975 году городу было присвоено имя первого вьетнамского президента. Но слово «Сайгон» не исчезло совсем: оно осталось жить в названии реки и порта. Сейчас Хошимин – это город-труженик. В нем стало чище и наряднее, по городским улицам можно спокойно пройтись, не опасаясь быть ограбленным. В Хошимине нет показного блеска, зато есть порядок и чувствуется четкий ритм новой жизни.

Рождение Санкт-Петербурга

^{Центральная башня Адмиралтейства}

Для многих из нас Санкт-Петербург начинается с 16 мая 1703 года – даты, хорошо известной из школьных учебников. Задолго до Петра I территория будущего Санкт-Петербурга была просто усыпана русскими деревнями и селами.

 
По мшистым, топким берегам
Чернели избы здесь и там…
 

Там, где сейчас начинается Литейный проспект, находилась деревня Фроловщина; а у истоков Фонтанки, возле Летнего сада, – деревня Кандуя. На месте Смольного располагалось село Спасское, на берегу Охты – двенадцать деревень. Села и деревни, деревни и села – Чучелово, Минино, Дорогуша, Бродкино, всех и не перечислишь… Были, конечно, в этих районах и финские поселения, но по составу населения в основном это был русский край. Издавна эти земли населяли племена ижора, водь и корелы, по имени этих народов и занимаемые ими местности называли Ижорской, Водской и Корельской землями. Все вместе они составляли так называемую «Водскую Пятину», которая входила в Новгородскую губернию.

Начиная войну со Швецией Петр I прежде всего хотел возвратить России земли «отцов и дедов», отторгнутые во время смут в Московском государстве и уступленные шведам по Столбовскому миру в 1617 году. Поэтому, когда действия отряда Ф.М. Апраксина, посланного в 1702 году против шведов, сопровождались страшными опустошениями деревень на берегах Невы, царю Петру было это «не зело приятно». Более всего царь был недоволен еще и потому, что в инструкции воспрещалось опустошать Ижорские земли. Ф.М. Апраксин, ожидавший высочайшей похвалы, вынужден был оправдываться: на разорение деревень пришлось, мол, пойти, чтобы утеснить неприятеля в подвозе съестных припасов. Но царь все равно остался недоволен, ибо была «развоевана страна», которую Петр I считал русскою.

Когда осенью 1702 года русские взяли штурмом шведскую крепость Нотебург – древний новгородский город Орешек, Петр I был в восторге, что добыли «ключ к морю», и писал по поводу этой победы: «Правда, что зело жесток был сей орех, однакож, слава Богу, счастливо разгрызен». Царь собственноручно прибил крепостной ключ над воротами и объявил, что отныне город будет называться «Шлиссельбург» («Ключ-город) – ключ к Неве. Государь пожаловал А.Д. Меншикова шлиссельбургским, корельским и ингермаландским губернатором, однако эти земли надо было еще завоевать, чтобы титул не был пустым звуком. Нева находилась тогда в руках шведов, но название оказалось пророческим: постепенно путь к морю был добыт, и река на всем протяжении стала принадлежать России.

Правда, природа в этих местах была скудна и негостеприимна: почва бесплодная, повсюду топи да болота, кругом дремучий лес, поселения встречались редко. Но в сопровождении приближенных Петр I отправился осматривать невские берега, чтобы выбрать место для будущей столицы. Он остановил свой выбор на острове Иени-Саари (Заячьем), который располагался в том месте Большой Невы, где она разделяется на Неву и Невку. Весной, когда расцветает и скудная природа севера, березовые рощи Заячьего острова тоже оделись в ярко-зеленый наряд и огласились ликующим пением птиц, а среди молодой травы запестрели первые цветы. Петр I назвал этот остров Люст-Эйланд (Веселый), и на нем заложили Петропавловскую крепость, с которой утвердился Санкт-Петербург.

Хотя считается, что русский царь назвал возводимый город «в свою честь», однако на самом деле все было не совсем так. Город был назван не в честь царя Петра, а в честь Святого Петра – «ангела Петрова». С.П. Заварихин, автор книги о городе времен Петра I, вообще считает, что 16 мая – день основания крепости – еще не день основания города, так как крепость и город – это не одно и то же. До сих пор нет никаких документов, что вместе с крепостью подразумевалось и возведение города, тем более столичного. Зато известно, что идею построить в устье Невы город первым высказал адмирал Ф. Головин. Правда, и он имел в виду возведение небольшого городка для разделения Финляндии и Ливонии (Латвии и Эстонии), а также для хранения военных запасов. Так что о городе речь вообще сначала не шла, так как срочно нужно было строить порт и крепость, а роль города при крепости играл Ниеншац – Шлотбург.

Правда, рассказывают и так: когда происходила закладка крепости, Петр I вырезал два дерна и положил их крестообразно, сказав при этом: «Здесь быть городу». Потом стал копать ров, который должен был окружать крепость. Народное предание добавляет, что в это время в небе появился орел и стал парить над царем. В ров опустили каменный ящик, духовенство окропило его святой водой, а государь поставил в него золотой ковчег с частицей мощей Святого апостола Андрея. Потом покрыл ящик каменной доской, на которой было написано, когда произошло основание Санкт-Петербурга. Между тем кто-то из царской свиты поймал орла, и царь увидел в этом доброе предзнаменование.

Сначала над возведением крепости работали пленные шведы, солдаты и местные жители, потом сюда стали присылать работников со всех концов России. Работа была очень тяжелой: надо было рубить лес, засыпать болота, очищать землю от хвороста и кустарников, строить дома, прорывать каналы. Работали в любую погоду, нередко под выстрелами неприятеля. Дело велось с таким усердием, что уже к 22 июня 1703 года гвардия и дивизия князя Н.И. Репнина перешли в новозаложенную крепость. 28 июня, накануне дня Святых Петра и Павла, крепость считалась в известном смысле законченной, и с этого времени на письмах Петра Великого появляется пометка: «Изъ Санктпетербурха» или «Изъ Сан-Петербурха», а раньше он надписывал «Изъ Шлотбурха» (или «Шлютербурга»).

Однако в новой крепости, которая должна была служить опорным пунктом для русских войск и охранять устье Невы, дел было еще много. Для снабжения гарнизона водой вдоль всего острова (с востока на запад) был прорыт канал, ныне не существующий. По его сторонам стояли 4 ряда деревянных домиков, в которых жили солдаты; строились дома для коменданта и плац-майора, цейхгауз, арсенал и провиантские склады. Первые укрепления крепости состояли из земляного вала и бастионов, названных именами тех особ, которые надзирали за их возведением. К северу от крепости, со стороны Финляндии, был построен кронверк[58]58
  Свое название это укрепление получило из-за сходства его плана с формой королевской короны (по-немецки корона называется «kronwerk».


[Закрыть] – вспомогательное укрепление, сооруженное для охраны крепости в наиболее опасном месте, где враг мог ближе всего к ней подойти. На противоположной стороне был выстроен равелин, на Государевом бастионе водрузили флаг, который в торжественные дни заменяли штандартом – желтым знаменем с русским орлом.

Чтобы царь мог наблюдать за работами, для него неподалеку от крепости выстроили небольшой домик, который издали можно было принять за кирпичный, так как он был в голландском вкусе выкрашен по дереву красной краской с белыми полосами. Внутреннее устройство «домика Петра» было очень простым. Состоял он из двух комнат, разделенных тесными сенями и кухней. Все его украшение заключалось в холстинных выбеленных обоях да в разрисованных букетами дверях, рамах и ставнях[59]59
  Впоследствии Екатерина II повелела заключить «домик Петра» в стеклянный футляр для защиты от разрушительных действий воздуха.


[Закрыть]. В одной из комнат, когда-то служившей царю спальней, теперь устроена часовня: в ней находится икона Спасителя, которая сопутствовала царю Петру во многих сражениях, в том числе и в битве под Полтавой. В «домике Петра» до настоящего времени сохраняются некоторые вещи того времени: ялик с остатками паруса, сделанный самим Петром I; скамейка, которая при жизни царя стояла у ворот домика; деревянный стул с кожаной подушкой…

Первоначально город застраивался без всякого плана, деревянные дома строились как попало, были низкими и без дворов, с входом прямо с улицы. Если по улице проезжал экипаж, то из-за зыбкости почвы стекла и посуда в таких домах звенели. При Петре I улицы не имели названий, дома были без номеров, так что приезжим было трудно отыскать своих знакомых.

Пожар 1710 года истребил большой рынок, так как в узкие проходы между домами проникнуть было невозможно: разбушевавшееся пламя быстро превратило рынок в один большой костер, и всего лишь за час от него ничего не осталось. Пожар также показал, что улицы следует располагать правильно, а дома строить на расстоянии друг от друга.

Санкт-Петербург застраивался медленно, так как до окончания Северной войны никто не мог быть уверен в окончательном обладании этой местностью. И мало было желающих ехать в новый город – в «пустыни, обильные» только болотами и слезами. В 1705 году в Петербурге числилось всего 3000 жителей, не считая, конечно, солдат. Для заселения своего «парадиза» Петру I приходилось даже прибегать к принудительным мерам. С первых лет основания города целым рядом указов изнутри России высылались на житье в Санкт-Петербург «люди всякого звания, ремесел и художеств; не убогих, малосемейных или маломочных, а таких, которые бы имели у себя торги, промыслы или заводы какие свободные». Все переселенцы должны были строить себе в городе дома и жить в них безвыездно. Однако тяжелые условия жизни заставляли многих спасаться бегством, и нередко нарочные гонцы ловили первых петербургских жителей.

После Полтавской победы заселение Санкт-Петербурга пошло несколько быстрее. Через несколько лет на обоих берегах Невы появились ряды каменных 1—2-этажных зданий с черепичной крышей в голландском стиле. Между ними шли прямые и широкие улицы, вымощенные камнями. По Невскому проспекту были посажены в 3–4 ряда деревья, а пленные шведы мели и чистили проспект каждую неделю.

Постепенно вслед за Петербургской стороной мало-помалу начал застраиваться и Васильевский остров[60]60
  Название Васильевского острова напоминает о его прежнем владельце – новгородском посаднике Василии Селезне, казненном царем Иваном III в 1471 году.


[Закрыть]. Петр I приказал всем духовным и светским владельцам деревень и дворянам строить здесь себе дома, причем их надо было возвести за три года, чтобы не лишиться имения. Землю и лес под постройки раздавали бесплатно, но дома следовало строить каменные. Некоторым «именитым» людям по царскому указу приходилось строить два, а то и три дома, но ведь сразу во всех жить не будешь! Вот и получалось, что здания стояли снаружи полностью оштукатуренные и окрашенные, а внутри оставались пустыми – без всякой отделки. Лишь бедные люди могли строить для себя деревянные дома, но только в переулках и на окраинных улицах.

Петр I мечтал сделать Васильевский остров центром новой столицы: по его проекту все 12 линий должны были быть прорезаны каналами, чтобы по ним суда подходили прямо к бирже и магазинам. Таким образом, Петербург должен был представлять нечто среднее между Амстердамом и Венецией. Каналами государь думал охранить город и от наводнений, а производство строительных работ поручили А.Д. Меншикову. Однако по непониманию или нерадению «светлейшего князя» каналы получились ýже амстердамских, чем Петр I был сильно разгневан. Царь собирался начать работы заново, но дело это стоило больших затрат: пришлось бы сносить уже выстроенные дома и вновь прорывать каналы. Поэтому план этот оказался неосуществленным, и каналы потом засыпали.

В 1712 году вся царская семья переселилась из Москвы в Санкт-Петербург. К этому времени, несмотря на всю ограниченность заселенного пространства и разбросанность города на отдельных островах, он уже имел вид столицы. Благодаря неусыпной энергии Петра I к этому времени в Санкт-Петербурге было проложено до 10 улиц и выстроена слобода в 1000 домиков. Самым бойким местом новой столицы была Троицкая площадь, на которой стояло мазанковое здание, куда Петр I перевел из крепости Сенат. Площадь была и местом самых разных торжеств: здесь стояла триумфальная пирамида, от которой в дни празднеств до самой пристани расставлялись декорации и огненные «потехи» с транспарантами. На Троицкой площади праздновали годовщину Полтавской битвы, причем царь был в том самом платье, что и под Полтавой: в простом зеленом кафтане и кожаной портупее; на ногах – зеленые чулки и старые изношенные башмаки, в руках – простреленная в боях шляпа…

Одно из самых грандиозных торжеств состоялось 13 июля 1710 года по случаю взятия Выборга. По Неве плыли горящие плошки, небо над крепостью раскалилось от тысячи огней, весь город освещался фонариками, так как в окне почти каждого дома горели свечи. С кораблей и бастионов крепости гремели пушки. Юст-Юль, датский посланник в России, писал по этому поводу: «При взятии крепостей было меньше расстреляно пороху, чем в ознаменовании радости по случаю этих побед».

Первым архитектором Санкт-Петербурга был Доменико Трезини. Этот швейцарец итальянского происхождения – очень работоспособный, выносливый и рационально мыслящий – оказался настоящей находкой для Петра I и много сделал для русского царя. Д. Трезини успешно выполнял все задания государя, начиная с самого первого – возведения форта Кроншлот – и до большой работы по перестройке первоначальной Петропавловской крепости.

Когда в 1712 году Санкт-Петербург был объявлен столицей, естественно, встал вопрос о главном кафедральном соборе города. Работу по возведению каменного собора на месте деревянного Петропавловского опять же поручили Д. Трезини, причем приказали начинать немедленно. Выполняя царскую волю, зодчий первой начал сооружать колокольню, однако вскоре стало ясно, что ее мелкие формы не соответствуют невским просторам, и проект пришлось изменить. Посетивший стройку Х. Вебер, ганноверский резидент в Санкт-Петербурге, отмечал: «Судя по модели, которую я видел, это будет нечто прекрасное, подобного чему в России пока еще нельзя найти. Башня уже готова до стропил, она необычайной высоты и хорошей каменной кладки с четырьмя рядами установленных друг на друга пилястр, хороших пропорций и с высокими сводами».

После смерти Петра I каждому позволили жить, где ему хочется, и многие вельможи поспешили покинуть город. Елизавета Петровна почти все время жила в Москве, и Санкт-Петербург до того запустел, что многие его улицы даже заросли травой, а значительная часть домов развалилась. Время от времени принимались принудительные меры, чтобы пополнить население столицы, но все было напрасно. В 1729 году велено было вернуть на житье в Петербург всех выехавших из него купцов, ремесленников и ямщиков с их семействами; за неисполнение указа грозили конфискацией имущества и даже каторгой. Елизавета Петровна, чтобы заселить Петербург, высылала в город на жительство всех не помнящих родства, то есть попросту бродяг. Таким образом, в городе образовались шайки разбойников, которые своими действиями наводили ужас на простых обывателей. Грабители были до того дерзки, что в 1740 году убили даже часового в крепости и похитили казенные деньги.

Почему же русские люди не хотели селиться в новой столице? Может быть, отчасти потому, что, выбранная Петром I местность была весьма удобной для торгового порта, для столицы же казалась крайне невыгодной. Едва ли не с самого момента основания города стала складываться легенда о Петербурге как о призрачном городе, о его «нереальности» и несвязанности с историей страны. В 1845 году в статье «Петербург и Москва» В.Г. Белинский писал: «О Петербурге привыкли думать, как о городе, построенном даже не на болоте, а чуть ли не в воздухе. Многие не шутя уверяют, что это город без исторической святыни, без преданий, без связи с родною страною – город, построенный на сваях и на расчете».

Российский литературовед Л. Долгополов в своем исследовании «Миф о Петербурге и его преобразование в начале века»[61]61
  Имеется в виду ХХ век.


[Закрыть] писал, что в преданиях Петербург уподобляется живому существу, которое вызванно к жизни роковыми силами и столь же роковыми силами может быть опять низвергнуто в прародимый хаос. Аркадий Долгоруков, герой романа Ф.М. Достоевского «Подросток», признается, что его преследует страшное видение.

А что, как разлетится этот туман и уйдет кверху, не уйдет ли с ним вместе и весь этот… город, подымется с туманом и исчезнет, как дым, и останется прежнее финское болото…[62]62
  В нашу задачу не входит подробное исследование «мифа о Петербурге». Интересующимся читателям можем порекомендовать упоминавшуюся статью Л. Долгополова, напечатанную в книге «На рубеже веков» (Советский писатель, 1977. – С. 150–194).


[Закрыть].

Французский философ Д. Дидро писал: «Столица на пределах государства – то же, что сердце в пальцах у человека: круговращение крови становится трудным, а маленькая рана – смертельною». На протяжении своей истории Санкт-Петербург пережил много ран – и больших, и маленьких: страшные наводнения и пожары, грозные годы революции и столь же грозные 1930-е, страшную блокаду… Он начинался как Санкт-Петербург, был потом Петроградом, Ленинградом, снова стал Санкт-Петербургом и теперь готовится отметить 300-летие со дня своего основания.