Текст книги "Курортная зона"

“Он в тебя, в тебя вселился и до сих пор не выселился, грязная сволочь! Да что же это за Суд Чести, когда судьи со спокойными лицами слушают этот бред! Я не верю. Такого просто не может быть. Это что, ролевая игра по роману Кафки “Процесс”?! Спокойно, Лариса, спокойно… Тебе дадут слово, а не дадут – сама возьмешь”.

– Она потребовала, чтобы я вел себя с нею как садист. Заставила привязать ее руки к спинке кровати и делать вид, что я насилую ее. При этом она нецензурно выражалась и приказывала мне производить… акт как можно грубее и злее…

– Вы выполнили ее требования?

– Я не хотел, но… Она меня заставила, ваша честь!

– Следовательно, вы имитировали акт насилия по ее просьбе, хотя со стороны это выглядело именно как настоящее насилие?

– Совершенно верно! И в этом заключался коварный план этой обольстительницы! Оказывается, она сговорилась с князем Жупаевым и бароном фон Вымпелем (кстати, я что-то не вижу этих мерзавцев в зале), чтобы они ворвались в ее жилище в кульминационный момент и повернули дело так, что я и в самом деле изнасиловал эту даму! Жупаев и фон Вымпель, не обладая никакими полномочиями, не разобравшись в сути вопроса, схватили меня и, основываясь лишь на словах женщины, посадили под домашний арест, обещая созвать Суд Чести, ибо морфер-насильник недостоин вести дальнейшее существование!

– Вы не согласны с этим? – быстро спросил Глас Правды.

– С чем? – тупо поглядел на лощеного джентльмена Ежинский.

– С тем. что морфер-насильник не имеет права на достойное существование и должен быть наказан.

– О, ваша честь, с этим я согласен! – воодушевился Ежинский. – Но ко мне это утверждение не имеет отношения, поскольку я не насильник! И если Вы судите меня за то, чего я не совершал…

– Это мы выясним позднее. Господин Ежинский, эта дама посещала вас во время вашего домашнего ареста?

– Да.

– Для чего?

– Склоняла к сотрудничеству… мм… то есть к браку. Она, видите ли, не желала со мной расставаться. Но я был тверд и отказал ей.

– Понятно. Тогда поясните Суду следующее: с какой целью вы бежали из-под ареста и вместе с этой дамой оказались в развалинах храма Казанской иконы Божией Матери, нарушив тем самым постановление Общества о том, что морферам запрещается прямо или косвенно посвящать представителей вида хомо сапиенс в тайну морферов, относящуюся к так называемому “Списку Делянова”?

– А? – поднял выщипанные бровки князь Ежинский. – Не понял вопроса…

– Вы отлично поняли вопрос, князь! – Сторонник Обвинения сурово воззрился на потерявшего самоуверенность морфера. – С какой целью вы…

– Я понял, понял! – засуетился Ежинскин. – Дело в том, что это опять она, все она! Она похитила меня из-под ареста, заставив сменить облик на… на таракана, и вынесла из помещения в кармане.

“Черт, у него фантазии на целое издательство “Магия плюс”! Он бы озолотился, если б так писал романы, как сейчас выдумывает про меня всю эту дрянь!”

– Потом она пробралась в развалины и там…

– Что?

– Вызвала дух покойной графини Деляновой для того чтобы призрак вынудил меня дать согласие на брак с этой негодяйкой!

“Ну ты просто превзошел самого черта в изворотливости, Ежинский”, – лениво подумала Лариса. Этот фарс утомил ее. Гнев и нервное напряжение исчезли, остались никчемное любопытство и тупое ожидание… приговора.

“Но я ведь невиновна! Это все сплошная клевета!

Как они могут меня осудить на основании слов этого подлеца?!

Ведь не могут же они…

Свой всегда поможет своему … Помнишь, Лариса?”

– У Обвинителя больше нет к вам вопросов, господин Ежинский. Вы можете встать.

“И это все? Весь Суд? Честь, черт побери! Хороша же у них честь!”

Ежинский поднялся с колен. Облизнул пересохшие губы и слегка ухмыльнулся. И теперь без всякого стеснения смотрел на Ларису долгим откровенным взглядом. Она только сплюнула. Тоска спеленала ей душу, как буйного психа пеленают в смирительную I рубашку милосердные работники дурдома.

– Ваша честь, у Гласа Правды есть вопросы к господину Ежинскому!

И Лариса увидела, как лукавый князь снова спал с лица.

Глас Правды сошел с подиума, на котором возвышались кресла Судей, и приблизился к князю. Встал напротив. Лицо его было бесстрастно, как кассовый сканер в супермаркете.

И Глас заговорил:

– Князь, в своих показаниях вы упомянули книгу “Опасные связи”, которую читали в момент, когда женщина начала делать вам минет. Куда вы положили эту книгу?

– Я не помню… Я был в таком состоянии…

– Тогда как вы объясните тот факт, что среди ваших вещей в номере этой книги не обнаружено? Как, впрочем, не обнаружено никаких книг. Похоже, вы не любитель чтения.

– Я…

– Зато согласно описи вещей номера, который вы занимали, там имеется восемьдесят три порнографические видеокассеты и тридцать семь порнографических же DVD-дисков. Вы знаете, что на недавнем совещании глав Общества Большой Охоты принят закон о цензуре среди морферов и просмотр порнографии рассматривается этим законом как серьезное преступление. Или вы не знали об этом?

– Я не знал! Право слово! То есть слово чести!

– Вот как?! Не знали? Но ваша подпись стоит под экземпляром указанного закона, подтверждая тем самым, что вы с ним ознакомлены и в случае нарушения несете двойную ответственность…

– Мою подпись могли подделать!!!

– Подделать подпись князя крови на документе морферов? Это невозможно, и мне жаль, что вы не знали об этом, господин Ежинский… Теперь я обращаюсь к Главному Судье. Ваша честь, даны ли мне особые полномочия во имя торжества правды?

– Да, – веско ответил Главный Судья.

– В таком случае я прошу выйти сюда госпожу Раису Данникову!

Зал зашумел, а Лариса суетливо вскочила и направилась к центру зала, уже на ходу поняв, что вызвали именно ее.

И что сейчас ей на своей гладкой коже придется испытать, что такое Суд Чести морферов.

Будь они неладны.

Глава четырнадцатая
ПРАКТИЧЕСКИ НАД ПРОПАСТЬЮ

Быть женщиной очень трудно уже потому, что в основном приходится иметь дело с мужчинами.

Дж. Конрад

– Я клянусь говорить правду, только правду и ничего, кроме правды.

– Мадам, это не обязательно.

– Говорить правду не обязательно?! Оно и видно. Ребята, вы круто устроились…

– Клясться не обязательно. Поскольку вы являетесь человеком, Суд морферов не требует с вас никаких клятв.

– Но правду тем не менее говорить надо? Ларисе показалось, что Глас Правды чуть растянул губы в улыбке:

– А то как же.

– Ладно, – кивнула Лариса. Ее нерешительность и заторможенность бесследно испарились. А то, что она стояла полуголой замарашкой перед такой обширной аудиторией, ей было глубоко акцидентно. То есть по фигу. – Но на колени я не встану, не хватало еще простыть…

– Все. что от вас требуется, – отвечать на мои Вопросы, сударыня.

Лариса опять кивнула и позволила себе усмешку:

– А вы поверите моим ответам?

– Это уж нам решать, – буркнул Глас.

– Само собой. А как же. Ведь поверили вы этому типу… Этому…

– Сударыня, все, что от вас в данный момент требуется, – это правдиво отвечать на вопросы. Вы поняли?

– Oui, monsieur.

– Bien. Вопрос первый. Вы можете вспомнить, какой халат был одет господин Ежинский в тот день когда вы, по его словам, делали ему…

Ларису словно тряхнуло током от внутреннего ликования:

– Не могу вспомнить! Потому что не видела никакого халата! И самого Ежинского не видела! Номер был пуст, когда я начала перестилать постель, а потом кто-то задрал мне униформу и присосался к заднице Этот кто-то был невидим, но вел он себя препогано. Я не терплю, когда ко мне лезут под юбку, да еще без моего согласия. Не знаю, был ли этот наглый невидимка князем Ежинским, но уверенность в этом у меня есть.

– Почему?

– У меня прекрасно развито обоняние и отличная память на запахи. А то, как благоухают подмышки вашего князя крови… Однажды почуешь – век не забудешь. И от всех его показаний воняет так же! Я не занималась с этим выродком оральным сексом! Вообще не занималась с ним сексом! Он меня просто оклеветал! Как оклеветал и князя Жупаева! И барона фон Вымпеля! Потому что именно они прибежали в мой коттедж в ту ночь, когда этот мерзавец меня изнасиловал. Да, изнасиловал, а не “имитировал насилие по моей просьбе”! Я приняла снотворное – легкое, но, правда, несколько таблеток…

– Почему вы приняли снотворное?

– Не могла уснуть, – мрачно ответила Лариса. – На хрена ж его еще принимать.

– Почему вы не могли уснуть?

Ларисе вспомнился ее безотчетный страх, ее ощущения того, что помимо нее в домике кто-то есть…

– Мне показалось, что в моем коттедже я не одна. То бишь кто-то невидимый таращится на меня из душевой кабины. Знаете, после того как какой-то невидимка конкретно домогался вашей задницы, сон не бывает крепким. А мне нужно было выспаться. Я рано вставала по утрам для работы в бельевой.

– Итак, вы приняли снотворное и уснули…

– Да. А проснулась оттого, что мои руки привязаны к спинке кровати и какой-то вонючий тип елозит на мне и старается сунуть в меня свой хр… пенис, несмотря на мое сопротивление. Мне было противно, но, видимо, из-за воздействия снотворного я не могла как следует сопротивляться…

– Вы узнали в нем князя Ежинского? Или было очень темно?

– Темно, конечно, было, – язвительно отозвалась Лариса. – Только узнать в нем человека я не успела. Когда он сделал свое дело, то стал медведем.

– Протестую! – возопил Ежинский.

– Протест отклонен. Продолжайте, госпожа Данникова.

– Я звала на помощь. Почему-то от моего крика в комнате зажегся свет. Медведь начал носиться как угорелый, а я заметила, что он избегает зеркал. Я схватила зеркальце и стала пускать на него зеркальные блики – не знаю, почему это взбрело мне в голову. Я очень была зла на него! И очень обрадовалась, когда увидела, что его шкура вспыхивает синим пламенем, когда на нее попадает блик от зеркала! А потом он преобразился.

– В кого?

– В огромного жука. И. похоже, собирался меня сожрать…

– Да кому вы верите! – раздался вопль Ежинского. – У нее были галлюцинации от приема донормила!

– Князь, – повернулся к Ежинскому Глас Правды, – а откуда вам известно, какое именно снотворное приняла в ту ночь госпожа Данникова?

– Я… я просто предположил!

– Не просто! – крикнула Лариса. – Ты прятался в моей комнате, видел, что я пью, и ждал, когда усну! Ваша честь, рассудите, стала бы я принимать снотворное, да еще в таком количестве, если б планировала вместо сна ночь бурного секса? Вызовите Жупаева и барона, они подтвердят, что все было так, как я рассказываю!

– Конечно! – расхохотался Ежинский. – Они же с тобой в сговоре, la putain! Шлюха!

– Прекратите, князь. Вам уже было предоставлено слово, и вы сказали все, что нужно. Не усугубляйте. – Это высказался Глас Чести.

И тут Глас Правды ошарашил всех:

– Я прошу у Высокого Суда разрешения немедленно и прилюдно освидетельствовать кожу господина Ежинского!

– На предмет?..

– Ожоги, – растянул губы в нечеловеческой улыбке Глас Правды. – Ожоги от зеркального блеска. Как известно, мы, морферы, стараемся их не получать, потому что такие ожоги, хотя и заживают быстро, крайне для нас болезненны из-за малоизученного пока процесса реструктуризации атомных цепочек. Если кого-то интересуют научно обоснованные подробности взаимоотношений морферов и зеркал, я рекомендую обратиться к исследованию доктора honoris causa Герхарда Оболенцева “История происхождения амальгамофобии морферов. Влияние данного феномена на формирование человеческих легенд о вампирах”. Да-с… Но вернемся к нашей проблеме. Проблема же состоит в том, что после “зеркальных ожогов” у всякого морфера остаются шрамы. Не поддающиеся регенерации и не исчезающие даже после смены основного облика. Госпожа Данникова, припомните, в каких местах вы больше всего подпалили шкуру вашего медведя-насильника?

Лариса поняла, что сейчас от ее памяти зависит ее судьба. Господи, если б она могла точно вспомнить! Но ведь она же не прицельный огонь вела из снайперской винтовки, а всего-навсего зеркальцем размахивала!

– Я не ручаюсь за точность, – сказала она. – Но, кажется, больше всего я задела ему плечи и спину. Потому что он от меня носился по комнате, как бешеный пингвин.

Глас Правды тут же нашелся:

– Охрана! Попрошу помочь господину Ежинскому раздеться до пояса. Ах, он сопротивляется? Тогда разденьте его сами. И выведите в центр зала.

С Ежинского уже слетел весь лоск. Он визжал, матерился на трех языках, требовал опротестовать действия Суда и распустить собрание. Однако его вопли пропали втуне. Его раздели, и Глас Правды внимательнейшим образом осмотрел торс князя.

– А что ж вы так вопили, monsieur Ежинский? – неожиданно спросил Глас Правды. – На вашем теле ведь нет никаких шрамов!

– О черт, – тихо вырвалось у Ларисы. Опять она в пролете. Несправедливо. Ведь если шрамы должны быть, то они… и должны быть!

А князь расцвел:

– Конечно нет! Вы поверили этой бесстыжей девке, но правда оказалась за мной!

Однако Глас Правды продолжал придирчиво оглядывать спину князя, бормоча при этом, как возбужденный гей:

– Ваше возмущение понятно, prince. У вас на редкость гладкая кожа. Восхитительно ровная. Без единой морщиночки, без единого рубчика… Mon Dieu! Один рубчик все-таки есть, и он портит всю картину!

И Глас Правды как-то хитро поддел ногтем кожу-под левой лопаткой Ежинского. Тот взвыл, но было поздно. Восхитительно ровная и гладкая синтетическая кожа с мерзким потрескиванием отошла от настоящей кожи лукавого князя. Лариса прикусила губу до крови, стараясь унять рвотный позыв. А Глас Правды возликовал:

– Вот так открывается истина! Я свидетельствую, что на настоящей коже господина Ежинского имеется, по крайней мере, полдюжины шрамов от ожогов зеркального происхождения! Вы как-то сможете объяснить их наличие у вас, князь, а также и то, что вы постарались их скрыть?..

Ежинский что-то невнятно пробулькал в ответ и забился в припадке в крепких лапах охранников. При этом по залу распространилась едкая вонь. Очень знакомая Ларисе вонь.

Ежинского отвели на место, где он скорчился в кресле, напоминая полураздавленного богомола.

– Ваши слова подтверждены неоспоримыми доказательствами, – слегка поклонился Глас Правды Ларисе. – Теперь и я, и, полагаю, весь Высокий Суд убедились в том, что не князь Ежинский принудительно был вашим любовником, а вы стали жертвой его необузданной похоти.

– Мы подтверждаем это, – раздалось за спиной у Ларисы. Она обернулась. Оказалось, что прямо в первом ряду сидят князь Жупаев и барон Людвиг фон Вымпель. Как она их раньше не заметила? Очередные морферовские штучки, не иначе.

– Что ж вы раньше-то молчали, когда этот подонок меня грязью поливал? – с неожиданной для нее самой горечью в голосе спросила у своих свидетелей Лариса.

– Простите, сударыня, это было необходимо в интересах судебного разбирательства. Нам требовалось выяснить, насколько глубоко пал наш… соплеменник, а для этого следовало вести себя с ним так, чтобы он был уверен в своей правоте и в том, что Суд Чести явился не по его душу, то есть, простите, инфраструктуру, – дал пояснения Глас Правды, тогда как морферы Вымпель и Жупаев помалкивали и лишь кивали в знак согласия. – Преследуя эту цель, мы создали князю Ежинскому роскошные условия заключения, выполняли все его капризы и тем самым усыпили его бдительность. Его насквозь лживые и клеветнические речи только показали нам, насколько изворотлив и преступен его разум…

– Графиня Делянова сказала мне, что вы, морферы, благородные существа, – заметила Лариса, снова вспомнив снеговую белизну рук и черноту платья высокородной покойницы. – Ваш Ежинский, значит, тоже благородный?

– Строго говоря, касательно происхождения – да, поскольку он полный морфер, или, проще, князь крови. В нем нет ничего человеческого.

– Это да…

– В смысле же этическом господин Ежинский не имеет себе равных по подлости, распутству и себялюбию среди своего вида. Он просто выродок. Паршивая овца, позорящая все стадо…

– Попрошу без оскорблений! – завопила очнувшаяся “паршивая овца”. – Я ведь и на дуэль могу вызвать!

– Никто не станет с вами драться, Ежинский, – отмахнулся Глас Правды. – Шпагу о вас марать только.

В зале поднялся хохот. Ежинский юлой завертелся в кресле, натянул пиджачок на голое тело и с ненавистью поглядел на Ларису.

– Attends, – прошептал он. – Je pas encore ai ouvert tous les atouts[33]33
  Подожди… Я еще не все козыри открыл (фр.).


[Закрыть].

Но это слышала только Лариса. А потом ей пришлось отвечать на новый вопрос Гласа Правды:

– Госпожа Данникова, только что вы упомянули о… разговоре с покойной графиней Деляновой. Как это понять? Каким образом это произошло?

Ларисин “доклад” о ночной авантюре с подземным ходом, требованиями Ежинского и посещением разрушенного храма зал выслушал, почти беснуясь. Это напоминало премьеру песни каких-нибудь “Дубинушек вдвоем” – текста никто не уловил, но музычка зажигает не по-детски. Как следует Ларису слушал только Суд. И Ежинский.

– Я не знала, что проникновение человека на территорию церкви запрещено вашим законом, – подытожила свой рассказ Лариса. – и шла на это вынужденно, потому что…

“Взамен хотела получить капсулу с ядом. Лариса, тормози. Этого ты сказать не можешь!”

“А Ежинский-то напрягся, сволочь…”

– Так почему? – мягко напомнил Глас Правды.

– Потому что я боялась князя. Боялась, что, если откажусь, он превратится в монстра и уничтожит меня… Ведь прецедент уже был…

“Ой, как это неубедительно звучит! А что еще придумать?! Что?!”

Но Глас Правды, похоже, удовлетворился этим объяснением. А затем в его глазах появился нечеловеческий сапфировый блеск – прямо в тон запонкам.

– Покойная графиня Делянова с вами только говорила?

“Сказать – не сказать?”

– Не только. Она вручила мне нечто, чего, по ее словам, страшатся коснуться морферы, но что составляет их главное сокровище. Она отдала мне второй бриллиант Лазарева.

И тут на зал папа такая тишина, что Ларисе показалось, будто она слышит гудение рельсов под колесами пригородной электрички “Москва – Серпухов”. Хотя где теперь пригородные электрички, сентиментально-нетрезвые рыболовы, созидательно-озабоченные дачники?.. И где доселе нелюбимый, а теперь вдруг ставший милым сердцу городок Серпухов с тайной квартирой, покинутой, похоже, навсегда?.. Зона, курортная зона в одним морферам известной местности – теперешний крест Ларисиной судьбы.

А зона она зона и есть, хоть и с красивыми курортными заморочками. Потому что, едва Лариса заикнулась про камушек, на нее уставились не люди и морферы. На нее глядели, не дыша, человекоподобные существа с глазами пожизненно заключенных. И все глаза, даже глаза Судей, просили одно:

ДАЙ

НАМ

ЕГО!

Лариса даже поежилась. И тут поняла, что на нее давно смотрит Вера Червонцева. Только иным – спокойным и рассудительным – взглядом. Взглядом человека с воли. Это и понятно. Камень-то у нее.

Похоже, это Ларису и спасет. Неизвестно от чего, но спасет.

– У меня нет камня! – громко сказала Лариса не только Судьям – всему залу. – Я отдала его госпоже Червонцевой, поскольку уверена в том, что она…

“…Она у вас на зоне в большом авторитете”.

– …является значительным лицом в “Дворянском гнезде” и заслуживает доверия всех сторон. Можно я сяду на свое место? Я очень устала.

И, не дожидаясь разрешения, Лариса пошла к своему табурету.

“Я вам все сказала. Теперь сами разбирайтесь”.

Но, к удивлению Ларисы, в подробности темы “Вера Червонцева плюс бриллиант” ни Суд. ни зрители вдаваться не стали. Словно по общей негласной договоренности решили наложить на эту тему вето. До поры до времени.

А возможно, морферы действительно безгранично доверяли Червонцевой. И знание того, что их бесценное сокровище находится у писательницы на хранении, равнялось для них уверенному знанию жителей Америки, что их государственный золотой запас спокойно дремлет в подземельях форта Нокс.

Но Ларису интересовало не это. Она думала только об одном: когда это все закончится, а? Потому что очень хотелось спать. Она прислонилась затылком к стене и закрыла глаза. Интересно, суд здесь удаляется на совещание? Хотя кому выносить приговор? Ежинскому? За то, что он такой засранец? Или ей – за то, что она такая дура, вляпавшаяся в историю с морферами, бриллиантами и всем прочим, как заяц – в ассенизационную бочку?

Непонятно.

– Дамы и господа, внимание! – подача голос дама-референт. – Суд Чести Общества Большой Охоты готов вынести свой вердикт. Слово Судье Окончательного Приговора.

Лариса открыла глаза и напряглась. Вердикт – это звучит весомо.

Судья Окончательного Приговора внешне немного напоминал Ларисе голливудского комедийного актера Люка Уилсона. Этакий миляга с ямочкой на подбородке и проникновенно-сексапильным взглядом, от которого все женщины тают, как мороженое “Баскин-Робинс”. Но аксиому о том, что внешность обманчива, Лариса усвоила еще в перинатальный период своей жизни, поэтому и не обольщалась. От не людей, да к тому ж еще и благородных, можно ожидать всего.

“Люк Уилсон” воздвигся над своим креслом, обвел зал взором шоколадно-карамельных глаз и заговорил:

– На основании заслушанных показаний господина Ежинского и госпожи Данниковой, а также при учете ранее поданных донесений господина Жупаева и господина фон Вымпеля Суд Чести постановил: князя Антуана Поля Ежинского в преступлениях против чести, как то: незарегистрированная многократная смена облика, насилие над женщиной, клевета, подтасовка фактов, нарушение законов цензуры, правил приличия и хорошего тона – считать виновным. В соответствии со степенью вины Суд назначает следующие меры пресечения…

Лариса глянула на Ежинского. Тот уже не сидел, а стоял, вцепившись руками в барьерчик, не замечая того, что лицо его превратилось в кишащую личинками чашку Петри, а глаза напоминали стеклянные колбы, заполненные флуоресцентным раствором.

“Форму не держит, – поняла Лариса. – Не до того”.

– …Меры пресечения. Лишение охотничьей лицензии бессрочно. Лишение права посещения курортной зоны “Дворянское гнездо” сроком на тридцать лет. Лишение права регенерирующей смены облика сроком на пятьсот лет…

– Я же за пятьсот лет рассыплюсь без регенерации… – прохрипел Ежинский. – Милосердия!

Судья этого будто не слышал и продолжал:

– Выплата компенсации госпоже Раисе Данниковой за нанесенный моральный и физически и ущерб. Размер компенсации будет определен после комиссионной оценки стоимости недвижимого имущества господина Ежинского.

– Надеюсь, это все? – опять захрипел Ежинский. – Может, вы меня еще и титула лишите?

– Успокойтесь, князь. С вас и этого достаточно, – насмешливо сказал Глас Правды. Глас Чести кивнул, соглашаясь с ним.

– Следующее постановление Суда Чести является исключительным, поскольку Суд Чести не занимается вопросами ответственности людей перед морферами. Но поскольку госпожа Раиса Данникова находится на территории, принадлежащей морферам, то Суд Чести Общества Большой Охоты счел возможным вынести свой вердикт и по поводу ее проступков.

Лариса слушала Судью, удивляясь собственному спокойствию. Одно противно – вид Ежинского. Но ведь это скоро кончится, да?

– Суд Чести постановил оправдать госпожу Раису Данникову на основании того, что ее проступки, как то: нанесение морферу тяжких телесных повреждений (зеркальные ожоги), проникновение на закрытую территорию храма Казанской Божией Матери и вынос бриллианта – продиктованы инстинктом самосохранения, а также неполным знанием законов Общества Большой Охоты. Поэтому в отношении госпожи Раисы Данниковой Суд…

– Стойте! – взревел морфер Ежинский, и лицо его от этого рева взорвалось тучей белых жирных личинок. – Не торопитесь с оправданиями этой шлюхи! Вы говорите – Раиса Данникова? Ха-ха!

Ежинский выполз из-за своего барьерчика. Не вышел, а именно выполз. Потому что более всего сейчас его тело напоминало складчатое тулово здоровенного глиста вроде солитера или бычьего цепня. Словом. Ежинский был не в облике. И даже не в форме. Однако ротовое отверстие с функциями речи у него имелось. Правда, речь была несколько несвязной и неблагозвучной.

– Раиса, да? Р-раечка, девочка-играечка, хрр-с… Гас-спада, я упал… уполз… упол-номочен сделать вам заявление! И раз-навсегда раз-зоблачить эту стерву… суку… ш-ш-шлюху п-паскудную!

Личинки кишели на полу возле ног (точнее, того, что весьма отдаленно напоминало ноги) Ежинского.

– Она, – указательный палец-червяк направлен в сторону Ларисы, – н-не та, за кого себя вам тут вы-давлива… выдавила… выдавала! Проклятие! Эт-ту женщину на самом деле зовут Лариса Бес-придан-нинева. Тьфу, еле выговорил!

– И что с того? – холодно поинтересовался Судья Окончательного Приговора.

– А то-с, что на самом деле-с эта женщина никогда не нанималась в нашу зону через агентстве) “Корунд”! Она устранила настоящую Раису Данникову и под прикрытием ее досье проникла к нам с ужасной целью, да-с!

Личинки сыплются на пол и расползаются по залу. Неужели никому, кроме Ларисы, не противно на это смотреть?

– Эта Ла-ри-са по профессии не кастелянша, ха! – продолжал обличать Ежинский. – Она убийца. Именно. Yes. Ja. Oui. Убийца мастер-класса, профессиональная отравительница, вот-с! Кличка – Косметолог, потому что она усра… устраняла свои жертвы при помощи косметики…

– Просроченной, что ли? – поинтересовался кто-то из зала.

– Тьфу! Чушь! Дураки! Отравленной косметики! Страшные яды, смертельные дозы, уй!

– Вы порочите женщину, которая стала причиной вашего падения, Ежинский, и тем только усугубляете тяжесть своего положения. Ваши речи бездоказательны! – строго сказал Глас Чести.

– Э не-э-эт! – затряс когтистой, в клочьях шевелящихся червей лапой князь. – У меня есть доказательства! Вот!

Он широко разинул рот, совсем как мультяшный человечек в рекламе зубной щетки “Джонсон и Джонсон”, и извлек из черноты своей пасти радужно сверкнувший компакт-диск:

– Вот доказательства. – Ежинский хлопнул пастью. Диск брезгливо взял Главный Судья. – Это полное досье на Косметолога. Составлено из секретных файлов ФБР, ФСБ, Интерпола, Аль-Кайеды и солнцевской группировки. Ознакомьтесь на досуге, хе-хе-кс.

– Диск какой-то поюзанный… – пробормотал Главный Судья. – Жевали его, что ли… задницей.

Состав Суда неприлично расхохотался. Главный отбросил диск:

– Ознакомимся, но это не доказательство. Кроме того, Большую Охоту не волнует, кем является человек, служащий в зоне “Дворянское гнездо”, если он служит исправно и дисциплинированно. Так что… Уймитесь, князь. И перестаньте сорить тут всякой дрянью.

– Это еще не все!!! – опять взревел Ежинский. – Вы думаете, она сюда явилась, чтобы простыни стелить, да-с?! Полотенца менять?! Нет!

– Ну конечно, – иронично протянул барон фон Вымпель. – Бедняжка явилась сюда для лишь того, чтоб ублажать гениталии князя Ежинского…

– Барон, ваш тон…

– Заткнитессссь! Эта тваррррь пробраласесь сюда, чтобы убить! Отравить! – развопился Ежинский.

– Кого же? – чуть напряглись представители Суда. Им показалось, что Ежинский уже не валяет дурака.

– ГОСПОЖУ ВЕРУ ЧЕРВОНЦЕВУ!!!

Стало тихо. А потом все услышали гневный голос директрисы “Дворянского гнезда” Аркадии Ефимовны:

– Этого не может быть!

– Может! – взвизгнул в ответ Ежинский, крутанулся вокруг своей оси и вмиг стал выглядеть как лондонский денди. Только глаза остались по-прежнему отвратительными. – Может!

Он метнулся к оцепенело замершей на табуретке Ларисе и протянул ей ладонь:

– Скажи им всем, моя сладкая деточка, что это у меня за конфеточка!

На ладони морфера лежал хорошо знакомый Ларисе имплантат. Капсула с ядом. С ядом, которого хватило бы отравить целый Лос-Анджелес…

– Говори, Лариса! – требовал морфер. – Что это такое?!

Ларису прошиб холодный пот, но она отбрила:

– С какой стати? Если на то пошло, то это человеческие дела и говорить я буду только в присутствии моего адвоката. Ясно?

– Вы не правы, сударыня, кем бы вы ни были, – мрачно сказал Глас Правды. – Госпожа Червонцева находится под особым патронажем Общества Большой Охоты. И посягательства на ее жизнь расцениваются как…

– А можно я сама решу, как мне расценивать мою жизнь и так называемые на нее посягательства?

Вера поднялась со своего места в зале и задала вопрос не терпящим возражений тоном. И зашагала к Ларисе, производя бахромой своего пончо легкое сотрясение мозга у попадавшихся на пути зрителей.

– Высокий Суд и все остальные, прошу минул внимания! – прогрохотала Вера, а Ежинскому погрозила кулаком: – Сникни, морфер, и заткнись, пока тебя не спрашивают… Так вот. Да, эта женщина действительно Лариса Бесприданницева. Только она – бывшая убийца. Бывшая отравительница. Дело в том, что ей очень нравятся мои романы. Однажды она написала мне об этом и о том, как ей хочется положить конец своей преступной деятельности. Ей нужно было скрыться, у нее оказалось слишком много врагов. И я предложила ей вариант – жить здесь под чужим именем. Она приехала и спасла мне жизнь, хотя мы знали друг друга только по электронной переписке. Это была судьба. Мы крепко подружились. Посудите сами, если она явилась, чтоб меня убить, у нее для этого была масса возможностей, но почему-то я до сих пор живу-здравствую… Да я сама себя убиваю каждый день, просиживая за гребаным компом по двенадцать часов и питаясь одним “Дошираком”! Что ты там прячешь в ладошке, морфер? Откуда ты выковырял эту дрянь?

– Это капсула с ядом! – крикнул Ежинский. – Я извлек ее из тела Ларисы, когда…

– Че-пу-ха! – проскандировала Вера. – Ты настоящих капсул-то в жизни не видал. А яду – тем более. Давай ее сюда, хрен червивый! Давай, я сказала! Проверять твои слова буду! Хряпну этой бодяги, так и быть! И если это не яд, а твоя моча, морфер, и я останусь в живых, то я все силы положу на то, чтоб в курортной зоне даже запаха твоих носков не осталось! Давай капсулу!

– От-дай! От-дай! – принялся скандировать зал.

– Ежинский, не упрямьтесь, – мягко посоветовал Главный Судья.

Ежинский подчинился, мрачно хмурясь и ворча нечто нецензурное.

Вера взяла прозрачную пластиковую капельку. Поморщилась:

– Merde, воняет-то как… Морфер, ты бы руки с хлоркой мыл, что ли…

И посмотрела на Ларису.

– Не надо, – выдохнула Лариса. – Вера, нет…

– Не ерунди, – отмахнулась Вера и сунула капсулу себе в рот.

Хрустнуло.

Зал стих, словно умер.

Вера сосредоточенно работала челюстями. Потом выплюнула на пол какой-то изжеванный полупрозрачный комок. Рыгнула и сказала:

– Ненавижу жвачки. – А потом: – Морфер, где же яд? Че-то я ни хрена не помираю…

На Ларису Вера не смотрела.

А Лариса – наоборот.

На писательницу Червонцеву – во все глаза. Потому что яд не мог не сработать! Разве что…

Разве что яда там уже не было.

Но как такое могло случиться, если Ежинский все время держал эту клятую капсулу при себе?

– Так, ребятки, – тем временем развлекалась Вера. – Раз мы меня не хороним, предлагаю отпустить нас с подружкой в ближайшую рюмочную. А то этот сценарий мне уже надоел. Только я напоследок пару раз дам по физии этому уроду, который порочит дорогого моего человека Ларису.