Текст книги "Курортная зона"

– Не надо! – отпрыгнул Ежинский. – Этого не может быть! Там был яд, был!

– Слушайте, он мне надоел, – колыхнула бюстом Вера в сторону Судей. – Уймите вы уже этого недоделка. И кстати, наказаньице бы ему надо изменить.

– За что? – возопил морфер.

– А нехороший ты. Вредный. И вонючий. Господин Главный Судья, я, кажется, пользуюсь некоторыми привилегиями?

– Да, госпожа Червонцева.

– Насколько я помню, среди них имеется и привилегия так называемого “дополнительного приговора”. То есть на Суде Чести я могу либо облегчить участь осужденного, либо добавить ему жизненных неприятностей.

– Совершенно верно, сударыня.

– Bien. Так я хочу добавить. Господину Ежинскому. От себя лично. Господин Судья Окончательного Приговора, нельзя ли сделать так, чтобы с этой минуты и лет этак примерно пятьдесят господин Ежинский провел исключительно в одном облике – в облике, который я вам предложу.

Судьи посовещались и решили:

– Ваше требование справедливо, госпожа Червонцева.

– Нет! – завопил Ежинский. – Гады! Я ведь прав! Прав!

– Господа Судьи. – Вера улыбнулась обаятельнейшей улыбкой. – Я так ежиков люблю! Милые, полезные, а главное, скромные животные, которые не лезут не в свои норки. Давайте подсократим князю фамилию. Был Ежинский, а станет просто… еж.

– Как вам угодно, госпожа Червонцева. Точнее, госпожа Хранительница Камня.

– О! – подняла пухлый пальчик Вера. – Мне приятно, что вы вспомнили этот старинный титул. Тем более что бриллиант действительно хранится у меня. В надежном месте. И будет предъявлен Обществу по первому требованию.

– Отлично, сударыня. Полагаю, мы со всем закончили.

– Высокий Суд удаляется! – проголосила очкастая дама-референт. – Все свободны. Господина Ежинского – под стражу.

– Я могу идти? – тихо спросила у Веры Лариса, пряча глаза.

– Конечно, – ответила та равнодушно. И тут же совсем другим тоном: – Нет, ты куда намылилась, убогая, в одних-то трусах?

Лариса замерла, глядя в пол:

– Не знаю. Может, раздобуду мышьяку и нажрусь его до отвала, как ты тогда. Мне после всего этого на мир смотреть тошно.

Она говорила и не замечала, как Вера потихоньку подталкивает ее к выходу. Как Вера надевает на нее стеганое пальто на гагачьем пуху, нахлобучивает вязаную шапку и за руку ведет к коттеджу.

– Нет, – дернулась Лариса. – Я туда не пойду.

– Тогда ко мне, – решает Вера. – Мышьяку у меня – лопатой греби. Заодно и помоешься, приоденешься, коньячку хлопнешь, я стейки поджарю, лады?

И тут с Ларисы спало оцепенение. Она принялась реветь и хохотать одновременно:

– Вера, святое небо, Вера! Ты просто чудо какое-то! Ты…

– А то! Пойдем-пойдем, нечего публику собирать. Публике не нужны истерики.

…В пустом зале, где отшумел Суд Чести, выл и извивался в крепких оковах полный морфер, князь Антуан Ежинский.

Будущий еж.

Глава пятнадцатая
Большая охота

Россия: сотни миль полей и по вечерам балет.

Алан Хакни

Спустя примерно неделю после Суда Чести произошло событие, изменившее все расписание курортной зоны “Дворянское гнездо”.

Выпал снег.

Не легкомысленные перышки-снежинки, тающие, едва коснутся земли, и не острое белое крошево, сыплющееся пополам с дождем и превращающее чуть подмерзлую землю в раскисшее месиво. Снег выпал именно такой, какой возвещает о близком приходе зимы: густой, плотный и доброкачественный – снежиночка к снежиночке. А выпадение такого снега на языке “Дворянского гнезда” значило только одно.

Начало сезона Большой Охоты.

Это вовсе не означало, что все обитатели Дворца слегка рехнулись. Но во время завтраков, обедов и ужинов речь шла исключительно об охоте. Томные завсегдатаи курительной и даже вечные рабы криббеджа и преферанса покинули свои уютные насиженные местечки и целыми днями пропадали то в манеже, оттачивая мастерство езды и “разгоняя лошадкам кровь”, то на псарне, ревнивым и придирчивым оком осматривая своры борзых и гончих. Даже хождение в охотничьих сапогах по бесценным коврам и вытирание перепачканных ружейной смазкой пальцев о ближайшую портьеру не считалось par le ton mauvais[34]34
  Дурным тоном (фр.).


[Закрыть].

– Приходится это терпеть, – пожимая плечами, сказала Вера Ларисе. – Все любят театр, но кому интересны бесконечные репетиции или творческие муки декоратора? Вот сесть перед сверкающей сценой в качестве зрителя – другое дело.

– А нам с тобой отведена роль зрителей? – поинтересовалась Лариса. Для проформы, впрочем, поинтересовалась. Она уже была в курсе, что они с Верой, естественно, не попадут в число охотников, а лишь окажут честь присутствовать на первом загоне – открытии Охоты. Об этом Ларисе не преминул сообщить барон Людвиг фон Вымпель, чуть не раздуваясь от гордости: он был избран тайным голосованием на почетную должность Управляющего Охотой. Правда, эта должность означала крепкую головную боль и беспокойство за каждую мелочь, нужную в предстоящем действе, но фон Вымпель не жаловался. Лариса уже слыхала краем уха, как барон муштрует изнеженных заграничных князьков-морферов. сгоряча расхватавших обязанности доезжачих и борзятников, и как эти князьки клянутся, что отныне будут проводить свой отдых где-нибудь в Лос-Паламосе, а не в холодной России с ее “ужасными национальными традициями”.

– Лариса, ты меня слышишь?..

– А? Прости, задумалась… О чем ты спросила?

– Спросила, как тебе мой пунш. Если это вообще похоже на пунш.

– Хм… вполне похоже. Честно. Настолько похоже, что я свой стакан уже выдула и не заметила как. Так что давай по второму кругу.

Вера и Лариса пили пунш в памятной Зале-с-клавикордами. Здесь было тихо, охотничьи заботы и страсти кипели в основном этажом ниже, поэтому никто не препятствовал двум дамам интеллигентно напиваться в свое удовольствие. Тем более что это были особенные дамы: одна – Хранительница Камня морферов, а вторая – ее лучшая подруга. Да скрутит остеопороз того, кто нарушит их покой и болтовню!

– Говорят, Ежинский после смены облика куда-то смылся, так и не смогли найти нашего… ежа. – Сказав это, Вера усмехнулась. – Досадно, конечно.

– Почему?

– Он пакостник. В любом образе. Даже в образе ежа. Я планировала его в вольере держать вместе с немецкой овчаркой…

– Вера, это жестоко!

– Шучу. Просто хочется быть уверенной, что ближайшие несколько десятков лет он будет носить на спине набор “Юная швея”, жрать мышей и при приближении опасности сворачиваться клубком.

– Не думаю, что он теперь представляет какую-нибудь опасность. Честно сказать, я не так уж и дрожала перед ним…

– Это ты сейчас так говоришь. Впрочем, это понятно. Негоже убийце мастер-класса показывать свой страх.

– Вера, зачем ты опять об этом!

– О чем?

– О моей специальности. Ведь тогда, после Суда, я сказала тебе, что покончила с этим. И ты – первый человек, которого мне заказали и которого я не убью. Так зачем ты мне душу рвешь?

– Прости. Все. Забыли. Давай накатим по стаканчику, пока эти трезвенники развлекаются охот ничьими побрякушками. К тому же у меня есть TOCI.

– Я вся внимание.

Вера строго глянула Ларисе в лицо:

– Я хочу выпить за то, чтобы мы были в безопасности.

– Хорошее пожелание, хоть и невыполнимое.

– Я не говорю: в безопасности от ударов судьбы. – продолжила Вера, пропустив мимо ушей реплику Ларисы. – Я не говорю: в безопасности от врагов. Пусть мы будем в безопасности от самих себя. И ты пони маешь, о чем я.

Лариса медленно выпила стакан до дна, а потом сказала:

– Да.

Несколько минут они молчали, а потом Вера хлопнула себя по толстым коленкам:

– Чего тебе еще надо. Лариска? Что ты квелишьсм. не радуешься жизни?!

– Смотря какой жизни радоваться, – хмыкнула Лариса. – Тебе, Вера, проще: ты нашла свою нишу, точнее, зону… Курортную.

– Ха!

– Ты нашла, как бы это сказать, точку отсчета своего бытия. Живешь, как хочешь, пишешь, что нравится, и даже обладаешь весом…

– Эт-точно!

– …весомым авторитетом у этих морферов. Твоя жизнь расписана, как инструкция по пользованию стиральной машиной.

– Ты не права…

– Погоди, я хочу объяснить тебе суть моей “квелости”, а не бросаться оскорблениями.

– Ну-ну.

– Я больше не убийца, – медленно заговорила Лариса. – Вот только те, кто хочет свести со мной счеты за старые дела, об этом не знают. Им всем нужен Косметолог – в качестве убийцы и в качестве жертвы одновременно. Решив отказаться от… специальности, я теряю прикрытие. Раз. И становлюсь мишенью. Два. И будет чертовски замечательно, когда я, вернувшись из “Дворянского гнезда”, буду вести жизнь как мокрица: забиваясь в самые темные и узкие щели, прячась от врагов и бывших коллег. Ха! Я, конечно, выучилась быть незаметной, но чтоб до такой степени…

Лариса чуть помолчала, словно собираясь с духом, а потом сказала:

– Разумеется, меня убьют. Я даже знаю кто. И как. Нет, не думай, что я боюсь смерти или страдаю от сентиментальных мыслей: вот, мол, только решила вести почти правильную жизнь, как тут же мне разносят мозги парой выстрелов из “Спрингфилд армори”. Просто… подумала: может, у меня есть шанс жить, а не убивать?

– Шанс всегда есть, – сказала Вера спокойно.

– Это цитата из твоего романа? – прищурилась Лариса.

– Допустим. Но насчет шанса я серьезно. С какой стати ты решила, что тебе нужно уехать из “Дворянского гнезда”? Тебя что, отсюда гонят?

Лариса нервно повертела стакан в пальцах:

– Нет. но… Погостила, пора и честь знать.

– Не ерунди. Здесь ты в безопасности. В полной безопасности, разве что вдруг обнаружишь под кроватью свернувшегося клубком князя крови в ежином облике. Аркадии, а значит, и всем ее подчиненным будет безразлично, что в зоне работает бывшая убийца. Подумаешь! Между прочим, здешний электрик раньше был наркокурьером, и как-то случилось, что он потерял чемодан с деньгами, выплаченными за тридцать кило чистого героина. Ему не улыбалось за эту потерю оказаться где-нибудь в канаве с расколотой, как орех, головой, и он подался сюда. Здесь у него сестра работает уборщицей, она как-то дала ему заветный адресок курорта на всякий случай, вот случай и наступил. Мужичок работает здесь безвыездно уже лет пять, и за это время никто не явился требовать с него старые долги. Правда, и чемодан с деньгами тут ему не нужен.

– А, так нашелся чемоданчик!

– Еще бы. Насколько я знаю, он от имени сестры перевел эти бабки в какой-то благотворительный фонд. И наслаждается праведной жизнью, чиня проводку во Дворце, гуляючи по парку и играя в шашки с поваром. Так-то.

– Ясненько. И ты полагаешь, что я и дальше смогу справляться с обязанностями здешней кастелянши.

– Почему бы и нет? Впрочем, если эта должность тебя не устраивает, можно потолковать с Аркадией..

– Ой, только не это…

– Да, ты права. – Вера налила себе пуншу. – Аркадию трогать не будем. Я предлагаю тебе работу. Почти соавторство.

– В смысле?

– Что-то в последнее время у меня туго пишутся киносценарии. А народ жаждет крови, зрелищ и леденящих душу сериалов. У меня подписан контракт на телесериал “Убить по-русски”, а над сценарием я даже не думала. Может, ты займешься?

– Ты рехнулась! О чем мне писать! И сочинять я не умею.

– А зачем сочинять? – Вера странно глянула на Ларису. – У тебя на руках готовый сюжет. Героиня – киллер, приезжает на курорт для выполнения заказа и знакомится с будущей жертвой.

– Скорее это ты познакомилась со мной, – тяжело сказала Лариса. – Помнишь нашу первую прогулку? Ты уже знала, кто я и каково мое имя и… назначение? Откуда ты это знала?

– Опс! Пусть это будет интригующей тайной и для тебя, и для героев твоего сценария. И для телезрителей! Такие фишки и держат народ в напряжении, а также будят народное воображение и тягу к творчеству. Таких фишек можно в сценарий целую кучу насовать. Например, историю с капсулой. Как это жертва, спасая реноме своей убийцы, не отравилась, а только отделалась легкой икотой?

– А действительно – как?

– Ты меня спрашиваешь как сценарист или?..

– Или. Я до сих пор не могу этого понять. Допустим, у тебя все морферы друзья и кто-то из них по твоей просьбе подменил капсулу. Хотя это невозможно. Не подменить, а подделать. Эта капсула – штучный товар, она единственная. И я узнала ее по особым отметкам, когда Ежинский сунул ее мне под нос в Суде. Это была она! Выкачать из нее яд и наполнить физраствором? В принципе такое возможно, но… здесь нет такой техники.

– Вот это ты зря! – погрозила пальцем Вера. – Ты еще не знаешь, какая тут техника. Но продолжай, строй версии, а я буду наблюдать за рождением нового киносценариста и его творческими муками.

– Иди к черту! – взорвалась Лариса и тут же сникла. – Ну объясни мне, как это могло быть! У тебя что, органическая невосприимчивость к ядам? Тогда кто чуть не помер на моих руках от передозировки мышьяка?! Верка, я тебя прошу…

Вера отставила стакан и смущенно хихикнула вроде девочки-первокласснииы, увидевшей незастегнутую ширинку дяденьки школьного завхоза. Если учесть, что по габаритам Вера никак на первоклассницу не походила, хихиканье вышло слегка наигранным. Во всяком случае, будь то кино, режиссер заорал бы, что надо делать еще дубль.

– Ладно, – сказала Вера. – Тут такое дело. Я теперь действительно невосприимчива к ядам.

– Неужели? – скептически поинтересовалась Лариса.

– Да. Это все они. Морферы. Мои, как ты выразилась, друзья. Точнее, один морфер, причем большой поклонник моего поэтического таланта. Князь Мстислав Федорович Друцкой-Соколинский-Гурко-Ромейко. Седенький такой старичок в сером кафтанчике и с неизменной золотой табакеркой в лапке Ну, вспомни, он еще всегда сидит в утолку, в то время как остальное общество шумно развлекается, и периодически чихает, как простуженный воробей.

– Да, я его припоминаю… Кажется.

– Мстислав Федорович очень религиозный чем морфер. Это и неудивительно, ведь он принял крещение от самого равноапостольного князя Владимира. Вместе с титулом.

– Трудно поверить, – вздохнула Лариса. – Эхо значит, ему больше тысячи лет…

– Привыкай, не он один среди морферов столько прожил. Но, видимо, он единственный в своем роле, кто живет, ни разу не сменив облика, ибо считает это грехом. Свою сущность и титул он скрывал, как мог. Поэтому всю жизнь провел странником, бредущим от одного монастыря к другому. Питался подаянием, ночевал в глухих лесах (впрочем, такие ночевки страшны лишь человеку, а не морферу)… Словом, бежал от мира и его соблазнов. Современное поколение морферов-полукровок князя не понимает, подсмеивается над стариком. Они все поголовно атеисты или неоязычники, что с них взять! Но дело не в этом. А в том, что Мстислав Федорович почему-то проявляет ко мне интерес, едва приезжает в “Дворянское гнездо”. Не эротический интерес, ты зря так ехидно улыбаешься. Просто, видимо, я единственный собеседник, который понимает, о чем идет речь, когда он рассуждает о писаниях Тихона Задонского или о православных воззрениях Гоголя. Хотя, конечно, я к религии отношусь скептически, видимо, вера – это то, что дается свыше… Но речь не о том. Мстислав Федорович, разумеется, яростный противник суицидальных экспериментов. После памятного тебе случая с мышьяком он полдня читал мне лекцию о том, что самоубийство – страшный грех, не дающий душе надежды на перспективу когда-нибудь выбраться из преисподней. Ты представь только: существо, не имеющее души по определению, существо, которое само по себе бессмертно и обладает сверхъестественными качествами, уговаривает меня, смертную человеческую дуреху, не губить душу! Я ревела, как маленькая. Вот. А потом он что-то со мной сделал.

– В смысле?

– Лапку свою (а ладошки у него маленькие, худенькие, пальчики и впрямь как птичьи коготки) на голову мне возложил и говорит: “Более сим погубить себя не сможешь”. После этих слов мне показалось, будто меня что-то на атомы разнесло и обратно собрало. Боли не было, а странное только ощущение, что все яды мне теперь – как минеральная вода. Как видишь, ощущения меня не подвели. В капсуле был яд. Я даже смогла определить его молекулярную структуру, пока эту дрянь жевала. Но дай бог здоровья дедушке Мстиславу – как видишь, я жива. Что молчишь?

Лариса потерла ладонью лоб:

– Мне просто трудно в это поверить. Во все.

– А ты не верь. Воспринимай как данность. Солнце на небе светит вне зависимости, веришь ты в ею существование или не веришь. Оно есть. Так и в случае с морферами… Только в киносценарий вводить морферов не советую. Такой сценарий не пропустят.

– Почему?

– Потому что, к примеру, некоторые наши знаменитые режиссеры – не люди. И им не понравится, если кто-то об этом догадается. Тьфу, фраза прозвучала двусмысленно, но, надеюсь, ты меня поняла. Так что вводим в сценарий процесс выкачивания яла из капсулы при помощи инсулинового шприца. Выглядит по-голливудски, но наш зритель это проглотит… Лариса, ты что?

Лариса посмотрела на Веру пустым взглядом.

– Лариска! Очнись! Будешь моим соратником-сценаристом или как?

Лариса не слышала Веру. Она монотонно заговорила, словно в трансе:

– Значит, если бы я все-таки попыталась выполнить свое дело, у меня ничего бы не вышло. А ты все это время молчала об этом. И я каждую минуту сходила с ума перед этим выбором: убить или оставить в живых… Ты, наверно, смеялась надо мной, Вера, за глаза. А теперь смеешься мне в глаза.

– Вот ты дура! Опять ничего не поняла. Я же как лучше хотела. Что тебя не устраивает?! Ты подумай, перед тобой открываются перспективы новой жизни!

Лариса качнула головой.

– Верно, – собралась с духом и снова налила себе. – Так выпьем за перспективы!

Они чокнулись и выпили.

– Вот такой ты мне больше нравишься, – внимательно глядя на Ларису, сказала Вера. – Э-э, только не подумай чего! Ориентация у меня традиционная: водка, огурец, селедка!

Этим она все-таки заставила Ларису посмеяться.

– Расслабься, Ларочка. Здесь хорошо. К тому же скоро станет еще лучше. Начало Большой Охоты – это нечто феерическое! Зрелище умопомрачающее, поверь мне! И кстати, первый день Охоты завершается костюмированным балом-маскарадом. Так что продумай себе костюмчик. Времени осталось всего ничего.

– Оденусь местной горничной, – усмехнулась Лариса.

– Вот тут ты обломалась, – с удовольствием в голосе сказала Вера. – В костюме местной горничной на балу буду рассекать я. Думаю, на всех это произведет офигенное впечатление.

Открытие Большой Охоты, возможно, и не было “умопомрачающим зрелищем”, как выразилась Вера, но впечатление оно на Ларису произвело сильное.

Очень сильное.

Особенно после того, когда узнала, в чем состоит суть этой Охоты. Но это позже.

А пока она вместе с Верой, Аркадией Ефимовной и еще полудюжиной дам в костюмах и шляпках а-ля Анна Каренина (“Особо приглашенные!” – пояснила шепотом Вера) расположилась у походного шатра на возвышении, с которого открывался вид на засыпанную снегом долину, отороченную черной каймой леса. В долине уже растянулись цепочкой охотники. Собаки поскуливали, выражая нетерпение, кони пританцовывали под седоками… Но все эти доезжачие, выжлятники и борзятники, которые от охотников отличались особенными, старинного кроя, костюмами, выглядели спокойными, хотя спокойствие это было внешним и немного напускным. Напряжение ожидания передавалось всем, как ток по проводам. Лариса с удивлением отметила, что и сама она с нетерпением ждет начала действа, хотя ни охота, ни охотники ее никогда не интересовали.

Рядом с нею оказался барон фон Вымпель. Он молодецки держался в седле, хотя конь-кабардинец под ним вел себя беспокойно.

– Я привьетствовать вас, сударыни! – воскликнул фон Вымпель. – Ich hoffe mich, dass diese Vor-stellung Ihnen gefallen wird![35]35
  Я надеюсь, это зрелище вам понравится! (Нем.)


[Закрыть]

Лариса кивнула, но. оглядев барона, усмехнулась про себя: странно было слышать немецкую речь от человека, выряженного в белый с красным галуном полукафтан и молодецки заломленную барашковую шапку. Темно-синие штаны, заправленные в высокие охотничьи сапоги, тоже сверкали галунами, точно языками пламени. В наряде Управляющего Охотой барон выглядел великолепно. О чем ему не преминули сказать (на немецком, разумеется) Вера и две симпатичные дамы, не выпускающие из рук прелестных песцовых муфточек – вероятно, одолженных на время пребывания в “Дворянском гнезде”.

Барон принялся объяснять Ларисе разницу между доезжачими, выжлятниками, борзятниками и стременными, смешивая немецкие и русские слова и указывая плетеным арапником на вытянувшихся цепью всадников в поле. Из объяснений Лариса поняла мало. А запомнила и того меньше. Вроде бы доезжачие и выжлятники состояли при своре гончих и потому носили красные кафтаны, а борзятники и стременные соответственно состояли при борзых, которым предстояло нынче показать все свое собачье мастерство.

– Какого ж зверя собираются затравить такой прорвой собак, барон? – полюбопытствовала Лариса. – Сомневаюсь, чтоб в здешних лесах хоть зайцы уцелели.

– С зайца начинать Большой Охота? – удивился барон. – Nein! Es wird ein grosses Tier, das eigenartige Tier![36]36
  Нет! Это будет крупный зверь, особенный зверь! (Нем.)


[Закрыть]

…Напрасно Лариса не придала значения словам барона о том, что зверь будет особенный.

Подмораживало. Вера подмигнула Ларисе и достала из недр своего пальто плоскую блестящую фляжку:

– А не угодно ли кому коньячку сугреву ради?

Барон отказался – он буквально через минуту давал сигнал к началу Охоты. Вера удовлетворенно кивнула и приложилась к фляге – ее версия об идиосинкразии морферов к спиртному подтверждалась. Потом передала флягу Ларисе: та лишь символически сделала глоток. И коньяк, ожегший горло, чуть не лишил ее дыхания, заложил уши. А потом она поняла, что дело не в коньяке.

Трубили охотничьи рога, и в морозном воздухе этот звук делался осязаемым, как нож, полоснувший по ладони. И громче всех трубил рог барона.

– Началось! – отведя рог от губ, завопил барон и пустил коня с места в карьер, обдав дам взметенным копытами снегом.

Лариса увидела, как собаки разноцветными пулями несутся по огромной равнине к лесу, а за ними мчатся всадники. Не было лая, криков, только ровны и гул погони стоял в воздухе.

Погони неизвестно за кем.

И тут Лариса увидела, как они появились из леса.

Да.

Это были особенные звери.

Рысь размерами с теленка, с блестящей серебряно-траурной шерстью, чудовищными лапами и страшными глазами, напоминающими два золотых блюдца с черными трещинами вдоль.

Волк, не уступающий по величине рыси, с лобастой головой, пастью, оскаленной, как бензопила, и роскошным мехом вокруг мошной шеи.

Медведь (Лариса вздрогнула), наводящий жуть даже издалека и совершенно непохожий на обычных медведей.

Лось, при появлении из леса сваливший рогами пару крепких елок…

Единорог?

Да, это был единорог. Или нечто весьма его напоминающее. Зверь бил сверкающими копытами, ревел, а его закрученный спиралью золотой рог напоминал ствол танка.

– Этого не может быть, – прошептала Лариса, и тут особенные звери совершили особенный маневр.

Они, словно сговорившись, двинулись на охотников.

– Смешались кони, звери, морферы, – спокойно перефразировала классическую фразу Вера.

– Вера, я ничего не понимаю, какая же это охота? Эти монстры просто сейчас всех перетопчут, особенно собак. И вообще, откуда здесь единорог? Или у меня галлюцинация?!

– Это не галлюцинация, это особенности Большой Охоты морферов. Хотя насчет единорога не могу с тобой не согласиться. Сколько раз просили графа не принимать этот облик, а он уперся… рогом: раз в моем гербовом поле изображен единорог, то я имею полное право…

– Погоди-погоди… Граф? Че… то есть морфер?

– Конечно. – Вера недоуменно глянула на подругу. – Неужели ты сразу не поняла? Или думала, и впрямь они будут охотиться на обычных зверей?! Какой им в этом праздник? Вот посоревноваться в беге по пересеченной местности, да еще когда три дюжины собак тебе в холку дышат, – вот это для них настоящая охота. Они охотятся друг на друга, попеременно исполняя роль то охотника, то добычи – это определяется простой жеребьевкой.

– Но… это не опасно? Вера хмыкнула:

– Опасно? Им? Пожалуй, ужинать в кратере действующего вулкана было бы для них несколько… опасновато. А это – игра, только игра, в которой все вдоволь извозятся в снегу, намаются, натешатся и проголодаются. До тех пор, пока звери не оторвутся от погони или не упадут в снег, что означает, будто они пойманы. Кстати, в старину, когда на охоте присутствовали женщины, морферы-звери моментально сдавались и падали к их ногам. После чего возникло две традиции: женщинам награждать победителей поцелуем, а потом устраивать во Дворце бал и во время танцев договариваться о более интимных наградах… Ты же помнишь, что эти существа готовы охотиться за женским полом бесконечно и ради этого любую затею густо сдабривают эротическими намеками. Большая Охота не исключение. Сначала они потренируются в силе и ловкости, а потом будут оттачивать искусство комплиментов и тайных объятий возле какой-нибудь кадки с филодендроном… Так что готовь губки, детка.

– Только не я! – резво сказала Лариса. – Хватит с меня интимных отношений с морферами. А скажи, единорог – это, часом, не граф Разбазаринский?

– Он самый. Слушай, хор-рошо идет, прямо на мастера спорта.

– Ага. А рысь – кто?

– Князь Путятин. У него на гербе рысь, обремененная куропаткой. В куропатку облекаться при такой охоте, сама понимаешь, несолидно, вот он и рысит.

– То есть они принимают облик зверей со своих гербов…

– Не всегда. Лось – животное не геральдическое, князь Мосальский это понимает, но у него на гербе звезда и дерево, поэтому приходится мужику фантазировать. Остальные – мелкие дворянчики Гундоров и Стойкий, у них и гербов-то, утвержденных Обществом Большой Охоты, нет, поэтому они и выбрали себе образы медведя и волка. Надеются победить и тем самым заслужить следующий титул и герб. И еще призы взять. Поощрительные.

– Мерси за разъяснения.

– II ne faut pas[37]37
  Не стоит (фр.).


[Закрыть]. Прости, я слишком много болтаю и мешаю тебе смотреть представление.

А “представление” было в самом разгаре. Правда, Ларисе оно напоминало не охоту, а какой-то чуть безумный чемпионат по бегу, метанию снежков и скачкам с препятствиями. Кажется, волку удалось-таки оторваться от погони и дунуть в лес (значит, он выиграл?). Единорог носился как бешеный, но собаки его одолели, и он завалился на бок, комически подняв золотые копыта: сдаюсь, мол… Следом за ним рухнули в снег медведь и рысь. Лось, то есть князь Мосальский, держался дольше всех, но и его одолели разъяренные собаки, которых, как думала Лариса, он мог бы разметать одним движением.

“Это никакой не чемпионат. Не охота. Это поддавки. Или хорошо срежиссированный спектакль, участники которого повоюют друг против друга, а потом пойдут веселиться одной компанией. Что ж… Разве это плохо? Даже забавно”.

Снова затрубили рога. Это означало окончание первого загона. Вера пояснила: морферы резвиться могут до бесконечности, а вот собаки и лошади уже выдохлись. А морферы к животным относятся прямо-таки с болезненной нежностью, холят и лелеют. Теперь собакам дадут день отдыха перед следующим этапом Большой Охоты – соревнованиями между сворами, привезенными в зону и выведенными местными заводчиками. Но это зрелище для любителей и знатоков, то есть для морферов. Дальше будут соревнования стрелков – из ружей и даже арбалетов и луков… А пока все возвращаются в имение – отдыхать, делиться впечатлениями и готовиться к балу. …Лариса отказалась от Вериного предложения “пересидеть” у нее время до маскарада и отправилась в свой домик. Чья-то добрая рука навела в нем идеальный порядок, и о том, что некоторое время назад здесь вытворял князь Ежинский, ничего не напоминало. Нежно пахло цветами – на столике стояла ваза с букетом камелий. Из-под вазы торчал уголок визитной карточки: даже не заглядывая в нее, Лариса уже знала, что и букет и карточка – очередное подношение князя Жупаева. После Суда Чести Жупаев просто засыпал Ларису этими знаками внимания, среди коих был даже опаловый гарнитур, который Ларисе не нравился, и к тому же она никогда не носила серег и браслетов. Но дело, конечно, не в гарнитуре, важен сам факт пристального внимания к скромной персоне бывшей отравительницы. То ли князь действительно влюбился, то ли просто не мог опомниться от давнего созерцания обнаженного Ларисиного тела. Она не выясняла и не хотела подробностей. Она этого не добивалась. И ей сейчас было не до романов. Впрочем, если Жупаев предложит ей руку и сердце, она не откажет. Это ведь тоже шанс – стать замужней дамой (вдобавок княгиней) и уехать с явно небедным супругом на край света, где ее не найдут (если, конечно, будут искать). Потому что безвылазное сидение в курортной зоне Ларисе не по душе. Впрочем, и предполагаемый брак с морфером – тоже.

– Уймись, Лариса, – сказала она своему отражению в зеркале. – Все еще можно переиграть.

– То есть? – поинтересовалось отражение. – Убить Веру? После всего, что она для тебя сделала? И сбежать, да? К Фриде. К ее своеобразной любви, которая превращает тебя в пыль и плесень в сравнении с совершенствами фламенги.

– Нет! Я не говорю об убийстве. И с Фридой… С ней невозможно находиться рядом, теперь я это понимаю. Она слишком легко превращает наслаждение в боль, и, кроме того, я все-таки не… извращенка. Я просто уйду отсюда. Вернусь к Нарику…

– Прелестно. Только как ты увяжешь свое появление перед старым приятелем с тем обгорелым трупом, который идентифицировали как некую Ларису Бесприданницеву? И потом, знаешь ли, вряд ли твои коллеги устроят по поводу твоего воскрешения из мертвых вечеринку с коктейлями, серпантином и стриптизом. Скорее всего, Старик уже нашел тебе замену. И он первым тебя устранит. Отправит на тот свет по-настоящему, без права возвращения.

– Тогда что же мне делать?

– Ждать.

– Еще чего…

– Тогда готовиться к вечернему маскараду. И надеяться, что именно на нем князь Жупаев сделает тебе предложение.

Лариса помотала головой и обессилено отошла от зеркала. Села на пуфик, обняв колени руками, словно человек на вокзале, дожидающийся запаздывающего поезда. Закрыла глаза, и перед ней снова расстилалось снежное поле с мчащимися собаками, ревущий единорог, рысь, обремененная куропаткой, и барон фон Вымпель, победно трубящий в рог. Только рог почему-то звучал как телефонный звонок.

– Черт! – Лариса чуть на свалилась с пуфика. Подскочила к телефону, потерла лоб. Может, померещилось? Но нет, звонок раздался снова.

– Да. – Она устало прижала трубку к уху, почему-то ожидая всех мыслимых неприятностей. Но это звонила неуемная Вера и интересовалась, выбрала ли Лариса себе маскарадный костюм.

– Нет. У меня голова болит, ломит поясницу, першит в горле и заложило нос. По-моему, меня продуло на этой охоте, так что на бал я не пойду.

– Лариска, не дури. Нос у нее заложило. Давай-ка подгребай в комнату отдыха, там сейчас что-то вроде походной костюмерной. Я приглядела тебе пару костюмчиков, но мало ли, вдруг они тебе не понравятся…