Текст книги "Образ новой Индии: Эволюция преобразующих идей"

Индийский путь к демократии – от феодального, раздробленного региона к «драгоценному камню» среди британских колоний, а затем к независимости в 1947 г. – не был эволюцией, которая способствовала укоренению либеральных и антиклерикальных идей. За те 200 лет, на протяжении которых Индия шла от пестрой смеси царств до демократии, основа ее общества изменилась очень мало. Под британским правлением регион оставался раздробленным и феодальным{113}113
  Partha Chatterjee, The Nation and Its Fragments: Colonial and Post-colonial Histories, Princeton University Press, 1995.


[Закрыть].

Англичане рассматривали Индию не как политическую сущность, а как экономическое владение. Индия была частью более широкой империи, и администрация даже праздновала в стране «День империи», который приходился на день рождения королевы Виктории, 24 мая{114}114
  Thomas Metcalf, Ideologies of the Raj, Cambridge University Press, 1997.


[Закрыть]. Отношение англичан к социальным различиям в Индии было непростительным в определенной мере потому, что они никогда не видели в стране единого сообщества. Она представлялась им сборной солянкой из разрозненных групп и регионов, которые вошли в одну колонию. В своих докладах губернаторы империи и проводившие перепись населения чиновники делали акцент на кастовой иерархии в стране, а географические справочники использовали принадлежность к кастам для классификации индийского населения{115}115
  James Chiriyankandath, «Democracy under the Raj: Elections and Separate Representation in British India,» Commonwealth and Comparative Politics 30(1), 1992.


[Закрыть].

Выборы в колониальной Индии лишь углубляли существовавшие кастовые, религиозные и классовые различия. Зачатки выборной системы заложил в 1882 г. лорд Рипон своей резолюцией. Она разрешала выбирать кандидатов в муниципальные советы таким привилегированным индийцам, как заминдары-феодалы, князья и богатые купцы{116}116
  James Chiriyankandath, «Democracy under the Raj: Elections and Separate Representation in British India,» Commonwealth and Comparative Politics 30(1), 1992; Thomas Metcalf, Ideologies of the Raj, Cambridge University Press, 1997.


[Закрыть]. Избирательное право распределялось по кастовому признаку. В 1920 г. во время выборов в Бомбее, например, «у брамина вероятность получения голоса была в 100 раз выше, чем у махара». (К касте махаров принадлежал доктор Амбедкар{117}117
  Там же; David Washbrook, «The Rhetoric of Democracy and Development in Late Colonial India,» in Nationalism, Democracy and Development, edited by S. Bose and A. Jalal, Oxford University Press, 1998.


[Закрыть].) В отчете Монтегю и Челмсфорда об этих выборах выражалось беспокойство, что такая модель голосования учит индийцев «думать, как фанатики, а не как граждане».

Впрочем, хватит про «цивилизующий эффект», который, по утверждению англичан, они оказали на Индию. Вместо того, чтобы повлиять на взгляды индийцев, чиновники британской администрации принимали кастовые и региональные различия индийского общества как есть и стремились создать стереотипное представление об индийцах: «фанатичный джулаха», «смелый сикх» и так далее{118}118
  Shashi Joshi and Bhagwan Josh, Struggle for Hegemony in India, 1920–1947, Sage Publications, 1994.


[Закрыть].

ИМЕННО ИНДИЙСКИЕ ЛИДЕРЫ сделали реальной идею преобразования Индии в демократию. В начале XX в. они ставили национальное единство превыше всего. Лидеры считали, что этот подход позволит преодолеть различия региональных сообществ. Единство было необходимым аргументом для ведения диалога индийцев с британскими властями (а в случае чего, и для организованного сопротивления).

Для этих лидеров провинциальные выборы 1937 г. стали важным инструментом мобилизации и объединения индийского электората. Губернатор Мадраса лорд Эрскин в 1930-е гг. говорил, что лидеры Индийского национального конгресса «до одышки боролись за офис»[67]67
  Это неправда. Неру, например, отказался от участия в выборах, утверждая, что они не полностью демократичны.


[Закрыть]. На самом деле они увлеченно и страстно вели предвыборную кампанию, рассчитывая на то, что она послужит политическому пробуждению нации{119}119
  James Chiriyankandath, «Democracy under the Raj: Elections and Separate Representation in British India,» Commonwealth and Comparative Politics 30(1), 1992.


[Закрыть]. Неру, хотя и не участвовал в выборах, решил собрать как можно больше избирателей. Он проехал 80 000 километров и выступил перед 10 млн человек, обращаясь иногда к стотысячным толпам{120}120
  Там же.


[Закрыть]. Позже он описывал, как сотни заинтересованных наблюдателей заполонили кабинеты местных руководителей: «Орды людей из городов и деревень пришли на эту священную территорию и бродили там, где вздумается… они заходили в Палату ассамблеи… заглядывали даже в министерские кабинеты»{121}121
  Там же.


[Закрыть]. Вероятно, это была попытка пробудить ощущение решительного начала. Так в 1789 г. революционные крестьяне вошли в Версальский дворец, а в 1917 – в Зимний дворец в России.

Стремление индийских лидеров сформировать национальный электорат шло вразрез с представлениями англичан о кастах и религиях как об основе индийского своеобразия. Особенные возражения встречали религиозные и кастовые привилегии любого рода. Например, когда в 1932 г. Амбедкар достиг соглашения с английским правительством о порядке участия каст неприкасаемых в выборах (так называемое «Общинное решение» Рамсея Макдональда), Ганди решительно протестовал. Он вынудил лидера далитов (ради этого Ганди объявил голодовку; Амбедкар назвал его поступок моральным шантажом) подписать Пунский пакт, согласно которому в правительстве резервировались места для неприкасаемых.

Однако лидерам независимой Индии было трудно создать настоящий объединенный фронт против англичан. Значительная часть среднего класса, критически важного для успеха освободительного движения, не проявляла единодушия в поддержке независимости. Индийские бизнесмены, например, по большей части были выходцами из касты банья, которая подгребла под себя во время правления англичан промышленность, торговлю и банковский сектор. Классы собственников в колониальную эпоху также процветали благодаря заминдари[68]68
  Земельно-налоговая система, введенная английскими колониальными властями в Северной, Восточной и Центральной Индии на рубеже XVIII–XIX вв. – Прим. пер.


[Закрыть]. Англичане заключили с княжествами договоренность, гарантировавшую благополучие большинству членов индийских королевских семей{122}122
  Siba Prasad Nanda, Economic and Social History of Modern India, Anmol Publications, 1999.


[Закрыть]. Еще в 1851 г. заминдары сформировали Ассоциацию Британской Индии, а английский министр по делам Индии Монтегю написал о ее руководителе в своем «Индийском дневнике»: «Он был ярым приверженцем связи с англичанами… стойко верил в нее». В целом позиции очень разнились, а многие просто выжидали.

ИНДИЙСКИМ ЛИДЕРАМ все же удалось добиться от разрозненных сообществ поддержки движения за независимость; например, одним из его стержней стала идея свадеши (бойкота английских товаров), которая, как основа протекционистской политики, встретила горячее одобрение со стороны индийского бизнеса. Но наведение мостов между разными группами требовало лавирования вокруг наиболее острых социальных проблем.

Стратегия лидеров Индийского национального конгресса временами ненамеренно усиливала существующие структуры – кастовые, религиозное группы и эксплуататорские системы в сельской местности, – что позднее стало противоречить образу независимой и демократической Индии. Ганди, например, привлек фермеров к национальному освободительному движению, но его отказ от насилия лишил их возможности бороться с такими хищническими группами, как ростовщики и заминдары{123}123
  Shashi Joshi and Bhagwan Josh, Struggle for Hegemony in India, 1920–1947, Sage Publications, 1994.


[Закрыть]. Лидеры Конгресса, вербуя сторонников независимости, часто обращались к религиозным аналогиям и символам{124}124
  William Gould, Hindu Nationalism and the Language of Politics in Late Colonial India, Cambridge University Press, 2004.


[Закрыть]. Они сравнивали выбор между независимостью и англичанами как поддержку Рамы или Раваны[69]69
  Персонажи «Рамаяны». – Прим. пер.


[Закрыть], а красный цвет Холи[70]70
  Индийский весенний праздник в честь бога Кришны, отмечается в феврале-марте. – Прим. пер.


[Закрыть] с цветом крови жертв борьбы за свободу нации{125}125
  Там же.


[Закрыть]. На одном из плакатов Индийского национального конгресса была изображена сцена изнасилования Драупади[71]71
  Драупади была женой пяти братьев Пандава из «Махабхараты». Старший брат проиграл ее в кости. Отсюда – сцена изнасилования Драупади.


[Закрыть] с Индией в роли Драупади, англичанами в роли насильника, и Ганди в роли бога Кришны{126}126
  Shashi Joshi and Bhagwan Josh, Struggle for Hegemony in India, 1920–1947, Sage Publications, 1994.


[Закрыть]. Результатом массовой эксплуатации индусского символизма стали жалобы мусульман на то, что им затыкают рот.

Но врагом для индийских лидеров был не феодализм, а империализм. В 1937 г. Неру даже отметил в статье для журнала Foreign Affairs: «Ни один человек [в Индии], каких бы политических взглядов или религиозных убеждений он ни придерживался, не допускает мыслей, чуждых идее национального единства». По мере приближения независимости разногласия становились все более очевидными, а лидеры религиозных партий – крикливыми и дерзкими. Например, Мусульманская лига хотела представлять всех мусульманских кандидатов в Индии, что еще сильнее охладило отношения Лиги и Конгресса. Индусские лидеры вроде Говалкара требовали, чтобы индийские религиозные меньшинства «полностью подчинялись индусам». Даже такие лидеры Конгресса, как Абул Калам Азад, заявляли, что «у нас ничего не останется, если мы отделим политику от религии»{127}127
  Там же.


[Закрыть].

Вокруг самоопределения индийского государства разгорелась нешуточная борьба: будет ли Индия управляться в соответствии со своими религиозными идеями или же светским, но иностранным идеалом. Образованные лидеры сделали выбор в пользу языка антиклерикализма и равенства, который сильно отличался от языка остальной страны, «языка крови и жертв… древних, Богом данного статуса и атрибутов»{128}128
  Gyanendra Pandey, «The Construction of Communalism,» cited in Shashi Joshi and Bhagwan Josh, Struggle for Hegemony in India, 1920–1947, Sage Publications, 1994.


[Закрыть]. Индийские лидеры настолько хотели отвергнуть эти социальные реалии, что считали источники основных этнических конфликтов страны – религиозные, региональные и особенно кастовые различия – гораздо менее значимыми, чем классовые различия. Это позволило набрать силу социалистической политике с ее концентрацией на классах и бедноте.

Однако при определении наших классовых различий в изоляции от других расхождений индийские лидеры игнорировали специфическую природу нашей бедности. Социолог Ашутош Варшни заметил, что индийские классовые различия были «упорядоченной этнической системой» с неразрывно связанными кастовыми и классовыми признаками, которая походила на систему апартеида в Южной Африке, где родословная точно определяла ваше место в обществе с точки зрения дохода, уважения и авторитета. Как говорит Варшни, «бедные в Индии были не просто бедными – они принадлежали к низшей касте».

Связь между классом и кастой очень сильна в индийских сообществах. Отвечая на мой вопрос, писатель и журналист Хариш Дамодаран сказал: «В среде предпринимателей в Индии доминировала каста вайшьев, а их деловые сети строились на основе семейных и неформальных кастовых связей. Чужаку попасть в эту систему невероятно трудно».

Сам Хариш служит интересным примером наших прежних и нынешних отношений к кастам. Он изучал доминирующую роль определенных каст в индийской промышленности и недавно опубликовал книгу под названием «Новые индийские капиталисты». Хариш – внук Намбудирипада, лидера Коммунистической (марксистской) партии в Керале, который подобно многим своим сверстникам отрицал значение кастовой системы.

Следует отметить, что индийский политико-экономический курс определялся не только мечтами наших лидеров, но и их страхами. Пытаясь устранить индийские различия путем простого отказа от их признания, после обретения независимости наши руководители стали проводить светскую политику с уклоном в сторону контроля, порою антидемократического. Нас убеждали, что атиклерикализм и демократия не всегда одно и то же. «Светские идеи, проводимые правительством, не обязательно должны быть популярными, – говорит Атул Кохли. – Чтобы их воплотить, правительство должно построить вертикаль».

Центральное правительство не принимало возражений против своей позиции, а требования преференций по кастовому или религиозному признаку получали резкую отповедь. В 1950-е гг., например, правительство поначалу игнорировало громкие требования установить границы по языковому признаку в округах Бомбея и Хайдарабада и уступило лишь тогда, когда протесты и насилие загнали его в угол. Избранные народом правительства штатов распускались центром, если они были недостаточно светскими или либеральными. Еще в 1953 г. центральное правительство ввело президентское правление в Пенджабе, заподозрив местную власть в попытках усилить права штатов. В 1959 г., когда в Керале к власти пришли коммунисты, ситуация повторилась{129}129
  B.D. Dua, «The Prime Minister and the Federal System,» in Nehru to the Nineties, edited by James Manor, C. Hurst & Co., 1994.


[Закрыть]. В Кашмире ради утверждения единства и светскости власти правительство пошло на антидемократические решения. Однако они принесли обратные результаты: когда в 1952 г. был арестован главный министр штата Шейк Абдуллах, его место заняла шайка подхалимов. Такому руководству определенно мешала деятельность широких масс.

Лидеры Индийского национального конгресса в Дели долгое время считали свою партию главным бастионом в борьбе против индийского феодализма – Конгресс был единственным «проводником идей»{130}130
  Там же.


[Закрыть], который мог реализовать мечты индийцев о демократической нации[72]72
  Индийский национальный конгресс и позже держался за эту идею и расценивал оппозицию как предательство национальных интересов. В 1980-е гг. Раджив Ганди нередко ставил под вопрос лояльность партий, оппонировавших политике Конгресса.


[Закрыть]. Правительство в Дели создало культуру вертикального управления, которая защищала идеи антиклерикализма и либерализма в определенной мере от популистской эрозии общества. Но этот подход продлил жизнь некоторым плохим идеям. К ним относится, например, доказавшая к концу 1960-х гг. свою слабость и неэффективность квазисоциалистическая политика.

Амбедкар заметил, что демократия в Индии – это «верхний слой почвы», где нет глубоких корней. Возможно, в этом есть и преимущество: в первые годы демократического правления индийское правительство не испытывало серьезных проблем, поскольку большинство индийцев были политически неграмотны и не знали своих прав{131}131
  Atul Kohli, The Success of India’s Democracy, Cambridge University Press, 2001.


[Закрыть]. В итоге, как замечает Атул, Индийский национальный конгресс был свободен в проведении светской демократической политики, хотя далеко не вся страна безоговорочно поддерживала ее.

Однако появившееся в результате этого директивное государство сделало индийскую демократию ущербной. Оно позволяло правительству, например, игнорировать реалии индийского общества гораздо дольше, чем следовало. Первое индийское правительство дошло до того, что ликвидировало понятие касты при переписи населения в 1951 г. Писатель Кристоф Жаффрело отмечает, когда потребовалось выделить отсталые касты, правительство ввело термин «отсталые классы», избегая слова «каста». В 1953 г. Комиссия по отсталым классам установила, что по численности низшие касты доминировали среди беднейших сообществ Индии. Правительство было встревожено этими выводами и отвергло доводы комиссии{132}132
  Christophe Jaffrelot, «The Politics of OBCs,» Seminar 549, May 2005.


[Закрыть].

В эти годы во имя национального единства индийское правительство закрывало глаза на этнические проблемы. Но они упорно не желали исчезать. Среди индийских лидеров Амбедкар лучше всех понимал, насколько ужасными в действительности были наши разногласия. Он сам страдал от них и говорил, что демократия, несмотря на уверения правительства, не будет легкой. По его словам, «в политической жизни у нас будет равенство, а в социальной и экономической – неравенство». Он был совершенно прав.

Разрозненность индийского общества не была преодолена в определенной мере потому, что правительство само стало ее жертвой. Несмотря на то, что Индийский национальный конгресс в центре не признавал касты и общинные привилегии, гигантская организация быстро подстраивалась и адаптировала выборные стратегии к местным реалиям. При агитации и выдвижении кандидатов партия активно обхаживала правящие группы вроде высших сельскохозяйственных каст, которые могли блокировать голоса местных жителей и крестьян{133}133
  Francine Frankel, India’s Political Economy 1947–77, Princeton University Press, 1979.


[Закрыть]. Присоединяясь к этим кастовым элитам ради победы на выборах, Конгресс создавал правительства, позволявшие доминирующим кастам «опутывать государственные системы кровными узами»{134}134
  Там же.


[Закрыть], сохранять семейственность в управлении и распределять общественные ресурсы на основе родственных связей.

Как замечает Канчан Чандра, в результате школы и колодцы строились только там, где жили доминирующие касты, на выборах ставились отдельные кабины для «высших» и «низших» каст, а в тех регионах, где преобладали индусы, принижался социальный статус мусульманских общин. Когда далиты и прочие отсталые касты требовали прав на землю и доступа к государственным ресурсам, они нередко сталкивались с насилием, которое иногда поддерживалось местным правительством. После первоначальных надежд на возможности демократии это было разочарованием.

Директивный стиль правительств Индийского национального конгресса и бессменное пребывание партии у власти на протяжении 1950–1960-х гг. обернулись настоящей тюрьмой. Несмотря на неэффективную политику правительства, партия вновь и вновь побеждала на выборах. В результате Индия так и не увидела того экономического роста, который должен был смести феодальные структуры. В отсутствие реального роста в многочисленных индийских сообществах росло недовольство неэффективностью государства и все чаще раздавались требования привилегий, государственных пособий и покровительства.

Антиклерикальная позиция Конгресса в феодальной стране также подрывала его популярность. Писатель Балдев Радж Наяр ясно показал, как партия загнала себя в тупик в Пенджабе, поддерживая то местных сикхов, то индусов. Индийский национальный конгресс в Пенджабе поначалу возражал против формирования пенджабской субы (государства пенджабцев), но в 1957 г. изменил позицию и объединился со сторонником субы Акали Дал для формирования правительства. Однако в 1962 г. Конгресс пошел на попятную{135}135
  Baldev Raj Nayar, Minority Politics in the Punjab, Princeton University Press, 1966.


[Закрыть]. Подобные сальто беспомощной светской партии вызвали сильное негодование и позволили другим партиям, игравшим на этнической разобщенности, завоевать популярность. В 1965 г. в Махараштре журнал Бала Текерея Marmik начал публиковать данные о численности маратхов в Бомбее и, для наглядности, списки руководителей городского бизнеса и бюрократии, большинство из которых были выходцами из Южной Индии. Журнал лил слезы по поводу того, что «маратхи, сыновья бога… были низведены до кули или чернорабочих, тогда как офисные и управленческие должности отошли другим»{136}136
  Sujata Patel and Alice Thorner, Bombay: Metaphor for Modern India, Oxford University Press, 1995.


[Закрыть]. Партия, за основание которой взялся Текерей, требовала сохранения за коренными этническими маратхами рабочих мест и квот в образовательных учреждениях.

Даже партии, поддерживавшие идеологию классовой борьбы, хорошо понимали, что в общественном сознании Индии доминируют другие идеи. Коммунистическая партия Индии, например, утверждала, что ее символ – кукурузный початок и серп – является «образом богини Лакшми»{137}137
  Lloyd Rudolph and Susanne Rudolph, In Pursuit of Lakshmi: The Political Economy of the Indian State, Chicago University Press, 1987.


[Закрыть]. А когда в 1957 г. в Керале к власти пришла Коммунистическая (марксистская) партия Индии, она опиралась не на рабочий класс, а главным образом на касту ижава.

В 1957 г. индийский социолог Шринивас выступил на заседании Индийского научного конгресса с речью, в которой утверждал, что демократия в Индии не ведет к осуществлению великой надежды на «бескастовое общество». Шринивас пошел против общепринятых взглядов того времени, заметив, что касты в Индии вовсе не мертвы. По его сведениям конституция Индии не соблюдалась. В таких штатах, как Гуджарат, касты ввели свои собственные конституции, а в стране «кастовые лобби манипулировали… демократической политикой». Чтобы показать, как это происходит в деревнях, Шринивас ввел понятие «банк голосов»: люди концентрируются вокруг политиков из своих каст, и за это получают общественные блага и услуги{138}138
  M.N. Srinivas, «Caste in Modern India,» The Journal of Asian Studies, August 1957.


[Закрыть].

К середине 1960-х гг. касты прочно утвердились в индийской демократии. В низших кастах в эти годы росла сознательность и набирали популярность региональные политики. В Индию пришла «зеленая революция». Она превратила касты крестьян-середняков в процветающие общины, стремившиеся получить политический голос, адекватный их новому экономическому положению{139}139
  Baldev Raj Nayar, India’s Mixed Economy.The Role of Ideology and Interest in Its Development, Popular Prakashan Books, 1989.


[Закрыть]. Эти перемены сопровождались ростом недовольства правительствами Индийского национального конгресса, которые за два десятилетия не добились существенных успехов ни в экономике, ни в социальной сфере.

Растущее недовольство вывело демократию из спячки и сделало ее похожей на нечто близкое к лесному пожару. Выборы 1967 г. показали, что Индийский национальный конгресс теряет поддержку на уровне штатов. Партия Дравида муннетра кажагам, опираясь на антибраминскую платформу, впервые победила в штате, где доминировал Конгресс, а на севере партия Джан сангх укрепила свои позиции в городских регионах и ключевых штатах.

Ропот вскоре докатился до центра и вызвал беспокойство среди власть предержащих. В ответ Индира Ганди обрушилась на бизнес с популистскими обвинениями, обращаясь к электорату как к массе бедняков, хотя для решения их проблем мало что делалось. Тяжелая экономическая ситуация, однако, лишь усиливала местные движения. Поднялась волна радикализма, следствием которого стало насилие, стычки с полицией, кровь на улицах. Активизация Союза студентов Ассама, мятежников-наксалитов и Далитских пантер свидетельствовала о росте недовольства в разных регионах и кастах{140}140
  Mary Katzenstein and Raka Ray, From State to Market, Rowman and Littlefield, 2005.


[Закрыть][73]73
  Причиной создания Союза студентов Ассама был протест в отношении иммигрантов из Непала и Бангладеш, получавших работу в Ассаме. Далитские пантеры – группа из Махараштра, боровшаяся за расширение социальных прав для общины далитов.


[Закрыть]. В основе этих движений лежало возмущение тем, что их оттеснили на обочину в экономическом и политическом смысле. Язык радикалов изобиловал такими выражениями, как «всеобщая революция», «освобождение» и «приход к власти».

Индира Ганди прибегла к укреплению власти в центре, понижению полномочий лидеров Индийского национального конгресса и правительств в штатах и жестокому подавлению новых движений. В 1975 г. дело дошло до объявления чрезвычайного положения. Оно во многих отношениях стало последним вздохом правительства, пытавшегося загнать назад в бутылку индийские территориальные, религиозные, классовые и кастовые разногласия. Сама Индира оправдывала чрезвычайное положение как необходимую меру для «сохранения и защиты нашей демократии».

Оглядываясь назад, можно сказать, что 1970-е гг. были для Индии памятным десятилетием, временем суровых испытаний для демократии. Высшая власть пыталась перевернуть ее с ног на голову, но она доказала свою живучесть. В эти годы наша демократия окончательно определилась. Выборы, прошедшие в 1977 г., после снятия чрезвычайного положения, ознаменовали окончание эры однопартийного правления. С этого момента, как замечает Атул, когда-то могущественный Индийский национальный конгресс медленно, но верно терял свою власть.

В дальнейшей политике разнообразие индийского общества наконец получило заслуженное признание. Правительство, пришедшее после Индиры, было пестрой смесью крестьянских партий – социалисты, партия Сватантра и Джан сангх. В 1978 г. при создании комиссии Мандала оно впервые поставило в центр дебатов тему кастовой политики и кастовых прав.