Текст книги "Образ новой Индии: Эволюция преобразующих идей"

Итак, шли 1940-е гг. Индийский бизнес чувствовал близость перемен и в условиях своей явной непопулярности и растущей угрозы со стороны государственной экономики начал сдавать позиции. Слова «компромисс, компромисс, компромисс» стали у бизнесменов присказкой[29]29
  Трудно судить, насколько значительным был компромисс и в какой мере на него готовы были пойти промышленники. По утверждениям таких историков, как Балдев Радж Наяр, соавторы плана, включая семью Тата, были уверены, что превратить Индию из нищей страны в развитую мог лишь «единственный выбор» – государственный капитализм.


[Закрыть]. В попытке хоть как-то изменить положение группа выдающихся индийских промышленников решила встретиться с Неру и предложить ему Бомбейский план[30]30
  Бомбейский план 1944 г. был подготовлен шестью индийскими бизнесменами: Бирлой, Татой, Пурушотхамдасом Тхакурдасом, Джоном Матхаем, Кастурбхаем Лалбхаем и Лалой Срирамом.


[Закрыть].

Однако, как отмечает экономист Вивек Чиббер, индийский бизнес уже начал привыкать к отеческой заботе государства. Например, в 1939 г. Пател блокировал получение английской фирмой лицензии на электрификацию Гуджарата, а правительства Индийского национального конгресса в провинциях предпочитали индийский бизнес заморскому{50}50
  Там же.


[Закрыть]. Покровительство времен военной эпохи началось еще в 1930-е гг.[31]31
  Между 1929 и 1939 гг. индийский бизнес обращался к государству 51 раз. Результатом были протекционистские меры в производстве текстиля, железа и стали, сахара и бумаги и других товаров.


[Закрыть] Это позволило внутренним ценам на индийские товары значительно превысить мировой уровень.

Итак, индийский бизнес рассчитывал убить двух зайцев. Авторы Бомбейского плана одобряли централизованное планирование, но в отношении свободного рынка документ был менее откровенным. Он предлагал не просто дружелюбие к бизнесу, а политику, дружелюбную к индийскому бизнесу. Бомбейский план рисовал заботливое государство, которое и дальше будет защищать бизнесменов от капризов международной конкуренции, и с пафосом заявлял: «Различия между капитализмом и социализмом во многом утратили свое значение»{51}51
  Ramachandra Guha, India after Gandhi, Picador India, 2007.


[Закрыть].

Но попытки добиться приемлемой политической среды при наличии по другую сторону стола такого человека, как Неру, были бесполезными. Неру считал капитализм неработоспособной системой, творящей лишь «кровавый и жестокий хаос», и, терпеливо выслушивая доводы и громкие слова бизнесменов, лишь ждал благоприятного момента.

Вряд ли стоит удивляться тому, что Неру и другие вожди не питали симпатий к индийскому бизнесу. Доктор Андре Бетей подчеркивает: «Большинство индийских бизнесменов в эти годы не имели образования и происходили из традиционных каст торговцев. Их не волновала филантропия или расширение своей экономической роли. Неру и другие политики были, однако, хорошо образованны – юристы по большей части, они прекрасно разбирались в экономике. Я понимаю, почему, по их мнению, государство лучше справлялось с управлением экономикой».

Выборы 1952 г. сплотили силы вокруг Неру, а смерть Патела еще больше склонила чашу весов против бизнеса. Глядя, как правительство развертывает свою экономическую политику, индийская промышленность затаила дыхание. Но тон первого пятилетнего плана (1951–1956 гг.) был примирительным. В нем утверждалось, что, поскольку для восстановления Индии требуется огромный капитал, постольку стране необходима «инициатива и ответственность… частного предпринимательства»{52}52
  Baldev Raj Nayar, India’s Mixed Economy.The Role of Ideology and Interest in Its Development, Popular Prakashan Books, 1989.


[Закрыть].

Социалистическая программа начала претворяться в жизнь только в 1956 г. Во втором пятилетнем плане индийское правительство сформулировало свою экономическую стратегию как «смешанный» подход, отводивший свои места государственному и частному секторам. Но упор, как подчеркивала Федерация торгово-промышленных палат Индии, делался на «подозрении и антипатии» к частному сектору{53}53
  Там же.


[Закрыть].

С этим планом правительство переходило в наступление на бизнес. Индийские промышленники поняли, что от них отвернулись. Перед ними захлопывали двери и вешали табличку «Только для государства», а новые бюрократические правила связывали их по рукам и ногам. Государство получило контроль над основными отраслями, включая металлургию, энергетику и нефтепереработку, доступ частных фирм в эти сферы осуществлялся по разрешениям правительства. Вход в те отрасли, куда допускался частный сектор, регулировался системой лицензирования, а государство контролировало цены на такие товары, как сахар и текстиль.

Бизнес практически не мог идти против течения. Промышленник и сторонник Бомбейского плана Ардешир Далал подчеркивал: «Рядовой состав политических партий и… массы народа, какими бы они ни были незрелыми и неразумными, – это самая могущественная сила, с которой надо считаться»{54}54
  Там же.


[Закрыть]. Становилось ясно, что социализм – единственно возможный путь развития. Симпатии общества были на стороне Неру. Такие популярные фильмы, как «Мать Индия» Мехбуба Кхана и «Мученик» Рамеша Сайгала восхваляли националистический дух и призывали к верности новому государству{55}55
  Там же.


[Закрыть].

Однако потребовалось не так много времени, чтобы понять – индийская «встреча с судьбой» обернулась историей об отставших от поезда. Доминирование государства вылилось в вопиющее неравноправие в отношениях с бизнесом. Централизованное планирование помогало правительству массированно наращивать занятость, создавая «социальную бюрократию»{56}56
  Sudipta Kaviraj, «A Critique of the Passive Revolution,» Economic and Political Weekly, November 1988.


[Закрыть], которая начала душить производство регулированием, разрешительной системой и медленным движением бумаг от стола к столу. Модель лицензирования бизнеса тоже сделала экономическое соревнование игрой в рулетку с кривым колесом, а привратниками в отраслях стали ведавшие лицензиями бюрократы[32]32
  Престижным в это время считалось иметь бюрократа в зятьях (мы можем доверять данным брачного рынка, поскольку он был свободен от лицензирования, а спрос и предложение ничем не регулировались). Предпочтения на брачном рынке распределялись так: на первом месте были сотрудники Индийской административной службы, затем шли представители Индийской лесной службы и, наконец, работники Индийской полицейской службы. Борьба за представителей этих ведомств начиналась еще до окончания учебного заведения. В июле и августе в Национальной академии Лал Бахадур Шастри в Муссоре для стажеров Индийской административной службы устраивался «сезон раздачи должностей», и к этому моменту в кампус съезжались десятки людей, имеющих дочерей на выданье.


[Закрыть]. Эту элиту образованных бюрократов трудно назвать союзниками бизнеса. Чиновники всех рангов демонстрировали презрение к бизнесменам. При выдаче разрешений чиновники особенно не любили рисковать{57}57
  Baldev Raj Nayar, India’s Mixed Economy.The Role of Ideology and Interest in Its Development, Popular Prakashan Books, 1989.


[Закрыть]. Выбирая между молодым выскочкой-предпринимателем и устойчивой коммерческой фирмой, они давали разрешение фирме: бюрократы предпочитали опыт инновациям. Чтобы избежать конкуренции в своей отрасли, бизнесмены добывали несколько лицензий. Компании быстро поняли: скупи лицензии – и ты получишь собственную маленькую монополию. К 1964 г. более чем в половине производящих отраслей существовало не более одного-двух конкурентов.

Ирония заключается в том, что, пытаясь искоренить наследие Ост-Индской компании, наши вожди загнали индийский бизнес в состояние именно такого продажного капитализма, который сами же осуждали. Потребители жаловались, а фирмы ковыряли в носу. Лицензирование породило ленивые монополии с товарами ужасного качества, державшие индийских покупателей в плену: здесь были желтая бумага, холодильники, которые не охлаждали, и автомобили, у которых карбюраторы взрывались при сходе с конвейера. Главные двигатели роста ВВП – капиталовложения и повышение производительности труда – не работали. Казалось, рабочие спали у станков, а начальники – за своими столами. Доходы от экспорта оставались низкими, и если с 1950 по 1964 г. внешнеторговый дефицит вырос с 780 млн до 7,91 млрд рупий, то иностранная помощь выросла за это время с нуля до 8,19 млрд рупий.

Однажды Неру сказал: «Стойка на голове улучшает мое настроение». Интересно, сколько раз в эту мрачную эпоху Неру видел мир вверх ногами?

В начале 1960-х гг. страна отчетливо видела сгущавшиеся над ее экономикой тучи, а отсутствие капитала заставило Неру задуматься о «кризисе нашего духа, об опасности поддаться страху». Индия потонула в долгах, переходя с протянутой рукой от одного жертвователя к другому и выпрашивая подачки в виде продовольствия и денег. Однако, несмотря на катастрофические результаты индийской стратегии роста, страна не двигалась в сторону реформ. Индия была вроде друга, который постоянно берет у вас в долг, но делать ничего не хочет и не может расплатиться.

Сложность заключалась в том, что индийская экономическая политика часто следовала непредсказуемым курсом. Этот курс определялся не столько прагматизмом, сколько чередой несчастных случаев – смертей или кризисов. Первый такой случай произошел в 1964 г., когда умер Неру. Его смерть вызвала большие затруднения у Индийского национального конгресса.

Смерть «блестящего оратора из деревни» и народного любимца превратила экономические идеи, которые он отстаивал, в святую истину. В результате в 1960-е и 1970-е гг. социализм заменил для Индийского национального конгресса обаяние Неру и стал опорой для нового лидера.

Забегая вперед, заметим, что в долгосрочной перспективе Индийский национальный конгресс заплатил за это потерей популярности. Многие эксперты видели уникальность Индии в ряду молодых азиатских наций – бывших колоний в ее прочной демократии. Однако после Второй мировой войны подобно Индии и другие недавно освободившиеся азиатские страны стали демократическими. Разница между Индией и ними к концу 1970-х гг., по словам писателя Фарида Закарии, была в том, что многие из них не стремились к реальной политической конкуренции и, как правило, имели лишь одну доминирующую партию. В Сингапуре, например, это – партия Народного действия, а в Малайзии – Национальный фронт.

Уникальный подъем индийской многопартийной демократии, на мой взгляд, тесно связан с упорно проводимой Индийским национальным конгрессом экономической политикой. В 1940–1960-х гг. Индию тоже нельзя было назвать сильной многопартийной демократией. В эти годы Индийский национальный конгресс напоминал сегодняшние однопартийные системы Восточной Азии. Это была громоздкая и неуклюжая организация, доминировавшая в политических дебатах и легко побеждавшая на перевыборах, оттесняя оппозицию. Упорство, с которым эта партия стремилась подмять под себя парламент и государственные собрания, особенно бросается в глаза в такой пестрой и многообразной стране, как наша.

Будь у него возможность, Индийский национальный конгресс, наверное консолидировал бы политическую власть точно так же, как это сделали в 1970-е гг. некоторые молодые азиатские нации. Индира Ганди явно пыталась добиться этого в 1960-е и 1970-е гг., когда ее правительство ввело президентское правление и свалило оппозиционные партии в Пенджабе, Харьяне и Западной Бенгалии.

Но восточноазиатские страны с «однопартийными демократическими системами», консолидируя правление, одновременно проводили коммерческую экономическую политику, сохраняли свои валюты дешевыми, развивали экспорт и защищали бизнес от внешней конкуренции, поощряя предпринимательство в национальной экономике. Это обеспечило им быстрый экономический рост и создало ситуацию, в которой народ довольно долго не искал политических альтернатив. (Перемены начались в 1990-е гг., когда образование в этих странах достигло уровня развитых стран.) В Индии, однако, Индийский национальный конгресс потерял свою когда-то сильную власть над электоратом из-за неспособности поддерживать развитие страны и рост доходов[33]33
  Я вовсе не сторонник концепции однопартийного правления. Но сейчас, когда нам такое не грозит, интересно представить, как бы это выглядело.


[Закрыть].

Конечно, Индия – большая страна, у нас много кастовых, религиозных и территориальных разногласий. Но постепенное дробление политической власти могло быть гораздо слабее, если бы за десятилетия правления Индийскому национальному конгрессу удалось добиться экономического роста без дискриминации и ликвидировать феодальные структуры и взаимоотношения. Процветание в конечном итоге – самая популярная из всех существующих религий.

В 1960-е и 1970-е гг., когда политика подавляла предпринимательство, а безработица достигла заоблачных высот, индийцы находили другие способы применения своей предприимчивости. Именно в эти десятилетия возникло большинство воинствующих движений и расцвела власть толпы. Орды безработных дипломированных специалистов подпитывали левацкое движение наксалитов. В Пенджабе и на северо-востоке отмечались всплески воинственности, а Кашмир пребывал в состоянии медленного кипения. Регулирование цен, присущее социалистической экономике, привело к появлению оживленного черного рынка и таких могущественных мафиози, как Хаджи Мастан, Юсуф Пател и Вардхабхай.

В этой параллельной теневой экономике, в ее наиболее прибыльном сегменте, доминировал предмет вожделений всех индийцев – золото. К 1980-м гг. сумма вложений индийцев в золото и серебро вдвое превышала сумму вложений в фондовый рынок. Запрет на импорт золота в сочетании с контролем курса рупии сделал контрабанду слитков золота весом в одну толу[34]34
  Тола – индийская мера веса, равная 11,667 г. Стандартным слиткам с острыми углами контрабандисты предпочитали слитки с закругленными краями, поскольку их можно было спрятать в полостях тела. Очевидно, это крайне неприятная процедура, но не надо забывать, ради чего к ней прибегали.


[Закрыть] исключительно прибыльной, особенно в условиях массового спроса на металл в сезон свадеб. В сознании индийцев контрабанда заняла настолько важное место, что образ богатых контрабандистов с сигарой в зубах в болливудских[35]35
  Болливуд – аналог Голливуда в индийском Бомбее. – Прим. ред.


[Закрыть] фильмах стал широко популярным. Эти персонажи, часто в исполнении Аджита Кхана, представлялись как красивые злодеи, которые, подобно контрабандисту Хаджи Мастану, ходили в белых костюмах от знаменитых портных и интересовались только двумя вещами – «Моной» и «соной» – своей девушкой и золотом.

Неорганизованное насилие также постоянно держалось на высоком уровне. Разваливавшаяся экономика превратила Индию в озлобленную кипящую нацию – к середине 1960-х гг. сельскохозяйственное производство упало почти на треть, цены ставили рекорды, а из-за серии засух страна оказалась на грани голода. Повсюду полицейские сдерживали толпы людей, кампусы колледжей закрывались, а когда-то знаменитые символы Индии стали очагами беспорядков – сияющие сталеплавильные центры Бхилаи и Руркелу, а также Чандигарх, сверкающая витрина Индии.

Были моменты, когда казалось, что массовые бедствия вынудят политиков открыть дорогу частному сектору. Продовольственный кризис в тот период, например, дал преемнику Неру Лалу Бахадуру Шастри возможность начать реформы в сельском хозяйстве. Он либерализовал производство удобрений, открыв его для конкуренции. Благодаря новым гибридным сортам, выведенным индийскими учеными при поддержке фонда Рокфеллера, и присланным в Индию американским агрономом Норманом Борлогом семенам началась «зеленая революция».

Но такие уступки предпринимателям были редкими. В разгар продовольственного кризиса Шастри объявил, что он и его семья каждую среду будут пропускать прием пищи, а правительство помещало в индийских газетах агитки с призывом: «Помните, сегодня – день без обеда!» Но рядом печатались выпады политиков в адрес промышленности.

Мимолетная возможность для реформ открылась, когда у руля стояла Индира Ганди. Она была жестким, несгибаемым премьер-министром, и один обозреватель назвал ее «единственным мужчиной в кабинете, полном престарелых женщин». Индира инициировала ряд экономических реформ, которые Всемирный банк сделал условием оказания помощи. Они включали девальвацию рупии более чем в два раза – до 7,5 рупии за доллар – и некоторые послабления для частного сектора. Но момент был на редкость неудачным, поскольку Индия тогда еще зависела от условий программы продовольственной помощи Соединенных Штатов PL-480{58}58
  Rahul Mukherji, «India’s Aborted Liberation,» Pacific Affairs 73, 2000.


[Закрыть]. Оппозиция осуждала реформы, обвиняла Индиру в уступках «капиталистической идеологии» и называла ее орудием ЦРУ[36]36
  Такое обвинение было рефлекторной реакцией на любые попытки улучшить отношения с Западом. Оно до сих пор иногда используется. Раджив Ганди был мишенью нападок, когда в 1980-е гг. он пытался улучшить отношения с США. Совсем недавно, в 2008 г., левые партии снова заняли антиамериканскую позицию, выступая против индийско-американского ядерного соглашения.


[Закрыть]. Для индийских предпринимателей все это кончилось очень плохо. Индира, столкнувшись с превосходством противника как внутри своей партии, так и за ее пределами, заняла оборонительную позицию, повернула влево, свернула реформы и начала наступление на индийский бизнес. В речи по этому поводу Индира проявила себя полновесным популистом и охарактеризовала капитализм как одну из «темных сил зла… которые тщатся разрушить самую основу наших демократических и социалистических целей»{59}59
  Ramachandra Guha, India after Gandhi, Picador India, 2007.


[Закрыть]. Правительство довершило удар серией законов, открыто направленных против бизнеса[37]37
  Закон о выделении квот для малых предприятий в таких экспортных секторах, как кожевенный и текстильный, и Закон о монополиях и ограничительной практике подавляли развитие бизнеса. Помимо этого Индира приняла постановление о национализации банков, производства угля, чугуна и стали, а также текстильных фабрик, когда их неминуемое закрытие поставило под угрозу существование 70 000 рабочих мест.


[Закрыть].

Для индийского бизнеса это были годы холода и мрака. Социализм душил экономику, а защищать свободное предпринимательство в нашей политике было некому. Партия Сватантра после смерти Раджагопалачари пришла в упадок и примкнула ради политической власти к пестрому набору правых партий и социалистам (Раджагопалачари, узнай об этом, перевернулся бы в гробу).

С 1970 по 1973 г. ВВП на душу населения сократился на 5 %, а разочарование в политике правительства усилилось. В Хайдарабаде Индиру встретил шквал башмаков, она поинтересовалась: «Здесь что, открыли новый обувной магазин? Хозяин, должно быть, сделал состояние».

Если в 1950-е гг. в кинофильмах сквозил оптимизм, царивший в начале правления Неру, то теперь картины отражали гнев людей, оказавшихся в заложниках у беспомощного государства. Фильмы в жанре драмы-реванша рисовали либо гангстеров в исполнении Амитабха Баччана («Стена»), либо обычных людей в том же исполнении («Цепи»), которые стали крестоносцами и начали поход против апатичного государства и коррупции. А картина «Угольки» – бунтарская и жестокая история с жуликами и бандитами – стала самым популярным фильмом десятилетия.

Но нас ожидал еще один кризис, ставший самым большим испытанием для индийской экономики и демократии, а также шансом на резкое изменение политики в отношении предпринимателей. Запалом стало нефтяное эмбарго 1973 г. Наша экономика ни при каких условиях не могла переварить четырехкратный рост цен на нефть. Индия оказалась на грани банкротства. Счет за импортную нефть подскочил до $1,3 млрд и превысил вдвое национальные валютные резервы.

В 1969 г. Индира ответила на финансовый кризис в Индии популизмом. В этот раз ответом на волну забастовок по всей стране стала попытка ввести диктатуру. Индира Ганди объявила 25 июня 1975 г. чрезвычайное положение, а правительство развернуло экономическую политику в сторону бизнеса, инициировав программу из 20 пунктов. Приоритетами становились рост и улучшение использования производственных мощностей, а для государственного сектора устанавливались показатели результативности.

Но даже в разгар чрезвычайного положения правительство считало наметившийся поворот в сторону бизнеса политическим ядом (еще худшим, чем формировавшаяся диктатура). Проводя новую политику эпохи чрезвычайного положения, Индира говорила о необходимости создать «социально сознательный» частный сектор и пыталась нивелировать результаты либеральной политики путем общественных рейдов по домам и офисам бизнесменов, подозревавшихся в уклонении от налогов или сотрудничестве с мафией{60}60
  Balraj Puri, «A Fuller View of the Emergency,» Economic and Political Weekly, July 1995.


[Закрыть].

Довольно скоро Индира Ганди объявила выборы и правительство было отправлено в отставку. За этим последовал период неопределенной политики и слабых коалиций. К концу десятилетия повторные кризисы и макроэкономические потрясения истощили индийское государство.

«В 1980-е гг. отношение к бизнесу изменилось», – произнес экономист Арвинд Субраманьян. Это было у меня дома, где он растянулся на диване, который казался крошечным под его длинным худощавым телом. Арвинд принес с собой толстую стопку бумаги – рукопись своей последней книги «Индийский поворот», где он анализировал, в частности, как изменилось отношение правительства к бизнесу в 1980-е гг.

«До них дошло, – говорит Арвинд, – что правительство само просто не в состоянии добиться того роста, который нужен Индии». В последовавших в 1982 и 1984 гг. реформах Арвинд видит движение в сторону бизнеса, а не в сторону рынка. Реформы отменили лицензирование в 20 отраслях и предложили «широкий подход», при котором фирмы могли выходить в параллельные отрасли. Контроль цен на такие промышленные товары, как цемент и алюминий, был ликвидирован. В целом, однако, хотя реформы и облегчали жизнь существующим фирмам, правительство не устранило господства лицензий. Они по-прежнему оставались козырем, и правительство использовало его, чтобы, например, не допустить инвестирования в штаты с неугодными Индийскому национальному конгрессу правительствами. Контроль импорта тоже остался на месте, а вместе с ним и высокие закупочные цены для бизнеса. Ввозные пошлины даже поднялись: в 1990 г. самый высокий тариф достигал 355 %.

По мнению Монтека, если 1980-е гг. ознаменовались некоторым улучшением политики, то реформы 1991 г. радикально изменили взгляды правительства на рынок. Репутация Монтека как реформиста безукоризненна: в важнейший для Индии период с 1991 по 1996 г. он был министром финансов, а его работа в Комиссии по планированию принесла ему репутацию открытого защитника либеральной политики.

Когда я прихожу в гости к Монтеку, он садится напротив меня в роскошное кресло марки La-Z-Boy. В его доме это единственный признак гедонизма. Монтек откидывается на спинку, но не теряет собранности. Когда я касаюсь реформ 1980-х гг., он говорит, что политика тех времен не была фундаментальной: она могла свидетельствовать об истощении плановой экономики, но «изменения не были системными. За ними не стояло ясное видение, а вокруг реформ было много торговли и уступок». Тем не менее при такой политике двери индийской экономики со скрипом приоткрылись для частного сектора, и через щель проник луч света.

Когда государство принялось убирать подпорки, поддерживавшие плановую экономику, протесты посыпались со стороны самой индийской промышленности. Лицензирование и квоты на импорт в условиях закрытой экономики избаловали и изнежили растолстевший индийский бизнес. Он стал бояться рыночной политики, а зарубежная конкуренция представлялась ему чудовищем. Со стороны бизнесменов посыпались протесты в адрес новой политики, сопровождавшиеся нападками на либерализацию некоторых статей импорта. Всеиндийская ассоциация производителей химической продукции выступила против импорта поливинилхлорида, красителей и кальцинированной соды, которые по бросовым ценам закупались в Болгарии. Вместе с тем другим дешевые поставки были выгодны, и Всеиндийская ассоциация производителей стекла просила продолжить импорт той же кальцинированной соды, важнейшего компонента производства{61}61
  «Clamor against Liberalisation,» Economic and Political Weekly, July 1982.


[Закрыть].

Однако отдававшие металлом голоса в защиту протекционизма тонули в грохоте пробуждавшейся экономики. С 1985 по 1990 г. рупия подешевела примерно на 30 %. Это помогло индийскому бизнесу поднять конкурентоспособность экспортной продукции. ВВП быстро отреагировал на рост капиталовложений: с 1980 по 1990 г. он рос в среднем на 6 %.

В 1980-е гг. в Индии появились фирмы, производившие программное обеспечение. Закончив колледж, я устроился работать в Patni Computer Systems (PCS). Это была семейная фирма, ее владелец Нарендра Патни, был выходцем из традиционного индийского бизнес-сообщества. В ней я познакомился с Нараяной Мерфи. Его идея создать новую софтверную компанию вдохновила меня и еще пятерых, и мы вступили на минное поле законов и инструкций. Нам практически ничего не нужно было от правительства, но наши редкие визиты в Дели за разрешениями на импорт аппаратных средств грозили растянуться на месяцы. Однажды наш коллега Рагхаван поехал в Дели, чтобы в разрешительном письме на импорт поменять порт доставки с Мадраса на Бангалор. В результате он 18 дней обивал пороги кабинетов. Коридоры в правительственных учреждениях казались нам лабиринтами, из которых невозможно выбраться.

Помимо прочего, поскольку в 1980-е гг. Индия испытывала серьезный дефицит иностранной валюты, каждая наша поездка за рубеж была связана с получением разрешения властей на выдачу долларов. Однажды мне понадобилось съездить в США два раза подряд, и клерк в Резервном банке Индии потребовал объяснений, почему я так часто езжу за границу. Он не видел в этом необходимости и, наверное, считал меня расточителем-гедонистом.

Многие в то время стремились работать в государственном секторе. Вскоре после переезда Infosys в Бангалор в начале 1980-х гг. мы наняли несколько молодых перспективных инженеров из Индийского технологического института в Мадрасе. Не прошло и нескольких недель, как один из них пришел ко мне с заявлением, что он хочет перейти на работу в государственную компанию в Бангалоре. Мотивировка была следующей: «Государственная компания никогда не разорится, и я на всю жизнь буду обеспечен работой». Для инженера из Индийского технологического института надежность такого трудоустройства была в те годы неотразимым аргументом.

Потребовался еще один кризис, чтобы наши робкие шаги в сторону реформ завершились одним большим прыжком на другую сторону. Судьба Индии зависела от роста цен на нефть, который шаг за шагом подталкивал нашу экономику к банкротству. Очередной подъем цен на нефть в 1991 г. вызвал кризис, который я бы назвал «удачей с третьей попытки». Этот кризис наконец-то изменил наше отношение к индийским предпринимателям.

К концу 1990-х гг. Индия оказалась на краю пропасти. Безответственные государственные заимствования привели к тому, что наш внешний долг с 1981 г. утроился и достиг $64,4 млрд. Потом началась война в Персидском заливе. Высокие цены на нефть высосали наши валютные резервы настолько, что денег осталось лишь на 10 дней импорта. Стране пришлось отдать свой золотой запас в обеспечение экстренного займа. Индийская экономика подошла к последней черте, и министр финансов Манмохан Сингх предложил программу реформ, нацеленных на полное открытие экономики для частного сектора. С принятием в 1991 г. этой политики правительство передало дирижерскую палочку сторонникам «духа творчества, риска и предпринимательства».

С приходом новой эры в стране закончился долгий период частичных свобод, экономических оков на фоне демократического правления. Новая политика освободила частный сектор от лицензирования и контроля над капиталом. Финансовые реформы упразднили контроль процентных ставок и облегчили доступ к кредитным ресурсам.

Манмохан Сингх «свернул красную ленту и развернул красный ковер» для иностранных фирм, опустив планку таможенных тарифов по отраслям с 355 % в 1985 г. до 85 % в 1993 г.[38]38
  В результате реформы системы таможенных тарифов понизился верхний уровень тарифных ставок и сократилось число тарифных диапазонов. Верхняя планка продолжала снижаться и в 2005–2006 гг. достигла 12,5 %.


[Закрыть] Реформа была неоднозначной, она вызвала ужас как у бизнесменов, так и у политиков. Министр финансов Чидамбарам получил образование в Гарварде, является членом Объединенного прогрессивного альянса, а в период реформ 1991 г. работал в Министерстве торговли. Известен своей склонностью цитировать тамильского поэта Тирувалувара[39]39
  Чидамбарам включал строфы из его произведений в бюджетные послания, говоря о необходимости стимулировать рост сельского хозяйства: «Если пахарь будет сидеть сложа руки… Даже мудрецы, стремящиеся к самоотречению, не обретут спасения». А говоря о бюджетных целях правительства, он добавлял: «Здоровье, благополучие, потомство, счастье в результате, и безопасность. Эти пять состояний, как говорят ученые, являются орнаментом государства».


[Закрыть]. Вот что он сказал мне: «Когда мы отменили лицензирование импорта и либерализировали торговую политику, многие не сомневались, что это нас убьет». Уродливая голова протекционизма снова поднялась. Ряд представителей индийского бизнеса потребовали замедлить приток иностранных инвестиций. Представители группы крупных компаний, получившие название «Бомбейский клуб», резко выступили против иностранной конкуренции. Самый откровенный из этих бизнес-лидеров, промышленник Рахул Баджадж призывал индийское правительство учитывать «наши национальные интересы, помнить о национальной гордости» и защищать индийских промышленников «до тех пор, пока поле игры не станет ровным». Новая политика все же была принята, а индийский бизнес впервые со дня обретения независимости потерял гарантии на спрос и на рынок. Вместе с тем у него впервые появился шанс получить нечто большее.