Текст книги "Образ новой Индии: Эволюция преобразующих идей"

В 1970–1980-е гг. почти у каждой индийской семьи среднего класса дома стоял деревянный или металлический шкаф с множеством замков и ящичков. Предпочтение отдавали шкафам марки Godrej Storwel: к их замкам трудно было подобрать ключи. В таких шкафах в индийских семьях хранились сбережения и драгоценности. Люди не любили вкладывать деньги в ценные бумаги из-за имущественного налога на такие инвестиции. Когда имущественный налог был отменен, деньги покинули ящики шкафов и потекли на индийские фондовые рынки. Модернизация фондовых рынков и их оживление привели к появлению массы новых предпринимателей, которые, используя рыночный капитал, подстегнули конкуренцию и сделали конкурентоспособными такие олигополистические отрасли, как авиаперевозки и телекоммуникации.

Бизнес, оказавшийся на вершине в результате этой борьбы, отличался от прежнего: половина из десятка крупнейших на 1991 г. компаний потеряла свои позиции к концу десятилетия. Некоторые получившие известность после 1980 г. предприниматели, такие как Сунил Миттал и Дхирубхай Амбани, создали свои фирмы с нуля и вышли из среды, далекой от закрытого круга семейных предпринимателей 1960–1970-х гг.

Изменение потоков капитала не только позволило предпринимателям эффективнее работать и конкурировать, но и открыло новые возможности для потребителей. На индийских потребителей сейчас приходится 67 % ВВП. В Китае этот показатель в два с лишним раза ниже. Ожидается, что в ближайшие 15 лет Индия станет пятым по величине потребительским рынком в мире.

Арвинд утверждает, что одной из самых кардинальных перемен для бизнеса стали начавшиеся в 1985 г. налоговые реформы. «Снижение налогов дало предпринимателям ключ к сундуку с деньгами», – говорит он. Вместо того, чтобы наблюдать, как деньги исчезают в карманах господ, индийские бизнесмены теперь могут быстро реинвестировать доходы в бизнес и делать вложения в новые технологии. Реформы вызвали заметный рост налоговых поступлений. Чтобы преодолеть планку в 1 трлн рупий, Индии потребовалось 50 лет, а за одно лишь последующее десятилетие уровень налоговых поступлений превысил 6 трлн рупий.

Наше кино как зеркало отразило перемены в стране. Такие фильмы, как «Вперед, Индия!» и «Доктор Муннабхай» открыто оптимистичны. В них рассказаны истории обычных людей, стремящихся к успеху. Человеческий капитал страны – ее предприниматели, потребители и миллионы работников – стал Атлантом, высоко несущим экономику на своих плечах, а фильмы, подобные «Цвету шафрана» и «Возвращению на родину», выражают уверенность в том, что простые индийцы могут добиться больших перемен.

В последние несколько лет эти новые амбиции заставляют многих предпринимателей смотреть вперед. Многие компании после начала реформ с сомнением относились к способности Индии конкурировать на международных рынках. Мы чувствовали свою слабость и понимали, что конкуренция способна раздавить индийские фирмы. Но индустрия программного обеспечения уже нацелена на глобальные рынки, а известность, полученная нами в 1990-е гг., когда экспорт возрастал ежегодно на 50 %, вселяет уверенность в нашу осторожную нацию и ее предпринимателей.

Сейчас, когда сфокусированность на глобальной конкурентоспособности становится обычной для индийской экономики в целом, появилось то, что я называю «стилем Бомбейского дома». Бомбейский дом – штаб-квартира группы компаний Tata в центре делового района Бомбея. Это большое красивое здание, построенное английским архитектором Джорджем Уиттетом (автором проекта вокзала Виктория терминус в Бомбее). Дом расположен недалеко от улицы Далал, мозгового центра индийского капитализма, и от моих любимых ресторанов, где подают блюда из морепродуктов.

Бомбейский дом, превратившийся в глобальную штаб-квартиру, – это символ индийского бизнеса, который смотрит вдаль, за горизонт, символ компаний, желающих конкурировать там, где есть возможности, и вкладывать деньги туда, где есть рост. Группа Tata – прекрасный пример того, как старейшие конгломераты, предпочитавшие спокойную работу на защищенных внутренних рынках, превращаются в агрессивные международные фирмы. Группа Tata ведет сегодня дела в Европе, США и Азии. Недавно она осуществила самое крупное для нас поглощение: купила английскую сталелитейную компанию Corus. Такие сделки уже не редкость. В 2007 г. индийские компании осуществили слияния и поглощения на сумму $70 млрд, а число поглощений впервые в индийской корпоративной истории перевалило за 1000. Этот год вообще стал урожайным на слияния и поглощения. Вот только самые заметные сделки: Tata-Corus, Hindalco-Novelis, Vodafone – Hutchison Essar. Индийские компании превращаются в богатых покупателей и поставщиков капитала для американских и европейских фирм: группа Times покупает Virgin Radio, группа Anil Ambani’s ADA финансирует Dreamworks SKG Спилберга. Рахул Баджадж, который когда-то возглавлял Бомбейский клуб, протестовавший против снятия торговых барьеров, тоже стал игроком международного рынка. Его компания вышла на рынки Бразилии и Индонезии.

Писатели Баумол, Литан и Шрамм в своей книге «Хороший капитализм, плохой капитализм» утверждают, что наилучшая разновидность рынка – это не управляемый государством и не олигархический рынок, а рынок, на котором действуют «крупные» и «предпринимательские» компании. В Индии сейчас сложилось именно последнее сочетание. Это крупные компании, которыми владеет государство, семьи или иностранные инвесторы, и тысячи фирм мелких предпринимателей из разных слоев общества. Теперь помимо традиционных коммерческих фирм у нас есть бизнесмены в первом поколении, чьи отцы работали на фермах, в мастерских и офисах. Этот предпринимательский капитал стал критическим ингредиентом в коктейле идей, двигающих Индию вперед.

Я ощутил размах и амбиции некоторых индийских предпринимателей, когда в 2005 г. встретился с председателем Reliance Industries Мукешем Амбани как раз перед тем, как он открыл свой розничный бизнес. Как участники индийско-американского делового форума, мы сопровождали премьер-министра Манмохана Сингха в Вашингтоне. В свободную минуту мы зашли в находящееся неподалеку кафе Starbucks, и Мукеш поведал о своих революционных планах в отношении индийской розничной торговли. Я со своей стороны предложил несколько цепочек поставок, нарисовав их на салфетке. Меня изумили его масштабы – он хотел иметь представительство в каждом большом и маленьком городе Индии – и внимание к деталям. Мукеш сказал, что его цепочки поставок должны быть достаточно развитыми, чтобы закрыть огромные бреши в инфраструктуре, разделяющие индийские фермы и рынки. Он назвал это «инициативой от фермы до вилки». Чем больше таких предпринимателей будет заниматься проблемами Индии, тем выше поднимется волна перемен в стране.

Однако, несмотря на все перемены, «хорошего капитализма», о котором так убедительно писал Баумол, у нас пока еще нет. В 2008 г. в Дели на активистку Мадху Кишвар напала банда, и это было не единственное нападение на нее и ее организацию Мануши. Активисты этой организации помогали уличным торговцам и поставщикам овощей объединиться и подать в суд на уличные банды, полицию и муниципальных чиновников, занимавшихся поборами. Сейчас в Индии это серьезная проблема: крупный и малый бизнес по-разному регулируется и сталкивается с неодинаковым отношением со стороны бюрократии. В Дели, например, чтобы установить киоск, его владелец должен иметь лицензию – техбазари, а без связей в муниципальном управлении это крайне трудно. В результате большинство киосков в Дели незаконны и должны, как пишет Кишвар, «регулярно умиротворять… денежными подношениями богов, раздающих лицензии»{62}62
  Madhu Kishwar, «Extortion Rackets Find Easy Prey among Street Vendors,» India Together, 2001.


[Закрыть].

С точки зрения законодательства Индия не слишком дружелюбна к бизнесу. Условия для ведения бизнеса у нас намного сложнее, чем в Пакистане и Китае. Наше регулирование больнее всего бьет по малым предприятиям и начинающим бизнесменам. Деньги – особенно чувствительный аспект. Хотя консерватизм в финансовой политике – дело неплохое, Индия излишне ограничивает доступ бизнеса к кредитам и капиталу. Правительство слишком сильно натягивает вожжи и имеет достойную сожаления привычку перекачивания денег через банки в свой кошелек. Даже сегодня 30 % активов банков составляют долгосрочные правительственные облигации. Эта тенденция запасать много капитала говорит о двойственности взглядов государства на допустимую для нашего бизнеса степень свободы.

К сожалению, этот двойственный подход бьет прежде всего по мелким предпринимателям. В отсутствие хорошо функционирующих товарных рынков у фермеров мало возможностей диверсифицировать свои вложения, а отсутствие социальной защиты ограничивает их способность принимать риск. Мелкие предприниматели так и остаются мелкими, и, не имея ни средств, ни информации, год за годом таскаются за своими повозками или сидят в крошечных магазинчиках. Сложность получения разрешений способствует эксплуатации этих людей. Пока система лицензирования и бюрократия не изменятся и не перестанут сдерживать малый бизнес, потенциал Индии будет реализовываться лишь частично.

Когда я думаю о переменах в индийском предпринимательстве, я вижу, прежде всего, фундаментальное изменение отношения к конкуренции. Логика Бомбейского плана с его шумной поддержкой государства и протекционизма уступила место идеям Бомбейского клуба, настаивавшим на сохранении торговых барьеров. Окончанием трансформации стал Бомбейский дом с ориентацией бизнеса на развитие внешних контактов, готовностью к конкуренции, риску и освоению новых рынков, включая еще не тронутую сельскую Индию и мир за пределами наших границ.

Расцвет индийской премьер-лиги, которая объединила две самые сильные индийские страсти – крикет и Болливуд, стал поразительным примером того, как быстро меняется отношение к конкуренции в стране. В турнире по крикету «Двадцать/20»[40]40
  Обычные однодневные матчи по крикету включают 50 бросков (оверов) на команду. Это позволяет вести игру в более медленном темпе. Вариант «Двадцать/20», как показывает его название, – это укороченная версия игры с 20 бросками. Темп игры ускоряется, а игроки концентрируют внимание на качестве ударов и стремятся получить больше пробежек.


[Закрыть] впервые разрешили использовать торговые марки, и за кубок стали бороться команды, принадлежащие знаменитым индийским кинозвездам и компаниям. На звезд крикета обрушился шквал предложений, самые перспективные получали более крупные контракты. Фиксированная заработная плата и традиционное желание иметь более зрелых и опытных игроков были забыты.

Существует расхожая шутка: «У Индии есть потенциал, и он останется у нее навсегда». Но наше отношение к предпринимателям изменилось: эпоха критики и подозрительности прошла, и сегодня в стране крепнет уверенность, что этот потенциал будет наконец реализован. Неру когда-то выказывал презрение к тому, что он называл «цивилизация банья[41]41
  Каста торговцев. – Прим. пер.


[Закрыть]». Индира Ганди говорила о бизнесменах как о «темных, злых силах», угрожающих существованию страны. Однако, сегодня, в новую эру Манмохан Сингх восхваляет бизнесменов как «источник индийской уверенности и оптимизма».

Птица феникс
Взлет, падение и новый взлет английского языка

Во время зарубежных поездок ностальгия и чувство оторванности от родины проявляются у меня не только в виде визуальных, но и слуховых образов. В Индии в общественных местах стоит вечный гвалт, который, по моим ощущениям, намного громче, чем в других странах мира. Мы не только любим говорить, мы делаем это на тысяче языков, потому что в Индии именно столько документально подтвержденных языков и диалектов[42]42
  Оценки «общего количества индийских языков», проводившиеся при переписях начиная с 1921 г., колеблются от 150 до более чем 1500 в зависимости классификации диалектов и языков. У нас самое большое в мире количество официальных языков – 22.


[Закрыть].

Толпа на улицах изъясняется на богатом языке, представляющем собой гибрид местных диалектов. Но в индийской экономике, особенно в городах, используется один общий «тетушкин язык»{63}63
  Probal Dasgupta, The Otherness of English: India’s Auntie Tongue Syndrome, Sage Publications, 1993.


[Закрыть] – английский. На бюрократическом жаргоне английский – это «второй официальный язык». Он преобладает при ведении бизнеса, в дебатах на заседаниях советов директоров и в сплетнях у бака с охлажденной водой. На заре существования Infosys, когда мы предлагали свои услуги за пределами Индии, для многих потенциальных заказчиков наш свободный английский был неожиданностью. Еще больше они поражались, когда узнавали, что семеро основателей Infosys в Индии дома говорят на пяти разных языках и что английский – это наш единственный общий язык.

Но, несмотря на очевидное удобство иметь английский в качестве второго языка, исторически наше отношение к нему было противоречивым. В определенном смысле английский являлся следствием взаимосвязей Индии с Великобританией и остальным миром. Он помог молодой стране в поиске единства и своеобразия. На протяжении последних двух сотен лет английский язык служил для индийцев символом угнетения, сопротивления, компромисса, а совсем недавно стал символом достигшей совершеннолетия экономики.

Английский язык попал в Индию вместе с первыми европейскими кораблями и в XVII и XVIII вв. считался исключительно «портовым» языком, на котором разговаривали купцы. Фактически английский составлял часть «фиранги»{64}64
  Nicholas Ostler, Empires of the Word: A Language History of the World, HarperCollins, 2005.


[Закрыть] – языка общения с заграничными торговцами. В целом это был сплав хиндустани, португальского, французского, голландского и английского языков. Долгое время на «чистом» английском мало кто говорил, и даже когда Ост-Индская компания распространила свое влияние по всей стране, ее официальные представители держали при себе словари португальского и нанимали переводчиков с персидского для общения с населением{65}65
  Там же.


[Закрыть].

Одна из причин, по которой компания не форсировала распространение английского языка в Индии, как замечает историк Николас Остлер, заключалась в недавней потере Англией большой колонии – Америки. В Индии эта потеря ощущалась особенно остро. Лорд Корнуоллис, занимавший с 1786 по 1793 г. пост генерал-губернатора Бенгалии, приехал в Индию после своего поражения в Америке и капитуляции в Йорктауне в 1781 г., принятой Джорджем Вашингтоном{66}66
  Там же.


[Закрыть]. Когда побежденная армия покидала Америку, военный оркестр, согласно легенде, играл марш «Мир перевернулся вверх ногами». Англичане были уверены, что потеря Америки означала крах Британской империи, поэтому с насаждением английского языка в Индии они были особенно осторожны. Один генерал-губернатор заметил, что если дать индийцам образование на английском языке, то англичан через три месяца выгонят из страны{67}67
  Lawrence James, Raj: The Making of British India, Abacus Books, 1997.


[Закрыть].

Но полстолетия спустя, испытывая финансовые сложности и оказавшись на грани банкротства, Ост-Индская компания вынуждена была изменить позицию. В 1828 г. генерал-губернатор Уильям Бентинк был отправлен в Индию с неотложным поручением: снизить административные расходы компании{68}68
  Stephen Evans, «Macaulay’s Minute Revisited: Colonial Language Policy in Nineteenth Century India,» Journal of Multilingual and Multicultural Development, 23(4) 1997.


[Закрыть]. Одна из его рекомендаций сводилась к замене занимавших судейские и административные должности англичан на менее затратных чиновников-индийцев[43]43
  Таким образом, индийцы должны были обучаться английскому языку ради того, чтобы заменить англичан в администрации.


[Закрыть]. Для этого Бентинк добавил в устав компании 1833 г. статью, разрешающую занимать государственные должности квалифицированным специалистам «независимо от религии, происхождения и цвета кожи»{69}69
  Там же.


[Закрыть].

Но чтобы получить достаточное число квалифицированных индийцев, владеющих английским языком, требовалось англоязычное образование. Бентинк должен был заручиться разрешением комитета руководителей, в котором не все были согласны с идеей экспорта своего языка в чужую страну. К 1834 г., когда Томас Маколей был назначен новым президентом Генерального комитета общественного обучения (отвечавшего за образовательную политику компании в Индии), поддержка распространения английского языка со стороны должностных лиц значительно выросла. Маколей придал этой политике вес, добавив в своей знаменитой Записке от 2 февраля 1835 г. эмоциональные аргументы в пользу англоязычного образования. Критикуя существующее образование, он сказал, что если ничего не менять, – «мы за государственные деньги будем пропагандировать медицинские доктрины, которые порочат английских коновалов, астрономию, которая вызывает смех у девиц в пансионах… и географию, в которой есть моря из патоки и масла». Маколей поддерживал идею Бентинка создать элитную группу индийцев с английским образованием: «Мы должны… сформировать класс людей, которые могут стать переводчиками между нами и миллионами наших подопечных, класс индийцев по крови и цвету кожи, но англичан по своим вкусам, мнениям, морали и интеллекту»{70}70
  Там же.


[Закрыть].

В дополнение к сказанному Маколей – его дух наверное дрогнул в тот момент – пригрозил совету отставкой в случае отказа от его рекомендаций{71}71
  Там же.


[Закрыть]. Впрочем, он ничем рисковал, поскольку Бентинк был целиком на его стороне, а политика Великобритании в отношении индийского образования вскоре изменилась. Английский стал универсальным языком администрации, а количество английских государственных школ за три года после принятия английского Закона об образовании 1835 г. выросло больше чем вдвое. В 1844 г. Компания объявила, что имеющие англоязычное образование индийцы получат преимущества при назначениях на государственные должности, а в 1857 г. были основаны первые три англоязычных университета.

Благословение английского языка по замечанию историка Роберта Кинга вызвало озлобление у многих индийцев. Они считали, что это акт подавления национальных языков, большинство из которых древнее английского, причем такие как тамильский и каннада – на много столетий. Английский язык рассматривался как инструмент империализма, которым англичане пользовались для утверждения своей власти по всей стране[44]44
  Такой «лингвистический империализм» в условиях оккупации не ограничивался англичанами. Японцы во время Второй мировой войны насаждали свой язык среди корейцев и малайцев.


[Закрыть]. Он символизировал «подобострастие, покорность, склоненные перед сагибом (господином) и мемсаиб (госпожой) головы и тропические шлемы»{72}72
  Robert King, Nehru and the Language Politics of India, Oxford University Press, 1998.


[Закрыть].

Однако небольшая часть индийцев приветствовала англоязычное образование. Особенно радовались ему светские красавицы, ассоциировавшие английский язык с культурой и считавшие его необходимым атрибутом принадлежности к правящей верхушке. Язык стал дополнительным аксессуаром элиты, приятной безделушкой, которой обзаводились так же, как индийцы из высших слоев общества перенимали английскую одежду, чаепития и вечеринки{73}73
  Badri Raina, «A Note on Language, and the Politics of English in India,» in Rethinking English: Essays in Literature, Language and History, edited by Swati Joshi, Trianka Books, 1991.


[Закрыть]. Помимо этого английский быстро стал обязательным для карьеры. При англичанах промышленность в индийской колонии была крайне слабой, и административная карьера оставалась главным, если не единственным путем для образованного индийца{74}74
  Lawrence James, Raj. The Making of British India, Abacus Books, 1997.


[Закрыть]. Это придало английскому образованию огромную популярность, и к 1900 гг. в гуманитарной сфере насчитывалось 140 английских колледжей и 17 000 студентов, в то время как индийских колледжей было пять, а учились в них всего 503 студента.

Эта политика пользовалась поддержкой таких индийских социальных реформаторов, как Раджа Рам Мохан Рой, который видел большие преимущества в английском языке как средстве повышения грамотности и образованности в Индии. Рой рассматривал английский как универсальный второй язык, доступный для индийцев независимо от каст и общин, «язык, не поддающийся контролю местных кастовых и религиозных элит в отличие от утонченного санскрита, на котором говорят брамины, или вежливого персидского, которым пользуется мусульманская элита». Рой даже заметил: «Пока английский служит универсальным языком, он останется индийским». Таким образом, английский язык занял странное положение. Для одних он символизировал репрессии, а для других – эмансипацию и социальную свободу{75}75
  Braj B. Kachru, Asian Englishes: Beyond the Canon, University of Washington Press, 2005.


[Закрыть].

Процесс укоренения английского языка в Индии не был гладким. Англоговорящие индийцы подчас выдавали пенки, которые англичане прозвали «бабуизмами» – неологизм, образованный от индийского слова «бабу» (чиновник, владеющий английским языком). Вице-король лорд Литтон любил приводить в качестве примера случай из судебной практики. Английский судья поинтересовался у индийского адвоката, почему его клиентка не явилась на слушание. «Прошу прощения, мистер Чандра Рам, – спросил судья, – ваша клиентка совершеннолетняя?» «Нет, милорд, – ответил тот, – она распутная»[45]45
  Игра на сходстве английских слов adult (совершеннолетняя) и adulteress (распутная). – Прим. пер.


[Закрыть]{76}76
  Lawrence James, Raj. The Making of British India, Abacus Books, 1997.


[Закрыть].

Но английский недолго оставался чужим языком. Он легко впитывал культурные особенности и с потрясающей скоростью ассимилировал индийское своеобразие. Оксфордский словарь английского языка впервые был выпущен в 1884 г., а в 1886 г. в свет вышел английский словарь индийских слов «Хобсон-Джобсон». В нем встречались такие слова, как veranda (веранда), avatar (аватара – воплощение божества), cheroot (манильская сигара) и typhoon (тайфун).

Идея сделать индийцев «англичанами по своим вкусам, мнениям, морали и интеллекту» также дала индийцам возможность читать европейских писателей и приобщила их к западным идеям национализма и свободы. В 1878 г. писатель Сурендранатх Банерджеа заметил: «Английское образование подняло всех, кто попал под его влияние, на общую платформу мыслей, чувств и желаний». Такой результат был неожиданным для «имперского» языка.

Цепная реакция, инициированная политикой английского образования, пошла в совершенно непредсказуемых направлениях. Индийцы, получившие английское образование, начинали выражать недовольство: бегло говорившие по-английски и владевшие бюрократическими навыками выпускники колледжей обнаружили, что англичане ограничивают их продвижение низшим звеном в администрации. По мере роста числа выпускников с английским образованием конкуренция за место младшего должностного лица становилась все более жесткой. Нехватка рабочих мест обернулась самым мощным фактором социальных перемен: большим числом образованных безработных.

Примерно в это же время английский язык и англоязычная индийская пресса быстро становятся площадкой, где индийцы из разных социальных групп могли обмениваться идеями и агитировать против правления англичан. Еще в начале английского правления один индийский адвокат сказал, обращаясь к колонизаторам: «На английском языке нельзя убедить человека стать рабом». И английская политика вскоре подтвердила эту истину. Когда Индийский национальный конгресс начал требовать политического представительства, он воспользовался лозунгом английских колонизаторов XVIII в.: «Никаких налогов без представительства». Английский язык не сделал индийцев англичанами, но он позволил жителям разных штатов и провинций осознать себя индийцами и объединиться для сопротивления{77}77
  N. Krishnaswamy and Lalitha Krishnaswamy, The Story of English in India, Foundation Books, 2006.


[Закрыть]. Благодаря английскому языку они стали самими собой.

Знание английского языка дало индийцам возможность знакомиться с англоязычной прессой. В результате к концу XIX в. индийцы все больше и больше узнавали о борьбе за независимость в других странах, о борьбе других колоний против империализма и о волне европейского национализма{78}78
  Percival Spear, History of India, Vol. 2, Penguin Books India, 1990.


[Закрыть]. Английский язык позволял индийским лидерам наблюдать за развитием похожих процессов во всем мире и вселял надежду.