Текст книги "Зазеркалье. Записки психиатра"

Ленка, чмокнув Александру в щеку, расположилась напротив, сделала глоток красного вина и без вступления, словно они расстались несколько минут назад, напевно растягивая слова, продолжила нескончаемый рассказ о бывшем муже, уже несколько лет пребывающем с новой семьей в командировке где-то то ли в Сербии, то ли в Хорватии, а может, даже в Черногории, «да, впрочем, какая разница – алименты все равно не платит!», о незавидной доле заведующей социальной аптекой при районной поликлинике, о назойливом наркомане-соседе, уверенном, что у нее, фармацевта, в квартире должны храниться несметные запасы «дури», о любимой собаке, чуть не оставшейся без глаза в сражении с помойной кошкой, о нищенской зарплате и о многом другом, составлявшем жизнь одинокой разведенной женщины.

Потягивая апельсиновый сок через трубочку, Александра пыталась внимательно слушать подругу, которая, как всегда, вытащила ее «всего на полчасика» излить душу. Она и сама не знала, зачем ей были нужны эти встречи, похожие на самоистязание. Слушать было сладостно-противно. Хотя ничто так не сближает женщин, как союз против мужчины, который теперь уже и не их, а принадлежит вообще какой-то третьей… дуре. В том, что она дура, сомнений просто не могло быть.

Перескакивая с темы на тему, Ленка говорила и говорила, а Александра, стараясь не смотреть в ее располневшее лицо, слушала, окружая себя воспоминаниями, сотканными из нежных слов бывшего любовника, прикосновений, запахов и звуков. Почему она тогда отказалась от замужества? Видно, однажды, утомившись от секса, благоразумно поняла, что сладкоречивый красавец человек ненадежный, женским вниманием избалованный, на женщин падкий и изменяться точно не собирается. Готов только изменять, но мысль об этом отозвалась в ее душе запредельной, невыносимой тоской и болью и напомнила слова отца, который не раз повторял: «Чего мы больше всего боимся, то с нами и случается»… Почему они снова начали встречаться? Возможно, потому, что плод стал запретным, ведь это придавало ситуации особую пикантность. Самое счастливое время наступало летом, когда Ленка, следуя неизменному ритуалу, в погоне за загаром уезжала на море – сначала в Керчь, а потом в Ялту. Просыпаясь по утрам на плече любовника, Александра безмятежно наблюдала, как зеленая тюлевая занавеска лениво колыхалась от легкого, сонного, летнего ветерка, как скользил по стене солнечный зайчик, медленно подкрадываясь к подушке, и блаженно думала о том, как же она счастлива! Открывая чужой холодильник, почти единственным содержимым которого были припасенные впрок упаковки дефицитного в то время церебролизина, она поражалась черствости и равнодушию Ленки, бросившей мужа без борщей и котлет. А впрочем, кто знает, нужен ли молодому, здоровому мужику семейный борщ, когда вокруг столько поварих? Отношения между любовниками в то лето развивались так бурно, что окружающие стали делать вид, что не понимают ничего. Особенно Вадик, со скорбной усмешкой отводивший глаза от припухших после очередной упоительной ночи Сандрочкиных губ. Когда же Ленка вернулась – как всегда, загорелая, пропитанная запахом моря и красного вина, – она не нашла ничего лучше, как с циничным превосходством, глядя отпускнице прямо в глаза, спросить, что бы та сделала, если б узнала, что муж ей изменяет. Не то чтобы ее интересовал ответ, просто вопрос щекотал нервы.

«Я? – Ленка беспечно пожала плечами. – Да ничего. – Сказав это, она беззаботно улыбнулась. – Потому что мне так удобнее. И потом, где бы и с кем бы он ни встречался, вечером он все равно приходит сюда, в наш дом, приходит ко мне! Ко мне! А значит, он мой. Мо-о-ой! – повторила она, глядя счастливыми глазами. – Поэтому предпочитаю просто наслаждаться своим счастьем». А потом, наклонившись к уху подруги, доверительно сообщила, что мужик он потрясающий. Будто Александра сама не знала. Она даже невольно кивнула. Ленка, конечно, не заметила. К счастью, до обсуждения интимных подробностей – статистики и хронометража – дело тогда не дошло. «А женщин, которые воруют чужую любовь, – подруга повернулась к ней спиной, наливая кофе в чашки, – мне просто жаль. Это ведь воровство, не так ли? – спросила не поворачиваясь. – Только за него не судят, а предоставляют возможность судить себя самим».

Вернувшись домой и проревев в подушку полночи, Александра приняла решение и отошла в сторону. Несмотря на категорическое несогласие мужской половины.

Ленка же появилась в ее жизни снова спустя несколько лет. Уже с ребенком. Но без мужа.

– …сижу в своей аптеке, света божьего не вижу. К нам приходят одни дебилы! – ворвался в ее мысли Ленкин голос. – Нет, может быть, среди них и попадалась пара-другая нормальных, но, скорее всего, это было в другую смену. Не в мою. Почти все лекарства требуют бесплатно взамен компенсаций. А я говорю, к примеру, нет его, уже не производят. Вот, возьмите аналог такой-то, и называю длиннющее слово на латыни, которое в институте к концу обучения полгруппы моей так и не научилось выговаривать. Причем, сама понимаешь, это ж труднопроизносимое слово, а уж ударение вообще неясно, куда ставить. А они – не нужен нам ваш аналог! Особенно напрягает мадам Гринберг! Ну, это больная наша постоянная, – пояснила она, – которая, сколько себя помню, к нам в аптеку ходит, – Ленка глотнула вина, – жалобы писать. Она простой аспирин, не поверишь, ацетилсалициловой кислотой называет. Я ее однажды – без всякого значения – спрашиваю: «Вы, Софья Соломоновна, как к эвтаназии относитесь?» А она вдруг возбудилась и как завопит: «Я женщина опытная! К тому же инвалид! У меня уже два инсульта было! Я вас всех уволю!» А я ей говорю: «Так я просто счастлива буду!» Так она, слышь, в районную прокуратуру заявление написала, что я ей угрожаю, потом в городскую на районную, что медленно ее заявление рассматривают, затем в Генеральную жалобу на городскую, что меры не принимают, потом в налоговую, что у нас в аптеке зарплаты в конвертах платят, потом в трудовую инспекцию о том, что у нас бомж по утрам мусор выносит без трудового договора, потом в экологическую милицию, что мы перегоревшие люминесцентные лампы в специальных контейнерах не храним, потом в общество защиты прав потребителей, потом в торгинспекцию, потом в санэпидстанцию, а потом аж в администрацию президента, откуда все проверки по новому кругу пошли. Жду теперь повестку из суда в Гааге! – усмехнулась Ленка. – Может, командировочные в валюте заплатят, – с недоумением потрясла опустевшую бутылку вина. – Слушай, а может, правда ее отравить, чтоб не мучилась?

Александра взглядом попросила официантку принести еще бутылку. Ленка заметила, удовлетворенно кивнула и продолжила рассказ.

– А вчера, слышь, мы вообще работать не могли. Все сотрудники с сердечными приступами слегли. От смеха. Пришлось табличку на дверь повесить «Технический перерыв». Я, понимаешь ли, имела глупость принести фотографию своего дорогого с его новой супругой. Да-а-а. Народ, конечно, у нас эмоциональный. Ничего не скажу. «Кто эта уродина рядом с ним?» – спрашивают меня. Ну, про эту, молодую-толстозадую. Ты ж понимаешь. А я говорю: «Вот, гляньте, ради этой кикиморы меня муж и бросил». И самой смешно. Козел! Женился на молоденькой дурочке, которая ему в рот смотрит с умилением! Восторгается одним тем, что он вообще умеет говорить, и не важно что! Эрудит! Сексуальный гигант! – По ее лицу пробежала улыбка. – А я, видишь, поправилась. Гормоны пью, – подвинула бокал навстречу официантке, подошедшей к столику. – Я понимаю, что сейчас произвожу глубокое впечатление, да и стрессы из-за этой скотины дали о себе знать, но до этой дамы его нынешней, конечно, мне еще далеко! Кстати, чего я тебя дернула-то? Дочь моя с папаней своим гениальным по телефону пообщалась и заявляет – она ж школу заканчивает, ты ж понимаешь, хочу, говорит, поступать в институт, где пиару учат. – Ленка с удовольствием отхлебнула вина из наполненного официанткой бокала. – Я ей говорю, дорогая моя, ты хоть знаешь, как это слово переводится? В Строгановку иди! Ты ж в детстве рисовать любила, – она снова глотнула вина. – Короче, этот идиот ее к себе зовет, чтоб она там поучилась. Научится она у него, представляю, да еще заикой вернется, определенно, это ж представь себе, каждый божий день его кикимору лупоглазую видеть. В страшном сне такое не приснится! – промокнула салфеткой капли вина, скатившиеся с ножки бокала на блузку и деловито присыпала солью свежие пятна. – Нет, у него, конечно, безукоризненная концепция – пусть ребенок делает что хочет. Все, что в голову приходит. Ну, если у нее что есть в голове, то хорошо. А если она в папашу? И потом, у нее же иногда с мозгами правда проблемы бывают.

– Что, из-за той травмы головы? После того, как тогда с велосипеда упала? – попробовала Александра вставить слово.

– Я тебя умоляю! Какой там велосипед? – Ленка всплеснула руками. – Это гены папашкины срабатывают. Меня тут мой дорогой опять убил. Зачем, говорит, ей школу заканчивать, до лета ждать? Пусть сейчас прям приезжает. Я ее устрою. Нет уж, говорю ему. Аттестат она должна получить, я уж не говорю о выпускном платье. Тут, знаешь, его друга встретила, был у него один, интеллектуальный милиционер! – Она загоготала. – Говорит: «Дружок мой вернется, и мы с ним в бизнес уйдем». Я аж вся посинела от восторга. В бизнес он уходил раз десять, и всякий раз исключительно удачно. Ты ж понимаешь. Я алименты не знала куда складывать! То ли в спичечный коробок, то ли в шкатулку для микробов, которую мне его мамаша на свадьбу презентовала. Я ее тогда не удержалась, спросила: «А разве к подарку вашему микроскоп не прилагается?» Так она с тех пор со мной до самого развода не разговаривала. Я мамашу его только перед смертью зауважала. Когда узнала, что она «Мастера и Маргариту» прочитала. А теперь он хочет, чтоб я ему дочь отправила, и, как он мне заявил по телефону в судорожном моем состоянии, чтоб она вылетела к нему в эту чертову его… страну пребывания, которую я все время забываю как зовут. Ну, и чего мне с ним делать? А?

Александра встрепенулась, пытаясь вспомнить, о чем говорила Ленка.

– С кем?

– С ребенком. Не с этим же…

– Если он там сможет пробыть всю ее учебу, пусть едет… А если правда вернется, как ты говоришь, бизнесом заниматься, то нет смысла. Я так думаю, – неуверенно посоветовала она.

– Да? – Ленка подлила себе в бокал вина.

– Конечно. Это же везение – хоть на какое-то время из Москвы вырваться! Смотрю по сторонам, и с каждым днем все страшнее становится. Раньше хоть коммунизм строили. Целое поколение строителей вырастили. А теперь? Мысли, разговоры, мечты только о деньгах!

– Бабках, – со знанием дела подправила ее Ленка.

– Ну да, о них, – согласилась Александра. – Смотрят на тебя, а в глазах как счетчик у таксистов, доллар, два, десять, сто – оценивают.

– Какой такой доллар? – возразила Ленка. – Сказала тоже! Сейчас все умные люди на евро и рубли переходят или в недвижимость вкладываются. Этот, как его, дефолт по долларам ожидают. А еще предметы искусства, говорят, неплохо закупать. Яйца Фаберже, к примеру. Десятками. В картонных коробочках, – хмыкнула она.

– В общем, – подытожила Александра, – встречают по одежке, а провожают…

– В гробу, – буркнула Ленка.

– Ну да, – засмеялась Александра. – Провожают тоже по одежке. Люди из-за денег с ума сходят!

– А ты-то чего переживаешь? – удивленно уставилась на нее Ленка. – У вас же в психушке клиентов больше будет. Чем плохо? Клиентская база в наше время самое главное! – со знанием дела заявила она. – Слушай, Алекс! – В ее голосе вдруг появилась тоска. – Может, мне в фамилии одну букву поменять? Ну что за фамилия Лыжкова? А если вместо «ы» – «у» вписать? Прикинь, меня тогда точно в мэрию работать возьмут. Или в префектуру. Да хоть бы и в управу! Как возможную родственницу.

– А это вам просили передать! – К их столику подошла официантка Анечка и, пряча понимающую улыбку, поставила на стол деревянную ресторанную шкатулку.

– Разве я просила счет? – Александра удивленно подняла на нее глаза.

– Та не-е, – протянула Анечка. – Записочка там для вас.

Александра недоуменно извлекла из шкатулки сложенный пополам листок бумаги и развернула его. Посередине зеленым фломастером был нарисован крест, опирающийся на полумесяц, и написано печатными буквами: «В Египте будь!»

– О-о-о! – восторженно протянула Ленка, заглянув ей через плечо и заметив рисунок. – Тайный поклонник объ… – она икнула, – …явился! Вроде как якорь нарисован. Может, моряк? А то не дай бог сектант какой зеленую метку прислал. Лучше б бутылку шампанского, – она мечтательно закатила глаза.

– Ну, и кто прислал мне эту… – Александра бросила взгляд на Ленку, – «зеленую метку»? – строго спросила у официантки.

– Та мужчина какой-то, мне незнакомый, – отвела глаза Анечка. – Чай зеленый заказал, но пить почти не стал. Записку написал. Деньги положил и сразу ушел. Привлекательный! Хоть и небольшого роста. Вежливый такой. Обходительный. Скромный. В очках.

– Чаевые оставил? – со знанием дела поинтересовалась Ленка.

Анечка удовлетворенно кивнула и закатила глаза.

– Не жмот, – сделала вывод Ленка.

– Зарабатывает, наверное, хорошо, – предположила Анечка.

– Небось, не пьет, не курит, детей любит, – вздохнула Ленка, облокотившись на стол и подперев голову ладонями.

– Ключи от машины на пальце крутил, – поделилась наблюдениями Анечка. – А может, от квартиры.

– Цветы дарит, – Ленкины глаза увлажнились.

– И подарочки разные, – продолжила официантка.

Александра скомкала записку, хотела бросить в пепельницу, но передумала и убрала в сумочку.

– Эй, девушки, вы еще обнимитесь! – прервала возникший диалог. – Вам бы дуэтом петь вместо Кати Семеновой. Про идеального мужа. «Чтоб не пил, не курил…»

Анечка, смутившись, отошла.

– Слышь, Алекс! – раскрасневшаяся Ленка наклонилась через столик. – Если он тебе не нужен, отдай его мне! Мне, блин, худеть во как надо, – провела ребром ладони по горлу. – От гормональных таблеток-то какой толк? А рост у мужика значения не имеет. Главное – сама знаешь что, – сделала многозначительную паузу. – Тем-пе-ра-мент! А секс – лучшее средство для похудения! – неожиданно громко провозгласила она.

Студенты повернулись в ее сторону и одобрительно загомонили.

Высадив Ленку у метро, Александра достала записку.

«В Египте будь!» – прочитала она.

«Ну да. Соловьеву богиня это сказала, а моя богиня – Онуфриенко. Конспиратор», – с улыбкой покачала она головой.

* * *

– Как поживаете, Иван Фомич? Прохлаждаетесь, небось, на берегах Нила под сенью пирамид? Нет? А что ж тогда ни одной мумии в закрома родины не переслали? Слышал, в Долине золотых мумий их сотнями находят… Исправитесь? То-то же! Иван Фомич, просьбочка у меня имеется. Не в службу, а в дружбу. К вам одна женщина собирается – Александра Соловьева, восходящая звезда психиатрии и дорогой мне лично человечек. Присмотрите за ней. Ну, чтоб покомфортнее разместилась, но не перебарщивайте, а то она возвращаться не захочет! – Зычный смех раскатился по просторному кабинету с портретом президента на стене, российским флагом в углу и огромным, похожим на палубу авианосца письменным столом, заставленным телефонами. – А то она мне здесь, в Первопрестольной, вскоре может понадобиться. Да-да, личная просьба. Послу нашему я тоже позвоню, чтоб в курсе был. Ну, так я на вас надеюсь? Да знаю, что не подведете. Старую партийную гвардию по подходу, как кадровых офицеров по выправке, видно. Вы когда на родину, к родным, так сказать, пенатам возвращаетесь? В следующем году? Ну что вы, Иван Фомич, я старых отцовских друзей не забываю.

Алексей Викторович Кузнецов положил трубку и, взглянув на часы, нажал кнопку селекторной связи:

– Инга Владимировна! Все собрались? Ну так приглашайте людей. Время дорого! – пророкотал он.

* * *

– Мсье, остров Сите, Нотр-Дам-де-Пари, как вы просили, – услышал Соловьев хрипловатый голос возчика и открыл глаза.

Перед ним в лучах заходящего солнца возвышалось строгое здание собора, в своем готическом величии напоминавшее сказочную крепость. Крепость тысячелетней веры в Богоматерь и Спасителя, который придет и все построит по правде и совести, веры, рожденной в страданиях многими поколениями людей, но теперь закаменевшей в соблазнах земной власти. Ему казалось, что собор стоит на стыке двух миров – почти забытого прошлого, полного искренних исканий и надежд, и нынешнего, полного тех же исканий и тех же несбывшихся надежд.

Глядя на храм, архитектура и символика которого хранила в себе – он это уже знал точно – неразгаданный свод оккультных учений, он ощущал сильное волнение от осознания прикосновения к тайне.

Соловьев подошел ко входу и заглянул в полуприкрытую дверь.

– Мсье, уже поздно. Мы закрываемся. Приходите завтра, – вежливо, но сухо произнес служитель, одетый в черную сутану, но, взглянув на изможденное лицо Владимира, в его ясные и безмерно глубокие глаза, молча сделал шаг в сторону, пропуская в храм.

– Благодарю вас, я ненадолго.

Величественная базилика со сводчатыми потолками нефов и уже полутемными витражными окнами словно старалась растворить его в огромном пространстве великолепия и превратить в крошечное создание – ничтожное перед каменным величием веры. Но Соловьева сейчас не интересовала архитектура, он, стараясь неслышно ступать под гулкими в тишине сводами, направился сразу к белой мраморной статуе Богоматери с младенцем Иисусом на руках. Прекрасная Дама Парижа была по-царски величава и недосягаема – под стать храму. Казалось, она вытянула невидимую руку ладонью вперед, предупреждая, что близко подходить никак нельзя. Лицо младенца тоже показалось не детским. Он был скорее похож на умудренного долгой жизнью маленького старичка с крепко сжатыми губами.

«Похоже, это не моя Богиня», – разочарованно подумал Соловьев, вспоминая, что та в видениях была теплой и лучезарной, зовущей к познанию, добру и гармонии.

«Нет, это определенно не Она, – размышлял он, уже направляясь к выходу, – но это точно Ее собор, потому что в нем есть тайна. Значит, должны быть какие-то знаки, которые я просто не увидел в спешке».

– Вы довольны, мсье? – прервал его размышления возчик, ожидавший возле экипажа.

– Вполне, – неохотно ответил Соловьев, который не любил, когда кто-то вторгался в его мысли.

– Я вам так скажу, мсье, – на усатом лице возчика появилось доверительное выражение, – может, вам будет интересно узнать, моя покойная бабушка рассказывала со слов своей бабушки, что на этом самом месте раньше стоял храм, – он огляделся по сторонам и понизил голос, – Великой Египетской Богини. Внутри была ее статуя, и наш город назван в ее честь.

Соловьев, который уже занес было ногу на ступеньку экипажа, приостановился, слушая с интересом.

– Статуя богини находилась в храме еще триста лет назад, – продолжил возчик, явно польщенный вниманием, – пока христианские священники не догадались, что прихожане и многие паломники приходят сюда с молитвами и просьбами, потому что, – он снова заговорил тише, – считают статую не Матерью Христа, а Великой Египетской Богиней. Представляете, мсье? – спрятал он хитрую улыбку в пышных усах. – Вот тогда-то и решили старую статую разрушить. И разрушили. Но людская молва до сих пор говорит, – он опять огляделся и перешел на громкий шепот, – что тайные служители богини сохранили и спрятали кусочки прежней статуи в разных городах по всему свету. И в Париже тоже. Так-то вот, мсье, – забрался на свое место и щелкнул кнутом.

Экипаж тронулся и загромыхал по булыжной мостовой. Соловьев бросил прощальный взгляд на собор, который уже не казался ему надменным и чопорным. Парижский воздух вдруг пахнул на него запахом восточных благовоний. Египет ждал его. Теперь он это знал точно.

* * *

В шереметьевском ВИПе только что закончили ремонт. Все кругом блистало новизной и чистотой. Александра сидела на втором этаже и пила чай.

– А была бы моей женой, бесплатно через зал правительственных делегаций ходила бы, – сказал Кузя, поднявшийся с первого этажа, где оплачивал ВИП.

– Бесплатно – это за счет налогоплательщиков? – язвительно спросила она.

– Опять ты за свое, – Кузя пожал плечами и взял чашку с чаем.

– Я поняла, ты хочешь на мне жениться, чтобы по сто евро экономить, – усмехнулась она.

– Сто туда, сто обратно, несколько раз год… – Кузя сделал вид, что в уме подсчитывает расходы.

– Еще бизнес-класс, – сочувственно добавила она. – Хотя, если честно, я тебе очень признательна за заботу. Приятно чувствовать себя человеком, к которому в аэропорту относятся уважительно и не заставляют снимать обувь для контроля на отсутствие взрывчатых веществ в подошвах и не ищут наркотики в трусах.

– Не за что, – Кузя расплылся в довольной улыбке.

– Надеюсь, ты не будешь здесь куролесить в мое отсутствие? – Александра уставилась на него нарочно подозрительным взглядом, чтобы сделать приятное.

Довольная улыбка Кузи трансформировалась в умильную.

– Всякие там походы по закрытым стриптиз-клубам, молоденькие шлюшки… – уточнила она.

На лице Кузи появилось выражение счастья.

– Я по тебе уже сейчас скучаю, – глянул он преданными и влюбленными глазами.

– И не вздумай сделать татуировку, – строго добавила она.

– Если только твой портрет, – быстро нашелся он.

– Прошу, только не на ягодице, – Александра все-таки рассмеялась.

– Кстати, Сашенька, я обо всем договорился, – перевел Кузя разговор на другую тему. – Остановишься в хорошем доме. Там наши живут из российского представительства. Тебе квартиру выделят. Будешь спокойно работать. Никто мешать не станет. Наоборот, помогут. Там все заняты своими делами. И в то же время будешь под присмотром.

– Каким еще присмотром? – Она нахмурилась.

– Сашенька, ты едешь на Восток, в чужую страну. Мало ли какая помощь может понадобиться? А Иван Фомич подстрахует.

– Так, значит, моего опекуна зовут Иван Фомич?

– Ага, – кивнул Кузя. – И посол тоже в курсе о твоем приезде.

– И что б я без тебя делала? – воскликнула Александра.

Кузя вопросительно посмотрел на нее, не понимая, серьезно она или шутит.

– Спасибо, Кузенька, ты мне правда очень помогаешь, – решила она не оставлять ухажера в сомнениях на две недели. А может, и больше. Она еще не решила. Ведь неизвестно, как в Египте все сложится.