Текст книги "Завещание крестоносца"

Идти было с каждым шагом все тяжелее и тяжелее, ноги устали от долгого подъема и болели. Кроме того, в зиккурате было очень жарко, и капли пота заливали ей глаза. Аля больше не торопила ее, она сама еле ползла следом, и неутомимый Андрей подбадривал ее.

В какой-то момент Алена посмотрела вниз, и у нее закружилась голова – такая глубокая пропасть зияла под ногами. Но она продолжала карабкаться вверх, все выше и выше, и неутомимо вглядывалась в белую кирпичную стену, к которой лепилась лестница. Ведь в записке было сказано о трех отметках, а она пока видела только две…

От заливающего глаза пота Алена стала плохо видеть, и едва не пропустила очередной красный кирпич. Все же она заметила красное пятно на белом фоне, протерла глаза и пригляделась.

Как и перед тем, в центре кирпича был круглый оттиск, похожий на старинную монету, только на этот раз изображение на монете было другое – не шестисвечник с пылающими свечами, а ступенчатая пирамида. Зиккурат. И буквы вокруг тоже были другие – такие же угловатые, рубленые, похожие на клинопись, но другие, складывающиеся в другое слово.

Алена сфотографировала этот оттиск и снова двинулась вверх…

Еще один виток… еще один…

Ей казалось, что этот подъем никогда не кончится, что она обречена вечно карабкаться по этой винтовой лестнице, оставляя за собой все более глубокую пропасть…

И вдруг лестница закончилась.

Сделав очередной виток, Алена оказалась на круглой металлической площадке, с которой начинался последний, прямой отрезок лестницы, упирающийся в круглый железный люк.

Алена остановилась, поджидая своих спутников.

Аля вслед за ней вскарабкалась на площадку, последним поднялся Андрей.

Он с одного взгляда оценил обстановку, поднялся к люку и осмотрел его. Это был круглый металлический люк вроде тех, которые разделяют отсеки подводной лодки. Только на нем не было штурвала, который нужно провернуть, чтобы открыть люк. Вместо этого в центре находился пульт наподобие домофона. Правда, кнопок на нем было больше, и на этих кнопках – не цифры, а буквы. Не древняя клинопись и не латиница, а самые обычные буквы русского алфавита.

Алена поднялась по лесенке и встала рядом с Андреем.

Он наморщил лоб, повернулся к ней:

– Как думаешь, какой здесь может быть код? У меня нет никаких соображений…

– Попробуй «зиккурат»! – предложила Алена.

Андрей кивнул, набрал на клавиатуре восемь букв – но ничего не изменилось.

– Глухой номер… – протянул он разочарованно.

– Ребята, придумайте же что-нибудь! – подала снизу голос Аля.

Алена посмотрела на нее – усталую, измученную. И тут вспомнила свой сон.

Сон, в котором они с Алей шли рядом, окруженные храмовыми служителями. Шли к зиккурату, чтобы быть принесенными в жертву Великой Богине, матери Иштар…

– Попробуй набрать «Иштар», – предложила она Андрею.

– Как? – переспросил тот.

– Иш-тар! – отчетливо повторила Алена.

– Ну, хуже в любом случае не будет…

Андрей набрал на клавиатуре имя – и Великая Богиня, как и положено богине, совершила чудо.

Раздался щелчок, металлический люк повернулся вокруг оси, а потом откинулся вверх.

Через него хлынул свежий прохладный воздух.

– Ура! – закричала Алена. – Свобода!

Она оттолкнула Андрея, вскарабкалась по лесенке и оказалась в бетонном боксе, установленном на самой вершине зиккурата. Там, откуда совсем недавно – или очень давно? – они соскользнули вниз, в глубину этой страшной башни, внутри которой им пришлось пережить столько опасных и трагических приключений.

Как и прежде, на столе посреди бокса горела керосиновая лампа. Как и прежде, ее резервуар был полон, словно кто-то только что залил в него керосин.

Андрей вышел из бокса на площадку, заглянул через край – и увидел там своих людей. Он вытащил мобильный. Здесь, на вершине башни, телефон снова заработал.

Андрей связался с командиром группы захвата, и скоро к вершине башни подлетел вертолет.

– Ну, где же Мансур? – Витаутас посмотрел на часы. – У нас в Литве не заставляют людей так долго ждать!

– Мы не в Литве… – начал Лис, но не успел закончить фразу. Дверь отворилась, и на пороге появился смуглый человек с лицом, словно отчеканенным на античной монете.

– Если человек того стоит, его можно и подождать! – проговорил он с широкой улыбкой. – Здравствуй, брат! Давно не видались!

– Здравствуй, – Витаутас пожал протянутую руку, – в интересное место привез нас твой товарищ!

– Это не просто интересное место, – ответил Мансур, – это самое лучшее место к западу от Бейрута! Самое безопасное место!

– Безопасное? – переспросил литовец. – Вокруг этой башни толпа спецназа, а ты говоришь – безопасное?

– Мой человек доставил тебя сюда – он вывезет тебя наружу с товаром, и никакой спецназ ему не помешает! Это действительно безопасное место! Его строили в советские времена, а тогда знали, что такое безопасность! За этим местом большое будущее, брат! Здесь мы с тобой сможем делать большой бизнес! В этом месте встречается Восток, где можно купить любой товар, и Запад, с его безграничным рынком! Ведь ваша Литва теперь стала Европой, значит, вы сможете без проблем возить мой товар в Амстердам и Мюнхен, в Лондон и Марсель…

– Почему твой товар, брат? – перебил его Витаутас. – Наш товар, наш!

– Хорошо, брат, ты прав – наш товар! Но так или иначе, мы с тобой завоюем весь мир, брат! – Мансур перевел дыхание и продолжил более сдержанным тоном. – Но это в будущем. А сейчас завершим пробную сделку. Вы привезли деньги?

– Само собой! – Витаутас кивнул своему напарнику, и тот принес из машины черный чемоданчик.

Мансур открыл его, увидел плотно уложенные ряды аккуратных банковских упаковок – купюры по пятьсот евро, в каждой пачке – пятьдесят тысяч.

– Здесь пять миллионов, как мы договорились, брат, – весомо проговорил Витаутас, – пересчитай!

– Зачем я буду считать? Я верю тебе, брат!

– Так не годится, – Витаутас нахмурился, – деньги нужно считать, чтобы между нами не было никаких непоняток!

– Хорошо, брат, я посчитаю, а ты пока прими товар!

Он кивнул Лису, и тот принес картонную коробку.

Витаутас вскрыл скотч, которым она была склеена. Внутри коробки были плотно уложены пластиковые пакеты, туго набитые белым порошком. Витаутас достал из кармана нож-раскладушку, выбросил узкое лезвие, пропорол угол крайнего пакета, зацепил ногтем щепотку порошка и положил на язык.

Лицо его расплылось от удовольствия, он поцокал языком и проговорил:

– Ты не обманул меня, брат! Товар – высший сорт! Европейцы будут плакать от удовольствия!

– Я же никогда не обманывал тебя, брат! Я говорил, что ты будешь доволен! Пойдем ко мне, обмоем удачную сделку – и продолжим наш бизнес… у меня есть очень хорошая финская водка…

– Хорошая водка – литовская водка! – строго поправил его Витаутас.

В этот момент раздался оглушительный скрежет, и стена склада медленно поползла в сторону, в просторное помещение хлынул яркий солнечный свет.

– Что за черт? – опешил Мансур.

В двадцати шагах от него стоял внедорожник, окруженный целой толпой вооруженных до зубов спецназовцев в защитной униформе.

Они, кажется, были удивлены не меньше Мансура.

– Лис, какого черта? Кто нажал красную кнопку?

Но Лис, оценив ситуацию, уже бросился наутек, к двери, ведущей в глубины зиккурата. Литовцы помчались за ним.

Спецназовцы, придя в себя, ворвались на склад и рассыпались во все стороны.

Через десять минут в том же складском помещении проходило оперативное совещание. Проводил его майор Коробицын, который быстро вошел в курс дела и взял командование в свои руки.

– Ну что, орлы, сегодня вы поработали на славу, – говорил Андрей, оглядывая своих бравых подчиненных. – Захвачена самая большая партия наркотиков за последние годы. Но это не все наши сегодняшние достижения. Нам… вам удалось задержать известного бандита и наркоторговца Лапина, по кличке Лис, и двух наркоторговцев из Литвы. Насчет этих двоих нужно будет связаться с Интерполом, они у них давно числятся в розыске. Но и это не все. Главное – нам удалось найти важный перевалочный пункт, через который наркотики, прибывающие из стран Ближнего Востока, поставлялись в Европу. Так называемый зиккурат. О нем многие слышали, но не все верили в его существование. И вот он в наших руках, а значит, серьезный канал наркотрафика перекрыт. Короче, орлы, – майор снова оглядел присутствующих, – не хочу загадывать, но думаю, что многим из нас придется провертеть новые дырочки на погонах!

Андрей говорил все это радостным голосом, хотя сам был не очень доволен. Самый главный организатор всего этого, Мансур, исчез. Как ни искали его с помощью мониторов, он пропал, как будто и не было. Видно, предусмотрен у него был еще один секретный ход. Или, скорее, выход из этого зиккурата.

Что ж, все же результаты операции были более чем впечатляющие.

Через неделю после приключений в зиккурате Алена договорилась о встрече с профессором Левантовичем. Профессор, как и первый раз, принял ее в своем кабинете.

Алена показала ему фотографии, которые сделала в башне, – трех старинных монет, оттиснутых в кирпичах.

– Интересно, очень интересно! – проговорил Левантович, внимательно изучив снимки. – Интересно и глубоко символично! Важно, что эти оттиски сделаны именно в кирпичах, то есть в обработанной глине. Это отсылает нас к глиняным табличкам, основному носителю информации в Ассирии и Вавилоне…

– А нельзя ли попроще? Это ведь оттиски монет, я правильно поняла?

– Совершенно правильно! На двух первых снимках – мина, основная серебряная монета, имевшая хождение в Вавилоне. На третьем снимке – текель, монета, номинал которой равен двум минам. От него получил свое название шекель, денежная единица современного Израиля.

– Интересно, но что это может значить? Для чего кто-то оттиснул эти старинные монеты в кирпичах? Что он хотел этим сказать?

– Не знаю, – профессор пожал плечами, – думаю, если это послание адресовано вам…

– Мне? – усмехнулась Алена. – Вы хотите сказать, что мне больше четырех тысяч лет?

– Нет конечно, – профессор смутился, – я хотел сказать… В общем, вы ведь не рассказали мне, в чем собственно дело. Я же вижу, что знаете гораздо больше, чем говорите. Не подумайте, что я навязываюсь…

– Простите, Сергей Степанович… – Алене стало стыдно, – получается, что это не моя тайна. И я сама еще многого не знаю. Обещаю только, что, когда выясню, обязательно вам расскажу!

«В конце концов, старик это заслужил!» – подумала она.

– Хорошо, – профессор слегка поклонился, – но все же я считаю, что вы сами должны понять значение этого послания… и вот еще что… вы дважды сфотографировали первый оттиск?

– Нет, это два разных оттиска.

– Вот оно что… – задумчиво проговорил Левантович. – Мина, еще одна мина, текель… – Вдруг его лицо озарилось догадкой: – Так вот в чем дело! Мина, мина, текель! Или, как это принято произносить, – мене, мене, текел! Это же те слова, которые невидимая рука написала на стене во время Валтасарова пира!

Алена смотрела на профессора с изумлением.

Он неверно оценил это удивление и заговорил лекторским тоном:

– В Библии написано, что Валтасар, царь Вавилона, пировал у себя во дворце, как вдруг невидимая рука написала на стене эти слова – мене, мене, текел… в других вариантах надпись длиннее – мене, мене текел фарес, или мене мене текел упарсин. Но первые слова всегда одинаковые. Никто из приближенных Валтасара не смог прочесть эту надпись, не смог и ни один из вавилонских мудрецов. И только еврейский пророк Даниил прочел и объяснил, что она значит: дни твоего царства сочтены, и конец его неизбежен…

– Спасибо! – перебила профессора Алена. – Я знаю, что такое пир Валтасара! И спасибо, вы мне очень помогли!

– Куда же вы, Алена? – вскричал профессор ей вслед. – Мы еще о многом должны поговорить!

– Потом, потом… – бормотала Алена, сбегая по лестнице и усаживаясь в свою машину, – потом… потому что сейчас мне некогда, я должна повидаться с Алей. Больше мне просто некому про это рассказать.

Она вспомнила, как была в доме в Песочном, и там, на зеркале в деревянной оправе, были вырезаны те же слова – мене, мене, текел… Это не простое совпадение! Это знак, который оставил ей Николай Михайлович! Нужно ехать в тот дом, но обязательно вместе с Алей.

Она вспомнила свой сон – когда их с Алей вели наверх пирамиды, чтобы принести в жертву Великой Богине Иштар, Главный жрец называл их сестрами. Две сестры, две белые овцы, которых выбрали из стада, чтобы принести в жертву… Больше никаких жертв, теперь они будут наступать, а не обороняться!

Аля ответила не сразу.

– Ты где? – спросила Алена.

– Дома… – голос был оживленный, слышна была музыка.

– Гошка у тебя?

– Ну… ну да…

– Слушай, можешь его куда-нибудь услать, мне поговорить с тобой нужно серьезно.

– Попробую, – в голосе Али не было уверенности.

– Через сорок минут я у тебя!

Аля положила трубку и повернулась к Гоше, который сидел на диване и пялился на нее. Глаза у него были круглые, как блюдца.

– Гоша, ты закончил? – ласково спросила Аля.

Она теперь все время так с ним разговаривала – мягко и ласково, как с ребенком.

– А? – встрепенулся он. – Ну да, конечно, все у тебя в компьютере…

Он вскочил с дивана и побежал к столу.

– Не нужно, – она взяла его за рукав, – я потом сама посмотрю.

– Но ты не найдешь! – Гоша заволновался, потому что понял, что он больше Але не нужен, и, стало быть, она его может попросить на выход, что называется, с вещами.

– Найду! – Аля улыбалась, но добавила в голос некоторой твердости. – Все найду, все открою, ты сам меня научил.

– Аля! – Гоша решился. – Я должен с тобой поговорить! – Он встал посреди комнаты и прижал руки к сердцу. – Аля, я просто не могу уйти! Я должен сказать тебе, что я… я тебя люблю. То, что мы встретились, – это такое чудо! То есть не чудо, я просто уверен, что все было заранее предопределено! Подожди! – закричал он, увидев, что Аля сделала отрицательный жест. – Выслушай меня и не перебивай! Я должен это сказать, а потом можешь указать мне на дверь. Хотя ты не можешь этого сделать, потому что я уверен, что ты – женщина, которая предназначена мне судьбой!

– Что-о? – Аля поднялась с места.

– Да-да! – торопился Гоша. – То, что мы встретили друг друга, – это судьба!

– Судьба? – повторила Аля с какой-то странной интонацией. – Может быть, ты скажешь еще – карма?

– Ну да, карма, – некоторая неуверенность в Гошином голосе объяснялась тем, что он не знал толком, что такое карма.

Тут он остановился, потому что увидел, каким злым синим блеском зажглись Алины глаза.

– Георгий, – сказала она грозно, – чтобы я больше никогда в жизни не слышала от тебя этих слов – судьба, карма. Понял?

– По-понял…

– И вообще, Гошка, – Аля подошла к нему и погладила по щеке, – кончай идиотничать, а?

– Как это? – растерялся Гоша.

– Очень просто! Стань нормальным человеком! Прекрати пялиться на меня как на икону и нести несусветную чушь! И вообще, тебе на работу не надо?

– Надо! – спохватился Гоша. – Ой, Лева меня уволит!

– Вот и иди работать! – Аля взяла его за уши, подпрыгнула и поцеловала в нос. – Все, свободен! Я тебе сама позвоню!

– Ну, ты одна? Ушел Гошка? – Алена влетела в квартиру, запыхавшись.

– Ужас, как трудно было его выгнать, – призналась Аля, – но удалось. На работу отправился.

– Вообще-то он парень неплохой… – нерешительно начала Алена, – но…

– Балбес, но я сделаю из него человека! – в голосе Али прозвучала непривычная твердость.

Она здорово изменилась, больше не была похожа на забытую на даче куклу.

– Ладно, я вообще-то вот по какому поводу, – спохватилась Алена. – Нужно все-таки выяснить, отчего у нас с тобой одинаковые фамилии. Может, мы родственники? Скорее всего, да. Вот что ты знаешь про своего отца?

– Ну что? Они с мамой не были зарегистрированы, потому что он так и не развелся с первой женой, но меня записал на свою фамилию. Значит, я Кортнева Елена Сергеевна, – Аля положила на стол зеленую книжечку свидетельства о рождении, – отец Кортнев Сергей Анатольевич.

– А моего звали Кортнев Дмитрий Анатольевич, – проговорила Алена.

– И что это значит?

– Это не может быть простым совпадением. И фамилия, достаточно редкая, и отчество… значит, нужно звонить Андрею и попросить его узнать все про наших отцов! Все данные про всех родственников.

– Не нужно звонить Андрею! – Аля усмехнулась. – Знаю, тебе хочется с ним увидеться, но выбери какой-нибудь другой предлог. Потому что Гоша по моей просьбе уже пролез в базу данных и нашел все, что нужно.

Алена постаралась, чтобы на ее лице не отразилось явное разочарование. Они с Андреем простились наскоро, и с тех пор он позвонил только один раз – что-то ему нужно было уточнить. Извинился, сказал, что позвонит в ближайшее время, – и пропал. А Алене гордость не позволяла звонить самой.

Аля поманила ее к экрану компьютера.

– Так, вот смотри, данные о твоем отце. Кортнев Дмитрий Анатольевич, год рождения одна тысяча девятьсот пятьдесят восьмой, место рождения – город Бобровск, родители: Кортнев Анатолий Иванович и Кортнева Мария Владимировна.

– Бабушка с дедушкой…

– Погибли в одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году при взрыве газа на Бобровском химическом комбинате.

– Точно, он сиротой в десять лет остался, в детский дом его определили, потом сюда учиться приехал…

– А теперь про моего отца. Кортнев Сергей Анатольевич, одна тысяча девятьсот пятьдесят третьего года рождения, родители Кортнев Анатолий Иванович и Рузаева Нина Алексеевна.

– Вот как! – оживилась Алена. – Значит, дедушка у нас с тобой общий. Был.

– Ага, и видно, папочка мой по его стопам пошел. Ребенка сделал, да и бросил. И алиментов не платил. То есть присылал какие-то деньги, но мало. Мама могла бы подать на официальные алименты, но не захотела… – Аля вздохнула.

– Они все уже умерли. И твой отец, и мой… – Алена смотрела на экран компьютера.

– Но зато мы живы и встретились, сестренка моя дорогая! – Аля обняла Алену. – Как здорово!

«И правда здорово», – мысленно согласилась Алена.

В покоях изгнанного императора Алексея Ангела, уцелевших от пожара и даже сохранивших свое пышное убранство, собрались вожди и военачальники крестоносцев.

На почетном месте, где прежде восседал византийский император, сегодня сидел венецианский дож Энрике Дандоло. Опытный воин, бывалый политик и ловкий царедворец с лицом старого, хитрого лиса сидел на императорском кресле боком, неловко сгорбившись и всем своим видом показывая, что не претендует на верховную власть и высшие почести. Его внимательный взгляд перебегал с одного лица на другое.

Вот Конрад Монферратский, знатный рыцарь, блестящий кавалер, формальный глава крестоносцев. Честолюбивый, вспыльчивый, он сумел настроить против себя почти всех военачальников крестоносной армии и, что еще хуже, многих рядовых рыцарей. Впрочем, Конрад очень умен и, если понадобится, сумеет смирить свой пылкий нрав ради высокой цели…

Рядом с ним – Готфрид Бульонский. Знатный вельможа, состоящий в родстве со многими владетельными князьями христианского мира. Славный рыцарь, опытный полководец, он, однако, слишком самодоволен и самонадеян. А самое главное – не блещет умом.

Напротив Готфрида – граф Балдуин Фландрский. Благочестивый крестоносец, подлинный христианин, блестящий рыцарь, гордость крестоносного воинства.

Рядом с Балдуином – Генрих Клервосский, честный и благородный рыцарь, такой же благочестивый христианин, как Балдуин. Однако ему как раз не хватает честолюбия. Всегда и во всем он будет на вторых ролях…

Дож еще раз обвел взглядом присутствующих и проговорил негромким, властным голосом человека, который привык, что каждое его слово слушают с почтительным вниманием:

– Сегодня, государи мои, нам надлежит избрать среди нас того, кто займет константинопольский престол, того, кто встанет во главе священной византийской империи. Нашему избраннику предстоит нести тяжкую ношу: он встанет во главе империи, которая будет противостоять бесчисленным врагам христианского мира. Он должен будет беречь и охранять святыни Константинополя, он должен будет оберегать места, священные для каждого христианина, места, где прошла земная жизнь Господа Нашего Иисуса Христа.

Поэтому от нашего сегодняшнего выбора будут зависеть судьбы Святой Католической церкви…

– Мы знаем, как важен наш сегодняшний выбор, – заговорил Готфрид Бульонский, как только затих голос венецианца. – И потому все мы просим тебя, Энрике, занять императорский трон. Среди нас нет мужа более опытного и разумного, чем ты. Никто, кроме тебя, не справится с той тяжкой ношей, о которой ты говорил. Вчера мы посоветовались между собой и все, как один, просим тебя, дож Светлейшей республики, принять императорскую корону…

– Нет, нет и нет! – повысил голос Энрике Дандоло. – Я благодарен вам, государи, за оказанную мне честь, но не могу ее принять. Я слишком стар для такого тяжкого труда. У меня нет прежних сил, прежней решимости. Кроме того, у меня нет и уже не будет сына, которому я мог бы передать корону. Самое же главное, мне надлежит честно и старательно выполнять долг управления Светлейшей Венецианской республикой, и я надеюсь уже в этом году возвратиться в родной город. – Дож сделал паузу, чтобы присутствующие смогли осознать его слова, и продолжил: – Однако, государи, я хочу воспользоваться вашим доверием и назвать имя того, кто, на мой взгляд, более других достоин императорской короны…

Он снова замолчал, и все предводители крестоносцев тоже затаили дыхание.

Когда они предложили дожу императорский престол, руководствовались именно тем, что он назвал причинами своего отказа: его преклонный возраст и отсутствие наследника. Энрике стал бы императором ненадолго, и все остальные крестоносные вожди могли бы продолжить интриговать и бороться за вожделенный константинопольский престол.

Теперь же, если венецианец назовет другое имя, имя одного из молодых и знатных крестоносцев, тот займет императорский трон всерьез и надолго, получит в свои руки огромную власть и самый великолепный, самый укрепленный город в мире, каким оставался Константинополь даже после разрушительного штурма и трех пожаров.

– Чье же имя ты хочешь назвать? – спросил Конрад Монферратский, в глубине души надеясь, что дож выбрал именно его, и готовясь принять этот выбор с подобающим благородному рыцарю скромным достоинством.

Энрике Дандоло не спешил.

Он словно чего-то ждал.

И вот в роскошно убранную палату торопливо вошел пожилой грек в черном монашеском одеянии. Он что-то шепнул стражникам, и те пропустили его к особе дожа.

Грек что-то прошептал на ухо старику. Тот удовлетворенно кивнул и небрежным жестом отпустил монаха.

Как только тот вышел, дож снова оглядел присутствующих и торжественным голосом произнес:

– Я предлагаю избрать императором благородного господина Балдуина, графа Фландрии и Эно!

Готфрид Бульонский засиял, как будто дож назвал его имя: он был очень дружен с Балдуином и надеялся на поддержку будущего императора.

Сам Балдуин выглядел удивленным и растерянным: он не ожидал ничего подобного.

Конрад Монферратский помрачнел. Его надежды не оправдались. Он мог воспротивиться выбору венецианца, покинуть дворец и вернуться сюда с преданными ему рыцарями…

Но тут он увидел в дверях палаты вооруженных воинов в доспехах венецианских цветов, и понял, что хитрый дож расставил во дворце своих людей и не выпустит никого из выборщиков, пока они не поддержат его решения.

Кроме того, все вассалы и воины Конрада приплыли под стены Константинополя на венецианских галерах, и он еще не рассчитался с дожем за эту помощь. Так что лучше не ссориться со стариком, по крайней мере сейчас…

– Да здравствует император Балдуин! – воскликнул он, и здесь не желая уступать кому-либо первенство.

– Да здравствует император Балдуин! – охотно подхватил Готфрид Бульонский.

– Да здравствует император Балдуин! – нестройно повторили остальные князья и вожди крестоносцев.

– Да здравствует император Балдуин, – последним проговорил Энрике Дандоло. Он был удовлетворен сегодняшним днем.

Когда шум улегся, дож прочитал клятву вассальной зависимости, которую должны были принести новому императору рыцари, которые хотели получить свои лены в его империи.

Один за другим знатнейшие рыцари христианской Европы подходили к Балдуину Фландрскому, один за другим они преклоняли перед ним колено и произносили слова вассальной присяги.

Балдуин, который еще не вполне осознал выпавшее на его долю величие и ответственность, прикасался мечом к плечу своих новых вассалов, тем самым принимая их преданность.

Когда церемония была завершена и вожди крестоносцев один за другим покинули императорские покои, Балдуин остался там наедине с венецианским дожем.

– Благодарю тебя, Энрике, за оказанное мне доверие, – проговорил Балдуин.

– Тебе не за что меня благодарить, государь, – почтительно ответил дож, – ты избран не мной, но Царицей Небесной.

– О чем ты говоришь? – смущенно осведомился новоиспеченный император.

– Ты знаешь, государь, – дож быстро взглянул на него, – тебе досталась высокая честь стать хранителем бесценной реликвии, перстня, который носила на своей руке Дева Мария. Неужели тот, кому доверена такая святыня, не достоин престола земного владыки?

Балдуин молчал в растерянности, он не знал, что ответить на столь лестные слова, и дож продолжил:

– Можешь ничего не отвечать, государь мой. Мне доподлинно известно, что ты удостоен этой чести – и поэтому сегодня я выбрал тебя. Но помни, есть темные силы, которые хотят завладеть реликвией. И дело твоей жизни – беречь ее как зеницу ока.

На этот раз Алена припарковала машину перед самой калиткой.

Двухэтажный зеленый дом с башенкой словно ждал их, радовался их появлению.

Девушки вышли из машины, и Алена покосилась на свою спутницу: ей хотелось увидеть, какое впечатление произведет на нее дом покойного Николая Михайловича. Ее дом.

И Аля не обманула ее ожиданий. В ее глазах загорелось чистое детское восхищение.

– Как красиво! – проговорила она непривычно тихим голосом. – Знаешь, все эти современные коттеджи, словно сошедшие со страниц журнала «Загородный дом», они… как бы неживые, ненастоящие. Они придуманы и построены не для того, чтобы жить в них, а для того, чтобы доказывать окружающим, что хозяин этого коттеджа крутой, обеспеченный, самодовольный тип. А этот дом… его построили, чтобы прожить в нем всю жизнь, чтобы любить, растить детей, пить чай на этой веранде, смотреть на звезды, вести долгие задушевные беседы, стареть, не замечая и не боясь старости…

Алена с радостным удивлением смотрела на свою спутницу.

До сих пор Аля казалась ей недалекой, поверхностной болтушкой, от которой не ждешь каких-то откровений. А то, что она сказала сейчас… Алена и сама думала о том же, когда первый раз увидела этот дом.

– И еще… – добавила Аля с неуверенностью и смущением, – ты знаешь, у меня странное чувство, как будто я здесь уже была. Когда-то давно, очень давно. В детстве… или даже в другой жизни…

«Ничего себе! – подумала Алена. – В точности то самое чувство было и у меня…»

Она откинула щеколду, вошла в калитку, пошла по дорожке, окруженной буйно разросшимися сорняками.

Аля послушно шла за ней, лицо ее светилось радостью узнавания, она словно не замечала царящего вокруг запустения – облупившейся краски, потрескавшегося штакетника, пыльного бурьяна чуть не в человеческий рост, безраздельно царящего на садовом участке.

Когда Алена уже подошла к крыльцу, за спиной у нее раздался знакомый голос:

– Это кто же это тут шастает?

Алена обернулась и увидела соседку.

Тот же фиолетовый спортивный костюм, те же розовые сапоги, та же красная пиратская повязка на голове… бдительная тетка стояла на своем боевом посту, строго глядя из-под руки.

– Я это, Марфа Петровна! – громко ответила девушка. – Алена! Или вы меня не узнали?

– А, это правда ты! – успокоилась соседка и добавила: – И сестренку привела!

Алена переглянулась с Алей.

Надо же, соседка сразу признала в них сестер… а ей казалось, что они ничуть не похожи!

Алена поднялась на скрипучее крыльцо, достала ключи, открыла дверь, вошла в сени. Все здесь было по-прежнему – старое пальто на вешалке, простая деревянная скамья, поношенная обувь.

Все было по-прежнему, но что-то неуловимо изменилось. Как будто жившие в этом доме призраки покинули его.

Алена толкнула следующую дверь и оказалась на веранде.

Как и прежде, ее заливал фантастический разноцветный свет, льющийся сквозь яркие стеклянные ромбы. Но ей на этот раз не привиделся накрытый для чая стол и нарядные люди, говорящие по-французски. На этот раз здесь никого не было, кроме них с Алей. Казалось, дом больше не хочет посылать ей приветов из прошлого, казалось, он настороженно прислушивается и чего-то ждет.

Алена прошла через веранду и открыла следующую дверь. Но не стала задерживаться в гостиной, а поднялась на второй этаж – туда, где был кабинет Николая Михайловича.

Здесь она тоже не задержалась – какая-то неведомая сила гнала ее дальше, наверх, в квадратную башенку с окнами на все четыре стороны света.

Аля едва поспевала за ней.

По узкой скрипучей лесенке они поднялись в башенку.

Вот оно, старинное трюмо… вот она, зеркальная пропасть прошлого…

Память не обманула ее: вдоль рамы центрального зеркала тонкой изысканной вязью были вырезаны таинственные слова: «Mene mene tekel…»

Те самые слова, к которым отсылали ее монеты, вытисненные на кирпичах внутри зиккурата.

Значит, здесь, в этой башенке, возле этого зеркала прячется тайна, которую хотел передать ей Николай Михайлович.

Но тогда… тогда зачем было отсылать ее к знакам, оставленным в зиккурате? Ведь она уже была здесь, в этом доме, смотрелась в это зеркало – для чего нужно было посылать ее в зиккурат, если завещанная ей тайна была так близко?

Зачем?

Тайна была завещана не ей – им двоим, поняла Алена, покосившись на свою спутницу. Ее направили в зиккурат, чтобы она ближе познакомилась с Алей, поняла, как много в них общего, как многое их связывает…

У Али на лице было прежнее выражение – растерянности и радости, как будто она после долгого и трудного пути вернулась домой. В свой подлинный дом.

Алена вспомнила текст записки, которую перевел для нее профессор Левантович.

«Подняться по спирали, не пропустив три символа, и узнать себя в отражении».

Она исполнила часть этой инструкции – поднялась по спирали, по железной винтовой лестнице внутри зиккурата, и нашла три символа, три оттиска древних монет. И эти символы привели ее сюда, к этому старинному зеркалу.

И концовка записки говорит тоже о зеркале – точнее, об отражении, в котором она должна узнать себя…

Что же это значит?

Алена села перед трюмо, как тогда, когда первый раз оказалась в этом доме, в этой башне. Только теперь она была здесь не одна. С ней была Аля, ее новообретенная сестра…