Текст книги "Человек без лица"

– В бачок так в бачок… – Надежда не стала спорить, она сняла с бачка крышку и спрятала под ней ключ.

– Ну все, пора возвращать ключи полицейским и докладывать им о нашей находке! – проговорила она, взглянув на часы. – Ты нашла, что хотела?

– Нашла, нашла! – Алка прижала к груди свою бездонную учительскую сумку, куда запихнула все подряд.

– Тогда все!

Подруги огляделись, устранили, как могли, следы своего пребывания и отправились в кафе, где их дожидались двое полицейских.

Точнее, дожидался их Вася Петушков, а его бравый напарник вполголоса любезничал с барменшей Ларисой – аппетитной блондинкой лет тридцати пяти.

– Ну что, Алла Владимировна, все в порядке? – Вася Петушков вскочил из-за стола.

– Полный порядок! – отозвалась Алка. – От лица всего нашего педагогического коллектива и от учащихся школы выражаю тебе благодарность!

– Вы-то благодарность, – вздохнул Петушков, – а начальник нам шею намылит… Он нас давно ждет…

– А вот и не намылит, – вмешалась в разговор Надежда Николаевна. – Наоборот, он вам с напарником благодарность объявит, а может быть, даже премию выплатит!

– За что это? – недоверчиво переспросил Петушков.

– За то, что вы в квартире убитой Цыплаковой нашли то, что все остальные благополучно проглядели.

– Это что же такое мы нашли? – подозрительно осведомился Петушков.

– Сейф! – прошептала Надежда, наклонившись над столом.

– Сейф? – Петушков недоверчиво взглянул на женщину. – Там что – правда есть сейф? Странно… Криминалисты всю квартиру облазали и никакого сейфа не нашли!

– Они не нашли, а мы нашли! – гордо заявила Надежда.

– И где же он?

– В гардеробной.

– Странно, там криминалисты внимательно смотрели.

– Наверное, ваши криминалисты – мужчины, их гардероб покойной не очень заинтересовал, а я там посмотрела внимательно и нашла тайник. Открыть его нетрудно, вот какой там механизм… – Надежда нарисовала на салфетке план гардеробной, пометила на этом плане рычаг и долго объясняла Петушкову, как нужно этот рычаг повернуть, чтобы открыть потайную дверцу.

– А за этой дверкой обнаружился сейф! – закончила она. – А уж как его открыть – это пускай ваши криминалисты разбираются.

– А вы его открыть не пытались? – спросил Петушков, сверля Надежду пристальным, недоверчивым взглядом.

– А как его откроешь без ключа? – Надежда Николаевна ответила взглядом честным и незамутненным, как весенняя роса. – И потом, зачем нам это? Мы девушки честные, чужого нам не надо…

– Ага, и обыск на месте преступления вы не устраивали… – пробормотал Петушков вполголоса. – Да еще такой, что нашли то, что наши криминалисты проглядели…

– А мы там материалы к ЕГЭ искали! – ответила Надежда, ни секунды не раздумывая. – И вообще, я не поняла – вы что, недовольны нашей… то есть вашей находкой?

– Нет, я доволен… – поспешно признал Петушков, позвал своего напарника, который неохотно прервал увлекательный разговор с Ларисой, и бравые полицейские отправились прочь – пожинать незаслуженные лавры.

А Алка, проводив бывшего ученика взглядом, откинулась на спинку стула и вздохнула:

– Ох, устала! Давай, раз уж мы здесь, хоть кофейку выпьем… Мы с тобой это заслужили, весь день на ногах. А Вася говорил, что эта Лариса хорошо кофе варит.

Лариса тут же подошла к подругам, чтобы принять заказ.

Алка заказала большую чашку капучино, Надежда вспомнила о том, сколько прибавила за последний месяц (это была совершенно секретная информация) и ограничилась скромной чашкой американо.

Но хитрая Лариса, как змей-искуситель, оставила на их столике меню, открытое на разделе десертов.

– Ой, Надька, смотри, что у них есть! – Алка придвинула меню к себе, глаза у нее загорелись.

– Даже не смотри в ту сторону! – одернула ее Надежда. – Ты давно взвешивалась?

– Вот всегда ты должна сказать какую-нибудь гадость, – поморщилась Алка. – Что за характер! Но ведь оттого, что я только посмотрю, никаких калорий не прибавится!

– Если только посмотришь – нет! Но ведь ты этим точно не ограничишься, я тебя знаю…

– Да ладно, успокойся… Ой, а что такое сабайон?

– Понятия не имею! – сухо отрезала Надежда.

– А семифреддо?

– Не знаю и знать не хочу!

– Неужели тебе не интересно? Неужели ты не хочешь узнать что-то новое?

– Хочу, но только не из этой оперы! Я хочу влезать в свою старую одежду!

– Да ладно тебе… – примирительно проговорила Алка. – А вот панна-котта – это я знаю, это такой сливочный пудинг… Кстати, не такой уж калорийный!

– Панна-котта? – переспросила Надежда, не удержавшись и заглянув в меню через плечо подруги. – Это я люблю, это очень вкусно и не тяжело… Я ведь чувствую, что ты от меня все равно не отстанешь! Ладно, уговорила, давай возьмем панна-котту!

– А давай, Надя, ты возьмешь панна-котту, а я – вот это… генуэзский пирог с рикоттой и цукини… на картинке выглядит очень соблазнительно. И все-таки не такой калорийный. Цукини – это же овощ, правда? А от овощей не толстеют. И ты мне дашь попробовать свою панна-котту, а я тебе дам кусочек пирога…

«Слаб человек», – подумала Надежда и позвала Ларису, которая следила за ними из-за стойки, как рыболов следит за поплавком.

Панна-котта оказалась очень вкусной, и генуэзский пирог не подкачал, так что какое-то время подруги были заняты исключительно десертами.

Наконец Алла доела последний кусочек своего пирога, с сожалением взглянула на пустую тарелку и только тогда спохватилась:

– Ой, я все свои бумаги перепутала, когда их с полу в гардеробной подбирала…

Она выложила документы на стол и принялась перекладывать их по порядку.

– Надо же, и паспорт мой тут же оказался… – пробормотала она, найдя среди бумаг красную книжечку. – Как он сюда попал? Вроде я его из сумки не вынимала, только в полиции…

Алка открыла сумку, хотела положить в нее паспорт, и вдруг ее лицо вытянулось:

– А это что такое?

Надежда удивленно посмотрела на подругу. В руках у нее было два паспорта.

– Ничего не понимаю… – Алла открыла один паспорт и прочитала с выражением: – Тимофеева Алла Владимировна… ну да, это я… какая здесь фотография неудачная… – Она открыла второй паспорт и удивленно протянула: – А тут какая-то Барсукова Людмила Анатольевна… Откуда это у меня?

И тут ее глаза полезли на лоб, и Алка негромко ойкнула.

– Что там такое? – Надежда перегнулась через стол и заглянула в раскрытый паспорт. В нем была фотография привлекательной молодой брюнетки.

– Это же она, Алина Цыплакова… только волосы темные и накрашена поярче, а так – точно она…

– А написано – Людмила Барсукова… – проговорила Надежда.

– Сама вижу…

– Откуда у тебя этот паспорт?

– Ума не приложу… Он был среди документов по ЕГЭ… Как он туда попал?

И тут Надежда вспомнила: когда она открыла сейф в гардеробной Цыплаковой, она заметила в нем красную книжечку паспорта, но сверкание бриллиантов так ослепило ее, так притянуло взгляд, что она тут же забыла про паспорт…

– Все ясно, – проговорила она. – Этот паспорт лежал в сейфе, он выпал, когда ты взяла подушечку с бриллиантами, а потом ты подняла его, когда собирала с пола эти документы…

– Ты думаешь? – Взгляд Алки затуманился, должно быть, она вспомнила бриллианты. – Да, но я все равно ничего не понимаю. Здесь же фотография Алины Цыплаковой, а написано, что это какая-то Людмила Барсукова…

– Выходит, твоя Алина жила под чужим именем.

– Ох, что ты говоришь? – Алка выпучила глаза. – А с виду такая скромная, неприметная женщина…

Алка несколько секунд пристально разглядывала фотографию в паспорте, как будто ждала, что женщина с фотографии раскроет ей свои тайны, потом подняла растерянный взгляд на Надежду и вполголоса проговорила:

– И что же нам теперь делать с этим паспортом? Отнести его в полицию?

– Ни в коем случае! – Надежда испуганно замотала головой. – Ты что, хочешь подставить своего бывшего ученика? Если ты признаешься, что Петушков пустил тебя в квартиру покойной, у него будут колоссальные неприятности! Я уж не говорю, что мы с тобой тут же попадем под подозрение…

– Под какое еще подозрение?

– Если мы скажем, что нашли этот паспорт в сейфе Цыплаковой, в том сейфе, где лежали бриллианты, у полиции появится вопрос – а не прихватили ли мы часть бриллиантов?!

– Да ты что!.. – возмутилась Алла. – Неужели нас могут в этом заподозрить?

– А что ты думаешь? Запросто! Люди, знаешь, разные бывают, а от таких бриллиантов у самого приличного человека может голова закружиться! Ты бы видела, какие у тебя были глаза, когда ты на них смотрела!

Алка не то чтобы смутилась, но прислушалась к доводам Надежды. Обычно она во всех случаях руководствовалась исключительно своим собственным мнением.

– Нет, мы ни за что не должны признаваться, что открывали сейф! Даже если нас прямо ни в чем не обвинят, тень подозрения на нас все равно останется, окончательно мы никогда не отмоемся! – втолковывала Надежда.

– Тогда, может, отдать паспорт самому Петушкову? Пускай он скажет, что это он нашел его в сейфе!

– Нет, Алка, он тоже не должен знать, что мы открывали сейф и видели эти бриллианты. Будет смотреть на тебя с подозрением…

– Да, наверное, ты права… – вздохнула Алла. – Этак у меня никакого авторитета не останется…

Надежда поскорее отвернулась, чтобы Алка не видела ее удивленных глаз. Чтобы ее подруга признала чью-то правоту, кроме своей? Да скорей медведь в лесу помрет! Очевидно, на Алку очень повлияло убийство учительницы, вот она и дала слабину.

Алка между тем малость пришла в себя, убрала в сумку свой паспорт и пристально посмотрела на Надежду.

– В таком случае, что ты предлагаешь?

– Мы должны сами разобраться, кто была на самом деле эта Цыплакова… или Барсукова. Как хочешь, но мы должны провести свое собственное расследование, – по возможности твердо ответила Надежда Николаевна.

– Надежда! – В Алкином голосе зазвенел металл, причем не какой-нибудь мягкий, несерьезный, а самая настоящая сталь. – Сколько раз тебя предупреждали, что твоя страсть к самодеятельным расследованиям не доведет до добра! И муж твой будет недоволен…

– Ха! Недоволен! Это очень мягко сказано! Если он об этом узнает, он будет рвать и метать! Но только он ничего не узнает. И оставь в покое моего мужа, наконец! И нечего на меня наезжать, как будто я – хулиган и двоечник, не у себя в кабинете находишься! Взяла, понимаешь, моду – выговаривать! Забыла, как мы твоего мужа от бандитов спасли? Чего мне стоило преодолеть твое ослиное упрямство![2]2
  Читайте роман Н. Александровой «Две дамы с попугаем».


[Закрыть]

– Да я…

Все знакомые, друзья и коллеги признавали, что Алка, конечно, упряма и всегда права, но все же ей не чуждо чувство справедливости. С Надеждой они были знакомы тысячу лет (с первого класса), и за это время Алка имела возможность убедиться, что Надежда обладает острым умом и умением находить выход из любого самого сложного положения.

Еще у подруги феноменальное чутье на криминал. В данном же случае и чутья никакого особенного не нужно: убийство – вот оно, да еще и учительница оказалась не той, за кого себя выдавала. От фактов не отмахнешься.

– Хватит препираться, – сказала Надежда, заметив, что Лариса за стойкой внимательно за ними наблюдает и прислушивается к их разговору, – вон, уже люди внимание обращают. И вообще, у нас с тобой просто нет другого выхода! Ты ведь хочешь узнать, кто работал рядом с тобой целых два года?

– Полтора… – поправила Алла.

– Ну, пусть даже полтора! Все равно много!

– Ну и как же ты собираешься это выяснить?

– Как? Очень просто! Школьный коллектив – почти чисто женский, в нем все друг друга обсуждают, сплетничают… наверняка Цыплакова не была исключением. Надо только выяснить, что о ней говорили в школе, и отсеять все недостоверное.

– Я стараюсь в школьные сплетни не вдаваться! – сразу же предупредила подругу Алла.

– Ты – понятно, тебя положение обязывает, но в каждом подобном коллективе есть человек, который все слушает и запоминает. Мне нужно найти этого человека и поговорить с ним.

– Все ясно… Тебе нужна моя секретарша Нина Евгеньевна. Вот кто знает все школьные сплетни! Ее хлебом не корми, только бы о ком-то посудачить…

– Ну, значит, я с ней поговорю. Завтра же. У тебя завтра какое расписание?

– А зачем тебе мое расписание, если ты хочешь поговорить с Ниной Евгеньевной?

– Ну разве неясно? Я должна прийти к тебе на рабочее место, но тебя там не застать! Да, кстати, вот еще. Что Нина Евгеньевна любит кроме сплетен?

– «Суворовское» печенье! – ответила Алка, не раздумывая.

– Будет ей «Суворовское» печенье! – сказала Надежда, вставая. – Сегодня же куплю хоть килограмм!

– Ох, Надя, уж извини, но горбатого могила исправит, – грустно сказала Алка.

– Ты это о чем?

– О тебе. Ты прямо вся оживаешь, когда начинаешь в какой-нибудь криминальной истории копаться! Глаза блестят, румянец на лице, даже волосы пышнее становятся! Выглядишь отлично, только… только, по-моему, это ненормально!

Надежда, которая малость расслабилась от Алкиных похвал, тут же плюхнулась на место. Ну, Алка, надо же, вроде бы лучшая подруга, сто лет знакомы, но если есть возможность сказать гадость – так уж не преминет…

– Что это ты считаешь ненормальным? – заговорила она гневным шепотом, поскольку Лариса посматривала с подозрением. – То, что я хочу узнать, кто убил твою сотрудницу? Потому что, извини уж, но похоже, что кроме меня, это никого не интересует. Следователь тебе что сказал? Убил случайно неизвестный грабитель и теперь заляжет на дно. Стало быть, и делать ничего не нужно, все равно его не найти. И все, идите, Алла Владимировна, и спокойно работайте дальше, оставаясь в неведении и недоумении!

– Ну да, – видя, что Надежда всерьез разозлилась, Алка решила пойти на попятный, сообразив, что предмета для ссоры, в общем-то, нет, – так и сказал следователь – вернулась раньше времени из театра, наткнулась на грабителя…

– Что? – Надежда едва не свалилась со стула. – Из театра?

– Ну да, конечно, у нее в кармане пальто нашли билет в Михайловский театр…

– В субботу? – прошипела Надежда. – Это было в субботу?

– Ну да…

– И ты, растяпа этакая, только сейчас мне об этом говоришь? Раньше не могла?

Никто никогда не смел называть Алку растяпой. Находили у нее множество недостатков, но только не этот. Да она и не была никогда растяпой, в противном случае не смогла бы работать в школе. Тем более на таком ответственном посту.

– Что ты сказала? – проговорила она грозным голосом, приподнимаясь со стула.

– Дамы, у вас все в порядке? – обеспокоенно спросила Лариса.

– Все в порядке, – первой опомнилась Надежда. – Алка, да сядь же ты, а то она еще охрану позовет! Нам только этого не хватало! Слушай, я же ее видела в театре!

– Кого? Эту, за стойкой, как ее… Ларису?

– Алка, – страшным шепотом сказала Надежда, – немедленно прекрати валять дурака! И слушай внимательно. Представь, что ты на выпускном экзамене!

И Надежда Николаевна скороговоркой рассказала про то, как заинтересовалась незаметным мужчиной в кафе, как появилась Цыплакова, или кто она там она на самом деле, как мужичок встрепенулся и заговорил по мобильнику.

– Понимаешь, я сама, своими ушами слышала, как он сказал: «Она здесь!»

– А потом?

– А потом Саша приехал, и больше я никого не видела, – с сожалением ответила Надежда. – То есть это точно была она – пальто совпадает, билет в театр… Значит, ее убил тот тип, с которым этот сыщик по телефону говорил, его наняли за ней следить!

– С чего ты взяла, что он сыщик? – Алка не соглашалась исключительно из упрямства.

– А кто еще? Такой несолидный, одет скромно и так носом поводит все время! – Надежда показала как. – Короче, она вернулась раньше – может, спектакль не понравился, застала кого-то у себя, он ее и убил. А может, нарочно ждал, чтобы убить.

– Следователь сказал, что случайно…

– Да много он понимает! – отмахнулась Надежда. – В общем, дело тут нечисто, завтра выясню, что могу, у твоей секретарши, и дело это я не брошу, и не надейся!

Против обыкновения Алка промолчала.

* * *

Елена Зуброва открыла дверь своим ключом и осторожно, стараясь не шуметь, прикрыла ее за собой. Возможно, Маша спит, так что не стоит ее беспокоить. Перед глазами встало лицо дочери, каким она увидела его в тот ужасный день на прошлой неделе. Бледное до синевы, осунувшееся, с заострившимися чертами, под глазами – синяки и неожиданно яркие веснушки на носу.

Странно, она и не замечала, что у дочери веснушки. И Машка не жаловалась. Она вообще для девочки ее возраста маловато обращала внимания на свою внешность. Не вертелась часами перед зеркалом, не требовала немыслимых платьев, как другие девочки. Всегда соглашалась с матерью насчет одежды. Ну конечно, Елена в этом деле кое-что понимала, работала бухгалтером в крупном магазине одежды. Так что одевала дочку неплохо, к тому же многое доставалось ей со скидкой.

Маша – хорошая девочка. Не красавица писаная, но милая, улыбка приятная. Характер славный, учится хорошо, друзей много. В школе ее хвалят, по всем предметам успевает.

Уговаривали ее, Елену, в начале года готовить дочку на медаль, да она не согласилась. Зачем это нужно, ребенка к столу письменному приковывать? Пойдут придирки, интриги разные, потом переутомление, неврозы. Нет уж, она своей дочери не враг, так и сказала она завучу Алле Владимировне. Что ж, та ее поняла. И то, говорит, зачем это вам? Если бы, говорит, у Маши самой желание было, а так, для чего ребенка понукать? Учится она хорошо, но не ради оценок, а потому что ей интересно. И вообще девочка хорошая, ответственная, общительная, со всеми ладит.

Завуч Алла Владимировна – вполне приличная женщина, вообще школа у Маши хорошая, тут ей повезло.

Елена тяжело вздохнула, сняла сапоги и босиком прошла по коридору к комнате дочери.

– Машуня, – ласково спросила она, – ты спишь?

Дочь стояла у окна, царапая пальцем по стеклу, это у нее с детства осталась такая привычка.

Она вздрогнула, оглянулась на голос матери, и Елену внезапно поразила бледность дочери. Глаза ввалились и смотрели как-то жалко, возможно оттого, что не было на лице никакой косметики. Елена и сама была от природы рыжей, дочка на нее похожа. И брови и ресницы были у нее белесые, Елена помнила, как дразнили ее в детстве теленком белобрысым. Им в школе краситься не разрешали, так сколько слез она пролила, глядя в зеркало.

Машка не такая, теперь в школе совсем другие порядки, подружки ее наведут такую боевую раскраску – любой индейский вождь позавидует. А она только глаза подведет чуть-чуть, тут уж Елена строга, пилит ее неустанно. Дескать, без макияжа из дому выйти неприлично, это все равно как без одежды.

Машка по поводу внешности не переживает, ее в младших классах хоть и дразнили, но ласково, необидно – Лисий Хвостик.

– Здравствуй, милая, как ты себя чувствуешь? – преувеличенно бодро спросила Елена.

Дочка не улыбнулась в ответ, только болезненно поморщилась и плотно сжала губы. Ясно, почувствовала фальшь в ее голосе. Что ж, в чуткости ей не откажешь, всегда они с дочерью понимали друг друга с полуслова.

Вдруг отчего-то снова сжало сердце, и Елена подавила тяжелый вздох. Она подошла ближе и повернула Машу к себе.

– Что ж, – сказала она ласково, – выглядишь ты получше. Ела что-нибудь?

– Да… нет… – дочь отвела глаза, – кажется…

– Кажется или точно ела? – Елена подпустила в голос чуть-чуть строгости. – Машенька, доктор сказал, что тебе нужно хорошо питаться, вон какая ты худенькая.

И сама застыдилась – нет, не слов, а тона, фальшивого голоса. Ни дать ни взять – сцена из плохой пьесы! Несчастная дочь и заботливая мать. Да вот только Машка-то не играет. Она и правда несчастна. И очень одинока. Вот именно, у нее есть семья, мать, отец, есть друзья, а дочь выглядит удивительно одинокой, как будто стоит одна посреди голого осеннего поля и недоумевает, как она здесь очутилась и куда теперь ей идти.

– Как провела день? – спросила Елена.

– Никак, – дочь опять отвернулась к окну.

– Таблетки пила?

– Нет! – Маша повернулась и взглянула на мать в упор.

Снова Елену поразили несчастные глаза дочери.

– Мама, я не хочу пить эти таблетки, я от них все время сплю и тупею! – сказала она.

– Но доктор велел… – смешалась Елена, – у тебя было психологическое потрясение…

– Да что он понимает, этот доктор! – отмахнулась Маша. – И вообще, если я еще несколько дней проведу взаперти, я точно сойду с ума! Почему мне нельзя в школу?

– Но доктор…

– Доктор про школу ничего не говорил!

– Папа сказал, что тебе будет полезнее побыть немного дома… – неуверенно сказала Елена. – Ну, ты можешь позвонить пока девочкам, узнать уроки…

– Папа забрал у меня мобильник!

– Да? – удивилась Елена. – Я не знала…

Маша бросила на нее очень выразительный взгляд, но тут же опустила глаза. Однако Елена успела кое-что заметить.

– Вот что, моя дорогая, – сказала она, – сейчас я приготовлю ужин, папа придет, и мы поедим. Не вздумай отказываться, вон как похудела, сквозь тебя уже таблицу умножения изучать можно!

Маша пробурчала что-то недовольно, но открыто протестовать не решилась. И снова отвернулась к окну.

Елена поглядела на тоненькую шейку, торчащую из растянутого ворота старого свитера, на трогательно выпирающие лопатки и снова почувствовала укол жалости. Ее девочке плохо, очень плохо, а она ничем не может помочь. Да что же это такое, как же так получилось? Ну за что им такое?

– Маша, – сказала она, – мне больно на тебя смотреть.

Не оборачиваясь, Маша дернула плечом, что, несомненно, означало «не хочешь – не смотри». Твое дело. Елена сделала вид, что не заметила этого движения и продолжала, от души надеясь, что голос ее звучит твердо и уверенно:

– Мне больно смотреть, как ты себя изводишь. Ну, забудь же ты, наконец, про то, что увидела в той несчастной квартире, выброси это из головы!

Маша никак не реагировала на эти слова, и Елена говорила, обращаясь к ее спине:

– Девочка моя, как это ни прискорбно, но жизнь бывает иногда ужасна в своих проявлениях! Этот ужас, эта грязь, эти отвратительные вещи, я так надеялась, что тебя это не коснется. Или коснется как можно позже. Я так старалась тебя уберечь от всего этого… И вот теперь, когда это случилось… милая, нужно взять себя в руки! Все забудется рано или поздно, время все лечит…

Она остановилась на полуслове, осознав, что говорит слишком книжными словами. Никогда раньше она так не делала. Очевидно, Маша тоже это почувствовала, потому что она повернулась и посмотрела на мать с легкой насмешкой:

– Красиво… – протянула она.

– Слушай, не морочь мне голову! – тут же рассердилась мать. – Пойди умойся, причешись и сними этот дурацкий свитер! Я вообще думала, что ты его выбросила еще в прошлом году!

– При чем тут свитер! – закричала Маша. – Тебе лишь бы все было пристойно! Землетрясение, тайфун, цунами, да хоть атомная бомба на крышу упадет – ты велишь причесаться, одеться и макияж наложить! Как будто от этого все наладится!

– Да что случилось-то? – Елена перестала сдерживаться и заорала в полный голос. – Что ты рассиропилась совершенно от смерти какой-то посторонней женщины? Ну, учительница английского, сама же говорила, что она у вас всего год преподавала и что вы ее не очень-то и любили, странная какая-то была.

Она замолчала, подумав, что ее слова звучат безжалостно. Потом продолжила:

– Ну, жалко, конечно, человека, но мы-то при чем? Пускай полиция разбирается, кто виноват. А ты так близко к сердцу все принимаешь, как будто тебя лично все это касается!

И осеклась, увидев, какой ненавистью полыхнули глаза дочери. Маша тут же отвернулась к окну.

– Если не прекратишь так себя вести, я снова поведу тебя к врачу, – глухо сказала Елена, – таблетки будешь пить по часам, раз сама не можешь справиться. И повернись, когда мать с тобой разговаривает!

– Извини, – Маша повернулась, но упорно смотрела в пол, – извини, что нахамила…

– Доченька… – мгновенно оттаяла Елена и шагнула к Маше, – все пройдет, все наладится…

Маша не отстранилась, но застыла, не отвечая на ласку. И опять как будто кол воткнули в сердце. И этим ноющим сердцем Елена почувствовала, что дочь что-то от нее скрывает, что дело не в том, что она оказалась свидетельницей, что есть кое-что еще. Что ж, они всегда понимали друг друга с полуслова…

Но в том-то и дело, что не было на этот раз сказано никаких слов. Да и не нужны они, Елена и без того чувствовала, что с Машей что-то неладно. И почувствовала бы гораздо раньше, если бы не это ужасное происшествие.

– Мамуля… – Маша отстранилась и посмотрела ей в глаза, причем, как тотчас поняла Елена, ей пришлось сделать для этого усилие. – Мамуля, так я и хочу поскорее вернуться к нормальной жизни. Если я буду ходить в школу, то отвлекусь от нехороших мыслей, там вокруг будут ребята, учителя, я буду, наконец, чем-то занята, а тут сидишь одна. И правда свихнуться можно…

Маша говорила правильные вещи, но тон ее был такой же, как раньше у Елены, – не то чтобы фальшивый, но не такой, как обычно. И слова тщательно подобраны, и говорит так рассудительно, четко, с выражением, как в радиопостановке. Господи, что же с ними случилось? Отчего они с дочерью не могут поговорить, как раньше? Отчего они больше не доверяют друг другу?

Но, так или иначе, Елена была с Машей согласна – чем быстрее она попадает в обычную среду, то есть в школу, тем легче ей будет оправиться от стресса.

– Я не против, – сказала она и добавила, замявшись: – Если папа разрешит.

– А если нет?

– Сама с ним поговори, – пробормотала Елена, отступая, – как он скажет, так и будет.

Она поскорее вышла из комнаты и не видела, что Маша скорчила ей вслед зверскую рожу.

Через полчаса в замке повернулся ключ и в прихожую вошел Андрей Андреевич Зубров.

У Елены на кухне шумела вытяжка, она не слышала тяжелых шагов мужа, не слышала, как он бросил на столик ключи от квартиры и от машины и чертыхнулся, нащупывая тапочки.

Впрочем, у них в семье не принято было встречать друг друга у двери, виснуть на шее и целоваться. Как-то у Елены это не получалось, да и мужу такого не нужно. И Машка маленькая не бежала с визгом к нему, едва заслышав шум лифта. И не бросал он ее высоко в воздух, и не кружил по комнате, и не сажал на шею, и не говорил с таинственной, заговорщицкой улыбкой: «А что папа принес…» – и не переглядывались они с Еленой поверх Машкиной головки, глядя как ребенок с восторгом распаковывает очередной подарок.

Нет, разумеется, у Машки было все, что нужно, и не только. Елена старалась удовлетворить все ее желания. В разумных пределах, конечно. Но отец никогда ее особенно не баловал. Относился к ребенку хорошо, что уж тут говорить. Ну и ладно, у них нормальная хорошая семья, все наладится, нужно только не распускаться.

Елена повернулась к плите, поскольку начали подгорать котлеты, прикрутила горелку под кипящей картошкой и стала резать помидоры для салата.

Припозднилась она сегодня из-за разговора с Машкой. Права дочка – эти душеспасительные беседы ни к чему не приведут, отвлечься от вредных мыслей можно только работой. Машина работа сейчас – это учеба, выпускной класс, не успеешь оглянуться – конец полугодия, а от оценок многое зависит. В общем, нужно посылать ее в школу. После ужина она этот вопрос обязательно затронет.

Елена услышала, как хлопнула дверь ванной, и увидела выходящего оттуда мужа уже без пиджака и галстука. Работает он в серьезной фирме, всегда прилично одет, уж за этим Елена следит. Вещи все дорогие, подобранные со вкусом, тут он ей доверяет.

– Ты дома? – сказала она, улыбаясь. – А я и не слышу.

Муж не ответил, только как-то странно дернул щекой, и Елена поняла, что лучше не уточнять, что он имеет в виду. Работа у него ответственная, нервная, вечером пока не отойдет, может и накричать. Елена бросилась к плите, чтобы в очередной раз перевернуть котлеты, и тут из своей комнаты выглянула Маша.

– Папа, мне нужно с тобой поговорить! – звонко сказала она.

– Ну что еще… – он развернулся и посмотрел на нее недовольно. – Что такое?

Девочка встретила его взгляд спокойно, уверенно, в то время как Елена на кухне запаниковала. Ну не время сейчас для серьезного разговора. Ну что такое с Машкой? Учила ее, учила, что с голодным мужчиной ни о чем разговаривать нельзя. Вот поест он, расслабится – тогда и проси чего хочешь. Ну, в пределах разумного, конечно. А пока он не поел – лучше и не соваться, только на грубость нарвешься.

Муж посмотрел на Машу тяжелым взглядом, но пошел за ней в комнату. И дверь закрыл за собой плотно, да еще перед этим оглядел прихожую настороженным взглядом.

Елену отчего-то больно резанул этот взгляд. Что они собираются там обсуждать, за закрытой дверью? Отчего она не может участвовать в этом разговоре? Что, в самом деле, за тайны мадридского двора?

Отец тяжелыми шагами прошел к столу и поглядел на Машу сверху вниз. Не сел ни на диван, ни на стул, как будто этим давал понять, что не намерен с ней долго точить лясы. Пришел человек с работы, устал, не нужно лезть к нему с пустяками.

Так мама всегда говорит. А сама после работы сразу на кухню бежит – ужин приготовить. Она, выходит, не устала? Маша раньше об этом не задумывалась – так в их семье заведено, она маме помогает, а отец на кухню входит как гость. Точнее, не как гость, а как посетитель в ресторане. Поест, бросит скупое «спасибо» и уйдет.

У подружки ее, Катьки Вороновой, совсем не так. У них отец толстый, смешливый, разговаривает с девчонками обо всем подряд, шутит. Как она придет, чаем поит, заваривает его как-то сложно, по часам. Сам готовить любит, и не только мясное, а даже кексы печет. О чем угодно его спросить можно, тут же ответ даст, не отмахнется, что некогда ему или что не их, девчоночьего, ума это дело. Интересно с ним, потому что не нудит, не учит, не ругает, разговаривает как со взрослыми.

У них в семье не так. Отец вообще ни во что не вмешивается, своими делами занят. Мама же вечно квохчет над ней, как курица. Туда нельзя, сюда не пойдешь, там может быть опасно и так далее. Как будто Маша не в выпускном классе учится, а в третьем.

– Что у тебя? – спросил отец хмуро.

Маша очнулась от своих мыслей. Вот уж нашла время раздумывать да про Катьку вспоминать! Еще, пожалуй, начнет думать о том, как они поссорились…

– Когда мне можно будет в школу? – спросила Маша.

– Посиди пока дома, – сказал отец, – окрепни. Ни к чему спешить. У тебя же справка.

– Не хочу я дома сидеть, у меня уроки! Я отстану от программы! – Маша повысила голос. – Я хорошо себя чувствую! И нет никакой справки. Доктор в больнице сказал, чтобы я дня два-три в школу не ходила, а уже пять прошло!

– Надо будет – еще справку достанем! – буркнул отец.

– Зачем? – оторопела Маша. – Что, я так и буду теперь дома сидеть? Я завтра в школу пойду! Скоро конец полугодия, контрольные начнутся! Я к ним не готова!

Отец посмотрел на нее тяжелым взглядом.

Глядя, как перекатываются желваки у него на щеках, Маша почувствовала себя плохо. Ей и так было плохо – причем уже давно, не только с прошлой среды, когда она вошла в ту злополучную квартиру номер шестнадцать и увидела в комнате Алину Михайловну, валявшуюся на полу. Это лицо, багрово-синее, с налитыми кровью глазами и вывалившимся языком, долго стояло у Маши перед глазами.