Текст книги "Рассказы озера Леман"

Далее Ольге, оторопевшей от неожиданности, было поведано то, что знала Леля о прошлом Фаины и о чем никто из близких тете людей не подозревал.

Родом она была из Литвы, из богатой семьи то ли банкира, то ли промышленника. Леля точно уже и не помнила. Когда девушке исполнилось шестнадцать лет и ее только-только стали вывозить в свет, на одном из первых же балов она встретила своего будущего мужа. Им оказался блиставший на местных самодеятельных вечерах поэт. Звали ее избранника Генрих Стаубер, и был он из обрусевших немцев. Вскоре в стихах Генриха образ поначалу абстрактной дамы сердца все больше и больше приобретал черты, подозрительно напоминавшие облик и характер Фаины. А характер у девушки уже в те годы был весьма решительный. Фаина смогла преодолеть сопротивление родителей, поначалу категорически отказавшихся даже принимать у себя новоявленного жениха. Однако их отношение к молодому человеку несколько изменилось, когда они узнали, что помимо бесполезного, на их взгляд, занятия стихосложением, он имеет и хорошую специальность инженера, причем инженера, уже успевшего себя хорошо зарекомендовать и даже довольно известного в узких кругах специалистов. Короче, когда Фаине исполнилось семнадцать, свадьба состоялась.

Вскоре Генрих получил выгодный заказ в Петербурге, и молодые переехали из Вильнюса в столицу. Вот в это время Леля и поступила к ним в услужение. Как она рассказала, ее с самого начала поразило то, с каким теплом и нежностью в этом доме муж и жена относились друг к другу. Родители ласково называли Фаину на русский манер Фенечкой. Муж, несколько переделав домашнее имя, звал ее Феечкой. Тут Леля попыталась вспомнить, как тетя называла мужа, но память ее подвела.

– Вроде гения… но немного по-другому. Я помню, она еще говорила, что это поэт такой был, тоже из немцев…

– Может быть, Гейне?

– Точно, так и говорила: «мой Гейне».

– Ну да, его ведь тоже звали Генрих. Генрих Гейне.

Леля рассказала, что в своей петербургской квартире Фаина с мужем устраивали поэтические вечера, на которые приходили начинающие и уже известные поэты. Одного из них, чьи отнюдь не барские повадки ей были не по душе, она много лет спустя узнала в памятнике, стоявшем на площади, носившей его имя.

– А еще в конце мая они устраивали вечера, которые называли ландышевыми, – добавила Леля. – Генрих накупал корзины ландышей, и гости обязательно приносили букетики. Танцевали, стихи опять же читали до поздней ночи. А в последний вечер выбирали королеву ландышей.

– Ах вот почему тетя в саду насадила ландыши… А я еще удивлялась, чего это она их так любит.

– Да, это Генрих ее к ним пристрастил. Он их просто обожал. Эту вот вазу, с ландышем, что ты выбрала, он ей подарил в первый год замужества. Вроде из Германии привез, специально на каком-то заводе ему сделали.

– Наверно, это мозельский хрусталь, – спросила Ольга.

– Не знаю, может быть, Генрих в Германию накануне войны к родственникам ездил, – ответила Леля и продолжила свой рассказ.

Фаина и ее муж взяли Лелю в прислуги из сиротского приюта, находившегося неподалеку от их дома. Приют отдали под госпиталь. Малышей пристроили в другие детские дома, а тем, кто постарше, постарались подыскать работу. Леля искренне привязалась к своей хозяйке, которая, зная о ее сиротском детстве, делала все, чтобы отогреть девушку. А скоро их отношения с Фаиной, с которой они были к тому же почти ровесницы, стали дружескими.

Вскоре у Фаины родилась девочка. В это время уже шла Первая мировая война, а вскоре разразилась и революция. Родители умоляли Фаину вернуться в Литву, переждать непонятные времена. Но она отказалась, не хотела бросать мужа.

После Брестского мира, когда Литва оказалась по ту сторону баррикад, связь с родителями стала эпизодической. Они все пытались уговорить Фаину перебраться к ним. Родители писали о своих планах переехать на житье в Германию, где у них были родственники. Там же отец Фаины всегда держал капитал.

В силу своего немецкого происхождения муж Фаины уже давно попал в разряд подозрительных элементов и вскоре потерял работу. Он тоже решил бежать с женой к ее родителям. Начались приготовления, требовавшие денег, времени, предосторожностей и мобилизации всех связей. Подготовка к отъезду заняла больше времени, чем процесс неминуемого перехода мужа из разряда подозрительных элементов в категорию пособников немецкого империализма. Он был арестован и исчез навсегда. По словам Лели, тетя, без толку обивавшая больше года пороги всех возможных и невозможных советских учреждений, так и не смогла ничего узнать о его судьбе. Фаина осталась одна, без средств к существованию, с ребенком на руках. В ее большую квартиру подселили еще четыре семьи. Ей досталась маленькая комнатушка, в которой раньше жила прислуга. Жизнь с новыми соседями, третировавшими «буржуйку» изо всех своих молодых пролетарских сил, стала такой невыносимой, что она решила уехать в Москву. Там, как ей казалось, будет легче найти работу и затеряться. Фаина слышала, что иногда вслед за мужем, разоблаченным в качестве врага народа и сгинувшим неизвестно куда, может последовать и жена. В Москве ее на первых порах приютила подруга, одна из немногих оставшихся у нее еще из прошлой жизни.

Вот тут она и встретила молодого рабочего – Дмитрия, который отправился на Сухаревский рынок присмотреть себе пальтецо к зиме, а Фаина пришла продать пальто мужа. Дмитрию приглянулся не столько товар, сколько девушка, его продававшая. Чтобы иметь возможность с ней встретиться, он в первый и, как полушутя-полусерьезно говорила потом тетя, в последний раз в жизни проявил находчивость – предложил купить еще кое-что из вещей. Они договорились о встрече на следующий день дома у Фаины. Заняв денег у родственников, Дмитрий несколько раз наведывался к приглянувшейся девушке и постепенно сумел завоевать ее доверие и если не сердце, то руку.

Так начался процесс превращения Фаины Стаубер в Нину Анисимову. Правда, несмотря на любовь Димитрия, как Фаина величала его немного на старый лад, жизнь тети и после замужества трудно назвать счастливой. Маленькая дочка вскоре умерла от скарлатины. О судьбе первого муже она так ничего и не смогла узнать. Родители совсем пропали из виду, да Фаина и не осмеливалась их искать. Детей у них с дядей Димой почему-то не было…

Выслушав Лелю, Ольга подумала: какая печальная и в то же время типичная для того времени история. И кто знает, как сложилась бы жизнь тети, не случись ее встречи с дядей Димой. Скорее всего, трагический сценарий был бы предопределен. Если не первая, то какая-нибудь следующая волна репрессий подхватила бы ее и унесла, как минимум, далеко-далеко от Москвы. Думала ли тетя, что, выходя за Дмитрия, она тем самым спасает себе жизнь? Или просто страшно было оставаться одной? А может, он ей действительно приглянулся?

Ольга не сомневалась: тетя Нина никогда не пожалела о том, что сделала этот шаг. Не так уж много на свете мужей, которые и в старости с такой любовью смотрят на свою жену. И все же, способна ли любовь одного заполнить отсутствие ее у другого? Наверное, нет. Иначе не были бы так редки тетины улыбки.

А с фотографии на Ольгу смотрела девушка, которой хотелось не только улыбаться, но и смеяться. Скорее всего, она и рассмеялась. Уже после того, как фотограф сказал свою традиционную фразу: «Внимание, сейчас выпорхнет птичка!» и сверкнула белая магниевая молния. И этот так и не увиденный нами смех остался там, в прошлом. Он был предназначен тому, кто подарил ей ландыши.

И тут Ольга явственно услышала голос тети Нины.

– Устала я жить. Да и заждались меня там мои…

Вечер в Тоскане

То адский ветер, отдыха не зная,

Мчит сонмы душ среди окрестной мглы

И мучит их, крутя и истязая.

Когда они стремятся вдоль скалы,

Взлетают крики, жалобы и пени,

На господа ужасные хулы.

И я узнал, что это круг мучений

Для тех, кого земная плоть звала,

Кто предал разум власти вожделений.

Данте Алигьери. Божественная комедия.

Ад, песнь пятая

– Боже мой! Куда мы попали? И холод какой, я здесь замерзну! – Оксана беспомощно оглянулась на мужа.

– Говорил тебе, оденься потеплее!

– Но Антонио сказал, что мы едем на виллу к преподавателю игры на флейте. Кто же знал, что вместо этого окажемся на развалинах в духе Пиранезе!

Оксана с мужем проводила летний отпуск у друзей в Тоскане. Они приезжали сюда уже четвертое лето подряд. Правда, этой весной они твердо решили поехать куда-нибудь в другое место, но Антонио, их итальянский приятель, узнав об этом, так расстроился и так усиленно уговаривал не изменять традиции, что они не смогли ему отказать.

Много лет назад Антонио купил недалеко от Лукки, на холмах, большой участок земли, на котором стояло несколько полуразрушенных сооружений. Восстановление зданий, оказавшихся частью монастыря, потребовало многих лет, огромных усилий и немалых денег. Но результатом стала великолепная усадьба в типично тосканском стиле, выдержанная в красно-охристых тонах. Дом стоял на холме. Внизу в долине, затянутая легкой серо-голубой дымкой, столь типичной для тосканских пейзажей, угадывалась Лукка. По вечерам она уже не просто угадывалась, а манила сотнями разноцветных огоньков, которые ближе к ночи сливались с мощными всполохами закатного разноцветия.

Оксане казалось, что она не только в другой стране, но и в другой эпохе. Этому способствовала прежде всего внешность владельца поместья. Высокий, крупный, величественный, с гордо посаженной головой, полный сознания собственного достоинства, но без тени снобизма или тщеславия, Антонио прекрасно вписался бы в любую фреску Доменико Бигорди по прозвищу Гирландайо. Тем более, как и большинство персонажей Гирландайо, он был выходцем из аристократического рода. Его жена Бингул, турчанка по происхождению, была интересна той восточной, немного грубоватой красотой, которая, к сожалению, так быстро увядает. На первый взгляд в этой паре доминировал Антонио. Но после первого же вечера, проведенного в их обществе, Оксане стало ясно, что движущей силой в этой семье является Бингул. В ней чувствовалась энергия, внутренняя сила, уверенность, и вы неизбежно подпадали под обаяние ее личности.

Утренний завтрак в саду за длинным столом под тенью столетних оливковых деревьев плавно переходил в обед. Расходились для недолгого послеобеденного сна и плавания в бассейне. Ужин, начинавшийся около восьми, мог с легкостью закончиться далеко за полночь, когда все возможные и невозможные звезды и созвездия, казалось, специально высыпали на низко подвешенное небо, чтобы доставить хозяевам и гостям помимо гастрономического еще и эстетическое наслаждение. За столом гости не только услаждали свои желудки, что в Италии не так уж и сложно, но и удовлетворяли свои потребности в интеллектуальных беседах. А это по нашим временам уже большая редкость. И здесь пальма первенства принадлежала Бингул, а не Антонио. Именно она каждый раз, когда беседа уже замирала и гости начинали переглядываться, не зная, удобно ли еще немного просто так посидеть, наслаждаясь этим чудным тосканским вечером, или пора уходить, Бингул подбрасывала очередную тему для обсуждения, как умелый истопник подбрасывает полено в топку именно тогда, когда огонь затухает.

Однако в организации развлечений не было равных Антонио. Он постоянно придумывал, куда еще надо свозить гостей, что стоит им показать. И теперь Оксана проклинала именно Антонио, принявшего приглашение флейтиста.

– Нет, это невозможно! – Оксана пыталась пройти вглубь двора по выложенной из битого кирпича и камней узенькой дорожке. – Ты посмотри, здесь везде грязь.

– Ты как цапля на грядках! – рассмеялся Николай.

В своих белых брюках, легкой шелковой блузке и белых босоножках на каблуках она и впрямь выглядела здесь нелепо.

– Где это ты видел цаплю, разгуливающую по грядкам? И откуда здесь взялись грядки? Кроме развороченной земли и бурьяна я ничего не вижу! – Оксана оставила попытку прогуляться и вернулась к дому.

– Да, неплохое место для сторожевой башни, но вот поселиться здесь я бы ни за что не согласился, – Николай с сомнением огляделся по сторонам. – Странно, Винченцо сказал, что они давно здесь живут, а выглядит все как в разгар стройки.

Винченцо – тот самый преподаватель музыки, к которому они и приехали в гости, – встретил их на заправочной станции, куда они больше часа добирались от поместья Антонио. Потом они долго петляли за ним по дороге, забираясь все круче и круче в горы. Наконец, возле какой-то деревянной хибары Винченцо остановился. Он заявил, что Антонио должен оставить свое громоздкое «Вольво» тут, а дальше они поедут на его машине, лучше приспособленной к езде по горной дороге. Увидев недоумевающие взгляды своих гостей, он объяснил, что дорога такая крутая и разбитая, что иначе нельзя. Первыми в машину Винченцо усадили Оксану и Николая, а Антонио и Бингул остались ждать второй ездки. Уже на первых метрах Оксане стало ясно, что Винченцо не преувеличивал опасность передвижения по данной местности. Честно говоря, ей вообще не верилось, что она доедет живой и невредимой. Дорога взбиралась все круче и круче, порой подъем шел под углом в сорок пять градусов, а то и больше. Камни, которыми она была кое-где выложена, создавали скорее проблемы, чем помогали. Машину трясло и раскачивало из стороны в сторону. Подскочив в очередной раз на особенно крупном булыжнике, машина угрожающе наклонялась на бок. Когда они нависали над обрывом, Оксана, вцепившись руками в сиденье, молилась всем богам – христианским и языческим, – чтобы и на сей раз пронесло, миновало…

А Винченцо как ни в чем не бывало крутил баранку, с усмешкой поглядывал на Оксану и с юмором повествовал о том, куда они едут.

Дед Винченцо жил в деревне, расположенной в долине, но много лет назад он, большой оригинал, купил участок земли на высокой горе. Вся деревня над ним потешалась. Там стояла давно разрушенная и никому теперь не нужная дозорная башня, построенная бог знает в каком веке. С тех пор гора вся заросла деревьями, но когда-то никакого леса здесь не было, и вид с вершины открывался на всю долину. Сам дед так никогда и не поселился на горе, но завещал участок детям.

Оксана от страха плохо воспринимала то, что рассказывал Винченцо, но, услышав, что вилла профессора на самом деле сторожевая башня, поняла, что даже если они и доберутся живыми до места назначения, их испытания на этом не кончатся. И оказалась права.

– Господи, и чего было тащиться в этакую даль на ужин! – продолжала возмущаться Оксана. – И все Антонио! У него просто шило в одном месте! Это не я, это моя бабушка так говорила, – отмахнулась она от осуждающего взгляда мужа.

– Не ворчи, тебе это не идет. Антонио в лепешку расшибается, чтобы тебя ублажить, а ты недовольна. Мне кажется, он к тебе неравнодушен.

– Когда кажется, креститься надо!

– Я так понимаю, это тоже из репертуара твоей бабушки, – усмехнулся Николай.

– Ну и что? А про Антонио – ты сморозил глупость. Он – монумент. А монументы не влюбляются. Разве что в себя! И с чего это тебе такое в голову пришло?

– Во время пикника он от тебя просто не отходил.

– Ерунда! Просто он видел, что я неловко себя чувствую среди этой разодетой публики, вот и не оставлял одну. – Оксана попыталась закутаться в легкую шаль, которая не столько согревала, сколько дополняла ансамбль. – С этими итальянцами никогда не знаешь, чего ожидать, Когда приглашают на ужин, завозят в какое-то разбойничье логово, а зовут на пикник – оказываешься на светском рауте.

Несколько дней назад Антонио повез их к знакомым на агротуристическую ферму. По его словам, там должен был состояться пикник по поводу выхода в свет мемуаров одного из членов семейства. Оксана и Николай оделись по-спортивному: джинсы, легкие свитера. Пикник, да еще ближе к вечеру – какая еще может быть одежда? Тот факт, что Антонио вырядился в белые брюки и блейзер, их не смутил: даже к завтраку тот являлся в накрахмаленной до полотняной твердости рубахе, а к ужину каждый раз облачался в новый пиджак. Единственная вольность, которую он себе позволял, находясь на природе, это отсутствие галстука. Бингул неважно себя чувствовала и осталась дома. Втроем они с трудом влезли в крошечный Fiat Uno. Эту машину Антонио специально держал для поездки по местным узеньким дорожкам, петлявшим по тосканским холмам. Вскоре въехали на большой участок выравненной земли, использовавшийся как парковка. Со всех сторон на эту импровизированную стоянку съезжались такие же малюсенькие мини куперы, форды фиесты, митсубиси кольт, тойоты ярис… и прочая автомобильная мелочь. Из них, кряхтя, вылезали… дамы, если не в кринолинах, то, во всяком случае, в вечерних туалетах, а порой даже в шляпах. И мужчины – в костюмах или, как минимум, по примеру Антонио, в блейзерах. Оксана накинулась на Антонио: как он не предупредил их о том, что здесь планируется светский раут? Но тот лишь беспомощно развел руками. «Если бы Бингул поехала, – подумала Оксана, – то она непременно позвонила бы и уточнила, что за мероприятие планируется».

– Ничего страшного, – успокоил Антонио Оксану. – Я объясню, что вы приехали в гости налегке и не захватили вечерних туалетов.

Оказалось, что ферма была лишь частью огромного поместья, принадлежавшего пригласившему их семейству. Нынешняя владелица, восьмидесятипятилетняя графиня, написала мемуары. По этому поводу и был устроен званый вечер. Сначала скрюченная на один бок, но еще весьма бодренькая старушка долго и прочувствованно читала отрывки из своих мемуаров. Оксана и Николай, не понимавшие по-итальянски, пытались изображать внимание и, как и все другие гости, умиление. Правда, это продолжалось недолго. Умиления сменилось напряжением, недоумением, на некоторых лицах можно было прочесть даже негодование. Антонио объяснил, что, повествуя о приходе к власти в Италии Муссолини, бравая графиня обвинила своих современников-аристократов предвоенного периода в трусости и непротивлении фашизму. Досталось в ее мемуарах и королю Виктору Эммануилу, потворствовавшему дуче. Несколько человек встали и покинули зал.

– В мемуарах упоминаются имена их родственников. Да и факты очень и очень нелицеприятные. Да, эта дама всегда была с норовом! – так прокомментировал Антонио эту демонстрацию.

Компенсацией за страдания, которые оставшиеся гости мужественно переносили еще в течение двух часов, послужил ужин, устроенный на лужайке перед домом, откуда открывался чарующий вид. К счастью, в начале сентября темнеет уже довольно рано, и Оксана, более не смущаясь своим не подходящим к событию видом, смогла полностью насладиться тем грандиозным пиршеством, которое в приглашении скромно именовалось пикником.

Обедневшее семейство графини делало все, пытаясь заработать деньги на содержание поместья. Начали с выпуска собственного оливкового масла. Этого оказалось недостаточно. Тогда занялись разведением особого сорта кабанчиков, из которых делались сосиски, колбасы и ветчины. Вот этот вид бизнеса особенно удался аристократическому семейству. Их сырокопченые и копченые изделия гремели на всю Италию.

Столы ломились от обилия еды. Был тот редкий случай, когда количество не уступало качеству. Ветчина слезилась, вкус колбасы не поддавался описанию, сыры не уступали по качеству колбасам. Едва тарелки опустошались, как тут же подносились новые. Запивалось все это прекрасным вином, на бутылках которого красовался графский герб. Разговоры велись необременительные. Без особого энтузиазма перемывали косточки Берлускони. Сколько можно? За долгие годы пребывания непотопляемого Берлускайзера это занятие уже поднадоело. Зато беседа заметно оживлялась, когда речь заходила об этих непонятных и зачастую не очень симпатичных русских, скупавших все что можно и нельзя в окрестностях Форте-деи-Марми. Платя непомерные деньги за самую завалящую виллу в Тоскане, они вытесняли обедневшую итальянскую аристократию с ее исконных территорий.

Когда несколько дней спустя после этого «пикника» Антонио сказал о приглашении на концерт к знакомому профессору игры на флейте, Оксана решила хотя бы на этот раз не ударить в грязь лицом. Надела парадный туалет, накрасилась, причесалась, одним словом, навела марафет. И, как оказалось, опять невпопад.

– А вон, наконец, и Бингул с Антонио везут, – радостно сообщил Николай.

– Слава богу, а то я уже окончательно закоченела.

Во двор въехала машина, из нее вышли Бингул и Антонио. В этот момент откуда-то сверху раздался грозный лай.

– Какое здесь эхо. Лает собака, а кажется, что две, – Оксана в растерянности огляделась по сторонам.

И тут она увидела как по металлической лестнице, опоясывавшей башню, вниз несется огромный лохматый пес. А за ним – второй. «Значит не эхо!» – успела подумать Оксана, и тут один из псов, подскочив к ней, подпрыгнул и уперся лапами в плечи. Оксана, и так с трудом балансировавшая на камнях, которыми была выложена дорожка, потеряла равновесие и, охнув, довольно неизящно плюхнулась на землю.

Какой-то парень, прибежавший из глубины сада, видимо, на шум, подскочил к собаке, оттянул ее за ошейник. Он что-то сердито выговорил псу по-итальянски, а потом обратился к Оксане на неплохом французском.

– Вы не бойтесь, Моцарт еще молодой, глупый, – молодой человек помог ей подняться. – Вот Верди, его папаша, сейчас задаст ему трепку.

И действительно, второй пес, гораздо более устрашающего вида, чем первый, подскочил к виновнику, носившему столь знаменитое имя, и гавкнул на него для острастки.

– Спасибо, все в порядке, – Оксана оглянулась на парня, все еще державшего ее за локоть, как будто она опять могла упасть. – Вас как зовут?

– Серджио, – парень улыбнулся, и Оксана подумала, что где-то она уже видела эту улыбку, больше похожую на ухмылку.

– А я Оксана. Вы брат Винченцо?

Оксана вспомнила фразу Винченцо о том, что у него два брата и дом принадлежит им троим.

– Нет, я ему помогаю, – Серджио ответил как-то неопределенно.

Оксана хотела расспросить его о том, что он здесь делает более подробно, но в это время во дворе появилось еще одно действующее лицо. Все по той же металлической лестнице спустилась пожилая женщина, одетая, как типичная итальянская крестьянка, во все черное. Да и черты лица не оставляли сомнения в ее происхождении. Она подошла к Оксане, пытавшейся очистить прилипшую к белым брюкам грязь.

– Добрый вечер. Меня зовут Паола. А вы, как я догадываюсь, русская, которая гостит у друзей моего сына. Умоляю вас, не надо, не трогайте, потом высохнет, и мы отчистим ваш туалет, – все это она произнесла на совершенно чистом английском языке. – Так как вас зовут?

– Здравствуйте, Оксана, – она был так удивлена, что даже не смогла этого скрыть.

Очень правильная английская речь, раздавшаяся из уст женщины с внешностью типичной итальянской крестьянки, поразила ее не меньше, чем все то, что она до этого увидела. «В этом месте все шиворот-навыворот. Развалины вместо виллы, собаки с именами композиторов, крестьянки, объясняющиеся как английские аристократки», – подумала она про себя.

А женщина, явно довольная произведенным впечатлением, повернулась к Бингул.

– Добро пожаловать в наш дом. Извините, у нас тут еще продолжаются некоторые работы, не все закончено, но гостям мы чрезвычайно рады.

– Продолжаются уже лет двадцать, – со смехом подхватил вышедший из дома крепкий приземистый мужчина, очень похожий на Паолу. – Не закончены и не закончатся никогда. По крайней мере, при моей жизни. Пока этот бездельник заработает деньги, я уже помру. Сiao! – поприветствовал он Антонио и Бингул, явно знавших его. Потом повернулся к Оксане. – Стефано, брат Винченцо. А бездельник, из-за которого эти развалины все никак не могут приобрести подобающей вид, это наш младший брат, Карло. А вот и он идет.

Из дома вышел еще один мужчина помоложе. За ним потянулись какие-то женщины, подростки, дети. Процессию замыкали три кошки, проследовавшие неспешно, с ленцой, не обращая никакого внимания на двух огромных псов, примостившихся у порога. Впрочем, и псы отвечали им таким же равнодушием, если не презрением.

Оксана только успевала пожимать руки, обмениваться поцелуями, кивать головой, представляться и пытаться запомнить имена многочисленных жителей этих развалин, оказавшихся столь вместительными. Но это ей плохо удавалось. Единственные имена, которые засели в голове, имели отношение к четвероногим поселенцам. Да и то лишь в силу их неординарности. Она решила держаться ближе к Антонио, который многих тут знал. Найти его было нетрудно, он возвышался над всеми и его красивый теплый баритон перекрывал остальные голоса.

Оксана направилась в его сторону, но тут почувствовала, как кто-то дотронулся до ее плеча.

– Пойдемте, я покажу вам кое-что интересное, – обернувшись, она увидела Серджио.

Оксана с сомнением посмотрела на свои босоножки.

– Подождите, я сейчас, – проследив за ее взглядом, добавил парень.

Он исчез, но через несколько минут вернулся с парой чьих-то разношенных башмаков, отдаленно напоминавших добрые старые калоши. Даже не спросив, согласна ли Оксана обуть выглядевшую более чем непритязательно обувь, нагнулся, расстегнул застежку сначала на одной ее босоножке, потом на другой, встал, давая понять, что свои функции он закончил, и выжидающе посмотрел на нее. Оксана хотела было отказаться от непонятной затеи или хотя бы спросить, куда он собирается ее вести, но вместо этого безропотно сняла свои босоножки и засунула ноги в принесенные «калоши». Серджио повернулся и пошел вглубь сада, а она, шаркая, поплелась вслед за ним, удивляясь, почему не отказалась, и злясь на себя за это.

Они прошли метров пятьдесят, и за разросшимися кустами Оксана увидела еще какие-то развалины. Оказалось, это была часовня, построенная тогда же, когда и сторожевая башня. В отличие от самой башни, которую кое-как залатали и тем самым лишили ее первозданной романтичности, часовня была не изуродована неумелыми руками. Собственно о том, что это была часовня, мало что говорило. Разве что небольшие размеры и овальная форма одной из стен, где, по-видимому, находился алтарь. Потолок давно рухнул, от передней стены осталось лишь основание, на котором кое-где росли небольшие деревья. Сквозь груды битого кирпича пробивался кустарник. Но если вид башни, заделанной кусками картона, досок и разнокалиберных камней, производил впечатление угнетающее и отталкивающее, то часовней можно было любоваться как произведением человеческих рук пополам с природой. Как правило, сотрудничество в таких пропорциях им удается. Оксана любовалась замысловатым переплетением камней, цветов, травы, растений.

– Оксана! – донесся со стороны дома голос Антонио.

– Я хотел, чтобы вы увидели это. Надо было подправить вам настроение.

Сказав это, Серджио улыбнулся. И опять его улыбка, похожая на ухмылку, отозвалась в душе Оксаны каким-то ускользавшим воспоминанием.

– Надо идти, – он посмотрел на нее чуть исподлобья, и в его лице промелькнуло что-то волчье.

Этого взгляда, снизу вверх из-под резко очерченных густых черных бровей, приложившегося к ухмылке-оскалу, оказалось достаточно, чтобы она поняла, кого он ей напоминает. Чуть раскосые большие миндалевидные глаза. И еще эти длиннющие черные ресницы. Небольшой рост, коренастость, неуклюжесть, резкость движений, уверенность, даже властность, сквозившая в манере держать себя. Да он не просто его напоминает, он вылитый Володя! Оксане показалось, что она перенеслась на двадцать пять лет назад в свои восемнадцать неполных лет. Боже мой, как же это может быть?!

– Что-то не так? – подошедший к ним Антонио внимательно посмотрел на нее.

– Нет-нет, все в порядке, – Оксана постаралась придать своему лицу непринужденное выражение.

На площадке перед домом собралось человек двадцать взрослых и детей всех возрастов. Небольшая толпа выглядела весьма колоритно. Было шумно, все разговаривали, кто-то смеялся, где-то плакал ребенок, из открытой двери дома доносилась музыка. Между людьми, задевая их бурно виляющими хвостами и обдавая запахом, состоявшим из странной смеси прелого сена и подгнившего мяса, сновали Моцарт и Верди. А у входа в дом наподобие сфинксов возлегали кошки. Все это уже напоминало не разбойничий приют, а скорее привал цыганского табора.

– Вы знаете, как они обозвали кошек? Угадайте! – к ним подошел Николай.

– Раз собаки у них носят имена композиторов, наверное, и кошки тоже, – предположила Оксана.

– Логично, но не угадала. Тут два кота и одна кошка. Их кличут Альт, Гобой, Флейта.

– Странно для преподавателя музыки. Ну ладно, кошачьи имена еще ничего. А вот собакам дать имена композиторов. Это уже отдает плохим вкусом.

– Все местная живность принадлежит не Винченцо, а младшему брату, Карло, – пояснил Антонио. – Как я понял, они не очень ладят. Наверное, Карло это сделал специально, чтобы насолить старшему.

– Да, оригинальное семейство. Я не удивлюсь, если внутри дома нас ждут еще сюрпризы, – пожала плечами Оксана. – Или мы так и будем здесь стоять весь вечер?

– Пойду, потороплю, – Антонио развел руками. – Представляете, после ужина мы приглашены на концерт. Здесь неподалеку, в долине. Там в городе музыкальная школа для взрослых. Наш Винченцо выступает и его ученики. Концерт начинается в восемь.

Оксана и Николай одновременно взглянули на часы. Было уже семь часов.

– Какой тогда ужин? Нам уже надо выезжать! – Николай с недоумением посмотрел на Антонио. Но тот только пожал плечами.

В этот момент дверь дома, наконец, открылась, оттуда выглянула еще одна женщина и пригласила всех заходить. Оксана была права: их действительно ждал сюрприз, но на сей раз приятный. Она ожидала увидеть внутри такой же разгром и неухоженность, как и снаружи. А увидела очень большую комнату, отделанную просто, но с большим вкусом. На первом этаже располагались апартаменты старшего брата, Винченцо. Его жена, Джулия, с гордостью провела их по своим владениям. Помимо большой гостиной имелись две спальни, две ванные комнаты и небольшая, но очень современная кухня.

В гостиной был накрыт огромный стол. Первыми усадили гостей, а вслед за ними за столом разместились и все взрослые. Детям накрыли стол на кухне. Прямо напротив Оксаны сел средний брат, Стефано. Оказалось, что именно Стефано винодел. Он вместе с Антонио пытался наладить выпуск вина, используя виноград, выращиваемый на их землях.

Оксана начала расспрашивать Стефано о его винодельческом хозяйстве, но он отвечал односложно, и чаще всего на ее вопросы отвечал Серджио, сидевший рядом с ней. Вскоре Стефано принялся обсуждать что-то с Антонио, и она продолжила беседу с Серджио. Он со знанием дела и интересно рассказывал о вещах, которые до этого казались ей техническими. Оксана узнала, что молодой человек учится на винодела, а летом, во время каникул, работает в винодельческих хозяйствах, пытаясь набраться опыта. Несколько лет он ездил во Францию, отсюда и его приличное знание французского, но последние два года каждое лето нанимается к Стефано. Ему нравится то, что здесь создается новая марка вина, и он может участвовать в ее создании с самого начала.