Текст книги "Рассказы озера Леман"

Каждый раз, прежде чем ехать навещать Сашу, она звонила и спрашивала, будет ли ему это приятно. И каждый раз слышала одно и то же. «Конечно, приезжай, буду рад». Первое время это ее успокаивало, но вскоре такой ответ перестал удовлетворять. А нужно ли ему видеть ее? Любит ли он ее по-прежнему? Но она боялась задавать эти вопросы. Человек еще только оправляется после такой серьезной операции, а тут она со своими эмоциями. Должна быть счастлива – любимый жив, она видит его – все остальное не имеет значения. Но в душе поселился страх, и порой казалось: она и не спрашивает ни о чем Сашу, боясь услышать то, о чем уже догадывается.

Они разговаривали, гуляли в маленьком садике, засаженном чахлым кустарником. Саша чувствовал себя все лучше. И оставался все таким же молчаливым и сдержанным. От него просто веяло холодом безразличия. Когда, уезжая, Алена целовала его в щеку, ей казалось, что она целует совершенно постороннего мужчину. Даже запах был чужой, не Сашин.

Однажды Алена задержалась на работе дольше обычного. Она не собиралась в этот день ехать в клинику. Но по дороге домой ее вдруг охватила такая тоска по нему, что она резко повернула в сторону выезда из города. Когда она поднялась в гору, начало темнеть. «Ничего, – подумала Алена, – быстренько навещу его и успею спуститься до наступления ночи. Сейчас лето, темнеет поздно». В этот вечер все вокруг выглядело каким-то таинственным и немного пугающим. Здание клиники, сложенное из почерневшего от времени камня, вечером казалось мрачнее обычного. В сгущающихся сумерках его остроконечный силуэт воспринимался как одна из горных вершин – основной элемент пейзажа на этой высоте. Облака, утром вершившие свой путь где-то там, высоко-высоко, к вечеру спустились ниже и устроились около замерших в вечном сне вершин, тоже готовясь к ночевке. Одно большущее облако, видно, по ошибке прилепилось к замку. Алена не шла к зданию, а продиралась сквозь густой туман.

«Надо было позвонить Саше и предупредить о приезде. Тогда он, как обычно, встретил бы меня. И было бы не так страшно».

Увидев, что в окне его комнаты горит свет, Алена ускорила шаги и через пару минут уже входила в пустынное в этот вечерний час здание. «Сейчас увижу его и сразу успокоюсь», – подумала она, постучав в дверь его комнаты. Не услышав ответа, вошла. Саша сидел на кровати, повернувшись к ней спиной. Она окликнула его, но он не ответил и не повернулся. Тогда она сама, обогнув кровать, подошла к нему с другой стороны. Саша медленно поднял голову… Алена в ужасе отшатнулась. На нее смотрел совершенно незнакомый человек. Вернее, черты лица у мужчины, сидящего на кровати, были Сашины, но какие-то искореженные, и это делало лицо чужим. Присмотревшись, Алена поняла, что перед ней не лицо, а маска. Подойдя еще ближе, Алена убедилась – да, здесь сидит кто-то, надевший маску. Даже толком не успевший натянуть ее как следует. Местами искусственная кожа отходила от лица, топорщилась. А из двух отверстий, проделанных в маске, на нее смотрели два пылающих, налившихся от ненависти кровью чужих глаза.

– Где Саша? – только и сумела пролепетать Алена.

– Ты почему не позвонила? Зачем пришла без спроса? – спросил ее человек Сашиным голосом. – Я же просил, чтобы ты всегда звонила!

Человек начал изо всех сил давить на прикрепленную над его кроватью кнопку вызова врача. Раздался неприятный, режущий ухо звук. И тут Алена заметила над кнопкой звонка прибитое большим гвоздем пульсирующее кровоточащее сердце. Ей даже показалось, что звук исходит именно оттуда, из сердца. Она закрыла глаза и закричала от ужаса, а звонок звонил все громче и громче.

«Боже мой, да это же был сон!» – со вздохом облегчения внезапно поняла Алена, когда с трудом заставила себя открыть глаза. Она лежала дома, на диване. Но звонок действительно звонил. Это был телефон. Пока Алена разбиралась в своих ощущениях, аппарат умолк. «Кто же может звонить ночью?» – подумала Алена. Но, посмотрев на часы, с удивлением обнаружила, что на дворе уже давно не ночь, а разгар дня. Стрелка приближалась к двенадцати. В комнате было темно, перед тем, как прилечь, она плотно задернула шторы. Алена стала вспоминать свой недавний сон.

«Неужели это тот самый случай, когда сон в руку? – подумала она. – Наверное, все произойдет так, как предсказывала Татьяна. Это конец наших отношений».

Алене стало опять страшно. На сей раз наяву. В это время телефон опять зазвонил.

«Подходить или нет? Вдруг это опять та женщина!»

Алена вспомнила вчерашний, такой неприятный, разговор. Но телефон звонил все настойчивее и настойчивее. Алена взяла трубку.

– Привет, – голос был такой до боли знакомый и родной, что у нее спазмом сжало горло, и она не смогла ничего ответить. – Это я…

– Господи! Саша! Ты? Откуда? – глупые, нелепые вопросы сами срывались с языка, позволяя прийти в себя и хоть немного успокоиться.

– Из госпиталя, из реанимации. Ты не удивляйся, голос у меня странный из-за специальной маски. Это чтобы дышать было легче…

– Сашенька, милый, я сразу тебя узнала, просто растерялась, не ожидала. Я знаю, тебя только ночью закончили оперировать. Как ты? Как себя чувствуешь?

– Да все нормально. Врач смотрел, сказал, все прошло хорошо. Буду теперь до ста лет жить…

– Разве тебе можно говорить? У тебя есть телефон? Тебе можно звонить?

– Да нет, это я уговорил медсестру. Очень захотелось услышать твой голос…

– Боже мой, мне так хочется тебя увидеть. Ты не знаешь, когда можно будет тебя навестить?

– Приезжай сейчас… Если, конечно, можешь…

– Сейчас? В реанимацию? Меня пустят? – у Алены опять перехватило горло, на сей раз от радости.

– Конечно. Скажи, моя сестра. Я предупрежу… Только не спеши, спокойно езжай, я никуда не денусь. Буду ждать тебя. Я очень хочу тебя видеть.

Алена ехала по тому же маршруту, что и вчера, когда узнала о предстоящей операции. Но общим между вчерашним и сегодняшним днем был лишь мелькавший за окном машины пейзаж. Все остальное было другим. А главное, иным было ее состояние. Меньше чем двадцать четыре часа назад, когда она ехала в больницу, ее захлестывали тревога и отчаяние. А сегодня, после разговора с Сашей, она не абстрактно, а всем своим существом понимала справедливость выражения «от счастья выросли крылья». Казалось, она может сейчас взмахнуть этими невидимыми крыльями и полететь. Алена была уверена: все самое страшное позади. И очень удивилась, если бы узнала, что все основные испытания еще только начинаются и сон, приснившийся в ночь после операции, будет вновь и вновь преследовать ее.

Ей многое еще предстоит. Увидеть любимого больным и немощным и быть не в силах ничем помочь. Пережить затяжную депрессию, навалившуюся на него, как назло, тогда, когда основная опасность останется позади. Почувствовать, как Саша замыкается в себе, в своей болезни, как ему становится не до любви…

И еще ей предстоит очень нескоро, всей кожей ощутить: вот оно, наконец, дождалась! Пусть медленное и очень болезненное, но началось его возвращение к жизни, к радости, к счастью. А значит, и к ней, к Алене.

Но все это будет потом. А пока по улицам города, нарушая правила движения, несется машина, за рулем которой сидит самая счастливая женщина на свете.

Праздник музыки

Есть только два способа прожить жизнь. Первый – будто чудес не существует. Второй – будто кругом одни чудеса.

Альберт Эйнштейн

Этого молодого человека я увидела на празднике музыки в Женеве. Его облик не просто привлек внимание, но поразил и отпечатался там, где хранятся зрительные образы, время от времени всплывающие в памяти.

В ту пятницу после работы мы с Марчеллой отправились пешком в центр города. Женеву было не узнать. На улицах полно народа. И народа необычного – не спешащего куда-то с озабоченным видом, а неспешно фланирующего и, что уж совсем странно, веселого, улыбающегося. Сам же город в эти июньские дни был отдан во власть музыки: в парке О-Вив розы послушно встряхивали головками в ритме хип-хопа; платаны на эспланаде Сен-Антуан вздрагивали от гулкого ритмичного барабанного боя очередной этно-группы; а статуи отцов Реформации с ужасом взирали на красочную толпу, расположившуюся прямо у их ног в парке Бастионов послушать джаз.

В старом городе царила классическая музыка. Во дворике мэрии, одном из самых уютных уголков старой Женевы, мы с Марчеллой послушали порхающего, невесомого, как будто сотканного из воздуха, Моцарта. Потом для контраста отправились в собор Святого Петра, где, казалось, наперекор холодному и удивительно безликому интерьеру здания, звучал полный трагизма и страсти Бах.

Город становился все уютнее и обретал необычные для него романтические очертания. Отчасти это объяснялось тем, что он освещался уже не ярким, жгучим утренним солнцем, которое порой заставляет все вокруг выглядеть беспощадно примитивным и убогим, а гораздо более доброжелательными вечерними лучами. Но главной причиной была, конечно, музыка. Она проникала даже сквозь стены соборов, церквей, залов и наполняла непривычными звуками улицы, переулки и площади. Благодаря ей все вокруг обретало какое-то новое очарование. Короче, сцена была подготовлена к появлению романтического героя. И он появился.

Не помню, кто первой увидел его: моя подруга или я. А может, мы увидели его одновременно.

– Посмотри туда. Видишь того молодого человека, – сказала Марчелла.

– Да, вижу.

– В белом.

– Да-да, в белом.

За столиком кафе, находившегося на небольшой площади, сидела компания молодежи. Вот к ним и подходил юноша, привлекший наше внимание. Чем? Всем. Лицом – отличавшимся утонченной красотой. Жестами – очень естественными и в то же время удивительно изысканными. Прической. Его слегка вьющиеся волосы темно-каштанового цвета ниспадали ниже плеч. Одеждой. На нем были белые брюки и длинная льняная рубаха, небрежно расстегнутая на груди, что выделяло его среди молодежи, одетой в основном в джинсы и майки.

Мы замерли на тротуаре, мешая прохожим.

– Ты как хочешь, а я не уйду отсюда, – более решительная Марчелла с вызовом посмотрела на меня. – Давай подойдем поближе.

Мне, как и подруге, очень хотелось как следует рассмотреть заинтересовавшего нас красавца. Но в то же время было неловко стоять вот так, посреди площади, и пялиться на совершенно незнакомого человека. Я нашла компромиссный вариант.

– Пойдем вон в то кафе, – я указала на столики другого заведения, находившегося на той же площади.

– Давай, – согласилась Марчелла, – тем более мы со Стефанией договорились встретиться. Она с друзьями отправилась слушать какую-то бразильскую группу. Я сейчас позвоню и скажу, что мы будем ждать ее здесь.

Мы уселись так, чтобы объект нашего наблюдения был хорошо виден, заказали кофе, надели темные очки и принялись созерцать. Созерцали мы довольно долго. Наконец, я не выдержала. Переполнявшие меня эмоции требовали выхода.

– Что скажешь?

– Рафаэль. Помнишь его автопортрет в Уффици?

– Нет, – возразила я. – Мне он больше напоминает короля Людвига.

– Людвига?

– Ну баварского короля. Хорош был необыкновенно! Его даже прозвали «сказочным королем».

– Ах да… Вспомнила. Пожалуй…

– Похож, похож. Ну просто копия. Людвиг, только не Баварский, а Женевский.

Тут я представила, как все это выглядит со стороны. Ситуация показалась мне по-настоящему нелепой: сидят две немолодые тетки и глазеют на незнакомого парня.

– Скоро на пенсию, а мы все на мужиков заглядываемся, – рассмеялась я.

– Ну и что здесь смешного? Вот моя тетя в свои семьдесят лет завела себе бойфренда и наслаждается жизнью!

– Послушай, – прервала я Марчеллу, – вон там случайно не твоя дочь идет?

– Да, Стефания, – и Марчелла помахала дочери рукой.

Стефания увидела нас. Когда она шла через площадь, один из молодых людей, сидевших за столиком вместе с нашим Людвигом Женевским, встал, подошел к ней, заговорил, а потом они оба присоединились к той кампании. У Марчеллы зазвонил мобильник.

– Хорошо, хорошо, я вижу. Мы тебя подождем, – ответила Марчелла.

– Там кто-то из ее приятелей… – сказала она, обращаясь уже ко мне. – Может, узнаем от Стефании что-нибудь об этом нашем незнакомце. Интересно, он ей понравится? На ее месте, я тут же влюбилась бы. Ну, а раз нам влюбляться поздно, давай хоть коллекцию составлять.

– Какую коллекцию? – не поняла я.

– Красивых мужчин, – уточнила Марчелла, улыбнувшись. – Вернее, не красивых, а интересных. Первый экземпляр мы увидели год назад, зимой в Лейкербаде. Помнишь, нам там понравился один мужик с удивительно выразительным лицом?

– Помню. Мы еще так долго за ним наблюдали, сидя в термальных ваннах, что ты совсем осоловела, на ходу засыпала. Мне пришлось тебя чуть не на руках домой тащить.

Для меня тот наш первый экземпляр в коллекции едва не явился последним. Бдение в горячей воде оказало на меня совершенно противоположный эффект. Я всю ночь промучилась от сильнейшего сердцебиения, вызванного долгим сидением в горячей воде.

– Да ладно, не преувеличивай, – рассмеялась Марчелла. – Кстати, – я узнала, кто это был. Я ведь тебе еще тогда сказала, что мне его лицо знакомо. Потом фотографию в журнале увидела. Бывший государственный деятель, очень известный. Его некоторые называют la pecora near99
  Паршивая овца (ит.)


[Закрыть]. Ты наверняка о нем слышала. Он ушел из политики и начал писать книги о злоупотреблениях в Швейцарии. Много шума наделал, но и врагов себе нажил множество.

Марчелла назвала фамилию. Я вспомнила лицо этого мужчины – не красивое, но удивительно значительное – лицо человека, много передумавшего, и, как мне стало ясно даже тогда, когда я еще не знала, кто он такой, – человека, немало пережившего и перестрадавшего.

– А второй экземпляр мы заприметили в прошлом году на выставке, – продолжила Марчелла. – Он был совершенно в другом духе – латиноамериканский типаж: резкие черты лица, темные прямые волосы, энергия так и бьет через край. Помнишь?

– Конечно! Очень интересное лицо, особенно в профиль. Так и хочется сказать: чеканный.

– Вот видишь. А сегодня мы встретили очень красивого мужчину. Удивительно артистическая внешность. Так что в нашей коллекции уже три экземпляра.

– Маловато…

– А чего удивляться? Я, например, редко встречаю мужчин, чья внешность производит на меня сильное впечатление, – подытожила нашу беседу Марчелла.

Я вспомнила, как одно время в Москве ездила в метро и пыталась найти мужчину своей мечты. Не обязательно красивого. Просто он должен был понравиться мне. И за много лет ни одного не встретила. Бывали лица, привлекавшие мое внимание. Но присмотришься: или одет неаккуратно, или ботинки грязные, а то идет сгорбившись, ноги волочит. И вообще все мужчины в московском метро казались какими-то неумытыми и невыспавшимися.

«Может это специфика советского времени, а сейчас все по-другому? – подумала я. – Правда, сейчас ухоженные мужчины не ездят в метро, а обзавелись собственными машинами».

– Ой, посмотри, они уходят, – прервала мои размышления Марчелла.

И тут мы поняли, что это была компания музыкантов. У всех, в том числе и у нашего незнакомца, были футляры с инструментами. Стефания подошла к нашем столику и сообщила матери, что пойдет с друзьями. Бросив на прощанье: «Я тебе позвоню попозже», – развернулась и почти бегом направилась к ребятам.

– Да, вот так и строй планы. А говорила, что со мной вечер проведет, – с сожалением сказала Марчелла.

– Ну, что ты хочешь? Естественно, ей с ними интересней, чем с нами. Странно, если бы было наоборот. Слушай, а какая она красавица стала! Я ее давно не видела. Вроде, была еще совсем девчонка, а сейчас – девица на выданье. Сколько ей?

– Семнадцать недавно исполнилось.

– Самое время влюбиться. У нее кто-то есть?

– Появляются время от времени какие-то ребята, но довольно быстро исчезают. По-моему, она их отшивает. Не нравится ей никто. Но это и неплохо. У нее сейчас последний год колледжа. Учебой надо заниматься, а не любовью.

– Слушай, не веди себя как наседка. Послушать тебя, так можно подумать, что ты в этом возрасте только об учебе и думала. Поехали лучше ко мне, поужинаем. У меня и вино есть хорошее. Надо же отметить встречу с идеальным мужским экземпляром. Позвони Стефании и скажи, чтобы она ко мне заехала. От меня и домой отправитесь.

Стефания явилась около полуночи. Марчелла сразу же накинулась на нее с вопросами: где и с кем она провела вечер. Но расспрашивать особенно не пришлось. Стефании самой не терпелось поделиться впечатлениями. Все было прекрасно и так интересно! Они ходили в парк О-Вив. Слушали разные группы. А потом все вместе отправились ужинать в уютный ресторанчик, где можно было и потанцевать. И вообще она чудесно провела вечер, а завтра Вальтер пригласил ее пойти с ним на праздник.

– Подожди-подожди, – перебила ее Марчелла, – какой Вальтер? Твой знакомый? Это тот, кто к тебе на площади подошел?

– Да нет, тот Алан, мы с ним вместе в колледже учимся. А с Вальтером я только сегодня познакомилась. Он тоже за столиком с Аланом сидел. Такой высокий, красивый и одет еще во все белое…

Мы с Марчеллой так выразительно переглянулись, что Стефания осеклась и с удивлением уставилась на нас. Но поскольку мы, естественно, ничего объяснять не стали, продолжила.

– Он немец, но уже давно живет в Женеве. Учился здесь в университете, теперь работает… У нас куча общих знакомых. А еще он прекрасно играет на скрипке. Он пригласил меня завтра пойти с ним на концерт…

– Так, постой. Вы только познакомились, и он уже тебя пригласил. Что за спешка! – Протест Марчеллы прозвучал как-то неубедительно.

– Мам, но он же такой замечательный! Вот ты сама завтра увидишь. Я вас познакомлю, он всех приглашал…

– Ладно-ладно, посмотрим, поехали домой, ночь уже.

Кинув на меня несколько испуганный взгляд, Марчелла взяла все еще пытавшуюся что-то договорить Стефанию за руку и повела ее к выходу.

На следующий день, в субботу, в три часа я стояла на площади Бур-де-Фур. Марчелла пришла одна.

– А где Стефания?

– С утра уже умчалась, – недовольно буркнула подруга. – Собирается прийти на концерт в Виктория-холл со своими новыми друзьями. Так что нам тоже пора.

– Может быть, пойдем куда-то в другое место? – попыталась сопротивляться я.

Признаться, идея Марчеллы не вызвала моего энтузиазма. Я редко ходила в Виктория-холл – основной концертный зал города. Женевский камерный оркестр – а именно он играл там сегодня – я способна была воспринимать, лишь когда долго не бывала в Москве. Поездка в Москву и поход в московскую консерваторию на несколько месяцев лишал меня желания слушать музыку в Женеве. Разве что какая-то знаменитость приезжала с гастролями.

– Я тебе, конечно, сочувствую, – сказала Марчелла, выслушав мои объяснения, – но нечего отлынивать. Я же объяснила, что Стефания туда со своим новым приятелем придет. Обещала меня познакомить. Так что надо идти. Боюсь, что ты накаркала…

– Накаркала? Ты о чем? – с недоумением спросила я.

– А кто говорил, что на месте Стефании влюбилась бы в него? Сдается мне, что так оно и вышло. Уж очень она запорхала… Сегодня утром весь шкаф перетряхнула, а обычно напялит джинсы с майкой – и вперед.

– Это не я говорила, что влюбилась бы, а ты!

– А по-моему ты… Ну, неважно. Давай-ка теперь ворожи, чтобы этого не произошло! А то мне не нравится эта история. Все как-то неожиданно и ни к чему…

– А бывает ожиданно, да еще так, чтобы к чему?

– Ладно, посмотрела бы я на тебя, если бы это твоя дочь была. Пошли, а то на концерт опоздаем.

Мои худшие опасения оправдались. Исполнение было не на высоте. К тому же играли что-то из Генделя, а этот композитор оставляет меня равнодушной. Я не могла сосредоточиться, в голову лезли самые разные мысли, не относящиеся к музыке.

Вспомнила свои первые посещения этого концертного зала. Денег в те времена было – кот наплакал, и я, естественно, покупала самые дешевые билеты. Сидела наверху, сцену оттуда видно было не слишком хорошо. Поэтому слушая музыку, я смотрела не вниз, на музыкантов, а прямо перед собой. По периметру зала были размещены маленькие декоративные таблички с именами известных композиторов. Во время одного из первых концертов в Виктория-холл на табличке прямо напротив меня увидела странную фамилию: Govno. Какое-то время я размышляла: что же это за композитор такой странный с неблагозвучной для русского уха фамилией. И лишь спустя некоторое время поняла, что буква v – это на самом деле латинская u, и загадочный композитор не кто иной, как Gounod – Шарль Франсуа Гуно, автор многочисленных опер, в том числе и одной из моих любимых – «Фауст».

Разглядывая публику, я задумалась: почему люди слушают музыку? Наверное, причин много и они очень разные. Вот, например, сцена, увиденная мною сегодня. Два парня, кивнув друг другу на прощанье, расходятся в разные стороны, на ходу включая плееры и надевая наушники. Что это? Любовь к музыке? Нежелание остаться наедине со своими мыслями? Попытка расслабиться, снять стресс? Возможно, и то, и другое, и третье… И что-то еще, о чем я, человек другого поколения, и не подозреваю.

Музыка позволяет и переживать самые различные эмоции: радость, печаль, удивление, раздражение. Возбуждая нервную систему, музыка способствует творчеству. Мне известно о художниках и писателях, которые предпочитали творить под музыку. Именно тогда у них рождались интересные замыслы.

Да что там писатели… Я где-то читала, что удои коров намного возрастают, если в коровнике постоянно звучит музыка. Только не помню, какая музыка больше стимулировала животных: героическая или лирическая? Я представила буренок, энергично жующих жвачку под «Героическую» симфонию Бетховена, и чуть не рассмеялась.

Мои мысли о музыке были прерваны аплодисментами. «Слава богу, конец, можно уйти», – вздохнула я с облегчением.

Покрутившись в фойе, но так и не найдя Стефанию, мы с Марчеллой вышли на улицу. После духоты концертного зала здесь дышалось легко, и мне захотелось прогуляться, а не возвращаться домой. Наши желания с Марчеллой совпали. Не сговариваясь, мы пошли к парку Бастионов. Там царил джаз. Выразительные низкие с хрипотцой звуки саксофонов волновали и манили. Даже мне, не слишком большой любительнице этой музыки, захотелось задержаться и послушать хотя бы несколько мелодий. На сцену беседки как раз выходила новая группа музыкантов.

– Ой, смотри, смотри, – Марчелла от возбуждения даже схватила меня за руку, – он! Хорош, что ни говори!

Действительно, в группе музыкантов со скрипкой в руке стоял наш женевский двойник короля Людвига.

– Да вижу, вижу, успокойся. Нечего так возбуждаться. А еще возмущаешься, что дочь от него без ума.

– Может и показалось. Видишь, ее и нет здесь.

– А там кто сидит? – пришлось мне разочаровать подругу. – Посмотри, как она на него смотрит. Слепому ясно – влюбилась!

Стефания сидела, как и большинство присутствующих, прямо на траве, неподалеку от эстрады. Увидев вышедшего на сцену Вальтера, она помахала ему рукой, а он улыбнулся ей в ответ. Стефания засияла и с гордостью посмотрела вокруг: все ли видели, кому адресована улыбка. Тут она заметила нас, но едва кивнула, настолько была увлечена тем, что происходило на сцене. Мы сели рядом с ней, постелив на траву мою весьма кстати пришедшуюся шаль. Отсюда мы прекрасно не только слышали, но и видели все происходившее на сцене.

Группа сыграла несколько вещей, в том числе и «Осенние листья» Жозефа Косма. Столь любимый всеми французский шансон прекрасно звучал в джазовой обработке, скрипка здесь была не просто уместной, но и придавала вещи особое очарование. Я, пожалуй, впервые с удовольствием слушала джаз. Может быть, виной тому был прекрасный теплый вечер. Ну и, конечно, не последнюю роль играло присутствие Вальтера. Он прекрасно смотрелся на сцене. Его мимика, жесты – как он подносил скрипку к подбородку, как двигалась его рука со смычком, как он иногда встряхивал своими длинными темными волосами, как улыбался и кланялся – все это было необыкновенно артистично.

Когда выступление закончилось, Вальтер спустился со сцены, подошел к нам и поздоровался. Стефания его представила. Мы похвалили его игру, а потом разговорились. Вальтер оказался очень интересным собеседником. К тому же он не только говорил сам, но и слушал вас. И ваше мнение, и вы сами были ему интересны. Во всяком случае, так казалось. И это очень подкупало.

Во время нашей непродолжительной беседы Стефания буквально притоптывала на месте от нетерпения и строила матери страшные глаза. Воспользовавшись первой же возникшей паузой, она заявила, что им пора, ребята давно уже ждут их в кафе.

На следующий день утром позвонила Марчелла. Стефания приглашала нас прийти вечером в церковь Мадлен, чтобы поддержать Вальтера, который должен был там выступать в составе камерного оркестра.

«Почему нет? – подумала я. – Послушаем концерт, а заодно еще полюбуемся на нашего красавца. Совместим приятное с полезным».

И тут же сама себе задала вопрос: если, согласно этой логике, лицезрение красивого лица занятие приятное, значит слушание музыки полезно? Так ли это? По сути я вновь вернулась к тому вопросу, на который попыталась ответить вчера. Почему миллионы людей по всему миру слушают музыку? Если говорить не только о классических произведениях, то миллиарды… Скорее всего, кроме глухих вообще нет и не было людей, которые не слышали звуки музыки на протяжении своей жизни: будь то мерный ритм тамтама в африканской саванне, пение ситара на берегу Ганга, звон бубенцов в сибирской тундре или однообразное гудение альпийского рога в горной деревушке Швейцарии. А, может быть, даже для тех, кто глух от рождения, звучат какие-то свои, не слышные обычному уху мелодии?

И вообще, что такое музыка? Звуки? Но тогда, все слышимое может восприниматься как музыка и вызывать не менее сильные эмоции, чем те, что возникают при исполнении музыкального произведения. Вот я лежу в объятиях мужчины, которого люблю, и слышу его дыхание, разве это не музыка? Много бы я дала, чтобы еще раз это пережить. А как потрясло меня услышанное во время ультразвука на третьем или четвертом месяце беременности: тук, тук – это стучало сердце ребенка. Еще не виденный мною младенец (он или она – я не хотела знать заранее) посылал мне свое первое приветствие. Эта музыка до сих пор звучит в моих ушах.

Вечером я отправилась на концерт в церковь Мадлен. Было воскресенье, последний день музыкального праздника. Помещение было забито до отказа. Но Марчелла и Стефания пришли раньше и заняли места в самом первом ряду. Исполняли прекрасное произведение – концерт для скрипки с оркестром ля минор Баха. Но должна признаться, что на этот раз я была не слишком поглощена музыкой. Я любовалась Стефанией. Уверена, она не воспринимала музыку. Вся ее энергия уходила не на то, чтобы слушать, а на то, чтобы смотреть. Как и вчера на концерте джаза, она не сводила глаз с Вальтера. Ее глаза лучились от счастья. Обычно говорят: светились. Но это подразумевает, что свет распространяется повсюду. А из ее глаз исходили лучи, которые направляли свет лишь на одного музыканта, стоявшего на сцене. Как только отзвучали последние ноты, Стефания тут же упорхнула, крикнув на прощание, чтобы мать ее не ждала, так как они всей компанией идут отмечать окончание музыкального праздника.

Мы с Марчеллой вышли на улицу. Был поздний вечер. Все выступления закончились. Но, казалось, городу не хотелось расставаться с праздником. И он решил напоследок исполнить некую импровизацию под названием «Музыка в ночи». Старинные улицы были наполнены звуками шагов, голосов, смеха, гулко отскакивавшими от мостовых, ударявшимися о стены домов, а потом эхом отзывавшимися где-то там, на самой верхней точке старого города – в башнях собора Святого Петра.

Марчелла предложила зайти в какой-нибудь бар или кафе посидеть. Но в Женеве и в будние дни большинство подобных заведений закрывается в шесть часов. А сейчас, когда народ расходился после концертов, те немногие, что открыты в старом городе в воскресенье, брали с боем. Я предложила пойти ко мне, было ясно, что Марчелле хотелось поговорить о Стефании. Когда мы пришли, Марчелла устроилась в гостиной на диване, а я пошла на кухню и разлила по бокалам наше любимое женевское розовое вино Oeil de Perdrix. В квартире было жарко, и охлажденный легкий, чуть сладковатый, напиток пришелся весьма кстати. Странное название вина – «Глаз куропатки». Где-то читала, что имеется в виду не просто цвет глаз обычной куропатки, а умирающей. Как будто так много людей наблюдали, как меняется оттенок глаз куропатки, бьющейся в агонии. Тот, кому это пришло в голову, явно был человеком странным, если не сказать большего. Правда, первые вина были выпущены в районе Невшателя еще в середине девятнадцатого века. Сегодня при общем помешательстве на политкорректности вряд ли бы кто-то рискнул дать такое название. Не удивлюсь, если вскоре защитники прав животных и пернатых потребуют, чтобы его поменяли.

– А ты со Стефанией разговаривала об этом Вальтере?

Поскольку Марчелла молча потягивала вино, я решил начать разговор, ради которого мы явно пришли ко мне.

– Да, сегодня утром, пока завтракали, – ответила моя подруга, выйдя, наконец, из состояния задумчивости.

– Как она о нем отзывается?

– Да как она может о нем отзываться? Для нее он просто необыкновенный – и красивый, и добрый, и талантливый! Боюсь, Стефания и вправду решила, что встретила идеального мужчину.

Дожив до солидного возраста, я поняла, как нелепо, более того, опасно заниматься поиском идеала. В молодости, как и большинство моих сверстниц, во главу угла при поиске мужчины своей мечты я ставила красивую наружность. Встретила. Красавца. Но оказалось, одной внешности для счастья мало. Я решила сосредоточить свое внимание на мужчинах интеллектуальных. После долгих поисков отыскала, наконец, чрезвычайно умного. Это был тихий ужас. Он мне шагу ступить не давал: все-то я не так делала, не то говорила. Критиковал без конца, постоянно пытался меня наставлять и поучать. В общем, его занудству не было предела, и моей выдержки хватило лишь на полгода такой жизни.

И вообще, что такое идеал? И есть ли универсальное представление, например, об идеальной внешности? Нет, даже в разные эпохи представления о красоте были различными. А уж про человеческие качества я и не говорю. Здесь все еще сложнее. Каждый ищет нужное именно ему и, вероятно, совершенно не нужное кому-то другому.

– Марчелла, а что ты искала в мужчине? – я решила прервать затянувшееся молчание.

– Любовь, уважение… – мечтательно ответила Марчелла.

– Ну, и как, нашла?

– Как же! Dannazione1010
  Черт побери! (ит.)


[Закрыть]! Любви – сколько хочешь, но только на словах. А на деле мой идеал сбежал, как только узнал, что я жду ребенка. Потом надеялась найти просто немного нежности и заботливости.