Текст книги "Рассказы озера Леман"

Далее опыт подруги напоминал мой: разочарование следовало за разочарованием. Мужчину нежного и заботливого она, как ни странно, нашла. Но вскоре выяснилось: точно так же он заботлив и нежен в отношении своей жены, существование которой он довольно долго и умело скрывал от Марчеллы. С тех пор, отбросив всякие иллюзии, она радовалась, если встречала симпатичного мужчину, свободного от обязательств, с которым можно было просто приятно провести время.

– Вот! Ты, наверное, меня осуждаешь за такой подход? – закончила рассказ подруга.

– С чего ты взяла? Вовсе нет!

Ответив так, я немного покривила душой. В молодости я действительно осуждала девушек, которые легко заводили романы. Потом стала им даже завидовать. Ведь таким девчонкам было достаточно симпатичной наружности или приятного характера, даже просто внимания к себе, чтобы полюбить. Если и не полюбить, то хотя бы просто закрутить необременительный романчик. И тогда я начала на себя злиться: тоже мне, привереда – подавай ей пятое, десятое… Наверное, гораздо правильнее ничего не ждать и ни на что не претендовать. Просто радоваться, если кто-то есть рядом.

– Ну и, естественно, надо, чтобы он был хорош в постели. А иначе – зачем он мне? – продолжала тем временем Марчелла.

«Как странно, – подумала я. – Мужчина, которого я по-настоящему любила, был не очень-то красив. И в постели он отнюдь не был сексуальным гигантом. Но именно он проявил себя в большей степени мужиком в жизни, чем те, которые были, как выразилась Марчелла, „хороши в постели“. Он единственный оказался способным на действие, на принятие решения, на поступок».

– А тебе не кажется, что стало больше мужчин, которые в постели проявляют чудеса, а в жизни полные импотенты, мало на что способные?

Мне было любопытно, что думает на сей счет подруга, явно имевшая более богатый опыт общения с представителями противоположного пола.

– И правда, настоящий мужик по нынешним временам большая редкость. Но ведь без них скучно. Тебя послушать, так они вообще не нужны. Так что ли?

– Именно так я и решила. И прекрасно себя чувствую. Мне вполне хватает интересных подруг вроде тебя, – улыбнулась я.

– А ты знаешь, – подхватила Марчелла, – Марк Твен, очень неглупый человек, говорил, что идеальная жизнь – это хорошие друзья и хорошие книги. Он, правда, добавлял еще что-то про спящую совесть…

– А я бы добавила – и хорошая музыка. Кстати, ты слушала вот этот диск Патрисии Каас? Там песня – как раз для нас!

Если бы я специально подбирала музыку для этого вечера, то вряд ли нашла бы что-то более подходящее. На этом диске была песня с очень символическим названием «Où sont les hommes?»1111
  «Где же мужчины?»


[Закрыть]

Я очень люблю Патрисию Каас. Тоненькая, хрупкая женщина, излучающая в то же время удивительную силу. Наверное, отражением этой внутренней сути и является ее необычно звучный, немного даже мужской голос.

Вслушиваясь в слова песни, я удивлялась тому, насколько точно певица смогла озвучить наши с Марчеллой мысли. И не только наши. Но тысяч и тысяч других женщин, таких же, как мы. Отчаявшихся найти в мужчине то, что по сути и должно отличать его от нас. Мужество.

А сильный, чуть с хрипотцой голос вопрошал все более и более настойчиво: куда же исчезли настоящие мужчины?

Следующие несколько недель, встречаясь на работе с Марчеллой, я каждый раз выслушивала новые сообщения о том, как развиваются отношения Стефании и Вальтера. Молодые люди виделись чуть ли не каждый день и постоянно перезванивались. Марчелла рассказывала, что Стефания влюбилась не на шутку, забросила учебники и если не висит на телефоне, рассказывая очередной подружке, какой удивительный ее Вальтер, то лежит на диване и слушает записи классической музыки, которые приносит ее друг.

– Уж быстрее бы он кончил заниматься с ней музыкой и занялся бы любовью! – как-то заявила моя подруга. – А то моя девица скоро совсем растает от любви. Похудела страшно, вся одежда болтается.

– Неужели у них все еще период ухаживания? – удивилась я.

– И чего он тянет, не пойму. Если не нравится она ему, зачем встречается?

– А Стефания от тебя ничего не скрывает? Может, они уже давно спят, а ты все считаешь, что у них период ухаживаний затянулся?

– Да нет. Она знает, я в этом плане вполне современная мать. Ты, наверное, судишь об итальянках по старым книгам или фильмам, в которых нас изображают какими-то психопатками. Боже упаси, если девушка узнала, что такое секс до свадьбы! Она обесчещена! Сейчас такое если и встретишь, то где-то лишь в глухой провинции.

– И все-таки не каждая дочь стремится об этом матери докладывать…

– Ты права. Но у них точно ничего нет. Я на днях случайно услышала, как она подруге плакалась, что он, мол, ласков с ней, но не более того…

– Да, очень несовременно. Он и впрямь как будто из другой эпохи.

– Ты знаешь, очень мне неспокойно, боязно за Стефанию, уж чересчур сильно она в него влюбилась. Чует мое сердце, плохо все это кончится.

– Да ладно тебе, разохалась, на тебя не похоже. Я уверена, все образуется.

Но ничего не образовалось. Хуже того, все закончилось очень внезапно и самым неприятным образом. Вальтер исчез. Сказал Стефании, что едет навестить родных в Германии и вернется через несколько дней. И не вернулся. Позвонил несколько раз, а потом перестал. Когда Стефания, обеспокоенная его молчанием, сама набрала его номер, в ответ услышала: «Абонент недоступен». Выждав еще несколько дней, девушка позвонила по его рабочему телефону. Вежливый голос ответил: Вальтер здесь больше не работает. Стефания стала обзванивать общих друзей. И узнала, что с Вальтером все в порядке, просто он решил остаться на некоторое время в Германии. Почему? Что произошло? Никто не мог ничего объяснить толком…

Стефания довольно спокойно отнеслась к происшедшему. Во всяком случае, так показалось Марчелле, очень переживавшей за дочь. Стефания не устраивала истерик, не рыдала, она просто раз и навсегда отказалась обсуждать с матерью происшедшее и вообще говорить о Вальтере. Моя подруга постепенно успокоилась, решив, что дочь по молодости лет сможет быстро забыть свое увлечение. Но я понимала: отсутствие бурных сцен и слез еще ничего не означает. Порой такой вот уход в себя должен гораздо больше настораживать. Знала я об этом не понаслышке, а из очень печального опыта, пережитого со своей дочерью, также прошедшей испытание первой неудачной любовью. К сожалению, я оказалась права.

Стефания становилась все более замкнутой и молчаливой. Каждый вечер, вернувшись с работы, Марчелла заставала ее дома лежащей на кровати в темноте. Она забросила учебу, перестала ходить на занятия. Так продолжалось с месяц. Ничто не помогало: ни уговоры, ни разговоры по душам. Девушка вбила себе в голову: раз Вальтер вот так, ничего не объяснив, от нее сбежал, то, очевидно, она не достойна даже уважения. А уж о любви и говорить нечего. Никто и никогда не полюбит ее. Она ничего из себя не представляет. Ничтожество. И все тут. Марчелла обратилась к психиатру. Диагноз был однозначен: депрессия.

К счастью, Стефанию вывели из депрессии довольно быстро – за несколько месяцев. Она даже смогла продолжить учебу в колледже. Когда я приходила к ним по вечерам, мне навстречу выходила девушка, очень похожая на прежнюю Стефанию. Но было очевидно, что болезнь не прошла даром. Стефания повзрослела. Не так, правильно и постепенно, как полагается взрослеть, а очень резко и от этого неестественно. Исчезли прежняя непосредственность и открытость, а на их место пришли сдержанность, даже какая-то холодность.

Прошло чуть больше года. Моя швейцарская приятельница – Моника – пригласила меня на музыкальный вечер. Это было давней традицией семьи, начатой еще ее дедом. Один сын Моники играл на флейте, другой – на виолончели, а сама она была не только отличной пианисткой, но и обладательницей очень неплохого колоратурного сопрано. Я нередко бывала на домашних концертах, которые она устраивала в своем большом старинном доме, находившемся в Жанто – весьма аристократическом пригороде Женевы.

На сей раз вечер устраивался с размахом – внутри просторного двора, где я обычно парковалась, мест не оказалось. Пришлось оставить машину на площади около ресторана с гордым названием Chateau de Genthod. Когда я вошла в парадную гостиную, концерт уже начался. Каково же было мое удивление, когда среди участников квартета, помимо Моники и ее сыновей, я увидела… Вальтера. Весь концерт я размышляла, подойти к нему или нет? А потом решила – ни к чему. Он вряд ли даже вспомнит меня. Да и что я ему скажу? О чем спрошу?

Когда концерт окончился, гости и участники концерта были приглашены на чай в столовую. До начала чая я захотела взглянуть на последнее приобретение Сержа – мужа Моники, большого любителя живописи. Увидев, что я колеблюсь – мне казалось неудобным идти одной, – Моника решила вместе со мной пойти в кабинет мужа, где висела картина.

– Идем, покажу. Это картина какого-то старого голландского мастера.

Пройдя в самый дальний конец дома, Моника подошла к одной из дверей и сказала, открывая ее.

– Темная, мрачная. Не понимаю, за что было такие деньги платить. Да ты сама увидишь.

Она вошла в комнату, и я за ней. Но мне не удалось полюбоваться натюрмортом голландца. Зато мы застыли перед картиной совсем другого жанра. Прямо посреди кабинета стояла обнимающаяся пара. Даже со спины я сразу узнала Вальтера и, помню, еще успела подумать: «Интересно, кому же это так повезло?» В этот момент, видимо, услышав, что кто-то вошел в комнату, целующаяся пара разжала объятия, и я узнала – кому. Оказалось, старшему сыну Моники – Филиппу. Ничуть не смутившись, молодые люди весело переглянулись, взялись за руки и вышли из комнаты. Я взглянула на свою спутницу.

– А… ты не знала, – Монике явно было неловко. – Все случилось в прошлом году. В конце лета Филипп поехал на несколько месяцев на стажировку в Германию. Там он и познакомился с этим своим Вальтером. Филипп мне признался, что и раньше уже понимал… Ну, что его девушки не интересуют. А встреча с Вальтером все решила. Он заявил – это судьба…

– Надо же… – мне было очевидно, что Моника не слишком в восторге от случившегося.

– И хоть бы не афишировали так свои отношения, что ли… Когда Филипп вернулся, сначала скрывал, почему этот Вальтер к нам зачастил. Дуэт у них, видите ли – скрипка и флейта. Потом мне рассказал обо всем. А на днях поговорил с отцом. Серж с тех пор отказывается с ним разговаривать.

– Но это глупо, – не могла сдержаться я. – Это же не его вина. Это природа. Тут ничего не поделаешь.

– Ты попробуй это Сержу скажи, – грустно сказала Моника. – Он же из католической семьи, причем строгих правил, а ты знаешь, как их церковь до сих пор относится к таким вещам. Конечно, ситуация постепенно меняется, но мужа уже не переделать…

Возвращаясь домой, я размышляла над историей, героями которой стали Стефания, Вальтер, Филипп… Главное сразу позвонить Марчелле, все рассказать. Надеюсь, Стефания, узнав, что произошло, успокоится. Поймет, что проблема не в ней, а в Вальтере, в нашем Людвиге Женевском.

Эвридика и Орфей

…Я вкусила мгновенья…

Ария Эвридики «Судьбы сила злая» из оперы Глюка «Орфей и Эвридика»

– Ты уверена? Все же говорили, что отдел не будут трогать! – Татьяна не могла поверить тому, о чем сообщила Женя.

– Говорю тебе, точно! Не хотели, а теперь решили сокращать именно наш, рекламный. Оставят пару сотрудников готовить задания и контролировать качество, а делать все будут в России. Или еще где-нибудь. Аутсорсинг одолел, будь он неладен! Ты же знаешь, им давно предлагали всю рекламную продукцию делать не в Швейцарии. Это дешевле.

– А кого оставят?

– Вот этого я не знаю, – подруга вздохнула. – Кадровичка раскололась только насчет сокращения, а дальше насмерть стояла. Хотя, может, она еще и не знает. Ладно, не расстраивайся! Где наша не пропадала. Ну, пошлют еще куда-нибудь. Сигареты пока еще никто, слава богу, курить не перестал.

Женя повесила трубку, а Татьяна еще долго сидела, размышляя о том, что услышала от приятельницы. Она работала в Женеве, в штаб-квартире крупной транснациональной сигаретной компании. Ей повезло, она попала туда сразу после окончания факультета журналистики Московского университета. Проработала несколько лет в России. Потом был Нью-Йорк. Там она встретила Алексея, родилась дочка. Когда ребенку исполнилось пять лет, ее перебросили в Казахстан. Семейная жизнь на расстоянии, да еще на таком, быстро подошла к своему логическому завершению. Американцы называют семью, где муж и жена работают в разных городах или странах и видятся лишь наездами, commuting family. Термин возник тогда, когда Америка медленно начала вползать в кризис и семейной паре все труднее стало находить работу в одном городе.

Сохранить такую семью сложно, даже когда муж и жена видятся пару раз в месяц, по выходным. Они же с Алексеем виделись не чаще, чем раз в три-четыре месяца. Он работал в адвокатской конторе и редко мог вырваться в Казахстан. Ей с дочерью выбраться в США было еще сложнее. Да и билеты были дорогими. Расставанию способствовало, конечно, и то, что Алексей не слишком даже пытался скрывать свои бесконечные измены. Однажды, приехав в Нью-Йорк, она заставала его с новой подружкой, которую Алексей с неохотой выпроводил из дома на время приезда жены. После этого эпизода их семья плавно перешла в категорию, для описания которой уже имеется соответствующий термин в русском языке: разведенная.

Вскоре после развода Татьяну перевели в Женеву. Было это десять лет назад. Сначала она Швейцарию невзлюбила, после Казахстана жить здесь было сложнее и скучнее, но за эти годы приросла к ней и боялась даже представить, что надо опять перебираться на житье куда-то в другое место. Да и дочь выросла здесь, и для нее именно Швейцария стала родиной. Однако устроиться в ее возрасте в чужой стране дело не просто сложное, а почти невероятное. Скорее всего, придется возвращаться в Россию.

Первым импульсом Татьяны было отменить отпуск, начинавшийся через неделю. Надо экономить деньги. «Все, завтра позвоню в гостиницу и отменю бронирование. А билеты пристрою кому-то», – решила она, ложась спать. Но на следующее утро, проснувшись уже не в таком мрачном настроении и выглянув в окно, где во всю силу радовалось само и радовало всех июльское солнце, передумала. «Выберусь ли еще в горы? К тому же на фестиваль. Вряд ли. Нет, надо ехать». Всю неделю она корила себя за очень «логичное решение», но никакие укоры совести не помогли. В пятницу вечером, сложив чемодан, Татьяна отправилась в Вербье.

На радость меломанам фестивали музыки плодились в Швейцарии, как грибы в урожайный год. Но фестиваль в Вербье уже многие годы был одним из главных музыкальных событий. Татьяна открыла его для себя несколько лет назад. Открыв, полюбила и старалась выбираться хотя бы на заключительный гала-концерт, всегда отличавшийся высочайшим уровнем исполнителей. В этом году фестиваль отмечал двадцатилетие, поэтому проходил с особым размахом и обещал быть исключительно интересным. Татьяна решила отправиться туда на несколько дней.

Начала она подготовку к поездке заранее, за несколько месяцев, но все в этом году сразу же пошло наперекосяк. Из-за наплыва желающих попасть на юбилейный фестиваль недорогой отель, где она всегда останавливалась, был уже полностью забронирован. Ей пришлось заказать номер в отеле «Ванесса», цены в котором были отнюдь не демократичными.

Второй неприятный сюрприз ожидал ее при покупке билетов на концерты: хорошие места были уже разобраны. Обычно, сэкономив на отеле, она покупала приличные места. Стала это делать после гала-концерта несколько лет назад.

Тогда выступал один из лучших оперных певцов тех лет Роландо Виллазон. В Вербье основные концерты проходят в специально построенном помещении – зале Комбин. Сооружение выглядит солидным и прочным. Наверное, таковым и является, но звукоизоляции никакой. Когда идет сильный дождь, по крыше, в полном соответствии с метафорой, бьет барабанная дробь.

На этот раз началось с сильного дождя. Виллазон повел себя с большим юмором. Когда он понял, что его плохо слышно, сделал вид, будто в руках у него зонтик, и начал разгуливать по сцене. Но дождь не только не утихал, но перешел в настоящую грозу. Слышались раскаты грома, треск молний. Симфония, исполняемая разбушевавшейся природой, заглушала не только голос Виллазона, но и оркестр. Концерт прервали. Минут через сорок гроза соизволила удалиться в другие края, и концерт возобновили. Но дождь продолжался, и Татьяне, сидевшей далеко, слышно было очень плохо. С тех пор она и решила: гостиница – это не так важно, все равно там лишь ночь проводишь, а вот билеты, коль скоро ты едешь на фестиваль, нужно покупать хорошие. Но на сей раз выбирать не приходилось и она купила то, что еще осталось.

Весны в этом году не было вообще. Май, июнь и почти весь июль были не по-летнему прохладными, но неожиданно в день ее отъезда резко потеплело. Даже в Вербье ртутный столбик с гордостью демонстрировал не столь частые для этих мест двадцать восемь градусов. Вот тут она и оценила свой отель, в котором к услугам постояльцев имелся бассейн. Погуляв в горах, она еще успела немного поплавать.

Наступил вечер. Пора было собираться на концерт, который начинался в семь часов. В Вербье публика одевается на концерты по-разному. Кто-то приходит в вечерних туалетах, а кто-то одевается попроще. Но большинство все-таки принаряжается. Не то что в концертном зале Женевы Виктория-холл, где можно увидеть людей, одетых так, будто они только что спустились с прогулки в горах. Здесь, в Вербье, где по утрам на эти прогулки многие действительно отправляются, такого себе не позволяют. Во всяком случае, завсегдатаи фестиваля. Блюдут традиции, заложенные его основателем, который в первые годы являлся на концерты исключительно в белом смокинге. Этого высокого блондина с правильными чертами лица – прямо голливудский герой – женщины провожали восхищенными взглядами. Долгие годы любимой темой для разговоров старожилов Вербье была странная семейная пара: этот красавец-викинг и его жена афроамериканка. Да, она певица, и очень хорошая. Но внешность… И очередной обсуждавший в недоумении пожимал плечами. Тема была закрыта после развода супругов.

У Татьяны было с собой вечернее платье, но она выбрала его в расчете на холодную погоду. А сегодня в Вербье даже вечер был очень теплым. «Ну что же, придется попотеть, – вздохнула она. – Не покупать же еще и новый туалет!» Этого ее бюджет явно не выдержал бы. Тем более что цены в магазинах этой горной деревушки были совсем не деревенскими.

В зале Комбин было, как она и предполагала, отнюдь не прохладно. Воздух шатра, и без того согретый жарким дневным солнцем, еще больше разогрелся от присутствия сотен людей, возбужденных и наэлектризованных ожиданием. Добравшись до своего ряда, Татьяна еще раз пожалела о том, что ей не удалось купить билеты получше. Здесь, в задних рядах, было по-настоящему душно. Татьяна огляделась. Зал был полон. Почти все места были заняты, но немного ближе к сцене она увидела свободное кресло. Погас свет, исполнитель должен был вот-вот выйти на сцену.

Татьяна решилась. Она встала, спустилась вниз.

– Здесь свободно? – спросила она по-французски мужчину, сидевшего в соседнем кресле.

Тот явно не понял ее вопроса.

– Is this place occupied? – повторила она по-английски.

– I think today it is free, – довольно странно ответил мужчина, явно не без труда подбирая слова.

– Хорошо, я пока здесь сяду, а то сзади очень душно, – Татьяна, поняв по акценту, что перед ней соотечественник, ответила по-русски.

Тот понимающе кивнул, улыбнулся, убрал руку с подлокотника, и Татьяна села на свободное сиденье. Она старалась не смотреть по сторонам, опасаясь поймать осуждающий взгляд: в Швейцарии не очень-то принято пересаживаться на свободные места. В это время все зааплодировали, на сцену вышел Кисин. Татьяна вздохнула с облегчением и устроилась поудобнее.

На Кисине был белый элегантный пиджак, прекрасно гармонировавший с белыми орхидеями, украшавшими сцену. Он сел за рояль, немного откинулся назад и замер, сосредотачиваясь. Копна вьющихся волос живописно обрамляла высокий лоб. Но вот он поднял руки и очень нежно опустил их на клавиши.

Татьяна не очень любила Гайдна, его музыка казалась ей маловыразительной. Вот и сейчас она приготовилась проскучать первую часть. Но когда Кисин начала играть, она тут же почувствовала, что скучать ей не придется. Звуки накатывались волной, накрывали с головой, казалось, сейчас захлебнешься от восторга. Татьяна забыла обо всем, о чем думала еще за несколько минут до этого: о том, что в зале душно, о высоком воротнике вечернего платья, некрасиво подпиравшем наметившийся второй подбородок, о необходимости позвонить завтра дочери, уехавшей навестить бабушку в Москву. Очнулась, когда Кисин сбросил руки с клавиш и замер, опустив голову. Зал тоже замер, а потом взорвался такими овациями, каких Татьяна давно не слышала.

После небольшого перерыва концерт возобновился. На сей раз прозвучала соната Бетховена. В игре Кисина были мощь и энергия, но в то же время легкость и изящество. Татьяна слушала, наслаждалась, но в какой-то момент вдруг поймала себя на странном ощущении. Ей показалось, что эмоциональное воздействие музыки на нее было сильнее, чем обычно. Конечно, прежде всего, виной этому была непревзойденная игра Евгения Кисина, но было и еще одно объяснение: она слушала его исполнение не одна. Мужчина рядом с ней воспринимал музыку в унисон с ней, и два их эмоциональных потока сливались в один, гораздо более мощный.

Это было очень необычное ощущение. Как правило, она была довольна уже тем, что человек, сидевший рядом, не раздражал. А раздражали очень часто. Кто-то сморкался, шмыгал носом и покашливал, кто-то пытался смотреть программу и вертелся на стуле, кто-то просто громко и тяжело дышал. Случалось, что человек просто откровенно страдал. Так было с ее первым ухажером. В годы юности в Москве. Она как-то пригласила его в консерваторию. И любовь кончилась, когда исполнитель еще не добрался и до финала. Молодой человек так явно мучился – вздыхал, скрипел стулом, закатывал глаза куда-то под потолок, что Татьяна и сама едва дождалась конца концерта. Когда по дороге домой она не удержалась и пошутила на тему его мучений в консерватории, он возмутился:

– Тоже мне, вертелся. Конечно, с непривычки тяжело. Это ты уже научилась сидеть и делать вид, что нравится. А ведь признайся, тоже мучаешься. Просто решила, что это модно или положено, что ли. Вот и ходишь.

Его слова подвели финальную черту под их так и не успевшими развиться отношениями.

Кисин закончил играть Бетховена, и зазвучала последняя вещь, незнакомая Татьяне. Музыка была удивительной: тонкой, лиричной, проникновенной. И очень грустной. Да и Кисин играл так, что при прикосновении его пальцев к клавишам зал наполнялся не просто звуками, а невыплаканной печалью, страданием. Татьяна старалась сдерживать дыхание, боясь упустить даже миг того волшебства, которое происходило на сцене.

Зал взорвался аплодисментами. Мужчина рядом с ней аплодировал так, что его хлопки оглушали. Татьяна с неодобрением покосилась в его сторону. Но лицо у мужчины было таким растроганным и радостным, что Татьяна поскорее отвела глаза: ей расхотелось, чтобы он увидел ее осуждающий взгляд.

Кисина долго не отпускали. Он выходил, играл, ему бешено аплодировали и снова заставляли бисировать.

– Вы не знаете, что он играл после Бетховена? – спросила Татьяна, когда публика, сама утомившись от переполнявших ее эмоций, отпустила, наконец, Кисина со сцены.

– Это мелодия из оперы Глюка «Орфей и Эвридика», – ответил мужчина. – Потрясающая находка сыграть эту вещь после Бетховена. Буря, ураган, а потом сразу тихий летний вечер, воздух наполнен ароматами цветов, тишина и покой.

– Да, это было великолепно, – согласилась Татьяна, а про себя подумала: «Интересный мужчина. Вот бы познакомиться. Видно из музыкантов, да еще такой романтик. Хотя, пожалуй, немного чересчур…»

Вернувшись после концерта в гостиницу, Татьяна поняла, что слишком возбуждена, взволнована и уснуть не сможет. Посмотрела программу фестиваля и решила пойти посидеть в бар, где в двенадцать часов ночи начиналось выступление джазовой группы. Выходя из гостиницы, столкнулась в холле с мужчиной, сидевшим рядом с ней в шатре. Он тоже узнал ее, улыбнулся и приветственно наклонил голову.

– Вы остановились в этой гостинице? – спросила Татьяна.

– Нет, что вы, это не для моего кармана. А вы куда-то собрались?

– Да, хочу пойти в бар напротив. Там сегодня в двенадцать джем-сейшн.

– А, знаю, знаю. Кстати, будет играть пианист Жюльен Квентин. Он на днях прекрасно выступал с классикой. Но он еще и джазист, отлично импровизирует.

– Вы не хотите пойти туда? – решилась Татьяна.

– С удовольствием бы. Но, к сожалению, мы с приятелем договорились здесь встретиться и пойти куда-нибудь поужинать. Может быть, вы к нам присоединитесь?

Татьяна чуть было не сказала «да», но удержалась. Совершенно незнакомый мужчина, к тому же будет еще кто-то. Нет, неудобно. По дороге в бар она опять корила себя. Только что хотела познакомиться с этим человеком и вот его встретила. Так повезло, а она этим не воспользовалась. Ну что за идиотка такая! С другой стороны, идти с незнакомыми мужчинами ужинать неудобно. Хотя почему неудобно? Здесь все люди приличные. А эти к тому же русские. Соотечественники, как теперь модно выражаться. Эх, зря не пошла. Но теперь уж поздно!

В баре было полно народа. Татьяна с трудом нашла место. Заказала бокал красного вина и огляделась. Музыканты играть еще не начали, ждали Жюльена Квентина. Напротив, на диване, сидели две женщины. Они говорили по-английски. Одна, судя по акценту, была русской. У второй женщины акцент тоже был, но непонятного происхождения. Внешностью она напоминала японку или кореянку. Женщины бурно обсуждали сегодняшний концерт. Складывалось впечатление, что они профессиональные музыкантши.

– А как потрясающе он сыграл мелодию из «Орфея и Эвридики», – с жаром воскликнула та, которую Татьяна записала в «японки».

– Сейчас все кому не лень играют это произведение, даже фигуристы под него катаются. Но никто еще не играл Глюка так совершенно, как Кисин! В его игре было что-то не от мира сего. Такая возвышенность и одухотворенность! – поддержала «русская».

При этом она посмотрела на Татьяну, будто призывая ее в свидетельницы.

– Да, я тоже потрясена его игрой, – Татьяна с удовольствием присоединилась к разговору.

– Я думаю, Евгений прощался со своим отцом. Он недавно умер, – в голосе «японки» зазвучали трагические нотки. – А сколько он бисировал! И это при том, что у него проблема с пальцами. Какой-то грибок, и ему очень больно играть.

– Я даже не подозревала об этом, – удивилась Татьяна.

– Как, вы не знали? Кисин отменил до этого несколько концертов, – добавила «русская».

Татьяна призналась, что и этого она не знает. И что вообще она лишь любитель музыки, а не профессиональный музыкант. Разговорились. В том, что ее собеседницы музыкантши, она оказалась права. Но в отношении их национальности ошиблась. Все оказалось наоборот. Та, которую она приняла за японку, носила имя Маша и была родом из Бурятии. А вот «русская» была гражданкой Соединенных Штатов. Звали ее Айлин. Она еще ребенком уехала с родителями сначала в Израиль, а потом в Соединенные Штаты. Надо отдать ей должное: по-русски Айлин говорила куда лучше Маши. Зарабатывала она на жизнь, давая частные уроки музыки. И вот уже десять лет подряд приезжала в Вербье, где она, по ее собственным словам, не только наслаждалась игрой величайших музыкантов, но и набиралась ума-разума.

Набиралась она его, бегая по мастер-классам.

– Все время слышу об этих мастер-классах, – решилась спросить Татьяна. – А что это такое?

– А вы здесь впервые?

– Нет, но ходила лишь на концерты…

– Чем вы занимаетесь после завтрака?

– Я всегда до обеда гуляю в горах.

– Гуляете? В горах? – Айлин посмотрела на Татьяну так, будто та призналась в чем-то крайне неприличном. – Зачем же тогда приезжать в Вербье?

Татьяна хотела сказать, что большинство людей, как ни странно, приезжают в Вербье именно для того, чтобы заниматься этим крайне недостойным в глазах Айлин занятием. Но решила не травмировать новую знакомую.

Надо ли добавлять, что ее утренняя прогулка была тут же отменена. Айлин заявила, что завтра утром они отправятся на мастер-класс известного скрипача, который начинается в десять часов в отеле Le Chalet D`Adrien.

– Да, но я никогда не играла на скрипке. И не собираюсь. Зачем мне слушать, как кого-то учат играть на этом инструменте? Может быть есть мастер-класс пианиста?

– Дело не в инструменте! – Айлин посмотрела на Татьяну как на несмышленыша. – При чем здесь инструмент? Вы приобщаетесь к тайнам мастерства гения! Вы дышите с ним одним воздухом в момент его творческого процесса! Вот вы не композитор, но если бы вам сказали, что вы можете присутствовать в творческой лаборатории, например, Бетховена, вы же сочли бы это за счастье! Не так ли?

Татьяна вяло кивнула головой. Если уж на то пошло, она бы предпочла дышать одним воздухом с Рахманиновым. В крайнем случае, с Листом. Возможность любоваться их внешностью скрасила бы мучительные часы невразумительного сидения.

Но спорить с Айлин она не решилась. Эта женщина удивляла и привлекала. Внешне она производила очень странное впечатление. Айлин была далеко не молода, но моложава. Худенькая, маленького роста, со всклоченными остатками рыжих волос, он походила на какую-то тропическую птичку. Да и одевалась Айлин весьма экзотично: короткие узенькие брючки, сандалии. Вместо кофты – шелковый платок яркой расцветки, завязанный двумя концами сзади на талии, а другими двумя – на шее так, что грудь была прикрыта, а спина с острыми торчащими ключицами выставлялась на всеобщее обозрение. И к этой несерьезной внешности прилагалась экзальтированность, порыв, неукротимая энергия.

На следующий день они подъехали к отелю Le Chalet D`Adrien – самому роскошному отелю Вербье – за полчаса до начала мастер-класса, но даже на улице, на подступах к небольшому залу, где он должен был проходить, толпился народ, которому не досталось мест внутри. Айлин стала протискиваться сквозь толпу. Татьяна было последовала за ней, но потом раздумала. Задохнуться неизвестно ради чего, нет, это не для нее.

Она отправилась обратно в гостиницу и выполнила свою программу по прогулке в горах. Совесть ее была чиста. Она честно пыталась попасть на этот таинственный мастер-класс, но… не судьба.