Текст книги "«В институте, под сводами лестниц…» Судьбы и творчество выпускников МПГУ – шестидесятников."

Глава 6. Семён Богуславский

И жизнь – и ту, которую прожил,

И ту, какую проживу, -

Не оскорблю стыдом и ложью

И сам её не оборву.

С. Богуславский

Семён Рувимович Богуславский (1926–2005 гг.), педагог, поэт. Окончил литфак МГПИ в 1954 г.

С. Р. Богуславский – заслуженный учитель Российской Федерации, директор школы № 1274 им. В. Маяковского. Награждён медалью им. А. С Пушкина. На Всероссийском конкурсе «Учитель года» удостоен награды«За честь и достоинство».

Его дед Соломон Богуславский был портным в Кременчуге, шил костюмы Антону Макаренко. Кто знал тогда, что внук Шлемы Богуславского тоже станет выдающимся педагогом! Его сын Михаил Богуславский, дядя Семёна Рувимовича, был революционером-большевиком, крупным партийным начальником. За ним охотился бандит Григорьев. Он ворвался в город, нашёл Шлему Богуславского и стал пытать: «Где твой сын?». Потом бандиты выкололи ему глаза и повесили на вокзале. А через час город заняли красные. Всего-то часа не хватило Михаилу Богуславскому, чтобы спасти отца!

Отец Семёна Рувимовича тоже был портной. С 1924 года семья жила в Москве на Рождественке. Михаил Богуславский был председателем Малого Совнаркома, входил в группу демократического централизма и был репрессирован в 1937 году по делу «троцкистов» Пятакова, Радека. Арестовали и расстреляли по обвинению в связях с троцкистами и его брата, отца Семёна Рувимовича.

«Я был активным пионером. Помню, шло общешкольное пионерское собрание. Я сидел в президиуме. Подходит пионервожатый и говорит: «Сёма, тебе здесь нельзя сидеть. Ты троцкист». Я вышел, сел на ступеньки лестницы и заплакал. И никто не подошёл… Мне было 11 лет».[49]49
  Из личного архива Н. Богатырёвой.


[Закрыть]

Спустя годы Богуславский писал: «Росли мы без отцов. Не вспоминай, не мучай! В застенках сталинских расстреливали их. Что нас спасло? Слепой и странный случай. А то и нас давно бы не было в живых».

Семён Рувимович с десяти лет писал стихи, в 1941 году, когда началась война, послал стихотворение в «Пионерскую правду». Первый поэтический опыт Богуславского одобрил Л. Ошанин и благословил юного поэта на дальнейшее творчество. Он стал заниматься в литературной студии Дворца пионеров на улице Стопани, которой руководили В. Кудряшова, писатели Р. Фраерман, Б. Ивантер. Перед ребятами часто выступали А. Гайдар, А. Асеев, Л. Кассиль, К. Паустовский, И. Андроников. Гайдар читал свои рукописи. Семён Рувимович запомнил, что он всегда ходил в военной форме, много курил. И был очень добрым. Когда обсуждали «Тимура и его команду», ребята критиковали повесть: «Её герои казались нам нежизненными». Гайдар расстраивался. Зато «Голубую чашку» студийцы очень любили. Эта студия оказала большое влияние на Семёна Рувимовича. Там он подружился с С. Баруздиным, встречал Ю. Трифонова, который занимался в старшей группе. «Когда я в школе создавал музей Маяковского и думал об организации клубной работы в нём, у меня уже была перед глазами готовая модель – наша литературная студия».

Потом началась война. Эвакуация. Торфоразработки. Новый, 1942 год, встречали с друзьями и чокались… кусочками сахара, который добыли по случаю и были счастливы. Потом Оренбург, по ночам работа токарем на заводе. Но Семён Рувимович рвался на фронт. Ходил в военкомат и выпросил-таки повестку. Тайком от мамы бросил её в почтовый ящик и до сих пор с болью вспоминает, как рыдала мама, которой он так никогда и не признался, что сам вызвался на фронт. Воевал на Дальнем Востоке.

Ещё будучи в армии, С. Богуславский публиковался в армейской фронтовой печати, мечтал о Литературном институте. Но вместо него попал в педагогический и с энтузиазмом окунулся в жизнь факультета и института.

Младший сержант С. Богуславский, 1964 г.

С первого дня существования газеты «Ленинец», с 1951 года, он был её корреспондентом, завотделом культуры и быта. Делал регулярные репортажи о повседневной жизни студентов вместе с Владимиром Дворцовым. Вдвоём они сочиняли детективный роман «Кольцо парашюта». С. Богуславский – один из активных участников туристского движения МГПИ. Это ясно уже из названий его первых песен: «В горном походе», «В лыжном походе», «Встречная туристская», «Снова в Турграде» (совместно с Ю. Визбором), «Новогодняя альпинистская» (написана накануне Нового, 1953 года в альплагере на Кавказе). Песню «Спутник» подхватили студенты биофака МГУ, которых С. Богуславский в качестве инструктора водил в поход. Её включил в свой репертуар ансамбль биофака, благодаря чему песня обрела популярность: её до сих пор поют в МГУ. Как и другие первопроходцы жанра авторской песни, С. Богуславский не сочинял музыку сам, а использовал популярные в 40-50-е годы мелодии.

С. Богуславский – непременный участник литературного объединения МГПИ. Сохранилась стенограмма заседания 1952 года. Тогда товарищи по литобъединению Ю. Альперович (Дружников), Ю. Ряшенцев, В. Коровин и другие подвергли стихи С. Богуславского лихой критике за излишнюю увлечённость туристской тематикой, недостаточное внимание к слову и штампы. В юношеской запальчивости они не щадили самолюбия друг друга, ведь всё это делалось во имя высокой цели – поэзии! Но тогдашний руководитель литобъединения Ф. X. Власов подметил в наивных стихах Богуславского живое чувство и настроение. Это впоследствии станет достоинством зрелой лирики С. Богуславского.

В 1965 году С. Р. Богуславский стал директором школы № 1274. Он построил её с нуля, и школа стала главной темой его жизни и стихов. Всё, чем славится сегодня эта школа, одна из лучших в Москве, придумано и воплощено в жизнь её директором. Он любил творчество Маяковского и желал передать эту любовь ребятам – в апреле 1966 года в школе силами учителей и учеников был организован уникальный музей поэта. Вся школа во главе с директором колесила по стране (он привил ребятам ещё и любовь к странствиям) и собирала подлинники жизни и творчества Маяковского. Гордость музея – огромный чемодан поэта, который подарила музею Лиля Брик. Она, уже почти не выходившая из дома, на девятом десятке приезжала в школу и преодолевала все пять высоких этажей, чтобы только побывать в скромном помещении, где многое было сделано руками ребят. Её слова были очень дороги С. Р. Богуславскому: «Это и есть настоящий музей Маяковского». В. Смехов вспоминает, что Л. Брик часто вопрошала: «Вы не слышали, Семёна Рувимовича ещё не сняли с директоров?» И поясняла: «Он очень, очень хороший, таких директоров сейчас не держат в наших школах. Помяните моё слово – они его снимут, вот увидите!»

С 1967 года раз в два года в школе стали проводить вечер вопросов и ответов «Спрашивайте – Отвечаем Всё Абсолютно» («СОВА»). На нём выступали политики, журналисты, режиссёры, писатели, поэты, актёры – интересные люди, которых Семён Рувимович умел зазвать в школу. Это был роскошный подарок ребятам, но и гости были приятно поражены тем, как слушали и горячо реагировали дети. Многие становились друзьями Семёна Рувимовича и, конечно, школы. Понятно, что наши мгпишники: Ю. Визбор, Ю. Коваль, В. Дворцов, П. Фоменко, Ю. Ким, Ю. Ряшенцев, А. Ненароков, Л. Мезинов и многие другие – чувствовали здесь себя как дома и были постоянными участниками этого потрясающего шоу. В. Смехов писал о Богуславском и «СОВЕ»: «Он поэт, и поэтому ему удаются такие звонкие, жаркие вечера в актовом зале, где взрослые отвечают на прямые вопросы детей, где нельзя уйти в кусты, заслониться шуткой или авторитетом… Он поэт, и поэтому на таких вечерах никогда не ясно, кто здесь более ребёнок, кто менее солиден – дети Семёна или мы, ответчики…»

Есть у него стихотворение «Баобаб». Семён Рувимович нашёл совершенно потрясающий образ для своей школы – экзотический баобаб, выросший в холодных среднерусских широтах. И действительно, школа эта и в самом своём начале, и через четыре десятка лет ни на что не похожа! Неистовый в душе и тихий с виду романтик Семён Рувимович Богуславский воплотил в жизнь свою мечту!

Л. Брик и С. Богуславский

Помимо музея Маяковского, Семён Рувимович организовал в школе множество других интересных вещей. Здесь просвещают и ненавязчиво воспитывают даже стены в коридорах. На одном этаже – постоянная экспозиция, посвященная поэтам и писателям, погибшим на фронтах Великой Отечественной войны. Вот уж действительно: никто не забыт и ничто не забыто. На другом – экспозиция о жизни и творчестве Юрия Коваля… И с какой кропотливостью и любовью всё это сделано!..

Да, судьба Семёна Рувимовича Богуславского была определена с самого начала. И он принял эту судьбу. «Я фаталист. Считаю, что каждому определён свой путь. Мы суетимся, бросаемся из крайности в крайность, а где-то посередине лежит наша дорога. В детстве я мечтал стать поэтом, а стал учителем. Но и поэтом – тоже».[50]50
  Н. Богатырёва. «Свято дружеское пламя». Интервью с выпускниками Московского педагогического университета. М.: Исследовательский центр проблем качества подготовки специалистов, 2002. Кн.1, стр.116.


[Закрыть]

Семён Рувимович никогда не раздваивался. Он жил цельной жизнью, в которой две ветви – поэтическая и педагогическая – гармонично сплетались друг с другом. В предисловии к поэтическому сборнику С. Богуславского «Сердце пополам» Ю. Ким писал: «Все главные силы свои расходуя на труднейшем поприще бескорыстного служения людям и отечеству, ещё находит время записывать свои мысли и переживания стихами – ничуть не претендуя на поэтические олимпы, а просто потому, что хочется. Вся его душа, весь круг его размышлений и волнений ясно высказались в его сочинениях, и это очень родственная мне душа». Ещё бы, ведь и темы поэзии Богуславского, и отношение к главным вопросам бытия у него типично шестидесятнические. Любовь и дружба, жизнь и смерть, смысл человеческого бытия.

Ю. Ким, А. Ненароков, С. Богуславский

Но главная, фирменная тема стихов С. Богуславского – это, конечно, школьная тема. «Нет, мне себя не уберечь от детского прикосновенья, от муки и от озаренья, пока живу, – не уберечь». О чём пишет директор-поэт? О школьных буднях, общении с начальством – не всегда приятном. И о приятном – всегда! – общении с учениками. «Тружусь. Но все труды мои не для начальства дорогого, а для Марины Поляковой, ещё для Леночки Барковой, ещё для Сашки Королькова и для Кукулина Ильи». Сквозь рутину быта, над которой порой грустно посмеивается Богуславский, сквозит бытие с вечными вопросами. На эти вопросы учитель-поэт долго искал и наконец нашёл, выстрадал ответы. Раздумья о своём предназначении, о педагогической стезе звучат в строках:

«В пространство детства я вписался, но едва ль смогу себя признать без самозванства творящим это самое пространство, как Корчак, например, или Коваль». Он был слишком придирчив к себе, но мы-то знаем: Семён Богуславский именно творил пространство детства своих учеников, счастливых от того, что учатся в такой школе…

В мастерской Ю. Коваля: С. Богуславский, В. Смехов, Д. Рачков, Ю. Ким

Школьные будни становятся поводом для философских размышлений. Вот реальный эпизод: украли… школьные ворота! Семён Рувимович погрустил, грустно поиронизировал над ситуацией и вдруг незаметно вывел читателя на нешуточный уровень обобщения: да ведь вся страна ворует! «Вор, наверное, интеллигентен, ситуации эквивалентен. Остроумен и модно одет, ну а совесть? А совести нет. Разбудите меня, Бога ради! Мне приснилось, что сам я украден. Вор в законе, российский уклад, мне диктует: кради всё подряд! Не теряйся, и будешь богатым и не больше, чем все, виноватым… Не хочу! Ни ворот, ни дверей. Разбудите меня поскорей!» Так в эпоху пересмотра ценностей, когда многие ровесники Семёна Рувимовича стыдливо объявили юношеские идеалы старомодными и неправильными, шестидесятник Богуславский от своих идеалов не отрёкся. Он утверждал их спокойно и просто, без деклараций и пафоса, с мягкой иронией.

С. Богуславский – рыцарь гуманной педагогики. И в своей работе, и в стихах он проповедовал уважительно-бережное отношение к ребёнку: «Я никогда детей не унижал. Бесился и от ярости дрожал. Как возмущался! Как негодовал! Но повода для мести не давал». Семён Рувимович – счастливый человек, ученики его обожали. «За такую любовь – дорогая плата: каждый божий день хожу по канату. Балансирую, счастливый уменьем, замирая, как над стихотвореньем». Но эта же любовь дала ему право гневно осуждать террор, издевательства над людьми, подлость.

Однако нет в стихах Богуславского ненависти. Зато постоянно звучит тема любви. Конечно, не только о любви к школе стихи Богуславского. Несмотря на все пришедшиеся на его долю горести: ранняя смерть жены, отъезд дочери с семьёй за границу, годы одиночества – Семён Рувимович любил жизнь. Стихи Семёна Рувимовича Богуславского открыли его для меня с новой, совершенно неожиданной стороны. «Хожу иногда я в костюме джинсовом, слыву донжуаном и острословом. Кто скажет, что мне уже семьдесят лет? Враньё! Для влюблённого возраста нет».

С. Богуславский

Не говоря высоких слов о братстве и взаимовыручке, С. Богуславский демонстрировал это всей своей жизнью. Его школа стала одним из любимых мест, куда слетались на огонёк выпускники МГПИ. Здесь их всегда гостеприимно встречал весь педколлектив, воспитанный директором в духе дружелюбия и открытости. А он, как бы ни был занят или болен, обязательно поддерживал компанию на всех мгпишных встречах. Дружба для него, истинного шестидесятника, одна из главных жизненных ценностей. «Не важно то, что друга видишь редко, а важно знать, что он на свете есть».

В поэтических строчках С. Богуславского заключена мудрость много повидавшего человека, его размышления о бренности земного бытия и мудрое приятие вечного миропорядка. Физическая старость в мировоззренческой системе С. Богуславского, как и у других шестидесятников, – всего лишь условность, потому что душевная юность неистребима. «Но ты-то знаешь: век не вечен. И хоть судьбы не избежать, живи! Будь весел и беспечен, не позволяй себе дрожать!» У Семёна Рувимовича много стихов о старости. В них мудрость приятия неизбежного и спокойное бесстрашие: «Пустует моя ниша в колумбарии. Не вырыта могила. Я борюсь. Замри, болезнь. Повремени, авария! Нет мины, на которой подорвусь. Троллейбус, стой! Не верю катастрофе я. Мой транспорт, я судьбе не уступлю. На помощь, дорогая философия и вера в жизнь. Я так её люблю».

С. Богуславский, выступление в МПГУ

Стихам Богуславского свойственна лаконичность и афористичность: «Уменье жить – совсем не в множестве ненужных дел, ненужных встреч и нее сознанье их ничтожества, а в том, чтоб лишнее отсечь». Любовь к людям, мудрое снисхождение к человеческим слабостям и самоирония, благородство, скромность и доброта, философское отношение к ударам судьбы и умение держать эти удары – все эти черты личности С. Богуславского запечатлелись в его стихах. «Превозмогая боль, усталость, тружусь и славлю бытие. Не знаю, сколько мне осталось. Но что осталось – всё моё». Стойкость и оптимизм, умение радоваться каждому дню и с благодарностью принимать его – весь этот светлый настрой стихов Богуславского передаётся читателю:

«Живи, тоску не жалуя. Нытьё и злость – гони. А радость, даже малую, как добрый свет, цени». «Назавтра не откладывай, что будет – не загадывай. Сегодня чувствуй той последней полнотой. Она-то и запомнится, войдёт и в явь, и в сны. Тому, что жизнью полнится, нет меры и цены».

Использованная литература

Семён Богуславский, сборники стихов:

1. «Во что мы верим» – М., 1993

2. «Сердце пополам» – М., 1995

3. «Ракурс»-М., 1997

4. «Предчувствие» – М., 2001

Глава 7. Борис Вахнюк

Ты выбрал эту дорогу сам,

Тебе и идти по ней.

Б. Вахнюк

Борис Вахнюк (1933–2005 гг.), поэт, сценарист, журналист, бард. Окончил филфак МГПИ в 1959 г.

Он родился в 1933-м. «Вся Украина умирала в этом году от голода, а я родился. Мама меня вытащила со смертного ложа…»

В институт он был просто влюблён: «МПГИ – это магическое место!» Борис Вахнюк стоит у истоков жанра авторской песни МГПИ. Он – один из звёздной плеяды МГПИшных бардов. Его знаменитая «Проводница» стала народной. «Песню о моём отце» пели космонавты. Песни «Глаза, зеленоватые слегка», «Давайте собираться у стола» – это уже классика жанра. Вахнюк удостоился пародий, а это, как известно, признание популярности. «Проводница» имеет десятки вариантов. А. Якушева говорила, что они, переиначивая «Глаза, зеленоватые слегка», пели: «Вчера я встретил Вахнюка, зеленоватого слегка».

Борис Вахнюк – замечательный журналист, вместе с Ю. Визбором, М. Кусургашевым начинавший радиостанцию «Юность» и музыкальный журнал «Кругозор». Он успешно, не повторяясь, развил придуманный Ю. Визбором жанр песни-репортажа, написав несколько десятков таких песен. Был сценаристом Творческого объединения научно-популярных фильмов, лауреатом международных конкурсов. Вёл на телевидении популярную передачу «Алло, мы ищем таланты». Песни Б. Вахнюка исполняли М. Магомаев, Н. Брегвадзе, Л. Зыкина, В. Высоцкий, А. Пугачёва.

В последние годы написал множество очерков и эссе об истории авторской песни, которые регулярно публиковались в центральной печати («Труд» и др.). Герои этих очерков – давние знакомые и друзья Б. Вахнюка, а потому в каждом таком произведении сквозит нежно-ностальгическое чувство. Обычно размашисто-резкий и даже жестковатый – но без злобы и мстительности – в своих очерковых характеристиках Борис Вахнюк явил лиричное и бережное отношение к своим персонажам. Каждое слово тщательно выверено, факты проверены, чтобы никого не обидеть.

Б. Вахнюк жил в общежитии на Усачёва, 64, в комнате № 127. Его соседями по общежитию были Юлий Ким, Том Шангаев, Игорь Скляров, Владимир Ермолаев, который стал заместителем главного редактора «Учительской газеты», бурят Чингиз Гамбоин, нашедший спустя годы истинное захоронение Тамерлана. «Чингиз Гамбоин писал стихи на родном языке, делал подстрочники, а Юлик Ким цветасто и образно переводил их на русский. Чингиз брал эти стихи и переводил их обратно на бурятский. Получалось, говорят, гениально».

Б. Вахнюк, 70-е гг.

О своей комнате Вахнюк пел: «Мы живём одной семьёю. Все-любители стихов. Нас не двое и не трое – четверо холостяков!» Вахнюк, наделённый исключительной памятью, часто цитировал наизусть своих друзей по МГПИ, помнил ранние песни Кима, которые тот сам давно не исполняет, студенческие поэтические опыты Коржикова, Ряшенцева, Кусургашева…

Б. Вахнюк запомнил прекрасные стихи И. Склярова: «Даже солнце бы померкло перед горем, что стряслось… Но гляжу сегодня в зеркало: странно – нет седых волос! Слушай, друг, оставим жалобы, это боль – ещё не боль, что-то есть сильнее, стало быть, чем нескладная любовь». Была у Склярова ещё одна песня: «Не грусти, не грусти, не грусти, сердце в горькой тоске теребя! Ты меня, дорогая, прости, что целую тебя, не любя. Ты мечтаешь о нежной любви, ищешь ласковых, трепетных встреч. Я ж весеннюю свежесть в крови не сумел для тебя уберечь. Если хочешь, в обиде вини, можешь с тайным укором глядеть. Только холодно прочь не гони, дай иззябшую душу согреть». «18-летний сопляк писал! – восхищался Борис Савельич. – Это же романс шикарный! Я сочинил мелодию, и мы пели её на всех концертах. Сейчас отдать попсе – был бы шлягер. Игорь уехал в Дагестан, женился на своей ученице, а потом следы его потерялись…»

Кажется, они все в студенческие годы искрились счастьем, ощущением полноты жизни. Их песни и стихи – жизнерадостные, озорные. Вот песенка «Поздно ночью на бульварике», сочинённая, кажется, Ю. Кимом и исполненная в одном из обозрений. Этакая куммулятивная песенка по типу «Десять поросят пошли купаться в море». Или басня, написанная Вахнюком на сюжет албанской сказки, рассказанной студентом-албанцем Камилем Буджели. Сюжет действительно уморительный и текст озорной. Про то, как старая жена и молодая любовница выщипывают у героя песни волосы.

Современным студентам очень нравилась в исполнении Вахнюка юмористическая песенка в латиноамериканском стиле, «коллективное дитя» нескольких авторов, про которую Вахнюк рассказывал: «Прибилась к нашей комнате песенка, носившая на себе печать веков, разных наслоений. Мы её причесали, пригладили». И получилась музыкальная история с известным сюжетом: юноша влюбился в молодую красавицу, которая при ближайшем рассмотрении оказалась старухой с искусственным бюстом, протезом и т. п. Вахнюк пел эту песню «молодым голосом», с мексиканскими руладами на радость слушателям.

В зрелых стихах Борис Вахнюк запечатлел образ поэта-диссидента Ильи Габая, соседа по общежитию. Реальный случай, когда Габай во время очередных посиделок за неимением словесных аргументов выкинул из окна общежития казённую тумбочку, лёг в основу стихотворения-посвящения Габаю, в котором за лёгкостью формы – боль и горечь. «Поэт, очкарик, книгочей – за тридцать лет до дыр озонных мы были выше всех вещей, тем более вещей казённых. Что груз годов непрожитых! Что непрочитанный философ, – у общежития святых ответов больше, чем вопросов. И больше грусти, чем острот, хотя стакан по венчик налит. Зато чернавка у ворот на это раз не нам сигналит. А завтра – всё наоборот? И, наплевав на провиденье, избрать себе из всех свобод одно свободное паденье туда, где вечно ясен свет, где спит Пегас, своё отцокав, где, как ни вглядывайся, нет посмертно изгнанных пророков?.. Над тёплым пеплом бытия, туда, где лики, а не лица, летит пророк Габай Илья и всё никак не приземлится».

А сколько в самом Борисе Савельиче было мальчишеской лихости! «В последний год моего обучения мы из литфака превратились в истфил. Перед госэкзаменом по истории я поспорил с милой моему сердцу Людой Ивановой, что осилю весь курс за одну ночь. Всё не осилил, конечно. Пришёл на экзамен. Меня вынесло на Виргинского, академического историка, который преподавал в МШИ. Я всё ответил нормально, но он начал ловить меня на датах. Я ему говорю: «Подумаешь, дата. Это не главное. Главное – что истории как науки вообще не существует» – «Как?!» – «Вы меня только что спросили, по какому учебнику я готовился. А какая разница для истории? Стало быть, это беллетристика: сколько историков – столько и историй. Человек описывает, как он понимает события, свидетелем которых не был» – «Значит, я потратил всю свою научную жизнь на пустую беллетристику? Вон отсюда! Пересдавать будете без меня». Через три дня я пересдал на тройку»[51].51
  Из личного архива Н. Богатырёвой.


[Закрыть]

Б. Вахнюк

И всё же с неизменной благодарностью вспоминал Б. Вахнюк институтских учителей, которые научили главному: не довольствоваться малым. Он и не довольствовался никогда, жил на полный взлёт.

Кипучая энергия Б. Вахнюка заставляла его разрываться на части. Походы, работа в «Ленинце» (писал фельетоны, рисовал заголовки), литобъединение, спорт, капустники-обозрения. О них Борис Савельевич оставил потрясающие воспоминания. А Юрий Ряшенцев вспоминал, как они с Визбором прежде чем принять Вахнюка в общество «обозренщиков», устроили ему шуточный экзамен. Ряшенцев с Визбором были уже солидные мэтры, а Вахнюк, молодой и рьяный, рвался пополнить ряды «визборного» общества. Мэтры поинтересовались, как у него с физической подготовкой. Вахнюк гордо сказал, что он мастер спорта по футболу. Тогда его попросили встать на руки, прислонясь к стенке, и в таком виде подбирать рифмы к словам, которые они ему будут говорить. «Сапог!» – кричал кто-нибудь из мэтров. «Пирог!»- бойко отвечал Вахнюк, стоя вниз головой. И был принят в число авторов и актёров обозрений.

Но самой большой любовью Бориса Вахнюка была театральная студия под руководством Леонида Аркадьевича Довлатова. В «Обыкновенном чуде» он блистал в роли Хозяина. И в любой роли запоминался благодаря росту, осанке, баритону. Вот идёт спектакль «Этих дней не смолкнет слава». Вахнюк читает горьковский «Буревестник»: «Буря, скоро грянет буря!» Ким с Ковалём писали отчёт об этом спектакле: «Боря, скоро грянет Боря!» Специально для спектаклей он писал песни. Две из них в репертуаре А. Пугачёвой – «Спасибо» к спектаклю «Жестокие игры» и «Нет ни лета, ни весны, ни зимы, а есть любовь» – к «Обыкновенному чуду». К этому спектаклю, восстановленному в 1980 году, Б. Вахнюк написал 13 песен. «Пиратская» («Мы, честь по чести говоря…») сочинена к спектаклю «Страницы любви» по пьесе Э. Радзинского «704 страницы про любовь».

Одно время Б. Вахнюк работал вместе с Л. А. Довлатовым, преподавал на факультете общественных профессий МПГУ театральное мастерство, вёл курс «Музыка и сцена». Не брезговал и альтернативными постановками. Играл Касио в постановке В. Красновского «Отелло», дона Карлоса, мрачного гостя в пушкинском «Каменном госте». Любовь к театру нашла отражение и в учебных делах. Б. Вахнюк защитил диплом на тему «Гамлет на русской сцене» у Б. И. Пуришева.

В институтской театральной студии Борис Савельевич познакомился с Ларисой Борисовой, которая стала мамой двух старших его дочек – Олеси и Татьяны. Ей посвящены эти строки:

«После трудного дня приутих шар земной. Ни сражений людских, ни грозы за стеной. Только поздний трамвай громыхнул вдалеке. Как ты спишь, ангел мой, у меня на руке!.. Как звезда за окном, как вода в роднике, я бессмертен, пока ангел спит на руке!»

Это написано в 1960-м, когда Борис Савельич с юной женой сняли в Измайлово веранду на дощатой маленькой даче. Вот уж действительно рай в шалаше: здесь заканчивалась Москва, в двух шагах лес, трамвайный круг, конечная. А для них всё только начиналось, и такое счастливое, молодое было время…

Он очень много знал и помнил. Придя однажды выступать на факультет начальных классов, Борис Савельич начал выгружать из сумки предметы, при виде которых у студентов пооткрывались рты. С каждой вещью был связан эпизод из жизни Вахнюка, а все вместе они, вроде бы разнородные, сложились в красочную и величественную картину истории страны. Вот кусочек бивня мамонта, который Вахнюку подарили в Норильске, где он проводил фестиваль авторской песни. И тут же – краткий экскурс в историю. Такие же реликтовые осколки до сих пор находят в районе Жигулей, там, где проходит знаменитая Жигулёвская кругосветка, в которую традиционно после Грушинского фестиваля отправляются на байдарках барды. Оказывается, в самом центре России сохранились остатки флоры и фауны доледникового периода! Плывёшь себе на байдарочке, а тут тебе привет от мамонта! Слушаешь эти рассказы – и ощущение бесконечности жизни возникает.

Б. Вахнюк на встрече в МПГУ

Или вот граната РГД. Её Вахнюк нашёл на Северном Кавказе, сопровождая в 61-62-м годах в качестве корреспондента радиостанции «Юность» группу одесских туристов «Поиск». Это был первый Всесоюзный слёт победителей похода молодёжи по местам боевой славы «Дороги отцов-героев». Связку гранат туристы нашли на оборонной тропе на Марухский перевал, который фашисты так и не взяли. И рассказывал об этом Борис Савельич с такой гордостью, словно сам был участником боёв за Кавказ.

В коллекции Вахнюка вообще много вещей, связанных с войной. Немецкий патрон, который он нашёл в одесских катакомбах, подтолкнул поэтическое воображение к рассказу-метафоре: «Патрон, который не выстрелил, сохранил жизнь партизану. У него родились дети, внуки – целое спасённое поколение! Я высыпал порох из этого патрона и поджёг на радость ребятишкам. Порох ярко вспыхнул, а я сказал ребятам: «Смотрите, вот человеческая жизнь»».

Брат Бориса Савельича, служивший в Германии, привёз по его просьбе целый мешок осколков с печально известного полигона, на котором во время войны немцы испытывали снаряды, используя в качестве мишеней захваченные советские танки. Подвиг экипажа такого танка, который две недели пробирался по немецким тылам к своим, нанося урон немецким войскам, лёг в основу фильма «Жаворонок». Студенты могли подержать в руках осколок снаряда, которым расстреливали наши пленные танки.

А ещё любознательный Вахнюк отбил зубилом кусок бетона в ставке Гитлера в Виннице. Этот бункер строился пленными, и людей, обессиленных работой, закатывали в этот бетон…

Тема Великой Отечественной войны для Б. Вахнюка – священна: «Это те ожоги, которые не гнетут, а… радуют. Потому что это было с нами, мы причастны к этой боли». «Будто к Вечному огню, прикасаюсь к струнам раскалённым», – писал Вахнюк. Его «Песня о моём отце» – одна из лучших отечественных песен о войне. Много лет назад у Вечного огня у Кремлёвской стены Борис Савельич записал для «Кругозора» маленькую дочку Олеську. Щемящий диалог получился. Нет, увы, у меня записи, но со слов Бориса Савельича он звучал примерно так: «Пап, кто здесь лежит?» – «Солдат, который погиб, защищая Родину» – «А как его зовут?» – «Никто не знает» – «Значит, твой папа тоже может здесь лежать?»

Во время войны Борис Вахнюк жил в оккупации на Украине: «Мы читать не по книжкам учились – по приказам с чужими орлами». Одно из самых ранних и страшных его воспоминаний – расстрел нескольких тысяч мирных жителей в Троицком яру в Путивле. Их дом стоял на краю села, и мимо окон немцы гнали обречённых людей. «Я-то помню, как с хутора тётка в нашей комнате, к ставням припавши, на телеге увидела что-то и упала, и охнула: «Паша!..» Чужая боль обожгла и стала своей, душа сделалась отзывчивей, и детские воспоминания, переплавившись в ней, вылились в сильные, образные, болевые стихи: «И через день, и через годя вспомню тот мой первый лёд, – он гнётся под ногою, только тронешь. А за спиной уже круги, и кто-то с берега: «Беги! Беги! А то – утонешь!»… И всё бегу на этот крик, раскинув руки, как крылья птица. Остановиться бы на миг, остановиться бы на миг – нельзя остановиться!» (это о детской забаве в оккупированном Путивле, когда мальчишки бегали по тонкому льду реки Сейм).

Стихи Вахнюка о войне – не просто иллюстрация к историческому событию. В них звучат раздумья о смысле собственной жизни и переброшен мостик из прошлого в настоящее. Вот стихотворение «Оборонная тропа», посвященное как раз тем местам, откуда «экспонат» из коллекции Вахнюка – боевая граната. Боль той войны переплетается с другой болью – афганской (стихи написаны в 1989-м, ещё гибнут наши ребята под Кабулом): «Нам приходится вечно стоять на краю – в справедливом бою и в неправом бою. И награды накоплены не на парад, оттого-то и братья – Марух и Герат».

К 20-летию Победы в Брестской крепости снимается кино: «Гимнастёрки были новенькими, с иголочки, а бинты – чересчур белыми, и оттого кровавые рисованные пятна смотрелись нестрашно, театрально… А старик по фамилии Арутюнов с похожей на юбилейный рубль новенькой медалью «За отвагу» на штатском пиджаке тихо сказал, обтерев лоб ладонью: «Только немцы пойдут слева, а не справа»». И на контрасте рождается живая картина: вот декорации, а вот правда жизни, которую несёт этот скромный человек. Как здорово: скупые слова характеристики – и мгновенно разворачивается судьба человека. Защитник крепости, попал в плен, отсидел сначала в немецких концлагерях, потом в сталинских. Вернулся, и вот – «награда нашла героя»…