Текст книги "Адвокат по сердечным делам"

Женька искренне любила рубрики в своем журнале, посвященные кулинарии и рукоделию, и нередко, выкроив свободную минутку, перечитывала их. Ну, как ей было не восхищаться, читая, как очередной автор советует женщинам дать новую жизнь старому стулу. Вместо того чтобы оттащить рухлядь на свалку, милые хозяйки, засучив рукава, должны были возиться с ней часами, а может, и сутками, своими руками перетягивая новой тканью сиденье, покрывая ножки краской из пульверизатора. Женька представляла, каково это – отмывать после подобного «творчества» весь дом и отстирывать одежду, но к чужим подвигам на ниве домашнего хозяйства относилась с уважением. Разве не заслуживает поклонения женщина, которой не лень изготовить свечи к Новому году своими руками, словно она не знает о том, что подобного добра всех цветов, форм и размеров полно в ближайшем киоске? А если не жаль собственных сил на роспись граненых стаканов? На оформление старого столика техникой декупажа? В общем, такому рвению можно было только позавидовать.

Вместе с тем Евгения не считала за труд сутками напролет пропадать в своей редакции, готовя очередной номер журнала. Она гоняла подчиненных, но и сама не сидела сложа руки. В голове ее непрерывно зрели новые идеи, которые она торопилась воплотить в жизнь. Она подыскивала неординарных авторов, сама корректировала многие статьи и вместе с рекламным отделом обдумывала стратегию завоевания рынка. «София» уже несколько лет удерживалась в рейтинге других глянцевых журналов на передовых позициях, что позволило им выпустить приложения: «Интерьер от Софии», «Уроки красоты от Софии», «Дети Софии». Короче говоря, Евгении было чем гордиться. Она с удовольствием вела колонку главного редактора, давала советы читательницам, как организовать свою жизнь, хотя иногда ее душу все же посещали сомнения. Правильно ли она себя ведет? Справедливо ли такое беспечное отношение к мужу и детям? Не выйдет ли это ей боком? Но минуты неуверенности в себе проходили, и все само собою забывалось. Александр, как ей казалось, разделял ее страсть к работе и, хотя изредка он любил подтрунивать над бытовой неприспособленностью жены, все же гордился ее успехами и всегда с гордостью рассказывал о ней своим друзьям и коллегам. Вряд ли бы он чувствовал себя удовлетворенным, окажись на ее месте обычная домашняя клуша. Дети тоже привыкли к тому, что мама много работает и возвращается домой поздно. Они не доставляли ей особых хлопот и росли, казалось, сами по себе. Так они и жили в своем семейном гнезде, укрытые от всех житейских бурь, и полагали, что так будет продолжаться вечно. Но то, что произошло с нею недавно, нарушило спокойное течение их жизни, и утром, читая по привычке поваренную книгу, Женька не могла постигнуть все тонкости рецепта, размышляя, смогут ли они все когда-нибудь вернуться в привычное русло…

Вопреки всем ее дурным ожиданиям выходные прошли на редкость спокойно. Александр взял тайм-аут и не стал изводить жену новыми упреками и нравоучениями. Правда, он не стремился вообще что-либо обсуждать с ней, сосредоточившись на дочери, но Женька, устав от выяснения отношений, тихо блаженствовала. Они погуляли по заснеженному парку, где вовсю сновали белки; покатались на каруселях, а потом долго грелись в небольшом ресторанчике. Обед показался им особенно вкусным, может, потому, что они были сосредоточены на еде. Василиса говорила больше, чем ее родители, вместе взятые. К удивлению Евгении, девочка не чувствовала напряжения между мамой и папой. Она была так счастлива, что они собрались все вместе, что витала в облаках, не умолкая ни на минуту. Она была полна каких-то забавных историй про ее друзей из детского сада, пела песенки и вертелась как юла. Обычно родители требовали, чтобы она вела себя тише и не мешала им обсуждать темы, которые ей были непонятны и поэтому неинтересны. Но сегодня мама с папой вели себя идеально, так, словно у нее был день рождения и все внимание по праву должно было доставаться именно ей.

Обед прошел вполне оживленно, а когда они вернулись домой, то с удовольствием посмотрели новый мультфильм, посадив свою дочь на диван между собой. Это было невероятно, поскольку Евгению обычно было трудно удержать возле экрана. Сославшись на занятость или головную боль, она шла к компьютеру, где и находила для себя успокоение. Последний раз мультики она смотрела, когда ей было лет восемнадцать, да и то для того, чтобы составить компанию кудрявому мальчику, которому она тогда тайно симпатизировала.

Но когда малышку уложили спать, разговор их иссяк сам собой. Евгения поняла, что муж все еще на нее сердится, и дала себе зарок вернуться к беседе с ним завтра, когда страсти понемногу улягутся и к ним вернется способность спокойно рассуждать…

Глава 8

Евгения терпеть не могла больницы. Как и любой другой занятой человек, она грешила тем, что к состоянию своего здоровья относилась легкомысленно и посещала врача только тогда, когда откладывать визит дальше уже не было возможности. Но сегодня никто ее не спрашивал, желает ли она идти в больницу и есть ли у нее для этого время. Они ехали туда на опознание, и, как пояснила Дубровская, отныне ей придется составлять свой рабочий график с учетом того прискорбного факта, что в отношении ее ведется расследование.

Больничный городок находился в одном из отдаленных районов города, и они с адвокатом немало попетляли в закоулках улиц, пытаясь сообразить, каким образом легче попасть на территорию. Оставив автомобиль на стоянке, они наконец прошли в приемный покой, где их ждал разгневанный следователь. По его словам, он парился здесь уже час и готов был отдать голову на отсечение, что Евгения задержалась в пути умышленно, не рассчитав время из-за очередной своей, как он выразился, «презентации».

– Ступайте за мной! – рявкнул он и устремился по коридору, заставив своих спутниц нестись за ним едва ли не бегом. На пути в заветную палату возник тем не менее непреодолимый барьер в виде толстой тетки в замызганном белом халате.

– Мы на следственное действие! – провозгласил следователь, махнув перед носом санитарки книжечкой в строгом переплете. Должно быть, он привык к тому, что удостоверение сотрудника милиции открывало перед ним двери многих учреждений, но сегодня у него случилась осечка. Женщина, объемы которой превосходили его собственные в несколько раз, не замерла перед ним в священном трепете, а, очевидно, намеревалась дать ему отпор. Она встала на его пути, подобно шлагбауму, выпростав в стороны две огромных руки.

– Где бахилы? – спросила она, уперев эти руки-бревна в крутые бока.

– Вы что, гражданочка, читать не умеете? – поинтересовался следователь, еще раз открывая служебное удостоверение, где честь по чести значилось его имя и была приклеена фотография с четкой печатью в уголке.

Но женщина отнюдь не оробела.

– Это вы читать не умеете! – заявила она, ткнув пальцем в стену, где висело сразу несколько выведенных от руки объявлений. «В больнице карантин по гриппу. Визиты запрещены», «После пользования телефоном трубку оботри антисептиком», «Запись на душ осуществляется дежурной медсестрой», «Перемещение по территории без бахил невозможно!».

Евгения скривилась. Ее всегда коробила казенщина, присущая лечебным заведениям: постельное белье с надписью «Минздрав», душ, который можно принять по записи, странные требования принести с собой из дома чашку и ложку, хамство младшего медицинского персонала. Вот и сейчас последний пункт доконал беднягу следователя.

– Да где же их взять, ваши бахилы? – убито поинтересовался он.

– В автомате, за пять рублей.

Полчаса ушло на поиск необходимого количества мелочи, чтения инструкции к диковинному автомату, стучания кулаком по его металлическому корпусу, пока вконец измученные люди не получили на руки три сморщенных комплекта бахил. Шаркая ногами по выщербленным плитам, они, уже на законных основаниях, направились в палату. Евгения не без внутреннего содрогания перешагнула ее порог.

Помещение было небольшим, рассчитанным на две койки. Но одна из них, укрытая полосатым матрасом с бурыми пятнами, пустовала. На другой кровати лежала девушка, которая на первый взгляд показалась Евгении такой хрупкой и крохотной, что у нее даже защемило сердце. Глаза ее были закрыты, а лицо на фоне безжизненных больничных стен казалось восковым.

Следователь умчался за понятыми, а женщинам приказал стоять молча и не мешать отдыху пациентки. Впрочем, вести оживленную беседу с ней было бы затруднительно еще и по причине присутствия в палате той самой тетки, которую они недавно встретили в коридоре. На ее лице читалось такое искреннее недружелюбие, что обе женщины, поежившись, предпочли дождаться следователя за дверью.

Вскоре подошли две пациентки в цветастых халатах и вязаных носках, и следственное действие началось. Между тем глаза больной оставались закрытыми, словно происходящее сейчас в палате ее не касалось совсем.

– Проводится опознание потерпевшей, – заявил следователь, попутно заполняя протокол. – Для начала я разъясню права участникам следственного действия. Вы вправе высказывать возражения…

– Позвольте мне воспользоваться своим правом, – неожиданно встряла адвокат, и следователь, отложив в сторону ручку, воззрился на нее с явным неудовольствием.

– Что еще?

– Попрошу внести в протокол возражение. Согласно закону, вы должны предъявить для опознания не менее трех лиц. Это дает возможность выбора моей подзащитной. То, что предлагаете вы, опознанием не является.

– Я имею возможность представить вам одного человека, – заупрямился следователь.

– Да, только если он уже скончался, – с ехидством добавила адвокат, зная, что закон делает исключение лишь для опознания трупа.

При этих словах веки пациентки вздрогнули. Она открыла глаза и с недоумением обвела взглядом присутствующих.

– Что здесь происходит? – прошелестела она одними губами.

– Машенька, голубушка! Проснулась! – всплеснула руками тетка в халате с нежностью, которой от нее трудно было ожидать.

– Вот видите! – торжествующе воскликнула Дубровская. – Пациентка вполне жива. Так что мое возражение остается в силе.

Следователь недовольно нахмурился. Он не думал, что защита будет так принципиальна. Сам он относился к опознанию как к пустой формальности.

– В законе мелочей не бывает, – поучала его адвокат.

Он уже чувствовал раздражение. Они пришли читать ему лекции по процессу или заниматься делом? По-видимому, адвокатесса практикует почасовую оплату и сейчас тянет резину только для того, чтобы выкачать из своей клиентки как можно больше денег. Жаль, та принимает усердие адвоката за чистую монету.

– Я приглашу еще пациентов, – буркнул он. – Сколько вам их надо? Троих? Пятерых? Говорите, у нас в распоряжении целая больница.

Пока Дубровская возражала, подкинув следователю очередной довод, Евгения рассматривала больную. Той на вид было не больше двадцати лет. Хотя, быть может, она выглядела так молодо из-за отсутствия косметики на лице. К тому же она была блондинкой. Чистое овальное личико, припухлые губы, тонкие плети рук на больничном одеяле – она была олицетворением хрупкости и беззащитности. Евгении стало нехорошо, словно она обидела ребенка. Хотя, если разобраться, так оно и было. Она сбила эту девочку и оставила ее умирать на дороге! На ее глаза навернулись слезы. Слезы запоздалого раскаяния. Она сразу даже не расслышала вопроса.

– Что, простите? – перевела она взгляд на следователя.

– У вас есть какие-либо возражения по тому, как проводится данное следственное действие?

– У меня? – удивилась она. Какие еще возражения? Нет.

– Тогда скажите, кого из этих лиц вам приходилось видеть раньше?

Евгения недоуменно осмотрела ряды теток в больничных халатах.

– Имеется в виду, кого вы сбили утром пятнадцатого января на своей машине? – пояснил сыщик, не будучи уверенным, поняла ли женщина его вопрос. Она словно бы витала в облаках. На глазах ее блестели слезы, и следователь посчитал, что она просто боится возмездия.

Лица собравшихся приобрели угрюмое выражение. Они смотрели на Женьку с неприязнью, а санитарка и вовсе превратилась в мраморную глыбу, готовую придавить ее одним только взглядом. Евгения почти осязаемо ощущала эти флюиды всеобщей ненависти. Тем не менее вопрос показался ей нелепым. Кого из них она могла сбить на своей машине? Ну, во всяком случае, ни одну из этих вполне здоровых на вид пациенток, и уж точно не тетку в грязном белом халате. Ее взгляд вновь переместился на Машеньку. Во всяком случае, теперь она знала ее имя.

Евгению точно обожгло. Девушка смотрела теперь прямо на нее. В ее взгляде не было осуждения. Она словно пыталась что-то вспомнить, либо что-то осознать. В глазах появился осмысленный блеск, а между бровей залегла тоненькая морщинка. Губы ее шевельнулись.

– Мне кажется, что я сбила эту девушку, – проговорила Евгения, не дожидаясь, пока больная произнесет хоть слово. Почему-то ей не хотелось, чтобы девушка прилюдно выражала свое к ней отношение. Она не решалась указать на Машеньку рукой.

Следователь был более чем удовлетворен.

– Значит, так и запишем. Из представленных на опознание лиц я узнаю девушку под номером два…

– Стойте, я не согласна! – заявила Дубровская и, повернувшись к своей клиентке, спросила: – Вы же говорили, что не подходили к потерпевшей? Вы не видели ее лица. Каким же тогда образом вы опознали эту девушку?

– Так это мы сейчас выясним, – подхватил следователь. – Почему именно она, а не кто другой из тех лиц, которых я вам представил?

Евгения пожала плечами:

– Я действительно к ней не подходила и видела только скрюченную фигуру на снегу. Но по комплекции тело потерпевшего было небольшим, – она кинула осторожный взгляд на санитарку, как бы оценивая ее габариты. – Кроме того, у потерпевшей виднелись белые волосы.

– Но на голове у пострадавшего был капюшон! – напомнила адвокат. Она недоумевала, почему у ее клиентки оказалась такая короткая память. Или Евгения о чем-то ей не сказала?

– Значит, мы запишем, что гражданка Швец опознала потерпевшую по худощавой комплекции и белым волосам, – процитировал следователь, записывая фразу в протокол.

– Но моя подзащитная вовсе не уверена в том, что сейчас она все говорит точно! В мире есть много женщин худощавой комплекции с белыми волосами, – горячо возразила Дубровская. – Понятые, вы подтвердите, что подозреваемая сомневалась в своем выборе?

Последовало молчание.

– Ну же, женщины, вы же видели, как все было!

Она обращалась к двум пациенткам, которые стояли в углу палаты и согласно протоколу числились понятыми. Однако крик души адвоката пролетел мимо их ушей, не оставив даже осмысленного выражения на равнодушных лицах. Одна из них продолжала что-то жевать. Другая держала в руках кружку с компотом. Обе они явно не симпатизировали адвокату, а тем более – ее непутевой клиентке, которая сбивает людей направо и налево.

– А че? Я ниче не видела. По-моему, все было хорошо, – облизнулась одна.

– Как в кино, – добавила жевавшая жвачку.

– Зря вы упрямитесь, адвокат, – миролюбиво продолжил следователь. – Все согласны, только вам почему-то покоя нет. Ваша клиентка не отрицает факт наезда. Понятые вообще всем довольны. Чего вам еще нужно?

– Мне нужна уверенность в том, что лежащая на кровати женщина является потерпевшей, – сказала та. – Вы же разыграли здесь спектакль, нарушив правила опознания. Я обязательно буду говорить о недопустимости данного доказательства в суде!

– Да говорите вы о чем хотите. Позвольте нам нормально работать. У вас что, есть сомнения в том, что эта женщина является потерпевшей? Посмотрите на нее, она похожа на кокон. На ней живого места нет! – возмутился следователь.

– Просто у некоторых совести нет, – заметила санитарка.

Женщины зашумели. «Зальют глаза и ездят…», «…из-за таких, как она, наш сосед Володька погиб. Славный, между прочим, был парень. Почти непьющий», «…еще адвоката наняла, денег, видать, много. Как пить дать, выкрутится, стерва!».

– Тише, тише, женщины! – прервал это обсуждение следователь, донельзя довольный тем, что общественное мнение было на его стороне. – Не надо ни на кого давить. У нас ведь не суд Линча.

– Я не утверждаю, что эта девушка не пострадала, – оправдывалась Дубровская. – Она могла стать жертвой действий другого водителя!

– Только вы забываете, что ее обнаружили аккурат в том месте, какое описывает нам ваша клиентка, – поставил ее на место сыщик. – Поселок Клепино. Не так ли? Неужели вы считаете, что такие совпадения бывают? – Он повернулся к потерпевшей: – Может, вы нам скажете что-нибудь?

Та покачала головой:

– Я ничего не помню. Было холодно, а тут еще снег… Удар, а потом тишина, – ее бесплотный шепот доносился, казалось, из преисподней.

– Чего вам еще надо, нелюди? – грубо спросила санитарка.

Евгения, наклонившись к адвокату, взмолилась:

– Давайте закончим с этим поскорее. У меня просто нет больше сил!

Дубровская покачала головой:

– Я остаюсь при своем мнении. Нам нужна ясность.

– А нам нужно заканчивать следственное действие, – заявил следователь.

Евгения чувствовала, что исчерпала себя до дна. Она не была ни слабой, ни трусливой по своей натуре, но этот визит в больницу оказался для нее нелегким испытанием. Ненависть, которую питали здесь к ней все, исключая, пожалуй, только адвоката, обволакивала ее с головы до ног. Она казалась почти осязаемой, давила на грудь, теснила дыхание. Женя просто задыхалась в этом черном облаке, и ей казалось, что, если это немедленно не прекратится, она закричит – истошно, отчаянно, как кричат безумцы. Ей хотелось на свежий воздух. Ей хотелось уйти отсюда навсегда! Она не понимала упрямства своего адвоката. Какие еще доказательства требовалось ей привести, чтобы доказать, что девочка, распластанная сейчас на больничной койке, пострадала по ее вине?

Как во сне, она подписывала какие-то бумаги. Слова следователя, ядовитые реплики пациенток, замечания адвоката, настойчиво твердящего о каких-то процессуальных нарушениях, превратились для нее в неразличимую какофонию неясных звуков и смутного шума.

Она не видела, как палата опустела, за исключением, конечно, хрупкой фигурки, прикованной к постели. У нее не было сил посмотреть на нее снова. Этот молчаливый упрек был красноречивее всех обидных слов, которые ей пришлось выслушать. Она уже направилась к выходу, как вдруг на ее пути выросла грозная фигура. Женя сразу даже не поняла, что это санитарка.

– Вот что, милая, скажу я тебе… – От нее сильно пахло хлоркой. – Если есть у тебя совесть, не оставь бедную девочку без помощи! Одна она здесь. Ни родных, ни друзей. Словом, никого. Если она протянет ноги от нашей бесплатной медицины, ты же виноватой окажешься!

– Я… Да, конечно, – замотала головой Женька. – Я же не отказываюсь…

Но тут ее потянула за рукав адвокат, и тетка, презрительно дернув плечом, оставила ее в покое…

Они сидели в кабинете Дубровской и пили чай.

– Такое чувство, что меня прилюдно высекли, – со слабой улыбкой заметила Евгения. – Теперь мне трудно убедить себя в том, что это то, чего я на самом деле хотела.

– А вы рассчитывали, что все начнут восхищаться вашим благородством? – усмехнулась адвокат. – Я предупреждала, что вам придется нелегко. Но вы приняли решение, целиком и полностью полагаясь на свои чувства. Теперь жалеть об этом уже глупо.

– Может быть, – согласилась Швец. – Только мне трудно сказать, когда я была несчастнее: тогда, когда мучилась от неизвестности и осознания своей вины, или же сейчас, когда все стало известно и следователь жаждет моей крови.

– У него такая работа. Его можно понять. Сейчас он возбудил против вас дело и непременно хочет дотащить его до суда. Обвинительный приговор послужит доказательством того, что его усилия не пропали напрасно. Только вы не обязаны ему в этом помогать.

– Но если я решила уже во всем покаяться?

– Чистосердечное признание для вас – безусловный плюс, но вы не должны идти у него на поводу, соглашаясь со всем тем, что он вам предложит. Сегодняшнее опознание тому яркая иллюстрация. Почему вы так легко отказываетесь от своих слов? – Глаза молодой женщины смотрели на нее с недоумением. – Если первоначально вы заявляли, что не разглядели человека как следует и не могли сказать, кто это: мужчина или женщина, то сегодня вы уже вполне определенно утверждали, что жертва была хрупкой комплекции, да еще и со светлыми волосами!

– Знаете, теперь мне кажется, что так оно и было, – покачала головой Евгения. – А может, это только сила самовнушения…

– Для того чтобы добиться хоть немного ясности, я заявлю ходатайство о том, чтобы провести еще одно опознание, но теперь одежды потерпевшей.

– Еще одно? – испугалась Швец. – Боюсь, я этого не вынесу.

– Это нужно сделать. Вы можете хотя бы вспомнить, в чем была одета эта девушка?

– В куртку или пуховик, темного цвета, с капюшоном, – напрягла память Евгения.

– Ну, а обувь? Какая была обувь? Сапоги, ботинки?

– Не помню, – в отчаянии замотала головой Швец. – Хоть режьте!

– Да… Не густо, – выразила ей свое сожаление Елизавета. – Но это все же лучше, чем ничего. Будем осматривать пуховик.

– Но у меня совсем нет времени! – взмолилась клиентка. – На носу выпуск юбилейного номера журнала. Нельзя ли составить на вас доверенность? Ну, для того, чтобы вы ходили за меня где потребуется?

– Прикажете мне и на скамье подсудимых сидеть за вас? – удивилась адвокат. – Нет, Евгения Федоровна, вы ведете себя неразумно. Таких доверенностей, о которых вы сейчас говорите, не предусмотрено по закону. Ведь это все-таки уголовный процесс, а не иск о разделе брачного имущества. Я понимаю, что вы женщина занятая, но определите для себя приоритеты. На первом месте – ваше дело, а на втором уже семья и карьера.

– Слышал бы вас мой муж, – горько усмехнулась Евгения. – Боюсь, он посчитал бы это святотатством.

– Ваш муж поддерживает вас? – осторожно поинтересовалась адвокат.

– Только не в этой ситуации. Сначала он даже не хотел признавать, что я совершила что-то противозаконное, и все время говорил, что это несчастный случай и мне лучше забыть о нем как о ночном кошмаре. Ну, а теперь он обозлен на меня из-за того, что я добровольно сдалась милиции, так что даже обвинил меня в эгоизме.

– Он напуган, Евгения. Ему тоже очень непросто.

– Но он заявил, что жена с судимостью повредит его имиджу! Я была поражена. Словно меня обвинили в краже или убийстве! Но ведь от того, что случилось со мной, не застрахован никто. И он сам – в том числе.

– Разумеется.

– Если бы с ним произошло нечто подобное, я бы проявила больше сострадания, – с обидой заметила Швец. – Видно, правду говорят: если хочешь узнать человека – попади в беду.

– Мне кажется, вы несправедливы к своему мужу, – мягко заметила адвокат. – Он оказал вам помощь и, как я поняла, обиделся, что вы ее не приняли. Вы ждали от него слов утешения, он же перешел к действиям, пряча вашу машину.

– Теперь-то я понимаю, что он думал о себе! Видите ли, он вдруг решил заняться политикой.

– Он думал о вас и о себе тоже, конечно. Это естественно. И теперь, когда все произошло не так, как он рассчитывал, он зол. Но это пройдет. Ведь он любит вас. Александр – взрослый человек. Он прекрасно знает, что вам сейчас нужно, он просто не в состоянии справиться со своими эмоциями, а это означает, что вы должны получить поддержку от других людей – друзей, родственников, или от таких, как я. Профессионалов. Я работаю для вас и утверждаю, что в конечном итоге вы поступили правильно.

Несмотря на то что настроение Евгении продолжало оставаться паршивым, до нее все же доходили доводы адвоката, и она не могла не поражаться силе этой маленькой хрупкой женщины. Она казалась ей этаким стойким оловянным солдатиком. Забавно, но Евгения принимала советы от человека моложе ее на целый десяток лет. В ее представлении это была целая пропасть.

– Дайте ему время привыкнуть, – говорила Дубровская. – А сами сконцентрируйтесь на деле. Не давайте никому отвлекать вас от цели, даже таким злобным теткам, которых мы сегодня увидели. Даже следователю, который все норовит побольнее уколоть вас. Несмотря на ваше преступление, я по-прежнему считаю, что вы совершили мужественный поступок, который оказался бы не по силам большинству тихих, но трусливых людей.

Евгения невольно улыбнулась той страстности, с которой были сказаны эти слова.

– Вы меня утешили, – сказала она с некоторой застенчивостью. – Я уже чувствую в себе силы бороться.

– Силы вам понадобятся. Я думаю, что дело ваше будет отнюдь не легким, – предсказала ей адвокат…

Когда Евгения вернулась в тот день на работу, она почувствовала себя намного спокойнее, чем прежде, и довольно продуктивно провела остаток дня. К сожалению, частые отлучки требовали от нее пересмотра рабочего графика. О том, чтобы признаться издателю в том, что в отношении ее заведено уголовное дело, не было и речи. Евгения решила сохранять все в тайне столько времени, сколько это у нее получится. Похожая ситуация возникла когда-то с ее беременностью, но тогда причина сбоев в графике была гораздо приятнее, чем возникшая сейчас необходимость являться по вызовам следствия и суда.

Дубровская заверила ее, что каждый день следственные мероприятия проводиться не будут. У следователя есть и другие дела, по которым тоже установлены свои сроки. Так что Жене вполне удастся сочетать работу и детективное дело, которое она сама против себя затеяла. Тем не менее Швец, хорошенько подумав, решила заручиться поддержкой Сбродова.

– Алексей, – сказала она, вызвав его в свой кабинет. – Возможно, в ближайшее время тебе придется взять некоторые управленческие функции на себя.

– Случилось что? – вытянул шею ответственный секретарь.

Евгения поколебалась, смотря в чашку с кофе и подыскивая нужные слова. Она не любила лгать, но говорить правду своему коллеге было слишком рискованно.

– Мне предстоит тяжелый период, – призналась она.

– Вы больны? – спросил Сбродов.

Подняв голову, она посмотрела ему в глаза и внезапно поняла, что он подкинул ей неплохую идею.

– Да, дело именно в этом, – подтвердила она. – Я чувствую себя неважно, и врачи настаивают на обследовании. Мне нужно сдать некоторые анализы, а потом ходить на процедуры. В общей сложности это не займет больше полугода.

Она подумала, уложится ли ее пытка в шесть месяцев. Дубровская отвечала на этот вопрос очень уклончиво, говоря, что каждый случай по-своему уникален и точный расчет времени она Жене предоставить не может. Это зависело от многих обстоятельств. Но полгода, по ее мнению, были вполне реальным сроком, включающим в себя период ознакомления с материалами уголовного дела и само судебное разбирательство.

В то время когда Швец мысленно производила эти сложные расчеты, Сбродов смотрел на нее во все глаза. Полгода в его представлении были огромным сроком, и он пытался угадать, что еще приключилось с его начальницей. Первым делом он, конечно, скользнул глазами по ее фигуре: не беременна ли она случаем? Этот вариант для него был совсем не плох, так как за беременностью обычно наступал декретный отпуск, рождение ребенка, первые месяцы его жизни, сопряженные с кормлением, бессонными ночами, обязательными хворями. Ему вполне удалось бы зарекомендовать себя как перспективного молодого руководителя и подвинуть свою начальницу, занимавшую место главного редактора непростительно долго.

Однако в фигуре Евгении не замечалось никаких отклонений от ее привычных пропорций. Талия была на месте, а живот казался плоским. Это он отметил, когда она встала, чтобы открыть жалюзи на окнах.

Другая его догадка была куда страшнее, но в конечном счете она сулила ему не меньшую пользу. Его начальница была больна чем-то очень серьезным! Чем? Ну, хотя бы раком! Говорили, что женщины ее возраста входят в группу риска по всяким своим женским делам. Посмотрев на нее повнимательнее, он отметил, что она бледна, немного нервозна и, кажется, даже немного похудела в последнее время.

– Может, вы просто возьмете отпуск на полгода? – с преувеличенной заботой спросил он.

Хитрая лиса! Евгения поняла его расчет.

– Даже не предлагай, – категорично заявила она. – Я хочу работать и буду это делать в том режиме, в котором смогу. Если у меня не получится выйти на службу в один из дней, то я предупрежу тебя заранее. Но дома я сидеть не хочу. Бездействие меня убьет.

– Вы уверены в этом? Все-таки здоровье важнее работы.

– Абсолютно уверена. Я хочу быть в строю. В конце концов, это когда-то закончится. Полгода – это не срок.

«Конечно, если вдуматься, это целая вечность, – подумала она про себя. – Не знаю, как я это выдержу».

– Я по-прежнему остаюсь главным редактором, – продолжила она. – Буду заниматься подготовкой, организацией, документами. Мне просто нужен человек, на которого я могла бы рассчитывать, чтобы ответственность не легла вдруг на мои плечи в самый последний момент.

– Вы можете на меня рассчитывать, Евгения Федоровна, – заявил Сбродов, – как на саму себя.

«Будь моя воля, я вряд ли поручила бы это тебе», – с горечью подумала Евгения. Но довериться кому-то еще, оставив в стороне ответственного секретаря, было неразумно.

«Что-то тут не так, – призадумался Сбродов. – Как бы все выяснить? Как?..»