Текст книги "Скатерть Лидии Либединской"

Жизнь после удачной операции наладилась. Нога стала вновь ходить, и мама была счастлива. Возобновила свои прогулки по замоскворецким переулкам, хозяйским взглядом осматривая отреставрированные особняки, радуясь чистоте и расстраиваясь, глядя на разрушения. В нашем переулке затеяли строительство большого жилого дома. И хотя на плакате было написано «реставрация особняка XVIII века», дом явно задумывался как весьма современный. Все двухэтажные небольшие, но густонаселенные домики снесли. Позади стройки, со стороны Кадашевского переулка, образовался небольшой дворик с остатками стен и фундамента, видимо, того самого особняка XVIII века. Туда сердобольные строители отнесли каменную собаку – «осколок» старого времени. Во время одной из прогулок мама набрела на нее и потом чуть ли не ежедневно ходила ее навещать, водила туда всех друзей и знакомых.

В сентябре 2005 года маму пригласила Маргарита Эскина поехать с группой ВТО на Майорку. После некоторых сомнений мама решилась и поехала. Поездка на редкость удалась. Она приехала очень довольная, прекрасно себя чувствовала. Поэтому, когда в мае 2006 года появилась возможность поехать с ВТО на Сицилию, она с радостью согласилась.

Заранее предвкушала поездку. Как-то с утра, за месяц до поездки, она мне сказала по телефону, что сегодня поздно встала, хотя рано проснулась, но долго лежала и мечтала, как она поедет и что с собой возьмет. Когда мы складывали чемодан, она сказала, что хочет с собой взять вещи так, чтобы каждый день надевать что-нибудь новое. Они уехали 11 мая. 18 мая где-то около семи часов вечера она приехала домой. В этот день Третьяковка отмечала какую-то торжественную дату. Около нашего подъезда на импровизированной сцене Рафаэль Клейнер читал стихи. Я обрадовалась знакомому голосу, знала, что маме это будет приятно. В переулок машина въехать не могла, и я пошла встречать маму во двор. На ступеньках нашего подъезда мы встретились с нашим соседом Костей, внуком Федина. Он легко поднял наверх чемоданы. Мама вздохнула: наконец-то дома («А больше всего я люблю возвращаться домой»).

Увы, поездка не получилась столь удачной, какой представлялась в воображении.

В гостинице оказалась высокая лестница, в комнате она жила с Любой Гориной, с которой их связывала давняя дружба. Но трудность заключалась в том, что она уже много лет не спала «подряд»: просыпалась, читала, потом снова засыпала, потом опять читала. Мы все это уже знали и не волновались. А тут она боялась зажигать свет, чтобы не потревожить соседку.

Лидия Борисовна с внучкой Любой на даче в Переделкино. На стене – портрет Ю.Либединского (художник М.Туганов)

Мама жаловалась, что устала, но все-таки после обеда решила распаковывать чемодан. Вешая в шкаф ее наряды, я спросила, хватило ли ей, она с гордостью ответила, что хватило точно до последнего дня. Вечером мы никого не ждали, но неожиданно зашел с работы мой муж Саша, потом обе дочки с внуком Петей. Она взбодрилась, стала раздавать подарки и показывать всякие забавные мелочи, которые всегда привозила из поездок. Поговорили с Сашей про фильм «Доктор Живаго», незадолго до этого показанный по телевизору. Оба были разочарованы. Мы обсуждали с ней планы на лето. Она прикидывала, хватит ли ей сил в августе и на поездку в Шахматово, и на поездку на пароходе в Елабугу. В конце мая должны были приехать к ней пожить друзья из Израиля, и она переживала, что как раз в это время выключат горячую воду. Думали, не сделать ли ремонт в ванной. Звонили из Израиля Тата и Ниночка. Она радовалась, хотя разговаривала коротко, но успела пожаловаться, что не кормили в самолете. Мы попили чай, мама расспросила про всех родственников и близких и с удовольствием сказала: «Завтра я буду долго-долго спать».

Утром следующего дня я проснулась в замечательном настроении, подумала, как хорошо, что мама уже дома. И сама подивилась своему спокойному состоянию. С утра это бывает нечасто. Где-то около одиннадцати позвонила сестра Маша и сказала, что у мамы не отвечает телефон. Я ответила, что она хотела поспать, поэтому я не собиралась звонить до двенадцати. Однако тут же я взяла такси и поехала в Лаврушку. Да и по дороге никакие предчувствия меня не мучили. И до этого бывало, что я, не дозвонившись, неслась к ней.

Последняя поездка. Сицилия, май 2006

И только открыв дверь, я «кожей» почувствовала, что ее нет.

У нее в комнате горел нижний свет, лицо было спокойное. Она лежала, чуть откинув одеяло, как будто хотела встать, но не успела.

А потом все закрутилось, как всегда бывает.

А я до сих пор не могу понять и простить себе, что в тот вечер не осталась у нее ночевать, как делала довольно часто, когда она возвращалась из дальних поездок.

Музейное

К.И.Чуковский с внучкой Еленой Чуковской

Лидия Борисовна постоянно бывала в Переделкине на годовщинах К.И.Чуковского. Когда в 1984–1985 хотели закрыть дом-музей Чуковского и освободить под заселение дом Пастернака, она предприняла большие усилия, чтобы спасти оба музея. Либединская была знакома с Анатолием Лукьяновым, занимающим в то время высокий пост в ЦК. Он очень любил поэзию, и Лидия Борисовна уговорила его приехать в Переделкино. Елена Цезаревна Чуковская рассказывала мне о казусе, который произошел от его вмешательства. Когда высокий начальник приехал в Переделкино, то Лидия Корнеевна Чуковская была изумлена тем, что Лукьянов совершенно не побоялся с ней поздороваться. В то время она была исключена из Союза писателей, и в поселке все «от нее шарахались». А Лукьянов прошел к даче Чуковского, где ему показали книги отзывов. Потом Лукьянов отправился в дом Пастернака, где, как говорят, чуть не рыдал, увидевши кепку поэта. Он собирал все звуковые записи Пастернака и сам писал стихи. Этот визит произвел совершенно потрясающее впечатление на всех.

«Пришел ко мне Женя Пастернак и говорит: “Ну, вы теперь ремонтируйте свой дом, мы на вечные времена остались в Переделкине”, – рассказывала Елена Цезаревна.

Но последствия были ужасные. Что сделал Лукьянов? Он поговорил с Черненко, тот написал письмо Маркову, Первому секретарю Союза писателей. Что, мол, трудящиеся просят сохранить дома Чуковского и Пастернака, это, скорее всего, будет хорошо воспринято общественностью, давайте поможем им это сделать.

Тогда Марков ответил в Политбюро, что действительно, народ очень интересуется этими домами, но почему – только Чуковский и Пастернак? Ведь в Переделкине жили Фадеев, Федин и много других советских писателей. Давайте создадим Литературное Переделкино и выделим подобающее место в музее и этим замечательным авторам. То есть Марков отказал Генеральному секретарю, и получилось так, что Елена Цезаревна продолжала ходить по судам, ведь там шли судебные решения, связанные с их выселением из дома Чуковского. А Евгений Борисович, решив, что они уже всего добились, оказался вместе с музеем Пастернака на улице. И все стало, как хотел Марков. В доме Пастернака Государственный Литмузей сделал развеску братского музея. Но все остановила перестройка. Идея Литературного Переделкина была отвергнута, и тем самым был спасен для нас и Пастернаковский дом, и музей Чуковского.

Отношения с музеем Чуковского у Либединской оставались самые лучшие. «Лидия Борисовна часто бывала у нас, – рассказывала Е.Ц., – она не очень боялась мамы. Конечно, отношения у них не были хорошими, потому что они обе занимались Герценом. Мама не любила больших собраний. Лидия Борисовна у нас бывала постоянно на дедовых годовщинах. У них было всегда с К.И. очень нежное общение. Она легкая была».

Жизнь Лидии Борисовны всегда была связана с именем Александра Ивановича Герцена: ее либеральные убеждения, взгляды, свободолюбие корнями уходили в его творчество. О том, сколько хорошего она сделала для музея А.И.Герцена, подробно рассказано в воспоминаниях Ирины Александровны Желваковой.

Табличка, установленная на месте будущего дома-музея А.Блока «Шахматово»

Летом 2001 года в имении Блока Шахматово состоялось открытие восстановленного Главного дома усадьбы. Этому событию предшествовали долгие годы хождения по инстанциям, в которых мама вместе со Станиславом Стефановичем Лесневским принимала самое деятельное участие. А началось все в 1967 году. В предисловии к книге о Блоке «Жизнь и стихи»[58]58
  В книге есть посвящение: «Дочке Ниночке, верной спутнице в моих блоковских странствиях».


[Закрыть] мама так описывает свою первую поездку:

«…Шахматово! Оно совсем близко от Москвы, каких-нибудь шестьдесят-семьдесят километров, так почему же я до сих пор не побывала там? Была же я в Ясной Поляне и в Михайловском. И в лермонтовских Тарханах. И в Васильевском, где прошло детство Герцена. И в далеком ауле Нар, где родился осетинский поэт Коста Хетагуров. И в Веймаре, где Гете написал “Вертера”. И даже в маленьком датском городе Оденсе, где впервые увидел свет великий и добрый сказочник Ганс Христиан Андерсен. А хижина Бернса под Шотландским городом Глазго? А белый с черными переплетами дом в Стратфорде, где родился Шекспир?

Так почему же я не удосужилась съездить в Шахматово? Эта мысль не давала мне покоя. Поэт словно звал меня туда, где прошла большая часть его жизни, где все пронизано музыкой блоковского стиха…

Л.Либединская и П.Антокольский. Блоковский праздник в Шахматово, 1973

Занимался золотистый сентябрьский денек. Я встала очень рано, потому что мне не хотелось, чтобы кто-нибудь знал о моей поездке…

От села Тараканова, конечной остановки автобуса, до Шахматова ходьбы около трех километров. Можно идти лесом через деревню Осинки, а можно лугами через Гудино…

Проселочная дорога перебрасывается с холма на холм. Все время останавливаешься, чтобы полюбоваться бескрайними просторами. Новый холм – новые дали. И каждая прекраснее прежней.

Для Блока Россия была болью, тревогой, любовью. О ее судьбах размышлял он здесь во время своих бесконечных прогулок.

Я оглядываюсь с благоговением: по этим дорогам размеренным шагом проходил он по двадцать–двадцать пять верст в день. Здесь в лад его шагам рождались ритмы великих стихов!

…А вот и Шахматово.

 
Сквозь цветы, и листы, и колючие ветки, я знаю,
Старый дом глянет в сердце мое…
 

Нет, он не глянул на меня, старый шахматовский дом! Его не существует. Он сгорел в 1918 году.

– От него даже фундамента не осталось! – сказал мне широкоплечий человек, сидевший на завалинке подле одного из ладно срубленных домов в деревне Гудино.

За пятьдесят лет на месте, где находился дом, разрослась шумная зеленая рощица. Но фундамент я все-таки нашла. Если разворошить прелую листву, выступают кирпичи, ломаные, покрытые мохнатым мхом.

Я трогала руками замшелые обломки, и мне было очень грустно. Когда-то здесь проходила жизнь, сложная и трудная, исполненная мысли, тревог, разочарований, И мне захотелось так же, как из обломков восстанавливают разрушенные здания, восстановить эту жизнь из писем, воспоминаний, стихов.

Трудно расставаться с Шахматовым. Так бывает трудно расставаться с дорогим человеком. Я дала себе слово, что вернусь сюда, вернусь много раз».

Блоковский праздник. Шахматово, 2005

Мама вернулась туда уже на будущий год, прихватив с собой друзей-поэтов. Около большого валуна, стоящего неподалеку от остатков фундамента, они читали стихи Блока и свои собственные, разговаривали, расстелив одеяло, пили чай из термоса, мечтали, что когда-нибудь на этом месте будет Дом-музей.

Лидия Либединская, Евгений Борисович Пастернак, Зиновий Паперный (спиной). Шахматово, 1980-е

9 августа 1970 года в день смерти Блока уже съехались сотни людей. Помню, что была Мариэтта Шагинян, Павел Антокольский, Евгений Евтушенко, Булат Окуджава, Евгений Храмов.

Каждый год в первое воскресенье августа мама ехала в Шахматово, приглашая с собой друзей, детей и внуков. Праздник постепенно стал почти официальным. В нем принимали участие местные власти, обещая свою помощь.

Когда журнал «Духовное наследие» наградил ее небольшой премией, она тут же передала ее на восстановление дома. Тогда она сказала, что ей доставляет большую радость сознание, что хотя бы одна ступенька этого дома восстановлена с ее помощью.

Уверена, что на празднике 2006 года многие вспоминали ее.

Подруги
Рассказывает Лола Либединская

Всегда окруженная друзьями, знакомыми и родственниками, Лидия Борисовна ценила радости общения. Много писала о друзьях, ушедших и живых. Но были в ее жизни два близких человека, две подруги, о которых она не успела написать, но без которых воспоминания о ней будут неполными, – это Алла Александровна Рустайкис и Елена Матвеевна Николаевская.

 
Мы – военное поколение,
Все короче наш редкий ряд,
И о нас, как о древнем племени,
Наши дети уже говорят…
 

Лиде Либединской

Март 1986

С Аллой Александровной (Лялей) Лидия Борисовна дружила еще со школы. История их знакомства часто повторялась ими обеими и не имела разночтений. Ляля училась на год старше мамы. При переходе, кажется, из седьмого в восьмой класс мама получила переэкзаменовку по математике. В таком же положении оказалась и Ляля. Они еще не были знакомы, но оказались за одной партой на переэкзаменовке, и Ляля решила мамин вариант, а на свой уже не хватило времени. С этого злополучного дня и началась их большая дружба, продолжавшаяся почти семьдесят лет. До самой старости они, бывало, ссорились и обижались друг на друга совсем по-детски. Скучали и искали достойные способы примирения. Встречались вновь, делились самым сокровенным, вспоминали, много смеялись.

Лидия Либединская и Алла Рустайкис. Ялта, 1958

В пятидесятые годы Алла Александровна работала в Куйбышевском театре. В театре она была примадонной, примой. В Москве бывала наездами. Появлялась к нам, как из сказки, – красивая, в необыкновенной широкополой шляпке.

 
Смешно… Но я была актрисой,
Плясала в платьях золотых…
И мне носили за кулисы
в корзинах письма и цветы.
Смешно… Но я была певицей.
И тот предел, где «ми» и «фа»,
мне до сих пор ночами снится,
как лучшая в стихе строфа…
Смешно… Но я была счастливой!
И отрывалась от земли,
когда партнеры горделиво
меня на суд толпы вели…
И мне кричали «Бис!» и «Браво!»,
и зал гудел, как дно реки,
и я налево и направо
роняла скромные кивки…
И снова занавесь вздымалась,
и я все также улыбалась
сегодня, завтра и вчера…
 

Принцесса цирка

Когда Ляли не было в Москве, к нам приезжала ее тетка Алиса («моя вторая мама» – называла ее Алла Александровна) привозила к нам Лялину дочку Алену на праздники и просто так, брала нас гулять. Алиса была необыкновенным человеком, достойным отдельной книги.

Алла Рустайкис на сцене. 1970-е

Позже Алла Александровна иногда подолгу жила у нас в Лаврушинском и на даче в Переделкине, и, без преувеличения можно сказать, была членом нашей семьи. Когда у двухлетней внучки Лидочки родилась сестренка, Лидочка гордо сказала: «У меня теперь две сестры – Ляля и Маша». А уже сейчас, 18 ноября 2011 года Таня Губерман родила дочку и назвала ее Алиной – в честь Ляли, с которой Танечка скоротала немало дней, в те нелегкие годы, когда ее родители были в ссылке, и она жила с бабушкой.

В письмах в Сибирь Губерманам мама пишет: «А с Лялей они просто первые подруги. Когда Ляля живет у нас, то я, возвращаясь домой, всегда застаю их на кухне весело щебечущими. <…> К моей Ляле, едва ее давление поднимается до 160, неотложки едут одна за другой. Но я боюсь смеяться, а то вдруг получится, что “симулянт умер”. Таня, едва увидев Лялю, начинает смеяться и не может остановиться весь вечер. Но Ляля все это воспринимает со свойственным ей добродушием и продолжает развлекать Таню рассказами о нашем детстве».

Из письма пятнадцатилетней Тани родителям: «У нас часто живет Алла Александровна и рассказывает мне всякие смешные истории из своего детства. Она ко мне по-прежнему пристает с вопросом, не влюбилась ли я? И когда я приехала из Пушкинских гор, она мне задала тот же вопрос, и я ей сказала, что влюбилась в поэта А.Ч., на что она, громко ахнув, заявила: “Значит, вот почему тебе никто не нравился, ты относишься к той категории девочек, которым нравятся взрослые юноши!” Я не выдержала и захохотала».

В Доме творчества. А.Рустайкис, Л.Либединская, Ю.Либединский

С Аллой Александровной действительно было весело. Она обладала необыкновенным качеством сама со смехом рассказывать про свои промахи. Например, о том, как однажды, идя по улице, она увидела мужчину, который нес на плече очаровательного рыжего щенка. Протянув руку, чтобы его погладить со словами «какой хорошенький!» она подошла ближе и с ужасом увидела, что это никакой не щенок, а роскошный меховой воротник. Мужчина отпрянул и ускорил шаг. Как-то раз на даче они с мамой делали салат, и Ляля в задумчивости спросила: «Скажи, Лида, а в пучке всегда одинаковое количество редиски?» Получив ответ, что, наверное, кто сколько хочет, столько и связывает, Алла Александровна уточнила: «Я имею в виду, когда они в земле растут». Недаром ее реплики сослужили хорошую службу младшему брату ее подруги Марины Шехтель Вадику Тонкову в репертуаре его знаменитой Маврикиевны. Помню, как-то раз мама с Аллой Александровной поехали на Новодевичье кладбище. Не знаю, зачем взяли нас, детей, – наверное, для общего развития (в те благословенные времена «нашей» могилы там еще не было). Видимо, это была годовщина Фадеева. Недалеко от его могилы похоронена Аллилуева. Уже когда мы садились в машину, Ляля вдруг спросила: «А где же сам-то?» А «сам» в это время все еще лежал на Красной площади в мавзолее.

Не хочется, чтобы кто-то подумал, что все эти забавные истории происходили с ней от какого-то недомыслия, скорее от наивности ее чистой души (не будем бояться красивых слов):

 
Ах, я разиня, я разиня,
Разиня, стоптанный штиблет!
Мои покупки в магазине,
А чеки в пачке сигарет.
 
 
И в голове такая каша
Из рифм, несчастий и комет –
Меня артист и музыкантша
Произвели на белый свет!
 

Алла Александровна любила петь и редко отказывалась исполнить свои песни для друзей. Чаще всего ее просили спеть «Снегопад», хотя у нее и до, и после было несколько замечательных песен. Мама пишет в письме от 12 октября 1981 года: «Ляля на моем сборище (мамино шестидесятилетие) великолепно исполнила “Снегопад”, снискав бурные аплодисменты».

Алла Рустайкис в гостях у Лидии Борисовны. 1990-е

На свадьбе у внука Л.Б. Антона (июнь 1983 года): «Очень всех оживляла Алла Александровна своими, как всегда, непосредственными репликами, так что, когда дело дошло до “Снегопада”, она уже была любимицей публики, и успех был потрясающий».

В последние годы она уже не очень охотно соглашалась петь, стесняясь своего изменившегося голоса, что еще раз свидетельствовало о ее высоком профессионализме. Как-то раз в Лаврушке, когда все гости уже разошлись и остались только свои – Алла Александровна с Аленой и Маргарита с Машей Алигер, – всем хотелось еще петь, и Маша стала просить Лялю спеть «Снегопад», на что Алена сказала: «Прекрати! Оставь мою мать! А то я попрошу твою почитать “Зою”!». Пришлось всем оставить Аллу Александровну в покое.

У Аллы Александровны было редкое чутье на таланты. С ней было интересно смотреть и слушать всякие музыкальные конкурсы. Она сразу, без всякого жюри, определяла лучшего, и время показывало, что она была права. Она безошибочно выделяла из большой компании своей дочери самых талантливых и уязвимых. В ее доме Тата впервые услышала «живого» Окуджаву и принесла запись домой.

Ляля знала цену тому времени, или, вернее, безвременью, в котором ей довелось жить.

 
Мы – свидетели лихолетия,
Очевидцы и зла, и тьмы, –
Но нам дорого то столетие
И земля, где родились мы.
 
 
Мы – военное поколение,
Мы – накаты одной волны,
Мы уходим из поля зрения,
Виноватые без вины!
 

Так заканчиваются ее стихи, посвященные маме.

Алла Александровна была талантлива. Она пела и рисовала, писала стихи, песни, либретто. Рисовать она начала поздно, но оказалось, что и это ей под силу. Ее светлые картины много лет украшают наши дома.

Но главный дар, которым обладала Ляля, – это умение любить. Она пронесла через всю жизнь свою первую несложившуюся любовь, она сохранила на все годы благодарную память и любовь к рано ушедшим родителям. Она самозабвенно обожала дочь. Она вникала в проблемы друзей и их детей. Она была живым человеком, и такой и осталась в нашей памяти.

 
Как щедро, празднично и мудро!
Какое счастье нам дано
Дождаться завтрашнего утра
И просто выглянуть в окно.
 

Надпись на скатерти

С Еленой Матвеевной Николаевской мама училась в Литературном институте. После войны жизнь сложилась так, что виделись они редко. Близкие отношения установились уже в начале восьмидесятых. За эти годы обе обзавелись семьями, овдовели, добились успеха в творчестве. Но, несмотря на долгий перерыв, душевная близость студенческих лет сохранялась все это время. Встретившись, они уже не могли обойтись без ежедневного общения.

Лидия Либединская и Елена Николаевская

Хорошо запомнился тот первый раз, когда Елена Матвеевна пришла к нам домой. Мама вернулась из Пицунды накануне своего дня

рождения. Гостей в тот раз ожидалось особенно много. Пока мы сдвигали столы и наводили красоту, мама приговаривала: «Сегодня придет Леночка!» Это был как бы девиз дня. Так иногда бывает, что, ожидая гостей, всех дорогих и любимых, выделяешь кого-то, ради кого особенно стараешься. В тот раз мы все вместе с мамой старались для неведомой нам Леночки, с трепетом ожидая требовательную даму, которая будет привередливо оценивать наши усилия. Мама просила ее прийти пораньше, и она послушно пришла первая. Она вошла, и сразу стало хорошо и спокойно. «Как у вас замечательно! – сказала она с порога. – Никакого дыма коромыслом, такое спокойствие!» Буквально за минуту до ее прихода мы наконец-то сели, наведя окончательный марафет на кухне. И с тех пор она всегда входила в наш дом, в радости и в горе, принося с собой доброжелательность и свет. Это были не только ее природные качества, но выстраданные за жизнь принципы:

 
Подлежат бережению дети, деревья и птицы,
Дом – очаг и начало, защита, опора, приют,
И печаль по ушедшим, и нежность, и счастья крупицы,
И надежда, и память, что духом упасть не дают.
 

Строки ее стихов органично вошли в нашу повседневную жизнь:

 
Не задавай вопросов по утрам,
Когда небесный свод так нежно-розов,
Уж лучше выпей водки двести грамм,
Но по утрам не задавай вопросов.
<…>
 
 
Все сам реши, ответь и сделай сам,
И, отступив от дедовских заветов,
Не задавай вопросов по утрам,
Ни днем, ни ночью не давай советов.
 

И мамино любимое:

 
Ах, сборы в дорогу –
Загадки неведомых троп!
Рванутся с порога
Под знаком ошибок и проб!
Обувку, одежку –
Что надобно, то и беру.
Присесть на дорожку,
Собрав все пожитки к утру…
<…>
Секвойя, Савойя…
Встречают айвой и долмой…
…А больше всего я
Люблю возвращаться домой…
 

Надпись на скатерти

Даже уйдя ненадолго из дома, в Москве ли, в Иерусалиме ли, мама говорила с удовольствием: «…А больше всего я люблю возвращаться домой». Теперь уже и мы повторяем эти слова и сразу воспоминаем и маму, и Елену Матвеевну.

Елена Матвеевна Николаевская была замечательной переводчицей. Она много лет возглавляла секцию переводчиков в Союзе писателей. Благодаря ей в русскую литературу вошли стихи Расула Гамзатова, Георгия Леонидзе, Мустая Карима и многих-многих других поэтов. Она лауреат многих литературных премий.

Очень хорошо написала о маме и Леночке невестка Елены Матвеевны (хочется сказать – дочка) Аля (Александра Орджоникидзе): «Они вместе ездили отдыхать в Пицунду, вместе жили в доме творчества писателей Малеевка… Они говорили каждый день обо всем на свете, у нас дома за глаза Лидию Борисовну называли только Лидочкой… (а ее дети звали нашу маму Леночкой)».

Их отношение к миру и к людям во многом совпадало, мы всегда улыбались, что бы ни случилось, Елена Матвеевна говорила: «Да, это ужасно, но что хорошо…», и дальше следовало перечисление того, что могло бы произойти, но, слава богу, не произошло, а Лидия Борисовна в тех же ситуациях восклицала: «Какое счастье, что…».

Я очень любила отвозить их обеих в Малеевку на месяц – на два и привозить обратно, мне очень нравилось видеть, как радуется их приезду весь персонал дома творчества, как провожают их при отъезде и надеются на встречу в следующем году.

В 2005-м году в августе я увозила их из Малеевки, зная, что больше мы никогда сюда не приедем – Малеевку закрывали, ее купили, и уже не жить там больше писателям, и я боюсь, все памятные места, вся библиотека с раритетными автографами… все, все исчезнет… И вот как будто все стало рассыпаться, весь их привычный уклад: тяжело заболела и 26 января 2006 года умерла Елена Матвеевна, Лидия Борисовна узнала об этом, находясь в Израиле, она сказала своим детям: «Как же я вернусь в Москву? Там же нет Леночки!»

Эта смерть очень сильно подействовала на Лидию Борисовну, перенесшую очень и очень много смертей близких – мужа, сына, многих близких друзей, но вот на склоне лет они очень поддерживали друг друга, были рядом и в горе, и в радости, а тут…

Зимняя Малеевка. 1957

Мы с мужем в последний раз видели Лидию Борисовну у нас в доме в грустный день захоронения урны нашей мамы 14 апреля 2006 года, а через месяц не стало и ее.

Она вернулась из интересной поездки, ее встретили родные, она привезла всем как всегда подарки и сувениры, потом сказала, что она очень устала и завтра будет долго-долго спать… Поздним утром, забеспокоившись, дети обнаружили ее, заснувшую вечным сном с книжкой в руках и с улыбкой. Она успела разложить все привезенные подарки и легла почитать…

Говорят, что такую легкую смерть бог посылает очень хорошим людям. Лидия Борисовна была очень хорошим человеком – семьи ее пятерых детей, внуки, правнуки, все ее помнят, любят и горюют о ней.

И это правда – мы помним и скучаем без них обеих.