Текст книги "Рождественские истории дедушки Суарри"

Знакомство:

Тартенбраш дё Сапа – да просто-напросто игра слов (но сплетницы-белки поговаривают, будто с французского языка всё это можно перевести как «Пирожки да еловые ветки»). Крошечная деревенька в Провансе, построенная месье Суарри Нуарри и лавандовыми эльфами году этак… А кто же его знает – в каком!? Каждое утро солнце восходит там над Крылатой горой, и кажется, будто это сам ангел золотого света выглядывает из-под своих сизых крыльев и любуется дивным народом, домами и улочками.

А в деревне их всего-то четыре: улица Сердца (rue de la Coeur), улица Мыслей (rue de le Idee), и улица Жизни (rue de la Vie) – вот та выложена белым камнем вдоль горизонта, а пересекает их главная – улица Времени (rue de le Temps). Она вымощена наручными, карманными, настольными вокзальными, в общем, самыми разными часами, стрелки которых давным-давно никуда не идут.

Охраняют деревеньку Зеркальные ворота. Всех-всех деревенских знают они по следам ботинок да туфелек. Отражения всех размеров, заплат и каблучков помнят зоркие зеркала. И стоит только чужаку ступить на гладкий порожек, как искривятся отражения, а лунные колокола забьют тревогу.

Есть при деревне и своя река (дети зовут её «Рекой c Чудовищем»! Правда его никто никогда не видел). Река берёт своё начало у Крылатой горы, а впадает… Да кто её разберёт – куда!?

А живёт в деревеньке самый добрый мохнатый народец: ежи, зайцы, белки, барсуки, олени, еноты, бурундуки, славное семейство медведей, парочка лебедей, серые мышки да хомяки. Их всех объединяет одно важное дело: зверьки мастерят рождественские игрушки для детишек-непосед, для шалунов и для тех, кому по какой-то причине не достались рождественские подарки. А игрушки у мастеров выходят славные из: еловой коры, застывших капель дождя, лавандовых веток, нежного хлопка. Они отправляют их Совиной почтой во все уголки земного шара, и в благодарность за свой труд всю рождественскую ночь слушают звонкий детский смех.

Ну а кто-то в деревне просто печёт пироги… Волшебные пироги!

ДЕДУШКА СУАРРИ НУАРРИ – совсем седой, но ещё весьма бодрый ёж. Чтобы прикрыть свою седину носит разные шляпы. У него их целая коллекция! Любит рождественские пирожки. Живёт в Тартенбраш дё Сапа в своём акациевом домике у подножия Крылатой горы. Никто в деревне не знает, сколько же лет дедушке Суарри, как вышло, что он построил собственную деревню и откуда сам родом. Зато всем известно, что седой ёж острый на словцо, владеет стрельбой из лука и лучше всех разбирается в рождественских ёлках. Ах, да! Ещё он со звёздами любит поболтать о том, о сём.

БАБУШКА МУМИНЬЯ НУАРРИ – уважаемая ежиха, супруга дедушки Суарри. Прекрасная мастерица и кулинар. Славится своими сладкими пирогами с пряным «шокопокком». Вечерами Муминья плетёт кружевные салфетки ангельской чистоты. И ажурные чепцы для стряпух и хозяюшек. А к Рождеству, если её уж сильно попросят, то смастерит и кружевные ёлочные игрушки. Трое суток хранит она их в лавандовом мешке и только после относит на Совиную почту. А вот уже оттуда игрушки отправляются по самым разным адресам. Туда, где их очень ждут дети.

ЖУЖЬЕН – пушистый шмель, домашний любимец дедушки Суарри и бабушки Муминьи. Как-то весной его принесло в деревню западным ветром. У Жужьена была сломана лапка. Бабушка Муминья вылечила беднягу и откормила своими пирожками.

ФИЛЬ – единственный сын дедушки Суарри и бабушки Муминьи. С детства мечтал жить в большом городе, в деревеньке ему было тесно. Он даже освоил профессию дипломата – не где-то, в Париже! Знает с десяток иностранных языков. Отлично играет на синтезаторе и божественно управляет автомобилем модной марки «Пыжжо». В лучшие времена представлял интересы всех ежей Прованса на междузверьковых съездах и симпозиумах. Но в последнее время дела у него идут неважно. Ежи и без него грамотные стали. И вот Филь затоскавал, места себе не находит.

БЕЛЬФАМ – супруга месье Филя. Актриса второго, а скорее третьего плана Театра Колючей драмы. Оставила театральную карьеру в пользу домохозяйства. Но частенько переживает, что ей так и не удалось сыграть роль шекспировской Титании¹.

Иголочка, Булавочка, Гребешок, Шипчик, Острячок, Уколюша, Царапка – внучки и внуки дедушки Суарри и бабушки Муминьи. Уж с год назад вместе с родителями они покинули Тартенбраш дё Сапа «в поисках приличной начальной школы». Да, именно так уезжая и заявил месье Филь Нуарри.

МЕСЬЕ КАРКУЛЬ – белый ворон, добрый друг семьи Нуарри. Живёт с женой и воронёнком в уютном доме на вершине Корнистого дерева. Заведует деревенской библиотекой. Говорит на языке первобытных животных и птиц. Понимает язык людей и даже разбирает их почерк. Он долгое время выступал в цирке, но как только представилась возможность сбежать, сбежал! Вернее улетел.

ГРАФ РЕНАРРИ ЗУБИЛЛИ – чёрно-бурый лис, чужеземец о котором в Тартенбраш дё Сапа раньше никто и не слыхивал.

Голос у лиса – вкрадчивый низкий, в одном глазу его, орехово-янтарном, скачут развесёлые огоньки. Другой глаз он прячет под чёрной кожаной повязкой. Его красный, как дикая роза плащ, покрывает хозяина по самый хвост. Обаятелен граф и учтив. Появился он с первым снегом нового декабря. Только ступил за Зеркальные ворота деревни, так сразу всем и приглянулся. Что удивительно?! Не облаял его пёс сторожевой Процион, не забили тревогу лунные колокола. И давай он угощать всех деревенских сладостями, а в особенности детвору.

Поселился лис в единственном свободном доме – в заброшенном особняке (тот стоит за тысячи эльфийских шагов от Зеркальных ворот. Он же и последний на улице Времени. Да на улице Времени-то всего два дома! Первый принадлежит семейству Нуарри. А кому же тогда особняк?). Деревенский народ верит, будто в нём живут приведения!

ЧАСТЬ I

МУФТИ-ПУФТИ-ТУФТИ…БРЯМС!

– Муфти-пуфти-туфти…брямс!

На пороге декабрямс!

За окном метель кружит,

Первым снегом ворожит!

Муфти-пуфти, туфти-пух!

Полотно из белых мух –

Пред домами стелется,

Скоро всё изменится!

Муфти-пуфти, та-ра-рах!

Звёзды пляшут в небесах,

В ожидании волшебства –

В ночь Христова Рождества!

А вот и первый снег! Хохочет голоском младенца. И оседлав быстроногий ветер, несётся на сонную землю.

Это он, младенец-снег, искусно расшил серебряным бисером шёлковый плащ зимнего неба. Припорошил лавандовые крыши деревенских домов. И вот теперь капельку уставший, присматривал местечко для ночлега.

Первый снег в Тартенбраш дё Сапа – большая радость! Он зазывает Рождество! Особенно в это время счастлив седой ёж – месье Суарри Нуарри. В нём, словно по велению волшебства, просыпается превосходнейший певец. Он поёт обо всём и везде: на чердаке, копаясь в старых вещах, пересчитывая кубики сахара во время вечернего чаепития, намыливая иголки в пенной ванной и взбивая перед сном подушку. Даже такие простецкие слова вежливости, вроде «salut»² или «madame»³ он произносит неподражаемо мелодично. Вот послушайте, получается что-то вроде: «salu-salu-lu-lu-allut» и «madame-padame-dame-dame-madame»! Так душа его поёт, не иначе. Дедушка Суарри за сотни фонарей, за тысячи дорог и миллионы еловых лесов чувствует приближение Рождества. Его лапки взволнованно дрожат, хвост торжественно виляет, а иголочки на затылке седого ежа вытягиваются и замирают – так они ловят невидимые сигналы зимних чудес.

Да, своего чуда дедушка Суарри ждёт прилично долго. А «долго» – это сколько? У каждого «оно» своё. Но известно лишь, что за это «долго» Суарри Нуарри уже истоптал с десяток пар хорошеньких кед и пару приличных ботинок, прожёг на солнце любимую соломенную шляпу и трижды потерял «годные» очки для чтения утренних газет. Он даже умудрился освоить «проклятые компьютерские программки»: насоздавал море «Word-овских документов» и вдоволь порисовал в «PowerPointе». Он тогда всё открытки выдумывал для бабушки Муминьи (на все случаи жизни). А затем вновь забыл всю эту компьютерную науку в пользу шахмат и стрельбы из ольхового лука.

А сегодня он вновь спешил навстречу вечерним чудесам. Высунул свой чёрный нос в приоткрытую дверцу, вдохнул лёгкий морозец декабря. И таки выскочил на скрипучий порог акациевого домика. Суарри с восхищением наблюдал, как по небесной сцене вышагивают юные серебристые звёздочки. И вот, глядя на них, он кажется, решился загадать желание. То самое, что так долго откладывал на «потом».

– Каждое Рождество звёзды будто рождаются заново, в это время все они несказанно добры и норовят исполнить сотни-тысячи желаний землян, вечно что-то желающих! Вот и я своё однажды загадаю! – рассуждал робким шёпотом дедушка Суарри. Но на сей раз откладывать было некуда. Седой ёж чувствовал, что в деревеньке, вместе с праздничными хлопотами, творится и что-то странное. Правда, о думах своих он предпочитал молчать. Особенно при бабушке Муминье.

– Звёздочки-звёздочки… Небесные волшебницы… – запел дедушка Суарри звёздам, – Я уже совсем древний ёж… И силы мои не те, что прежде. Это в юности я был «ого-го», все знали «зажигалочку Суарри». А теперь…всё. Кажись, пришло время… Время старчествовать! Но вот ведь какое дело – в это Рождество всё в нашей деревне может измениться! – дедушка Суарри замешкался, и как-бы между прочим добавил, – А вот сын решил нас с бабулей порадовать! Везёт внучат. Я их смеха «лет триста» не слышал! Они прибудут к утру! А моя любимая рождественская ёлка так и не ожила! Так и стоит, словно кактус бесчувственный. И всё сохнет, – вздохнул ёж – Не хотел бы я вас поторапливать, уважаемые хранительницы неба, да только на душе как-то неспокойно, – сказал ёж. И хоть и не любил он у кого-то что-то просить, да вымолвил, – Тьфу ты, ну-ты! Звёздочки-звёздочки! Как же мне ёлка сейчас необходима! Моя! А велите, чтобы…

– Суарри Нуарри! Да будь ты неладен! – вдруг раздалось за его спиной, – Живо закрой дверь! Сквозит так, что все мои иголки окоченели! Что все мои лапы покраснели! Что весь мой хвост замёрз и вот-вот отпадёт! – хлопотала бабушка Муминья.

– Отпадёт…как же, – проворчал дедушка Суарри, – Ты свой хвост у камина так насидела, пирогами так откормила, что ни один мороз его не проймет… Как не дуй на твой задок, ему не страшен холодок –отмахнулся он от супруги.

– Ах, Суарри, ты намекаешь, что я толстая? – нахмурилась она. И понадёжнее закуталась в свою серенькую шаль.

– Нет! Я говорю, что… – начал было Суарри.

– Значит, я толстая?

– Муминья! – разозлился дедушка Суарри Нуарри, – Я, видишь ли, немного занят!

– Затвори дверь, я тебе говорю! Старый ёж, а простыть невтерпёж! – скомандовала Муминья, – Безобразие! Опять со своими звёздами воркуешь! То с этим бестолковым деревом, то со звёздами! Лишь бы поговорить! Рождество на носу, скоро внуки приедут! А ты… Эх, что с тебя проку!? – Муминья с досадой хлопнула в ладоши и закатила глаза. И чуть не упала в обморок от обиды. А тут ветерок декабрьский ей как в нос угодил, защекотал, закусал. Бабушка чихнула! Раз, два и ещё раз тридцать два.

– Иду, иду… – пробормотал дедушка Суарри. С досадой взглянул на звёзды и прошептал, – Я завтра договорю…Завтра дожелаю… Вы только обязательно на небо выходите! Ну, свидимся! …Муфти-пуфти, тарарах!

«Вжух и бамс»! – так захлопнулась за дедушкой дубовая дверь. Да поскрипела напоследок, будто-то понимала она настроение хозяина и даже сочувствовала ему. А дедушка Суарри, нарочно шаркая лапами по деревянному полу, подошел к Муминье. И как крикнет:

– Ах и ох! Ох и ах! Звёзды пляшут в небесах! А Муминье всё равно. Ей не в радость Рождество!

– Вж-вж-вж! Жу-жу-жу! Вжу-вжу-вжу, ву-ву, жу-жу! – весело пропел подоспевший к своему хозяину шмель Жужьен. Жужьен вообще любил поддакивать, а вернее «поджуживать» деду, ведь тот частенько угощал его карамельной смолой, а по праздникам и ореховым пирогом делился.

– Да в радость! В радость мне Рождество! – воскликнула Муминья, продолжая украшать румяные бока пирога горяченьким шокопокком и засахаренными орешками, – На-ка вот, испробуй, – и она примирительно поднесла к носу Суарри деревянную ложечку с остатками сладкой глазури.

– Не хочу, не буду, – отвернулся Суарри, – Я знаю этот твой «шокопокк». Лизнёшь немножечко – нечаянно съешь всю ложечку. И так все зубы от твоих сладостей болят!

– Все? Ха-ха! Все три зуба? – рассмеялась Муминья. И сама с удовольствием облизала сладкую ложечку, – А знаешь, это не от моих пирогов и печенья у тебя зубов нет! Сам перепробовал все сладости мира на всех ёлках Вселенной, а теперь я виновата!

– Ну, полно! Полно тебе! – трижды отмахнулся Суарри Нуарри. Громко запыхтел, засопел и наморщился. Жужьен тут же подлетел к хозяину, уселся ему на плечо и возмущенно повторил за ним все «чихи» и «пыхи». И подперев свои мохнатые бока, воинственно уставился на Муминью.

– Как же я устала от вашего ворчания, – воскликнула бабушка – ежиха, и оставив пирог в покое, сбросила с головы свой белоснежный поварской чепец. И уже собралась покинуть кухню с чувством совершенного подвига, как вдруг дедушка Суарри сказал:

– Тебе не кажется, что мы ругаемся? Это ведь так называется? Прежде мы с тобой так не ругались… – принялся рассуждать он, – Ругаться жутко неприятно. Мне это совсем не нравится. Я тебе слово, ты мне с десяток. И наоборот… И слова-то какие-то обидные. Не ругались мы раньше так…или совсем не так… Наваждение какое-то, – наморщил нос дедушка Суарри.

– Ты прав… – согласилась бабушка Муминья, – Так давай не будем ругаться. Вот-вот Рождество! С внуками повидаемся. Ой, они у нас, небось, таки-и-ие учёные в своих школах стали! Ах, да! Ещё месье Каркуль на днях должен пожаловать, – вспомнила бабуля, – Обещал принести новые ёлочные игрушки… Освоил технику «папье-маше».⁴ Так решил свои поделки для начала нашим деревенским раздарить. А уж на будущий год, если мы его мастерство оценим, то и детишкам в другие страны отправит!

– А нашей ёлке-то игрушки ни к чему. Взгляни на неё, даже не сияет! насупился дедушка Суарри.

– Ну вот, снова ты о грустном… Суарри! Я знаю, все ждут чуда перед Рождеством. Но наша ёлка безнадёжна! Даже месье Каркуль говорит, что «лучше купить другую». На ярмарке! Давай-ка, отправимся на Хохотушечную ярмарку и выберем себе ладную ёлку? Ты уже слышал о Хохотушечной ярмарке? Чего мотаешь головой? Ах, Суарри, ну ничего же не происходит в деревеньке без твоего ведома.

– Не происходило. Пока вот новый декабрь не пришёл. Хохотушечная, говоришь? И много ль там ёлок? – подскочил на месте Суарри, – Знай же, ни одна ёлка на свете не сравнится с нашей! Никогда в этом доме не будет другой ёлки… И не говори глупостей, Муминья! А вот что вы там за ярмарку хвалите, пора бы мне разобраться! Глазом не успел моргнуть, как…

– Мы, кажется, снова ругаемся… – вздохнула бабушка.

– Нет, сейчас мы спорим, – возразил Суарри.

– Нет, ругаемся!

– Нет, спорим! – не уступал Суарри.

– Вж-жи-жи! – вмешался Жужьен. И словно взбесившийся барабанщик затряс лапками, призывая хозяев «сбавить голосовую громкость». Затем шмель чихнул и трижды нахмурился. Обычно он себя вёл к прибытию нежданных гостей.

– Да ну тебя, – отмахнулась от шмеля Муминья, – Какие гости? Ночь за окнами. Спать пора.

Но Жужьен никогда не ошибался. Секунда-другая и в дверь постучали. Сначала это были три глухих скромных «тук-тука», затем три громких уверенных, а следом и с десяток назойливых «туков». За окнами расшалилась метель. Словно белая кошка она набросилась на голубой шар-фонарь, светивший на дворик да крыльцо. И жадно проглотила весь свет! А потому непросто было разобрать, кто это там, на ночь глядя так барабанит в дверь.

– Пойди, Суарри, открой, – велела бабушка Муминья.

– То закрой дверь, то открой дверь! Я что «господин открывашка»? В Тартенбраш дё Сапа так поздно только ветер гуляет… И я лично никого не жду… И хвост свой от стула не оторву!

– А может, это твои звёзды пришли? – улыбнулась ежиха, – Суарри, что это с тобой? Откроешь, или нет? – воскликнула она. Но тут же сама с генеральским видом направилась к двери. Стянула с себя фартук, измазанный шокопокком. И уже хотела было отворить, но тут и дедушка Суарри подоспел. В один миг они схватились за дверную ручку, изогнутую слоновьим хоботом. И дедушка Суарри шепнул:

– А вдруг и правда… звёзды – и потянул на себя.

Сорванец-ветер подтолкнул дверь снаружи. Да так, что та распахнулась шире персидских ворот и сбила с ног хозяев дома. Отряхнувшись от снега, ворвавшегося за компанию с ветром, дедушка Суарри и бабушка Муминья наконец-то увидели перед собой белого-белого… месье Каркуля! Такими белыми бывают только чердачные привидения, свежая перина, нетронутый пером лист бумаги. Ну или тот, кто чем-то напуган с ног до головы.

По правде говоря, месье Каркуль был от природы блондином (другие птицы звали его альбиносом). Этаким «пухово-сливочным» вороном! Да, именно – вороном! Единственным светлым птахом на всё своё семейство! И единственным безупречно воспитанным. Он никогда бы не явился в гости без приглашения, да ещё в такой час. В отличие от своих углепёрых собратьев месье Каркуль был слишком вежлив и даже робок. Потому-то бабушка и дедушка Нуарри ждали на своём пороге кого угодно…даже самого Пэра Фуатара ⁵(упаси звёзды). Но только не Каркуля! И пока они растерянно глядели на ворона, тот смущенно протиснулся в дом, стряхивая снег с окоченевших лап.

– Простите, припростите! – заикаясь, извинился он и на исходе сил бухнулся прямо на пол.

Озадаченный Жужьен подлетел к нежданному гостю и оглядел его с лап до хохолка. Тут же зафыркал, зажужжал, и громко зашелестев крыльями, по-хозяйски принялся сбрасывать с месье Каркуля еловые иголки, странным образом застрявшие в вороньих перьях. И так хорошенько застрявшие, что с ними месье Каркуль больше походил на побелевшего дикобраза, а не на приличного ворона!

– О, месье Каркуль! Bonsoire⁶, а скорее bonne nuite!⁷ – взволнованно затараторила бабушка Муминья, – Что с вами стряслось? Вы же весь белый!

– Так он всегда белый! – заявил дедушка Суарри, выметая из дома снег.

– Сегодня, как мотылёк прозрачный! – продолжала Муминья, заботливо усаживая ворона в дубовое кресло-качалку, – О, и как сосулька холодный. И мокрый! Сейчас же заварю вам чай… Сию секунду! Бегу, бегу… Ах, – Муминья схватилась за спину, – Этот ежиный ревматизм…Ох и ой!

– Не стоит беспокоиться, – попытался удержать её ворон, но Муминья скоренько скрылась на кухне.

– Как тут не беспокоиться, друг? Обычно тебя и на ужин не заманишь, а тут вон что, сам в ночь прилетел, – заметил дедушка Суарри, и протянул Каркулю пузатую, точно пиратскую, бутыль с розовой настойкой, – Волшебное зелье! Семилетняя настойка из садовых роз и крыльев перелётного парусника⁸! Чай так не согреет, уж нет.

– Я так напуган, дорогой Суарри! Так напуган, – признался ворон. И с осторожностью опустил кончик клюва в розовую жидкость, – Ух… – дёрнув правым, а затем и левым глазом сказал он, – Хороша настойка! Ох, кхе-кхе! Но страх, страх в моей душе неугасим!

– А ты ещё хлебни, – посоветовал Суарри.

– Чай, чай, чай! А вот и чай, – подоспела бабушка Муминья, но увидев давних друзей за розовой настойкой, вскрикнула, – Это вы чего творите? Уже пригубили?

– О, всего лишь каплю, – взмахнул крыльями месье Каркуль.

– Каплю! У вас теперь день и ночь перепутаются! Только и будете болтать! – отчаянно хлопнула в ладоши Муминья, – А если ещё и в пляс пуститесь – караул! Настойка с крыльями перелётного парусника – это вам не шуточки…

– А мне, друзья, сегодня как раз так поболтать нужно! Ой, и страху-то я натерпелся! – посетовал ворон.

– Да, говори уже! Что стряслось? – нахмурился Суарри, – А то всю настойку в тебя волью! Не пожадничаю!

– Расскажу – не поверите! За сумасшедшего примете, в дом для «умалишённых птахов» отправите… – зашептал Каркуль.

– Ох, милый месье Каркуль… Мой супруг, знаете ли, каждое Рождество со звёздами разговаривает! Да с деревом своим бестолковым. А вы говорите, будто это вас можно принять за сумасшедшего! – вздохнула Муминья и одним махом выхватила из рук Суарри бутылочку с ароматной розовой настойкой.

– Каркуль, ну, не трясись ты, как лихорадочный! Тьфу… трус! Эх, лучше б и правда, звёзды вместо тебя пожаловали… – фыркнул Саурри Нуарри.

– Не сердись, дружище! Ещё миг-мгновенье, соберусь я с мыслями…. У-у-х! Произошла со мной чудовищная встряска! – открылся Каркуль, – Ёлка (та, что на ярмарке вчера прикупил) взбесилась! Растопырилась и дала жару! А ведь я её выбирал-выбирал, снегом посыпал-посыпал, свечами украшал… И уже собирался игрушками новыми нарядить: хрустальными ягодами, говорящими малютками-бабочками, да мартышками с золотыми барабанами, как тут… Случилось! Вжих, вжух, бара-бам! – застучал ворон крыльями по деревянному креслу. Да и расшатал его, словно волны заблудший корабль. И как бухнется на пол, – Барам, тарам, турум-рум, вжих и тырц-тырц… – завёл он.

– Ну, хорошо, хорошо! Хватит! – бросился к нему дедушка Суарри. Но говорительная настойка уже сделала своё дельце и взбудораженный ворон теперь «охал», кричал и тарахтел без памяти:

– Быдынц-быдынц! Бряяяя! Хрясь-хрясь! – не унимался он.

Тут мохнолапый Жужьен не выдержал. Чтобы остановить месье Каркуля, он подлетел к его самому мягкому месту и как следует припугнул ворона своей толстой шмелиной иглой:

– Вжих! Вжу-жух!

Месье Каркуль от неожиданности подскочил. Да так, что ударился макушкой об потолок, и отпружинив, вновь свалился в кресло. Только перья по углам и разлетелись!

– Фу, фу Жужка! – заругала шмеля Муминья, – А-ну «вжих» под фиалочки! Давай-давай! – рассердилась она, подгоняя любимца к однолапому столику у окна, где в одинаковых лиловых горшочках, нежились бархатные сестрицы-фиалки: белоснежные, голубые, мраморные, с бахромой, и с нежными рюшами. Среди этих бабушкиных цветов Жужьенчик давненько обустроил себе дом. Каждый вечер он влюблялся в новую фиалочку. И засыпал под самым большим её лепестком. Так Жужка любил это тёплое местечко, что никого к нему не подпускал. Он и поливал фиалки самостоятельно, таская в лапках по капле воды. За поливом могла пройти неделя-другая. Затем шмель уставал и без задних лап засыпал в одном из горшочков. А бабушка Муминья заботливо накрывала его крошечным кружевным одеяльцем размером с грецкий орех.

В этот вечер шмель не желал лететь в свой фиалковый домик. «Вдруг месье Каркуль снова взбредет» – подумал он. Но спорить с Муминьей было себе дороже. Ведь та могла лишить его остатков вкуснейшего шокопокка! А Жужьен жуть, как любил это лакомство. А потому пришлось шмелю «поджать жало», свернуть крылья в трубочки и скрыться под невзрачной болотной фиалкой.

– Дикий же у вас шмелюга… – вздохнул ворон, – Ох, и зря я прилетел, простите, припростите – снова запричитал он.

– Говори яснее, и не придется тебя в одно место жалом запугивать, – рассмеялся дедушка Суарри, – Шмели, они такие! Недомолвок не любят. А у тебя всё «бряк», да «тырц».

– Да напала на меня моя же ёлка! –выпалил месье Каркуль, – Исколола иголками. А они-то ух! Мелкие-противные. Да ещё ругалась на каком-то «ёлкогнусном» языке. Прыгала по дому, как голодный тушканчик и била меня ветвями, била! Жёнушке моей тоже досталось, и воронёнок по макушке получил! Вот так… А когда иголки у неё все осыпались, упала ёлка без чувств и иссохла… Мы с воронёнком её быстрее из дома вытащили и в свалочный ров понесли! Жёнушка от страха слегла. Воронёнок за нею присматривать остался. Снежной водицей с сахарком её отпаивает. А я к вам… Ты ведь, друг Суарри, как никто в ёлках разбираешься… Каждую иголку насквозь видишь…Ты же вроде когда-то…

– Когда-то, когда-то! – перебил соседа дедушка Суарри, – Что теперь до «когда-то»! Про «когда-то» только из книг библиотечных узнать можно, а так…

– Да, месье Каркуль… «Когда-то» – это очень давно, – сказала и бабушка Муминья.

– Как же это!? – захлопотал месье Каркуль, – Все в должны знать историю Тартенбраш дё Сапа! Ваши внуки, к слову пришлось, в деревенской библиотеке редко бывали. А вернее – ни-ког-да! У них и читательских билетов нет. Откуда им знать, что в старых книгах написано? Что вы на меня так смотрите? Хорошо-хорошо. Молчу! – тряхнул хохолком ворон, – И всё-таки, что же это было? С ёлкой-то.

– Судя по твоему рассказу… это была «колючая лихотряска»! ⁹– давай рассуждать дедушка Суарри, – Такое случается с очень молодыми деревьями, которые ещё не готовы к Рождеству и хотят подольше задержаться в лесу. Или с теми деревьями, кого опоили ядовитым зельем. Но обе версии требуют тщательной проверки!

– А что за ядовитое зелье? – выпучил глаза месье Каркуль.

– Ох, нужно ли тебе это знать? Делается оно сложно. Нужна, знаешь ли, «полуночная лягушачья травка»! – сказал Суарри, – Но я не уверен, что в наше-то время, время высоких технологий и разных там «интернетов» да телевизоров, кто-то бросится варить зелье! Всё это чистая магия. Нет… не думаю, что кто-то мог отравить твою ёлку, – тут дедушка Суарри задумался, почесал затылок, попыхтел-попыхтел и вдруг спросил – Погоди! А где ты эту ёлку-то взял? У нас в деревеньке деревья не рубят. Каждый сам при дворе давно себе ёлочку вырастил.

– На Хохотушечной ярмарке! Сколько там диковин! Раньше-то на площади только наши мастера и торговали. Ну, и эти… из парижских лавок… Сёстры шиншиллы! Весело было, да не так! А нынче вот эти «хохотушенцы» прибыли… Кажется, по приглашению графа, – расплылся в улыбке месье Каркуль, – Граф Зубилли и сам присутствовал. Удивительный господин… Воспитанный, на слово мягкий! – заметил ворон, – Хороший лис, щедрый. Вот и наши Зеркальные ворота его впустили, и даже Процион не облаял… – продолжал Каркуль, – Давай граф детишками пастилу и конфеты раздавать. Я решил ёлочку присмотреть! В первый же раз в Тартенбраш дё Сапа иноземные ёлки приехали! Да живые! Я глянул на них, а деревья в ответ так и засияли. А сладостей сколько вокруг было: турецких, английских, гавайских! Беличий хор исполнял рождественские песни. А артисты оленьего балета кружили в своих ангельских одеждах…

– Каркуль, Каркуль! Остановись! – призвал дедушка Суарри, – Обворожили тебя, однако, иностранцы. Как ещё сам-то в балет не ушёл!?

– Ой, обворожили, – протянул ворон, – А вот ёлка подвела! – тут же добавил он и загрустил, – Что же теперь делать? Или я с ума слетел! Или и впрямь дерево взбесилось. Так ведь новое нужно искать! Какое Рождество без ёлки? Ой… жёнушка-то как расстроилась.

– А я вам всем сказал – свои ёлки выращивайте! Так ведь кто послушал, а кто нет! – нахмурился дедушка Суарри, – Долго, хлопотно, зато своя не нападёт!

– Да где ж это видано, чтобы ёлки на честных ворон набрасывались! – возмутилась бабушка Муминья, – Впрочем…

– Всякое бывает перед Рождеством, – сказал дедушка Суарри. И сделал вид, будто не заметил, как бабушка Муминья встревоженно застучала коготками по чашечке чая – «дзинь-инь-инь», – Ты погоди новую ёлку-то на ярмарке брать, – посоветовал он месье Каркулю.

– Странности творятся. Странности!– вздохнул ворон, – Друзья, даже и то странно, что вы мне верите! Рассказал бы кому другому такую историю меня б вмиг пилюлями от галлюцинаций опоили.

– Верим, друг. Верим! – сказал хозяин дома, – Завтра я вместе с тобою схожу на хвалёную ярмарку. Погляжу, что там за ёлки привёз граф Зубилли. И чего сам зачастил в нашу деревеньку… Мало ему, что целый особняк занял, так теперь ещё и с нашими деревенскими дружить вздумал… Детей, говоришь, леденцами кормит? Ну-ну… Я ведь его сам ещё не видал. Всё с ваших слов. Хвалите его, восхищаетесь… Встретиться б и мне с ним. Да только я соберусь, как он «шмыг» да в особняк!

– Суарри! Граф – приятный господин. Весьма приличный лис! – смутился месье Каркуль, – Даже в библиотеку ко мне напрашивался…

– Ах, в библиотеку?! – вспыхнул седой ёж, – И что, позвольте узнать, он хотел прочесть?

– Э-э… – смутился месье Каркуль, – Спрашивал Книгу декабря. Так ведь мы её никогда приезжим не выдаём. Даже за мешок конфет! Её и деревенские-то не читают. Очень уж сложно там всё написано… В общем, она у меня так в потаённом месте и хранится. Только тобою и прочитанная. Ну… и я полистал немного.

– Вот и храни, – отчеканил дедушка Суарри.

– Ой, на душе как-то не спокойно вдруг стало, – защебетала бабушка Муминья.

– А ты не тревожься, – сказал дедушка Суарри, – О внуках думай. Слышал я, Острячок и Шипчик в чудеса рождественские верить перестали – взрослеют. Беседу с ними задушевную провести надо. А уж ёлки-иголки – это моё дело, – заявил он.

– А что же твоя…ёлка? Как она себя чувствует? – глядя на высыхающее деревце осторожно спросил месье Каркуль, – Не пора ли…

– Не пора! – воскликнул дедушка Суарри. Подошёл к своей перекошенной на правый бочок ёлке. И тихо-тихо повторил, – Не пора. Пока жива на тебе хоть одна иголка, я буду верить. И настанет ночь, и мы увидим чудо, – размечтался он, – А теперь спать! Спать! Спать! – бодро похлопал в ладоши ёж, – О, Каркуль! Ах, ха-ха. А ты, я гляжу, всю розовую настойку одолел! Смотри, долетишь ли до дому. А хочешь так у нас ночуй!

– Нет, полечу! Воронёнка успокоить надо… Вот ведь ёлка! Вот ведь дикое дерево! – пропыхтел он, – Завтра, значит, на ярмарке увидимся? Поглядим, поглядим… – сонным голосом заключил Каркуль и отправился домой. На лету он старался даже по сторонам не глядеть. А то вдруг ещё дикая ёлка ему померещится…

Бабушка Муминья и дедушка Суарри молча слонялись по дому. Сопели, охали, словом – думали. Подмели иголки, опавшие с ворона. Дедушка Суарри внимательно осмотрел каждую. И обнюхал. И тут Муминья аккуратно спросила:

– Суарри Нуарри, кто ж мог ёлку отравить? Сколько лет, сколько зим, а ничего подобного не случалось… Никак колдовство коварное в наши края закралось?

– Тьфу ты, тьфу! С чего ты взяла, что дерево Каркуля было отравлено? Иголки здоровые, ядом не пахнут… Не доказано. Ничего пока не доказано! А потому – не пыхти, Муминья! – нахмурился ёж, – Не пыхти и мне «пыхами» голову не забивай. Придёт утро, разберёмся! А пока будем надеяться, что это не колдовство! Но а коль оно, так я этому колдовству так задам! Мало не покажется… Однажды уже накостылял, так долго не высовывалось!

– Так ты тогда молодой был! Да не один. Ох, волнуюсь, ах волнуюсь, – Вот где теперь та «восьмерка»?

– Не пыхти, не пыхти! Ещё скажи, что я старый! Истинное нахальство!

– Не старый, но и не прыткий уже, как в ту морозную пору!

– Так значит и колдовство коварное тоже не прыткое! Мы, знаешь ли, с ним одного возраста, – заметил Суарри, и подбоченившись, направился мысли мыслить, – Ты Муминья, ложись спать. А я всё же со звёздами пошепчусь. Мне на свежем воздухе лучше думается, – сказал ёж, обмотался пледом, прихватил с собой чашку чая и вышел на крыльцо.

Метель улеглась. Луна мягко улыбалась из-за облаков. Звёзды весело подмигивали друг –другу. И Суарри захотелось снова стать молодым, и отправиться навстречу иголкосотрясающим приключениям. И как в далёкие времена совершить подвиг. Тут он с мальчишеским криком подскочил на месте, лишь пятки в воздухе засверкали. И пулей бросился в самый высоченный сугроб. И разбрасывая снежную вату направо и налево, давай танцевать да петь: