Текст книги "Рождественские истории дедушки Суарри"

– Мадам брюзжит: «Месье, вы стар!

Вот вам горчичник, вот – отвар!

Но для геройства нет преград…

– Неси домой свой прыткий зад! – выпалила бабушка Муминья. Высунулась на порог, да погрозила супругу кулачком, – Всех в округе разбудишь-перебудишь!

Но дедушка Суарри и не думал спать. Он махом слепил пухленький шар из послушного снега и запустил его в дверь. Шар разлетелся. Снежинки рассыпались и угодили бабушке Муминье прямо в нос. Та как чихнёт. И сразу в глазах у неё заплясали веселые снежные зайчики. А тут ещё и мороз коснулся её щёк. И бабуля почувствовала себя, как на сто годков моложе! Ей захотелось резвиться и скакать, как озорные ежата.

Муминья слепила снежок поувесистей, и бросила им в дедушку Суарри. Попала! И ёж громко захохотал. Долго они так в снежки играли – кто кого! Бегали по двору, ныряли в сугробы. Вообразили, будто у них выросли крылья. И махали им, как зимние бабочки. Но вот запыхались, устали и усевшись на крыльцо, бабушка Муминья сказала:

– И что за чудный праздник, Рождество? Любого старика превращает в ребёнка… Даже сладенького захотелось. Может, печенья?

– А как же фигура? Печенье и на ночь! – расхохотался дедушка Суарри.

– Фигура… А, ну её! Представь, что сегодня мы – дети. А значит, нам всё можно… И печенье, и на ночь, – рассмеялась бабуля в ответ и юркнула в дом. Дедушка Суарри услышал, как на кухне мигом проснулись и чашки и блюдца. А вместе с ними и чайник – зевнул да давай насвистывать.

За горяченьким и сладеньким, да разговорами о внуках ночь пролетела быстро. Стоило лишь бабушке Муминье и дедушке Суарри задремать, как желтоглазое солнце раскинуло свои лучи над заснеженной долиной. Позолотило берег реки. Поцеловало в оба уха деревенского стража – пса Проциона. Неожиданно подкралось оно и к сонным фиалкам, и к месье Жужьену, и коснувшись его бархатных лапок, шепнуло: «Солнце пришло в Тартенбраш дё Сапа. Пора вставать! Маленькие проказники вот-вот нагрянут»…

***

– Рождественская звезда! Дорогу рождественской звезде! А-ну, Гребешок, отдай-ка! Я понесу её! – так кричала Царапка, пытаясь отобрать у старшего братца подарок для бабушки и дедушки. Перед её острыми коготками устоять было сложно. И Гребешок капитулировал. И вот Царапка выхватила у него «алую пуансеттию».

Пуансеттия – это растение такое! В простонародье зовётся «рождественской звездой». Зимой, когда садовые розы или ромашки нежатся в своих подземных колыбелях, пуансеттия торжественно цветёт. И каждый её цветок: красный, жёлтый да и белоснежный, похож на нарядную звезду зимнего небосвода. Получить такой цветок на Рождество – великая радость и для людей, и…для зверьков Тартенбраш дё Сапа. Вот седые белки поговаривали, будто «звёздочки» пуансеттии очень уж похожи на ту самую Вифлеемскую звезду, что когда-то давным-давно воцарилась на небе и рассказала мудрецам-волхвам ¹⁰о рождении Сына Божьего Иисуса Христа.

А довольненькая Царапка прижала горшочек с цветком к себе покрепче, да варежкой его от ветра прикрыла, и припустила к родному домику.

– Я несу звезду! Открывайте же двери! – протрубила она.

Услышав детские голоса, бабушка Муминья и дедушка Суарри мигом проснулись. И подскочили, как ужаленные (нет, нет, Жужьен здесь не при чём). Как же так: они ждали-ждали внуков и чуть было не проспали их приезд.

Бабушка попыталась быстренько надеть тапочки. Завертелась, закрутилась на месте и чуть не упала. Чепец надела задом наперёд. А фартук вовсе на плечи накинула от спешки. Подбежав к окну, Муминья прищурилась – без очков сложно было там что-то разобрать. Мороз, как нарочно, нарисовал на серебром стекле свои утренние узоры. Но бабуля всё же насчитала семь веселых прыгающих фигурок:

– Иголочка, Булавочка, Гребешок, Шипчик, Острячок, Уколюша…и Царапка. Все приехали! – захлопала она в ладоши.

Лишь месье Филь с женушкой Бельфам к домику не спешили. Они неторопливо выкладывали из багажника своего «Пыжжо» пузатые чемоданы и коробочки с красными бантами.

Бабушка Муминья подумала: «Небось, привезли фабричные сладости. Диетические безе или макароны¹¹…Что там ещё разъедают в северной Франции? Ах, молодежь. Всё за модой гонятся. То ли дело – наши пироги с шокопокком! От них, правда, щеки растут и брюшко, зато они домашние и никакой химии…»

Вдруг в правом ухе у бабушки Муминьи зажужжало. Она огляделась. Рядом маячил Жужьен! Он взволнованно барабанил лапками по стеклу и напевал себе под нос что-то лирико-драматическое, что-то из Джо Дассена¹². И трясся, как жених перед свадьбой. В лапках шмель сжимал беленькие фиалки, обернутые конфетной фольгой (стащил на кухне, не иначе! А сами конфеты куда-нибудь спрятал, чтобы потом слизывать с них шоколадную глазурь). Этот букет предназначался Царапке! От неё Жужьен был без ума… Потому-то бабушка Муминья не стала ругать любимца за испорченные цветы и конфеты. «Любовь – штука такая, букетная! Да и для внучки фиалок не жалко» – считала Муминья.

А как же дедушка Суарри? Он тоже бросился встречать внуков со скоростью кометы, да только поясничная боль, проснувшаяся вместе ним, не дала ему хорошенько разбежаться. Пришлось сделать гимнастические «потягушки». Ему бы и расчесаться не помешало. Но когда на дверь градом посыпались детские «тук-тук-туки» и «бам-бам-бамы», Суарри понял – о приличной прическе придется забыть.

– Бегу! – возвестил он. Но неожиданно запнулся о что-то пушистое и бухнулся на пол. Удивительно! Вокруг не было никого, кто бы мог поставить подножку. Но дедушка Суарри точно знал – ежи на ровном месте не падают. Впрочем, времени на поиски виноватых не было и дедушка Суарри, запыхавшись и прихрамывая, наконец-то отворил внукам дверь!

… На кого похожи семь хорошеньких сереньких ежат? Когда они сытые и спят, уткнувшись носами в свои лавандовые подушки – на ангелов! Только крыльев им и не хватает. А если они давно не видели бабушку и дедушку, если проголодались с дороги и за долгий переезд отсидели свои хвосты? Вот тогда маленькие ежата похожи на маленьких чертят. Они визжат, горланят песни, прыгают до потолка, хватают, всё, что не так лежит. И сметают всё, что не там стоит! Как карибский Великий ураган 1780 года. Да, маленькие ежата – чудовищная сила!

– Дедушка! Дедушка! Бабулечка-красотулечка! – кричали внуки, взбираясь, то на дедушкину, то на бабушкину спины.

– Я так скучала по твоим пирогам! – воскликнула Иголочка, обнимая своими розовыми лапками бабушку Муминью.

– А я! Я тоже скучал! Дедушка, я прямо весь истосковался по твоим чудо-саням! – протараторил Гребешок.

– Я тоже хочу обниматься! Я больше всех скучала по вашему тёпленькому камину, – заныла Булавочка.

– А мы! А мы порвали все штаны! Заштопать их пора! Есть бабушка – ура! – хором закричали – Шипчик, Острячок и Уколюша.

Дедушка Суарри и бабушка Муминья только и успевали обнимать и целовать колючих непосед, которые без умолку говорили и говорили, перебивая друга. Наконец, ежата принялись играть в догонялки вокруг дедушкиного кресла-качалки, раскачав его до старческого скрипа.

– А ну, прочь! Прочь от бабушки и дедушки! – вдруг раздалось с порога, – Я вообще-то первая бежала! Я первая должна… – это была расстроенная маленькая Царапка. Она и правда бежала быстрее всех, но вдруг поскользнулась, и чуть было не разбила нос, а вместе с ним и горшочек с рождественским подарком. Но! Цветок и нос малютка спасла, чего не скажешь об ушибленной коленке, – Я принесла вам «рождественскую звезду», – объявила Царапка. И вдобавок топнула лапкой. Так она поступала, когда сильно-сильно волновалась. Как же ей было обидно, что старшие братья и сестры опередили её. Быстрее поздоровались с дедушкой и бабушкой, быстрее обняли их. Царапка старалась сдержать слезы! Их она терпеть не могла! Она вообще никогда не плакала, но на этот раз одна солёненькая капля зайцем выпрыгнула на её замерзшую щеку. А за первой и вторая. Закрывшись варежками, Царапка поспешила спрятать личико. И тут случилось непоправимое! Горшочек с «рождественской звездой» выскользнул из её лап и грохнулся на пол, разлетевшись на тысячи глиняных кусочков…

Ежата затихли. Лишь Гребешок прошептал:

– Ого! Бахнула.

Остальные замерли, словно снежные человечки. Даже Жужьен не жужжал. И только дедушка Суарри, в предчувствии катастрофы под названием «берегитесь, цунами», бросился к Царапке:

– Всё в порядке, Царапка! Значит, так и должно было случиться. Всё, что ни бьётся – всё к счастью. Я точно знаю, – давай успокаивать её дедушка. И та, прильнув к его каракулевому жилету, виновато улыбнулась.

– А что здесь случилось? Неужели Царапка снова что-то разбила? – донеслось с улицы. И тут в дом вошли Филь и Бельфам.

Увидав на полу разбитый горшок и потрепанную пуансеттию, мамаша Бельфам заиграла ресницами:

– Безобразие! А какая красивая была! Семь золотых на ветер!

– 7,25 – уточнил Филь, – Это был самый большой цветок в лавке… За него дороже и просили!

– Здравствуйте, дети, – вмешался в семейную бухгалтерию дедушка Суарри.

– Салют, папа! – вздохнул Филь, и сам коршуном уставился на Царапку, – Снова праздник решила испортить? Говорил же я – не давайте ей цветок. Гребешок! Зачем отдал? Иголочка! Почему не забрала? Хватит того, что на мой День рождения ваша младшая сестра разбила матушкин фарфоровый чайник…

– И обожгла мне лапу! – добавила мамаша Бельфам, – Учишь вас этикету, учишь. А вы? Словно бешеные мыши! Какой ужас…

– Я случайно! Случайно! Случайно! – залилась слезами Царапка и бросилась в кладовую. Жужьен полетел за ней. Шмель надеялся, что его фиалки успокоят малышку. Да только Царапка с таким отчаяньем захлопнула за собой дверь, что шмель выронил букет и замер в воздухе. Его левый глаз нервно задёргался, а в правом замигали огоньки.

– Прекратите немедленно! – повысил голос дедушка Суарри.

– Вот именно, дети! Прекратите, – согласился с ним Филь.

– А это я не детям. Это я вам! – бросил седой ёж Филю и Бельфам и сердито добавил, – Вы не те семь золотых жалеете! Чёрт с ними. Монеты приходят – монеты уходят! Им до вас дела нет. А вот Иголочке, Булавочке, Гребешку, Шипчику, Острячку, Уколюше и… Царапке не пристало перед Рождеством слушать родительскую ругань! Тоже мне, горшок разбился! Не Луна же, не солнце! Гор-шок! Пуфти-муфти-туфти…брямс!

– Ну, полно, полно ворчать, – вмешалась бабушка Муминья, – Пуансеттию, цветочек дивный, мы в другой горшок пересадим. Чуть погодя. Вы ведь с дороги проголодались? А у нас пироги!

– Ура! Пироги! – снова закричали и запрыгали дети, принюхиваясь к сладким ароматам рождественских угощений.

– Мойте лапки! И бегом к столу, – скомандовала бабушка, – А я салфетки разложу… Ох, ох! Ничего же не успели! Чуть утро не проспали.

– И всё-таки обидно. Такая неуклюжесть – опечалилась Бельфам, – с тоской поглядывая на пуансеттию, – Позвольте, я наведу порядок?

– Вам бы только «порядки наводить» Пироги иди ешь! Кожа да кости. – остановил её дедушка Суарри. И поджав губы да надув щёки Бельфам последовала за детьми.

Зал опустел. А вот на кухне зацокали табуретки, зашуршали салфетки. Только дедушка Суарри не спешил за стол. Он решительно направился к кладовой, где всё ещё пряталась Царапка. Прислонил ухо к двери, прислушался. Тут к нему подлетел и Жужьен.

– Как думаешь, всё ещё плачет? – спросил шмеля дедушка Суарри. Жужьен пожал пушистыми плечами. Что-то пропыхтел. Тогда дедушка Суарри ласково-ласково, как кот, выпрашивающий сметанку, пропел – Тук-тук, принцесса! Могу ль я войти? Найдется ль для меня местечко?

– Дедушка? Ты там один? – тихонько спросила Царапка.

– С Жужьеном. Жужьен-то – не враг!

Царапка не ответила. По ту сторону двери было слышно лишь задумчивое детское сопение. Жужьен с досадой скрёб лапами стену. А дедушка Суарри постучал ещё раз, и ещё, превращая стук в весёлую мелодию из мультфильма «Утиные истории» (это тот, что про богатенького селезня Скруджа и его племянников). Царапка хихикнула и прошептала:

– Заходите! Только без папы и без мамы!

– Ладушки! – обрадовался дедушка Суарри, – Прихватить кусочек пирога?

– С шокопокком? – спросила Царапка, высунув из кладовой свой крошечный нос.

– Ага! Бабушка так постаралась, что пирог получился шокопоккее обычного.

– Мне тогда самый большой кусок, – попросила Царапка, – И чаю с ежевикой! Они его там уже пьют… Я чую!

Дедушка Суарри рассмеялся и оставив Жужьена на страже кладовой, унёсся на кухню. В глубине души он надеялся, что самый большой кусок пирога ещё жив, а не пал смертью храбрых перед пышечкой Иголочкой.

Ох, Иголочка! Она была такой кругленькой, что больше напоминала колючий мячик, а не ежонка-первоклашку. Иголочка обожала сладости. А они её! Малышка утверждала, что «лёгкая полнота» её ничуть не портит. А жирок на брюшке, вообще, штука полезная. С ним и зимой теплее. Да и спать на мягких боках можно без матраца. И сколько бы родители не заставляли дочку заниматься гимнастикой да участвовать в праздничной фарандоле ¹³с братьями и сёстрами, та всё противилась. Говорила: «лишние движения и суета дурно влияют на психоэмоциональное здоровье современного ежа. А вот сладкое, наоборот, добавляет хорошего настроения»!

Вот дедушка Суарри и торопился к столу. Думал, что «хорошенького настроения» у Иголочки уже хоть отбавляй!

В кухонном царстве бабушки Мимуньи кружили ароматы ежевичного чая и жжёного сахара. На столе в деревянных мисочках, украшенных августовской лавандой, лежал миндаль. На круглых кружевных салфетках нежилась тёмная и белоснежная нуга. А печёные груши и яблоки так понравились детям, что от высоченной глазированной горки остались пара хвостиков да косточек. Пирог с шокопокком держался молодцом! Чтобы приступить к нему все ждали дедушку Суарри, Царапку и Жужьена. Но Суарри Нуарри заявил:

– Мне, будьте любезны, самый большой кусок! И… я пойду!

– Пуф, пуф, пуф, – покачала головой бабушка Муминья. Она уже поняла, что дедушка Суарри собрался в кладовку, но на всякий случай, спросила, – Позвольте, сударь, узнать, куда это вы?

– Папа, мы только вас с Царапкой и ждём! – возмутился Филь.

– А мне та-ак-ак хочется горяченького пирога, – заныла Иголочка, – Прям щёчки сводит!

И тут Суарри решил поставить жирную сладкую точку во всей этой пирожковой болтовне:

– Значит, так! Вы ждали – я пришёл. Режьте пирог, давайте кусок. И я пойду. Надо мне! По делу! Царапка ждёт. Она, между прочим, тоже голодная, – отчеканил он.

– Ой! Одно сплошное несчастье эта Царапка, – всплеснула лапками мамаша Бельфам, – Вот почему нельзя вместе со всеми за столом посидеть? Ненормальный ребёнок какой-то…

Дедушка Суарри закрыл уши. Схватил самый пышненький кусочек пирога, ловко подбросил на подносе чашечку ягодного чая (не расплескав ни капли!) и подмигнув всему семейству, исчез, унося за собою душистый запах сухой лаванды и девять взволнованных взглядов!

– Не обращайте внимание! Он перед Рождеством сам не свой… – махнула лапкой бабушка Муминья.

– Да уж, – согласился Филь, – У него всю жизнь так. То со звёздами говорит, то чуда ждёт…

– А ты не ждешь, Филь? – с удивлением спросила сына Муминья.

– Мы столько сугробов преодолели, пока к вам ехали! Столько со старым Проционом у ворот «лаялись», он, видите ли, нас не признал! Что уже чудо, что мы здесь! – хмыкнул Филь, – А ты, Иголочка, не налегай на пироги-то! Не налегай, – погрозил он дочери пальцем.

– Всё под контролем. Это лишь третий кусочек! – прожевала в ответ Иголочка и потребовала налить ей ещё чашечку чаю…

Тем временем дедушка Суарри вернулся к Царапке и громко отрапортовал:

– Месье Суарри Нуарри, а для вас – просто супер-пупер дед, не знавший ни забот ни бед, прибыл с вкусными дарами для своей прекрасной дамы! Тук-тук! Есть кто дома?

– Ха-ха-ха, – захлопала в ладошки Царапка, – Да заходи же скорее, дедушка!

Дедушка Суарри распахнул дверь, и встав на одно колено (Жужьен повторил за хозяином) по-рыцарски, протянул Царапке свою сладкую добычу. Царапка сделала реверанс. И, облизываясь, приняла дары. Только дедушка Суарри хотел и сам войти, как вдруг запнулся и упал на ровном месте! Тут же его посетило нешуточное «Déjà-vu». ¹⁴Сколько можно спотыкаться-то? И непременно о что-нибудь мягкое да невидимое.

– Ах, муфти-пуфти-тарарах! – выпалил дедушка, – Мадам, смелый рыцарь, так ослеплён вашей красотой, что его ноги не держат!

– Хи-хи! – смутилась Царапка. И тут же, как вытаращила глаза, как закричала, – Осторожней! Покса задавишь!

Дедушка Суарри испугался и застыл на месте, как сосулька. Почти не дыша, он прошептал:

– Кого задавлю?

– Да Покса! Вот же он! – указала Царапка на неопределенное место, где кроме комочков пыли больше ничего и не было видно, – Ну всё, дедушка, расслабься! Он отскочил. Проходи уже!

Дедушка выдохнул. И оглядевшись вокруг, на цыпочках подошёл к Царапке. И ещё раз спросил:

– Кто такой Покс?

– Да вот же он, – спокойно ответила внучка, – А, погоди! Так плохо видно. Покс! Покс! Хочешь пирожок?

И дедушка Суарри и Жужьен уставились всё на то же пустое место, где вдруг при слове «пирожок» что-то зашевелилось. В лёгком танце пылинок и старых клубков шерсти, в бликах рыжей лампы, возникло крошечное существо. С Жужьена ростом! Оно чихало и кашляло. Своими пушистыми лапками, выгнутой спиной, петельками-ушами и растопыренным хвостом, оно напоминало белку. Только очень сытую – с круглыми щёчками и мягким, как бархат, брюшком. Мордочка у этого самого Покса была по-собачьи весёлой. Блестящие чёрные глазки выглядывали из под волнистых складочек, навалившихся на веки. Нос у Покса был приплюснутым, таким с легкостью можно ставить печати на важных документах. В своей пасти Покс держал еловую веточку. Он, кажется, хотел съесть её, да уколол малюсенькими иголками свой длиннущий розовый язык. И теперь морщился от боли. Увидев друга с такой нелепой гримасой, Царапка захохотала. А Покс, обиженно опустил уши, громко выплюнул еловую ветку и вдруг потребовал:

– Пирог давай!

– Вот, угощайся! Этот с шокопокком, – примирительным тоном сказала Царапка.

– Да хоть с кокопокком! – ответил Покс и опустил свой мокрый нос в шоколадную глазурь, – У-у… О-о… Ммм! Значит, ты и есть «шоко-что-то»! Уммм! Ну, держись! – заявил Покс. Сначала он быстро-быстро застучал своим большущим хвостом по полу, затем давай перескакивать с лапки на лапку, изображая не то какой-то африканский танец, не то упражнения утренней зарядки, а потом как закричал, – Пышный бок, сладкий крем! Я балдею, а не ем! Раз родился пирожком – будь отныне мне дружком!

С победными криками Покс набросился на лакомство. Только крошки по сторонам и полетели.

– Просто он целый день не ел! – растолковала Царапка.

– Да кто же это? – вытаращился дедушка Суарри, – И почему я его сразу не заметил?

– Ну … Покс – мой друг! – призналась внучка, – Я его в прошлом году под ёлкой нашла. То есть…собрала из чего попало.

Такое объяснение Поксу явно не понравилось. И он вмешался:

– Как это из чего попало?! Там много всего под вашей ёлкой важного было! Старый красный носок был? Был! Фантики из-под конфет! И они были… И эти… – вспоминал Покс, – Как их?

– Крошки бабушкиного пирога, – подсказала Царапка, – Да, я в прошлое Рождество пирог под ёлкой ела. Не стала со всеми ужинать.

– Вжу-жу-жу? – спросил Жужьен. Это что-то вроде «Почему же»?

– Я тогда ёлочные игрушки разбила – хотела их повыше привесить! Но не удержалась на лесенке, уронила коробку! Ух, как мама ругалась. Красивые были игрушки. Вот и пришлось мне вместо ужина заняться уборкой. Булавочка и Острячок бросились мне на помощь, но папа и мама сказали, что я сама должна всё прибрать… Так я осталась наедине с ёлкой. Правда, Уколюша всё-таки принёс мне кусок пирога. Тот, что вы с бабулей прислали. Забралась я под ёлку и давай его есть. С таким удовольствием, что крошки сыпались повсюду. И попали на игрушечные осколки. И тут вдруг…

– И тут я появился, – с испачканным шоколадной пастой носом, гордо заявил Покс, – «Волшебство» вроде это называется! Я тогда у Царапки попросил кусочек пирога! Тот был с грушей! О, если бы он был с шокопокком этим, я бы ещё раньше появился!

– То есть ты – «волшебство»? – почесал затылок дедушка Суарри, – Прожорливое какое-то…

– И ничуть и не прожорливое! – возмутился Покс, – Я, когда сытый – добрый.

Дедушка Суарри усмехнулся.

– А почему сначала невидимым был? Я об тебя сколько раз запнулся!

– Всё-то вам нужно объяснять! Все взрослые глуповаты… И слеповаты! – заключил Покс.

– Дедушка, Покса только я вижу. А теперь и ты, получается! – неожиданно для себя подметила Царапка, – Как так-то?

– Просто твой дедушка, как ребёнок, верит в рождественские чудеса, – объяснил Покс, – Но временами сомневается. Взрослый же, теоретически! Значит, я могу от него прятаться! Тем, кто сомневается, увидеть меня не просто. Да, месье Суарри, я у вас уж с вечера гощу, – с серьёзным видом и всё таким же испачканным носом, сказал Покс, – Я должен был осведомиться, где моя маленькая хозяйка собралась провести всю неделю! А вместе с ней и я. Как вы уже поняли, я живу под ёлкой. Зимой. А весной я ухожу спать вместе с ёлочными игрушками. Так вот! Царапка заявила, будто у вас есть ёлка, и я могу не волноваться за ночлег. Но, чтобы лично убедиться, я и прибыл раньше. И хочу сказать – дурацкая у вас ёлка, месье Суарри. Почти мёртвая, пора её на свалку! Да и вообще, странные у вас тут дела творятся, в «спокойном», по словам Царапки, Тартенбраш дё Папа.. тьфу, Сапа! Вот ворона эта белая вчера прибегала…

– Это ворон! Довольно ремарок, – приструнил Покса дедушка Суарри, – Мы со своими странностями сами разберёмся.

– А что случилось, дедушка? Речь ведь идёт о месье Каркуле? – гладя Жужьена по спинке, спросила Царапка.

– Ёлки у них тут взбесились, – выкрикнул Покс.

– Я тебя сейчас пристукну «чудо пирожковое»! – рассердился дедушка Суарри.

– Не обижай его, дедушка! Он почти что мой самый лучший друг! – испугалась Царапка, – Вот он, ты и Жужка! Так что там с ёлками?

– Сам не знаю, – признался дедушка Суарри, – Ты лучше о себе расскажи! Как там на новом месте? В северном Реймсе у ежей такие же уютные дома, как у нас?

– Вовсе нет… В деревне мне нравится больше! У нас тут не дома, а народ сам «уютнее». Вот: ты, бабуля, месье Каркуль тоже «уютный», барсуки, олени… В Реймсе-то мы ходим в школу! Там всё по-взрослому. А ещё в Реймсе много этих…бесхвостых великанов.

– Людей?

– Ага… Как ты их там раньше называл? – прищурилась Царапка.

– Хомомагареты¹⁵… Так называл. Но не все! Не все они хомомагареты! Есть среди людей и романтики, и фантазёры, и великие сказочники. Но мало… – ответил дедушка Суарри.

– Что за слово такое не наше? Хо-мо-ма-га-ре-ты, – пробубнил Покс.

– Я сам придумал. Ну, это существа, утратившие веру в волшебство, и разумеется способность творить его собственными руками, – объяснил седой ёж, – У них там, у хомомагаретов, уже всё технически объяснено, всё научно доказано: «e-mail» и телефоны без единого проводка. Они давненько уж заменили письма в бумажных конвертах, и простые встречи за чашкой чая. А эти… как их там? Вспышко-препараты. Нет. Фотоаппараты! Они отражают моменты жизни лучше и быстрее, чем кисть художника рождает солнце над горами. У них там даже телевизоры (не как у нас пузатый), а с такими ровнёхонькими и тонкими экранами, что могут сравниться с волшебной гладью нашей деревенской реки. Но наша река всё равно лучше этих модных безделушек.

– Ах, хорошо с тобой, дедушка! Всё плохое забываешь…

– Плохое? Что у тебя плохого, милая? – улыбнулся дедушка и взъерошил внучке её колючую чёлку.

– Все называют меня «одним сплошным несчастьем»! – насупилась Царапка, – Вот и сегодня… разбила горшок с «рождественской звездой». Как же так?

– А я, между прочим, всё за тобою прибрал! Чисто-начисто! – с гордостью заявил Покс.

– Умный ты. Есть от тебя толк, – похвалил дедушка Суарри пушистого белко-пса. Дал ему ещё кусочек пирога, и добавил, – А ты не расстраивайся, внучка. Всё, что бьётся-то к счастью. Я точно знаю.

– И даже если это самая дорогая рождественская игрушка, или самая-самая рождественская звезда? – удивилась Царапка.

– Даже если самая-самая. Есть у меня тут одна история… – шепнул он.

– Про волшебство? – вытаращил глаза Покс.

– Про Рождество? – спросила Царапка, вскарабкавшись дедушке на колени.

– Нет, про рождественское волшебство! А ещё про море… – торжественно объявил Суарри Нуарри.

– Расскажешь? Расскажешь? Расскажешь? – затараторила Царапка.

– Ну, слушайте… Пуфти-мути-туфти…брямс!

ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ

«Море на Рождество»

I

Тяжело жить на севере с южным именем. Её звали – Дафна. Дафна Илиади. И во всём Марбурге только она Дафной и была. На дню среди местных девчонок можно было встретить двадцать Март, с десяток Брунгильд, несколько весёленьких Клар и столько же хорошеньких Агнесс. Ох, уж эти зеленоглазые красавицы с царственными фарфоровыми личиками без грамма румянца! По городской мостовой они ступали кротко, как ступают персидские кошки, налакавшись козьего молока.

И все они носили нарядные береты, накрахмаленные чепцы, или покрывали голову шерстяными платками, чтобы защитить свои юные мысли от холодных марбургских ветров. В моде в те времена были сизые пальто с деревянными пуговицами. Все школьницы в таких щеголяли. В класс, на занятия музыкой, в библиотеку, в театр, ходили они в модных беретах и пальто. Все, кроме Дафны. Она носила старенькую жёлтую куртку. Длинные рукава Дафна подворачивала в два раза. На правом красовались крапинки синей краски. Они никак не отстирывались! На воротничке бирюзовыми нитями были вышиты волны, а над ними плясало солнце размером с бронзовую драхму. Куртка эта досталась Дафне от матери. И девочка носила её с гордостью. И не жаловалась, что вещицу уже давно хорошенько продувает ветром (особенно в конце ноября). А девчонки-одноклассницы, завидев Дафну у школьных ворот зло шутят: «О, цыплёнок скачет! Цып-цып-цып! Пи-пи-пи! Клюй пшено, смотри – не спи»!

Вот только Дафна никакое пшено не клевала. После таких шуточек она попросту возвращалась домой. Без свежих знаний по физике, химии, математике… Но бывало и дралась с обидчицами, да так, что девочки хором жаловались директору школы на царапины, укусы и синяки, полученные в дамском бою. Да, Дафна Илиади умела драться. За что её матери частенько попадало на родительских собраниях. Но утром первого декабря тысяча девятьсот…да не важно какого года, Дафна не стала связываться с курносой Кларой Кёнинг, дочерью местного судьи. И на её язвительное: «Пи-пи-пи! Скоро Рождество, может, попросишь у матушки новую куртку? И наконец, перестанешь чихать на весь класс!? Нам с девочками совершенно не хочется заразиться от тебя простудой!», Дафна ничего не ответила. Она уселась за свою парту, молча открыла потрёпанный учебник географии. И уставилась на красочную карту мира. В ушах у девочки что-то гудело, в горле першило, слезы пощипывали глаза. Обычно с такими «подарками» приходит простуда. Дафна еле сдерживала кашель. Клара Кёнинг, заметив это, брезгливо хмыкнула и уселась за парту подальше, переманив за собою и других девочек. Дафне было всё равно, что она сидит совсем одна, да ещё и перед самым учительским столом. Все её мысли толпились далеко за стенами школы. И сердце стучало далеко – на окраине города, в низеньком домике на берегу спящего Лана. Там, где под стёганым одеялом, в носках из овечьей шерсти, лежала её мать – Мирра Илиади. На рассвете она захворала. Кашель собачьим лаем вырывался из её горла. А руки матери превратились в прозрачные ледяные ветви. Мирра молила дочь об одном: «Милая моя, Дафна! Не беспокойся обо мне. Иди в школу и учись! Учись, несмотря ни на что. Ты скажешь, что и дома у тебя много книг. Но школа даёт и другие знания. Я не хочу, чтобы тебя выгнали. Веди себя хорошо. Обещаешь?»

– Обещаю, – тихо ответила Дафна и нехотя вышла из дома. Больше всего на свете она боялась нарушить слово, данное матери.

Когда в класс вошла фрау Фогель, учитель географии, Дафна вместе со всеми поднялась и поприветствовала её: «Доброе утро, фрау Фогель».

– Дафна! Рада видеть вас на моём уроке, – поправляя круглые очки, улыбнулась учитель, – Первый раз в этой четверти, кажется?

– Вы правы. Простите, – прошептала Дафна.

– Ничего… Ваша мать утверждает, что вы в географии – всё равно, что доктор наук, – сказала фрау.

– Доктор! Ха-ха, хи-хи! Такого доктора самого лечить надо, – затарахтели на задних рядах Клара Кёнинг, Клавдия Вольф, Гертруда Бэйкер и другие девочки.

– Тихо! Тихо! – потребовала фрау Фогель, – Вы, Дафна, словно инопланетянка, так и не смогли найти общий язык с классом… А ведь вместе уже не первый год.

– Она и не пыталась! – снова вмешалась Кёнинг.

– Она со странностями! Я слышала, как она с рекой разговаривает, – прошептала Вольф.

– Да, да! А ещё она дерётся! – не выдержала и кудрявая Гертруда.

– Довольно! Довольно ябедничать, – остановила девочек фрау Фогель, – Дафна! Выходи к доске. Проверим твои знания географии. Я буду очень рада, если твоя мать сказала правду. И ты поразишь меня своей необыкновенной эрудицией.

Одноклассницы Дафны навострили свои ушки, словно лисицы в ожидании зайца. И хищно прищурились. Все, как одна, надеялись, что у карты мира случится конфуз! Что Дафна «проглотит язык», или упадёт в обморок, или перепутает Европу с Азией. И каково было их разочарование, когда «прогульщица Илиади» с уверенностью заявила, что «Евразия – это самый крупный материк на Земле, а занимает он больше пятидесяти тысяч квадратных километров её площади. Что в мире не два – Чёрное и Красное, а больше восьмидесяти самых разных морей. А египетская пирамида Хеопса занимает почётное место среди Семи чудес света. ¹⁶ И по одной из научных версий – египетские пирамиды построили сами могучие атланты».

Когда Дафна без запинки назвала страны и их столицы: во Франции Париж, в Германии Берлин, в Италии…Рим – вечный город, в Греции – великие Афины, в Англии – Лондон, в СССР… Москва (громадная с Красной площадью), фрау Фогель, аплодируя, остановила её. И сказала:

– Не-ве-ро-ят-но!

В классе царила тишина. У одноклассниц, даже у Клары Кёнинг, не было слов, чтобы описать услышанное. Она сидела, как восковая свеча, бледная. И закусив губы, пыталась вспомнить, где живут быстроногие кенгуру. В Австрии или в Австралии? Или сразу в обеих странах? Хорошо, что фрау Фогель не умела читать чужие мысли. Вот бы она позабавилась.

– Присаживайся, Дафна! Прекрасный ответ, – сказала учитель, – Если ты и в других дисциплинах сильна так, как в географии, то не страшно разок-другой пропустить школу. Ох, что это я такое говорю!?

После географии Дафну ждали: математика, литература и урок музыки. Но нигде больше она не демонстрировала своих знаний. Нет, она прекрасно усвоила таблицу умножения, наизусть выучила несколько стихов Шиллера¹⁷ и с усердием старшеклассницы осилила трагическую историю доктора Фауста¹⁸, кое-что понимала она и в нотной грамоте. Но на уроке географии одноклассницы и так пришли в ярость от блестящего ответа у карты. Не хватало ещё, чтобы это чувство у них раздулось, словно воздушный шар, лопнуло и обрушилось на Дафну дерзкими оскорблениями или побоями. Вот она и помалкивала, не обращая внимания на ухмылки девочек. Обещание, данное матери, было выполнено.