Текст книги "Фива"

Они долго стояли заворожённые друг другом. Он вкушал аромат ей кожи. Её тело пробила лёгкая дрожь, которой она не хотела сопротивляться.

– Что нам делать сейчас? – голос Фивы зазвучал как весенняя капель, свежая и солнечная.

– Я слегка замёрз. С удовольствием выпил бы сладкого чая. Мне нельзя простужаться.

– Хорошо. Пойдём пить чай. У меня на полке стоит редкий индийский чай. Только он старый. Остался от дедушки. Я берегла его, только раз заварила его для Лизи. Если захочешь, заварю и тебе.

– Очень хочу, – ответил Мишель и сильнее сжал её ладонь.

И снова Мишель начал оглядываться по сторонам. Мне даже показалось, что он хотел кого-то найти там, сзади. Вдруг, он громко крикнул. По всему было понятно, что догадка осенила его. Услышанное ввергло меня в состояние легкого шока.

– Фива, не может быть! Неужели у тебя две тени? Я думал, что у меня в глазах двоится. Как такое бывает?

– Да, они с детства преследуют меня, – ровно ответила Фива.

– Не понима-а-а-а-ю, – растягивая слова, он давал себе время подумать. – Это нонсенс, или феномен? Как у человека могут быть две тени? Человек ведь один, значит и отбрасывать может только одну тень, – очень сосредоточенно говорил Мишель, стараясь сохранять спокойствие и не терять чувства такта.

– Никто не замечал этого, – Фива не старалась казаться спокойной, ее действительно мало заботила тема количества отбрасываемых ею теней. – У травинки и той есть своя тень. А что говорить о горах и городах. Сколько теней отбрасывают они и кто вправе судить об этом.

– У всего живого одна тень, Фива! Даже не у живого. Ты правильно сказала о горах. Откуда взялась вторая тень, и что ей нужно от тебя?

– Говоришь у всего на свете одна тень? Так уж и у всего? А как же небо? Оно вообще не отбрасывает тени. Моря и океаны? Как быть с ними?

– Это всё демагогия, дорогая Фива, не имеющая ничего общего с действительностью! Всё перечисленное тобой, оно… оно… как бы эфемерное.

– Неосязаемое небо и бесконечный океан? А почему ты считаешь, что я не эфемерна?

– А почему я должен так думать? Я ведь могу тебя видеть, могу до тебя дотрону-ть-ся, – последние слова были сказаны по слогам.

Он попытался коснуться Фивы, но не мог этого сделать. Да, она стояла совсем рядом и ее рука лежала на подлокотнике коляски. Он касался этой руки, но не чувствовал ничего: ни тепла, ни влажности…

– Ведь только что я держал твою руку и чувствовал тепло. Что это? – как ошпаренный, он быстро убрал руку в карман.

– Это я – Фива. Только другая, – спокойно ответила она.

Подойдя к дому, она разжала ладонь, освободившись от родного тепла Мишеля, и открыла ворота.

– Боже мой! – вскрикнул Мишель. На его лице застыло то ли удивление, то ли ужас. – Не может быть! Ты построила… ты построила… ты воссоздала древние Фивы! – запинаясь, повторял он.

– Да, – спокойно ответив, она легко распахнула ворота и вошла в сад, – немного погодя, она вполголоса добавила. – Значит так должно быть.

– Что? Что должно быть? – сегодня Мишель часто повторял слова, робко переспрашивая Фиву.

– Значит ты должен быть рядом со мной в эту минуту, – выдержав паузу, ответила девушка.

Проходя по узкой дорожке, с обеих сторон окружённой высокими песчаными стенами древних городов, она приветливо помахала рукой.

– Ты что здороваешься с кем-то? – встревоженным голосом спросил Мишель и остановил коляску. Меньше всего ему хотелось сейчас кого-то встретить.

– Разве не видишь? Там уже зародилась жизнь, – показывая на песочные лабиринты, Фива остановилась и прислушалась. – Слышишь? Это доносится оттуда, с холма.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что тебе на самом деле удалось воссоздать древние города? Я начинаю в это верить, – несмело сказал Мишель и подъехал к ней ближе.

– Это доносится оттуда, с холма, – повторила Фива. – Семивратный город.

– Семивратные Фивы существовали давно! Откуда тебе известны эти города? Я так долго искал в книгах хотя бы отрывочные истории, которые бы пролили свет на то, каким был этот загадочный город Фивы.

– Я не читала ни одной книги об этом, – спокойно ответила девушка и села на ступеньку.

– Тогда что? Как? Как это возможно?

– Посмотри, с другой стороны видна пустыня.

– Нет, я отказываюсь верить, – потерев глаза руками, Мишель подъехал к другой стороне сада и окаменел от удивления. – Это же… Это же египетские Фивы. Долина Царей. Лук-лук-луксор, – он старался не запинаться, но еле сдерживал эмоции.

– Я закончила, – слова звучали, как приговор.

– Ч-ч-что ты закончила?

– Вот оно! – подняв руки к небу, она закружилась на месте. – Как красиво там наверху, посмотри Мишель! Луна улыбается нам. Звезды благоволят нам.

Фива закружилась в одиночном танце. Она парила, порхала, рвала и метала, словно на балу у шаманов. Правда, какие балы устраивают язычники? Мне сложно подобрать правильные слова, да и не знаю я их вовсе. Ведь всё, что связано с Фивой для меня до сих пор загадка, я говорила это не раз. Не успела я прийти в себя от осознания того, что передо мной оказывается не просто бессмысленные, хоть и великолепные глыбы из песка, а целые живые города, как вдруг, с неба начали падать звёзды. Да, это был настоящий звездопад. Всё смешалось воедино. Фантасмагория. Дисгармония. Удивление. Пот и мистика. Вот они – приглашённые на бал. Королевой торжества была Фива. Сама не помню как, но в считанные секунды её платье стало серебряным, а волосы белоснежными. Нет, она не стала блондинкой, какой была моя Лизи. Пряди стали белыми, как седина, но мне больше нравится слово «серебро». Она вдруг вся с ног до макушки сделалась серебристой. Только сама Фива этого не замечала. И тут я подумала: «Вот наконец вся её внутренняя сила и уникальность приобрели форму, внешнюю форму гармонии». То, что было сокрыто от наших глаз, стало доступно мне в тот вечер по удивительной случайности. И только оторвав взгляд от Фивы, я увидела, как песчаные лабиринты стали каменными. Да, не встать мне с этого камня: падающие целыми созвездиями звёзды превращали песок в твёрдый камень. Привстав от неожиданности, я забыла о конфиденциальности своего нахождения. Было невозможно не смотреть на это действо. То и дело доносились странные звуки со стороны греческих Фив, что находились слева, а со стороны древнеегипетских Фив исходило странное свечение. Судя по всему, всё, что находилось там было сделано из золота. Кто бы мог подумать, что наша рыжеволосая девочка вовсе не убивала время зря. Она создавала потерянные города, которые когда-то были наполнены жизнью. Не поверите, но создавалось впечатление, словно некогда забытые города, окаменевшие этой волшебной ночью, стали наполняться необъяснимым дыханием жизни.

– Не получается. Не сейчас, – обращаясь к Мишелю, Фива снова села на ступени и посмотрела на ладони, которые мне показались чуть обожженными.

– Что не получается? – еще более растерянным голосом, переспросил Мишель. – Видимо, еще не время. Позже.

– Да что в конце то концов происходит? Чего ты ждёшь? Что должно произойти?

– Тише-тише. Главное не спугнуть, – поднеся свой длинный указательный палец к губам, сказала она и закрыла глаза.

– Чёрт знает что! Сколько времени ты лепила эти города? Иначе, как чертовщиной, не могу это назвать! Фива! – он затряс её за плечи, но она не отвечала. – Скажи ты мне наконец, что это за игра? Я не хочу участвовать в твоих или в чьих-либо других играх.

– Пойдём в дом, – сказав это, Фива посмотрела на входную дверь, которая сама открылась.

– Я больше не хочу чай.

– Чайник уже вскипел, – не слушая Мишеля, ответила она и посмотрела на коляску.

Как по мановению волшебной палочки, коляска перенесла парня в гостиную. Он испугался еще сильнее. Ничего более странного с ним никогда не случалось. Кто же такая Фива? Она больше не стеснялась своей особенности. Она больше не сдерживала свою исключительность. С ним Фива даже не пыталась прятать свою неземную натуру.

– Мне хорошо рядом с тобой, но я тебя боюсь, – почувствовав себя беспомощным, сказал он.

– С первого взгляда я полюбила Мишеля. Отталкивая меня, ты делал мне очень больно. Боль попадала прямо сюда, – она приложила крупную ладонь к груди и выдохнула. – Вспомни, как ты сказал, что я не знаю, что такое боль. Знаю. Больше и глубже, чем кто бы то ни был. С болью я родилась, с болью и уйду. Но до этого мне нужно успеть… – она запнулась.

– Что тебе нужно успеть? – они сидели молча, держась за руки.

Он боялся смутить её глупыми вопросами. Он хотел научиться безмолвно понимать ее и чувствовать. Он не мог разочаровать ее.

– Я должна сделать главное. То, ради чего на протяжении нескольких лет играла с кварцем, – конечно, она имела в виду созданные ею Фивы.

– Ты говоришь сейчас, будто бы ты нормальная. Нет, я не имею в виду, что ты ненормальная. Это всё моё косноязычие. Прости. Просто, сейчас ты говоришь, как обычная девчонка, которая откровенничает со своим парнем.

Фива стояла у окна с чашкой чая в руках. Странно, но ей совершенно ничего не хотелось в этот момент. Умиротворённый взгляд любимой и любящей. Скажите, разве вы что-нибудь желаете в моменты полного счастья?

– Зачем же так пристально? – повернувшись к любимым глазам, она поймала скользящий по себе взгляд Мишеля. – Потому что пауза слишком затянулась?

– Ты очень красива, Фива! С первого дня я восхищался тобой, но не мог признаться себе в этом.

– Довольно лирики. Тебе нужно отдохнуть. Пойдём, я помогу тебе подняться.

– Я не хочу быть инвалидом! – оттолкнув Фиву от себя, закричал Мишель и закрыл лицо руками.

– С детства я общаюсь с людьми, больше напоминающими мне кукол, у которых отсутсвие чувств и ощущений сокрыты под толщей одежды. По-моему они и есть настоящие инвалиды. У тебя будет время подумать об этом.

– Ерунда! Ведь ты сама стояла во главе этой шайки безнравственных идиоток, которым чуждо всё человеческое! – горячо парировал Мишель, понимая, что говорит совсем не то, что чувствует.

– С ранних лет я стремилась к уединению. Мне было достаточно нескольких человек, которые и были моим миром. В школе меня не понимали, я была им непонятна. Когда людям что-то непонятно это вызывает у них всего две реакции: злобу или восприятие этого объекта, как некой силы, которую нужно бояться. Третьего не дано.

– Или омерзение и насмешки ещё. Слабых ведь клюют! Да, они хотели заклевать меня!

– Совершенно верно, это злоба, разъедающая душу и раздирающая жертву. Их больше, они сплоченные. Небо свидетель, я никогда не думала никем управлять. Они выбрали второй путь. Все боялись меня. Никто так и не понял, что мне до них не было и нет никакого дела. В моей душе, – она поднесла руку к груди, потом плавно перевела ее на голову, – в ней всегда было место трём. Они и были моей реальностью.

– Неужели ты никогда не любила? – слушая ее с интересом, Мишель нашёл момент и все-таки задал этот вопрос.

– Был Косуля, но его давно нет со мной, – голос Фивы задрожал. – Была Лизи, но и её больше нет! Остались Весенняя и Мишель.

Она снова подошла к окну, а мне пришлось снова пригнуться. Стоять в три погибели под окном штука весьма нелёгкая, скажу я вам. Хорошо, что окна в доме были открыты, и мне не нужно было сильно прислушиваться. Я слышала каждое слово двух влюбленных. Их откровения. А может быть, они вообще в первый раз были откровенны! Цените моменты откровенности. Это золото, которое измеряется не в каратах, а в человеческих жизнях.

– Косуля?

– Дедуля, которого я любила с первых дней жизни.

– А как же мама и папа? Я видел мистера Стивена, он показался мне неплохим человеком.

– Наверное, когда-то я любила маму, но только сейчас этого не помню.

– А парни? Ведь ты должна была кому-то нравиться и кто-то наверняка нравился тебе.

– Я не могла подпустить к себе чужого.

Мишель не понимал смысл этих слов, но переспрашивать было очень неудобно. Ему было стыдно за то, что он инвалидной коляске перед ней, ему было неловко признаваться в любви Фиве, он чувствовал себя неуютно в своём желании поцеловать ее. И всему виной было чувство, которое ворвалось в серые будни, разбавив все краски яркой гуаши. Но как непривычна яркая жизнь, какой насыщенной кажется она. И как найти место в новом цвете, сидя в инвалидном кресле.

– Откуда это необыкновенное имя?

– Имя мне подарил Косуля. Он сразу сказал, что его внучку будет звать Фивой.

– Наверное, он был в курсе этих городов? Иначе как еще можно объяснить такое желание назвать ребенка Фивой?

– Дедуля хотел найти ворота. Это желание погубило его. Нельзя вторгаться туда, что сокрыто. Нужно притаиться и ждать, пока ответ не придет сам.

– Ворота? Ты о седьмых воротах греческих Фив? Археологи до сих пор не знают, где они находились.

– Косуле оказался крайне нетерпеливым человеком. Ему нужно было немного подождать, и я раскрыла бы ему загадку. Но он поторопился и исчез.

– Ты хочешь сказать, что знаешь, где твой дед? Ты знаешь что-то о воротах? Ничего не понимаю! Ничего!

– Они в моём саду. На своем месте, как и много веков назад, – спокойно ответила девушка и распустила непослушные волосы цвета пылающего заката.

– Фива, милая, кто ты? – растерянный Мишель всё отлично понимал, но не мог принять этого.

– Я здесь чужая. После того, как я исчезну, ты будешь меня ждать? – эти зеленые глаза наотмашь целились в душу, минуя все преграды.

– Фива, я не хочу, чтобы ты исчезала! Ты нужна мне. Твоя сила, твоя красота, твой голос и эти ржаные волосы.

– Люди не хотят, но смерть продолжает существовать. Люди не хотят, но продолжают идти ливни, которые губят урожай, люди не хотят, но болезни распространяются по Земле. Думаешь, все происходит как хотят люди?

– Я не все. Я – Мишель. И сейчас Мишель обращается к Фиве. Почему ты улыбаешься?

– Сердце и разум совпали. Ты и есть Он. Я знала, что ты можешь не только понимать, но и чувствовать меня. Ты можешь всё.

– Смотря на инвалидное кресло это звучит, как ирония.

– Ты можешь всё, – повторила Фива и сверкнула чёрными глазами. – Луна прекрасна. Сегодня она светит особенно ярко. К ней тянутся, за ней наблюдают, от неё зависят слова влюблённых, под ней живут и не хотят умирать. Луна – для людей она неподвижна, прикована к чёрному небу.

– Ты хочешь сказать, что…

– Ты можешь всё, как она. Разве не чувствуешь, как ее свет проникает под рубаху и ласкает кожу?

– Я ненавижу это кресло. Если бы ты знала, как претит оно моей душе.

– К тебе тянется, за тобой наблюдает… это Фива. От тебя зависят слова, сказанные ею наедине, ради тебя хочется жить и не хочется исчезать.

– Не исчезай, пожалуйста.

– Хочешь, мы закроем глаза и будем смотреть на небо, держась за руки?

– Фива, я так не могу. Ты задаешь вопросы, на которые я не могу ответить…

– Отвечай сердцем.

– Я люблю тебя, Фива.

Она села на пол перед инвалидной коляской, скрестила ноги и положила голову на колени Мишеля. Нежная мужская ладонь с чуть прозрачной кожей любя гладила густые волосы, которые он недавно назвал «ржаными».

– Этого достаточно? – шутливо спросил он и поцеловал ее в макушку.

– Не просто достаточно. Это большее, на что способна человеческая душа. Это всё! – обеими руками она крепко обняла безжизненные ноги Мишеля и заплакала.

– Скажи, у меня получается тебя чувствовать? – несмело спросил Мишель. – Не подвести бы тебя. Я боюсь, что окажусь не таким, каким ты меня представляешь.

Фива ничего не ответила. Она лишь улыбнулась и крепче сжала его руку. Что может ответить человек, который видит насквозь людей и читает их души.

– Тебе ведь кто-то нравился уже? – неуверенно и по-детски наивно он сейчас выглядел.

– Нет.

– Разве так бывает, Фива, чтобы девушке в твоём возрасте никто прежде не нравился?

– Не знаю, что бывает у остальных. Моя душа росла для того, чтобы найти твою сквозь время и дороги.

– Однажды мне нравилась девочка, она была очень красива и воздушна. Это было давно, ещё в пятом классе. На ней было бархатное синее платье и лаковые туфельки. Она казалась мне ангелом во плоти.

– Влюбленность – она так эфемерна. Ее невозможно осязать. За ней наблюдаешь, как зритель из портера и все кажется очень красивым издалека. Загримированное всегда выглядит так. Любовь – другое. Я дотрагиваюсь до твоей руки и знаю, что эта рука любит меня. Целую тебя в глаза и знаю, что они видят только меня. Мои губы так же как и твои – наши общие. Души переплетаются в одну. Дождь, радугу, тучи и солнце – я все это разделяю с тобой, греясь под солнцем, уворачиваясь от урагана и прячась от молний. Любовь осязаема, когда каждая клетка моего организма принадлежит ему.

– Или ей.

Да, дорогой читатель, «неземная гостья из прошлого» плакала. Впервые по её неестественно гладкой коже катились прозрачные хрусталики. Они падали на его колени. Ткань охотно впитывала слезинки, оставляя влажный след.

– Подожди, милая, дай поправлю штанину, – он машинально перевернул прилипшую к ноге штанину и принялся снова ласково гладить волосы недоступной для остальных рыжеволосую загадку.

– Красивое мгновение не может длиться вечно. Только в воспоминании. Для таких воспоминаний и живут люди. У нас с тобой нет воспоминаний, у нас есть настоящее, – поцеловав его руку, она встала и подошла к коляске.

Стоило Фиве посмотреть на инвалидную махину, как она поднялась и прошла по воздуху вверх по лестнице.

– Пора спать. Время позднее, – сняв с него кроссовки, Фива, буквально подплыла всем телом под ватное тело Мишеля и потащила его на себе к кровати.

– Дай мне руку, – лежа на спине, попросил Мишель и начал в темноте искать её ладонь. Прижав её к себе, он заплакал. – Ты умеешь любишь, а я узнал, что такое любовь только сейчас. С тобой узнал. Пожалуйста, не покидай меня.

– Твои родители давно отказались от тебя?

– Да. Как только узнали о моей болезни. Как ты узнала?

– Я не исчезну, как они. Я исчезну, как Фива. Я должна! – она прильнула к его груди.

– Значит, ты уйдешь. И боль повторится снова…

– Любимый Мишель, Фиве так нужно. Она не может иначе. Моё исчезновение было написано задолго до моего рождения здесь. Но возвращение будет фееричным. Верь, что оно будет.

– А, если не будет?

– Ты верь со мной. И это обязательно случится.

– Что с тобой? Ты дрожишь?

– Обними меня. Ты такой теплый, – она уткнулась в его плечо и кажется сделалась маленькой, со спичечную головку. Она буквально таяла от любви.

– Я очень сильно люблю тебя, Фива!

– Любить сильно невозможно. Сильно можно только чего-то хотеть. Любить можно глубоко или не любить вовсе. Чувствую, что мне пора, – сказав это, она глубоко вдохнула аромат его волос и поцеловала спящего Мишеля в глаза.

Встав босыми ногами на пол, она подошла к окну. Над каменными городами взошёл новый день. Солнце ярко пылало над ними. Фива понимала, что должна что-то сделать, или просто покориться. Она не металась. Она просто знала, что это должно произойти именно здесь. В комнате. Сейчас. Не зная, в какую сторону смотреть, что делать и о чём думать, она решила просто сесть и смотреть на сладко спящего родного человека. Ей хотелось еще раз почувствовать его запах, но она боялась разбудить его. Она решила последний раз дотронуться до коляски, а лучше сесть в нее и почувствовать его тепло. Вещи хранят запах, или как модно говорить, ауру человека. Утонув в инвалидной коляске, она по наитию закрыла глаза. Почувствовав резкую слабость, она поняла, что тело больше не подчиняется ей. Ноги и руки стали ватными и пустыми, в них будто застыла кровь. Интересно, что может чувствовать человек, если из него выжмут всю кровь?

И здесь позволю себе маленькое отступление. Каждый из нас хотя бы однажды был донором. После этого широкого жеста, идущего из самого сердца, наверняка вы чувствовали слабость и недомогание. Поэтому можете примерно представить, что чувствовала Фива. Нет, не так. Выражусь иначе. Вы представляете, как Фива ничего не чувствовала. Если же вы не были донором, тогда предложу другой вариант. Человек состоит на 90 % из воды, поэтому пить нам нужно больше и чаще, чем есть. Так вот, представьте, что в вашем теле воды не стало совсем. Можете догадаться, что отнюдь не лёгкость будет управлять телом, а пустота, граничащая с параллельным миром. Возможно, звучит утрировано и приукрашено, но мне и правда очень хочется, чтобы вы поняли, чтобы хоть немножко приблизились к самому загадочному человеку, которого я знала.

Не открывая глаз, она отрывалась от земли. Отдавшись порыву крыльев судьбы, она парила. Подчиниться – все, что было нужно сейчас для путешествия. Для путешествия, ради которого она появилась в наших краях.

Описанные дальше события, равно как и уже описанные мной, ни что иное, как истинная правда. Ни слова не прибавила, ни слова не утаила. И не потому, что моё воображение так же хромает, как и образование (даже не знаю, что хромает больше). В этом просто не было надобности. Всё в мельчайших подробностях я узнала от самой Фивы, но об этом чуть позже. А пока, добро пожаловать в мир Фивы. Загадочной и настоящей.

* * *

Проходя по длинным аллеям, вдоль которых величественно возлежали сфинксы, она старалась рассмотреть каждую деталь. Всё выглядело точь-в-точь, как в её саду. Да, дорогой читатель, сейчас Фива шла не по песчаному, а по ожившему городу. Ее нога ступала по некогда цветущей столице Древнего Египта. «Стовратные» Фивы приветливо распахнули свои двери перед рыжеволосой девочкой. Для того, чтобы войти в храм нужно было пройти долгий путь вдоль многочисленных пилонов, больше напоминающих башни. Словно оживший песок (хотя, как песок может ожить, если он бессмертен) статуи кланялись Фиве и тут же распрямлялись, словно их спины и не были сгорбленны вовсе. Луксор расцвёл. Это как цветок в пустыне, который по своей природе не должен расцветать там, но по счастливой случайности всё-таки родился. Так же и Фива. Она оказалась там, где никто не ожидал ее увидеть снова. Своим присутствием она оживила эти холодные, бесконечно тянущиеся вверх каменные глыбы. Проходя сквозь исполинские колонны, Фива судорожно искала глазами то, ради чего пришла сюда. Но, увы, не находила. Не было ничего, что давало бы ей ответ или хотя бы подсказку. «Неужели для того, чтобы найти его, мне нужно попасть в город «мёртвых»? – остановившись, спросила сама себя Фива и потеребила мочку уха. Стоило ей сказать это, как перед ней стремглав, словно пролистнув страницу, появилась огромная статуя. У нее не было стерто лицо, как у многих других статуй. Но не только этим отличалась она от остальных. По всему было видно, что эта статуя женского рода. Маня взглядом, она звала Фиву за собой. Девочка пошла за ней, как завороженная. Откуда ни возьмись, на аллее засиял клубок из золотых ниток. «Нить Ариадны», – Аподумаете вы и окажетесь правы. Ниточка тянулась длинным конским волосом, пока не привела Фиву к трёхъярусному сооружению. Статуя, которая встретила Фиву, ожила. Прекрасная женщина с черными волосами и легкими, почти прозрачными одеждами явилась, как видение. Она была немногословна. Единственное, что она сказала тихим, почти эфемерным голосом было:

– Это Уасет.

Фива поняла эту на первый взгляд простую и незамысловатую фразу правительницы Древнего Египта. Царица земли египетской дала понять девочке, что хочет вернуть прежнее название своей земле. То, что греки дали своё название этим краям явно не находило одобрения у великой женщины-фараона.

Сказав это, царица Хатшепсут исчезла. Статуя вновь обрела каменное лицо, а вокруг воцарилась торжественно-таинственная тишина. Фива не знала, куда двигаться дальше. Слова царицы она поняла и запомнила, но что дальше? К чему это знать Фиве, кому рассказать? Ведь совсем не за этим она пришла сюда. Приняв это как должное, девочка улыбнулась и задумалась. Подумав о самом сокровенном, ради чего она собственно и оказалась здесь, Фива подскочила на месте. Песок закачал её на волнах. Словно давая еще одной страничке перелистнуться, она неслась на песчаных волнах на другой конец света. Туда – на родину Диониса и Геракла. Вперёд к Беотийской равнине! Домой.

«Как же красивы города! Как величественна пустыня. Как много неизведанного. Нога человека, не ступай там! Не порть то, что создавалось не тобой и не тобой будет стёрто с лица земли…», – пролетая над городами, материками и морями думала девочка с волосами цвета огня.

– Вижу левую часть своего сада. Да, это греческие Фивы. Настоящие! – сказав это, Фива успела пригнуться.

Обхватив голову руками, она легко присела на землю. Перед ней с огромным шумом проскакали всадники, браво размахивая бронзовыми мечами. Ее поразило то, что воины смотрели друг на друга тёплыми глазами. В них не было ни злобы, ни страха, ни агрессии. Они, поддерживая друг друга взглядами, скакали верхом на лошадях, не боясь погибнуть друг за друга. Как только Священный Отряд скрылся за широкими воротами, Фива встала, стряхнула с платья пыль и пошла дальше. Как красиво там было, и как легко там дышалось. Сейчас Фива точно знала, куда идти. Всё было знакомо и понятно.

Подойдя к дородной женщине, сидящей у дома, Фива попросила воды, которую выпила прямо из кувшина. Очень дружелюбный народ, который все время улыбается чувствовался Фиве родным. Казалось бы, кругом говорили на незнакомом языке, но девочка понимала каждое слово. Более того, она отвечала фиванцам на своём родном языке, и каждый понимал её.

– Хочешь пойти на равнину Аонион?

Фива оглянулась, но никогда не увидела. Каково же было её удивление, когда она заметила у ног того самого змея, который однажды посетил её сад. Помните, я рассказывала, как струсила при виде этих отвратительно-скользких созданий. А Фива мне тогда сказала, что это хозяева пришли поприветствовать нас. Как вспомню, так вздрогну. А вот для Фивы эти ползучие существа были какими-то «знаками». Сейчас, зная историю до конца, я понимаю, почему Фива не боялась этих двух змей, более того, она уважительно, как с людьми, здоровались с ними.

– Хочу. Хочу дышать ветром этой удивительной земли. Моей земли! Наконец я дома! – лёжа на животе, она вдыхала запах влажной земли.

Погладив змея, она неспешно встала и отправилась за ним. Королевский золотой змей полз медленно, Фива шла поодаль. Большей частью они шли молча. Но иногда змей останавливался и смотрел на воду. Очень плодородная земля и красивые горы окружали рыжеволосую девочку.

– Мы остановились. Остановка, или конечный пункт? – серьёзным голосом спросила Фива своего спутника и села на корточки.

– Привал. Ты можешь испить из этого ручейка. В нём вода чистая.

– Неужели это Дирке? – с интересом спросила она и зачерпнула ладонями воду.

– Его воспел Вергилий. Совершенно верно, это ручей Диркё, – ответил змей и замолчал.

– Я не устала. Можем идти?

– Мне нравится твоя нетерпимость, девочка.

– У меня мало времени?

– Что такое время? С этим вопросом я живу вечность. Вечность – это моё время.

– У тебя времени много. Видишь, целая вечность. У меня вечность ограничена временем, – встав с земли, Фива потянулась и, вытянув руки перед собой, посмотрела на свои крупные ладони.

– Твоего времени хватит для того, чтобы всё успеть, – отвечал мудрый змей, обвивая ровные ноги Фивы.

– Уасет должен вернуться на свою землю, а Фивы должны остаться одни – греческие, – сказав это, она подняла взглядом с земли жезл и взяла его в руку.

– Значит она передала тебе послание!

– Вот, это она написала на песке золотым скипетром, – и Фива в точности повторила запись, которую отставила для неё Хатшепсут.

– Значит так им откроется тайна. Пророчество сбудется, когда мы вернём их городу исконное название.

– Царь не хотел стирать с лица земли наш город. Оставьте возможность людям найти гробницу. Его душа должна обрести покой, а тело пристанище. Люди XX века – они не похожи на нас, но есть среди них и хорошие. Я с ними жила и знаю их.

– Мне нравится твое доброе сердце, девочка. Ты одна из нас и взяла от нас самое лучшее. Обещаю подумать над тем, чтобы простить его и снять проклятье. А теперь слушай же. До вечера мы должны вернуться, но перед этим мне придётся сделать тебе больно.

– Зачем ты это говоришь? Если решил ужалить меня, то делай это. Зачем миндальничать.

– Мне нравится твоя отважность, девочка! А говорю я это только лишь потому, что ты наш друг и должна довериться нам. Больно будет совсем недолго.

Сказав это, змей коснулся тонкой шеи Фивы. Рыжие волосы поволокой накрыли влажную землю, щедро сдобренную зелёной травой.

* * *

Здесь я решила сделать паузу. Жутковато представлять и описывать и без того мистическую историю Фивы. А тут еще эти змеи. Пишу, а у самой руки трясутся. Хорошо, что в нашей местности змеи не водятся. Сижу вот я здесь на холодном камне, а откуда ни возьмись, приползёт огромный змей и начнет со мной беседовать. С ума сойти. Я страшная трусиха. Даже не могу предположить, что со мной было бы, увидь я такое. Помню случай, как однажды в погребе я увидела мышь. Знаете, такую простую, серенькую мышку, которая меньше ладошки. Я как заорала, как затопала ногами, так даже соседи сбежались на мой крик. Казалось бы, мелкое существо, а до полусмерти испугало взрослого человека, в сотни раз превосходящего его в размерах. Говорю же, я не Фива. Таких, как она больше нет. Только с ней могла произойти подобная история. Это мир Фивы, и этот мир прекрасен, поверьте мне.

* * *

Змей сдержал своё обещание. И правда, Фива вернулась в город еще до заката. Постучав в дверь большого дома с богатым фасадом, девочка несколько раз поправила волосы, развивающиеся на ветру.

– Мне нужно поговорить с хозяйкой дома, – запросто заговорила она со слугой, открывшим ей дверь.

– Не знаю, примет ли Вас госпожа. Как Вас представить?

– Фива.

Слуга замер. Наверное, он так бы и стоял в оцепенении, если бы во двор не вышла дородная женщина весьма весомых достоинств. По всему было видно, что она именитая и достопочтенная женщина.

– Пропусти её, – низким голосом, повелела она слуге и пригласила Фиву в дом.

– Тимоклея, мне нужно, чтобы Вы сделали так, как я прошу, – начала Фива.

– Я слышала, что тебя зовут Фива. Это правда, девочка?

– Истинная правда. Так назвал меня дедушка.

– Продолжай.

– Мне нужно попасть на собрание Совета беотархов.

Выдержав паузу, женщина с идеально прямой спиной, подошла к столику и налила себе воды в серебряную чашу.

– Я вижу, что ты чётко знаешь, чего хочешь. Поэтому, не буду долго расспрашивать тебя, зачем тебе понадобилось попасть к беотарху.

– Расспрашивать не будете, но отведёте меня туда? – пристально смотря зелёными глазами, настаивала Фива.

– Я отведу.

– Хочу, чтобы и Вы присутствовали на собрании.

– Так и быть, я останусь.

Когда они подошли к сооружению, напоминающему крепость, Фива узнала в нём здание, которое так старательно лепила из песка в своем саду. Городская крепость Кадмея служила местом собрания верховного руководства, коем являлся Совет беотархов. Стоя на территории акрополя, Фива наполнялась силой. Она чувствовала, как свет питает и насыщает её мощью, которая приумножалась с каждым вздохом. Это была ее родная земля. Родные просторы. Гармония во всем. Она вписывалась в обстановку: в каждый камушек: в каждую травинку. Угадывалось большее внешнее сходство со здешними людьми, чем с теми, которые окружали ее каждый день. А рыжие волосы, как и имя являлись маячком, условным знаком, который помог ей быть узнанной и принятой дома.