Текст книги "Замри и прыгни"

Зоя тихо охнула и прикрыла рот ладонью.

Рита сильно прикусила нижнюю губу.

– Я чего подумал, – продолжил Лева. – Какие они вам завтра нужны? Бодрые-смелые или наоборот?

– А сильно он порезался? – вдруг спросила Зоя. – Раз швы накладывать пришлось…

– Не знаю, – пожал плечами Лева. – Я такие подробности не выспрашивал. Раз жив и даже уснул, значит, не сильно.

– А может, ему укол сделали? А он димедрол не переносит… – Глаза Зои наполнились слезами. Губы задрожали. – Может, он без сознания?

– Зой, ты чего? – бросила Рита. – Он от коньяка без сознания. Я когда уходила? В шесть? Так он уже тогда хороший был! Ну а Распопов как? – повернулась она к Леве.

– Распопову твоему статья грозит, – делано загрустил Черный. – Во-первых, пьяный за рулем. Во-вторых, авария. В-третьих, милиционеру глаз подбил. В-четвертых, в его автомобиле обнаружили огнестрельное оружие.

– Пистолет, что ли?

– Откуда я знаю? – пожал плечами гость. – Знаю, что оружие, а разрешения нет.

– Ясно, – Рита вздохнула. – Он его все время в куртке забывает. Как другую наденет, так – все. Вот, придурок! Такого наколбасить…

– Ну, – Лева в упор уставился на Маргариту. – Решай, и побыстрей. Мне до двух сообщить надо, что с ним делать.

– Почему до двух?

– Сведения в горотдел передавать будут.

– А ну его к черту! – зло махнула рукой Маргарита. – Пусть сидит! Утром-то его отпустят? На нашу историческую встречу?

– Как скажете, королева, – изогнулся в дурашливом поклоне Черный. – Ко скольки подать тело?

– Сам знаешь, – огрызнулась женщина. – Чего радуешься-то? У человека горе, а ему…

– Горе, – кивнул Лева. – Еще какое. Коньяка не хватило. Хватило бы, так в кабинете и уснул бы, никуда не потащился и никуда бы не влип. Вы, милые дамы, не приучили своих мужей держать загашник. Воли много давали.

Рита вознамерилась было достойно ответить, но короткую паузу вдруг перекрыл мелодичный звон мобильника.

– У вас телефон, Лев Давыдович, – язвительно сказала Рита. – Ну никак город без вас не может. Даже ночью!

– Ритуль, так это твоя мобила. – Лева радостно показал на вибрирующий под табуреткой аппарат. – Мой поет «Взвейтесь кострами».

Телефон оказался Зоиным.

– Да! – быстро выдохнула она в трубку. – Вова, это ты?

И Лева, и Рита уставились на нее в немом изумлении.

Зоя неожиданно смутилась, выслушав ответ, громко сглотнула и виновато пробормотала в трубку:

– Спасибо, не стоило беспокоиться, мы бы утром сами…

Потом вдруг резко вскинулась:

– А где вы ее поставите? А ключи? – и заторопилась, сминая слова и почти захлебываясь: – Не надо в почтовый ящик! Я сейчас выйду! Мне все равно ехать надо!

– Куда? – изумленно уставился на нее Черный.

– Зойчик, ты чего? – дернула за локоть Рита.

Но женщина, бросив трубку, выбежала из кухни, сорвала с вешалки плащ и, как была, в домашних тапочках, выскочила вон.

– Куда она? – оторопел Лева.

Рита закрыла лицо руками, сжала виски.

– Куда-куда, не понял? Рыбакова спасать…

Мужчина крякнул, подтянул ногой табуретку, тяжело сел.

– Рит, я не понял. Она что, его до сих пор любит, что ли?

Женщина промолчала.

Лева встал, подошел к ней, цепко взял за плечи, повернул лицо под свет низкого абажура.

– А ты? Ты своего Распопова тоже?

– Спрашивал уже, – глухо проронила женщина.

– Ты мне не ответила! – Черный требовательно, но нежно встряхнул Маргариту.

– Да пошел ты! – Она резко смахнула с плеч мужские руки. – Какая любовь? Я вас всех… ненавижу!

Отвернулась к темному провалу окна и заплакала.

* * *

Она проплакала всю дорогу. Вернее, не то чтобы проплакала, нет. Молча смотрела вперед, вряд ли что-то видя, а слезы просто все время текли из глаз. Она их даже не замечала, потому и не вытирала. Да и платок с собой, понятное дело, не захватила. Карелин же, изредка отрываясь от дороги и взглядывая на нее, конечно же, видел, как блестят в свете уличных фонарей от слез ее щеки, но предложить помощь не решался. Как-то десятым чувством понял, что женщину сейчас лучше не трогать. Лучше дать ей выплакаться, может, придет в себя.

Еще там, во дворе, когда она выскочила из парадной, сжимая в руках плащ, в домашнем халате и тапочках, Карелин понял, что у нее стряслась беда. И когда та, подбежав к нему, протянула ладонь за ключами, он молча и сильно приподнял ее от земли и усадил в свой автомобиль:

– Как вам такой за руль? Отвезу куда скажете. Я все равно покататься по городу хотел.

Не сопротивляясь, она съежилась на широком сиденье и замолчала. Карелин ни о чем не спрашивал. Молча ждал. Единственное, что его немножко смущало: он не знал, куда ехать. Понимал, что что-то крайне важное вырвало это удивительное существо из ночного домашнего уюта, бросило в его машину и теперь заставляло мчаться по спящему городу. Но поскольку адреса она не назвала и вообще с самого начала пути не сказала ни слова, он просто ждал.

Дорога была пустынной, светофоры, как один, воспаленно и одноглазо мигали желтым, поэтому до центра они добрались быстро, и теперь Карелин в четвертый раз объезжал главную площадь, ожидая, когда же женщина очнется от своих мыслей и скажет, наконец, куда ей, собственно, надо.

Часы на башне административного здания звонко отбили очередную пятнадцатиминутку, и Карелин, вздохнув, повернул на девятый круг.

– Что? Сколько уже? – вдруг вскинулась Зоя.

– Час сорок пять, – ответил Карелин.

– Поехали, скорей! – вскинулась женщина. – А то не успеем!

– Поехали, – согласился мужчина. – А куда?

– В милицию!

– В милицию? Зачем?

– Надо! Там… – Зоя прикусила губу, не зная, как объяснить. – Там… Мой брат. Ему плохо. Он витрину разбил, порезался, а ему димедрол нельзя, аллергия. А в два часа его в тюрьму посадят!

Карелин остановил автомобиль и ошарашенно уставился на женщину.

– Ваш брат попал в милицию? В какое отделение?

– Не знаю. – Зоя взглянула на спутника жалобно и робко. – Он с работы шел. Это тут, рядом, ну… где у вас машину порезали…

Карелин еще больше удивился. Он точно помнил, что места, где произошла та давняя история, не называл. С другой стороны, отделение милиции здесь, поблизости, было всего одно.

– Рита, – он пристально посмотрел на женщину. – Надо бы поточнее знать, где он находится. Времени и в самом деле мало.

– Лева! – радостно воскликнула женщина. – Лева знает!

Карелин, по-прежнему не сводя с женщины удивленных и непонимающих глаз, набрал Черного. Быстро переговорил. Развернул машину и понесся совершенно в другую сторону.

У дверей обшарпанного трехэтажного особняка на щербатых ступеньках курили отдыхающие милиционеры. Рядом стоял работающий «уазик», желтый, с яркой синей полосой.

– Подождите меня здесь, я сейчас. – Карелин властно прижал плечи встрепенувшейся было женщины к креслу. – С вами все равно никто разговаривать не станет. Скажите только, что нужно сделать?

– Забрать. Его, наверное, там избили, – Зоя заволновалась. – А он не может не дома. Он не привык. А если уколы…

– Понял, – прервал ее бессвязный монолог мужчина. – Ждите.

Его не было долго. Зое показалось – вечность. Она несколько раз порывалась выскочить из автомобиля и броситься туда, в светящиеся двери, за которыми томился израненный, больной, умирающий, ограбленный и униженный Володя. Однако предусмотрительный Карелин запер машину, а, как открыть ее изнутри, Зоя сообразить не смогла. Пришлось ждать.

В голове вставали картины одна страшнее другой. Окровавленный Рыбаков протягивал к ней руки, моля о прощении и пощаде. На него набрасывались бандиты с длинными ножами. И один из них, особенно жуткий, со светлыми лезвиями вместо глаз, вразвалку приближался сзади, чтобы нанести последний, смертельный удар. Всхлипывая, Зоя отгоняла видение, но тут же являлось новое: мертвый Рыбаков лежал в луже собственной крови, красная пена пузырилась вокруг черного рта. «Это все из-за тебя», – шептал он, вытягивая мертвый черный палец в сторону своей бывшей жены.

– Ну как вы тут, Рита? – заглянул в салон Карелин. – Надо подождать минут десять. Его в чувство приводят. Потом сразу и заберем.

– Он жив? – не веря, почти счастливо выдохнула Зоя.

– Конечно, – пожал плечами мужчина. – Только пьяный очень. И весь в порезах, да. Но не сильных, так, царапины… Короче, не огорчайтесь!

– Вы его видели?

– Нет. Вот выйдет, тогда и познакомимся.

– Сергей… – Зоя вдруг вспомнила, что у ее спутника есть имя. – Сергей… Простите меня за все.

– Да что вы, Рита, пустяки…

– Погодите… – Зоя нервно сглотнула. – Дело в том… Его надо отвезти домой. Пожалуйста…

– Конечно, – пожал плечами Карелин, словно это само собой разумелось. – Не брошу же я вас с ним тут. Довезу!

– Нет, – Зоя длинно и тяжело вздохнула. – Вы не поняли. Его надо отвезти к нему домой, а меня – не надо, я – сама.

– Действительно, не понял! Вы что, вообразили, что я могу оставить вас тут? Одну? Хорошего же вы обо мне мнения!

– Володя… Он мой брат. Сводный. Он живет тут, недалеко… А я живу отдельно. Ну… А помочь ему больше некому. Потому что никто не знает.

– Рита, – мужчина потер лоб, соображая, – значит, я отвезу его, потом вас.

– Нет! – Зоя испугалась. – Нет! Он не должен меня видеть! Я не хочу! Понимаете, мы в ссоре… Давно… И если он меня увидит…

– Так… – Карелин задумался. – И что же нам делать? Не могу же я, в самом деле, бросить вас одну тут в два часа ночи! Да и не хочу! С какой стати? Давайте вызовем ему такси.

– А если с ним опять что-нибудь случится? – запротестовала Зоя. – Пожалуйста…

– Вы так о нем беспокоитесь, – хмыкнул мужчина, – что мне даже завидно… Мне вот так с сестрой не повезло. В конце концов… – поймал взгляд спутницы, жалкий, растерянный, умоляющий, – мы его посадим на заднее сиденье, а вы просто не будете оборачиваться. Он в таком состоянии маму родную не признает, не то что сестру. Тем более, вы давно не виделись. Правильно я понял? Идет?

– Идет, – едва выдавила Зоя побелевшими губами, показывая на открывшуюся дверь райотдела. – Уже…

На крыльце, поддерживаемый коренастым пожилым милиционером, покачивался Рыбаков. Под яркой лампой дневного света, укрепленной над дверью, были ясно видны грязные брюки, темные пятна на светлой куртке. Щеки и подбородок Владимира Георгиевича крест-накрест перечеркивали ослепительные полоски лейкопластыря. На голове, словно стильная бандана, красовался широкий бинт. Кисти рук, которыми страдалец неровно взмахивал, чтобы удержать равновесие, тоже были перебинтованы.

– Господи, – шепнула Зоя, – бедненький…

– Все, сидите, не оборачивайтесь, – приказал Карелин. – Ехать далеко?

– Нет, на Осиновую аллею, минут десять отсюда.

– Отлично! – обрадовался Сергей, выскакивая из автомобиля. Пошел к милиционеру, что-то сунул ему в услужливо подставленную пятерню, сгреб под локоть Рыбакова и подвел к автомобилю. – Давай, братан, вот сюда, назад. Сейчас мы тебя домой доставим.

Рыбаков послушно завалился на сиденье, негромко, но злобно матерясь. Зоя вжала голову в плечи, прижалась к спинке и, кажется, просто слилась с просторным кожаным креслом. Пожалуй, сзади обнаружить ее присутствие стало совершенно невозможным. Это ее и подвело.

Карелин уже выруливал на проспект, когда Рыбаков вдруг зычно и требовательно скомандовал:

– А ну стоять!

– В чем дело? – повернул голову Сергей.

– Остановись, мудило, – снова приказал пассажир.

Машина встала. Рыбаков шустро открыл свою дверь, вывалился из салона, тут же, с невероятной прытью, распахнул переднюю дверцу и полез в автомобиль.

– Не могу ехать сзади, мутит, – объяснил он, наваливаясь на невидимую Зою.

Женщина вскрикнула, отталкивая пьяную тушу. Рыбаков качнулся назад, всматриваясь в неожиданную помеху.

– Опа! – провозгласил он вдруг с пьяной радостью. – Кого я вижу! Зоя Романовна! А ты тут откуда? С любовником катаешься? Он у тебя таксером работает? Или тебя клиентам за треху сдает? А может, ты теперь дороже стоишь?

Зоя не просто обмерла – умерла. От стыда, боли, горечи. От унижения и испуга.

Карелин на секунду оторопел, но тут же выскочил из машины, оттянул Рыбакова от Зои за ворот куртки, развернул к себе и сделал только одно короткое точное движение.

Пьяница ровным кулем осел на землю. Зоя вскрикнула. Карелин крякнул, приподнял рыхлое тело, уцепив под живот, и впихнул на прежнее место – заднее сиденье. Вытащил из кармана белоснежный платок, тщательно вытер руки, снова оказался в водительском кресле.

– Молчите! – предупредил попытку Зои объясниться. – Не надо. Потом. Лучше покажите, как быстрей доехать. И за него не бойтесь. Очухается через сорок минут.

Когда машина въехала в знакомый двор, Зоя, показывающая короткую дорогу, испытала странное ощущение. Словно бы именно отсюда уехала она сегодня утром на работу.

Было так же темно. Так же влажно и тускло. Так же горбатились под фонарями детские качели. В лестнице детской горки по-прежнему не хватало двух верхних ступенек. И даже в открытую форточку ее кухни точно так же вырывалась, топорщась по ветру, голубая в желтых тюльпанах занавеска. Она тогда еще отругала себя, что позабыла закрыть окно. Но возвращаться не стала: плохая примета. И что? Может, если б возвратилась, как раз ничего бы и не было? И сейчас бы она шла в свой дом, привычно дожидаться, когда появится Рыбаков. Пьяный и брезгливый.

Зоя покосилась на сгорбившееся сзади тело, инстинктивно передернула плечами:

– Нет, не хочу!

– Чего вы не хотите? – хмуро спросил ее Карелин.

Оказывается, она проговорила это вслух.

– В прошлую жизнь не хочу, – едва слышно прошептала Зоя.

Карелин ничего не сказал в ответ, вышел, подтянул пьяную тушу ближе к дверце, присел и, как огромный мешок, взвалил Рыбакова к себе на плечи.

– Какой этаж и квартира?

Зоя назвала.

Сергей вернулся через пару минут, снова вытер руки тем же белоснежным платком и тут же выбросил его в металлическую мусорку, стоявшую у крыльца.

– Я его у двери положил. Не в карманах же копаться! Прочухается, сам дверь откроет.

Зоя промолчала.

Неслись за окнами подслеповатые светофоры, слепили глаза редкие встречные машины. Вдруг Карелин резко сбросил скорость, прижался к обочине, встал.

– Я вспомнил, – вдруг тихо сказал он. – Я вспомнил, где видел этого скота. Это тот самый директор, который меня выставил, когда я искал ту женщину. – Он резко, всем телом, повернулся. – А вы, значит, Зоя? И совсем не Рита? То есть в ресторане я угадал правильно? И этот чмо – он кто? Ведь не брат, нет? – Сергей смотрел на спутницу требовательно и серьезно. – А вы? Кто вы, Зоя?

– Он – мой бывший муж… – Зоя судорожно вздохнула, зажмурила глаза. – А я – та самая женщина…

– Какая – та самая?

– Которая видела, как резали ваши колеса…

* * *

– Значит, колеса, говорите, порезали. Где? Кто?

– Откуда я знаю? – заносчиво ответил Распопов. – Видел бы – тут бы не сидел.

– Согласен, – кивнул усатый капитан. – Судя по тому, как вы накинулись на сотрудников милиции, своего обидчика вы бы просто убили.

– Вот именно.

– И сидели бы уже за убийство. А так – мелочи.

– А я что говорю? – Распопов не расслышал в вопросе милиционера ни сарказма, ни издевки. – Давайте заканчивайте свои формальности. Я спать хочу, мне на работу завтра.

– Ну завтра, мне кажется, ваша компания, как там ее? «Озирис»? Кстати, что это слово означает?

– Такие вещи образованным людям знать полагается. – Распопов высокомерно сморщился. – Озирис – древнеегипетский бог живой и мертвой природы. Владыка царства мертвых.

– А, значит, бог. – Милиционер благодарно кивнул. – Ясно. Это вы, значит, в честь него фирму назвали? Солидно. Так вы – похоронное бюро, что ли? Гробы там, венки и все такое?

Андрей Андреевич смерил его презрительным взглядом.

– Да нет, капитан, мы по другим делам, интимным. Полиция нравов. – Распопов осклабился. – А я там – генерал. Усек? Все про всех знаю. Положено. И вся информация у меня вот здесь! – Он сжал кулак и поднес его почти к носу капитана.

– Ох ты, – восхищенно причмокнул усатый. – Простите, не знал. Ну тогда вообще все понятно.

– Что тебе понятно, служивый? – Распопов откинулся на жесткую неудобную спинку казенного стула. Он очень хотел спать. Возбужденное напряжение, в котором он находился последний час, вдруг схлынуло, и навалилась сонливая усталость. Такая, что глаза норовили закрыться, а рот просто разрывало от желания зевнуть.

– Так это ж как водится! – радостно начал объяснять милиционер. – Генерал, он себе что угодно позволить может! И за руль пьяный сесть, и чужую машину протаранить, и морды младшим по званию набить. И оружие, оно ему, понятное дело, по званию положено! А что, к вам лечиться и верхушка ходит? – Он заговорщически подмигнул. – Так они же у вас все на крючке!

– Вот именно, – важно и устало согласился Распопов. – Поэтому заканчивай тут свою писанину, да я пойду. А лучше – порви все это. Чтоб утром старлеем не стать.

Усатый задумался. Похоже, перспектива, нарисованная столь важным клиентом, его и впрямь смутила. Он пожевал губами, поперекладывал бумажки. Пару раз потянулся к телефону, но звонить не стал.

– Вы вот тут подпишите, – подвинул он листок с протоколом. – На всякий случай. Положено. А в восемь утра начальство на месте появится, все и решим.

– Ты что, охренел? – Распопов изумился наглости и тупости капитана. – А до утра я что, тут загорать буду?

– Нет, тут нельзя, – задумчиво подкрутил усы дежурный. – Не положено. Да и поспать здесь негде, – он покрутил головой. – А вам, генералам, обязательно отдыхать надо. Шутка ли, такой груз на себе несете! Вся страна на ваших плечах! – Он нажал неприметную кнопочку на столешнице и бросил вошедшему сержанту: – Проводи!

Распопов не успел ни среагировать, ни достойно ответить, а плечистый милиционер тут же грубо подхватил его под локти, приподнял со стула, вытолкнул из дежурки и уже через пару секунд столь же бесцеремонно впихнул в узкую металлическую дверь напротив. Щелкнул замок, и Андрей Андреевич остался один.

Не до конца поняв, что произошло, он густо выматерился, пнул закрытую дверь, огляделся. Узкий душный аппендикс. Вдоль стен деревянные скамейки. Зарешеченное окно под потолком, как листок из ученической тетрадки в крупную клетку. На лавке в углу кто-то спит. Распопов подошел поближе, но углядел лишь небритую щеку с расцвеченным черным фингалом виском. Вернулся к двери, еще раз зло пнул, потом, что-то сообразив, развернулся спиной и стал методично долбить в гулкий металл каблуком тяжелой туфли.

Стучал долго, почти засыпая и встряхиваясь от собственных движений. Наконец, заскрежетал замок, дверь дернулась, да так внезапно, что Андрей Андреевич оказался на лавке. Возник давешний сержант. Молча подошел к дебоширу и любовно влепил дубинкой по темечку.

Голову тут же накрыла горячая волна боли, и Распопов вмиг оказался внутри тесной красной сферы, которая то сжималась в теннисный шарик, корежа и переламывая все тело, и особенно голову, то раздавалась в просторную окружность размером с луну. Тогда Андрея Андреевича настигало тягучее ощущение невесомости, внутренности норовили вырваться наружу, рот наполнялся противной слюной, и он болтался внутри этого мучительного шара, как Белка и Стрелка в одном лице, ясно понимая, что пришел последний миг жизни.

Наконец, полость луны многократно увеличилась и обрела знакомые очертания камеры спецприемника.

Распопов сжал ладонями раскалывающуюся голову и тихонько заскулил. Сквозь пьяный туман, клубящийся в голове, проросло и окрепло, распустив широкие ветви, мощное дерево обиды. Корнями дерево упиралось прямо в сердце, сжимая его и норовя пропороть насквозь, а крона распирала череп, буравя мозги. Только сейчас Андрей Андреевич осознал, как он несчастен и как несправедлива к нему судьба.

Сосед на лежанке в углу громко всхрапывал и изредка вскрикивал, словно кого-то звал, словом, спал, а он, Распопов, вместо того чтобы нежиться в своей удобной постели под пуховым одеялом, должен был пачкать дорогой светлый костюм на грязных нарах. Его, генерального директора, как паршивого зачумленного бомжа, держали тут, в милиции, не давая даже сказать слова в свою защиту. Конечно, это были интриги завистников! Его успехи давно не давали им покоя! Или кто-то решил расправиться с ним за то, что он слишком много знал. Конечно! Вот и ответ!

На лавке напротив произошло какое-то шевеление, и Андрей Андреевич, напрягши усталые глаза, увидел Катьку. Да не одну! Бесстыдно раздвинув голые колени, Катька умело расстегивала брючный ремень какому-то мужику, стоявшему к Распопову спиной. Спина была очень знакома. Андрей Андреевич ее сразу признал. Депутат! Старый похабник расстегнул на Катьке блузку и теперь дергал ее за соски, как будто пытался подоить. Распопова аж передернуло от отвращения, а наглой девице хоть бы что! Смеется, закатывает глаза, словно получает неземное удовольствие. Вот так же она и с ним… Паскуда!

Катька тем временем справилась с депутатскими штанами и припала к вельможному паху, почмокивая и постанывая. Депутат же изогнулся, как акробат, – поди ж ты, пожилой человек, а как может! – и сделал мостик назад. Теперь его лицо было совсем близко к Распопову. Только перевернутое вверх тормашками. На этой распаренной похотью роже вдруг выросли и затопорщились усы. Черные, длинные, закрученные в кольца. Катька оторвалась от депутатского члена и, навалившись всем телом на народного избранника, стала целовать его в губы, слизывая усы и жадно причмокивая. Лицо сладострастника снова изменилось, помолодело, и, когда Андрей Андреевич, не в силах наблюдать такой разврат в публичном месте, отвел глаза, а потом взглянул на парочку снова, на месте депутата был уже помощник мэра. Этот уселся на девчонку верхом и вовсю скакал на ней, как заправский кавалерист. Только тут Андрей Андреевич понял, на кого он похож: на Буденного. Отсюда и усы.

Тут прямо огнем садануло внутри головы: они же все сифилитики! Заразят Катьку, а она – его… Если уже не заразила! Вон она как с ними запросто. Сразу видно, не в первый раз!

Распопов хотел было крикнуть, предупредить, даже подскочил со своей скамейки, но тут явился сержант с дубинкой и снова ударил его по голове.

Очнулся Андрей Андреевич от того, что чьи-то руки, ласковые, родные, любимые, баюкали его горемычную голову на коленях. Потом оказалось, что и не только голову. Он весь, сам, свернувшись в уютный комочек, лежал на мягких женских ляжках, поддерживаемый сильно и нежно, и та, что его держала, бережно покачивалась в такт колыбельной песенке: «Баю-баюшки-баю, не ложися на краю». Распопов повозился, устраиваясь поудобнее, потому что одна рука свешивалась почти до пола, и ей было холодно, уткнулся носом в теплый мягкий живот и со счастливой радостью понял: Рита! Это она вернулась, спасла его от злых недругов, от развратной Катьки, от депутата и помощника мэра и теперь утешает, убаюкивает, успокаивает.

Стало хорошо-хорошо. И спокойно.

– Ритуля, – промурлыкал Распопов. – Ты никуда не уйдешь?

– Конечно, нет, – ответила жена. – Я не могу без тебя, я тебя спасу и никому не дам в обиду.

– Мне было так плохо одному, – пожаловался Распопов. – Меня били, надо мной издевались, почему ты так долго не шла?

– Я разбиралась с твоими врагами. Я их всех убила.

– Всех?

– Всех.

– И Катьку?

– Ее в первую очередь.

– Правильно, – одобрил Распопов. – Еще надо убить депутата и мэра.

– Ради тебя я убью всех депутатов, – пообещала Рита. – И всех мэров. Тогда мэром станешь ты.

– Хорошо, – кивнул Андрей Андреевич, – я согласен. А ты?

– Я буду работать в нашей фирме. Как раньше. У нас все будет как раньше. Мы же семья.

– Еще надо убить милиционера с дубинкой, – спохватился Распопов, – и взорвать джип «вольво», который на меня наехал.

– Есть! – козырнула Рита. – Слушаюсь, мой генерал. Разрешите выполнять?

– Разрешаю, – махнул рукой Распопов. – Когда вернешься с боевого задания, свари мне манную кашу.

Рита ушла, чеканя шаг, а Андрей Андреевич раскинулся на мягкой постели, прикрывшись теплым одеялом. Под пуховой мягкостью было душно, даже жарко, но Распопов так устал от пережитого, что даже двигаться не хотел. Так и уснул. Снова приходила Катька, пыталась вымолить прощение, даже норовила устроиться рядом, пихаясь острыми мосластыми коленями прямо в бок. Андрей Андреевич ее прогнал. Еще не хватало заразу какую подхватить! Ползали на карачках, моля о пощаде, помощник мэра, депутат и тот, из здравоохранения. Распопов лишь устало отмахнулся: кыш, тля навозная! Он знал, что в его жизни теперь все будет хорошо, потому что Рита решит все проблемы. Как всегда. Он улыбался.

Утро обещало быть ярким, радостным и счастливым. И оно наступило.

* * *

Солнце ворвалось внезапно, сразу заняв все небо. Выкатилось прыгучим мячиком из-за дальнего леса и тут же распухло, как воздушный шар, оранжево и ярко. Закружились в радостном танце невесомые пылинки, рассеялся на быстротающие клочки голубоватый дымок очередной сигареты.

– Вот и утро, – прищурила мигом заслезившиеся глаза Рита. – Смотри, солнце какое. Добрый знак. Шесть? Давай-ка, моя хорошая, все-таки немного поспим. Часов до одиннадцати. Наши с тобой бывшие раньше двенадцати все равно не очухаются. После таких-то переживаний. Твой еще ладно, дома, надеюсь, все же до постели дополз. А мой в кутузке парится. В восемь его выставят. Пока до квартиры дотелепается. Пока душ примет… Да я не удивлюсь, если он еще и спать завалится.

– Ты что, Рит, – укоризненно возразила Зоя. – Какой – спать? Они же сегодня бизнеса лишаются!

– Это мы с тобой об этом знаем. А они – вряд ли.

– Что значит, вряд ли?

– Да то и значит. Вот зуб даю, – Рита забавно щелкнула костяшкой указательного пальца по безупречно-белому переднему резцу, – они думают, что все случившееся – чья-то злая шутка. И все рассосется. Придут на работу ангелы-спасители – Зоя Сергеевна и Маргарита Романовна и все решат. Да они и в мыслях не держат, что ситуация столь серьезна!

– Думаешь? – Зоя вздохнула. – А что, вполне может быть. Мой Рыбаков – так точно. В договорах не понимает, в финансовых схемах – тоже. Наверняка решил, что это просто стечение обстоятельств. Это ж надо было, после всего того, что случилось, так напиться! Вместо того чтобы землю носом рыть и выход искать…

– Вот-вот. Про Распопова я уж и не говорю. Ладно, давай волшебных капелек и отдохнем. Мы в любом случае должны быть во всеоружии. Ослеплять красотой и безмятежностью. И спокойствием! Спокойствием! Представляю, что будет, когда они нас увидят.

– Мой – видел.

– Да что он там видел? Проспится. Подумает, что почудилось… Жалко, что ты Карелину все рассказала. Ну, впрочем, сегодня и это неважно. Уже неважно. – Рита сосредоточенно считала тягучие желтые капли, нехотя вываливающиеся из темного пузырька.

– Что за панацея?

– Лева оставил. Говорит, очень полезная штука. Когда надо срочно расслабиться и уснуть на пару-тройку часов. Встаешь, говорит, как новенький. Словно в отпуске побывал.

– Лева? – Зоя с сомнением качнула головой. – И ты ему веришь?

– В таких мелочах – да, – тряхнула густой челкой Рита. – А вообще – нет. Я никому из мужиков больше не верю. Никому! А Черный… Он же очень надеется на награду. За услуги. Прямо завтра, тьфу ты. Какой завтра? Сегодня!

– И что?

– И ничего. Обойдется. В пять часов мы с тобой в турагентстве выкупаем путевки. Я предупредила, ночью, в час сорок, чартер на Хургаду.

– А когда ж мы будем собираться?

– Собираться? А что нам собирать? Летних вещей ни у тебя, ни у меня нет, все купим там. Так что полетим налегке. Я смотрю, ты не рада? Зоя? – Рита подошла к подруге и встряхнула за плечи. – Или это знакомство с красавчиком Карелиным так на тебя подействовало? Может, ты уже и ехать не хочешь?

– Да ну тебя. – Зоя отвела требовательные руки и странно покраснела.

– Ну-ка, ну-ка… – Подруга приподняла ее подбородок. – А что это мы так смутились? Зойка, не дай бог… Только не влюбись, заклинаю!

– Почему? – грустно хмыкнула Зоя. – Ты же сама говорила, это – лучшее лекарство.

– Говорила и говорю. Но не сейчас. Ни ты, ни я к этому пока не готовы. Панцирь еще очень тонкий, не нарос. Не приведи Господь, кто-нибудь колупнуть вздумает. Кровищей изойдем.

– Да нет, Ритуль, не беспокойся. Мне Карелин действительно понравился. Да. Но как друг. А как о мужчине я о нем и не думаю.

Маргарита вздохнула, внимательно поглядев на подругу, прикусила губу, протянула стопочку с разбавленными холодным кипятком каплями.

– Зойчик, у нас с тобой все еще будет. Правда-правда! И любовь, и любимые, и счастье такое, что мы в нем купаться станем. Только чуть погодя.

– Разве это можно рассчитать? – пожала плечами Зоя. – А если ты в Египте в кого-нибудь влюбишься?

– Нет. Флирт – на всю катушку. Но не больше. А больше и не получится. Пусто тут все, – она прижала руку к сердцу, – вытоптано, выжжено, как степь, по которой сначала стадо буйволов прошлось, а потом еще и пожар случился. И этой весной тут ни травы, ни цветов не будет. Надо следующей весны дожидаться, чтоб земля отдохнула, чтоб новые семена проросли.

– А прорастут? – Зоя спросила это так грустно и так обреченно, что у Маргариты перехватило горло.

– Обязательно, – сдавленно кивнула она.

– А я уже в этом сомневаюсь. Знаешь, когда мы с Карелиным у дома в машине сидели, и я ему все рассказывала, он так слушал, так сопереживал, что мне на миг показалось, будто это такой родной, такой мой человек… А потом он за руку меня взял, пальцы целует. А мне вдруг так все равно стало… Так безразлично. Сама себе думаю, что мне такое минуту назад почудилось? Какой родной? Какой мой? Чужой, посторонний, лишний… Так к тебе захотелось, до слез просто!

– Знаешь, с таким отношением к мужикам нас скоро в лесбиянки запишут! – рассмеялась Рита. – Лева, кстати, уже намекал. Как думаешь, может, попробовать? Как там у Шекспира? Уж лучше грешным быть, чем грешным слыть?

– Ну да, – Зоя тоже улыбнулась. – Напраслина страшнее обличенья. Только поздновато нам, не думаешь?

– Сменить ориентацию никогда не поздно, – убежденно проговорила Рита. – Вот сейчас поспим, дело закончим, в Египет съездим, напоследок мужикам головы подурим, потом в кого-нибудь влюбимся, замуж выйдем, поживем в свое удовольствие, а лет в восемьдесят, когда к мужчинам интерес пропадет, и переквалифицируемся. Согласна? Как план?

– План хорош! Давай начинать исполнение. Пункт первый – поспать. Капли-то когда начнут действовать?

– На меня – уже. – Рита сладко зевнула.

– Ой, и на меня тоже! – Зоя удивленно моргнула. – Глаза закрываются.

– Все, баиньки, – снова зевнула Рита.

Женщины разбрелись по кроватям. И ту и другую сладкий тягучий сон сморил быстрее, чем они сумели это осознать.

В незашторенные окна рвалось майское солнце, сквозь открытые форточки горлопанили ранние птицы, легкий ветерок загонял в квартиру горьковатую свежесть распускающихся почек и влажный запах холодной воды с близкого голубого озера.