Текст книги "Золото Афродиты"

Глава тринадцатая

Махонин, уволившись с работы под предлогом срочного отъезда к больному родственнику, отсиживался в пригородном поселке Митино, у своей двоюродной сестры Антонины. Они вместе росли и в детстве были дружны между собой. Антонина испытывала к кузену пожизненную благодарность, навсегда запомнив, как он её, почти бесчувственную, вдоволь нахлебавшуюся воды и простившуюся с белым светом, тонувшую в речке Караулке, вытащил на берег и привёл в чувство. Было это давно, но в памяти сохранилось на всю жизнь. Антонина рано вышла замуж, но жизнь замужняя не сложилась, детей у неё не было, муж много пил. Часто, уходя в запои, пропадал из дома на несколько дней, а то и на неделю.

Возвращался, точнее, приползал, весь обросший, грязный, разутый и почти раздетый. Она из жалости приводила его в божеский вид, он клялся, что это в последний раз, и она, имея доброе, отходчивое сердце, наивно верила и оставляла его в доме. Через некоторое время всё повторялось, как по сценарию. Её ангельское терпение лопнуло, когда она обнаружила, что в доме стали пропадать вещи. Выпивоха—муж тащил и продавал всё, что попадало под руку. Она обратила внимание на воровство тогда, когда со стены исчез ковёр. Воспользовавшись отсутствием жены, муж—алкоголик вынес его и продал на барахолке первому попавшемуся покупателю за бесценок. Антонина, обнаружив пропажу ковра, немедленно провела ревизию имущества.

Оказалось, что муж воровал давно и регулярно. Пропала её зимняя одежда: меховая шапка, пуховая теплая шаль, доставшаяся ей в наследство от матери, две вязанных из ангорки кофты. Исчезли несколько комплектов нового постельного белья, посуда из обеденного и чайного сервиза, которой она не пользовалась, а только любовалась; набор столовых приборов из мельхиора (покупала на отпускные и не успела ещё применить на деле). Ножи, вилки, ложки лежали в одной большой коробке – и она пропала. Вдоволь наплакавшись над горькой судьбой, Антонина решила раз и навсегда порвать с мужем. Но жизнь сама расставила всё по местам. Пропив ковер, муж три дня не появлялся дома, а на четвертый ей сообщили, что он умер от отравления неизвестным суррогатом и лежит в больничном морге. Он успел перед смертью сказать своё имя и фамилию и просил передать о нём жене. Она пришла, забрала мёртвое тело, похоронила и зажила одинокой, но спокойной жизнью, по которой так истосковалась за время замужества.

О двоюродном брате Артуре она почти ничего не знала. Слышала от родственников, что он сидел не то за воровство, не то за убийство, что был амнистирован, по возвращении из тюрьмы как будто бы взялся за ум, устроился на работу, женился, но через некоторое время опять сошел с пути истинного, что—то натворил и снова был арестован. Каково же было её удивление, когда в один из осенних вечеров он появился на даче! Кто—то тихо постучал в окно веранды, она вышла на стук, вначале испугалась, увидев стоявшего под окном человека, но, узнав брата, впустила в дом.

– Здравствуй, Антонина, – сказал Артур, – не бойся, побуду у тебя недельки две – три, потом уйду, мешать жить тебе не стану.

Антонина хотела спросить у него: зачем пришёл, почему не живёт дома, но прикусила язык. «Зачем выяснять? Меньше знаешь, крепче спишь. Пусть остаётся, раз просит, – решила она. – Приглядит за дачей, а то от бичей нет никакого спасенья, все дома вокруг обчистили». Действительно, оставлять без присмотра флигелёк было рискованно. В дачном посёлке не проходило ночи и дня, чтобы у кого—то из дачников не побывали воры. Что только не придумывали люди, спасая свои владения от нашествия бичей и бомжей! Недавно она услышала, что один хозяин дачи изобрел самодельное взрывное устройство, которое сработало, когда вор открыл дверь садового домика, решив в отсутствие хозяев поживиться чужим добром. Бич пострадал, ему оторвало руку, а хозяина дачи привлекли к уголовной ответственности за незаконное изготовление и применение самодельного взрывного устройства. Антонина хранила для дачных воров и наркоманов, которые не раз устраивали в соседских домиках кутежи и разбои, а потом поджигали их, в бутылке из—под водки раствор концентрированной серной кислоты. Каждый раз, уезжая по делам в город, она не забывала выставлять бутылку из подполья в шкафчик над печкой: пусть гости попробуют зелья. Прожив с непутевым мужем – алкоголиком, она всей душой ненавидела алкашей, бичей, наркоманов и воров, а на помощь милиции никогда не надеялась.

Государство с ворами не боролось, и Антонина сама придумала коварный способ мщения нехорошим людям, позарившимся на чужое добро. Делала она, чтобы не попасться под подозрение в злом умысле, как полагала сама, продумано, не оставляя на бутылке отпечатков пальцев. В последний момент перед уходом, когда остается закрыть домик на ключ, она не забывала тщательно вытереть влажной тряпкой бутылку с «химическим оружием». Если придут грабители, обязательно наткнутся на неё с этикеткой «водка особая» и, ни о чём не подозревая, выпьют по глотку, а этого глотка хватит на всю оставшуюся жизнь. Если останутся в живых, доказать ничего не смогут, попробуй, докажи, что это её бутылка! А, может, они её где—нибудь в другом месте нашли и принесли распить в дом. Память у алкашей пропита, они ничего не помнят. Дело тёмное и недоказуемое, да и кто будет разбираться со всяким сбродом. У таких людей, слоняющихся по чужим дачам и документов, поди, никаких нет. Вот, к примеру, напился её муж где—то сивухи, от которой отравился и умер, она не слышала, чтобы кто—то ответил за то, что продал ему отраву.

Посмотрев на внезапно объявившегося кузена, отягощенного криминальным прошлым, Антонина ничего не стала выяснять. Почему—то вдруг вспомнила, как тонула в детстве, а он её спас.

– Ладно, живи, – сказала, накрывая на стол. – Будешь за сторожа, а то у нас много бродячего люда объявилось, потрошат дачников. Каждый защищается, как может. Мне в неделю обязательно хоть раз нужно съездить в город, проверить квартиру да продуктов купить. Так что ты карауль дачу. Гляди только, в подполье у меня отрава стоит, ты к ней не прикасайся.

– Что за отрава? – поинтересовался Махонин.

Усмехнувшись, она рассказала о бутылке со смертельно опасной жидкостью.

– Круто ты с ними обходишься, хорошо, что предупредила.

– Что остаётся делать? Мне самой от того, что я таскаюсь с этой бутылкой, тошно. Грех на душу беру. Но каким образом одинокой женщине постоять за себя? Хорошие люди в чужой домик не войдут без хозяев, а ворье нужно наказывать строго. В Китае за воровство руки отрубали, а у нас попугают и на этом всё. Вот люди и наглеют.

– И когда это ты такой жестокой стала? – спросил Махонин.

– Это не я жестокая, а сама жизнь жестокая и злая, – ответила Антонина. – Сейчас многие так делают, не я одна.

Он стал жить на втором этаже. Днем отсыпался, а под вечер ходил прогуливаться по живописным окрестностям, размышляя о своей судьбе. Он опять попал в переплет. В то утро он шёл к ювелиру по его просьбе – сменить в сейфе замок. Пришел рано – хотел быстрее сделать дело и уехать отдохнуть на природе. Когда увидел на площадке убитого директора – растерялся. Подобрал валявшиеся на полу ключи и хотел позвонить в его квартиру – сообщить супруге. Но в этот момент в подъезде хлопнула входная дверь, он испугался и стремглав выбежал из дома. По пути чуть не сбил с ног какую—то женщину. Он бежал и думал только о том, чтобы поскорее скрыться. Кто знает, сколько времени лежит в подъезде убитый директор? Кто его убил? Пусть обнаружит убитого кто—нибудь другой, ему не хочется давать в милиции объяснения. Он очень хорошо знает, как там разговаривают с такими, как он. Пришлось срочно уволиться с работы. Надо где—то отсидеться. Одна надежда – получить от Князева обещанные деньги, а потом махнуть в другие края, где о нём никто ничего не знает. Но Князев не спешит выполнять обещание. Появляться в городе нельзя: его видела женщина, которую он чуть не сбил с ног. Через Антонину, регулярно ездившую в город, он передавал на пейджер Князеву послания, назначал время и место встречи. Но дни шли, а Князев не появлялся. Однажды ему показалось, что мимо него на большой скорости в джипе проехал Князев. Джип въехал в дачный поселок и скрылся за домами. Махонин просидел полдня, но ожидания оказались напрасными. Джип не появился. В другой раз, сидя на поляне вблизи остановки автобуса, он увидел милицейский «бобик», проехавший вниз по дороге в поселок Митино.

Вечером спросил у Антонины:

– Мне показалось, что менты к вам часто наведываются.

– Вотчина здесь у них, – ответила она. – Шикарные дачи по ту сторону озера. Я не ходила смотреть, а соседи сено косили, видели, как они там по субботам и воскресеньям развлекаются, с голыми девками в озере купаются. Со всех сторон ограда высокая, но с другого берега, как на ладони, все видно.

– Понятно. Далеко это? – поинтересовался Махонин.

– Да нет, километра три—четыре через лес, за ручьём. Я завтра опять в город поеду, передавать что—нибудь нужно?

Махонин в который раз написал текст послания, просил Князева встретиться с ним, номер телефона пейджинговой компании и абонента.

Вернувшись на следующий день, Антонина сообщила, что оператор отказался принимать сообщение, сказав, что абонент отключен. Махонина этот факт разозлил. Ну что ж! Придется искать выход на Князева самому. Если он не обознался, то выходит, где—то рядом с ним он проводит выходные дни, остаётся только найти его и поговорить насчёт возврата долга. Иначе зачем он убил по его заказу Аверина? Он следил за ним две недели, подробно изучил ритм жизни и в удобный момент выстрелил в спину. Из—за чего с этим человеком у Князева были разборки не знает. Главное – начальник пообещал освободить его от следствия, закрыть дело об убийстве Климовой. К тому же пообещал хорошо заплатить.

Время идёт, Князев не собирается отдавать долг. Нужно самому его найти и потребовать обещанное.

Любыми путями, как можно скорее, раздобыть деньги, и уехать отсюда подальше и навсегда. Он решил исколесить окрестности Митино, но найти место, где собираются менты. Поиски откладывать не стал, тут же, надев на себя старый черный пиджак, соломенную шляпу, кирзовые сапоги (всё снаряжение обнаружил в кладовке на веранде) направился в лес, примыкавший плотной стеной с южной стороны дачи.

Идти по опустевшему, обронившему листву осеннему лесу было легко. Видимость хорошая, гуляющих дачников не встречал, только на открытых лужайках стояли аккуратно сложенные копны сена, ещё не вывезенные деревенскими жителями.

Скоро он вышел к ручью, через который вместо мостика лежал массивный, длинный ствол сосны, по которому Махонин благополучно перешёл на противоположную сторону. Поднявшись от ручья на косогор, увидел в ложбине сверкающее зеркальным блеском озеро. Спустя пять минут был у воды. Справа от него возвышалась высокая бетонная ограда из серых плит, которые на несколько метров уходили в озеро. Чтобы заглянуть за неё, нужно было зайти в озеро на метров сто—сто пятьдесят вперёд. Он попробовал и сделал первый шаг, тут же, набрав в сапоги холодной воды, быстро вышел на сушу. Из—за бетонной стены раздавался лай собак. «Не надо лезть на рожон, – предостерег он себя, – теперь я знаю это место, в следующий раз зайду с противоположного берега и посмотрю, что там».

Он сел на берег, разулся, вылил из сапог воду, снял носки и лёг на траву. Несмотря на осенний день, небо было по—летнему ярко—голубым, по нему плыли пышные белые облака. «Облака чистые, белые, свободные, а моя жизнь – такая серая, обреченная, не свободная», – с грустью подумал он. Вспомнилось нерадостное, горемычное детство. Жили они в тесной квартире, принадлежавшей его бабушке и дедушке, обставленной замызганной, обшарпанной мебелью. Мать его – законченная алкоголичка и воровка – нигде никогда не работала.

Как только Махонин думал о детстве, сразу вспоминался устоявшийся запах перегара жилища, затхлая вонь непроветриваемого помещения, сизый дым папирос, стоявший плотной завесой в комнате. В детстве ему никто никогда не рассказывал сказок, не покупал игрушек, не говорил добрых слов. Потрясающий отборный мат, пьяные застолья, драки и поножовщина, голод, побои отца и матери, которым он постоянно мешал, и леденящее чувство страха в душе из—за боязни, что его могут забить до смерти, – вот что он вынес из детства.

На что они жили? Отец, протрезвев, находил случайную работу, заработав на ней два – три червонца, сразу же покупал водку, закуску, к нему приходили собутыльники, и начинался новый загул.

Мать присоединялась к пьяной компании и не успокаивалась, пока всё не было выпито. Она была воровкой. Летом ходила по чужим дворам и забирала всё, что плохо лежало: снимала белье, сохнувшее на верёвках, или вывешенную для проветривания одежду, отиралась по базарам и незаметно стягивала с прилавков что—нибудь съестное. Зимой мышковала на вокзалах, – подсаживалась к пассажирам и, улучив удобный момент, забирала у зазевавшихся людей поклажу, потом добычу продавала, на вырученные деньги покупала водку, хлеб и дешёвые рыбные консервы.

В периоды безденежья становилась особенно злой и агрессивной. Артур знал, что лучше в это время не попадаться матери на глаза – изобьёт до полусмерти. Несколько раз от побоев он терял сознание, его увозили в больницу с едва заметными признаками жизни. Видя мать злой, забивался под кровать и сидел там до глубокой ночи, слушая пьяные разговоры взрослых, которыми они сопровождали любовную возню.

О его существовании никто не вспоминал, до него никому не было дела. Он сидел под кроватью до тех пор, пока не начинал раздаваться храп. Только тогда, в темноте, выползал в комнату и искал в грязных кастрюлях и сковородках остатки еды, чтобы утолить болезненное чувство голода.

Он хорошо помнил, что одежду ему давали соседи от своих выросших детей, иногда угощали хлебом. Когда ему было десять лет, за матерью пришли милиционеры и увели её в тюрьму. Так ему сказала бабушка. Отец ушел из дома навсегда, и больше Махонин его не видел.

С бабушкой жить было легче. Во—первых, она раз в месяц получала пенсию и в доме пахло супом и жареной картошкой, во—вторых, его теперь никто не бил и, в—третьих, бабушка иногда ему что—то покупала из одежды. Но и к ней постоянно приходили знакомые, сразу накрывался стол, выставлялась бутылка водки, закуска и начинались душевные разговоры, пьяные песнопения, а заканчивалось сходка слезами и выяснением отношений между подругами. Всё—таки, благодаря бабушке, он закончил восемь классов и научился в ПТУ водить машину. Вскоре началась перестройка, а вместе с ней полная неразбериха во всём.

Мать выпустили из тюрьмы, к ней в гости стали захаживать закадычные подруги по зоне, все, как на подбор, с похожими отёчными и серыми лицами, с ними вместе приходили их друзья – бывшие уголовники, и в доме опять начинался пьяный кутёж. Однажды один из пришедших друзей матери обратил внимание на Артура. Узнав, что он умеет водить машину, предложил мальчишке подзаработать денег. Он разжёг интерес у Махонина к риску, научил обращаться с огнестрельным оружием. Видя, как разгорелись у подростка глаза при виде пистолета, «крёстный отец» раздобрился и подарил Махонину пистолет Макарова, предупредив, чтобы ни перед кем не хвастался и хранил его в тайнике.

Так Махонин встал на преступную тропу. На первом же деле – ограблении сберкассы на окраине города с убийством кассира – все соучастники были пойманы и арестованы. В восемнадцать лет он оказался за решёткой. Отсидев пять лет, попал под амнистию, пришёл домой и узнал, что мать умерла, отравившись техническим спиртом, а его восьмидесятилетняя бабушка лежала парализованная и не вставала с постели.

За бабушкой ухаживала дочь её подруги, сорокапятилетняя Климова Раиса Ивановна. Махонину было тогда двадцать три года. Раиса Ивановна была одинокой женщиной, умеющей сострадать чужому горю. Она из жалости приходила к одинокой старушке, варила еду, покупала лекарства и убирала в квартире. Махонин, находясь в тюрьме среди отпетых воров, насильников и убийц, был много наслышан о любви и измене. Вдобавок ко всему в камере, где он отбывал срок, находились два педераста. Каждую ночь братва дружно пользовала их. Вышел Махонин из тюрьмы теоретически и практически подготовленным к обращению со слабым полом. Каким образом между ним и Раисой Ивановной возникли интимные отношения, одному Богу известно. Может быть, потому что Раиса Ивановна никогда не была замужем, имела доброе, отзывчивое сердце, всегда мечтала о счастливой семейной жизни, а этот молодой человек, оступившийся в жизни, никогда и ни от кого не слышавший доброго, человеческого слова, казался ей таким несчастным и незаслуженно обиженным судьбой. У неё хватило доброты и на его немощную бабушку и на него самого. А он однажды, напившись водки, стал выяснять с ней отношения, заподозрив, что она из корыстных побуждений ухаживает за бабушкой. В невменяемом состоянии, едва ворочая языком, доказывал доброй женщине, что она исключительно ради своих меркантильных интересов получала за бабушку пенсию, убирала за ней, кормила и лечила, в надежде на то, что впоследствии получит в собственность её квартиру. Разборка закончилась трагически: под вечер он пришёл к ней в дом и убил её из пистолета, что ему подарил «крёстный отец». Придя в себя после содеянного, вызвал «скорую» помощь, но Климовой она уже не потребовалась.

Его арестовали, все улики были против него, ему вновь предстояло отбывать тюремное заключение. Князев вытащил его из этой истории. Он научил, что нужно говорить на допросах, от чего следует отказаться, о чём молчать. Расследование преступления тянулось долго, за это время сменилось несколько следователей. Махонин помнил наставления Князева и выполнял их. В конце концов его выпустили из—под стражи. Взамен Махонин должен был убить некого Аверина. Он пошёл на преступление в надежде, что с полученными от Князева деньгами покинет город. На новом месте начнёт новую жизнь. Теперь понимал, что Князев попросту использовал его в «мокром» деле. «Вот и вся моя жизнь», – с грустью подумал Махонин. Что ждёт впереди? Неизвестность.

Начало смеркаться, и он поспешил домой.

В субботу опять с раннего утра занял наблюдательный пост на въезде в Митино. Он сидел на пригорке среди кустов и деревьев и внимательно разглядывал машины, въезжающие в дачный поселок. Наконец, в начале десятого, увидел приближающийся джип. На повороте машина затормозила, и Махонин разглядел за рулем Князева. Джип быстро скрылся среди домиков. Махонин встал и поспешил на дачу. Переодевшись в пиджак и сапоги, быстро пересёк участок и скрылся в лесу. По знакомой дороге через полчаса добрался до озера и устроился на берегу напротив охраняемой дачи ментов.

Отсюда просматривался весь противоположный берег. На той стороне водоёма на приколе стоял катерок, рядом две моторные лодки. Выше на берегу, за бетонной стеной, зеленел сосновый бор, сквозь толстые стволы были видны уютные кирпичные домики. Махонин сидел, смотрел на противоположный берег и размышлял, каким же образом встретиться с Князевым. Со стороны озера попасть на территорию заповедной зоны можно было только вплавь с наступлением темноты. Если же попытаться проникнуть по суше, то нужно сейчас, пока светло, идти в обход озера и искать в ограждении какой—нибудь проход в виде дыры или подкопа. С наступлением сумерек можно будет прийти в гости к Князеву. Между тем он не подозревал, что его фигура уже привлекла внимание бдительной охраны резиденции ментов. Замаскированные видеокамеры, установленные на стволах сосен, круглосуточно охраняли прилегающую территорию. С экранов телевизоров за Махониным следили двое дежурных. Один из них сказал:

– Я этого мужика уже второй раз вижу в наших местах. Три дня тому назад он тоже здесь отирался. Сегодня ему интересно смотреть сюда с противоположного берега.

– Нужно доложить шефу, – сказал второй.

Князев, взглянув на экран телевизора, установленный в комнате охраны, без труда узнал Махонина.

– Ба, старые знакомые! И чего мы здесь ищем? А ну—ка, ребята, быстренько доставьте этого туриста ко мне. Со всеми предосторожностями, – приказал охранникам. Это означало, что нужно взять с собой наручники и чёрный мешок.

Махонин увидел, что к лодке подошли люди, столкнули её в воду и завели мотор. Она взяла курс прямо на противоположную сторону, он понял, что едут к нему. Лодка уже пересекла половину озера и быстро приближалась к берегу. Такого поворота дела Махонин не ожидал. Ситуация складывалась не в его пользу. Он не стал убегать, смысла не было, всё равно догонят, могут и пристрелить, здесь, в лесу, можно делать все что угодно. Может, наоборот, лучше встретиться с Князевым и поговорить с ним. Лодка уткнулась носом в прибрежный песок, мотор заглох. Из неё выпрыгнули двое спортивного телосложения человека с карабинами в руках. Они приблизились к Махонину и попросили документы.

– Никаких документов у меня нет, я их по лесу не таскаю, – ответил он.

– Тогда вставай, пошли с нами.

– Кто вы?

– Охранники леса.

Махонин поднялся, один из них мгновенно защелкнул на его запястье наручник и потянул за собой.

– Это еще зачем? – попытался возразить Махонин.

– Без разговоров, следуй за нами.

Второй стражник зашёл сзади, накинул ему на голову чёрный мешок, ощупал руками одежду Махонина, проверяя, вооружён ли, затем, подталкивая его в спину стволом карабина, приказал идти вперёд, к лодке. Лодка быстро сорвалась с места и понесла всех по глади озера. Через несколько минут мотор заглох. Махонину приказали выходить на берег. Ступив на землю, он зачем—то стал про себя считать шаги и насчитал их двести сорок, когда его предупредили: – Впереди ступеньки. Спустился вниз, переступив одиннадцать ступенек. Загрохотала металлическая дверь, он прошёл прямо ещё двадцать шагов, услышал скрежет и скрип открываемой двери. Его подтолкнули в спину, и он, запнувшись о порог, очутился в каком—то помещении, едва устояв на ногах. Здесь с головы сняли мешок, и прицепили наручник к трубе парового отопления.

Махонин сел на стоящий рядом с трубой топчан. Сопровождающие безо всяких объяснений оставили его, закрыв дверь на ключ. Постепенно шаги утихли. Скорчившись в три погибели, он прилёг на топчане, протянув прикованную руку к батарее. Чтобы лежать, нужно было держать правую руку постоянно вытянутой вперёд. Он хотел уснуть, но не получилось, невозможно было приспособиться к вынужденному, неестественному положению тела. Оставалось ждать, когда о нём вспомнят. Он знал, что ждать нужно спокойно и молча, тогда к тебе скорее придут. Раздражать охранников воплями и стуком – это только злить ментов.

В комнате окна не было, горела тусклая электрическая лампочка. Судя по всему, он находился в подвале. Тишина, никаких признаков жизни. Сколько прошло времени, не знал, но вдруг раздался грохот открываемых дверей, лязганье ключей, топот ног. Он приготовился к встрече. Дверь открылась, и в комнату вошел Князев в сопровождении двух огромных амбалов, но это были не те люди, которые привезли его сюда. Князев сел на стул, стоящий в углу, кивнул сопровождающим и сказал:

– Оставьте нас.

Амбалы моментально удалились.

– Что мы ищем в этих местах? – задал вопрос Князев.

– А разве вы не знаете, что я ищу? Разве вы не получали моих сообщений, которые я посылал вам на пейджер? Когда я получу то, что вы мне обещали?

– Тихо, тихо! Вопросы задаю я. Повторяю: почему ты находишься здесь, почему не улетучился, не исчез, не пропал без вести? Ты что, ищешь новые приключения?

– Мне нужны деньги, вы обещали, большего не прошу.

– Ни много ни мало! У тебя отличный аппетит, – с сарказмом ответил Князев.

– Я всё сделал, надо рассчитаться.

– Что ты сделал? – спросил Князев в упор.

– Я убил Аверина.

– Да, ты убил его, – согласился Князев. – Но я тебя вытащил, можно сказать, из тюрьмы, разве ты этого не понимаешь? А ты твердишь о деньгах, какой же ты неблагодарный! Деньги нужно уметь зарабатывать. Твою фотографию опознала дворничиха, ты был в день убийства во дворе ювелира Кольцова. Твоих рук убийство ювелира? Отвечай!

– Я не убивал его, – испуганно говорил Махонин. – Я пришёл к нему рано утром, он попросил меня сменить замки в сейфе и увидел его убитым на лестнице. Сразу же убежал. Могли ведь на меня подумать.

– Так я тебе и поверил! Есть свидетели. Тебя по фотографии опознала дворничиха. Ты опять у нас на крючке. Со дня на день тебя объявят в розыск, ты снова попадешь в мои руки. Только тут уж не жди снисхождения и защиты. Мне тебя в тюрьме сгноить дважды два, да и убить прямо сейчас ничего не стоит. Общество не пострадает от такой потери. У тебя сейчас два выхода: либо совсем исчезнуть, либо прийти в милицию и признаться в преступлении, помочь следствию закончить дело, а то сыщики в нем пурхаются, не знают, с какой стороны его решать.

Махонин затравленно молчал.

– Ладно! Я твое дело однажды закрыл, мы квиты, – сказал Князев. – Хочешь зарабатывать, давай зарабатывай. На халяву денег не выдаю. Есть один способ получить деньги, тут я не поскуплюсь, выдам всё, до копеечки.

– Какой способ? Я больше ничего не хочу делать, все равно вы не заплатите, – мрачно ответил Махонин.

– Ну, какой ты недоверчивый, не веришь моему слову. Дело проще пареной репы. Тем более ты его начал и тебе нужно его закончить.

– Что вы предлагаете?

– Говоришь не убивал ювелира? Зачем ты, подлец, у него забрал ключи от квартиры? Я понял твой гнусный замысел.

Он поднёс кулак к носу Махонина и потряс им.

– Знаю, что ты задумал. Хотел поживиться чужим добром? Правильно я говорю?

Махонин угрюмо молчал. Он не убивал ювелира. Да, действительно, подобрал с пола ключи, хотел сообщить в квартиру об убийстве и отдать их родственникам, но, подумав, решил не ввязываться в эту историю.

Попадать снова в КПЗ не хотел – знал, что защитить себя не сможет.

– Ну что ж, выполняй задуманное, ты ведь всё заранее спланировал. Надеялся в подходящий момент добраться до сейфа с драгоценностями, так ведь? – продолжал Князев, в упор глядя на Махонина. – Теперь тебе все карты в руки. Ночью проникнешь в квартиру директора, пройдёшь в кабинет. Откроешь сейф (ключи от него лежат тут же в столе), содержимое переложишь в сумку, сейф закроешь, ключи положишь обратно. Вынесешь сумку из дома, возле сквера тебя будет ждать машина, там ты получишь свои честно заработанные деньги. Запомни: двадцать третьего числа в три часа ночи ты должен быть в квартире ювелира и через десять минут выйти из нее с наполненной сумкой и сесть в машину. Смотри, не вздумай бежать. Я тебя из—под земли найду. Тогда уж на меня не обижайся. Ты сегодня признался в убийстве Аверина. Я записал твое признание на магнитофон. – Князев вытащил из нагрудного кармана плоскую чёрную коробочку и повертел ею перед глазами Махонина. – Здесь твоим голосом ясно сказано, что ты убил Аверина. Самое главное. Остальное смонтировать не сложно, так что помни об этом.

– Но я его убил по вашему заказу, – промямлил Махонин. – Я могу об этом сказать кому надо.

– Ты мне ещё угрожаешь? – суровым голосом спросил Князев. – Да я тебя хоть сейчас могу прихлопнуть как муху.

Махонин молча слушал. Возражать было бесполезно. Он вообще теперь думал, что можно говорить, а что нельзя. Князев не отступится, а у него выхода нет, завяз по уши. Он пожалел о том, что пришёл сюда.

– Сейчас тебя выведут в лес. Ходить вокруг этого места не рекомендую. Может произойти несчастный случай – кто—нибудь из охраны ненароком выстрелит в тебя, а ты молодой, тебе жить нужно. Дело выполнишь, получишь деньги, сможешь за границу уехать и жить, не вспоминая прошлого. В общем понял?

– Да.

– Ну, вот и отлично. – Князев открыл дверь, и тотчас в комнате появились двое амбалов. Он кивнул в сторону Махонина, – свободен, проводите его на выход.

Один из охранников тут же накинул Махонину мешок на голову, отцепил его от батареи и потянул за наручник за собой. По ступенькам он поднялся наверх, тут же его затолкнули в машину, и они поехали. Через десять—пятнадцать минут машина остановилась, ему приказали выйти, сняли с головы мешок, отцепили наручник, охранники быстро сели в машину, и она, резко газанув, скрылась за поворотом.

Разбитый и усталый Махонин добрался до дачного домика. Антонины дома не было, он забрался на второй этаж и рухнул на постель. В голове роем носились мысли, наконец они улетучились, и он крепко заснул.

– Артур! Вставай! Тебя по всем местным телеканалам показывают, разыскивает милиция, что ты опять натворил? – услышал сквозь сон взволнованный голос Антонины.

Махонин встрепенулся, до него быстро дошел смысл сказанных слов. Подскочил с постели, спустился вниз и уставился в телевизор. Шли новости. После окончания увидел во весь экран свой портрет, внизу были номера телефона, по которым просили всех, кто знает, где он находится, срочно позвонить в милицию. Махонин посмотрел на Антонину. Она была взволнована.

– Не бойся, – успокоил он. – Меня здесь никто не знает, я ни с кем не разговариваю, тебе ничего не угрожает.

– Я не боюсь, мне за тебя страшно. Опять посадят.

– Не бойся, не посадят, я скоро уйду.

Антонина ушла в огород и стала копаться среди кустарников. Махонин смотрел на её спину, склонившуюся над кустом облепихи. Хотел выйти помочь собрать ягоды, но подумал, что его могут увидеть соседи, и тогда у Антонины будут неприятности. Лучше сидеть и не высовываться. До двадцать третьего числа есть время, можно подумать, стоит ли связываться с Князевым, он вполне может не выполнить обещания, как сделал в прошлый раз.